Текст книги "Упрямец Керабан"
Автор книги: Жюль Габриэль Верн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)
Жюль Верн
УПРЯМЕЦ КЕРАБАН
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава первая,
в которой ван Миттен и его друг Бруно гуляют, смотрят, беседуют, не понимая, что происходит.
В тот день, 16 августа, в шесть часов вечера площадь Топ-Хане в Константинополе [1]1
Константинополь (у славян Царьград, у турок Стамбул) – город и порт на берегу пролива Босфор. Основан в 324–330 годах на месте древнего города Византий императором Константином (см. далее). В 1453 году, будучи столицей Римской империи, завоеван турками и переименован в Стамбул.
[Закрыть]обычно многолюдная и оживленно гомонящая, была молчаливой, мрачной и почти пустынной. С высоты спускающейся к Босфору [2]2
Босфор – пролив между Европой и Азией, в Турции (разделяет ее на две неравные части), соединяет Черное и Мраморное море. Длина около 30 км, ширина от 750 м до 3,7 км.
[Закрыть]лестницы открывался чудесный вид, но ему явно недоставало людей. Только несколько иностранцев, облаянных сворой бездомных собак, спешили взобраться по узким и грязным улочкам в предместье Пера. Именно там, на холме, находился квартал, специально отведенный для чужеземцев. Его каменные дома выделялись белизной на черном фоне кипарисов.
И все же она очень живописна, эта площадь. Даже без разноцветной пестроты костюмов. Живописна и как бы создана, чтобы ласкать взгляд. Чего тут только нет! Мечеть [3]3
Мечеть – храм у мусульман.
[Закрыть]Махмуда со стройными минаретами [4]4
Минарет – отдельно стоящая башня у мечети, с балкона которой духовное лицо, муэдзин, созывает верующих к молитве.
[Закрыть]; прелестный фонтан в арабском стиле. Лавки – здесь продаются шербеты и тысячи других сладостей. Витрины завалены тыквами, дынями Смирны [5]5
Смирна – древнегреческое название города Измир в азиатской части Турции, при бухте Эгейского моря, порт. Основан во 2-м тысячелетии до н. э.
[Закрыть]и виноградом Скутари [6]6
Скутари (ныны – Ускюдар) – здесь: азиатский район г. Стамбула.
[Закрыть]. Они успешно соперничают с лотками торговцев благовониями и продавцов четок. А лестница! К ней причаливают сотни живописных каиков [7]7
Каик – лодка. (Примеч. перев.)
[Закрыть], их двойные весла в скрещенных руках каиджи [8]8
Каиджи – гребец каика, лодочник. (Примеч. перев.)
[Закрыть]не бьют, а ласкают голубые воды Золотого Рога [9]9
Золотой Рог – бухта у европейского берега южного входа в пролив Босфор. На обеих берегах расположен Стамбул. Длина бухты 12,2 км.
[Закрыть]и Босфора.
Но где же находились в этот час праздные завсегдатаи площади Топ-Хане? Персы, кокетливо увенчанные астраханскими колпаками? Греки, не без элегантности покачивающие своей фустанеллой [10]10
Фустанелла – короткая сборчатая юбка – часть греческого национального костюма. (Примеч. перев.)
[Закрыть]с тысячью складок? Черкесы, в их неизменной одежде военного покроя? Грузины, остающиеся русскими даже за границей? Арнауты [11]11
Арнауты – так называли турки албанцев, основное население нынешней Албании, находившееся под властью Османской (Оттоманской) империи с XV века по 1912 год, когда она обрела самостоятельность.
[Закрыть], чей густой загар просматривается в вырезах их вышитых курток? И наконец, турки, эти османы, сыновья древнего Византия [12]12
Византий – древний город, основанный в 658 году до н. э. На его месте сооружен впоследствии Константинополь.
[Закрыть]и старого Стамбула! Где они?
Наверняка не имело смысла спрашивать об этом у двух западноевропейцев, которые настороженно прогуливались по площади, почти в полном одиночестве. Они явно не нашлись бы, что ответить.
