Текст книги "Горящие сердца"
Автор книги: Жанакаит Залиханов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)
– Хорошо бы пуховых коз завести, – мечтательно протянул начальник сельхозуправления.
– Куда бы лучше, – в тон ему ответил Баразов. – Да вот беда – хлопот с пуховыми козами едва ли не больше, чем с мериносами: им и кошары теплые подавай, и комбикорм, и уход особый... Нет, это невыгодно...
В результате вопрос об овцах и козах был решен единогласно. Начальник сельхозуправления получил соответствующие распоряжения, и все начали расходиться.
Одно за другим гаснут окна в здании райкома. Но в кабинете Батыра Османовича еще долго горит свет.
До открытия сессии сельсовета осталось полчаса. Депутаты собираются не спеша и усаживаются на широких скамьях. А пока Кичибатыр созвал партбюро и о чем-то беседует с Фаризат. Разговор, видимо, идет серьезный. Девушка раскраснелась, крепко сжала лежащие на коленях руки. Вдруг, как раскат грома, вдали послышался мощный голос Конака. А вот и он сам, как холодная буря, врывается в помещение парткома. Все остолбенели от неожиданности.
– Кичибатыр! – громко провозглашает старик, сдергивая с головы шапку. – Не обессудь меня – я ровесник твоему отцу. Прошу, не калечь жизнь этой девушке, да и нам вместе с ней.
Собравшиеся недоуменно пожимают плечами, и лишь Азамат нарушает молчание.
– О чем ты просишь, алан?
– О, Азамат, и ты здесь! – продолжает громыхать старик. – Так я и знал – твои козни. Ты бы лучше вспомнил, что ты говорил, когда эта девушка пошла к нам работать. А? Забыл? А я вот не забыл...
– Прошу прощения, Конак, – уговаривает разбушевавшегося старика Кичибатыр, – проходи, садись, если пришел, послушай, о чем мы говорим. Поверь, что у нас тоже имеются свои дела.
– Не сомневаюсь, что вы очень занятые люди. Об одном прошу: не забирайте у нас Фаризат.
– Но, Конак, мы ведь хотим ее повысить в должности.
– Лучшей должности, чем сейчас, ей не нужно! – не унимается старый животновод.
– Сейчас она руководит одной фермой, а мы хотим сделать ее секретарем сельсовета.
– Никуда она не уйдет от нас, – упорствует Конак. – Вы что, хотите развалить нашу работу?
– Она нужна аулу, всем нам.
– Для чего нужна, хотел бы я знать?
– Необходимо наладить работу сельсовета, наладить отчетность, справки выдавать населению... Мало ли дел в Совете?
– Я, конечно, человек необразованный, – гнет свое Конак, – одно прошу – не отнимайте у нас Фаризат...
Кичибатыр молчит. Фаризат смотрит на старика с благодарностью.
– Мы к вам пошлем хорошего человека, не хуже Фаризат, – уговаривает старика Кичибатыр.
– Вот и оставьте вашего хорошего человека здесь, в Совете, – не сдается старик. – Когда вы назначали Фаризат заведующей фермой, помните, что я говорил? Я первый кричал тогда, что мы пропали. Виданное ли это дело, чтобы женщина руководила фермой! Наверное, лошадь тогда стукнула меня копытом по моей старой башке... Совсем спятил... Она так организовала работу – всем на зависть.
– Что будем делать, Кичибатыр? – спрашивает Азамат, понимая, что Конака не переспорить.
– Да ничего не будем делать! – в сердцах отвечает парторг. – Через месяц Конак начнет хвалить нового заведующего так же, как сейчас нахваливает Фаризат. Прости, алан, но мы не можем отменять свое решение.
– А издеваться над девушкой, которая не хочет уходить со своей работы, вы можете? – Конак даже шагнул вперед, к столу.
– Она коммунистка, а коммунист не имеет права не выполнять решения партийной организации.
Конак немного растерялся. Однако сразу и опомнился. Как говорят в народе: лучше не лезь в лужу, но если уж полез – не задирай подол и шагай дальше... Поняв, что с Кичибатыром ему не сговориться, старик переменил тактику и обратился ко всем присутствующим сразу:
– А вы чего молчите? В одном месте, значит, разрушать, а в другом строить? Это, по-вашему, правильно? Разве нас партия так учит? Дайте мне эту рогулину, я сам позвоню Баразову и спрошу его. Давай сюда трубку, Кичибатыр! – И старик потянулся к телефону.
