Текст книги "Горящие сердца"

Автор книги: Жанакаит Залиханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

6. ЛАРИСА И ДРУГИЕ

Адемей молит небеса о том, чтобы продержались осенью солнечные дни. Несмотря на все его заклинания и мечты, дуют холодные ветры и льют дожди. Осталось неубранным некоторое количество сена. Немного, но осталось. И, как будто назло Адемею и Салиху, – у их зимнего пастбища.

– Ничего, Салих, – бодрится старый чабан. – Это нам испытание. Но мы его выдержим.

Салих огорчен сверх меры. Он краснеет и бледнеет при мысли о нескошенном сене.

– Сена не будет – ничего и не получится, как ни старайся.

– Получится. Будем сено беречь, на пастбище подножного корму пока хватает.

Адемей выходит из коша. Салих за ним: не случилось ли чего с отарой. Вроде бы ничего не слыхать, только дождь льет себе да льет, как из ведра. Вокруг овчарни, по временам отряхиваясь, ходит бдительный Бёрюкес. Чабаны возвращаются в кош, усаживаются поближе к очагу.

– Просвета не видать, Салих?

– А! – машет рукой Салих. – Небо, наверное, прохудилось, я такого ливня в жизни не видал.

– Да, не вышло по-нашему. Жаль!

– А знаешь, Адемей, о чем я думаю?

– Скажешь – буду знать.

– Такие овцы нам не годятся.

– Это почему?

– Потому что они не для наших гор.

Адемей не отвечает. Делая вид, что поправляет поленья в костре, он пытается сообразить, к чему клонит Салих. Непонятно, чем овцы не хороши. Наконец старик решается высказать свое недоумение вслух:

– Как это не годятся для гор?

Салих обхватывает руками колени и тоже некоторое время молчит. Потом говорит негромко:

– Конак побывал в Москве и с тех пор каждый разговор, к месту и не к месту, начинает словами «Когда я был в Мескуа...» Вот и я съездил на курсы в Нальчик и все вспоминаю, что я видел там.

– Да брось ты! Чего стесняешься, я над тобой смеяться не стану. Ты парень знающий, не то что я.

– Наши овцы степной породы. Для степи они хороши. И приплод дают большой, и шерсти много, и сами здоровые, когда живут там. А у нас погода неустойчивая, много дождей. Почва каменистая. От сырости у овец преют копыта, они их легко сбивают об камни, хромать начинают, истощаются. В ранки грязь попадает, всякая зараза. От таких животных ни приплода, ни шерсти, ни мяса. Вот я и говорю, что овцы наши не для гор.

Адемей и сам все это знает. Хромых овец хотели летом содержать отдельно. Намучились с ними так, что вовек не забудут. Траву рвали для них руками, косили по склонам холмов, листья с деревьев собирали. Ветеринары с ног сбились. Труд не пропал даром, но хромых овец и сейчас немало.

– Веришь, Салих, я когда вижу хромую животину, душа болит! Хочется отвернуться и пройти скорей мимо, жалко очень. А какой выход?

– Выход, например, такой: перегнать отары на равнинные участки. Или надо разводить породу особую, горную.

– Первое, насчет равнины, я не одобряю, а второе не понимаю.

– Почему перевод на равнину не одобряешь?

– Там холодно зимой. Нужны теплые кошары.

– Построим.

– Сказать легко, сделать трудно, Салих. Да там и леса нет, строить не из чего.

– Отсюда привезем.

– Ну, джигит, это еще трудней!

– Эх, Адемей, и то нехорошо по-твоему, и это плохо. А что делать?

– Погоди, а что ты толковал еще-то?

– Что толковал? Что породу надо улучшать.

– Ну что же, это, может, и верно.

– Надо только породу умело выбрать. Чтобы была привычная к горам, с хорошей шерстью и плодущая.

– Бог мой, кто же станет против этого возражать, Салих! Ты только отыщи такую породу, а уж все прочее я могу взять на себя.

– Надо с зоотехником посоветоваться. И с Азаматом. Только ты, Адемей, не противься.

– Нет, зачем? Только не говори, что надо с гор уходить, мы едва здесь наладили все.

