Текст книги "Упрямец Керабан"
Автор книги: Жюль Габриэль Верн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)
Глава шестая,
в которой путешественники начинают испытывать некоторые трудности, особенно в дельте Дуная.
С административной точки зрения, европейская Турция делится на вилайеты – губернаторства, или департаменты, управляемые вали – генерал-губернатором (нечто вроде префекта [87]87
Префект – во Франции и некоторых других странах – высший правительственный чиновник в департаменте, провинции, округе.
[Закрыть]) назначаемым султаном. Вилайеты подразделяются на санджаки, или округа, под началом мутешшарифа [88]88
Мутешшариф – управляющий.
[Закрыть]; а также казы, или районы, с каймаканом [89]89
Каймакан – представитель судебной власти.
[Закрыть]во главе; на наие, или общины, с мудиром, или избираемым мэром [90]90
Мэр – глава муниципального (местного) самоуправления, низшей ступени администрации в странах Запада.
[Закрыть]. Это почти та же самая административная система, которая установлена во Франции.
В общем, господину Керабану не нужно или почти не нужно было иметь каких-либо дел с властями вилайетов Румелии, которые пересекает дорога из Константинополя к границе. Этот путь менее всего отклонялся от побережья Черного моря и сокращал поездку наилучшим образом.
Стояла прекрасная для путешествия погода, воздух освежался морским бризом, беспрепятственно проносившимся по этой достаточно равнинной территории. Там были поля кукурузы, ячменя, ржи, а также процветающие во многих областях Оттоманской империи виноградники. Затем показались рощи из дуба, сосны, бука, березы, растущие там и сям группами платаны, лавры, смоковницы, цератонии и, совсем недалеко от моря, гранаты и оливы, подобные тем, что можно увидеть на той же широте в Южной Европе.
Выехав из ворот Ени-Капы, карета направилась по дороге из Константинополя в Шумлу, от которой идет ответвление на Адрианополь через Кырккилиссе. Этот боковой путь пересекает в нескольких местах железную дорогу – она соединяет Адрианополь, главный город европейской Турции, со столицей Османской империи.
Когда почтовая карета ехала вдоль железной дороги, по ней как раз проходил поезд. Один из пассажиров неожиданно высунул голову из окна своего вагона и мог заметить экипаж господина Керабана, быстро уносимый мощной упряжкой. Этим пассажиром был не кто иной, как мальтийский капитан Ярхуд, направлявшийся в Одессу, куда благодаря быстроте поездов он должен был прибыть гораздо раньше, чем дядя молодого Ахмета.
Ван Миттен не смог удержаться, чтобы не указать своему другу на мчащийся на всех парах состав. Но тот по своей привычке лишь пожал плечами.
– Э, друг Керабан, можно быстро доехать, – сказал ван Миттен.
– Да, если доедешь! – ответил господин Керабан.
Нужно отметить, что в течение первого дня путешествия не было потеряно ни одного часа. Благодаря деньгам на почтовых станциях не возникало никаких трудностей. Лошади не заставляли себя упрашивать, когда их запрягали, а ямщики без задержек везли господина, который платил так щедро.
Путешественники проехали через Чаталджу, через Бююк-Хан на водоразделе рек, впадающих в Мраморное море, через долину Чорлу, деревню Еникёй, долину Галата, в которой, если верить легенде, были пробурены подземные каналы, некогда снабжавшие водой столицу.
С наступлением вечера карета на час остановилась в местечке Серай. Поскольку провизия, погруженная в кофры, предназначалась лишь про запас для мест, где даже посредственную пищу трудно достать, то ее следовало приберечь. Поэтому, пообедав, и даже сносно, в Серае, путешественники снова отправились в дорогу. Возможно, с точки зрения Бруно, проводить ночь в кабриолете было не слишком приятно, однако Низиб смотрел на это как на вполне естественную вещь и спал столь заразительно спокойным сном, что в конце концов ему последовал и напарник.
Ночь прошла без происшествий благодаря длинному извилистому изгибу, который делает дорога на подступах к Визе. Это дает возможность избежать крутых откосов и болотистых мест долины. Так что ехали спокойно. Вот только, к своему великому сожалению, ван Миттен не смог, таким образом, увидеть сам Визе – городок с семью тысячами жителей – почти исключительно греков, – который служит резиденцией [91]91
Резиденция – место постоянного пребывания крупного официального лица.
[Закрыть]для православного епископа [92]92
Епископ – духовный чин в христианской церкви, обычно начальник основной и самостоятельной единицы церковного управления – епархии.
