Текст книги "Упрямец Керабан"
Автор книги: Жюль Габриэль Верн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)
Глава семнадцатая,
в которой происходит серьезнейшее происшествие, на котором и заканчивается первая часть нашей истории.
Абхазия представляет собой отдельную кавказскую провинцию. Гражданский способ правления в ней не введен до сих пор, и здесь все подчинено военному режиму. На юге границей Абхазии служит река Ингури, чьи воды отделяют Абхазию от Мегрелии, Кутаисской губернии.
Абхазия – прекрасная область, одна из богатейших на Кавказе, однако система управления не способствует извлечению пользы из ее богатств. Жители Абхазии только-только начинают становиться собственниками земли, до того полностью принадлежавшей правившим князьям из персидской династии. Поэтому местные жители еще полудики, едва представляют себе идеи времени, не имеют письменного языка и разговаривают на диалекте, который соседи не понимают, так как он настолько беден, что в нем нет слов для выражения даже самых элементарных понятий.
Путешествуя, ван Миттен не мог не заметить большого контраста между этой областью и гораздо более цивилизованными районами, которые он только что пересек.
Сбоку от дороги был виден типично абхазский пейзаж: кукурузные и изредка хлебные поля; козы и бараны, за которыми тщательно присматривают; буйволы, лошади и коровы, свободно разгуливающие по пастбищам; прекрасные белые тополя, смоковницы, орехи, дубы, липы, платаны, высокие кусты самшита и падуба [236]236
Падуб – вечнозеленые деревья и кустарники, используются в живых изгородях как декоративные. В некоторых местах листья используют вместо чая, а семена – как суррогат кофе.
[Закрыть]. Как правильно заметила бесстрашная путешественница госпожа Карла Серена, «если сравнишь эти три смежные провинции – Мегрелию, Самурзакан [237]237
Неясно, какой географический объект автор понимает под этим названием.
[Закрыть]и Абхазию, то можно сказать, что их уровень цивилизации находится на той же ступени развития, что и окультуривание окружающих их гор: в Мегрелии, социально наиболее развитой, вершины покрыты лесом и приносят хозяйственную пользу; значительно отстающая Самурзакан представляет собой полудикий ландшафт; наконец, Абхазия, остающаяся почти в первобытном состоянии, являет лишь скопище невозделанных гор, которых еще не коснулась рука человека. Именно Абхазия из всех кавказских областей будет последней приобщившейся к благам индивидуальной свободы».
После того как путешественники пересекли границу, их первой остановкой был поселок Гагры, красивое селение с очаровательной церковью Святой Ипатии, ризница которой служит в настоящее время подвалом; форт, являющийся одновременно и военным госпиталем; море – с одной стороны, а с другой – поле, засаженное фруктовыми деревьями, большими акациями и целыми зарослями благоухающих роз… Вдали, но не дальше, чем в пятидесяти верстах, возникал пограничный хребет, разделяющий Абхазию и Черкесию, жители которой потерпели поражение от русских в кровавой компании 1859 года [238]238
Кампания 1859 года – в ходе Кавказской войны 1817–1864 годов завоевание русским царизмом Чечни, Горного Дагестана и Северо-Западного Кавказа. В данной кампании был взят в плен вождь горцев Шамиль (1797–1871), умерший в России.
[Закрыть]и покинули это чудесное побережье.
Прибыв сюда в девять часов вечера, карета задержалась на ночь. Господин Керабан и его спутники отдохнули в одном из духанов поселка и выехали из него утром следующего дня.
В полдень, через шесть лье пути, уже Пицунда предоставила им сменных лошадей. Там ван Миттен получил возможность в течение получаса любоваться церковью, в которой была резиденция древних патриархов Западного Кавказа. Это строение с кирпичным куполом, некогда покрытым медью, расположением нефов [239]239
Неф – часть здания, храма, внутри разгороженная одним или двумя рядами колонн или арок на продолговатые проходы.