Поговорили они до полуночи. А дождь все лил. Салих то и дело выходил посмотреть на овец – как они там.

Дождь стих только к утру. Адемей уловил это своим чутким ухом: редкими стали удары дождевых капель о крышу. Старик хотел было встать, но чуть не вскрикнул от боли – так вступило в поясницу. Адемей потянулся за буркой и тут заметил, что постель Салиха пуста. «Наш пострел и тут поспел», – подумал старый чабан не без чувства благодарности к молодому напарнику, а потом, держась за поясницу, вышел из коша.

Холодно, все кругом напиталось водой. Идешь по траве, под ногой хлюпает, как будто ручей переходишь вброд. Подымая лапами брызги, бежит к Адемею Бёрюкес. Пастух ласково треплет пса по мокрому загривку.

– Как отара, Салих? – спрашивает Адемей подошедшего товарища.

– Все в порядке, Адемей!

– Ну, слава аллаху! – Адемей запрокидывает голову и долго смотрит на небо. – Погода вроде налаживается, а, Салих?

– Подождем до вечера, тогда будем говорить, – улыбается Салих.

– Это верно.

Бёрюкес с лаем несется вниз по тропе. Уж не своих ли кого завидел? Нет, это он лает на каких-то незнакомых людей, что идут мимо по дороге.

Осенние дожди поломали и планы строителей ГЭС, особенно туго пришлось тем, кто работал на канале, – укладывать камень и бетонировать в дождь невозможно. На других участках было легче. Асхат же места себе не находил при мысли о том, насколько пострадает порученное ему парткомом дело. Строители канала в соревновании все время шли впереди, теперь как бы не отстать. Не болела душа у одного лишь Шамиля, он полеживал себе на койке, покуривал да прикладывался к бутылке. Чего волноваться понапрасну – дождь есть дождь, его переживаниями не остановишь.

Едва погода прояснилась, бригада Асхата двинулась на канал.

– Дружней, братцы, не то прокладчики труб перегонят нас! – подбадривает ребят Асхат.

– Не поддадимся! – за всех отвечает Башир. – На два часа после смены будем оставаться, наверстаем.

– А что? Так и сделаем, – подхватывает Хусей.

– Молодец, Хусей, даром что молодой строитель! – оборачивается к нему Башир и тут замечает Ларису, которая шагает рядом с Хусеем.

В рабочем комбинезоне она похожа на мальчишку, и это ей очень идет. Башир, а за ним и Шамиль присоединяются к Ларисе и Хусею. Некоторое время идут молча, но скоро Шамиль не выдерживает:

– Лариса, ты знаешь, что нынче работаешь со мной?

– Нет, не знаю. Хусей сказал, что я с ними буду работать.

– Верно, – это Башир вмешивается в разговор. – Раствор таскать – не женское дело.

Лариса смотрит на него с благодарностью, и взгляд ее красноречивее всяких слов, но Шамиль не отстает:

– Тогда мы с тобой вдвоем будем работать, а Хусей пусть таскает раствор.

Он просительно поворачивается к Баширу. Тот пожимает плечами:

– Это Асхату решать,

– А я на каменщика учусь, и от Башира не уйду, – улыбается Хусей.

– Подумаешь, велика наука! – кипятится Шамиль. – Как будто горцу надо учиться, как положить камень на камень.

– Камень на камень положить я и до прихода на стройку умел, а специальность – дело особое.

– Тут тебе не школа – работать надо! – Последние слова Шамиль произносит чуть ли не шепотом.

Но Башир слышит хорошо.

– Он не из тех, кто останавливается на полдороге! – бросает он возмущенно. – Чего ты о себе, заметим кстати, сказать не можешь.

Шамиль прикусил язык. Ларисе перепалка, видимо, не понравилась, она ушла вперед и теперь догоняет Асхата. Шамиль смотрит ей вслед. Хороша, ничего не скажешь! Откуда она, интересно! Хотя не все ли равно – ему нужна она, а не ее аул.

Асхат вежливо уступает Ларисе дорогу.

– Это ты, Лариса? Ну, как самочувствие?

Девушка не отвечает. Она немного смущена вниманием Асхата и мысленно сравнивает его с Шамилем. Небо и земля! Ничего похожего.

