Текст книги "Корабль палачей (Романы, повести, рассказы)"
Автор книги: Жан Рэй
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)
Глава III
Визит к графу Бодуэну де Вестенроде
В это время улица Труа Трефль в Линленхэме была одной из самых длинных. Несмотря на некоторое однообразие, она высоко ценилась любителями старой архитектуры за многочисленные столетние фасады. К сожалению, недостаточно хозяйственные коммунальные власти позволяли им разрушаться, не заботясь о реставрации замечательных памятников архитектуры.
Знатоки старинной архитектуры, не колеблясь, признали бы самым красивым здание, на гребне крыши которого находился флюгер в виде парусного судна. Но само здание было таким дряхлым, его облик был таким унылым, что так называемые знатоки отворачивались после первого же взгляда, задаваясь вопросом, как можно было довести до такой стадии разрушения эту жемчужину старинной архитектуры.
Ставни из черного дуба на окнах, потрескавшиеся и щелястые, едва держались на ржавых петлях и не защищали оконные стекла, впрочем, уже давно выбитые.
Северо-западный ветер мог стараться, сколько угодно, фрегат оставался неподвижным на ржавой оси, постоянно указывая своим бушпритом одно и то же направление. Дверной порог был сильно изношен, и в поднимавшейся к дверям крутой высокой лестнице отсутствовала верхняя ступенька, что заставляло визитера – буде такой находился – проявлять чудеса акробатики.
Но давно никто не пытался подергать ржавую цепочку звонка или постучать фигурным молотком в источенную древоточцами дверь.
Изредка, обычно в сумерки, преимущественно в пасмурную дождливую погоду, дверь, усеянная шляпками гвоздей, открывалась, чтобы пропустить сгорбившегося мужчину, передвигавшегося по улице неуверенными шагами, со взглядом, опущенным на землю под ногами. Он заходил в жалкую булочную, освещавшуюся тусклой масляной лампой, чтобы купить хлеб из смеси ржаной и пшеничной муки. Потом в соседних лавчонках, таких же убогих, он покупал всегда одну и ту же еду: копченую селедку, кусок дешевого сыра и луковицу. Раз в месяц к этим покупкам добавлялось полфунта дешевого табака. Обитатели Линденхэма провожали его взглядом, в котором жалость смешивалась с уважением, потому что это был граф Бодуэн де Вестенроде. А благородный человек всегда остается благородным, даже если он одет в потрепанный редингот и туфли, зачерпывающие дождевую воду из лужи отставшей подошвой, словно уличная собака языком. Только коммунальный секретарь мог бы подтвердить, что граф принадлежал к фламандской аристократической семье, к сожалению, давно угасшей, и что он переехал в наш город из Руана много лет назад, чтобы вступить во владение домом с фрегатом, доставшимся ему по наследству от дальнего родственника, шевалье Жиля де Кейзера.
Соседи знали только то, что он никого не принимал, никого сам не посещал и жил очень бедно. При этом он не влезал в долги и никому не причинял неприятностей. Он оплачивал свои налоги в коммунальную кассу столь же пунктуально, как хороший банк. Никто не мог сказать, сколько ему лет, даже коммунальный секретарь, потому что немногие удостоверяющие его личность бумаги не содержали сведения о дате его рождения, дате, о которой, впрочем, власти никогда не считали необходимым поинтересоваться.
Одни были уверены, что он далеко перевалил за семидесятилетний рубеж, другие считали его гораздо более молодым, но рано состарившимся. Постепенно горожане привыкли к его присутствию, к его бедному облику, к ветхости его особняка. И когда общественность начала обсуждать вопрос о его психическом здоровье, а самые грубые даже стали называть его сумасшедшим, через некоторое время о нем оказалось сказанным все, что только можно было сказать, и разговоры о графе прекратились сами собой.
Однажды тихим июльским вечером граф сидел в единственной пригодной для жилья комнате своего архитектурного чуда, заканчивая скромный ужин, состоявший из ломтика хлеба без масла и кусочка высохшего сыра.
Запив еду глотком воды и набив табаком почерневшую трубку, он устроился перед окном, выходившим в сад, из которого можно было увидеть виртуозную пляску мошкары и дикие виражи ласточек.
Он оставался у окна до наступления ночи, когда летучие мыши сменили птиц.
Когда в трубке сгорела последняя крошка табака, граф встал и, после некоторого колебания, зажег свечку за четыре су. Потом он открыл дверцу углового шкафа и достал письменный прибор, давно вышедший из моды, но способный вызвать зависть у собирателя древностей.
Шкафчик был заполнен пыльными, пожелтевшими бумагами, в которых граф долго копался. В конце концов он обнаружил то, что искал: дагерротип с изображением дамы, одетой по моде 1840 года.
Некоторое время он с волнением рассматривал фотографию; в неверном свете свечи он с трудом разобрал тонкую строчку выцветшей надписи.
«Аделаида Матильда Мария-Антуанетта де Вестенроде, урожденная Поре де Блоссевиль», – прочитал он вполголоса.