Парторг, улыбаясь, поднял трубку и протянул ее старику. Не так давно Кичибатыр сам пытался связаться с секретарем райкома, но не нашел его на месте. Пусть старик потешится, думает он теперь.
Конак же, услышав в трубке какие-то далекие непонятные звуки, кричит что есть мочи:
– Плохо слышу! Что? Мне нужен сам товарищ Баразов. Баразов, это ты? Я говорю, я! Нет, не он, а я! Неужели не узнаешь? Да объясните ему, наконец, кто я такой! – в полном отчаянии обращается Конак к окружающим. Какой-то незнакомый парень берет трубку у него из рук и спокойно произносит: «С вами говорит Конак, пастух второй фермы». С дальнейшим Конак справляется уже самостоятельно:
– Товарищ Баразов, теперь узнал, с кем говоришь? Когда посылал в Мескуа, небось, ни о чем меня не спрашивал! Теперь послушай меня.
Все смеются. Заседание парткома, в сущности, уже прервано. В тесную комнату набилось много посторонних, Неожиданный спектакль всех забавляет. Одна Фаризат недовольна: Батыр Османович может подумать, что она подучила старика. Впрочем, здесь столько свидетелей: все видят – она тут ни при чем.
Между тем старик, сжимая телефонную трубку обеими руками, уже подходит к концу ответственной беседы с секретарем райкома:
– Да, да понимаю. Спасибо! А теперь, прошу тебя, не поленись и повтори ему то, что ты сказал мне! – Конак передает трубку Кичибатыру и шапкой утирает пот, струящийся по лицу.
Старик гордо поглядывает на Фаризат – совсем как полководец, выигравший решающую битву. Девушка приветливо улыбается ему в ответ.
– Хорошо, Батыр Османович, – говорит Кичибатыр, – пусть будет по-вашему. Да, нет подходящего человека... Хорошо, подумаем. Может, пока, временно, возложим эти обязанности на Ариубат? Да... Нет, Фаризат не тронем, не беспокойтесь...
– Ну, Конак, если бы не ваша старость... – обращается Кичибатыр к старику.
– Мою старость уважил не ты, а Батыр Османович! – гордо отвечает Конак. – Ну, Фаризат, пойдем, – оборачивается он к девушке. – Больше нам здесь делать нечего.
– Нет, уж теперь я вас не отпущу, – говорит Кичибатыр, отдуваясь и тоже почему-то отирая пот со лба. – Побудьте на сессии, потом пойдете.
– Ладно, теперь не возражаю, – отвечает старик и с победно поднятой головой выходит из кабинета.
8. РАЗРОСЛИСЬ ОРЕХОВЫЕ ДЕРЕВЬЯ
Правильно говорят старики: «Ленивый спит до обеда и до вечера просыпается». В справедливости народного изречения Асхат недавно убедился.
Сегодня на строительстве – молодежный воскресник. Все работают дружно, с огоньком. Но где же, однако, Шамиль с Ахманом? Асхат решил зайти к ним в общежитие. Так и есть: Шамиль спит на своей неопрятной койке, натянув одеяло на курчавую голову. Ахман же, видимо, только что продрал глаза, не разберет спросонья, кто это к ним пожаловал.
– Вот что, дорогой мой, – говорит Асхат, присаживаясь на табурет подле его койки, – долгих разговоров я с тобой вести не намерен. Как говорят у нас в горах, нет слова лучше, чем короткое слово... Ответь ты мне поэтому лишь на один вопрос: что с тобой происходит?
Ахман сидит на койке, уставясь на свои босые ноги. Поднять глаза на Асхата он не в силах. Так упорно смотрит в пол, будто ищет там оброненную иголку. Отвечать на поставленный вопрос он, как видно, не собирается. Да и что ответишь? Комсорг между тем ведет речь дальше и сам отвечает себе:
– По-моему, ты просто сошел с ума. Или во всяком случае – начинаешь сходить. Подумай хорошенько, ты же неглупый парень: что означают эти бесконечные пьянки? Ведь именно пьянство и распущенность довели тебя до беды. Работу завалил, сам знаешь, – и люди от тебя отвернулись. Вспомни, с каким уважением относились к тебе в ауле, когда ты только начинал работать в Совете. А теперь? Да если ты появишься сейчас там, поверь, кроме старых дружков-выпивох, тебе и руки никто не подаст! Видел ты когда-нибудь человека, которому водка принесла бы счастье? Молчишь? Нет таких людей на свете, сам знаешь не хуже меня... Если человек своим трудом, своим поведением не завоюет себе авторитет и уважение окружающих – кто ему их завоюет? Не пора ли подумать об этом?