– Лариса! Тебя, я вижу, тоже думы разные осаждают, вроде как нашу стрекозу Ханифу? – смеется Асхат, и Лариса вздрагивает.

– Что ты говоришь, Асхат?

– Я спрашиваю, как твое самочувствие?

– Хорошо, спасибо!

– Ну и замечательно! Гляди-ка, мы уже дошли. Ты где хочешь работать?

– С Баширом.

– Правильно. Он у нас лучший комсомолец, ты сделала удачный выбор. Да не смущайся, я шучу. Работай, конечно. А где он?

– Я ему сама скажу, – торопливо говорит Лариса. Она боится, что их разговор с Асхатом услышит Шамиль.

– Ладно!

Работа на канале закипела. Хусей и Лариса помогают Баширу. До обеда Лариса подает камни, а Хусей носит раствор. После обеда они меняются ролями, а Шамиль, которому тоже приходится подносить раствор, цепляется к девушке:

– Что? Это тебе не в клубе на танцульке!

– Ничуть не трудней, – коротко отвечает она, продолжая работать.

«Гляди-ка, мала-мала, а сильная! – думает Шамиль даже с некоторой опаской. – Такая даст по зубам – искры из глаз посыпятся». Он молча стоит возле носилок, не замечая, что напарник уже взялся за ручки с другой стороны. Но Лариса не обращает на него никакого внимания. Башир давно заметил маневры Шамиля и теперь говорит как можно громче:

– Хусей, а Лариса лучше подавала камни, чем ты. Ее работой не испугаешь, не то что некоторых...

Шамиль понял, что это камень в его огород, и спешит уйти. Понял и Хусей и подхватывает шутку Башира:

– Между прочим, если бы не я, Лариса здесь сегодня не работала бы.

– Почему? – спрашивает Лариса.

– А потому, что это я просил комсорга и прораба, чтобы с нами были девушки. Хорошо я сделал?

– Как сказать! И хорошо, и плохо.

– Не понимаю.

– Хорошо, что меня перевели к вам, плохо, что ты раньше не догадался.

Хусей хохочет, а Шамиль, который в это время снова проходит мимо них, весь кипит. Хусей намеренно не замечает его злости и что-то шепчет Ларисе на ухо. Шамиль уже теряет всякое соображение и, вышагивая с носилками, твердит про себя: «Погоди, мальчишка, я тебя подкараулю вечером на узкой дорожке... Погоди!»

Подошел Асхат, взял у Башира мастерок, начал работу. Башир сменил тем временем Ларису – пускай отдохнет.

– Асхат, ты где учился на каменщика, а? – спрашивает Башир у комсорга.

– Да у тебя! – смеется Асхат. – Смотрел, как ты работаешь, вот и все.

– Один ноль в твою пользу!

Никто не заметил, как подошли только что приехавшие на машине Батыр и Сокуров. Баразов приехал узнать, как идут дела на стройке, в чем нуждаются строители. Вначале никто ни о чем не спросил. Но вот Баразов остановился возле Шамиля, который размешивает раствор:

– Ну, как дела, джигит?

– Пока неплохо. Спросите у начальников, – отвечает парень самодовольно.

– Они тоже так считают, – говорит секретарь и задает Шамилю тот же вопрос, что и другим: – Нуждаетесь в чем-нибудь?

– Да.

Все насторожились, а больше всех Асхат.

– В чем?

– Да вот, сигарет здесь не продают, а надо бы.

Сокуров и Асхат переглянулись, а Батыр сказал сухо:

– Это дело простое. У вас много курящих? – спрашивает он на этот раз у Асхата.

– В общем-то, нет, немного.

– Да что там – немного? – вмешивается Башир, обозленный тем, что Шамиль лезет с пустяками к занятым людям. – Раз-два и обчелся, человека четыре и курят-то.

Батыр улыбается ему.

– Ну вот. А таких вещей, которые мешали бы работе по-серьезному, нет ли?

– Таких нет, – отвечает Шамиль.

– А развлечения? Газеты, журналы у вас есть, я знаю. А кино?

– Раньше редко давали, а теперь часто.

– Раньше! Раньше здесь и строительства не было. – В голосе Батыра легкое раздражение. – Не о том, что раньше было, речь идет, а о нынешнем дне.