Более того. И в самом городе, за пределами порта и с другой стороны Золотого Рога царили столь же непонятные тишина и пустынность. Безмолвно синела глубокая открытая впадина между старым Сераем [13]13
Серай (тур., фр.; по-русски встречается также устарелое «сераль») – дворец султана, визиря или крупного сановника.
[Закрыть]и пристанью Топ-Хане. Понтонные мосты, соединяющие правый и левый берега, образовывали огромный амфитеатр [14]14
Амфитеатр – здесь: расположение городских сооружений на уступах холмов (наподобие рядов кресел в современном театре).
[Закрыть]Константинополя – и он тоже казался уснувшим. Неужели никто, и впрямь, не бодрствовал в эти минуты во дворце Серай-Бурну? И куда исчезли все верующие, хаджи [15]15
Хаджи – мусульманин, совершивший хадж, или паломничество, в священный город Мекку.
[Закрыть]в мечетях Ахмеда, Баязида, Святой Софии, Сулеймана? Похоже, бесконечно длился послеобеденный отдых надзирателя Сераскирекой башни, равно как и его коллеги из Галатской башни. А ведь обоим им вменялось в обязанность следить за началом пожаров, столь частых в городе!
Да вправду ли это знаменитый Константинополь – гроза Востока, воплощенная в действительность волей Константина [16]16
Константин I Великий (около 285–337) – римский император с 306 года. Основатель города Константинополя. Сделал христианство господствующей религией в империи.
[Закрыть]и Мехмеда II [17]17
Мехмед II (1430–1481) – турецкий султан (правитель с 1451 года). В 1453 году завоевал Константинополь, а затем Сербию, Грецию, Трапезунд, острова между Балканами и Малой Азией, Крым, положив начало созданию Османской (по-европейски – Оттоманской) империи.
[Закрыть]? Вот о чем спрашивали себя иностранцы, бродившие по площади – двое голландцев из Роттердама. Странная прихоть судьбы привела Яна ван Миттена, с его лакеем Бруно, на самый край Европы.
Всем известный ван Миттен имел внешность столь же непримечательную, сколь и располагающую. Ему было под пятьдесят. Белокурый, с небесно-голубыми глазами, светлыми бакенбардами и бородкой, без усов. Щеки – наливное яблочко, нос чуть вздернут. Широкоплечий, высокий, он, возможно, был задуман как спортсмен, но давний замысел природы оказался перечеркнут уже появившимся животиком. Одним словом, он представлял собой доброго малого – типичный голландский бюргер.
Кому-то мягкий и общительный ван Миттен, всегда готовый уступить в спорах, прямо-таки созданный для компромиссов, возможно, показался бы немного слабохарактерным. Но о таких обычно говорят: меньше упрямства – больше обаяния. Или еще так: шелк приятней железа! Только один раз за всю жизнь ван Миттен, доведенный до крайности, позволил вовлечь себя в спор, последствия которого расхлебывал до сих пор. Наверное, доброму малому в тот роковой раз действительно следовало уступить. Если бы он знал, что уготовило ему будущее! Не станем, однако, забегать вперед, – назидание не должно опережать действия.
– Итак, хозяин? – заговорил Бруно, когда оба добрались до площади Топ-Хане.
– Итак, Бруно?
– Вот мы и в Константинополе…
– Да, в Константинополе, иначе говоря, в нескольких тысячах лье [18]18
Лье – устаревшая французская мера длины, равная примерно 4,5 км.
[Закрыть]от Роттердама.
– Согласитесь, наша Голландия сейчас далековата!
– Я никогда не смог бы находиться от нее слишком далеко, – вполголоса промолвил ван Миттен так, словно Голландия могла его расслышать.
В лице Бруно ван Миттен имел самого преданного слугу, который даже внешне стал на него походить. За двадцать лет слуга и господин, вероятно, не разлучались ни на один день. Если Брутто и не поднимался до положения друга, то, уж во всяком случае, был чем-то значительно большим, нежели просто лакеем. Службу свою он исполнял умно и методично, не стеснялся давать советы, из которых ван Миттен мог бы извлечь пользу. Случалось, даже делал замечания, которые хозяин охотно принимал. Больше всего расстраивало слугу то, что его господин находился как бы у всех под каблуком и не мог сопротивляться желаниям других, одним словом, не проявлял характера.
