Текст книги "Горящие сердца"
Автор книги: Жанакаит Залиханов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)
5. КОНАК
Всего три месяца прошло с того дня, как Фаризат утвердили заведующей фермой. Многие тогда сомневались, справится ли «девчонка» с трудной работой, где нужны и опыт, и знания, и твердый мужской характер. И что же? Оказывается, она умеет работать не хуже, а может, еще и лучше других. Кривая надоев, хоть и медленно, но все же ползет вверх, телята бегают веселые, падежа тоже пока нет. Все, кто работает на ферме, – а это в основном молодежь, – постепенно привыкли считаться с мнением Фаризат и беспрекословно выполнять ее распоряжения.
Один только Конак, старый, добрый пастух Конак, считает себя обиженным: он, старейший и опытнейший животновод, который проработал не один десяток лет, должен подчиняться начальнику в юбке.
– Никогда еще такого не было! – бурчит старик, опираясь на вырезанный из боярышника посох и с негодованием созерцая недоенных коров, молоко у которых сосут телята. – Вишь, сосут себе, посасывают, как ни в чем не бывало, и никому дела до этого нет. Так мы скоро совсем без молока останемся...
Мимо проходит Ханифа с ведром, до краев наполненным молоком. Воркотни Конака она не слышит, но по его виду догадывается, что он не в духе и новых методов выкармливания молодняка решительно не одобряет. Когда старик гневается – все написано у него на лице: глаза прячутся под густыми косматыми бровями, губы поджаты, седые усы топорщатся.
– О чем ты так задумался, Конак? – спрашивает Ханифа. – О ком тоскуешь? Вот я вечерком пойду к соседям и замолвлю за тебя словечко одной черноглазой.
– Ах ты бесстыдница, болтушка несчастная! – вскипает старик и наклоняется за камнем, но, к счастью для Ханифы, в сочной, густой траве никаких камней нет.
Ханифа, быстро опорожнив ведро и весело поигрывая им, проворно убегает к своим коровам. А старик смотрит ей вслед и так же искренне, как только что сердился, восхищается бойкой девчонкой. Ловкая, в руках все играет, веселая, общительная. Ладная девка, хорошая девка! Был бы у него сын – никому бы старик не уступил такую невестку. «Эх, не везет мне!» – горестно вздыхает Конак, приготовившись всласть поразмышлять о своих житейских неудачах – мнимых и действительных. Шум приближающейся машины выводит, однако, старика из задумчивости. «Неужели это Батыр снова к нам пожаловал? Нет, быть того не может? Слишком скоро после давешнего приезда. В районе ферм много – всюду нужно поспеть. Может, это айрыплан?»
И старик задирает голову вверх. Высоко в небе – шум мотора, а самолета не видно, хотя шум слышен совсем рядом. «Велика твоя сила, аллах, – думает Конак, – вот дал ты человеку крылья для полета, но почему не даровал ты ему бессмертия? У других сыновья невредимыми вернулись с войны, а мой единственный... Чем он тебе не угодил? Зачем ты отнял последнюю отраду у старого отца?»
В это время к ферме подкатила машина. Оказывается, это ее шум и слышал старик, а думал —самолет.
Из машины поспешно вылезает Ариубат:
– Вот привезла вам новый фильм. Соседям сообщите поскорей, чтобы и они могли посмотреть картину. А вас, Конак, – обращается она к пастуху, – вызывает Батыр Османович. Звонил по телефону и велел, чтобы завтра утром вы непременно были в райкоме.
– Он хочет посоветоваться с нашим Конаком. – Это уже опять Ханифа тут как тут. – Без нашего самого главного пастуха Батыр Османович не принимает никаких важных решений, это дело известное.
Но старик на этот раз пропускает колкость Ханифы мимо ушей.
– Не знаешь, зачем вызывает? – спрашивает он у Ариубат. – Недавно был тут – словом не обмолвился.
– Зачем вызывает, не знаю, но очень просил, чтобы вы не опаздывали, и еще, чтобы захватили с собой самое необходимое на несколько дней. Я думаю, Конак, что сегодня вечером, после сеанса, мы с вами с кинопередвижкой вернемся в аул, а рано утром вы с этой же машиной отправитесь в район. Хорошо?