Ахман молчал. На душе было нехорошо, впору заплакать, как в детстве. А тут еще этот чертов Шамиль, не то он спит, не то прислушивается... Лежит – не шелохнется.
– Кончай, Асхат, мне и так тошно, – с трудом выдавливает из себя Ахман.
– Ну, перестану, и что? Сколько раз ты каялся, сколько раз давал слово исправиться... Мы ведь с тобой росли вместе, вместе в школу ходили. Неужели я плохого тебе желаю? Или, может быть, я тебя плохому учу? Пить, безобразничать? Где твоя совесть, друг? Говорят, человеком родиться нетрудно – трудно им остаться на всю жизнь. Посмотри на себя – на кого ты похож? Как последний нищий...
Ахман повалился ничком на койку. Асхат ничего больше не сказал и вышел из комнаты. Тихо притворил за собой дверь.
Он был доволен сегодняшним разговором с Ахманом. Пусть, пусть подумает, дуралей! Может, еще не все потеряно, может, еще сохранилась у него в душе хоть капля совести, а в дурной башке – крупица разума... Хочется верить, что он опомнится. А если нет, если все пойдет по-прежнему? Не зря ребята говорят: «Да ну их к чертям, этих лодырей и пьяниц! От них – вся беда, дурной пример другим. И без них справимся, нам такие не нужны». «Но, может, я спешу с выводами, думает Асхат. Вспомни, как учил Батыр Османович: выдержка, выдержка и еще раз выдержка, успокойся, комсорг. Ну, ладно, сегодня мы их выгоним отсюда. Куда они пойдут, в какой коллектив попадут? Да к тому же – хороший подарочек мы сделаем кому-то! Скажут, небось: сами не справились, нам подкинули... Нет, так не годится. Не надо спешить... Башир тоже виноват: возится со своим Хусеем, налюбоваться на него не может! А Хусей и без его забот отличный парень и работник хоть куда. Вот что, пожалуй, нужно сделать: разлучить эту парочку, Шамиля с Ахманом, оторвать их друг от друга. Шамиля переселить к Хусею, а Ахмана к Баширу. И потом вот еще что: лодырей этих мы все время браним на чем свет стоит, проводим с ними душеспасительные беседы... А надо попробовать приободрить их немного – похвалить за старание, поощрить малейший успех, вселить в них хоть какую-то уверенность в своих силах. Может, так, постепенно и втянем их в работу, сдружим с коллективом.
В таких размышлениях Асхат и не заметил, как дошел до участка Башира. Бригада работала так дружно и весело, что у Асхата сердце загорелось – подбежал к Баширу и, дурашливо саданув его в бок, выхватил у него широкую совковую лопату и сам начал отгребать в сторону щебенку и прочий строительный мусор, перемешанный со снегом. Славно работалось на морозном воздухе!
Хусей переглянулся с Ларисой. Так уж у них повелось теперь: где она – там и он, где он – там и она. Молчаливого парня не узнать, он теперь, как щегол, трещит без умолку.
Впрочем, работать это ему не мешает. Наоборот, надо же покрасоваться перед Ларисой своей силушкой!
– Товарищ комсорг, – подмигнул он Ларисе, – за что Баширу такая честь? Отдыхает, когда мы трудимся! Уж не за то ли, что он все время отвлекает нас от работы своими прибаутками да загадками?
– Неужели он у вас такой знаток загадок? – отшучивается Асхат. – Ну а ты сам? Не сомневаюсь, что ты нам загадаешь сейчас не меньше трех загадок. А?
Хусей, не ожидавший такого оборота, растерянно морщит лоб.
– Ты что, кость проглотил? – посмеивается Лариса.
– Да я ничего, просто не хочется повторяться и отбивать хлеб у Башира, – отвечает Хусей. – Может, Лара скажет нам что-нибудь новенькое!