«Это принесет вам беду, – частенько повторял он, – вам и мне тоже!»
Здесь нужно добавить, что Бруно, который достиг к тому времени сорокалетнего возраста, по природе своей был домоседом и не переносил разъездов. Перемещения утомляют, нарушают равновесие в организме, и человек начинает уставать и худеть, а Бруно, имевший привычку взвешиваться каждую неделю, очень дорожил своим представительным видом. Поступив на службу к ван Миттену, он весил менее ста фунтов [19]19
Фунт – единица веса, в свое время принятая в различных странах.
[Закрыть]что для голландца – унизительно мало. Но затем благодаря прекрасному распорядку жизни в новом доме менее чем за год прибавил фунтов тридцать. Теперь-то он мог, не стесняясь, появляться в любом обществе! К моменту, о котором идет речь, Бруно весил уже сто шестьдесят семь фунтов – чем не среднестатистический голландец! Но скромность – прежде всего, поэтому достичь двухсот фунтов он собирался лишь в пожилом возрасте.
В общем, будучи привязанным к дому, своему родному городу и стране, Бруно ни за что без серьезных причин не согласился бы покинуть ни свое обиталище на канале Ниуе-Хавен, ни добрый Роттердам – первый, по его понятиям, город среди всех городов, ни свою Голландию – самое прекрасное королевство в мире.
Все это так, но не менее верно также и то, что в день, о котором мы говорим, Бруно находился в Константинополе – древней Византии, Стамбуле турок, столице оттоманской.
Кем же, в конце концов, был ван Миттен? Богатым купцом из Роттердама. А если точнее – торговцем табаком, консигнатором [20]20
Консигнатор – грузополучатель. (Примеч. перев.)
[Закрыть]лучшей продукции Гаваны, Мериленда, Виргинии, Варинаса, Пуэрто-Рико и особенно Македонии, Сирии и Малой Азии.
Уже двадцать лет, как ван Миттен осуществлял солидные сделки с константинопольской фирмой Керабана, которая отправляла свои знаменитые сорта Табаков во все пять частей света. Благодаря длительной переписке с этой солидной компанией голландский негоциант [21]21
Негоциант – оптовый купец, ведущий крупные торговые дела, главным образом с чужими странами.
[Закрыть]в совершенстве выучил турецкий язык, или османский (как его тогда называли на всей территории империи), и разговаривал на нем, как настоящий подданный падишаха или амир-ал-муминина [22]22
Амир-ал-муминин – повелитель правоверных (араб.). (Примеч. перев.)
[Закрыть]. По этой же причине и Бруно, который, как упоминалось выше, был зеркальным отражением своего хозяина, говорил по-турецки не хуже, чем тот.
Между нашими двумя оригиналами существовал даже уговор, что, находясь в Турции, они будут говорить только по-турецки, чтобы ничем не отличаться от остальных. И действительно, если бы не костюмы европейского покроя, то их можно было бы принять за двух османцев старинного рода. Это, между прочим, нравилось ван Миттену, хотя и вызывало некоторое неудовольствие у Бруно.
И, тем не менее, как послушный слуга он каждое утро говорил хозяину: «Efendim, emriniz ne dir?»
Что значило: «Что вам угодно, господин мой?»
Хозяин, в свою очередь, отвечал ему на хорошем турецком: «Sitrimi pantalounymi fourtcha».
И это означало: «Почисти щеткой мой сюртук и брюки».
Из всего сказанного становится вполне понятным, почему ван Миттен и Бруно так свободно расхаживали по Константинополю: во-первых, они очень прилично разговаривали на местном языке; затем, им не могла не оказать дружеского приема фирма Керабана. Глава этой фирмы уже бывал в Голландии и теперь, по закону гостеприимства, выказывал расположение своему роттердамскому корреспонденту. Это как раз и послужило основной причиной того, что ван Миттен покинул свою страну и обосновался в Константинополе, а Бруно послушно последовал за ним, и того, наконец, что оба они расхаживали теперь на площади Топ-Хане.