[Закрыть]. Впрочем, он и приехал сюда не для того, чтобы смотреть на что-то, но чтобы сопровождать властного господина Керабана, мало заботящегося о полноте и разнообразии путевых впечатлений.
К пяти часам вечера, после того как путешественники проехали через деревни Бунар-Хиссан, Ени, Ускюп, они обогнули небольшую рощу, усеянную могилами. В них покоятся останки жертв, убитых бандой разбойников, которая некогда орудовала в этих местах. Затем путники прибыли в Кырккилиссе, достаточно значительный город с шестнадцатью тысячами жителей. Его название «Сорок церквей» говорит само за себя. Строго говоря, это нечто вроде небольшой долины с домами (расположенными в глубине и по краям); ван Миттен в сопровождении верного Бруно исследовал ее за несколько часов. Карета была поставлена во дворе достаточно приличной гостиницы, в которой господин Керабан и его спутники провели ночь. Выехали на рассвете.
Днем 19 августа ямщики миновали деревню Карабунар и очень поздно вечером прибыли в город Бургас, расположенный у залива с тем же названием. Путешественники переночевали в «хане» – очень примитивной разновидности постоялого двора, безусловно не заслуживавшего посещения их почтовой карсты.
Утром следующего дня дорога, отклонившись от побережья, привела их к Айтосу, а вечером – в Паравади [93]93
Современная Провадия (в Болгарии).
[Закрыть], одну из станций железной дороги Шумла [94]94
Современный город Шумен (в Болгарии).
[Закрыть]– Варна. Теперь они пересекали провинцию Болгария по югу Добруджи, у подножия последнего отрога Балканского хребта [95]95
Балканский хребет (Балканы) – здесь автор называет так горную систему Родоп, пересекающую Болгарию в широтном направлении.
[Закрыть]. Здесь им пришлось с большими трудностями передвигаться то посреди болотистых долин, то сквозь заросли буйно разросшихся водных растений. Продирались с величайшим трудом, вспугивая при этом тысячи уток, бекасов, куликов, укрывавшихся на этой пересеченной местности.
Известно, что Балканы образуют важный горный хребет, который проходит между Румелией и Болгарией к Черному морю. Многочисленные отроги тянутся от водораздельного хребта к Дунаю.
Здесь терпение господина Керабана подверглось суровому испытанию. Потребовалось пересечь край хребта, чтобы снова спуститься в Добруджу. Склоны здесь почти неприступной крутизны, повороты столь резкие, что не позволяли упряжке держаться вместе, узкие дороги с пропастями по краям – все это отняло много времени, приводило к дурному настроению и непрерывным препирательствам. Несколько раз приходилось распрягать лошадей и подкладывать клинья под колеса, чтобы выбраться из какого-нибудь трудного прохода. Особенно много «клиньев» нужно было «подкладывать» в виде пиастров, попадавших в карманы ямщиков. А если нет – так не угодно ли вернуться?!
Так что господин Керабан получил прекрасный повод лишний раз обругать нынешнее правительство, которое так плохо присматривало за состоянием дорог и не заботилось об удобствах проезда через провинции. Диван [96]96
Диван – здесь: совещательный орган в бывшей султанской Турции, состоящий из министров и высших сановников.
[Закрыть], однако, не церемонился, когда речь шла о податях, налогах и всяческих притеснениях, и кто-кто, а господин Керабан отлично это знал! Десять пара, чтобы переправиться через Босфор! Он все время возвращался к этому, как одержимый навязчивой идеей. Десять пара! Десять пара!
Ван Миттен воздерживался от того, чтобы отвечать своему спутнику. Даже видимость противоречия могла бы привести к какой-нибудь сцене. Поэтому, чтобы утихомирить торговца, он, в свою очередь, начинал ругать все правительства вообще и турецкое – в частности.
– Невозможно, – говорил Керабан, – чтобы в Голландии имели место такие злоупотребления!
– Напротив, они есть, друг Керабан, – отвечал ван Миттен, который прежде всего хотел успокоить своего сотоварища.
– А я вам говорю, что нет! – возражал последний. – Утверждаю: только в Константинополе возможны подобные несправедливости! Могли ли когда-либо в Роттердаме даже помыслить о том, чтобы обложить налогом каики?
– У нас нет каиков.
– Не важно!
– Как не важно?
– Да! Если бы они у вас были, то ваш король никогда не решился бы наложить на них налог. Будете уверять меня теперь, что правительство этих новых гурок – не самое плохое правительство в мире?