Девушка с притворным негодованием замахивается на него лопатой. Асхат и Башир, не желая мешать дружеской перепалке, отходят в сторону. Милые бранятся – только тешатся.
В это время к бровке канала подкатил газик, и из него выбрались два женственных создания. Башир и Хусей, гулявшие у Асхата на свадьбе, сразу узнали Ариубат и Ханифу.
– Э-ге-ге! – закричал снизу Башир. – Нашего полку прибыло! Милости просим к нам сюда – поработать немного!
– А мы не знали, что у вас воскресник, приехали с пустыми руками! – откликнулась бойкая Ханифа.
Асхат быстро выбрался наверх и крепко обнял жену и сестру.
– Зачем приехали? – с ворчливой лаской в голосе обращается он к дорогим гостям. – В такой туман и заблудиться недолго.
– Ты, кажется, нам не рад? – надула губы Ханифа.
– Рад-то рад, но ты погляди, как Ариубат побледнела. Замерзла, Ариу? – нежно спрашивает он жену.
– Ну, я пошла к машине, – решительно заявляет сестрица.
– Что ты там забыла?
– Не хочу вам мешать!
– Ты лучше сходи в общежитие – там тебя Ахман ждет не дождется. Полюбуйся на своего непрошеного женишка!
– Брось ребячиться, Асхат! Говорят, он совсем от рук отбился?
– Да. Я утром был у него. Радоваться нечему... Стоит парень на краю пропасти. Ветер дунет, и он свалится вниз...
– Асхат, – быстро и озабоченно заговорила Ариубат, – нужно что-то предпринять. Нас и отец Ахмана просил передать тебе, что он очень озабочен судьбой сына и умоляет приложить все усилия для того, чтобы спасти его. На старика жалко смотреть.
– Видно, голубка, ты специально для этого приехала, а я и не догадался сразу, – улыбается Асхат.
– Глядите, все оставили работу и смотрят на нас... Неудобно, какой-то театр получается! – И Ханифа, передернув плечиком, подняла меховой воротник своего модного пальто и повернулась спиной к работающим.
– В самом деле, девочки, зайдите-ка пока к Ахману в общежитие, поговорите с ним по душам. А я освобожусь и зайду за вами. Соскучился очень. В будущее воскресенье непременно домой приеду.
– Ты не болен? – спрашивает Ханифа. – Почему такой бледный?
– Худой – от забот, а бледный – от холода, – отшучивается Асхат, бережно усаживает женщин в машину, а сам возвращается к ребятам.
Быстро покончив с расчисткой труб, бригада Башира перешла на уборку двора подле машинного зала. С шуточками да прибауточками справились и с этим несложным делом и разошлись по домам.
Комсорг с бригадиром зашли в общежитие. Асхат увел к себе жену и сестру, Башир остался в комнате у ребят.
Оба они, и Шамиль, и Ахман, имели растерянный вид. Заметно было, что приход женщин и разговор с ними задели их за живое. Шамиль, задумчиво глядя в зеркало, расчесывал свою буйную шевелюру; Ахман, понуро опустив голову, сидел на койке.
– Ну, герой труда, покоритель девичьих сердец, что скажешь? – с наигранной веселостью обратился Шамиль к Баширу.
Ахман, как будто очнувшись, поднял голову и тоже посмотрел на бригадира. Только сейчас заметил его присутствие.
Глаза Ахмана показались Баширу похожими на большие спелые сливы. Синева под нижними веками как бы увеличивала их – вот-вот сорвутся с побледневшего лица и покатятся вниз... Лицо худое, вялое, щеки ввалились. Зато нос румяный, как свекла. Рукав пиджака распорот, одежда вся в пятнах.
Первым побуждением Башира было как следует отколотить его. Ахман словно почувствовал это и медленно поднялся с койки.
– Знаешь, Башир, – неуверенно и тихо начал он, глядя прямо в глаза бригадиру, – пить я бросил. Все. Конец.
– Скорей твои сапоги износятся до дыр, чем ты пить бросишь, – со злостью откликнулся Башир.
– Нет, бригадир, он правду говорит, – отозвался и Шамиль. – Сегодня с утра еще капли в рот не брал.
– Кто-кто, а ты бы придержал язык, – резко обернулся Башир к Шамилю. – Это ты сбиваешь его с толку. Не пора ли кончить?