В райкоме Конак впервые в жизни. Расспрашивая встречных, он добрался до кабинета Баразова и остановился в нерешительности. Потом тихонько приоткрыл дверь и, увидав ковровые дорожки, застыл у порога. Батыр Османович встал из-за стола и подошел к нему:
– Добро пожаловать, Конак, проводи сюда и подожди минутку. Располагайся на диване. Я сейчас закончу.
Люди в кабинете у Батыра были, как видно, разгорячены каким-то спором.
– Не ошибается только тот, кто ничего не делает, – обращается Батыр к одному из своих собеседников. – Уволить с работы, разбить человеку жизнь – легче легкого. Помочь ему, предупредить, умело указав на его ошибки, – это гораздо труднее. По-моему, парень будет работать. Надо, чтобы он понял: в него поверили. Почаще беседуйте с ним.
Проводив посетителей, Батыр уселся рядом с пастухом.
– Расскажи, отец, что нового, как себя чувствуешь?
– Что мне рассказывать, Батыр? Недавно виделись. Передали, что ты вызываешь меня, вот я и приехал.
– Ну и хорошо...
Зазвонил телефон, Баразов снял трубку:
– Спасибо, приехал. Старик оказался более дисциплинированным, чем некоторые председатели. До свидания! – И, обращаясь к Конаку, добавил: – Азамат звонил, о тебе тревожится... Знаешь, зачем я тебя вызвал?
– Скажешь – узнаю.
– Мы решили отправить тебя в Москву, на Выставку достижений народного хозяйства.
– Что ты, Батыр! Как я могу уехать? И кому я оставлю свое стадо? И потом – Мескуа, это очень далеко...
– Поезда и самолеты, как известно, сокращают большие расстояния.
– Да и что я там буду делать?
– На людей поглядишь и себя покажешь, – мягко улыбнулся Батыр. – Потом расскажешь другим.
– Я же не знаю русского языка. Неуч я, если что и увижу на этой самой выставке – все равно ничего не пойму.
– Твоими спутниками будут молодые люди, хорошо знающие русский язык, они все как следует объяснят и переведут, что нужно.
– Ну ладно, раз ты велишь, мне не пристало спорить. Только кто же за моими коровами будет ухаживать? Вчера, уезжая, я пообещал, что, если останусь жив, к вечеру вернусь на ферму.
– Об этом беспокоиться нечего, все будет в полном порядке. Через неделю вернешься. Ничего страшного не случится в твое отсутствие.
Батыр вызвал свою секретаршу Тоню и поручил старика ее заботам.
...Отъезжающие собрались в райисполкоме. До отхода машины осталось полтора часа. В помещении накурено и шумно:
– Времени в обрез, кого мы ждем?
– Какого-то старого пастуха.
– Опаздывал бы лучше к своим коровам, чем в Москву.
Тут как раз и подоспели Конак с Тоней. Все заторопились. Документы оформлены, можно ехать.
У машины их уже ждал Батыр – пришел проводить делегацию. Настроение у всех приподнятое. Отъезжающим кажется, будто сама природа радуется вместе с ними – и сверкающие на солнце вершины, и зеленый ковер лесов, и безоблачное небо, и щедро напоенная недавними дождями земля...
– Ну, товарищи, счастливого вам пути! Только не вздумайте оставаться в Москве, – улыбается Батыр.
– А что, вполне возможно, – смеется в ответ рослый, румяный парень, которого Конак приметил еще в исполкоме.
– Кстати, Алим, – обращается к парню Баразов, – этого почтенного старика и вот эту славную девушку я поручаю вашему попечению. Покажите им хорошенько Москву, оберегайте их.
– Постараемся их не разлучать, – отвечает Алим, и тут уже все смеются, а Конак начинает подумывать о том, что зря сердился на Ханифу за ее шутки. Молодость! Как не шутить, как не веселиться, если веселье бурлит в крови.
Машина тронулась. А вечером уже сели в поезд, который повез их в далекую столицу.