Он поворачивается к Асхату, который об одном только и мечтает, чтобы секретарь скорее отошел от Шамиля.

– Асхат, ты больше здесь или на других участках, с другими ребятами, бываешь?

Вместо Асхата отвечает Сокуров:

– Везде успевает, Батыр Османович. Это так случилось: дожди шли, участок невольно попал в отстающие, пришлось Асхату здесь закрепиться на несколько дней.

– А сколько у вас комсомольцев?

– Сорок шесть.

– Большая сила!

Втроем они прошли чуть дальше.

– Девушка эта – комсомолка? – интересуется Батыр.

– Да.

– Хорошо, отлично! Надо постараться, чтобы после окончания строительства она осталась здесь на работе. А в ближайшие дни подобрать людей, которых направим на монтажные работы. Это должны быть лучшие из лучших.

– Сделаем, Батыр Османович,– отзывается Сокуров.

– Из этой бригады надо было бы взять Башира, Хусея, Ларису, – предлагает Асхат. – Все трое комсомольцы, с десятилеткой...

К вечеру похолодало, и сильно, но ребята этого не замечают, работают с увлечением, и Сокуров радуется, глядя на них.

– С такой молодежью мы любой план выполним, товарищ секретарь.

– И на всех участках так дела идут?

– Да не хуже, если не лучше, – отвечает с гордостью Асхат.

Батыр задумался.

– Да, чуть не забыл, – вдруг спохватывается он. – Как Малкаров работает?

– Неплохо.

– А точнее?

– Точнее можно сказать, что работник он хороший, но несколько рассеян, не собран, – отвечает Сокуров.

Секретарь райкома вытаскивает свой видавший виды блокнот и крупно записывает фамилию прораба. Пряча блокнот, он спрашивает:

– А вы ничего не записываете, товарищи руководители? Я у вас обоих что-то блокнотов не заметил. Или память у обоих такая, что никогда не подведет? Дел-то много, так все и держите в голове до мелочей?

Асхат смутился, а Сокуров улыбнулся:

– Критика в точку, товарищ секретарь, обзаведемся блокнотами.

– Погода того и гляди испортится надолго, – обеспокоенно смотрит на предвечернее небо Батыр. – Надо все силы сейчас бросить на те работы, которые невозможно выполнить зимой. С людьми надо быть постоянно, вовремя приходить им на помощь. В райком звоните, если что нужно.

– Батыр Османович, бывает и нужно, но неловко как-то беспокоить. – Сокуров разводит руками.

– Когда Азамату требуются самые обыкновенные гвозди, он тут же звонит мне, – смеется Батыр. – Чего стесняться? Вы же не для себя просите. Впрочем, и по своим делам нечего проявлять ненужную застенчивость. Ну, до свидания! Ты, Асхат, старайся бывать на всех участках почаще. Надеюсь, теперь-то не придешь ко мне с тем, с чем в прошлый раз приходил?

Асхат густо краснеет. В прошлый раз – это когда он после первых дней работы на стройке, после первых, казалось, таких ужасных и непреодолимых трудностей в организации быта рабочих, кинулся в райком и просил, умолял Баразова освободить его от работы. Чем подводить райком и позорить себя, лучше сразу уйти.

Баразов тогда долго смотрел Асхату в глаза прежде чем заговорить.

– Трудностей испугался? – сказал наконец он тихо.– Если бы те, кто делал революцию, пугались трудностей и бросали свое дело, отказывались от поручений партии, не было бы революции. Ленин воспитывал в своих товарищах по партии стойкость, мужество, упорство в достижении цели. И они боролись за нашу сегодняшнюю жизнь, не отступая ни перед чем. А мы, выходит, что же? Не смогли сразу обеспечить рабочих жильем – бежать со строительства? О нас заботятся партия и правительство, о нашем народе, а мы откажемся пойти навстречу этой заботе? Нет, джигит, так дело не пойдет! – Батыр встал и твердо ударил ладонью по столу. – Без трудностей работы не бывает. Надо их преодолевать! – Последнее слово Батыр произнес по слогам.