– Ребенок он, что ли? – огрызнулся Шамиль. – Своя голова на плечах есть, за свои дела пусть сам и отвечает. Ты его лучше спроси, за чей счет он пьет! Не на мои ли деньги?
– Что ты сказал? – Ахман стал медленно придвигаться к столу, за которым сидел его неверный друг. Сейчас Ахман был страшен: глаза налились кровью, руки беспокойно загребают воздух... «Если он его вздует – я прощу ему все грехи», – молнией пронеслось в голове у Башира.
– Что ты сказал о деньгах, подлюга? – продолжал наступать Ахман.
Шамиль, видимо, струсил, но еще хорохорился: оторвавшись от зеркала, он медленно поднял голову, как будто боялся испортить свою красивую прическу, и примирительным тоном сказал:
– Да я ничего!
Но Ахмана уже не остановить. С громким криком: «Повтори, что ты сказал!» – он схватил со стола графин с водой и запустил им Шамилю в голову. Если бы Шамиль не изловчился быстро нагнуться, печальный рассказ о его курчавой голове долго бы бродил по свету... Графин угодил в зеркало, и то и другое разбилось вдребезги, засыпав пол осколками стекла. Вода из графина брызнула во все стороны. Шамиль выскочил за дверь, Ахман бросился за ним, но Башир преградил ему путь.
– Перестань, успокойся, прошу тебя. – Он обхватил парня за плечи и усадил на койку. Минуту тому назад он и сам был не прочь поколотить Ахмана, теперь же ему было жаль его. «Зря, зря отдали мы парня на растерзание этому матерому волку», – подумал Башир, стараясь утихомирить Ахмана. А тот, вырываясь, кричал:
– Убью, убью! Будешь знать! – И, уткнувшись лицом в подушку, он зарыдал громко и неистово, как женщина, – во второй раз за сегодняшний день...
«Милый Назир! Письмо твое получила. А ты мое? Не знаю почему, но я до сих пор стесняюсь писать тебе, хоть и многими письмами мы обменялись (о записках уже не говорю!). Может быть, это происходит потому, что писать я вообще не умею и не очень люблю, но ты – другое дело. Будто какой-то маленький человечек сидит в сердце и выстукивает: «пиши, пиши, пиши», а потом спрашивает: «написала, написала, написала?..»
Со вчерашнего дня этот маленький человечек все нашептывает мне: «Позвони Назиру, позвони». А как поговорить с тобой – не знаю. Если бы можно было надеяться, что тебя сразу позовут к телефону – давно позвонила бы. А если не найдут, станут разыскивать, а в это время чужой голос будет расспрашивать меня – кто я, да зачем звоню, да что хочу передать...
Сегодня Николай принес снимки, которые он делал в горах. Удосужился наконец проявить пленки! Многое получилось хорошо – парящие орлы, дикие козы, красавец тур, одиноко стоящий на вершине. И я опять перенеслась мечтой в горы, к тебе... С тех пор, как я перед отъездом в Москву побывала у тебя в ауле, мне все хочется поторопить время, чтобы дни бежали быстрее и поскорее наступило долгожданное новое лето. А они, как назло, тянутся и тянутся. Наступит рассвет – и никак не дождешься сумерек, придет вечер, кажется, что никогда не настанет новый день.
Борис Петрович, видимо, догадывается о наших с тобой отношениях. Он часто вспоминает тебя, ставит в пример Николаю. Особенно охотно рассказывает о том, как он водил их в «Эльбрус», как показал им осеннюю красоту города...
Сегодня купила тебе транзистор. Как ты думаешь, лучше послать по почте или привезти с собой? Когда я принесла его домой, мама меня спросила: «Зачем тебе эта игрушка, ты же не парень?» Я ответила, что проспорила его одному человеку там, в горах, и, кажется, покраснела при этом. Первый раз в жизни солгала маме... Мы с ней – добрые друзья, всегда говорим друг другу правду. А может, это не такой уж большой грех? Ведь неправдой является только одно слово «проспорила», а все остальное – чистая правда...
Господи, Назир, сколько глупостей я тебе сегодня написала! Я так соскучилась и так хочу поговорить с тобой, что вот пишу сейчас все, что приходит на ум, важное и неважное, серьезное и глупое...
Знаешь, что я надумала: позвони мне сам. Номер телефона ты знаешь, легче всего это сделать после десяти вечера. А буду ждать твоего звонка, и никто, кроме меня, не подойдет. Слышишь, с сегодняшнего вечера я буду ждать! Позвонишь?