Проснулся старик, как всегда, на рассвете. С мыслью «Неужели проспал?» он быстро подскочил на вагонной полке. Спутники его мирно похрапывали. Пришлось Конаку убедиться, что он не на ферме... Лег снова, но сон бежал от него. Он лежал и вспоминал. Вспоминал проводы сына на фронт... И тоскливый, надрывающий душу гудок паровоза...
Поезд мерно покачивался, постукивали колеса, и старик снова задремал под их песню. Когда он проснулся вторично, было уже довольно поздно. Солнце светило вовсю, и его ослепительные лучи золотыми нитями протянулись от окна к дверному зеркалу. Его спутников в купе не было. Да он, оказывается, здорово вздремнул! Конак подсел к окну. Мимо проносятся бескрайние пшеничные поля. Как ни спешит поезд – не может добраться до их конца. А вот убирают пшеницу. Плывут по полю огромные комбайны, между ними, как трудолюбивые муравьи, снуют машины – подошла пустая, стала под золотую струю, и вот она, уже полная, отъезжает, а ее место занимает другая... Вдали, на горизонте, золотом светятся высокие горы зерна...
Внезапно страшный грохот обрушился на Конака. В купе стало темно, что-то замелькало, и старик в ужасе отскочил от окна. И тут же грохот и мелькание прекратились – как отрезало. Это был всего-навсего встречный поезд.
В купе вошел Алим:
– Уже поднялись, аксакал? Доброе утро! Вы так сладко спали, что нам не захотелось будить вас, и мы вышли покурить в коридор.
– Спасибо. И вам доброе утро, – смиренно ответил Конак, стараясь ничем не выдать недавнего испуга.
Вскоре поезд замедлил ход и остановился у большого, многолюдного вокзала.
– Вот мы и в Ростове. Если хотите, Конак, выйдем – посмотрим, – предлагает Алим.
– А вдруг не успеем вернуться, и поезд уйдет без нас?
– Нет, здесь он простоит долго.
Выйдя на платформу, старик и юноша потолкались в толпе бегущих в разных направлениях людей и вскоре возвратились к себе, так как видение уходящего поезда преследовало Конака по пятам.
Днем всей компанией пообедали в вагоне-ресторане. Конак ел мало, отговариваясь отсутствием аппетита. Шум и тряска мешали ему есть спокойно и неторопливо, как он привык...
На следующее утро приехали в Москву.
Старик был ошеломлен и подавлен. Все, чем любовался он из окна вагона, – поля, леса, реки, красивые города, мимо которых они проезжали, – все это мигом вылетело у него из памяти. Толпы спешащих людей, вереницы машин, высокие, подпирающие небо здания, многоголосый оркестр огромного города – было от чего потерять голову.
– Что за чудо, Алим! Видать, люди со всего света собрались сюда. Как они здесь только помещаются? – растерянно бормочет старик.
– Да, в Москве живут миллионы людей.
– О аллах, смотри, смотри – какой громадный дом! Я думаю, в него вместилась бы вся Балкария.
Наконец сели в автобус и поехали на Выставку. Конака устроили у окошка, и он не отрывал глаз от незнакомых, быстро сменяющихся картин. Вот люди пьют воду подле каких-то ярких будочек. Сколько же воды нужно для того, чтобы напоить тебя, Москва...
В гостинице, которая, как оказалось, была расположена возле самой Выставки, чудеса продолжались.
– Пойдемте, я провожу вас в ваш номер, – приветливо говорит светловолосая девушка и вводит их в крохотную комнатку без окон. Здесь она нажимает какую-то кнопку в стене, и через мгновенье они уже вступают в широкий коридор, а потом в большую светлую комнату, в которой стоят кровати, застланные белым. В комнате несколько окон и раскрытая дверь, ведущая, по-видимому, во двор.
Провожатая советует им немного отдохнуть с дороги и уходит, уводя с собой единственную в их делегации девушку.
Но старик вовсе не устал и отдыхать ему совсем не хочется. Прежде всего, нужно посмотреть, что находится там, за раскрытой дверью. Конак переступает порог и замирает, словно пораженный громом. Где он? На вершине горы, с которой люди кажутся не больше мух? Как забрался он сюда без помощи лестницы?.. Эти и многие другие недоуменные вопросы молоточками стучат в голове старика, пока он с сильно бьющимся сердцем стоит на балконе, на одиннадцатом этаже высокого гостиничного дома...