В этот уже поздний час по улицам фланировали [23]23
Фланировать – бродить без цели, праздно прохаживаться.
[Закрыть]и несколько других прохожих. Кроме иностранцев, можно было увидеть и двух-трех подданных султана, разговаривавших друг с другом. Хозяин кофейни, в центре площади, не спеша расставлял столики, в ожидании посетителей.
– Через час, – заметил один из турок, – солнце закатится в воды Босфора, и тогда…
– И тогда, – подхватил второй, – мы сможем есть, пить и, особенно, вдоволь курить.
– Все же он излишне долог, этот пост рамадана [24]24
Рамадан – месяц поста в мусульманском календаре.
[Закрыть].
– Как и все посты.
Со своей стороны, двое иностранцев, гуляя перед кофейней, обменивались замечаниями.
– Они удивительны, эти турки, – рассуждал один. – Если бы какой-нибудь путешественник посетил Константинополь в столь скучный пост, он унес бы с собой поистине грустное представление о столице Мехмеда Второго!
– Ба! – возразил другой. – Воскресный Лондон не веселее. Если турки постятся днем, то ночью они наверстывают упущенное. Вот раздастся пушечный выстрел на закате – и, увидите, вместе с запахом жареного мяса, ароматом напитков, дымом чубуков [25]25
Чубук – часть курительной трубки, через которую тянут дым (более позднее название – мундштук; чубуком стали называть ту чашечку, в которую помещается табак). Чубуком называют и всю большую, опирающуюся на пол курительную трубку особого устройства – кальян.
[Закрыть]и сигарет, улицы снова примут свой обычный вид.
Словно в подтверждение его слов, в тот же момент хозяин кофейни позвал своего слугу, крича:
– Живей, поворачивайся! Через час нахлынут постящиеся и начнется столпотворение!
Двое иностранцев продолжили разговор:
– Мне кажется, что Константинополь интереснее наблюдать как раз в рамадан. Если день здесь грустен, хмур и угрюм, как и в среду [26]26
Среда – первый день пасхального поста в католической церкви. (Примеч. перев.)
[Закрыть]нашего поста, то ночи – веселы, шумны и разгульны, как в карнавальный вторник.
– О да, вы правы.
Пока оба иностранца обменивались замечаниями, турки не без зависти поглядывали на них.
– Хорошо этим иностранцам, – говорил один. – Могут пить, есть и курить, если хочется.
– Без сомнения, – поддержал другой, – если что-нибудь раздобудут! Но сейчас им не отыскать ни кебаба из баранины, ни плова из цыпленка с рисом, ни ломтя баклавы [27]27
Баклава – пирог с медом и миндалем. (Примеч. перев.)
[Закрыть], ни даже куска арбуза или огурца. Мы постимся по закону, а они – поневоле!
– Да просто они не знают хороших местечек. За несколько пиастров [28]28
Пиастр – в Турции – разменная монета, равная 1/100 основной денежной единицы – лиры.
[Закрыть]всегда можно найти покладистых торговцев, которые получили у Мухаммада освобождение от поста.
– Ей-богу, мои сигареты попусту сохнут в кармане! – воскликнул один из турок. – И пусть не говорят, что я потерял добровольно хоть несколько крупиц латакие [29]29
Латакие – сорт табака. (Примеч. перев.)
[Закрыть].
Рискуя вызвать неодобрение, этот правоверный, мало стесняемый заповедями Корана [30]30
Коран – священная книга ислама (мусульманской, магометанской религии), содержит основополагающие принципы веры, правила нравственности, а также бытовые и юридические нормы. Составлена по преданиям и записям преемником Пророка Мухаммада – Абу-Бекром (573–634).
[Закрыть]достал сигарету, зажег ее и сделал две-три быстрые затяжки.
– Смотри, – предостерег его товарищ, – если пройдет кто-либо из малотерпимых улемов [31]31
Улемы – знатоки теологии и религиозного права. (Примеч. перев.)