Никогда не забудет Асхат об этом разговоре. И чем больше погружается он в свою работу, тем чаще вспоминает тот разговор с Баразовым, – секретарь райкома еще долго тогда толковал с ним, делился своим опытом. Работа на строительстве стала для Асхата вторым институтом, академией жизни...

Адемей спустился с гор в аул дня на два: помыться, белье сменить. Привел себя в порядок к вечеру, а наутро пошел пройтись, людей, как говорится, посмотреть и себя показать. Возле правления колхоза обычно собирались старики для ежедневной неторопливой беседы. На этот раз привычное течение разговора нарушил спор Ачахмата с Конаком. Адемей еще издали увидел, что эти двое пререкаются, а прочие внимательно следят за ними. Адемея даже заметили не сразу, а когда заметили – приветствовали радостно и горячо. Конак и Ачахмат обняли его.

– Ты совсем запропастился, – сказал Конак, доставая свою знаменитую трубку – подарок Асхата.

– Где там, мы все больше тут поблизости, не то что вы, в Мескуа побывавшие, – ответил на это Адемей с шутливой почтительностью, произнеся слово «Москва» так, как обычно выговаривает его Конак.

– Да, мы с ним только что об этом говорили и даже поспорили, – вставил слово Ачахмат.

– Ясное дело, у Конака никакой разговор без Мескуа не обходится, – продолжал Адемей. – «Я видел в Мескуа...» Вот и толкуй с ним.

– Ты, Адемей, смеешься. – Конак не спеша набил трубку табаком, поудобнее уселся на камне. – Но я, клянусь аллахом, видел в Мескуа баранов-производителей ростом, ну, можно сказать, с ачахматова двухгодовалого бычка. А шерсть? Поверишь ли, запустил я руку в эту шерсть, а она чем к корню ближе, тем золотистее.

– Бараны белые? – спросил Адемей.

– Белые.

– И длинная шерсть?

– Длинная. Как бы вам объяснить? Ну, с четверть длиной будет, пожалуй.

– Вот это да! – удивленно промолвил кто-то из стариков.

Адемей вспомнил недавний свой ночной разговор с Салихом.

– А на копыта ты, Конак, не посмотрел?

– Нет, а зачем? Копыта у всех овец одинаковые.

– То-то что неодинаковые, мы как раз об этом и думаем.

– Какая может быть разница?

– Такая, что не у всех пород копыта приспособлены для жизни в горах. На камнях наши овцы сбивают копыта, а в сырость они у них преют.

Старики словам Адемея немало удивились, даже Ачахмат пробормотал негромко, что шестьдесят, мол, лет чабанил, а такого, не знал.

– Ты когда, Конак, в аул приехал? – спросил Адемей.

– Вчера, как и ты. Сегодня хочу вернуться. Жду ребят, за фруктами послал.

– Сено-то как у вас? Заготовили много? Как выпасы?

– Сена много. Пять скирд больших поставили, спасибо колхозникам. Сено хорошее. Кормовой свеклы, силоса в бурты заложили тоже много. Кормов хватит, теперь все зависит от нас. Фаризат как стала заведующей, дела пошли на лад. Я такой дотошной в работе девки, ей-богу, за всю жизнь не видал, а она у меня, жизнь-то, долгая, как вы знаете.

И Конак важно выпустил из своей трубки целое облако дыма.

– Бросил бы ты это дело, дым, как от кизяка! – поморщился Адемей, отмахиваясь.

– Тоже скажешь – от кизяка. Знаешь, откуда у меня эта трубка?

– Купил, наверное, в Мескуа? – кольнул Адемей.

– Нет. Я таких и не видел там. Это Асхат, хороший наш Асхат привез мне.

– Привез бы чего-нибудь получше!

– Помилуй, что может быть лучше для такого старика, как я?

– Я к тому, Конак, и веду, что пора тебе бросать табак.

– Если мне бросить курить да работать, тогда ложись и помирай. Сто лет курю

– Ну это ты хватил лишку! – покачал головой Адемей.

– Сто не сто, а шестьдесят будет. С шестнадцати лет, как батрачить пошел, так и курю. Посчитай сам.

– Не спорь, Адемей, – снова вмешался Ачахмат. – Даже я не помню, когда он не курил.