– Моя дорогая бабушка, – с почтением произнес он. Похоже, он привык разговаривать с самим собой, ведь в длинных монологах такого одинокого человека, как он, нет ничего необычного.
– Отец часто рассказывал мне о том, как семья Блоссевилей попала во Фландрию. Эти французские аристократы были убежденными роялистами. На протяжении ста дней после возвращения Наполеона с острова Эльба они, не колеблясь, последовали за Луи XVIII в Гент.
Они нашли убежище у графа де Вестенроде, а когда 8 июля 1815 года король Франции вернулся в Париж, малышка Аделаида де Блоссевиль, которой было всего десять лет, осталась в семье гентских друзей ее семьи. Через шесть лет она вышла замуж за старшего сына графа де Вестенроде… Моего деда…
Он нежно погладил пожелтевшую фотографию.
– Какой милой дамой были вы, бабушка! Такой спокойной, такой мудрой! Я мог часами находиться возле вас, не говоря ни слова и чувствуя себя глубоко счастливым…
Он помрачнел, и печальный свет залил его лицо.
– Перед смертью вы передали мне шкатулку, в которой лежали старая книга и камень. Он попал к вам издалека, из Гренландии, где умер ваш двоюродный брат и друг детства, знаменитый французский мореплаватель Жюльен де Блоссевиль. Передал вам шкатулку один из членов его команды. Я знаю, что в находившихся в ней двух предметах, казалось бы не имеющих никакой ценности, содержится страшная тайна, которую отныне должны были хранить члены семейства Блоссевилей.
Увы, бабушка, у меня украли эти предметы! Несмотря на то что они были спрятаны в месте, недоступном для воров. Кто мог догадаться о тайне, заключенной в этой книге и этом камне в нашем маленьком городке, таком банальном, как Линденхэм! Только такой человек, как этот гениальный мерзавец Пранжье! Да обрушатся все несчастья на этого высокомерного типа!
Я совершенно случайно узнал, что он недавно приобрел судно, получившее название «Дорус Бонте», и бросился к тайнику. Мои сокровища исчезли!
Граф выдвинул секретный ящичек, в котором открылось множество стопок луидоров.
– Это золото французских эмигрантов, но я никогда не смог установить его законных обладателей! Мои поиски, сопровождавшиеся сожалениями и угрызениями совести, продолжались много лет. А теперь… То, как я собираюсь использовать это золото, возможно, сотрет тяжелый грех, превративший меня в дряхлого старика. Как вы считаете, бабушка?
В комнату через разбитое окно проник и распространился тонкий аромат ломоноса. В далеком лесочке принялся пробовать голос соловей.
– Это и будет ваш ответ, бабушка?
Нет, ответом оказался приглушенный звонок, раздавшийся в коридоре ветхого особняка.
Граф Бодуэн даже вздрогнул от неожиданности.
– Звонок входной двери!.. Боже мой! Сколько лет я не слышал его!
Неуверенными шагами он пересек столовую и прошел коридором.
– Кто там?
– Человек, который хочет вам добра! Откройте!
– Я предпочел бы, чтобы сначала вы назвали себя, – сказал граф.
Неизвестный ночной посетитель некоторое время молчал, очевидно, обдумывая ответ.
– Мое имя Тейрлинк, Ивон Тейрлинк. Оно говорит вам что-нибудь?
– Нет, не говорит ничего!
– А имя Ансельм Лемуэн?
Граф де Вестенроде вскрикнул от неожиданности и поспешно отворил дверь. В дверном проеме вырисовывался силуэт высокого широкоплечего мужчины. Коротким движением он снял шляпу.
– Я могу войти?
Не говоря ни слова, граф схватил гостя за руку и поспешно провел его в столовую.
– Значит, вас прислал Ансельм Лемуэн? – спросил он дрогнувшим голосом, усадив гостя в единственное уцелевшее в помещении кресло. – Значит, Ансельм Лемуэн еще жив?
– Ему сейчас восемьдесят два года или даже немного больше. Но это, как и прежде, человек из высококачественной стали, способный выпивать пинту бренди каждый день, который ему дарит Всевышний.
– Как вы познакомились с ним?
– Мне не нужно было с ним знакомиться – это мой дед!
– Значит, вы фламандец!
– К тому же гражданин Гента! Но что в этом удивительного? Моя мать вышла замуж за Криса Тейрлинка, капитана судна «Прекрасная француженка», имевшего на тот момент в качестве порта приписки Руан. А моя мать была дочерью старого Ансельма.
– Руан! – пробормотал граф Бодуэн, постепенно приходящий в себя от потрясения.
Ивон Тейрлинк продолжил поражать слушателей неожиданными новостями:
– Несколько дней назад один из членов коммунальной администрации Руана посетил моего деда и сообщил ему, что им интересовался гражданин Линденхэма, города во Фландрии.
– Черт возьми, ничего не понимаю! – возмутился дед. – Лучше скажите мне, где находится этот Линденхэм?