– Несомненно, самое плохое! – согласился ван Миттен, желая прервать начинающий разгораться спор. И, чтобы удобнее закончить то, что пока еще не перешло рамки простого разговора, он достал свою длинную голландскую трубку. Это вызвало у господина Керабана желание также найти забвение в фимиаме [97]97
Фимиам – здесь: благовоние от курения хорошего табака.
[Закрыть]наргиле. Кабина немедленно заполнилась дымом, и пришлось опустить стекла, чтобы дать ему выход. Но в той никотиновой дремоте, которая в конце концов овладевала им, упрямый путешественник оставался безмолвным и спокойным лишь до того момента, пока какое-нибудь происшествие не возвращало его к реальности.
За неимением места для стоянки в этой полудикой стране, ночь с 20 на 21 августа провели в почтовой карете. Только к следующему утру последние отроги Балкан были пройдены и путешественники очутились за румынской границей, на территории с самыми удобными дорогами в Добрудже.
Эта область представляет собой почти остров, образованный широкой петлей Дуная. Повернув сначала на север к Галацу, река поворачивает оттуда опять на восток к Черному морю, в которое впадает через несколько рукавов. Некое подобие перешейка, соединяющего этот «остров» с Балканским полуостровом, ограничивается той частью провинции, расположенной между Чернаводой и Кустендже [98]98
Ныне Констанца. (Примеч. перев.)
[Закрыть], где проложена небольшая железнодорожная ветка длиной не более 15–16 лье. Но на южном отрезке железнодорожного пути местность, с топографической точки зрения, очень похожа на ту, которую путник видит на севере. И можно сказать, что равнины Добруджи зарождаются у последних отрогов Балкан.
«Добрая земля» – так турки называют этот кусок плодородной почвы, на котором земля принадлежит первому занявшему ее. Если она и не заселена полностью, то по ней кочуют татары-пастухи, а область, прилегающую к реке, обживают валахи. Оттоманская империя владеет там огромной территорией, на которой долины едва углубляются в почти плоскую поверхность земли. Многочисленные холмы простираются до лесов, покрывающих дельту Дуная.
В этом районе дороги без резких подъемов и крутых спусков позволяли карете перемещаться значительно быстрее. Начальники почтовых станций не имели права браниться, видя, как запрягают их лошадей, а если даже они и делали это, то лишь по привычке.
Итак, путешественники ехали быстро и благополучно. 21 августа, в полдень, сменили лошадей в Кослидехе, а в тот же вечер в Базарджике. Там господин Керабан решил провести ночь, чтобы дать отдых всей компании, за что Бруно был ему очень признателен, хотя из осторожности и не говорил этого.
На следующее утро с ранней зарей запряженная свежими лошадьми карета катила по направлению к озеру Карасу. Озеро это – некое подобие обширной воронки, содержимое которой, питаемое глубинными источниками, выплескивается в Дунай в период максимального понижения уровня воды в реке. Почти двадцать четыре лье были преодолены за двенадцать часов, и к восьми часам вечера путешественники остановились перед железнодорожной линией Кустендже – Чернавода, возле станции Меджидия – совершенно нового города, насчитывающего уже двадцать тысяч жителей и обещающего стать еще более значительным.
Там, к своему великому неудовольствию, господин Керабан не смог сразу же перебраться через дорогу, чтобы попасть на постоялый двор, где он собирался провести ночь. Дорога была занята поездом, и нужно было ждать добрую четверть часа, пока не освободился проезд.
Понятно, что последовали новые жалобы и упреки администрации железных дорог, которая считает, что ей все дозволено, и, в частности, не только давить путешественников, имеющих глупость воспользоваться их транспортом, но и заставлять опаздывать тех, кто отказывается это сделать.
– Во всяком случае, – сказал негоциант ван Миттену, – со мной железнодорожная авария никогда не случится.
– Неизвестно, – неосторожно ответил ему достойный голландец.
– Мне известно, мне! – воскликнул господин Керабан тоном, который резко прерывал какую бы то ни было дискуссию.
Наконец поезд покинул станцию Меджидия, шлагбаум открылся, карета проехала, и путешественники расположились отдыхать на достаточно комфортабельном постоялом дворе этого города, чье название было выбрано в честь султана Абдул-Меджида [99]99
Абдул-Меджид правил в 1839–1861 годах.
[Закрыть].