Старики засмеялись.

– Ну что, веришь теперь? – И Конак поднялся со своего камня: подошли ребята, которых он посылал за фруктами.

Ребята нагрузили ишака и лошадь, на которой приехал пастух. Конак сел верхом и, погоняя перед собой осла, двинулся в путь. После его отъезда старики примолкли.

– Доброй души человек наш Конак, – сказал Адемей, которому хотелось возобновить общий разговор. – Без работы ни дня прожить не может.

– А ты, Адемей? И ты такой же, – отозвался Ачахмат, привычно по-стариковски опершийся подбородком на свой посох.

Открылась дверь почты, оттуда вышли Назир и Ариубат. Молодым людям надо было идти мимо собравшихся стариков. Назир, занятый мыслями о Вале, даже не заметил их, Ариубат же отчего-то застеснялась.

– Назир, пошли лучше по нижней улице.

Назир очнулся от своих размышлений. Сообразил, в чем дело.

– Азамата стыдишься? Ему до нас нет дела.

Ариубат покраснела. В самом деле, чего она стесняется? Она современная девушка! Что это, приверженность старому обычаю? Наверное. Только это хороший обычай – уважать стариков. Плохие обычаи следует забывать, а хорошие – беречь. Они с Назиром уже подошли к старикам. Азамата среди них не было, и Ариубат вздохнула с облегчением. Назир принялся здороваться со всеми за руку, начиная, как положено, с самого старшего – Ачахмата.

– Здравствуй, джигит, – приветствовал Назира в свою очередь Ачахмат, который любил парня за его сообразительность, открытый характер и почтительное отношение к старшим. – Посиди с нами, расскажи, что новенького слышно.

– Спасибо, отец! С удовольствием, но, может, Ариубат это сделает лучше меня? – И он посмотрел на девушку.

Адемей заерзал на месте. Неужели дочка усядется среди стариков и начнет растабарывать? Нескромно это, нехорошо. А может, и нет? Она грамотная, образованная. Должен образованный человек делиться с другими тем, что знает? Должен. Если больше некому... А здесь Назир стоит, пускай лучше он... Адемей чуть было не вскочил с места, да опомнился и сделал вид, что просто устраивается на камне поудобней.

– Ты, Назир, у нас лучший рассказчик, – поспешил он похвалить почтальона. – Вот ты и растолкуй нам, какие там на свете дела.

Назир больше не стал отнекиваться. Рассказал о том, что прочитал в газетах.

Ачахмат сидит с приоткрытым ртом – так внимательно слушает рассказ. Адемей старательно обстругивает ножичком поднятую с земли щепку. Ариубат следит за движениями рук отца, будто бы он делает что-то важное.

Ачахмат вздохнул.

– Аллах милостивый, если бы мой отец и его ровесники могли увидеть нашу жизнь! Не поверили бы своим глазам. Велика твоя сила, аллах, но ум Ленина оказался сильнее и дальновиднее. Ничего бы я не просил у аллаха, кроме одного: чтобы все, кто умер в нищете и бесправии, воскресли и увидали, как мы теперь живем.

Ачахмата слушали серьезно, но Назир и тут не удержался от шутки:

– Я угадал твое тайное желание, Ачахмат. Ты просто захотел повидать своего отца под благовидным предлогом.

– Хотел бы и этого! – Ачахмат погладил белоснежную бороду. – Ты веришь, однако, в загробную жизнь, Назир?

Назир замешкался с ответом, но обидеть молчанием самого старого в селении человека нельзя, и он сказал:

– Сам я ее не испытал, Ачахмат. И спросить было не у кого, никто еще с того света при мне не возвращался.

– Я потому спрашиваю, – продолжал Ачахмат, – что думаю иной раз, а не видят ли они нас оттуда?

– Кто знает! Наверное, хорошо им там, если никто не вернулся.

– А ну тебя! – махнул сердито рукой Ачахмат. – Вот уж поистине Тойчу-улу.

Дед Назира, как говорили в ауле, был большой любитель ходить на свадьбы. Такого человека называют Тойчу – любитель пиров. А Тойчу-улу значит – сын любителя пиров. Прозвище считалось немного обидным, но Назир на него не обижался, хоть был не сыном, а внуком Тойчу.