[Закрыть]соответствующим очертаниям греческого креста [240]240
Греческий крест – простой равносторонний крест, две перекладины которого пересекаются точно посередине.
[Закрыть], своими настенными фресками [241]241
Фреска – живопись по сырой штукатурке красками, разведенными на воде; настенная живопись.
[Закрыть]и фасадом, затененным вековыми вязами, олицетворяет само совершенство. Несомненно, это один из самых интересных памятников византийского периода шестого века нашей эры.
В тот же день карета проехала через деревушки Гудаута и Гумиста, в ночью, стремительно преодолев восемнадцать лье, путешественники остановились на несколько часов отдохнуть в городе Сухум-Кале [242]242
Сухум-Кале – турецкое название города Сухуми, бывшее в употреблении и в дореволюционной России.
[Закрыть], построенном в обширной торговой бухте, простирающейся на юге до мыса Кодори.
Сухум-Кале – основной порт Абхазии, однако во время последней войны город был частично разрушен. Греков, армян, турок, русских в нем заметно больше, чем абхазов. Теперь здесь господствует военный элемент, и с пароходов из Одессы и Поти многочисленные посетители направляются в казармы, построенные возле старой крепости, возведенной в шестнадцатом веке, в царствование Мурада III, то есть в эпоху оттоманского господства.
Еда по чисто грузинскому меню (кислый суп с куриным бульоном, рагу из шпигованного мяса, кислое молоко с шафраном), которую два турка и один голландец могли оценить лишь как посредственную, предшествовала отъезду в девять часов утра.
Оставив позади себя симпатичный поселок Келасури, расположенный в тенистой долине одноименной речки, путешественники пересекли Кодори в двадцати семи верстах от Сухум-Кале. Карета поехала затем вдоль зарослей высокого строевого леса. Чем не настоящие девственные тропики – со спутанными лианами и густыми кустарниками, которые отступают только перед железом и огнем, где хватает змей, волков, медведей и шакалов, – словом, чем не дебри Америки, перенесенные на побережье Черного моря! Но топор предпринимателей уже прогуливается по вековым чащам, и через недолгое время эти прекрасные деревья исчезнут ради нужд промышленности, строительства домов и кораблей.
Промелькнули, друг за другом, Очамчира – главный населенный пункт района, включающего Кодор и Самурзакан; играющий важную роль приморский поселок Хори [243]243
Хори – похоже, это современная Меоре-Гудава.
[Закрыть]расположенный на двух реках… Византийский храм последнего заслуживает осмотра, но из-за отсутствия времени так и остался непосещенным. Гагида и Анаклия тоже остались позади. Этот день оказался одним из самых длинных, считая по часам езды, и одним из самых быстрых, если судить по расстоянию, пройденному галопом упряжки. Вечером, к одиннадцати часам, путешественники прибыли к границе Абхазии, перешли вброд реку Ингури и через двадцать пять верст остановились в Редут-Кале [244]244
Редут-Кале – современное грузинское село Кулеви. Ж. Верн ошибается, называя это селение «главным населенным пунктом Мегрелии».
[Закрыть], главном населенном пункте Мегрелии, одной из провинций Кутаисской губернии.
Остававшиеся несколько часов ночи были посвящены сну. Как ни устал ван Миттен, он, однако, поднялся ранним утром, чтобы успеть сделать хотя бы беглую ознакомительную экскурсию до отъезда из этого места. Благо, господин Керабан еще спал в достаточно приличной комнате лучшей гостиницы. А вот его племянник уже был на ногах и собирался выйти по делам.
Заметив Ахмета, ван Миттен спросил:
– Вы, мой юный друг, не разделите ли со мной утреннюю прогулку?
– Разве у меня есть на это время? – вопросом на вопрос ответил Ахмет. – Мне нужно заняться пополнением наших дорожных припасов. Очень скоро мы пересечем русско-турецкую границу, и в пустынях Лазистана [245]245
Лазистан – страна лазов, этнографической группы грузин, живущих в Аджарии и на северо-востоке Турции.