Когда спускались в столовую, Алим потихоньку объяснил Конаку нехитрое устройство лифта: «ковер-самолет» оказался очень удобным приспособлением, и старик одобрил его в сердце своем. «Хорошенькое дело, подумал он, как бы это я без него одолел такое количество ступеней...»
Не меньше удивления и восхищения вызвало у него и московское метро. Разумеется, Конак слышал о его существовании, но одно дело слышать, а совсем другое – самому решиться вступить на движущуюся ленту эскалатора, побывать в высоких, похожих на сказочные дворцы подземных залах, прокатиться, удобно усевшись на мягком сидении, в быстрых подземных поездах.
«Сколько народу на улицах, – думает старик, – а под землей его, кажется, еще больше. И все куда-то спешат – и там, наверху, и здесь, внизу. Куда они торопятся, какая сила гонит их бесконечно вверх и вниз, вверх и вниз?»
К вечеру у Конака так разболелась голова от обилия новых впечатлений и мыслей, что он, едва добравшись до гостиницы, отказался от ужина и улегся в постель. Нелегок ты, первый день в Москве!
Остальные дни они почти целиком провели на Выставке. Особенно понравился Конаку павильон «Животноводство» и прилегающие к нему фермы. Подолгу простаивал он перед загонами с породистым скотом, внимательно выслушивал все, что говорил экскурсовод (Алим послушно переводил его речь) – и запоминал, запоминал увиденное...
Привычка тихонько бурчать себе в усы не покидала его и здесь: «Метро есть метро, и лифт есть лифт, – твердил он, обращаясь, как обычно, к самому себе, – но во всем, что касается коров, быков, телят и овец, старый Конак разбирается не хуже вашего. И повидал он их на своем веку не меньше, чем собрано здесь, в этих красивых и чистых постройках. Правда, такие великолепные представители коровьего и овечьего племени ему до сих пор наяву не встречались. Вот, к примеру, эта несравненная корова, дающая за год до восьми тысяч килограммов. Или этот лоснящийся бык, весом в полторы тонны. А что, если попросить одну такую корову для нашего хозяйства? Неужели не подарят? А может, продадут? Но, с другой стороны, как же ее перегнать отсюда, из Мескуа к нам, на Кавказ. Справился бы он, Конак, с этим делом? Вернее всего – нет... Счастливые эти москвичи! Вот я удивлялся тому, как много нужно воды, чтобы утолить их жажду, но при таких коровах, наверное, нетрудно было бы заменить газированную воду молоком – всем бы хватило...»
Много дней прошло с того времени, когда Конак и его товарищи возвратились в родные горы. А только с тех пор старик к каждому слову непременно прибавляет: «Когда я был в Мескуа», «Это я видел в Мескуа», «Там, в Мескуа, было так...» Насмешница Ханифа так и прозвала его: «Мескуа». И Конак не обижается. Замечено было также, что с той поры он начал более сочувственно относиться к тем нововведениям, которые Фаризат постепенно осуществляет на ферме. Там, «в Мескуа», он, знаете ли, все это уже видел...
6. ТЕМ ВРЕМЕНЕМ В ГОРАХ...
Валю и Колю не узнать. Куда девалась усталость первых дней, – теперь они ходят по горам, можно сказать, не хуже туров. Борису Петровичу не приходится жаловаться на своих помощников. Одна мысль, одно желание владеют всеми – найти. «Сегодня непременно!» – твердят они, просыпаясь на рассвете. «Нет сегодня – будет завтра!» – думают, засыпая...
Вот и нынешний трудовой день заканчивается подобным же образом.
– Ничего, ребята, не унывайте! Кто ищет, тот всегда найдет – так и в песне поется.
Это говорит у вечернего костра Борис Петрович.
– Не сомневаюсь, – вздыхает Валя.
– И я не сомневаюсь, Валька, – подхватывает Николай. – Это так же верно, как то, что завтра снова наступит утро. Но когда все-таки? Ведь дни проходят один за другим, а мы ничего путного еще не сделали.
– Подумаешь! – Валя пожимает плечами. – Что такое день по сравнению с вечностью? Если мы найдем то, что ищем, руды, наверное, хватит на сотню лет. Правда, Борис Петрович?