Как дела у Асхата? А у Ахмана? Как поживает Азамат? По-моему, он истинный горец. Напиши, как живет Ариубат. Наверное, осуждает меня в глубине души? Или нет?
Ну, пора и кончать. Буду по-прежнему терпеливо ждать твоих писем, а теперь еще – и телефонного звонка.
Послушай, ну, неужели же никак нельзя тебе вырваться в Москву? Ну, хоть на несколько денечков? Подумай только, какое бы это было счастье! Вместе бродить по московским улицам и переулкам, ходить в театр, в музеи... Может, и в Ленинград бы слетали на денек-другой! А?
Теперь эта мысль не даст мне покоя ни днем, ни ночью. При-ез-жай, при-ез-жай!
Валя».
Письмо это Назир читает каждый день. Много хороших писем прислала ему Валя, но такого еще не было... Кажется, наизусть его выучил. Очень заманчиво, конечно, приглашение приехать в Москву. Может, в самом деле съездить? Отпуск на недельку ему всегда дадут. Но как-то неловко... Здесь он – у себя дома, здесь ему не занимать уверенности в себе и в своих силах. А там, в Москве, как он будет чувствовать себя рядом с Валей? Он – простой горский парень; не разочаруется ли она в нем, сравнив его со своими московскими знакомыми?.. Срочно нужно с кем-то посоветоваться, да, как назло, Асхата нет поблизости. Можно было бы, конечно, съездить к нему на строительство, но, говорят, он уехал в Ростов в командировку...
Недолго думая, Назир направился в Совет, к Ариубат, и молча протянул ей распечатанный конверт.
– Что это? – удивилась она.
– Прочтешь – поймешь, – буркнул он в ответ и выбежал из комнаты.
Немного поостыв, Назир зашел на почту и оттуда позвонил Ариубат по телефону.
– Будь добра, – сказал он ей, – как прочтешь, позвони мне сюда. Я зайду к тебе. Очень нужно посоветоваться.
Ариубат тем временем читала Валино письмо и вспоминала те нежные письма, которые сама она писала Асхату. Теперь ей казалось, что это было очень давно.
Зимой на фермах работа тяжелая и ее больше, чем летом, когда скот пасется на подножном корму. Поэтому Азамат с Кичибатыром теперь частые гости здесь.
Вторая ферма – самая отдаленная, и начальство обычно начинает именно с нее. Вот и сегодня: Кичибатыр еще не успел уехать, а на пороге уже стоит Азамат.
– Э, алан, ты уже здесь! – приветствует председатель парторга. – Собираешься ехать?
– Да, хочу попасть на третью.
– Ладно, тогда я туда не буду заезжать. Только вот что: поругай, пожалуйста, тамошнего учетчика: где-то потерял центнер молока.
– Каким образом?
– Понятия не имею. Если б знал – не поручал бы это дело тебе...
Кичибатыр попрощался со всеми, сел на лошадь и уехал.
Что-то сегодня не нравится Азамату. Не узнает он людей – какие-то они унылые, вялые, и Конака не видно и не слышно...
– Что случилось, Фаризат? – опрашивает председатель. – Может, это Кичибатыр залил водой ваш очаг?
– Нет, он ни в чем не виноват, – отвечает девушка, снимая халат, – я одна всему виной.
– В чем же дело? – не на шутку встревожился Азамат.
– Ладно, отец, оставь ее в покое, – вмешалась в разговор Ханифа, – разве не видишь: у человека беда, а ты пристал с допросом, как следователь. Пойди лучше в коровник, к Конаку, с ним потолкуй.
– Я тебя не спрашиваю, куда мне идти и с кем разговаривать, – резко отвечает отец. – Иди лучше занимайся своим делом. – И, взяв Фаризат за руку, он усадил ее рядом с собой:
– Расскажи мне, дочка, все по порядку.
– Да что здесь рассказывать: послала я в университет контрольную работу, а они не засчитали ее, вернули обратно...
– Ну, это не такая уж большая беда. Я думал, что-нибудь посерьезнее стряслось.
– Куда же серьезнее! – снова вмешивается в разговор Ханифа, которая и не думает никуда уходить.
– Ты-то что в этом понимаешь?