На следующий день, беспрепятственно проехав по пустынной равнине, путешественники прибыли в Бабадаг, но так поздно, что удобнее было продолжать путь ночью. Вечером, к пяти часам, остановились в Тулче, одном из самых значительных городов Молдовы.
В этом населенном пункте с тридцатью – сорока тысячами жителей, где живут вперемешку черкесы, ногаи, персы, курды, болгары, румыны, греки, армяне, турки и евреи, господин Керабан мог легко найти вполне сносную гостиницу. Он это и сделал. Что до ван Миттена, то, с разрешения своего спутника, он получил возможность посетить Тулчу, очень живописный амфитеатр которого раскрывается на северном склоне небольшой возвышенности, вырастающей над широкой речной заводью почти напротив города Измаила [100]100
Измаил – город на реке Дунае, в 80 км от Черного моря. Известен с XII века. С XVI века – турецкая крепость. В 1790 году завоеван русскими.
[Закрыть].
На следующий день, 24 августа, карета переправилась через Дунай перед Тулчей и отважно продвигалась по речной дельте, образованной двумя крупными рукавами – «гирлами». Первое гирло называется Сулинским, по нему плывут паровые суда; второе, более северное, проходит Измаил, затем Килию и еще ниже достигает Черного моря, разветвляясь по дороге на пять проток. Это то, что именуется дельтой Дуная.
За Килией раскинулась Бессарабия, которая на протяжении пятнадцати лье тянется на северо-восток и проходит по части черноморского побережья.
Само собой разумеется, что происхождение названия Дунай, послужившее причиной многих научных споров, вызвало дискуссию чисто географического характера между господином Керабаном и ван Миттеном. Знали ли его греки времен Гесиода [101]101
Гесиод (VIII–VII вв. до н. э.) – первый известный нам по имени древнегреческий поэт.
[Закрыть]под именем Истрос или Гистрос; было ли название Данувиус принесено римскими армиями и был ли Цезарь [102]102
Цезарь Гай Юлий (102 или 100 – 44 до н. э.) – римский политический деятель, полководец, писатель. Убит в результате заговора республиканцев.
[Закрыть]первым, кто ввел его в оборот. Правда ли, что в языке фракийцев [103]103
Фракийцы – группа древних индоевропейских племен, населявших восточную часть Балканского полуострова.
[Закрыть]слово «Дунай» значит «облачный»; происходит ли оно из кельтского [104]104
Кельтский язык (вернее, языки) – группа родственных наречий, на которых говорили племена кельтов, индоевропейских племен, занимавших во 2-й половине 1-го тысячелетия до н. э. территорию почти всей Западной, Центральной и частично Восточной Европы. К середине I века до н. э. покорены римлянами.
[Закрыть], санскрита [105]105
Санскрит – литературно обработанная разновидность древнеиндийского языка, известен с I века до н. э.; используется и ныне в Индии определенными группами населения, а также как язык гуманитарных наук и религиозного культа.
[Закрыть], зендского [106]106
Зендский язык – устаревшее название авестийского (древнеперсидского) языка. (Примеч. перев.)
[Закрыть]или греческого; был ли прав профессор Бопп и не ошибся ли профессор Виндишманн, когда они спорили о происхождении этого названия.
Наконец господин Керабан вывел название Дунай из зендского слова «асдану», означающего «быструю реку» и, как и всегда, заставил своего оппонента замолчать [107]107
В настоящее время название реки возводят к индоевропейскому слову «дану» (вода; течение); близкое по значению слово есть и в санскрите.
[Закрыть].
Но сколь бы «быстрой» эта река ни была, ее течения недостаточно, чтобы увлечь всю массу воды, задерживаемую в различных руслах. И приходится считаться с крупными наводнениями. Ну а упрямый господин Керабан принять чужие доводы, разумеется, не пожелал и вопреки всем предостережениям направил карету через широкую дельту.
Он не был одиноким в этой глуши: изрядное число уток, диких гусей, ибисов, цапель, лебедей, пеликанов как бы составляло его кортеж [108]108
Кортеж – торжественное шествие.
[Закрыть]. Но негоциант забыл, что если природа создала водоплавающих птиц голенастыми [109]109
Голенастый – с длинными тонкими голенями, то есть частями ног между бедренной костью и ступней. (Примеч. перев.)
[Закрыть]или перепончатокрылыми, то это значит: нужны ходули или перепонки для посещения области, столь часто затопляемой в период больших паводков.