– Так, девонька, так... Однако сегодня, кажется, моя очередь готовить ужин.
– Нет, Борис Петрович, сегодня дежурю я. – И Валя направляется к газовой плитке.
Вечерняя трапеза в горах – дело серьезное: геологам она заменяет обед и ужин, вместе взятые. А на отсутствие аппетита жаловаться не приходится. Мужчины дружно помогают дежурной, и скоро еда готова.
Проглотив первую ложку борща, Николай вдруг начинает хохотать. Пробует есть – ничего не получается. Даже поперхнулся от смеха, и Вале пришлось стукнуть его по спине...
– Что случилось?
– Понимаете, в первый год учебы в институте... – Но продолжать Николай не может.
– Да ты поешь сначала, потом расскажешь, – успокаивает его Борис Петрович.
Но вот с ужином покончено. Валя быстро вымыла тарелки и кружки и подсела к мужчинам.
Солнце скрылось за большим желтым уступом. Но белые макушки гор еще излучают свет.
– Ну, Коля, теперь мы тебя слушаем, – говорит девушка, усаживаясь поудобнее.
Николай откашливается и... снова принимается смеяться. Слушатели терпеливо ждут, пока он успокоится. Эту Колину привычку первому хохотать над своими, не всегда, надо заметить, смешными историями, уже все знают...
– Итак, – солидно начал Николай, нахохотавшись вволю, – на первом курсе института нас в комнате общежития было четверо. По воскресеньям мы сами по очереди готовили обед. Он же и ужин, как у нас теперь... Как-то один из наших ребят сказал, что соскучился по домашнему картофельному супу. Дело было в воскресенье, в мое дежурство. Делать нечего, пошел я на базар, купил картошки, моркови, в магазине купил кусок мяса. Все это заложил в большую кастрюлю. Стряпали мы, как водится, на нашей общежитской кухне. Скоро мой суп сварился. Сели мы за стол в нашей комнате, открыл я кастрюлю. Ну, ребята голодные, конечно, как черти. Принюхались: «Прекрасный запах!» – говорят. Налили варево в тарелки. Хлебнули ложку-другую. Молчат, похвал не слышно. Сам попробовал – вкус очень странный. А ребята, гляжу, уже отодвинули в сторону свои тарелки. Стал и я ревизовать свой супчик: мясо, рис, морковь, лавровый лист – все на месте, а что-то не то... Не то суп, не то компот. Сластит вроде. Ну, посмеялись над моими поварскими способностями. Обед заменили хлебом и колбасой. А я даже ночью проснулся и начал думать о своем неудачном супе.
На другой день, в перерыве между лекциями, подводит ко мне товарищ незнакомую студентку. Она, между прочим, из Дагестана. Девушка эта говорит мне: «Извини, пожалуйста, но это из-за меня ты вчера попал в смешную историю». Я ничего не понимаю, а тайна моего супа объяснялась, оказывается, очень просто. Картошку я очистил, промыл, нарезал и положил в глубокую тарелку. А эта девушка собиралась варить компот из свежих груш, и они, нарезанные, тоже в тарелке лежали. Она куда-то вышла, а я, понимаете, тарелки перепутал. Кажется, не я один виноват, а смеялись надо мной чуть не год.
Геологи посмеялись.
– Держу пари, что ты на дагестанку засмотрелся, потому и перепутал все, – поддразнивает Валя Николая.
– Нисколько я не засмотрелся, а просто она подсунула мне тарелку да и все!
– Ты не ври лучше! Витал в облаках, и тебе было не до супа. Хорошо, что вообще кастрюлю свою не отнес куда-нибудь в чужую комнату. Правда, Борис Петрович?
– Правду я никогда не называю неправдой, Валюта, – поддержал ее Борис Петрович.
– Будь по-вашему, – сдается Николай. – Вас двое – я один...
Солнце село, и на темно-голубом небе начали проступать редкие звезды. Ущелье ненадолго погрузилось во мрак. Но вскоре вокруг просветлело – взошла луна и своим таинственным светом зажгла высокие лампады горных вершин. Звезд на небе все больше и больше, и вот уже небо, как огромный сверкающий шатер, раскинулось над головой. Все молчали, очарованные красотой ночи...
