Текст книги "Горящие сердца"
Автор книги: Жанакаит Залиханов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)
Голос Вали прервал размышления Назира:
– Назир, отправь, пожалуйста, эти два письма!
– И у меня несколько, – прибавил Борис Петрович, выходя из палатки. – И еще вот этот пакет. Смотри, джигит, груз нелегкий, но отправить его необходимо. До аула трудно довезти будет, а?
– Ничего, справлюсь! – Назир тщетно пытается уложить сверток в почтовую сумку. – К седлу привяжу, сзади.
– Потеряешь.
– Ни за что! Привяжу так, что трактором не оторвешь. Вот, глядите! Ну как?
– Да вроде крепко, – собственноручно проверяет Борис Петрович.
Пора и прощаться. В последнюю минуту, однако, Назир вспомнил о том, что еще не выполнил поручения Ариубат и не спросил у геологов, какие им прислать книги. Борис Петрович выслушивает пожелания своих товарищей, быстро записывает несколько названий и отдает листок Назиру. Почтальон рад поводу поскорее приехать сюда снова и обещает привезти заказанные книги чуть ли не завтра же. Уезжать ему очень и очень не хочется. Но скоро стемнеет, надо поторапливаться.
Пожав всем руки, Назир удаляется. Отойдя немного, он птицей взлетает в седло, и вот уже только дробный стук копыт напоминает о всаднике и его коне... Валя с улыбкой смотрит Назиру вслед. Борис Петрович вздыхает. Вздыхает не без легкой зависти и сожаления...
7. ДЕЛА НАСУЩНЫЕ
Весь красный выскочил Азамат из кабинета секретаря райкома.
– Пожалуйста, воды, – вытирая пот со лба, попросил он человека, который сидел в приемной, дожидаясь своей очереди.
Тот послушно встал и, подойдя к тумбочке, налил в стакан воды из графина.
– Теплая. Неужели похолодней нет? – пробурчал Азамат, залпом осушив стакан.
Только тут он узнал в человеке, подавшем ему воду, старого своего знакомого, председателя соседнего колхоза. Однако вместо приветствия и благодарности, Азамат быстрыми шагами направился к двери. Даже не попрощался. Засунул под мышку видавшую виды лохматую баранью папаху и – ходу. Знакомый председатель в недоумении смотрел ему вслед. Что, в самом деле, случилось со всегда веселым и разговорчивым Азаматом? Хотел было догнать его, но раздумал и остался на месте, уставившись на дверь кабинета: вот-вот самого вызовут на бюро. Сколько времени уже заседают – ночь на дворе.
Дел у райкомовцев, правда, накопилось немало. Осень – пора подведения итогов. А осень в этом году выдалась прекрасная. Как вышли колхозники на заготовку сена, – ни одного дождя. С полей по берегам Терека собрали добрый урожай пшеницы. Не сегодня-завтра начнут сеять озимые. Скот на горных пастбищах отъелся за лето, хорошо прибавил в весе. И молодняк ладный – потерь почти нет. Конечно, не везде все идет гладко: там не управились с уборкой, здесь плохо готовятся к зимнему содержанию скота, еще где-то дисциплинка страдает, отстали в соревновании... Словом, пришла пора «пропесочить» как следует руководителей колхозов. Летом руки не доходили.
Сегодня настал черед Азамата, которого совсем недавно избрали председателем. Азамат противиться не стал. Приученный к упряжке конь, завидев телегу, сам направляется к ней и подставляет голову... Сказал несколько слов насчет того, что, мол, ноги в последнее время сдают и плохо его слушают, и – с головой ушел в работу. Мало, что ли, у председателя работы летом?
То, что Азамат в полночь, как встрепанный, выбежал из райкома, было, конечно, не случайно. Взбучку он получил на бюро изрядную. «Что-то голова мерзнет», – думает Азамат. Хлопнул себя по гладко выбритой голове – оказывается, он без шапки. Где же шапка? А она уже на земле валяется. Нагнулся за шапкой – вымазался в грязи. «Пропади оно все пропадом!» – сердится председатель, нахлобучивая на голову свою всему миру известную папаху.
Быстрым шагом поднимается Азамат по центральной улице. Голова гудит от разных мыслей. «Кажется, никого на свете я не уважал так, как Батыра Османовича. Всегда он со мной советовался, можно сказать, по душам. За что же он меня сегодня? Неужели у него на уме одно, а на языке другое? Не ожидал я от тебя, друг, такого... Разукрасил мой портрет за милую душу... Или я совсем с ума спятил, ничего не понимаю... Выговор влепили!»