[Закрыть]и Анатолии раздобыть хоть что-то будет нелегко. Так что, как вы понимаете, я не могу терять ни мгновения.
– Но после этого, – продолжал голландец, – разве у вас не будет нескольких свободных часов?..
– После этого, господин ван Миттен, мне надо навестить нашу почтовую карету, договориться с каретником, чтобы он затянул гайки, смазал оси, посмотрел, не стерся ли тормоз, и сменил тормозную цепь. Нужно, чтобы после перехода границы нам не требовалась починка. Я собираюсь привести карету в отличное состояние и очень надеюсь, что она благополучно закончит эту удивительную поездку вместе с нами.
– Хорошо! Ну а после? – не отступал ван Миттен.
– После я займусь сменой лошадей и пойду на почту, чтобы уладить это.
– Отлично! А потом? – еще раз спросил ван Миттен, не отказавшийся от своей мысли.
– Потом, – ответил Ахмет, – пора будет отправляться и мы уедем. Так что я вас покидаю.
– Одну минуточку, мой юный друг, – удержал его голландец, – я хочу кое-что вам предложить.
– Предлагайте, господин ван Миттен, только быстро.
– Вы, без сомнения, знаете, что представляет собой провинция Мегрелия?
– Приблизительно.
– Это местность, орошаемая поэтическим Фасисом [246]246
Фасис – античное название реки Риони.
[Закрыть], золотые блестки из которого некогда украшали мраморные ступени дворца на его берегах.
– Действительно.
– Здесь расположена легендарная Колхида, куда Ясон и его аргонавты прибыли, чтобы при содействии волшебницы Медеи захватить драгоценное руно, которое сторожил ужасный дракон и страшные быки, изрыгавшие пламя [247]247
Здесь кратко изложен древнегреческий миф. Драгоценное руно (или Золотое руно) – шкура золотого барана, похищенная греками в этом мифе. Аргонавты – участники данного похода, плывшие на корабле «Арго». Колхида – место, куда они прибыли (Западная Грузия).
[Закрыть].
– Не отрицаю.
– Наконец, именно здесь, в этих горах, прижимающихся к горизонту, на этой скале Хомли, возвышающейся над современным городом Кутаиси, Прометей, сын Иапета и Климены, дерзко похитив огонь с неба, был прикован к скале по приказу Зевса. И гриф вечно терзает его сердце [248]248
Здесь кратко изложен известнейший древнегреческий миф, положенный в основу бесчисленных произведений искусства разных времен и народов.
[Закрыть].
– Совершенно верно, господин ван Миттен; но, повторяю, я очень тороплюсь! К чему клонится ваша речь?
– Вот к чему, мой юный друг, – ответил голландец, принимая самый любезный вид. – Несколько дней, проведенных в этой части Мегрелии и Кутаиси, могли бы быть хорошо употреблены с пользой для путешествия и…
– Таким образом, – догадался Ахмет, – вы предлагаете нам задержаться на некоторое время в Редут-Кале?
– О, четырех или пяти дней вполне хватит…
– Предложили бы вы это моему дяде Керабану? – спросил не без хитрости Ахмет.
– Я? Никогда, мой юный друг! – ответил голландец. – Это привело бы к спору. А после достойной сожаления сцены с наргиле я никогда больше не начну никакого спора с этим прекрасным человеком! Можете мне поверить.
– И вы поступите разумно.
– Но сейчас я обращаюсь вовсе не к грозному Керабану, а к своему молодому другу Ахмету.
– Как раз здесь вы и ошибаетесь, господин ван Миттен, – улыбнулся Ахмет, беря его за руку. – Сейчас вы разговариваете вовсе не с молодым другом.
– А с кем же?
– С женихом Амазии, и вы хорошо знаете, что он-то не может терять ни часу.
После этого Ахмет убежал, чтобы заняться приготовлением к отъезду. Раздосадованный ван Миттен вынужден был ограничиться малопознавательной прогулкой к крепости Редут-Кале в сопровождении обескураженного Бруно.