Тишину неожиданно нарушил Борис Петрович:
– Как ты думаешь, Валя, если к нижнему краю полумесяца подвесить ведро, наполненное водой, выльется вода или нет?
Валя вздрогнула, повернула к Потапову бледное от лунного света лицо с расширенными глазами. Мысли ее были, видимо, где-то далеко. Она ответила не сразу.
– Нет, по-моему, не выльется. Только зачем вам на месяц ведро вешать?
– А вот дадим Николаю полное до краев ведро и пошлем вон на ту высокую гору. Заберется на вершину, обождет немного, пока месяц поравняется с горой, и быстро повесит ведро. А, Валюша?
– Ну, если бы он оказался таким героем... – Валя запнулась.
– Что тогда?
– Я тогда накормила бы его хорошим картофельным супом. Нет, серьезно, Борис Петрович, к чему вы это?
– К тому, что если бы Колин поход увенчался успехом, это означало бы, что весь месяц будет хорошая, сухая погода. Такая примета есть: если полумесяц изогнут настолько, что к его краю как будто можно подвесить ведро с водой и эта воображаемая вода не прольется – значит, целый месяц не будет дождей...
– Что ж, проверим на собственном опыте. Дожди нам сейчас ни к чему, – замечает Николай.
Все поднимаются. Пора спать. Завтра снова ранний подъем, новые поиски, новые надежды...
Каким бы жарким ни было лето, утром в горах всегда прохладно. Первым, как обычно, просыпается Борис Петрович. Закончив несложные приготовления к завтраку, он будит своих молодых товарищей, которым, разумеется, очень не хочется вылезать из спальных мешков. «На зарядку становись!» – командует транзистор... Потом – бегом к горной речушке; холодная вода вливает бодрость в разгоряченные тела. Вот и завтрак закончен – пора в дорогу. Сегодня им предстоит трудное восхождение на Коргашинли-Тау – Свинцовую гору.
С рюкзаками за плечами, в темных очках и широкополых белых шляпах геологи медленно поднимаются. Впереди – Борис Петрович, за ним – Валя, Николай замыкает шествие. Идти становится все трудней; чем круче подъем, тем меньше разговоров. Последний отрезок пути идут молча, тяжело опираясь на ледорубы...
– Валя, гляди! – И Николай показывает на огромный камень, нависший над ущельем по ту его сторону. – Что он тебе напоминает?
Валя на минуту останавливается.
– Настоящий конь, приготовившийся к прыжку. Вот-вот перемахнет через ущелье... Сколько же это времени должно было пройти, чтобы дожди и ветры так его обтесали?
– Восемь часов шесть минут, – отвечает Коля, взглянув на часы. Видимо, он не расслышал Валиных слов.
– Какой ты точный! – усмехается девушка.
Добравшись до места, скинули рюкзаки и присели немного отдохнуть. Николай рассматривает Валю. Она сильно загорела, и это ей очень идет. Смешно: вначале она приклеивала к носу листик, чтобы уберечься от загара. Какая она красивая, черт возьми! Догадывается она об этом или нет?..
Николай наконец отводит глаза от Валиного лица и устремляет взгляд вниз – туда, где виднеется оставленная ими палатка.
– К нашей стоянке подъехал какой-то всадник, – говорит Коля.
Действительно, у палатки виден четкий силуэт всадника. Вот он спешился. Привязал коня к дереву. Заглянул внутрь палатки. Однако кто это – отсюда не узнать.
– Должно быть, либо председатель, либо его секретарь, – высказывает предположение Борис Петрович.
– Больше, кажется, некому.
– А вдруг это тот веселый почтальон? – говорит Валя и сразу же вспоминает о письме, которое она давно уже написала маме, но никак не может отправить.
– Кто его знает, – меланхолически замечает Коля. Он видел, как Валя писала письмо, предполагает, что оно адресовано какому-нибудь парню и поэтому сейчас вовсе не мечтает о приезде Назира...
Вале кажется, что она узнала почтальона. Но как его позвать, как дать ему знать, что они здесь?