Не разбирая дороги, шагает Азамат в гору. Где он? Дома встречаются все реже и реже, темнота сгущается, дороги не видать. Кажется, это уже колхозные сады начались. Азамат решительно поворачивает назад. И мысли его постепенно принимают другое направление: «Погоди, погоди, давай во всем разберемся... Так и свихнуться недолго. А что, если я сам во всем виноват? Доверился этому болтуну, моему заместителю Хамзату, который убедил меня в том, что все в порядке: все-то он подсчитал, взвесил, что нужно было, отгрузил в счет госпоставок, остальное, мол, сдал на мельницу, засыпал семена... Со всем, голубчик, управился, везде поспел... А ты, старый дурень, поверил ему и даже бумаги не удосужился как следует посмотреть. Подписывал не глядя... Эх, Азамат, Азамат... Любому ясно, что в летний зной гораздо приятнее проводить время на горных пастбищах, чем на уборке – в жаре и в пыли. Вот когда меня бес попутал. Место мое в уборочную было на терском участке. А я приеду, как ревизор, покручусь немного – и снова на машине в горы. Будто без меня там некому позаботиться об этих двух криворогих коровах. Правильно говорят люди: горбатого могила исправит. Дураком родился – дураком и помрешь. Чему и когда ты учился, Азамат? Весь век трудился, как вол... А с другой стороны, нельзя сказать, что не прельщали меня высокие посты да зарплата... До чего докатился! Ночь напролет ругательски ругаю Батыра Османовича. А на самом деле в ножки ему нужно поклониться, что из партии не выгнали... Ох, как стыдно! Вернусь сейчас в райком, попрошу у него прощения...»
И Азамат зашагал еще быстрее. Он шел, а вместе с ним шли и его размышления – не очень приятные, надо сознаться. И если ноги несли Азамата вперед, то мысли – по крайней мере, некоторые из них – хотели, чтобы он повернул назад. В конце концов, его несправедливые суждения о Батыре при нем были, при нем и останутся. Никто их не слыхал. Чего же идти и краснеть еще раз на старости-то лет? «Пускай мои лестные слова тоже при мне останутся, – бурчит себе в усы Азамат, замедляя шаг. – Будет подходящий случай, выскажу их. Лучше бы, конечно, без выговора обойтись... Стой, старая и дурная голова, сам знаешь, что выговор за дело получил». Он и в самом деле остановился и поглядел в ту сторону, где все еще светилось окно в кабинете секретаря райкома. Свет вдруг погас. «Не хватало только встретиться с ним сейчас на улице!» – подумал Азамат и свернул с дороги. Вскоре он очутился у дома своего старого знакомого – председателя райпотребсоюза. Придется зайти, хоть и поздно, другого выхода нет. Азамат решительно толкнул калитку. Загремела цепь, и собака с отчаянным лаем рванулась ему навстречу. В доме послышались голоса, вспыхнул свет, и растерявшийся Азамат ринулся обратно. Пробежал несколько шагов и в полном мраке налетел на Батыра Османовича. Азамат пулей кинулся бежать. Секретарь райкома включил карманный фонарик, но оставшийся неузнанным Азамат уже растворился в темноте...
У раскрытой калитки стоял председатель райпотребсоюза:
– На вас, что ли, Батыр, Османович, лаял этот проклятый пес? – спросил он.
– Да нет, друг! Только что налетел на меня какой-то человек, уж не знаю, друг твой или ночной грабитель. Вроде бы из твоего двора бежал. Но если это друг, зачем ему бежать? А пес у тебя молодец! Ишь как встретил чужака! Я вот до сих пор даже не знал, что во дворе собака есть, а почти каждый день иду домой мимо вас.
– Пес хороший, знает свое дело. Конечно, вора вспугнул. Если калитку чужой не откроет, наш сторож сидит тихо у себя в конуре.
– Да, видать, не с благими целями шел сюда незнакомец. Ну, не беда, все хорошо, что хорошо кончается. Спокойной ночи. – И Батыр Османович, освещая дорогу фонариком, продолжил прерванный было путь домой.