Ну а лошади, всякий с этим согласится, были существами скорее сухопутными, чем водоплавающими, и с трудом передвигались по земле, размокшей из-за последних паводков. За пределами этого гирла Дуная, впадающего в Черное море у Сулины, расстилалось только обширное болото, сквозь которое едва просматривалась почти непроходимая дорога. Вопреки советам ямщиков, к которым присоединился ван Миттен, господин Керабан дал приказ продвигаться вперед. И пришлось ему подчиниться. А привело это к тому, что карета, естественно, увязла в грязи и лошади никак не могли ее оттуда вытащить.
– Дороги недостаточно хорошо содержатся в этой местности, – счел нужным заметить ван Миттен.
– Они такие, какие есть! – не упустил случая Керабан. – Они таковы, какими только и могут быть при подобном правительстве!
– Может быть, нам лучше вернуться и направиться по другому пути?
Напротив, нам лучше продолжать продвигаться и ничего не менять в маршруте!
– Но каким образом?
Нужно послать за вспомогательными лошадьми в ближайшую деревню. – ответил упрямый герой. – А ночь проведем либо в карете, либо на постоялом дворе.
Возражать на это было нечего. Ямщик и Низиб отправились на поиски ближайшей деревни. Вернуться они могли, вероятно, только к восходу солнца. Так что господин Керабан, ван Миттен и Бруно должны были подчиниться необходимости провести ночь посреди этой обширной степи, столь же безлюдной, как если бы они оказались в самой глубине пустынь центральной Австралии. К счастью, карета, погрузившись в тину до втулок колес, как будто не собиралась увязнуть еще глубже.
Между тем ночь была непроглядной. Массивные, очень низкие облака в стадии конденсации [110]110
Конденсация – здесь: сгущение частиц пара в облаках до перехода в жидкое состояние.
[Закрыть], пригнанные ветрами с Черного моря, неслись по небу. Хотя дождя не было, сильная влажность исходила от земли, перенасыщенной водой, и подобно полярному туману смачивала все вокруг. Уже в десяти шагах ничего нельзя было разглядеть. Только два фонаря кареты отбрасывали слабенький свет сквозь болотные испарения, и, возможно, лучше было бы их погасить.
В самом деле, этот свет мог привлечь каких-либо нежелательных пришельцев. Но когда ван Миттен высказал свое соображение на этот счет, его несносный спутник счел должным оспорить его, и предложение голландца не имело последствий.
Тем не менее рассудительный ван Миттен был прав, и если бы он оказался похитрее, то предложил бы своему сотоварищу фонарей не гасить: очень вероятно, что в этом случае они как раз были бы погашены.
Глава седьмая,
в которой увязшие почтовые лошадки доказали, что их собственный страх сильнее, чем хлыст ямщика.
Было десять часов вечера. Керабан, ван Миттен и Бруно, поужинав взятой из кофра провизией, курили и около получаса прогуливались по узкой тропинке с твердой почвой.
– Теперь, – сказал ван Миттен, – я думаю, друг Керабан, что вы не имеете ничего против того, чтобы мы пошли спать, пока не прибудут лошади?
– Не имею ничего против, – подтвердил Керабан, чуть поразмыслив, прежде чем дать этот ответ, немного странный со стороны человека, у которого в запасе всегда хватало возражений.
– Мне хотелось бы думать, – добавил голландец, – что мы в безопасности посреди этой абсолютно пустынной равнины?
– Мне тоже хотелось бы.
– Нечего опасаться какого-либо нападения?
– Нечего.
– Если не считать нападения москитов, – заметил Бруно, который только что сильно хлопнул себя по лбу, чтобы раздавить полдюжины этих несносных диптеров [111]111
Диптеры – насекомые, у которых развита лишь передняя пара крыльев (комары, москиты, мухи и т. д.).
[Закрыть].
И действительно, тучи прожорливых насекомых, которых, видимо, привлекало мерцание фонарей, начали нахально крутиться вокруг кареты.
– Гм, – заметил ван Миттен, – здесь жуткое количество москитов, и противомоскитная сетка нам не помешала бы.
– Это не москиты, – возразил господин Керабан, почесывая нижнюю часть затылка, – и вовсе не противомоскитной сетки нам не хватает!
– Чего же тогда? – спросил голландец.
– Противокомарной сетки, – ответил Керабан, – потому что эти мнимые москиты – на самом деле комары.
«Черт меня побери, если я нахожу в них различие», – подумал ван Миттен, не считая, правда, уместным начинать дискуссию по этому чисто энтомологическому [112]112
Энтомологический – относящийся к изучению насекомых.
