Текст книги "Упрямец Керабан"
Автор книги: Жюль Габриэль Верн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)
Глава четвертая,
в которой господин Керабан, упрямясь еще более, чем обычно, оказывает сопротивление оттоманским властям.
Тем временем каиджи прибыл и уведомил господина Керабана, что каик ждет его у лестницы.
Тысячи каиджи насчитываются на водах Босфора и Золотого Рога. Их двухвесельные лодки из буковых или кипарисовых досок, с резьбой и раскраской внутри, ровно удлиненные спереди и сзади, чтобы двигаться, при необходимости, в любом направлении, похожи на полозок в пятнадцать-двадцать футов [63]63
Фут – мера длины, равная 12 дюймам, или 30,479 см.
[Закрыть]длиной. Необычайно приятно – наблюдать, с какой быстротой эти стройные суденышки скользят, пересекают путь, обгоняют друг друга в этом великолепном проливе, разделяющем побережья двух континентов. Солидная корпорация каиджи занимается своим ремеслом на просторах от Мраморного моря до замка Европы и замка Азии, которые возвышаются один напротив другого на севере Босфора.
Чаще всего каиджи – это милые люди в фесках, одетые в буруджук, нечто вроде рубашки из шелка, в йелек яркой расцветки, обшитый сутажом их золотой вышивки, и штаны из белой хлопковой ткани.
Если каиджи господина Керабана – тот, который каждый вечер отвозил его в Скутари, а утром доставлял назад, если этот человек был плохо встречен из-за опоздания на несколько минут, то что теперь делать! Флегматичный моряк, впрочем, не слишком и взволновался, хорошо понимая, что такому превосходному клиенту следует дать покричать. Поэтому он ничего не ответил, а только указал на пришвартованный к лестнице каик.
Итак, господин Керабан направлялся к лодке. Его сопровождал ван Миттен, а за ним следовали Бруно и Низиб. В это время в толпе на площади Топ-Хане произошло некоторое замешательство.
Негоциант остановился:
– В чем дело?
И тут на площади появился начальник полиции квартала Галата, окруженный стражниками, которые раздвигали толпу. Его сопровождали барабанщик и трубач. Один – производил грохот, другой – призывно трубил, и толпа, состоявшая из разнородных (азиатских и европейских) зевак, мало-помалу стала успокаиваться.
– Еще какое-нибудь бессмысленное воззвание! – пробормотал господин Керабан тоном человека, который везде и всегда умеет постоять за свои права.
Начальник полиции достал бумагу с печатями и громким голосом зачитал следующее постановление:
«По приказу Мушира, председателя Совета полиции, начиная с сего дня установлен налог в десять пара [64]64
Пара – мелкая турецкая монета. (Примеч. перев.)
[Закрыть]на каждого, кто захочет переправиться через Босфор, направляясь из Константинополя в Скутари или из Скутари в Константинополь, как на каиках, так и на других парусных или паровых судах. Отказавшийся уплатить этот налог подлежит тюремному заключению и штрафу.
Составлено во дворце шестнадцатого числа текущего месяца.
Подписано: Мушир».
Недовольный ропот раздался в ответ на новый побор, равный приблизительно пяти французским сантимам с человека.
– Хорош новый налог! – воскликнул один старый турок, который, однако, давно уже должен был бы привыкнуть к финансовым капризам падишаха.
– Десять пара! Цена полчашки кофе! – подхватил другой.
Начальник полиции, хорошо знавший, что в Турции, как и всюду, пороптав, все же будут платить, уже собрался уйти с площади, когда господин Керабан приблизился к нему.
– Итак, новый налог для всех, кто захочет переправиться через Босфор? – спросил торговец.
– По указанию Мушира, – ответил начальник полиции.
Затем он прибавил:
– Как? Это возражает богач Керабан?
– Да, богач Керабан.
– У вас-то ведь все благополучно, господин негоциант.
– Все благополучно… как и у собирателей налогов. Итак, это постановление подлежит исполнению?
– Безусловно… Сразу же после оглашения.
– И если сегодня вечером я захочу отправиться… в Скутари на моем каике, как я делаю это обычно?..