[Закрыть], ты…
– Ладно, – отмахнулся тот, – я спасусь тем, что проглочу дым, и никто ничего не заметит.
Оба приятеля продолжили прогулку, слоняясь по площади, а затем и по соседним улицам, поднимающимся к предместьям Пера и Галата [32]32
Галата – торговый район Константинополя.
[Закрыть].
– Да, хозяин, это странный город! – воскликнул Бруно, поглядывая направо и налево. – После того как мы покинули гостиницу, я вижу только тени обитателей. Настоящие призраки Константинополя! Какое-то сонное царство. Даже эти тощие желтые собаки не пошевелятся, чтобы укусить тебя за икры… Ну и ну! Что бы там ни рассказывали путешественники, странствия ничего не дают. Я предпочитаю наш добрый Роттердам и серое небо старой Голландии.
– Терпение, Бруно, терпение! – спокойно заметил ван Миттен. – Мы приехали только несколько часов назад. Должен, однако, признать, что это вовсе не тот Константинополь, о котором я мечтал. Человек воображает, что окажется на настоящем Востоке, погрузится в сказку из «Тысячи и одной ночи», а на самом деле становится узником…
– …огромного монастыря, – докончил Бруно, – посреди людей, хмурых, как отшельники.
– Мой друг Керабан объяснит нам, что это значит! – утешил слугу ван Миттен.
– Но где же мы сейчас находимся? – спросил Бруно. – Что это за площадь? Что за набережная?
– Если я не ошибаюсь, – ответил ван Миттен, – мы на площади Топ-Хане, на самом краю Золотого Рога. Перед нами – Босфор, который омывает берег Азии, а с другой стороны порта ты можешь увидеть верхушку Серая и турецкий город, – вон он, громоздится ярусами.
– Серай! – воскликнул Бруно. – Это и есть тот дворец султана, где он живет со своими восемьюдесятью тысячами одалисок [33]33
Одалиски – невольницы в восточных гаремах (женской половине дома); обычно одалиски являются и наложницами (постоянными любовницами, содержанками) или женами султана.
[Закрыть]?
– Восемьдесят тысяч, Бруно, – это слишком, даже для турка. В Голландии, как ты знаешь, и с одной-то женой порядка в доме не жди.
– Ладно, ладно, хозяин! Постараемся не говорить об этом совсем, а уж если придется, то как можно меньше.
Затем, повернувшись к по-прежнему пустующей кофейне, Бруно заметил:
– Но вот, по-моему, уютный уголок. Мы замучились, пока спускались в предместье Пера. Турецкое солнце совсем нас зажарило, и я не удивлюсь, если хозяин захочет освежиться.
– Это способ сказать мне, что ты сам хочешь пить, – улыбнулся ван Миттен. – Хорошо, зайдем в эту кофейню.
И оба направились к маленькому столику перед заведением.
– Каваджи! – крикнул Бруно, похлопав на европейский манер.
Никто не появился.
Бруно позвал еще раз, но уже громче.
Хозяин возник в глубине кофейни, но не проявил никакой готовности подойти.
– Иностранцы… – бормотал он, заметив обоих клиентов перед столиком. – Они в самом деле думают, что…
Наконец он приблизился.
– Каваджи, дайте нам бутылочку вишневой. И свежей! – попросил ван Миттен.
– С пушечным выстрелом, – ответил хозяин.
– Как это «вишневая с пушечным выстрелом»? – удивился Бруно. – С мятой, с мятой!
– Если у вас нет вишневой, – сказал ван Миттен, – дайте стакан розового рахат-лукума [34]34
Рахат-лукум – здесь: густой, наподобие сиропа, сладкий фруктовый напиток.
[Закрыть]. Говорят, что он превосходен.
– С пушечным выстрелом, – повторил владелец кофейни, пожимая плечами.
– Но что он имеет в виду под своим пушечным выстрелом? – спросил Бруно у хозяина.
– Посмотрим, – ответил тот, все еще не теряя спокойствия. – Если у вас нет рахат-лукума, дайте нам чашку мока [35]35
Мока – правильно: мокко, сорт кофе.