[Закрыть]вопросу.
– Любопытно, – заметил Керабан, – что только самки этих насекомых нападают на человека.
– Узнаю их, этих представительниц прекрасного пола, – сострил Бруно, потирая икры.
– Я думаю, что мы поступим разумно, если вернемся в карету, – сказал ван Миттен, – иначе нас сейчас сожрут.
– Действительно, – ответил Керабан, – равнины нижнего Дуная просто оккупированы комарами, и с ними можно бороться, только посыпая на ночь кровать и рубашку, а днем и носки пиретрумом…
– Которого, к несчастью, у нас нет как нет, – договорил голландец.
– Нет как нет, – ответил Керабан. – Но кто мог предвидеть, что мы окажемся в бедственном положении в болотах Добруджи?
– Никто, друг Керабан.
– Я слышал, друг ван Миттен, о колонии крымских татар, которым турецкое правительство предоставило обширную концессию в дельте этой реки. Так вот, полчища этих комаров вынудили их покинуть ее.
– Судя по тому, что мы видим, друг Керабан, это вполне вероятно!
– Давайте вернемся в карету.
– Мы слишком опоздали, – ответил ван Миттен, мечущийся среди жужжащих крыльев, вибрирующих миллион раз в секунду.
Когда господин Керабан и его товарищ собрались подняться в карету, первый из них остановился.
– Хотя вроде нечего опасаться, – сказал он, – но хорошо было бы, если бы Бруно посторожил, пока не вернется ямщик.
– Он не откажется, – заверил ван Миттен.
– Я не откажусь потому, что мой долг – не отказываться, – сказал Бруно, – но сейчас меня заживо сожрут.
– Нет! – возразил Керабан. – Я слышал, что комары не кусают дважды в одно и то же место, так что скоро Бруно будет избавлен от их нападения.
– Да?.. После того, как буду изрешечен тысячью укусов?
– Именно это я и имел в виду, Бруно.
– Но я могу, по крайней мере, посторожить в кабриолете?
– Безусловно, только чтоб не спать.
– Как можно спать посреди этого ужасного роя москитов?
– Комаров, Бруно, – поправил Керабан. – Простых комаров!
После этого замечания господин Керабан и ван Миттен поднялись в кузов, предоставив Бруно заботу сторожить своего хозяина или, вернее, хозяев, так как со времени встречи негоцианта с голландцем он вполне мог сказать, что теперь у него двое хозяев.
Удостоверившись, что дверцы кареты надежно закрыты, Бруно осмотрел упряжку. Лошади, изнуренные усталостью, лежали на болотной жиже и с шумом дышали.
– Сам дьявол не вытащит их отсюда, – говорил себе слуга. – Блестящая же идея пришла господину Керабану выбрать именно этот путь. В конце концов, его это и забота!
Бруно поднялся в кабриолет и опустил застекленную раму, сквозь которую он мог видеть дорогу сквозь ореол фонарных лучей.
Что оставалось делать слуге ван Миттена, кроме как мечтать с открытыми глазами? Борясь со сном, он размышлял о череде приключений, в которую его вовлек хозяин, последовав за самым упрямым из османов.
Итак, он, дитя древней Батавии [113]113
Батавия – здесь: историческая область, ставшая в 1795 году республикой, а с 1806–1810 годов – зависимым от Франции Голландским королевством.
[Закрыть]любитель шататься по роттердамским улицам, завсегдатай набережной Мааса, искусный рыбак, ротозей с каналов, разрезавших его родной город, оказался на другом краю Европы, сделав гигантский шаг из Голландии в Оттоманскую империю. После высадки в Константинополе судьба забрасывает Бруно в степи нижнего Дуная. И вот он видит себя здесь, взгромоздившимся в кабриолет почтовой кареты посреди болот Добруджи, затерянным в глубокой ночи и, кажется, пустившим корни в эту землю более прочно, чем готическая башня Зёйдекерка! И все это – потому что слуга обязан повиноваться своему хозяину, который точно так же, хотя и по доброй воле, подчиняется господину Керабану.
– О, превратности человеческой жизни! – твердил Бруно. Вот совершаю путешествие вокруг Черного моря, и все ради того, чтобы сэкономить десять пара, которые я охотно заплатил бы из собственного кармана тайком от самого нетерпимого из турок. Но для этого мне следовало быть более предусмотрительным. Ах, упрямец, упрямец! После отъезда я похудел уже на два фунта! За четыре дня! Что же будет через четыре недели? Ну вот, опять эти проклятые насекомые!