– Вы заплатите десять пара.
– И раз я переправляюсь через Босфор и утром и вечером?
– То это будет стоить вам двадцать пара в день, – разъяснил начальник полиции. – Безделица для богача Керабана.
– В самом деле?
– Мой хозяин, кажется, ввязывается в плохое дело, – прошептал Низиб Бруно.
– Нужно, чтобы он уступил.
– Он? Ну, вы его не знаете!
Господин Керабан скрестил руки и, смотря прямо в глаза начальнику полиции, сказал ему свистящим голосом, в котором уже начинало проскальзывать раздражение:
– Отлично. Каиджи только что сказал, что каик в моем распоряжении. Поскольку я увожу с собой друга, его слугу и моего…
– Это составит сорок пара, – сообщил начальник полиции. – Еще раз повторяю, что у вас достаточно средств заплатить.
– Что у меня хватило бы средств платить не только сорок пара, а сотню, тысячу, сто тысяч и даже полмиллиона, – это возможно, но я ничего не буду платить и все-таки переправлюсь.
– Я сожалею, что приходится возражать господину Керабану, – сдержанно заметил начальник полиции, – но без оплаты никак нельзя.
– Обойдемся без оплаты!
– Нет!
– Да!
– Друг Керабан… – сказал ван Миттен в похвальном намерении призвать к разумности самого несносного из людей.
– Оставьте меня в покое, ван Миттен! – остановил гостя Керабан раздраженным голосом. – Этот налог несправедлив, это притеснение! Ему нельзя подчиняться. Никогда, никогда правительство старых гурок не посмело бы возложить налог на босфорские каики!
– Ну, а правительство, которое нуждается в деньгах, без колебаний сделало это, – ответил начальник полиции.
– Посмотрим! – воскликнул Керабан.
– Стража, – распорядился начальник полиции, обращаясь к сопровождавшим его солдатам, – позаботьтесь об исполнении нового постановления.
– Пошли, ван Миттен, – воскликнул Керабан, топнув ногой, – идем, Бруно, и следуй за нами, Низиб!
– Это будет стоить сорок пара… – повторил начальник полиции.
– Сорок палочных ударов! – воскликнул господин Керабан, чье возбуждение дошло до предела.
Однако в тот момент, когда торговец направился к лестнице Топ-Хане, стражники окружили его.
– Оставьте нас! – закричал он, отбиваясь. – Пусть никто из вас не тронет меня даже пальцем! Я пройду, клянусь Аллахом! И пройду, не выложив из кармана ни одного пара!
– Да, вы пройдете, но только через ворота тюрьмы, – предупредил начальник полиции, который начал раздражаться в свою очередь, – и заплатите хорошенький штраф, чтобы выйти оттуда!
– Я поеду в Скутари!
– Но не через Босфор. А так как туда нельзя добраться иначе…
– Вы полагаете? – ухмыльнулся, сжав кулаки, господин Керабан, при этом лицо его стало приобретать апоплексическую красноту. – Вы полагаете? Хорошо, я поеду в Скутари, не пересекая Босфора, и не буду платить…
– В самом деле?
– Даже если… Да! Даже если мне придется плыть по Черному морю.
– Семьсот лье, чтобы сэкономить десять пара! – воскликнул начальник полиции, пожимая плечами.
– Семьсот лье, тысяча, десять тысяч, сто тысяч лье, – распалял себя Керабан. – Даже если бы речь шла о пяти, двух, одном-единственном пара!
– Но, мой друг… – попытался вмешаться ван Миттен.
– Еще раз, оставьте меня в покос!.. – оборвал Керабан.
«Ну, вот он и разгорячился!» – сказал про себя Бруно.
– Я пройду по Турции, переберусь через Херсонес [65]65
Херсонес – довольно распространенное в античной Греции название полуостровов; в древности относилось и к Крымскому полуострову. То же название носил и крупнейший греческий город на полуострове, располагавшийся на окраине современного Севастополя.
[Закрыть]пересеку Кавказ, перешагну Анатолию [66]66
Анатолия – название центральной части полуострова Малая Азия.