А Азамат уже далеко от места происшествия. Сердце колотится, как бешеное. Никогда еще старику не было так стыдно и тошно: «Узнал или не узнал меня Батыр? Как не узнать единственного козла Жаубермеза... Нет, видимо, все же не узнал, иначе окликнул бы. Значит, принял за вора. Однако куда деваться? Не ночевать же на улице...»
Вспомнив, наконец, о существовании гостиницы, Азамат медленно и неуверенно побрел в нужную сторону.
«Да, уважаемый, мастер, ты нас ругать, – мысленно продолжает он спор с Батыром. – Как приедешь, так тебе и то нехорошо, и это не в порядке. А между прочим, такой грязи, как у тебя в райцентре, в нашем ауле не встретишь. Если бы у нас в селении были такие шикарные лужи, я бы, пожалуй, переименовал его в город...»
Но вот наконец и гостиница. Двери, конечно, на запоре. Азамат стучит, сначала несмело, потом изо всех сил – никакого отклика. За одним из темных окон как будто что-то послышалось. Азамат прикладывает ухо к раме: кто-то храпит. Богатырски храпит – на улице слышно. Старик забарабанил в окно. Храп прекратился. К окну приближается некий джин в белых одеждах:
– Гонай, это ты, друг? – спрашивает «джин» и распахивает окно, из которого тут же шибает Азамату в нос густым водочным перегаром.
– Да нет, я не Гонай! Отопри дверь, приятель, никак не достучусь до дежурной.
– Зачем нам дверь? Влезай в окно! – предлагает пьяный «джин» и протягивает Азамату руку. Но старику после всех передряг этой ночи вовсе не улыбается подобным способом попасть в гостиницу, и в конце концов ему удается уговорить «джина», чтобы тот отправился на поиски дежурной.
Азамат терпеливо дожидается у дверей. Поднял голову – в небе мерцает одна-единственная звезда. «Если бы ночь была более звездной, – думает старик, – не пришлось бы мне так маяться».
Но вот наконец Азамата впускают внутрь. Ходики на стене показывают третий час ночи. Времени для отдыха остается совсем мало.
– Добро пожаловать, Азамат, – приветствует его знакомая дежурная. – Что ты так поздно? Проходи, располагайся, вот койка. Если холодно – закрой окно.
– Спасибо, сестренка, прости, если разбудил. – Азамат тихо прикрыл дверь за дежурной, раздевшись, улегся.
Однако сон бежит от него. Надо все разместить по своим местам и спокойно разобраться в случившемся. Все на свете имеет свои причины. Выговор ему записали за дело. Так. Это понятно. Но почему он позорно убежал от какой-то паршивой собаки? Начнем все сначала: если бы он во время уборки не запустил терский участок, его бы не вызвали на бюро. Если бы на бюро ему не влепили выговор, он бы не бродил, как потерянный, по райцентру и не явился бы ночью в чужой дом. Если бы он туда не явился, собака бы на него не набросилась. Выходит, и здесь он виноват сам...
«Правду я никогда неправдой не называю», – вспоминает Азамат любимое выражение Бориса Петровича... А сон все не идет и не идет. Новые мысли стучатся в голову: скоро начнутся дожди, крыши на фермах не в лучшем состоянии. Надо во что бы то ни стало достать еще шифера. Шифер-то, положим, найти можно, а вот деньги откуда взять? Совершенно необходимо подыскать еще двух чабанов... Догадался ли Хамзат сегодня привезти мотор? Забыл напомнить ему об этом по телефону... «Разлегся вот – полеживаю. Неужели старость одолела? И все это видят – один только я не замечаю. Нет, я могу еще кое с кем силами померяться. Если б я уж совсем состарился – разве стали бы меня перемещать с одного места на другое, как запасной автомобильный баллон? Значит, я еще нужен. Не ленись, Азамат, не ленись. Мы еще повоюем!»
С этими мыслями Азамат наконец успокоился и уснул.
Как бы поздно он ни лег накануне, поднимается Батыр Османович всегда рано – с рассветом. Эту черту он, безусловно, унаследовал от своего отца, который очень любил повторять: «Кто встанет пораньше, тот и шагнет подальше». Говорят, что старый бригадир Аду – из ближнего колхоза – встает даже раньше, чем Батыр Османович, но этот факт еще нуждается в проверке. И шофера своего, Бориса, Батыр приучил к строгой дисциплине: машина у него всегда наготове, в полной исправности, поблескивает свежевымытыми боками.
Вот и сегодня: осеннее солнце только-только позолотило горные вершины, а секретарь уже усаживается в машину.