[Закрыть]… шербета [36]36
Шербет – прохладительный напиток из сока и сахара.
[Закрыть]… что угодно, друг мой.
– С пушечным выстрелом!
– С пушечным выстрелом? – недоумевает ван Миттен.
– Не раньше, – сказал хозяин.
И без дальнейших церемоний он вернулся в свое заведение.
– Вот что, хозяин, – сказал Бруно, – уйдемте-ка отсюда. Здесь нечего делать. Посмотрите только на этого невежу-турка, который отвечает вам «пушечными выстрелами».
– Верно, Бруно, – согласился ван Миттен. – Мы несомненно найдем какую-нибудь кофейню получше.
И оба вернулись на площадь.
– Решительно, хозяин, – сказал Бруно, – пора бы нам встретить вашего друга, господина Керабана. Без него нам тут ни за что не разобраться, что к чему.
– Да, Бруно. Но немного терпения. Нам было сказано, что встретим его на этой площади…
– Не ранее семи часов, хозяин! Это сюда, к лестнице Топ-Хане, должен причалить каик и перевезти его на другую сторону Босфора, на виллу в Скутари.
– Действительно, Бруно, и этот уважаемый негоциант сумеет ввести нас в курс того, что здесь происходит. Уж он-то – настоящий осман! Неколебимый приверженец старотурецкой группировки. Эта группировка знать не знает никаких новшеств в промышленности, и, поверишь ли, господин Керабан предпочитает дилижанс [37]37
Дилижанс – многоместная карета, запряженная лошадьми, для перевозки почты, пассажиров и их багажа.
[Закрыть]железной дороге и тартану [38]38
Тартана – небольшое одномачтовое судно с треугольным парусом. (Примеч. перев.)
[Закрыть]пароходу. За те двадцать лет, что мы вместе ведем дела, я не замечал никаких перемен в его мышлении. Помню, три года назад он посетил меня в Роттердаме. Приехал в почтовой карете и вместо восьми дней потратил на езду целый месяц. Да, Бруно, за всю жизнь я видел много упрямцев, но такого – никогда.
– Он очень удивится, встретив вас здесь, в Константинополе, – заметил Бруно.
– Я думаю! – улыбнулся ван Миттен. – Мне так и хотелось – преподнести ему такой сюрприз. По крайней мере, в его компании мы окажемся в настоящей Турции. Да! Мой друг Керабан никогда не согласится надеть снова костюм Низама, синий сюртук и красную феску [39]39
Феска – головной убор в виде усеченного конуса (обычно красного цвета), с кисточкой.
[Закрыть]этих новых турок.
– Когда они снимают свою феску, – засмеялся Бруно, – то становятся похожими на откупоренные бутылки.
– Ах, этот милый и неизменный Керабан! – сказал ван Миттен. – Помню, как он выглядел, когда был у меня, на другом краю Европы: расширяющийся тюрбан [40]40
Тюрбан – феска, обмотанная легкой материей. Другое название – чалма.
[Закрыть], желтый или коричневого цвета кафтан… В этом наряде я его увижу и здесь!
– Так одеваются торговцы финиками! – воскликнул Бруно.
– Да, но он мог бы продавать золотые финики и даже питаться исключительно ими. Вот так! Керабан занимался коммерцией, вполне подобающей для этой страны. Торговец табаком! Да и как не разбогатеть в городе, где все курят с утра до вечера и даже с вечера до утра?
– Как, курят? – удивился Бруно. – Но где это вы видите курящих, хозяин? Никто не курит, никто! А я-то ожидал, что всюду перед дверями будут группы турок с наргиле [41]41
Наргиле – восточный курительный прибор, состоит из металлической чашки, в которую кладется табак, сосуда, наполненного водой, длинного рукава (шланга) с мундштуком на конце; дым пропускается через воду и таким образом очищается.
[Закрыть]или с длинными вишневыми трубками в руках и с янтарными мундштуками во рту. Но нет! Ни одной сигары, ни хотя бы сигареты…
– Действительно, что-то непонятное, Бруно, – согласился ван Миттен, – в Роттердаме на улицах табачного дыма больше, чем в Константинополе!