[Закрыть]и прибуду в Скутари, не заплатив ни одного пара вашего несправедливого налога!
– Ну, это мы еще увидим, – возразил начальник полиции.
– Все и так уже видно! – закричал господин Керабан в крайней ярости. – И я отправлюсь сегодня же вечером!
– Черт возьми! – воскликнул капитан Ярхуд, обращаясь к Скарпанту, который не упустил ни слова из неожиданно возникшего спора. – Это может помешать нашему плану!
– Действительно, – согласился Скарпант. – Упорствуя в своем намерении, этот упрямец проедет через Одессу. И если по пути он решит заключить этот брак!..
– Однако!.. – заговорил еще раз ван Миттен, желая помешать Керабану совершить подобное безумие.
– Оставьте меня, говорю я вам!
– А свадьба вашего племянника Ахмета?
– Как раз о ней и идет речь.
Скарпант отвел Ярхуда в сторону:
– Нельзя терять ни часа!
– Верно, – подтвердил мальтийский капитан, – и завтра утром я отправлюсь в Одессу по адрианопольской железной дороге.
Затем оба заговорщика удалились.
В этот момент господин Керабан резко повернулся к своему слуге.
– Низиб!
– Да, хозяин?
– Следуй за мной в контору!
– В контору, – ответил Низиб.
– И вы тоже, ван Миттен, – прибавил Керабан.
– Я?
– И вы, Бруно.
– Чтобы я…
– Мы отправимся вместе.
– Хм! – промычал Бруно, становясь внимательным.
– Да! Я пригласил вас пообедать в Скутари, – сказал господин Керабан ван Миттену, – и, клянусь Аллахом, вы будете обедать в Скутари… когда мы вернемся!
– Но это будет не так скоро… – улыбнулся голландец, смущенный предложением.
– Даже если это будет через месяц, через год, через десять лет! – отрезал Керабан тоном, не допускавшим ни малейшего возражения. – Но вы приняли приглашение на обед и будете у меня обедать!
– У этого обеда будет время остынуть, – пробормотал Бруно.
– Но позвольте, друг Керабан…
– Я ничего не позволю, ван Миттен. Пошли!
И торговец сделал несколько шагов в глубь площади.
– Невозможно сопротивляться этому дьявольскому человеку! – сказал ван Миттен Бруно.
– Как, хозяин? Вы собираетесь уступить подобному капризу?
– Поскольку я здесь, а не в Роттердаме, Бруно!
– Но…
– И раз я следую за своим другом Керабаном, то и тебе ничего другого не остается, как идти за мной.
– Вот еще осложнение!
– Поехали, – приказал господин Керабан.
Затем, обращаясь в последний раз к начальнику полиции, чья насмешливая улыбка легко могла вывести его из себя, он сказал:
– Я отправляюсь и, вопреки всем вашим постановлениям, доберусь до Скутари, не пересекая Босфора!
– Мне доставит большое удовольствие присутствовать при вашем возвращении из столь занимательного путешествия, – заверил начальник полиции.
– Для меня тоже будет истинной радостью встретиться с вами! – с трудом сдерживая себя, процедил господин Керабан.
– Но я предупреждаю вас, – прибавил начальник полиции, что, если налог будет еще в силе…
– Ну?
– То я не разрешу вам переправиться через Босфор, чтобы вернуться в Константинополь иначе, чем за десять пара с человека.
– Если ваш несправедливый налог будет еще в силе, – ответил господин Керабан тем же тоном, – то я сумею вернуться в Константинополь без того, чтобы вам достался хоть один пара из моего кармана!
После этого, взяв под руку ван Миттена, господин Керабан сделал знак Бруно и Низибу следовать за ними и исчез в толпе, которая криками приветствовала известного сторонника старотурецкой партии, столь упорного в защите своих прав.
В этот миг вдалеке раздался пушечный выстрел. Солнце только что скрылось за горизонтом Мраморного моря. Ежедневный пост был закончен, и верные подданные падишаха могли вознаградить себя за долгое дневное воздержание. Неожиданно, как по мановению жезла некоего мага [67]67
Маг – чародей, фокусник, волшебник, колдун.