– Куда путь держим, Батыр Османович? – осведомляется Борис.
– Прямиком к терским участкам.
Машина резво взяла разгон, и вскоре Батыр заметил Азамата, медленно поднимающегося по дороге. Подъехав к нему, машина остановилась, секретарь вышел из нее и поздоровался со стариком за руку:
– Что это ты в такую рань поднялся, Азамат?
– Да ведь и ты не отстаешь!
– У меня работа такая, – смеется Батыр. – Я ведь районный бригадир.
– Я вызвал машину, а теперь иду ей навстречу, не хочется ждать, – смущенно улыбается в ответ Азамат.
– Ну, с машиной тебе в скорости не сравняться. Вернись, зайди к нам домой, отдохни немного, а там, глядишь, и машина твоя подоспеет.
– Спасибо, Батыр, за приглашение. Охотно пошел бы к тебе, как в дом родной, но, поверь, очень тороплюсь. Времени нет совсем...
– Тогда понятно.
– Я и не сомневался, что ты меня правильно поймешь. Сено на фермы пора подвозить...
– Мы тебя обидели вчера, Азамат, – перебивает его секретарь. – Но пойми ты, друг, выхода иного у нас не было.
– Я понимаю, – отвечает старик без особого оживления. – Пожалуй, последую твоему совету и подожду машину на месте. У меня еще тут кое-какие дела найдутся.
– Но сейчас и шести еще нет. Все спят.
– А я разбужу всех, кого надо, по очереди. Стыдно долго спать в такое горячее время.
– Твоя правда, Азамат, буди всех – пусть работают.
Машина отъезжает, а старик возвращается в райцентр.
С чувством некоторой неловкости, приближается он к знакомой калитке. Кликнул хозяев – собака даже не пошевелилась. Лежит себе, положив голову на вытянутые лапы. Видно, не признала ночного гостя. Азамат крикнул снова – пес внимательно посмотрел на него. Но тут отворилась дверь, и на порог вышел хозяин дома:
– Проходи, Азамат, добро пожаловать!
– Спасибо, я здесь постою. Не слишком ли рано я тебя поднял?
– Ничего. Правда, ночью был у нас переполох. Какой-то злоумышленник ломился в калитку, да собака отогнала...
Азамат никак не реагирует на это волнующее сообщение.
– Какие заботы привели тебя к порогу моего дома? – вежливо осведомляется председатель райпотребсоюза. – Говори, что в моих силах, сделаю.
– Понимаешь, – тянет Азамат, переминаясь с ноги на ногу, – есть опасения, что скот наш будет зимовать под открытым небом. Крыши в коровниках прохудились. Вчера на бюро, знаешь ли, меня порядком взгрели... В общем, до зарезу нужен шифер. Помоги, друг...
Теперь уже собеседник Азамата начинает переступать с ноги на ногу:
– Шифер-то, пожалуй, найдется, да вот денег ваших, кажется, у нас совсем не осталось.
– Деньги будут. На днях закончим сдачу зерна. Вчера мне за это тоже изрядно всыпали. Выручай!
Председатель райпо, видимо, уже примирился со своей участью. Молча заходит он в дом за плащом, натягивает его на свои широкие плечи, и вот они оба уже идут по улице – будить бухгалтера.
– Кажется, никогда в жизни мне не было так стыдно, как в этот раз! – говорит Азамат, сидя у костра среди притихших чабанов. – Шуточное дело – дали выговор на бюро райкома. Мне, который более тридцати лет не знал никаких взысканий, берег свой партбилет как зеницу ока, носил у сердца... А из-за чего? Из-за вас. Вы бы знали, что мне довелось выслушать на этом заседании! Один говорит: приплода у нас мало и даже небольшой приплод мы не умеем сохранять; другой говорит: если мы, потомственные овцеводы, здесь, на наших прекрасных горных пастбищах, не сумели как должно ухаживать за отарами, то, скажите на милость, кому прикажете этим заниматься?
Чабаны сидят, опустив головы. Наконец старший из них, Адемей, рассудительным тоном произносит:
– Посоветуй, что нам делать, Азамат? Нам неприятно, что мы подвели тебя. Разве мы этого хотели? Что-что, а пасти скот, кажется, умеем. Не первый день. У нас и падежа-то особого нет, и молодняк неплохо сохраняется.