– Ачахмат, моего деда не зря так прозвали, он и вправду любил погулять на веселых свадьбах. Но если есть такие, кто этого не любит, скажи мне, их самих-то любит ли кто?

– Правда твоя, Назир. Человек должен любить радость и веселье. – Ачахмат поднялся со своего места, взглянув на запад. – Да пошлет нам аллах побольше радости. Прощай, чуть на молитву я не опоздал.

Ариубат в разговор не вмешивалась; слушая Назира и Ачахмата, думала о том, что означает имя Ачахмат. Это же два слова, соединенные вместе – Ач и Ахмат. Ахмат – просто имя, а слово «ач» значит «голодный». Может, не зря отец дал сыну такое имя в старину? А что если бы умершие могли возвращаться к жизни через пятьдесят или сто лет? Все казалось бы им необыкновенным...

– Пойдем, Ариубат, а? – окликнул девушку Назир.

– Я тебя жду, между прочим, – отвечала она. – Давай, Назир, проведем вечер для молодежи о... ну, просто о жизни – предложила Ариубат, когда они уже шли вместе с Адемеем по улице.

– Не понимаю.

Ариубат рассказала, о чем она думала. Адемей с Назиром рассмеялись.

– Вот она о чем, оказывается, раздумывала! – сказал Адемей. – То-то я гляжу, притихла.

– А я решил, что она от кого-то прячется. От Азамата, например, хоть его там и не было.

Ариубат снова покраснела.

Шутка Назира разбередила душу Адемею. Несерьезно все это получается. Надо решать, на что ж это похоже? Может, Азамат раздумал? Слухи далеко разлетелись, а как до дела, то и шепота не слыхать. И спрашивать неудобно, как будто он навязывает свою дочь. Если бы Ариубат с Асхатом поженились, Адемей был бы только рад. Асхат – хороший парень, очень хороший! Скромный. Это Адемей ценит больше всего.

Назир и Ариубат тем временем договорились о вечере.

– Тут нужен лектор очень знающий, – сказал Назир.

– Попросим в райкоме партии.

Ариубат хотелось, чтобы Батыр Османович тоже приехал на такой вечер. И Асхат. Только сама она Асхата уговаривать не станет. Пускай Назир позвонит, а она поговорит тоже, после него. Назир ведь все знает... Удобно ли беспокоить Баразова? Привыкли уже по любому поводу к нему обращаться. Как тогда Назир Азамату во время его телефонного разговора с Батыром Османовичем возьми да шепни на ухо: «И гвоздей попроси». Тот, не сообразив хорошенько, – бух в трубку! Вот смех.

Назир сказал уверенно:

– Пришлют лектора, конечно. Даже из самого Нальчика. Слушай, Адемей, а как там Салих? Выполняет свое обещание?

– Которое на комсомольском собрании дал? Выполняет, конечно, он не какой-нибудь болтун, работает, можно сказать, сверх сил. Я подымусь в горы, а он должен сюда прийти. С Батыром ему надо повидаться. Салих – боевой парень!

– А зачем в чабаны плохого посылать? – сказал Назир.

Тут встретился им Ахман, крайне недовольный, как видно, этой встречей.

Назир протянул было руку, но Ахман сделал вид, что не замечает этого.

– Можешь радоваться! – обернулся он, и глаза у него сверкнули злостью. – Теперь и меня выжил из аула.

– ..Назир, что это с ним? – недоумевал Адемей. – Проскочил мимо, злой, как пес, который норовит куснуть исподтишка.

– А, он всегда такой!

– Злится за то, что на собрании было, – сказала Ариубат.

– Может, и так.

– Тебя вчера искал Кичибатыр.

– Зачем?

– Не знаю.

– На будущей неделе состоится сессия Совета. Наверное, в связи с этим. Ладно, зайду-ка я к нему в партком.

Назир попрощался. Адемей с дочерью пошли дальше, домой.

Кичибатыр обрадовался Назиру.

– Слушай, где тебя носит? Исчез, как дым.

Назир смутился, припомнив свои приключения. На мгновение показалось, что Кичибатыр все знает.