– Попробуем окликнуть его, – предлагает Борис Петрович. – Впрочем, вряд ли из этой затеи что-нибудь получится: в горах, когда кричишь, голос твой уносит вверх. А внизу ничего не слышно.
– Давайте я все же попробую, – предлагает Николай и кричит что есть мочи: – О-го-го-го-о! Э-э-й!
Человек у палатки в самом деле не слышит зова. Он медленно отвязывает коня, вскакивает в седло и отъезжает от базы.
Валя явно опечалена. Николай видит это. Оттого ли, что не смогла отправить свое письмо? Или оттого, что ждет письма?
– Ничего, ребята, не огорчайтесь, – успокаивает обоих Борис Петрович. – Давайте за работу. Попробуем спуститься сегодня пораньше и отправим Николая в селение за новостями, если он еще будет в состоянии ноги передвигать.
– Пойдешь, Коленька? – обрадованно спрашивает девушка.
– Если ты скажешь, – серьезно говорит он, – я через эту гору перемахну. Хочешь?
Но Валя этого не требует, и друзья принимаются за работу.
Николай отбивал образцы, Валя и Борис Петрович тщательно рассматривали и сортировали их. Раз, два, три... Этот камень – сюда, налево, этот – в сторону, а что сулит нам вот этот?.. Солнце поднимается все выше и выше. Жара становится нестерпимой. Раз, два, три...
Растет в стороне груда ненужных камней, а холмик слева – совсем невысок... Сегодня работа без перерыва: нужно поскорее вернуться на базу. Шуток и смеха не слышно. Раз, два, три... Особой удачи сегодняшний день, кажется, не принес. Отложим еще раз исполнение надежд на завтра...
На базу возвращались молча. Спешили. Сбросив рюкзак с натруженных плеч, Борис Петрович сразу же направился к роднику – окунуться в его живительную воду. Валя нырнула в палатку. Николай направился под навес. Там, на столе, под алюминиевой кружкой, что-то белеет. Так и есть – записка от Назира: «Ждите. Постараюсь сегодня приехать снова». Первым желанием Николая было спрятать записку, да зачем это, если Назир все равно приедет.
– С тебя могарыч, тебе – письмо! – протягивает он записку Вале, которая, как раз в это время выходит из палатки.
Выхватив записку у него из рук, девушка внимательно читает ее, потом переворачивает листок, потом снова перечитывает торопливо написанные слова.
– Привезет он нам что-нибудь, как ты думаешь?
Коля этого не знает.
– Э-ге! Николай! Скорее сюда! Настоящий рай! – зовет Борис Петрович, по шею погрузившийся в воду у каменной запруды.
Парень нехотя приближается к роднику. Лезть в холодную воду страшновато, да ничего не поделаешь. Николай медленно раздевается и входит в ручей, но и это не в силах охладить его разгоряченное сердце...
– Не сыграть ли нам партию в шахматы? – после купанья предлагает Николаю Потапов.
– Только если на солнце! – нехотя соглашается тот, поеживаясь.
Сегодня оба они играют рассеянно. Затянувшуюся партию прерывает топот конских копыт. Так и есть – Назир! Как гордо и непринужденно сидит он в седле! Издали видно – настоящий горец.
Валя, зарумянившись, бросается навстречу всаднику. А тот уже видит, что геологи на месте, и поторапливает коня.
Один только Николай, как ни старается, не может заставить себя выглядеть довольным. Дело в том, что сегодня стало, наконец, ясно, что с ним случилось – окончательно понял, что любит Валю. «Этого только мне не хватало! – думает он. – А как же Татьяна? И наша пятилетняя дружба, и данное ей слово... Вдруг Таня приедет сюда... Нет, вряд ли! Впрочем, женщины – народ неожиданный, невозможно предвидеть, что им взбредет в голову».
Невеселые мысли теснятся в мозгу у Николая. А его товарищи тем временем оживленно беседуют с Назиром. В каждом молодом человеке Николай склонен теперь видеть опасного соперника... Через силу он заставляет себя подняться, подойти и поздороваться с гостем.
– А, Коля-Николай! – весело приветствует его Назир. – Как дела, кунак?
Коля сумрачно молчит, и Борис Петрович, спасая положение, отвечает:
– Дела наши недурны. Вот только никак не могу научить Николая играть в шахматы, хотя всегда даю ему фору.