В полдень путешественники были готовы к отбытию. Карета, тщательно осмотренная, обещала отлично служить еще длительное время. Ящик для провизии был наполнен, и в этом смысле нечего было опасаться еще много верст или, вернее, агачей [249]249
Агач – турецкое обозначение версты (верста – единица измерения расстояния в России, равная 500 саженям, или 1,067 км).
[Закрыть]поскольку на втором этапе маршрута нужно было ехать по азиатской Турции. Так что Ахмет мог быть доволен собственной предусмотрительностью. Он все успел, обо всем позаботился!
Господин Керабан тоже был рад, видя, что поездка совершается без аварий и происшествий. Его самолюбие старотурка вскоре будет удовлетворено, когда он появится на левом берегу Босфора, смеясь над оттоманскими властями, вводящими несправедливые налоги! Редут-Кале находился не далее, чем в девяноста верстах от турецкой границы, так что через двадцать четыре часа самый упрямый из турок мог ступить ногой на турецкую территорию. Там он наконец будет у себя дома.
– В дорогу, племянник, и да поможет нам Аллах и дальше! – воскликнул он бодрым голосом.
– В дорогу, дядя! – отозвался Ахмет.
И оба они заняли место в кабине. За ними последовал ван Миттен, тщетно пытавшийся хотя бы рассмотреть мифологическую кавказскую вершину, на которой Прометей искупал свое святотатство.
Под щелканье бича и ржание мощной упряжки карета тронулась. Через час она пересекла границу Гурии, присоединенной к Мегрелии в 1801 году. Ее главный город – Поти, достаточно значительный черноморский порт, связанный железной дорогой с Тифлисом, столицей Грузии.
Дорога поднималась по плодородной местности. Повсюду встречались деревни, где дома отнюдь не лепились друг к другу, как ласточкины гнезда. Нет, – они были разбросаны посреди кукурузных полей. Нет ничего более странного, чем вид этих сооружений, похожих и впрямь больше не на дома, а на гнезда: они сплетены из соломы. Чем не произведения корзинщика! Ван Миттен не забывал заносить все эти особенности в свой путевой дневник. И все же отнюдь не такие незначительные детали хотел бы голландец записывать во время поездки по древней Колхиде. Но, может быть, ему больше повезет, когда он окажется на берегах Риони, реки, являющейся не чем иным, как знаменитым античным Фасисом, и, если верить некоторым именитым географам, одной из четырех рек рая!
Через час путешественники остановились перед железнодорожной линией Поти – Тифлис, в пункте, где дорога пересекается с ней за версту до станции Сакарио [250]250
Сакарио – современное грузинское селение Сабажо.
[Закрыть]. Там находился переезд, которым необходимо было воспользоваться, чтобы, сократив дорогу, добраться до Поти по левому берегу реки.
Итак, лошади остановились перед закрытым шлагбаумом. Ямщик стал звать дежурного по переезду, который, однако, не появлялся.
Керабан высунул голову в дверцу.
– Теперь еще и эта проклятая железнодорожная кампания будет заставлять нас терять время? – воскликнул он. – Почему шлагбаум закрыт для экипажей?
– Без сомнения, потому, что скоро приедет поезд, – хладнокровно заметил ван Миттен.
– Зачем он приедет? – спросил Керабан.
Ямщик продолжал звать, но безрезультатно. Никто не появлялся в дверях домика дежурного по переезду.
– Да свернет ему Аллах шею! – закричал Керабан. – Если он не появится, я сумею открыть сам.
– Немного спокойствия, дядя! – сказал Ахмет, удерживая Керабана, который собирался спуститься.
– Спокойствия?
– Да, вот и дежурный!
В самом деле, дежурный вышел из домика и неторопливо направился к упряжке.
– Мы можем проехать или нет? – спросил Керабан сухим тоном.
– Можете, – ответил дежурный. – Поезд из Поти придет не раньше, чем через десять минут.
– Тогда откройте ваш шлагбаум и не заставляйте нас напрасно терять время. Мы торопимся.