– Здравствуй, товарищ секретарь! Говорят, я тебе понадобился, вот пришел.

– Вижу, что пришел. – Кичибатыр пожал руку Назиру. – У нас только что закончилось заседание парткома, а ты нам нужен был. Решили мы Ахмана освободить от работы, а в будущую среду – сессия.

Так вот почему Ахман злой! Назиру стало неловко.

– Кичибатыр, а может, не стоило торопиться с освобождением от работы? Дать время одуматься?

– Нет. Это вы на комсомольском собрании не довели дело до конца.

– Как это?

– А так. Он запустил руку в карман к народу, а вы решили ограничиться критикой по его адресу. Тут не критика нужна, а оргвыводы.

– Мне кажется, мы правильно поступили...

– И напрасно тебе так кажется! Он собрал налог и пропил деньги.

– Не так уж много денег.

– Сегодня немного, а завтра больше. Да и не в том суть. Конечно, надо верить людям, но человек, способный присвоить общественные, народные деньги, – плохой человек. Да и сказать по правде, должность он занимает такую, с которой любая грамотная девушка справится. А он, здоровый бугай, сидит и справки выдает. Райком не раз указывал на это, мы вовремя не прислушались, а теперь приходится краснеть. Ты не спорь, Назир, а лучше подумай, кого на его место предложить.

– Лучше всех Ариубат.

– Лучше-то лучше, а как бы не вышло хуже. Она хорошо справляется со своей работой, Батыр Османович очень хвалил ее на бюро.

– Можно Фаризат, только тогда на ферме кто?

– Да, ферма – участок ответственный. А Ханифа там не справится?

– Не знаю. Только мне кажется неудобно: отец председатель колхоза, а дочь заведует фермой.

– Пустые опасения, перестраховка. Согласится ли она?

– Думаю, да. Надо только с Азаматом посоветоваться.

– Ладно! Пошли к Азамату, – предложил Кичибатыр.

Азамата на месте не было, они вернулись в кабинет секретаря.

– Только что был здесь, куда он успел сбежать? – посетовал Кичибатыр, усаживаясь за стол.

Стол еще хранил следы только что закончившегося бурного заседания. Вот на этом месте, видно, и сидел Азамат, – он имеет привычку, когда волнуется, скручивать в трубочку уголки газет. А если с ним не соглашаются, может и порвать.

– На стройку надо направить трех комсомольцев. Вот и пошлем Ахмана в их числе, – сказал Кичибатыр.

Назир понял, что вопрос решен.

– Ты знаешь, Кичибатыр, я не могу об этом поговорить с Ахманом.

– Почему?

– Только хуже будет. Я над ним часто подшучивал, он сейчас обозлен, зачем это?

– Ладно, я сам поговорю. А с Азаматом до среды обязательно надо обсудить все.

Кичибатыр взял со стола ручку и задумался. Назир смотрел на секретаря, на знакомые полоски орденских планок у него на груди. Два ордена боевого Красного Знамени... Один за мужество в битве под Москвой, другой – за взятие в плен немецкого офицера. И медаль «За победу над Германией» – ею Кичибатыр очень гордится. Много времени прошло, но рассказывает он о тех днях каждый раз с волнением.

– Ты, Назир, – заговорил Кичибатыр, выводя на бумаге имя Фаризат, – проверь работу клуба, не забудь.

– Клуб работает хорошо, сам знаешь.

– Чтобы он и в дальнейшем так работал.

– Ясно.

Назир попрощался и ушел. Он шел и думал о Вале. Где-то она теперь? И что сказал ей о нем Борис Петрович? Эх, судьба, судьба, разлучила ты нас! А он-то, слепец, никак не мог понять Валю! Не знает человек своего будущего до конца, так, чтобы все как на ладони... Может, это и хорошо, иначе жить было бы совсем неинтересно. Или страшно, если тебя, например, ждет автомобильная катастрофа. Но было бы очень здорово, если бы он, Назир, хоть в одном случае обладал даром предвидения, – знал бы, что Валя приедет в аул. Как бы он ждал ее! Смотрел бы весь день на дорогу... Что поделаешь, судьба решила иначе... Но, честное слово, надо эту самую судьбу покрепче взять в свои руки!