– А вы уверены, хозяин, – спросил Бруно, – что мы не ошиблись дорогой? Это в самом деле столица Турции? Вдруг мы уехали в противоположную сторону, и это вовсе не Золотой Рог, а Темза со своими бесчисленными пароходами? Смотрите, вон та мечеть – не Святая София, а Святой Павел! Это Константинополь? Никоим образом! Это Лондон!
– Успокойся, Бруно, – похлопал слугу по плечу ван Миттен. – Мне кажется, что ты слишком нервничаешь для голландца. Будь спокойным, терпеливым, флегматичным, как твой хозяин, и не удивляйся ничему. Мы покинули Роттердам из-за… того, что ты знаешь…
– Да! Да! – поспешил согласиться Бруно.
– Мы добирались через Париж, Сен-Готард [42]42
Сен-Готард – перевал в горах Альпы, в Швейцарии. Высота 2108 м. Шоссе на высоте 1100 м. Туннель длиною около 15 км.
[Закрыть], Италию, Бриндизи [43]43
Бриндизи – город и порт в Южной Италии, на берегу Адриатического моря.
[Закрыть], Средиземное море, и нет оснований полагать, что транспортный пакетбот [44]44
Пакетбот – почтово-пассажирское морское судно.
[Закрыть]доставил нас после восьмидневной поездки на Лондонский мост, а не на мост Галаты.
– Однако… – попытался возразить слуга.
– Прошу, даже приказываю тебе не допускать таких шуток в присутствии моего друга Керабана. Обидится, чего доброго! Начнет спорить, заупрямится…
– Постараюсь, хозяин, – ответил Бруно. – Но раз уж нельзя здесь освежиться, то, я думаю, закурить трубку не возбраняется? Вы не возражаете?
– Нет, Бруно. Для меня, торговца табаком, нет ничего более приятного, чем вид человека с трубкой. Жаль, что природа дала нам только один рот. Правда, есть еще нос, чтобы нюхать табак…
– И зубы, чтобы его жевать, – дополнил Бруно. Разговаривая таким образом, он набил свою огромную трубку из раскрашенного фарфора, зажег и с видимым удовольствием сделал несколько затяжек.
В этот момент на площади появились уже знакомые нам приятели – турки, которые протестовали против ограничений рамадана. И тот из них, который не постеснялся закурить сигарету до заката, заметил Бруно, прогуливающегося с трубкой во рту.
– Ей-богу, – сказал он своему спутнику, – вот еще один из этих проклятых иностранцев, он осмеливается пренебречь запрещением Корана! Я этого не потерплю…
– Потуши, по крайней мере, свою сигарету, – заметил второй.
– Да.
И, отбросив сигарету, он направился прямо к достойному голландцу, никак не ожидавшему подобного вмешательства.
– С пушечным выстрелом, – процедил сквозь зубы турок и грубо вырвал у чужестранца трубку.
– Э, моя трубка! – запротестовал Бруно. Хозяин безуспешно пытался удержать его.
– С пушечным выстрелом, христианская собака!
– Сам ты – турецкая собака!
– Спокойно, Бруно, – урезонил его ван Миттен.
– Пусть он, по крайней мере, отдаст мою трубку! – кипятился Бруно.
– С пушечным выстрелом! – повторил турок в последний раз, и трубка исчезла в складках его кафтана.
– Пошли, Бруно, – сказал ван Миттен. – Никогда не нужно оскорблять обычаи страны, по которой путешествуешь.
– Воровские обычаи!
– Пошли, говорю я тебе. Мой друг Керабан не появится на этой площади раньше семи часов. Продолжим прогулку; придет время, и мы встретимся с ним.
И ван Миттен увлек за собой Бруно, вконец раздосадованного потерей трубки, которой он, как заядлый курильщик, очень дорожил.
А в это время турки говорили друг другу:
– Эти иностранцы думают, что им все можно.
– Даже курить до захода солнца!
– Дать тебе огня? – спросил один.
– Давай, – ответил другой и зажег сигарету.