– Если бы во всех отарах дело обстояло так, как у вас, брат мой Адемей, мне, наверное, вместо выговора дали бы орден... Я ведь говорю о колхозе в целом.
– Я думаю, – продолжает Адемей, – что мы не откажемся принять самую отстающую отару. Чего молчите? – обращается он к своим товарищам.
– Кто станет возражать? Дело доброе, – откликается один из чабанов. – Но и у нас самих ведь еще много дел. Разве вы забыли, что зоотехник обещал привезти племенных баранов и для опыта выбрал именно нашу отару.
– Да-а, – раздумчиво говорит Азамат, вороша палкой угли в костре, – очень хотелось бы вашу отару превратить в племенную. А там посмотрим, как нам дальше быть...
– Но почему это дело нужно начинать только в одной отаре? А потом сидеть и сложа руки дожидаться результатов? – вступает в разговор молодой чабан Салих. – Почему нельзя это сделать сразу в нескольких отарах?
– В твоих словах, кажется, есть смысл, – поднимает голову Азамат. – Необходимо сделать все возможное и невозможное, чтобы улучшить породу овец. Неужели мы ленивее и бесталаннее наших отцов и дедов? Они-то трудились на князей да баев, а мы работаем для себя, для своего народа.
– Правильные слова говоришь, Азамат, – поддерживает его старый Адемей. – Слушаешь иногда по радио или читаешь в газете о прославленных чабанах и думаешь: у них по две руки и по две ноги и у нас по две руки и по две ноги, у них по одной голове на плечах, а у нас что – меньше? Чем мы хуже? Может, мы меньше их любим наш скот? Не умеем ухаживать за ним?.. Ты, Азамат, не сомневайся, делай все, что от тебя зависит, а мы – не подведем.
Лицо у Азамата заметно проясняется.
Салих приглашает всех к ужину: на низком дощатом столике уже разложены аппетитные куски душистой баранины. Чабаны рассаживаются и неторопливо приступают к трапезе.
– Славный ягненочек был, – говорит председатель, очищая от мяса косточку.
– Да, чуть позже других родился, – отвечает Адемей, расправляясь с лопаткой. – Это один из тех барашков, которые причитались Салиху в премию. Салих у нас – молодец! – И Адемей торжественно вручает Азамату голову ягненка.
– Так не годится, – возражает председатель. – Ты – старше меня, и голова полагается тебе. Не могу я нарушать дедовские обычаи.
– Гостя принято почитать старшим, а ты сегодня – наш гость. К тому же ты – голова колхоза.
– Если бы у наших предков были председатели колхозов, им бы за столом непременно с почетом отдавали бараньи головы... И этот обычай мы сейчас тоже называли бы дедовским, – улыбается Салих.
Азамат принимает почетный дар. Салих вынимает нож из деревянных ножен и протягивает ему.
– Тебе, Салих, полагается ухо. У молодого чабана слух должен быть острым и чутким. – И председатель кладет отрезанное баранье ухо на протянутую ладонь Салиха.
– Старший чабан – самый зоркий человек на свете! – Азамат подает Адемею глаз.
– А ты, – обращается председатель к молчаливому чабану средних лет, – живи, пожалуйста, дольше тех стариков, которые поедают бараньи головы! – И Азамат отдает ему нижнюю челюсть барашка. – Набирайся сил, друг мой!
Тем временем Адемей, обглодав баранью лопатку, степенно отложил ее в сторону.
– Погадай на ней, – просит его Азамат. – Что нам светит там?
Адемей отнекивается:
– Если что и было, я все очистил.
Но все же он снова берет лопатку в руки и внимательно разглядывает ее поверхность.
– Слава богу, ничего плохого впереди нет. Что еще я вижу? Вижу, что душа у нашего Салиха чиста, что не жадный он человек – не пожалел для нас своего барашка. Всех тебе благ, Салих! Чтобы ты не знал больших трудностей в жизни, чем принимать и потчевать гостей...
Многолюдно сегодня на центральной ферме. Послушать Азамата сюда собрались все животноводы колхоза. Фаризат, Ханифа и их товарки сбились с ног. Председатель же сидит хмурый и молчит, будто воды в рот набрал. Собравшиеся тоже притихли. На что уж разговорчив Конак, и тот сидит понуро, не поминает Москву, уперся подбородком в свою герлыгу, задумался... Вдруг подбородок соскальзывает с палки, и голова старика стукается о стол. То ли задремал Конак, то ли неосторожно задел палку ногой, то ли нарочно это сделал. Все смеются. Конак тоже улыбается.