Сколь ни плотно Бруно закрыл раму, несколько дюжин комаров все же смогли проникнуть в кабриолет и теперь остервенело набрасывались на беднягу. Сколько шлепков и почесываний это вызвало! Как изощрялся он, обзывая их москитами, раз господин Керабан не мог его слышать.
Таким образом прошел час, затем еще один. Если бы не надоедливые атаки этих насекомых, то, уступая усталости, Бруно, может быть, и заснул бы. Но кто мог бы спать в таких условиях?!
Наверное, было уже за полночь, когда Бруно пришла в голову запоздалая идея. Она должна была бы гораздо раньше прийти к нему, чистокровному голландцу, который, рождаясь, ищет сначала руками курительную трубку, а потом уж губами – грудь кормилицы. Идея заключалась в том, чтобы бороться с вторжением комаров затяжками табачного дыма. Как он не подумал об этом до сих пор! Если эти насекомые сумеют противостоять тому маленькому никотиновому аду, который он сейчас устроит в своем кабриолете, то, значит, их комариная жизнь в болотах нижнего Дуная воистину сурова!
Итак, Бруно достал из кармана свою фарфоровую трубку с эмалевыми цветочками – точную копию той, которую у него так бесстыдно украли в Константинополе. Он набил ее, как если бы это было огнестрельное оружие, которое он собирался разрядить по вражеским войскам. Затем высек огонь огнивом, зажег трубку и стал вдыхать дым превосходного голландского табака и выдыхать его огромными клубами.
Комариный рой сперва усилил жужжание, удваивая взмахи крыльев, а потом постепенно рассеялся в самых темных углах кабриолета. Бруно мог поздравить себя с придуманным маневром. Батарея, только что пущенная им в дело, совершила чудо: нападавшие отступили в беспорядке. Но так как он не стремился брать пленных, то быстро открыл раму, чтобы дать выход находящимся внутри кабриолета насекомым, хорошо понимая, что его дымовые залпы препятствовали проникновению наглых кровососов снаружи.
Теперь, когда Бруно освободился от легиона [114]114
Легион – здесь: громадное количество, множество.
[Закрыть]несносных двукрылых, он мог даже рискнуть как следует осмотреться по сторонам. Кругом было все еще очень темно. Налетали сильные порывы бриза и раскачивали карету, которая, впрочем, была очень устойчивой. Поэтому оснований опасаться, что она перевернется, не было.
Смотря вперед, Бруно старался увидеть, нет ли каких-либо огней на северном горизонте, свидетельствовавших о возвращении ямщика с запасными лошадьми. Полная темнота, мрак, тем более глубокий вдали, что передняя часть почтовой кареты четко вырисовывалась в свете, отбрасываемом фонарями. Затем Бруно оглянулся по сторонам, и ему показалось, что на расстоянии около шестидесяти футов появились какие-то яркие точки, которые быстро и бесшумно перемещались во мраке то на уровне земли, то на два-три фута выше.
Первым делом Бруно спросил себя, не было ли это простой фосфоресценцией [115]115
Фосфоресценция – здесь: неточное и ненаучное использование термина, обозначающего нечто совсем иное, нежели свечение огоньков горящего болотного газа.
[Закрыть]блуждающих огоньков на поверхности болота, где всегда хватает сероводорода [116]116
Сероводород – бесцветный газ, образуется, в частности, при разложении белковых веществ. Содержится в некоторых минеральных водах и лечебных грязях.
[Закрыть]. Однако, если его рассудочное предположение могло оказаться ошибочным при определении степени опасности непонятного явления, то лошадей-то их инстинкт не мог обмануть! А они начали при виде этого феномена проявлять признаки волнения, принюхиваясь и фыркая необычным образом.
«Что это? – спросил себя Бруно. – Без сомнения, какая-нибудь новая неприятность. Может, волки?»
Не было ничего невероятного в том, что это и впрямь сверкали глазами волки. Еще бы! Они могли учуять лошадей! Стаи всегда голодных серых хищников часто встречаются в дельте Дуная.
– Вот черт! – пробормотал Бруно. – Это было бы похуже, чем москиты или комары нашего упрямца. И табачным дымом здесь ничего не сделаешь.
Тем временем лошади испытывали живейшее беспокойство, и в этом невозможно было ошибиться. Они пытались брыкаться в густой грязи, становились на дыбы и сильно дергали карету. К этому моменту светящиеся точки заметно приблизились и – что за странность? – нечто вроде глухого хрюканья стало примешиваться к свисту ветра.