[Закрыть]Константинополь преобразился. Тишина на площади Топ-Хане уступила место крикам радости и удовольствия. Сигареты, чубуки, наргиле зажглись, и воздух наполнился их ароматным дымом. В кофейни сразу же устремились проголодавшиеся и жаждущие посетители. Жаркое разных видов, йогурт [68]68
Йогурт – сбитое кислое молоко (простокваша).
[Закрыть], каймак [69]69
Каймак – сливки.
[Закрыть], кебаб [70]70
Кебаб – шашлык (у турок).
[Закрыть], лепешки из баклавы, рисовые биточки, завернутые в виноградные листья, вареная кукуруза, бочонки черных оливок и черной икры, плов с цыплятами, блины с медом, сиропы, шербеты, мороженое, кофе – все, что едят и пьют на Востоке, появилось на столиках в то время, как маленькие лампы, подвешенные на медных спиралях, поднимались и опускались, подергиваемые время от времени хозяевами кофеен. Затем, как по волшебству, старый город и новые кварталы ярко осветились. Мечети Святая София, Сулеймана, султана Ахмета, все религиозные и гражданские строения от Серай-Бурну до холмов Эюпа засверкали многоцветными огнями. Пылающими письменами, от минарета к минарету, были начертаны в темном небе строки Корана. Босфор, изборожденный каиками с причудливо раскачивающимися фонарями, искрился, как если бы в него попадали все звезды с небосвода. Дворцы по его краям, виллы на азиатском и европейском берегах, Скутари, старый Хризополис с домами, расположенными амфитеатром, казались теперь только линиями огней, удваивающимися отражением в воде.
Вдали слышались звуки барабана, лютни, гитары, табурки, ребеля и флейты, сливаясь с монотонным пением вечерних молитв. С верхушек минаретов взывали муэдзины. На трех нотах обращали они к праздничному городу свой последний призыв из одного турецкого и двух арабских слов: «Allah hӕkk kebir!» («Бог, Бог, велик!»)
Глава пятая,
в которой господин Керабан в присущей ему манере высказывается о том, как он понимает путешествия… и покидает Константинополь.
Европейская Турция в настоящее время делится на три главные части: Румелию (Фракия и Македония), Албанию и Фессалию, а также зависимую провинцию Болгария. По трактату 1878 года [71]71
Трактат 1878 года в Берлине подписан на специальном конгрессе, пересмотревшем условия Сан-Стефанского мира, который подвел итоги Русско-турецкой войны 1877–1878 годов.
[Закрыть]королевство Румыния (Молдавия, Валахия и Добруджа), княжества Сербия и Черногория были объявлены независимыми, а Австрия оккупировала Боснию, за исключением санджака Нови-Пазар [72]72
Нови-Пазар – город на юге-западе Сербии, в исторической области, называвшейся Санджаком; автор ошибается: эта часть сербской территории не принадлежала Боснии.
[Закрыть].
Поскольку господин Керабан решил проследовать по периметру Черного моря, то его маршрут к русской границе должен был проходить вдоль побережья Румелии, Болгарии и Румынии. Оттуда, пройдя через Бессарабию, Херсонес, Тавриду [73]73
Таврида (также – Таврика, Таврия) – древнее название горной и прибрежной частей Крыма по имени племени тавров, жившем в 1-м тысячелетии до н. э. в горном Крыму. После присоединения Крыма к России древнее название стало популярным в образованных кругах общества и употреблялось как неофициальное и поэтическое наименование полуострова.
[Закрыть]или же через области черкесов по Кавказу и Закавказью, этот маршрут огибал северный и восточный берега древнего Понта Эвксинского [74]74
Понт Эвксинский – древнегреческое название Черного моря (буквально: «Гостеприимное море»).
[Закрыть]и доходил до пределов, отделяющих Россию от Оттоманской империи [75]75
Оттоманская (европейское название), или Османская, империя – название султанской Турции. Сложилась в XV–XVI веках в результате завоеваний. В период наибольшего расширения (2-я половина XVI в. – середина 70-х годов XVII в.) включала, кроме самой Турции, весь Балканский полуостров, значительные территории на севере Африки, Месопотамию и др. Распалась после поражения в 1-й мировой войне.