– Сейчас открою, – ответил дежурный. И, говоря это, он пошел поднять шлагбаум на другой стороне колеи. Затем вернулся, чтобы поднять и тот, перед которым стояла упряжка. Делал он все это степенно как человек, которому требования путешественников совершенно безразличны.
Господин Керабан уже кипел от нетерпения.
Наконец проход был свободен на все четыре стороны, и карета двинулась через колею.
В этот момент с противоположной стороны появилась группа путешественников. Некий турецкий господин на великолепной лошади в сопровождении четырех всадников вознамерился проехать через переезд.
Было ясно, что это важное лицо. Лет тридцати пяти, высокого роста, с благородной осанкой, свойственной кавказским народам. Лицо довольно красивое, с глазами, зажигающимися только от страсти, матового тона лоб, черная кудрявая борода до половины груди, губы, не умеющие улыбаться. В общем, физиономия властного человека, могущественного в силу положения и состояния, привыкшего осуществлять все свои желания и исполнять все свои прихоти. И уж конечно, было ясно, что противодействие могло бы толкнуть его на крайности. Было что-то первобытное в этом человеке, у которого турецкий тип смешивался с арабским.
Господин был одет в простой дорожный костюм, скроенный по моде богатых османов, то есть скорее азиатский, чем европейский. Без сомнения, под своим темного цвета кафтаном он старался скрыть исходящий от него блеск золота.
В момент, когда упряжка достигла середины железнодорожной колеи, группа всадников добралась до нее тоже. Поскольку узость переезда не позволяла карете и всадникам пройти одновременно, то требовалось, чтобы кто-то из них отступил.
Итак, упряжка остановилась, и всадники сделали то же. Однако новоприбывший господин, кажется, вовсе не был в настроении уступить проход господину Керабану. Турок против турка – это могло привести к осложнениям.
– Посторонитесь! – крикнул Керабан всадникам, чьи лошади противостояли его упряжке.
– Посторонитесь сами! – ответил оппонент, похоже, решивший не отступать ни на шаг.
– Я прибыл первым!
– Ну а проедете вторым!
– Я не уступлю!
– Я тоже.
Спор угрожал принять дурной оборот.
– Дядя, – сказал Ахмет, – какая нам разница…
– Большая разница, племянник!
– Друг мой… – вмешался ван Миттен.
– Оставьте меня в покое! – потребовал Керабан тоном, пригвоздившим голландца к месту в его углу.
В этот миг вмешался дежурный по переезду, крича:
– Торопитесь! Торопитесь! Поезд из Поти вот-вот появится! Торопитесь!
Но господин Керабан почти не слышал его. Открыв дверцу кареты, он вышел на рельсы вместе с Ахметом и ван Миттеном, Бруно и Низиб также устремились к ним.
Господин Керабан направился прямо к всаднику, схватил его лошадь за узду и крикнул с яростью, которую уже не мог сдержать:
– Вы освободите мне проезд?
– Никогда!
– Посмотрим!
– Посмотрим!
– Вы не знаете господина Керабана!
– А вы господина Саффара!
Действительно, это был тот самый господин Саффар, ехавший в Поти после недолгого пребывания в провинциях Южного Кавказа.
Имя Саффара, личности, захватившей лошадей на станции в Керчи, могло только еще больше возбудить гнев Керабана. Уступить человеку, которого он уже столько раз проклинал! Никогда! Он скорее дал бы раздавить себя копытами его лошади.
– А, это вы – господин Саффар? – воскликнул он. – Отлично! Назад, господин Саффар!
– Вперед, – сказал Саффар, делая знак всадникам своего эскорта взять переезд силой.
Ахмет и ван Миттен, понимая, что ничто не заставит Керабана уступить, приготовились прийти ему на помощь.
– Проезжайте, проезжайте же! – повторял дежурный. – Вот уже поезд!
И в самом деле уже слышался свисток локомотива, пока еще невидимого за поворотом железнодорожного полотна.