«Думаю, – сказал себе Бруно, – что самый раз предупредить господина Керабана и хозяина».
И действительно, медлить было опасно. Поэтому Бруно осторожно соскользнул на землю, опустил подножку кареты, открыл дверцу и снова закрыл, очутившись внутри кабины, где двое друзей спокойно спали, лежа рядом друг с другом.
– Хозяин… – позвал Бруно тихим голосом, положив руку на плечо ван Миттена.
– К черту того, кто меня будит, – пробормотал голландец, протирая глаза.
– Сейчас не до того чтобы людей так далеко посылать, особенно если черт, возможно, рядом, – ответил Бруно.
– Это кто со мной разговаривает?
– Я, ваш слуга.
– А! Бруно! Это ты? Впрочем, ты хорошо сделал, что разбудил меня. Понимаешь, приснилось, что госпожа ван Миттен…
– Хочет поругаться с вами, – продолжил Бруно. – Но сейчас не до этого.
– А в чем дело?
– Вы не могли бы разбудить господина Керабана?
– Разбудить?
– Да! Как раз пора.
Не спрашивая ничего больше, голландец, который и сам еще находился в полусне, потряс своего спутника.
Ничто не сравнимо со сном турка, если у него полный желудок и спокойная совесть. А именно таким безмятежным сном спал спутник ван Миттена. Пришлось потрясти его несколько раз. Господин Керабан, не поднимая век, стал ворчать и брюзжать, как человек, который вовсе не собирается кому бы то ни было подчиняться. Упрямец наяву – он и во сне не меньший упрямец, и, видимо, следовало предоставить ему спать дальше. Тем не менее ван Миттен и Бруно проявили такую настойчивость, что господин Керабан все же потянулся, открыл глаза и сказал все еще сонным голосом:
– Что? Вспомогательные лошади с ямщиком и Низибом уже прибыли?
– Нет еще, – ответил ван Миттен.
– Так зачем же меня будили?
– Потому что, если лошади еще и не прибыли, – ответил Бруно, – то другие очень подозрительные животные окружают карету и собираются напасть на нее.
– Что за животные?
– Посмотрите.
Стекло дверцы кареты было опущено, и Керабан высунулся наружу.
– Да поможет нам Аллах! – воскликнул он. – Здесь целое стадо диких кабанов.
Ошибки быть не могло! На карсту надвигались действительно кабаны, – в дунайской дельте их было немало. Нападение кабанов крайне опасно, и они могут быть отнесены к категории хищных зверей.
– Что будем делать? – спросил голландец.
– Сохранять спокойствие, если они не нападут, – ответил Керабан. – Защищаться, если животные бросятся в атаку.
– Зачем кабанам нападать на нас? – удивился ван Миттен. – Насколько мне известно, они не плотоядны.
– Да, конечно, – согласился Керабан. – Но если нам не угрожает опасность быть сожранными, то вспороть животы кабаны вполне могут.
– Одно другого стоит, – философски заметил Бруно.
– Поэтому будем готовы к любому ходу событий.
Сказав это, господин Керабан стал приводить в порядок оружие. У ван Миттена и Бруно было по шестизарядному револьверу и некоторое количество патронов. У него же – старого турка, открытого противника любого современного новшества, – имелось только два пистолета отечественного производства со стволами, украшенными насечкой, с рукоятками, инкрустированными черепашьим панцирем и драгоценными камнями, пригодными больше всего для того, чтобы украшать пояс какого-нибудь аги [117]117
Ага – у турок: начальник, господин.
[Закрыть]. Но как прикажете из этого украшения стрелять? Таким образом, ван Миттен, Керабан и Бруно могли воспользоваться только перечисленным выше оружием и должны были действовать им без промаха.
Тем временем кабаны, которых было добрых два десятка, приблизились и окружили карету. В свете фонарей, их несомненно и привлекшего, можно было видеть, как они бешено метались и взрывали землю ударами своих клыков. Это были огромные звери чудовищной силы. Каждый из них был способен повспарывать животы целой своре собак. Так что положение путешественников продолжало оставаться тревожным, и они в любой момент могли подвергнуться нападению со всех сторон еще до наступления дня. Лошади упряжки хорошо это чувствовали. Под хрюканье стада они храпели и кидались в сторону так, что оглобли кареты только чудом не ломались, а постромки – не рвались.