[Закрыть].
В дальнейшем по анатолийскому южному берегу Черного моря самый упрямый из османов рассчитывал достичь Босфора и Скутари, не заплатив нового налога.
Все вместе это составляет шестьсот пятьдесят турецких агачей – около двух тысяч восьмисот километров, или семьсот лье. Ну а поскольку с 17 августа до 30 сентября – сорок пять дней, то за сутки нужно было преодолевать по пятнадцати лье при желании вернуться хотя бы к самому крайнему сроку свадьбы Амазии. В случае опоздания – прощайте сто тысяч ливров тетки! Однако использование таких быстрых средств передвижения, как железная дорога, давало возможность легко выиграть время и сократить путь. Например, отправившись из Константинополя по железной дороге в Адрианополь и – по ее ответвлению – в Янболи. Далее к северу ветка из Варны в Рущук соединяется с железнодорожными путями Румынии, а они, в свою очередь, проходя по южной России через Яссы, Кишинев, Харьков, Таганрог, Нахичевань [76]76
Нахичевань – имеется в виду Нахичевань-Донская в низовьях Дона.
[Закрыть]упираются в Кавказский хребет. Наконец, ветка из Тифлиса в Поти проходит до побережья Черного моря почти у турецко-русской границы. Правда, затем в турецкой Азии нет железнодорожной связи с Бурсой, но уже от нее проходит ветка до Скутари.
Однако нечего было и надеяться довести все эти доводы до понимания господина Керабана. Забраться в железнодорожный вагон, ему, приверженцу старой Турции, который в течение сорока лет всеми силами сопротивлялся вторжению европейских изобретений? Никогда! Скорее он отправится пешком.
Неудивительно, что тем же вечером, как только ван Миттен и господин Керабан вошли в галатскую контору, между ними сразу начался спор по этому вопросу.
На первые же слова голландца об оттоманских и русских железных дорогах господин Керабан ответил сперва пожатием плеч, а затем решительным отказом.
– Однако!.. – задумчиво произнес ван Миттен, который уже заранее смирился со всем и настаивал лишь для формы.
– Если я сказал «нет», значит, «нет»! – возразил господин Керабан. – К тому же вы – мои гости, я отвечаю за вас и мне должна быть предоставлена свобода действий!
– Пусть так, – сказал ван Миттен, – но, может быть, вместо железной дороги найдется какое-нибудь простое средство вернуться в Скутари, не пересекая Босфора и не плавая по Черному морю?
– Ну и какое же? – спросил Керабан, хмуря брови. – Если оно хорошее, я приму, если плохое, откажусь.
– Оно превосходно. – ответил ван Миттен.
Говорите быстро! Нам нужно готовиться к отъезду. Нельзя терять ни часа!
– Друг Керабан, мы можем добраться до самого близкого к Константинополю черноморского порта, зафрахтовать пароход…
– Пароход! – воскликнул господин Керабан, которого слово «пар» обычно выводило из себя.
– Нет, судно. Простое парусное судно, – поспешил поправиться ван Миттен, – шебек [77]77
Шебек – мелкое трехмачтовое средиземноморское судно, с прямым и косым парусным вооружением; маневрировать могло также при помощи весел.
[Закрыть], тартану, каравеллу – и направимся в один из портов Анатолии, например, Кирпих [78]78
Кирпих – такого порта на южном берегу Турции нет.
[Закрыть]! Оказавшись на этом пункте побережья, мы за один день спокойно доберемся по суше до Скутари и там весело выпьем за здоровье Мушира!
До этого момента господин Керабан слушал своего друга не перебивая, и тот, вероятно, уже воображал себе, что его предложение будет принято, тем более что оно никак не задевало хозяйского самолюбия. Однако после того, как господин Керабан его выслушал, глаза торговца загорелись, а пальцы сжались в кулаки.