– А то понимаю, что Фаризат с утра ходит, как прибитая, в глаза никому не смотрит.
– Не печалься, дочка, – утешает Азамат. – Я скажу Батыру Османовичу, он чем-нибудь нам поможет – позвонит декану или что другое сделает.
– Я лучше умру, прежде чем он об этом узнает! – со слезами в голосе отвечает Фаризат.
– Ладно, ладно, так и быть, не скажу...
За дверью послышался зычный голос Конака:
– Кичибатыр, ты что, еще не уехал?
Войдя в дом и узнав Азамата, старик, однако, продолжает начатую игру: долго и удивленно смотрит на председателя, протирая глаза и покачивая головой.
– Входи, Конак, что стоишь у порога! – приветствует его Азамат.
– Алан, ты ли это? – вопрошает Конак. – Если ты, то куда подевался Кичибатыр? Ты кто?
– Я это я, – убежденным тоном ответствует председатель.
– А утром разве не Кичибатыр приезжал?
Желая немного рассеять грустное настроение Фаризат, Азамат продолжает шутить:
– Ты, видно, выпил, Конак! А? Разве Кичибатыр был здесь сегодня?
– О, аллах, видно я ошибся, думал, парторг приезжал, а это был ты... Глаза стали подводить...
– Надо носить очки!
– Да разрази гром мою седую голову! Поверь, когда я был в Мескуа, совсем забыл об очках. А надо, надо было купить. Подумать только – принял тебя за Кичибатыра!
– А может, ты его просто увидел во сне?
– Может, и так. После того как мы поспорили с ним на собрании или заседании, как вы там называете, не знаю, он мне частенько снится.
Азамат понял, что теперь старика не остановить, и «подбросил хворосту в огонь».
– Да, что было то было: крепко ты его тогда проучил!
– А что поделаешь? Иначе нельзя. Ты не думай, Азамат, что я ее хвалю в глаза. Но работать на ферме действительно куда труднее, чем писать справки в Совете. Это только вы все думаете, что на ферме легко...
– Возможно, ты и прав, Конак.
– А если возможно, то почему тогда молчал, как пень? Не поддержал меня? Спасибо товарищу Баразову, я еще двух слов не сказал ему по телефону, а он уже все понял. Так и сказал мне: «Если ты так сильно просишь и девушка не прочь остаться на ферме, пусть ее не трогают, пусть работает!..» Вот так! – И Конак окинул присутствующих гордым взглядом.
– Ну, а теперь расскажи мне о ферме. Как у вас тут дела идут?
– Дела наши, слава аллаху, неплохи. Разве сам не знаешь? Вот свидетель нашей работы. – И старик указал на знамя, стоящее в углу комнаты.
– А я думаю, если не поднажмете еще, недолго оно у вас продержится! – На сей раз Азамат уже не шутит. – Знамя-то – переходящее, переходит из рук в руки. Из хороших рук – в лучшие... Понимаешь?
– Ну, уж нет, Азамат, из рук мы его не выпустим!
– Как сказать. Недавно я встретил ленинцев, так они грозятся, что после подведения годовых итогов отберут у вас знамя! – разжигает страсти Азамат. – Признаться, я был не на шутку встревожен.
– Я тоже побаиваюсь этого, – вмешивается в разговор Фаризат. – Тем более, что Кичибатыр сегодня говорил... – Поняв свою оплошность, девушка прикусила губу.
– Какой такой Кичибатыр, когда говорил? – заволновался Конак.
Азамат понял, что его разоблачили, засмеялся и рассказал Конаку все, как было.
– Здорово ты меня одурачил! – признался старый пастух.
– А ведь ты всегда похвалялся, что тебя никто не обманет, – смеется Азамат.
– Да вот, нашелся, видно, один похитрей меня... Что же все-таки говорил Кичибатыр?
– Сказал, что по районной сводке ленинцам не хватает до победы над нами уже не центнеров, а килограммов молока. Вот, пожалуйста, почитайте. – Азамат протянул Фаризат номер районной газеты.
Девушка развернула газету и быстро пробежала сводку. Ханифа, выглядывая из-за ее плеча, тоже прочла.
– Вот, полюбуйся, – Фаризат протянула газету Конаку, – тут мы, а тут – они.
– Ты мне не показывай, а рассказывай, – ворчит старик.