Валя смеется. Ей почему-то очень весело сейчас.
– Что смеешься, Валя? Ты-то умеешь играть? – интересуется Назир.
– Валя – молодец, она меня обыгрывает, – ласково треплет Борис Петрович девушку по плечу. – А ты, товарищ почтальон, как, шахматист?
– Меня еще никто не сумел обыграть, Борис Петрович. Секрет фирмы.
– Открой его нам, Назир! – просит Валя.
– Секрет очень прост. Спрячьте, пожалуйста, свои записные книжки и карандаши – записывать ничего не нужно. Чтобы вам никто и никогда не поставил мат, снимите потихоньку с доски короля и спрячьте его в карман. Успех гарантирую...
Шутили и смеялись еще долго. Наконец Борис Петрович взмолился:
– Не томите нас, молодой человек, и если привезли корреспонденцию, – давайте сюда! Мои друзья сгорают от нетерпения.
– О, виноват! – опомнился Назир и даже слегка покраснел. – Вот письма – вам, Борис Петрович, а это тебе, Коля, газеты и журналы.
– А мне? – дрожащим голосом спрашивает Валя.
– А тебе я еще там, в ауле, сказал, что не буду писать письма; все, что мне нужно, ты услышишь непосредственно из моих уст...
Но Валя все стояла с протянутой рукой, и Назир наконец сжалился над ней:
– Получай, красавица! К этим письмам я все-таки добавил еще одно – от себя.
Обрадованная Валентина выхватила конверты у него из рук, быстро поцеловала почтальона в щеку и упорхнула в палатку. А Назир остался стоять в растерянности, размышляя над тем, действительно ли она его поцеловала или же это ему только почудилось...
– Спасибо, джигит, хорошие вести мне привез, – говорит Борис Петрович, снимая очки.
– Я всегда только хорошие приношу, – отвечает Назир не без гордости.
– Да... Сделать человеку доброе дело – это великая вещь. Ничего не жаль, никаких усилий. Вот и наш труд – он тоже для людей. Что бы я стал делать без своей работы? С ума бы спятил.
– Что до меня, – медленно, как сильно уставший человек, выговаривает слова Николай, – то, обеспечь меня всем необходимым, я бы охотно согласился ничего не делать. Люблю лежать на спине, на мягкой травке...
– Шутишь, дружище!
– Шучу, конечно...
Голос Николая звучит не очень убежденно.
– Этим не стоит шутить, поверь мне, – задумчиво продолжает старый геолог. – Труд – это и есть жизнь... Я еще в прошлом году мог уйти на пенсию, да вот видите – не ушел. Даже подумать страшно! А один мой приятель возмечтал об отдыхе, ушел с работы... Проводили его, как водится, торжественно, золотые часы подарили. Да... Так вот ровно на три недели ему этого «счастья» хватило. Посидел в скверике на скамеечке, поиграл в шахматы со стариками-пенсионерами, погулял по парку и... начал ежедневно ходить к себе на прежнюю работу. Христом-богом просит: «Возьмите назад, никакой мне вашей зарплаты не надо, только допустите к работе...»
Николаю рассказ Бориса Петровича показался не слишком убедительным, Назир же сразу вспомнил столетнего Ачахмата. Как ловко этот седобородый старец косит траву, сгребает сено, правит хозяйственные дела у себя во дворе. И внуков своих приучает сызмала к труду, чтоб все умели делать сами... Потом мысли его перешли к Батыру Османовичу. Вспомнился давний разговор с ним. У секретаря тогда спросили: «Если при коммунизме весь труд будет выполняться машинами, без затраты физических сил, что же тогда человеку остается? Ничего не делать, да?» «Нет, – ответил Батыр Османович, – когда всю физическую работу будет выполнять техника, автоматика, когда у человека высвободится много времени для удовлетворения своих духовных, умственных интересов, именно тогда неизмеримо возрастет потребность в труде на благо обществу. Тогда каждый захочет трудиться по своим способностям, там, где он сможет принести самую большую пользу людям... Именно тогда, наверное, уйдут из жизни леность, тунеядство, воровство, унижение человека человеком...»