– Итак, ван Миттен, – сказал он, – ваш совет сводится к тому, чтобы сесть на корабль на Черном море и, таким образом, не пересекать Босфор?
– По-моему, это было бы хорошим ходом, – ответил ван Миттен.
– Вы когда-нибудь слышали о морской болезни?
– Конечно, друг Керабан.
– И вы, разумеется, никогда от нее не страдали?
– Никогда! Впрочем, в такой короткой поездке…
– Такой короткой! – воскликнул Керабан. – Вы, кажется, сказали – «в такой короткой поездке»?
– Едва шестьдесят лье.
– Да пусть хоть пятьдесят, двадцать, десять, пять! – закричал господин Керабан, которого противоречие, как обычно, начинало раздражать. – Хоть два, хоть одно – все равно это слишком много для меня!
– Поразмыслите, однако…
– Вы знаете Босфор?
– Да.
– Перед Скутари он едва в пол-лье шириной?
– Действительно.
– Так вот, ван Миттен, стоит только подняться небольшому бризу [79]79
Бриз – ветер, днем дующий с моря на сушу, а ночью – с суши на море (от неодинакового их нагревания).
[Закрыть], когда я передвигаюсь по морю в моем каике, и у меня морская болезнь.
– Морская болезнь?
– Она настигает меня в пруду. В ванной! Осмельтесь теперь еще говорить о таком пути! Или предлагать мне шебек, тартану, каравеллу и иную, подобную по мерзости посудину! Осмельтесь только!
Само собой, что достойный голландец не осмелился, и вопрос о плавании по морю был закрыт.
Какие же возможности для путешествия оставались еще? Поездки по собственно Турции достаточно затруднены, но вообще возможны. На дорогах существуют почтовые станции, и ничто не мешает путешествовать на лошади со своими припасами и проводником, если, конечно, не пытаться следовать за почтовым курьером, называемым «татарин», что было бы крайне утомительно. Разумеется, не собирался этого делать и господин Керабан. Да, он поедет быстро, но одновременно и комфортабельно. Вопрос был только в деньгах, а это, конечно, никак не могло остановить богатого негоцианта из Галаты.
– Хорошо, – сказал, покорившись, ван Миттен. – Но раз мы не поедем ни по железной дороге, ни на корабле, то как же будем передвигаться, друг Керабан?
– В почтовой карете.
– С вашими лошадьми?
– С лошадьми почтовых станций.
– Да, если они будут в вашем распоряжении на всем пути!..
– Будут!
– Это вам дорого обойдется!
– Это мне обойдется во столько, во сколько обойдется! – ответил господин Керабан, опять начиная приходить в возбужденное состояние.
– Вы не отделаетесь тысячью турецких лир, а возможно, и полутора тысячами!
– Пусть так! Тысячи, миллионы! – воскликнул Керабан. – Да! Миллионы, если нужно! Ваши возражения исчерпаны?
– Да! – ответил голландец.
– Давно бы так!
Эти последние слова были произнесены таким тоном, что ван Миттен промолчал.
Тем не менее он все же заметил своему властному хозяину, что для подобного путешествия потребуются большие затраты; что он ждет из Роттердама значительную сумму, которую рассчитывает вложить в Константинопольский банк; что на данный момент у него нет больше денег и что… В ответ на это господин Керабан заставил его умолкнуть, говоря, что все расходы на поездку касаются лишь его одного; что ван Миттен – его гость; что богатый негоциант квартала Галата не привык заставлять своих гостей платить и что… и так далее.
Услышав это «и так далее», голландец счел за благо замолчать окончательно.