– Назад! – крикнул Керабан.
– Назад! – крикнул Саффар!
В этот момент шум от локомотива усилился. Потерявший голову дежурный махал своим флажком, чтобы остановить поезд. Но было слишком поздно. Состав уже появился из-за поворота…
Господин Саффар, видя, что времени на переезд уже нет, стремительно отступил. Бруно и Низиб бросились в стороны. Ахмет и ван Миттен, схватив Керабана, быстро увели его, в то время как ямщик тащил свою упряжку с пути.
В этот миг поезд пронесся со скоростью экспресса. Он ударил заднюю ось кареты, которая не успела полностью сойти с его пути, и, разнеся ее на куски, исчез, так что пассажиры даже не почувствовали удара от столкновения.
Господин Керабан вне себя хотел броситься на своего противника, но тот тронул с места лошадь, надменно, даже не удостоив Керабана взглядом, переехал через путь и в сопровождении своих спутников умчался галопом.
– Подлец! Негодяй! – кричал Керабан, удерживаемый ван Миттеном. – Если я его еще раз когда-нибудь встречу!
– Да, но пока что у нас больше нет почтовой кареты! – заметил Ахмет, разглядывая бесформенные остатки экипажа, разбросанные у дороги.
– Пусть так, племянник, пусть так! Но я все же прошел, и прошел первым!
Заявление вполне в духе Керабана.
В этот момент приблизились несколько казаков – из тех, что в России заняты наблюдением за дорогами. Они видели все, что произошло на переезде. Первым их побуждением было подъехать и схватить господина Керабана за шиворот. Отсюда – протесты Керабана, бесполезное вмешательство его племянника и друга, сильнейшее сопротивление упрямейшего из людей, который, помимо нарушения полицейских железнодорожных правил, мог теперь ухудшить свое положение еще и бунтом против властей.
С казаками порассуждаешь не больше, чем с жандармами. Им также нельзя оказывать сопротивления. Как бы там ни было, но до предела разгневанный господин Керабан был уведен на станцию Сакарио, а ошеломленные Ахмет, ван Миттен, Бруно и Низиб остались перед своей разбитой каретой.
– В хорошенькую историю мы попали! – сказал голландец.
– Но мой дядя! – расстроился Ахмет. – Мы не можем его так покинуть!
Через двадцать минут перед ними прошел поезд из Тифлиса в Поти. Они посмотрели на него. В окне одного из купе появилась растрепанная голова господина Керабана, красного от ярости, с налитыми кровью глазами, как оттого, что он был арестован, так и оттого, что впервые в жизни эти свирепые казаки заставили его ехать по железной дороге!
Нельзя было оставлять негоцианта одного в этой ситуации. Требовалось как можно быстрее прекратить конфликт, в который вовлекло его одно только упрямство. Никак невозможно допустить, чтобы все это затянулось и привело к опозданию! Поэтому, оставив бесполезные теперь обломки кареты, Ахмет и его спутники взяли напрокат тележку. Ямщик запряг в нее своих лошадей, и так быстро, как было возможно, все устремились по дороге в Поти. Требовалось проехать шесть лье, и за два часа их преодолели. Добравшись до города, Ахмет и ван Миттен направились к полицейскому участку, чтобы потребовать освобождения злосчастного Керабана. То, что они там узнали, отнюдь не избавило их от беспокойства по поводу как судьбы правонарушителя, так и возможности новых задержек.
После того, как господин Керабан заплатил очень большой штраф сперва за нарушение, а затем за сопротивление властям, его передали в руки казаков и направили на границу. Так что теперь нужно было как можно быстрее догнать негоцианта, а для этого достать какое-либо средство передвижения.
Ахмет захотел узнать, что случилось с господином Саффаром. Выяснилось, что тот покинул Поти. Он только что сел на пароход, заходящий в различные порты Малой Азии. Но Ахмету не удалось узнать, куда направлялась эта надменная личность, и он увидел на горизонте лишь облачко пара от корабля, который увозил Саффара к Трапезунду.