– Не томи, дорогой, доведи до нашего слуха то, что имеешь нам сказать. Ты сердишься – мы дрожим. Долго ли нам терпеть эту муку?
– Давайте, вправду, начнем. Кажется, все собрались, – прерывает наконец молчание председатель. – Конак уже успел задремать, неровен час и остальные последуют его примеру.
– А мне показалось, будто ты сам задремал, – не остается в долгу Конак.
Снова слышится смех, лица оживляются. Дождавшись тишины, Азамат снимает шапку и приступает к своему невеселому сообщению. Вначале он рассказывает об общем положении дел в колхозе, потом подходит к главному – к состоянию животноводства.
– Здесь у нас дела обстоят совсем неважно, – со вздохом говорит он. – На днях на бюро райкома мне дали такую взбучку – не знал, куда деваться от стыда... Приплода, говорят, мало, овцы непородные, шерсть сдаем грубую, некондиционную. А когда речь зашла о надоях молока, поверьте, я растерялся. Думал, в простоте душевной, что тут-то у нас неплохо, а когда стали сравнивать показатели, выяснилось, что мы от своих коров получаем столько молока, сколько в колхозе имени Ленина получают от коз... В общем, вы сами знаете, я коров не дою и телят не пасу. Все это делаете вы. За свои упущения я всегда готов ответить. И свое я уже получил. И все из-за вашей безответственности. Лучше мне было умереть, чем так краснеть перед товарищами. Я сказал – теперь говорите вы.
Все молчат. Молчат долго. Притихла даже неугомонная Ханифа – сидит, как мышка в норке. Может, отца стесняется, а может, просто первый раз в жизни серьезно задумалась... Наконец откашливается Конак и торжественно начинает:
– Горькие слова сказал ты нам, Азамат, и горько нам было их слышать. Я вот все думаю: чем мы хуже наших соседей? И земля у нас благодатная, и скот хороший, и работать мы, сдается мне, еще не разучились. В чем же дело? Может быть, мыслю я, дело в том, что в последнее время мы как-то распустились, долго раскачиваемся, прежде чем начать работать по-настоящему? Не знаю, не знаю. Тебе виднее, Азамат.
И опять все молчат. Не хочется Фаризат опережать мужчин, но все же приходится брать слово. Начинает она неуверенно:
– Мы и вправду часто подшучиваем над соседями, а они, видите, взяли да и обогнали нас. Мы смеемся, а они работают... Нечего греха таить: наши девушки даже отказываются выходить замуж за соседских парней, дескать, все они лодыри, лежебоки, недотепы. Кто же теперь оказался лодырем, спрашиваю я вас? Эх, стесняюсь я старших, а то повязала бы на головы наших парней бабьи платки. Долго ли будете, друзья дорогие, резвиться на вольном воздухе, как упитанные бычки? Долго ли вам, досыта наевшись, полеживать на зеленой травке?
Парням явно не нравится такой оборот, но они помалкивают – крыть нечем.
– Слушай, – тихонько шепчет один другому, – я же тебе говорил, что у нашей Фаризат завелся дружок в соседнем селении. Теперь ее не удержишь у нас. Вспомнишь мои слова!
– Скажи, Азамат, какая ферма самая лучшая? – спрашивает девушка.
– Ваша, Фаризат.
– Нет, я спрашиваю – во всем районе?
Председатель подумал немного и ответил:
– Вторая ферма колхоза имени Ленина.
– Не предложишь ли нам соревноваться с ней? – снова вступает в разговор Конак. – Разве можно сравнить наш колхоз с теми, что расположены на равнине? У них кукуруза, у них силоса – завались.
– Зачем так говоришь, Конак? – возражает Фаризат. Будто ты не знаешь, что и приплод, и самые высокие надои мы получаем летом. А у них летом скот тоже на пастбищах, как и у нас. Правда?
– Я не о лете говорю, – не сдается Конак. – Если скот зимой хорошо обеспечен кормами и до весны сохраняет упитанность, то он дает хороший приплод и высокие надои.
– Что же, по-твоему, нашим коровам сена не хватило или такие уж они истощенные пришли к весне?