– Отстали они от нас всего на восемьдесят килограммов. Слышишь?
– Слышу, слышу – не глухой! Да... Теперь я понимаю, почему начальство к нам зачастило.
– Правильно понимаешь, Конак. Приходится ездить – подгонять вас, нерадивых... Насчет приплода я вам ничего плохого не скажу, приплод хороший, и здесь нас уж никто не обгонит. Это точно. А вот надои меня беспокоят...
– Так что же мы тут сидим без дела? А ну – по местам! – И Конак первым вышел из комнаты, поманив за собой Азамата.
Когда они ушли к коровнику, подальше от посторонних ушей, Конак приблизился вплотную к председателю и жарко зашептал ему на ухо:
– Девушке нужно помочь, видишь, какая она стала – все из рук валится. Веришь, если бы я мог за нее написать эту проклятую курсовую, или как там она называется, работу... Помоги, алан, иначе все у нас прахом пойдет.
Азамат и сам понимает: нужно помочь Фаризат, но что он-то может сделать?
Вместе с Конаком они обходят коровниц. Везде чистота и порядок, корму вдоволь, сытые коровы неторопливо перетирают жвачку... Да, минули те времена, когда скот зимовал в дырявых, насквозь продуваемых помещениях, когда приходилось дрожать над каждой охапкой сена...
Неожиданно в голову Азамата приходит неплохая мысль: а что если послать Фаризат дней на десять в Нальчик? Посидит она там, в библиотеке, посоветуется с преподавателями – глядишь и напишет свою курсовую как следует. Девушка толковая, просто ей сейчас некогда сосредоточиться, собраться с мыслями.
Приняв такое решение, Азамат не стал откладывать дела в долгий ящик, а прямо заявил об этом заведующей фермой.
– Так и сделаем, дочка, – сказал он ей в заключение, – собирайся, сегодня пораньше спустимся в аул, а завтра чуть свет и поедешь в Нальчик.
Фаризат вначале растерянно молчит, но, собравшись с мыслями, решительно отказывается от заманчивого предложения:
– Нет, Азамат, спасибо, но сейчас я не могу ехать! Конец года. Как я оставлю ферму?
– Да ты не беспокойся, я каждый день буду приезжать.
Фаризат действительно очень хочется – да и нужно – поехать в Нальчик. Не провалится же, в самом деле, ферма без нее! И она потихоньку начинает сдавать позиции:
– А что если вместо себя я оставлю Ханифу? – спрашивает она неуверенно.
– Нет, по-моему, лучше Конака. Он здесь никому покоя не даст, можешь не беспокоиться! А учет поручи Ханифе.
– Ладно, ехать так ехать! – И Фаризат машет рукой, отгоняя сомнения.
Ох, как обрадовался Конак, когда услыхал об этом! Будто добрый десяток лет с плеч сбросил. К тому же и ответственность какая на него ложится! Ого-го-го, он еще покажет, на что он годен!
Медленно и в полном молчании спускаются в долину Фаризат с Азаматом. Лошади идут шагом. Вечереет.
Длинные тени всадников ложатся на дорогу. Каждый думает о своем.
Мысли у Фаризат невеселые. Вспоминается, как совсем недавно, вручая ей переходящее Красное знамя, Батыр Османович хвалил ее, ставил в пример другим... «Посмотрите,– сказал он тогда,– на эту девушку – все у нее спорится, и работа и учеба... В будущем году она закончит заочно зоотехническое отделение сельхозфакультета в университете. Всем бы так жить, как она!..» А теперь? Недаром нартская пословица гласит: не раскрывай рта, раскрой лучше глаза... Давно пора было трезво оценить свои силы. Что теперь скажет о ней Батыр Османович? Почему ее мысли все время возвращаются к этому человеку? Надо, наконец, признаться себе: она не может жить, не видя его, не думая о нем... Кто он ей? Никто. Немолодой, семейный человек... Но разве в ее мечтах есть что-нибудь плохое, нечистое? Его имя свято для нее... Не нужно думать об этом, не нужно. Вдруг Азамат догадается, прочтет ее мысли! Лучше броситься вниз головой вон с той высокой скалы, чем знать, что кто-то раскрыл ее тайну... Забыть, забыть о нем и поскорей. Но как забыть, и разве это в ее власти? Старые люди говорят: болезнь влетает в печную трубу, а уходит – через игольное ушко...