Если бы господин Керабан не обладал старинным экипажем английского производства, испытанным в деле, то для этой долгой и трудной поездки он ограничился бы и турецкой арбой, в которую чаще всего впрягают быков. Но старая почтовая карета, в которой он ездил в Роттердам, находилась по-прежнему в отличном состоянии. Она была комфортабельно оборудована для трех путешественников. Спереди, между S-образно изогнутыми рессорами, передок поддерживал огромный кофр для провизии и багажа; позади основного кузова был установлен второй кофр, более высокий, чем кабриолет. В нем могли очень уютно расположиться двое слуг. Места для кучера, однако, не было, так как карета предназначалась для почты [80]80
Название экипажа выбрано автором или переводчиком неудачно: кабриолет – это легкий двухколесный экипаж на высоком ходу, а здесь речь идет скорее о дормезе – большой дорожной карете. Ошибочно поставлено здесь и слово кофр – оно означает дорожный сундук с несколькими отделениями, где никак не могут поместиться (да еще «очень уютно») двое слуг. Следует, видимо, говорить о ящике-багажнике. Неуместно и упоминание о почте: ее, как говорится выше в романе, перевозили в дилижансах.
[Закрыть].
Все это могло показаться безнадежно устаревшим и наверняка вызвало бы смех у знатоков каретного дела. Тем не менее экипаж был солидным, на хороших осях и колесах с широкими ободьями и густыми спицами. Рессоры из первоклассной стали делали его совершенно неуязвимым, так что тряски даже на самых ужасных сельских дорогах бояться не приходилось.
Таким образом, ван Миттен и его друг Керабан в комфортабельном кузове с застекленными окнами и ставнями, а Бруно с Низибом, забравшиеся в кабриолет с подъемной рамой, – все четверо в этом средстве передвижения вполне могли бы добраться и до Китая. К счастью, Черное море не простирается до тихоокеанского побережья, иначе ван Миттен вполне мог бы познакомиться и с Небесной империей [81]81
Небесная (точнее Поднебесная) империя – литературно-поэтическое название Китая.
[Закрыть].
Приготовления начались немедленно. Не имея возможности поехать в тот же вечер, как он обещал в пылу спора, господин Керабан хотел отправиться в путь, по крайней мере, с наступлением утренней зари. Но одна ночь – это не слишком много времени, чтобы принять должные меры и уладить дела. Поэтому все служащие конторы были созваны как раз в тот момент, когда они собрались отправиться в какой-нибудь кабачок, чтобы прийти в себя после долгого дневного поста. Кроме того, на месте находился и Низиб, очень проворный в подобных случаях.
А Бруно должен был вернуться в гостиницу «Пест» на проспекте Пера, где его хозяин и он остановились утром, чтобы немедленно перенести в контору весь багаж ван Миттена и собственный. Сам же податливый голландец, которого Керабан не терял из виду, не осмеливался покинуть строптивого набоба ни на минуту.
– Итак, мой хозяин, это решено? – спросил Бруно перед уходом из конторы.
– А как же иначе может быть с таким чертом! – ответил ван Миттен.
– Мы отправимся в путешествие к Черному морю?
– По крайней мере, если мой друг Керабан по пути не изменит планов, а это маловероятно.
– Из всех турецких голов, изготовленных для того, чтобы их колотили на ярмарках, – съязвил Бруно, – едва ли найдется такая же жесткая, как эта.
– Твое сравнение, Бруно, хоть и неуважительно, но верно. И поскольку я разбил бы себе кулак об эту голову, то на будущее воздержусь от того, чтобы колотить по ней.
– Между тем, хозяин, я надеялся отдохнуть в Константинополе, – продолжал Бруно. – Но путешествие…
– Это не путешествие, Бруно, – возразил ван Миттен. – просто другая дорога, по которой мой друг Керабан предпочитает вернуться обедать к себе.
Такой способ видеть вещи не вернул Бруно спокойствия. Он не любил перемещений, а теперь нужно будет передвигаться в течение недель, возможно, месяцев по разным землям, что мало интересовало его. Кроме того, из-за присущей таким долгим поездкам утомительности слуге придется похудеть и, следовательно, потерять те благоприобретенные шестьдесят семь фунтов, которыми он так дорожил.
И тогда хозяин услышал вечный жалобный рефрен [82]82
Рефрен – здесь: часто повторяемое в речи кого-либо одно и то же выражение, слово.
[Закрыть]Бруно:
– С вами случится несчастье, сударь, повторяю вам, с вами случится несчастье.
– Увидим, – ответил голландец. – Иди же, однако, за багажом, пока я куплю путеводитель, чтобы изучить эти разнообразные земли, и записную книжку для записи впечатлений. Затем ты вернешься сюда, Бруно, и отдохнешь…
– Когда?