Азамат вмешивается и пытается прекратить пререкания:
– Не спорьте. Вы оба по-своему правы. Коровы, пасущиеся на равнинах, дают больше молока, чем наши, горные. Поэтому мясной скот нам выгодней выращивать, чем молочный. Мы уже говорили об этом с Батыром Османовичем, и он обещал помочь. Но пока нет такого решения, мы должны все силы приложить, но увеличить надои. Это для нас – вопрос чести.
Однако Конак не унимается:
– Правильно говоришь, Азамат! Я вот только сказать хочу: когда я был в Мескуа, видел там одну корову. Вот были надои, скажу я вам! Так, может быть, стоит попросить одного-двух телят от той коровы? А?
Все снова смеются: как же, Конак опять вспоминает свою Мескуа.
– Конак, конечно, записал адрес этой коровы? – острит кто-то.
– Если бы я умел записывать, то, уж наверно, не отлеживался бы на травке, как ты, с одной мыслью в голове – над кем бы еще посмеяться! – мигом парирует Конак.
– Скорей всего, ты стал бы главным руководителем.
– Негодник! Тебе все смех, а меня не шутя один раз хотели сделать большим начальником, да я сам отказался.
– Когда же это было, что-то я не помню, Конак? – спрашивает Азамат.
– Давно было. Еще когда колхоз только начинался. Предложили мне тогда заведовать фермой молодняка. Я и спросил их: печать своя у меня будет? А когда мне сказали, что печати не будет, я отказался. Какой такой начальник без печати?
Все смеются. Много ли нужно молодежи для смеха? Но Азамат призывает к порядку. Ему совсем не до шуток.
– Знаете, – снова вступает в разговор Фаризат, – мы здесь немного посоветовались с девушками и решили: вызвать на соревнование передовую ферму колхоза имени Ленина.
– А что, соревноваться внутри своего колхоза ты уже считаешь ниже собственного достоинства? – с обидой спрашивает ее дояр с другой фермы.
– Соревноваться надо с победителями. Только это заставит нас подтянуться.
– Хорошенько подумайте, Фаризат, не спешите, – пытается вразумить ее Азамат. – А пока поезжайте-ка вы к ним на ферму, познакомьтесь и с ними, и с тем, как у них дело поставлено. На коров их посмотрите повнимательней. Да и к себе в гости пригласите животноводов с равнины. Всем от этого будет польза.
На том и порешили. Народ начал понемногу расходиться, но молодежь все не отходит от Азамата и Конака.
Конак неторопливо достает из кармана шелковый кисет, затем свою неизменную трубку, не спеша набивает ее и со вкусом затягивается. Кисет аккуратно свернут и спрятан в карман. Никто во всем ауле уже не курит трубок – все перешли на сигареты. Один только Конак хранит верность своей любимице. Глаза у старика хитро поблескивают. Видно, снова вспомнил какую-то байку. Так оно и есть:
– Знаете ли вы, откуда в наших местах пошли карманы? – важно начинает он. – Не знаете? То-то и оно! Придется рассказать, а то умрет старый Конак – кто вам об этом поведает? В давние времена, знаете, был такой обычай: жениха приглашали в дом невесты для знакомства и при этом подносили ему большую деревянную чашу, наполненную бузой. А накануне родители невесты долго кипятили эту самую чашу в масле... Войдет жених в дом, возьмет в руки чашу, – в нее без малого полведра бузы вмещалось, – поднесет ко рту, а скользкий сосуд у него из рук и выскользнет... То-то смеялись тогда над беднягой! И неряха-то он, и удержать ничего в руках не может. Потом, с годами, обычай этот немного изменился, и чашу с бузой начали вручать уже не жениху, а его дружке. Да и то не всякому парню оказывали такую честь, а только самому остроумному и расторопному. Да еще такому, кто б сумел одним духом осушить огромную чашу. Но редко кому удавалось допить бузу, не пролив ни капли. И вот однажды нашелся один умник – пришил к штанам кусок материи да и насыпал туда золы. Прежде чем принять чашу, потихоньку натер руки золой. Чаша у него и не выскользнула. Вот так, дети мои, и появились в наших местах карманы. Как там у других, не знаю, а у нас – точно. Это я вам истинно говорю...
Долго в ту ночь не гасили огонь на ферме. Долго разговаривала Фаризат с подругами. Судили, рядили, подсчитывали. Чуть не поссорились даже. Согласились все же на том, что не хуже они прославленных девчат из колхоза имени Ленина и что в грязь лицом не ударят. Время показало, что девушки не ошиблись в своих расчетах.