– Когда мы закончим черноморское путешествие, коль скоро нам предназначено судьбой совершить его.
В ответ на это фаталистическое [83]83
Фаталистический – проникнутый верой в предопределенную, неотвратимую судьбу, рок, Божью волю.
[Закрыть]рассуждение, которое одобрил бы любой мусульманин, слуга покачал головой, покинул контору и отправился в гостиницу. Воистину это путешествие не сулило ему ничего хорошего.
Через два часа Бруно вернулся с несколькими носильщиками, снабженными крюками, которые удерживались у них на спине при помощи крепких ремней. Они были из тех самых туземцев, одетых в подбитую войлоком материю, покрытых калахами [84]84
Калах – восточная зимняя меховая шапка. (Примеч. перев.)
[Закрыть], вышитыми разноцветным шелком, и обутых в двойную обувь, одним словом, из тех хаммалей [85]85
Хаммаль – носильщик. (Примеч. перев.)
[Закрыть], которых Теофиль Готье [86]86
Готье Теофиль (1811–1872) – французский поэт и критик, теоретик литературы; много путешествовал по странам южной Европы и Ближнего Востока.
[Закрыть]так верно назвал «двуногими безгорбыми верблюдами». Наши же носильщики были и горбатыми из-за множества тюков, которые они переносили на себе. Весь их груз был сложен во дворе конторы, и сразу же началась загрузка почтовой кареты, предварительно вытащенной из сарая.
А в это время господин Керабан, как и полагается старательному негоцианту, приводил в порядок свои дела. Он проверил состояние кассы и свой дневник, дал инструкции начальнику служащих, написал несколько писем и взял большую сумму в золоте, поскольку бумажные деньги обесценились в 1862 году и больше не котировались. Нуждаясь в российских деньгах для того отрезка пути, который следовал по побережью Московской империи, Керабан намеревался обменять турецкие лиры у своего друга, банкира Селима, коль скоро его маршрут пролегал через Одессу.
Приготовления были быстро закончены. Провизию поместили в кофры кареты. Кое-какое оружие также положили внутрь экипажа, так как никогда не известно, что может произойти, и нужно быть готовыми к любым неожиданностям. Кроме того, не забыли, разумеется, два наргиле: один для ван Миттена, другой для Керабана. Ведь это принадлежности, без которых никак не обойтись турку, особенно если он к тому же – и торговец табаком.
Лошади были заказаны еще вечером и их должны привести на заре. От полуночи до наступления дня оставалось несколько часов, которые сперва были посвящены ужину, а затем – отдыху. На следующий день, когда господин Керабан дал сигнал к пробуждению, все повыскакивали из постелей и оделись по-дорожному.
Почтовая карета была запряжена, загружена, а ямщик, сидя в седле, ожидал путешественников.
Господин Керабан повторил еще раз свои последние распоряжения конторским служащим. Оставалось только отправиться в путь.
Ван Миттен, Бруно и Низиб безмолвно ожидали на просторном дворе конторы.
– Итак, это решено? – спросил в последний раз ван Миттен своего друга Керабана.
Вместо ответа последний показал на экипаж, дверца которого была открыта.
Голландец поднялся по подножке и устроился в глубине кузова слева. Господин Керабан сел рядом с ним. Низиб и Бруно забрались в кабриолет.
– А мое письмо! – воскликнул Керабан в момент, когда великолепный экипаж уже был готов покинуть контору.
И, опустив оконное стекло, он вручил одному из служащих письмо, которое приказал отправить по почте этим же утром. Письмо было адресовано повару с виллы в Скутари и содержало лишь следующие несколько слов:
«Обед откладывается до моего возвращения. Измените меню: суп из простокваши, баранья лопатка с пряностями. И не слишком прожаренная».
Затем карета тронулась, спустилась по улицам предместья, пересекла Золотой Рог по мосту Султана Валида и выехала из города через Ени-Капы – «Новые ворота».
Господин Керабан уехал! Да хранит его Аллах!