Чиновник ответил, что он получил телеграмму с просьбой предоставить информацию от некоего графа де Вестенроде.
– Постойте, – задумался дед. – Вестенроде… Кажется, это имя мне знакомо. – Немного подумав, он неожиданно выругался, потом схватил чиновника за воротник и приказал немедленно отправить мне телеграмму следующего содержания:
«Немедленно приезжай!»
Поскольку я уволился с работы три недели назад, я решил, что вполне могу потратить немного времени на прихоти деда. Но тот не дал мне ни минуты на передышку.
– Я нужен графу де Вестенроде! – рявкнул он. – Надеюсь, ты помнишь, что одна из дочерей Блоссевиля вышла замуж за некоего Вестенроде?
Когда я сказал ему, что не имею понятия об этом событии, он принялся осыпать меня ругательствами. Он не понимал, как можно быть таким тупым, что даже не слышать об этом браке?
– Немедленно отправляйся в Линденхэм, даже если он находится в Антарктиде! – продолжал громыхать дед. – И сделай все, что тебе прикажет сделать Вестенроде, даже если тебе придется спуститься в ад, чтобы оторвать хвост у дьявола!
Те, кто знаком с дедом Ансельмом, знают, что спорить с ним бесполезно, когда он что-то задумал. Поэтому я и оказался у вас. Мне действительно придется спускаться в ад? – поинтересовался Ивон со смехом.
– Все возможно, – ответил я, пожав плечами.
– Отлично! В этом случая я именно тот, кто вам нужен! Так решил дед. Кстати, вы знакомы с ним?
– Нет. Но моя бабушка часто говорила о нем. Теперь я тоже должен кое-что рассказать вам, если, конечно, это вас интересует. Боюсь только, что рассказ коротким не получится.
– Валяйте, – ответил моряк и устроился поудобнее в своем расшатанном кресле. Потом он набил трубку табаком.
– Кузен моей бабушки Жюльен де Блоссевиль вышел в море в 1833 году из Дюнкерка на бриге «Лийуаз» курсом на север. В соответствии с заданием он должен был наблюдать за французскими рыбаками, ловившими треску в исландских водах, и при необходимости помогать им. Но он прошел дальше к северу, достиг Гренландии и… Там ему удалось сделать крайне важные открытия, которые он не стал держать в тайне. Но ему прежде всего захотелось узнать об обнаруженном как можно больше подробностей.
Перед тем как вернуться к Исландии, он поручил своему подчиненному, наиболее достойному доверия, передать шкатулку моей бабке графине де Вестенроде, урожденной Поре де Блоссевиль, его кузине, которую он очень любил.
От Исландии Жюльен де Блоссевиль снова направился к Гренландии… С тех пор, несмотря на продолжительные поиски, никто никогда не увидел ни его, ни его фрегат «Лийуаз». И моя бабка была уверена, что он стал жертвой тайны, которую пытался раскрыть. Моряка, получившего задание передать послание моей бабке, звали Ансельм Лемуэн, и он жил в Руане.
– Понимаю, – заметил Ивон. – Таким вот образом все и складывается в нечто целое. Да, старина Ансельм по-прежнему живет в Руане. Тем не менее родился он в Дюнкерке, а поэтому гордо называет себя французом из Фландрии. Но, господин граф, нам нужно поговорить о ваших делах и выяснить, чем я могу быть вам полезен.
Их беседа продолжалась более часа, после чего Ивон сделал несколько практических выводов.
– В настоящее время в порту Дюнкерка есть судно, когда-то плававшее под голландским флагом. Сейчас его называют «Тонтон Пип» – это перевод на французский язык его первоначального названия[13]13
Название судна можно перевести как «Дядюшкина трубка».
[Закрыть]. И, если название и кажется забавным, судно тоже выглядит не совсем обычно. Я думаю, что оно столь же древнее, как и само море. И так же как и море, оно будет существовать вечно. Это шхуна довольно большого водоизмещения для судов этой категории. Житель Брюгге по имени Мартин Списсенс, явно наполовину свихнувшийся, купил его у какого-то английского арматора, когда тот собирался пустить шхуну на дрова.
Но случилось так, что купивший судно Списсенс получил наследство своей старой тетки. Как вы думаете, что он сделал с деньгами? Он всего лишь установил паровой двигатель на свою древнюю калошу. Забавно, не так ли? Когда вы увидите этот парусный пароход, вы схватитесь за живот от смеха. Но когда речь зайдет о его мореходных качествах, то выяснится, что «Тонтон Пип» способен играть с ветрами и издеваться над ураганами. Для Мартина Списсенса существует только север. «Остальная часть Земли меня не интересует», – говорит он. Я не знаю, чем он занимался последние годы. Он, разумеется, не станет продавать свое судно, этого плавающего монстра, но, возможно, согласится на его аренду. Немаловажно, что он имеет в своем распоряжении великолепную команду; я уверен, что он бросится мне на шею, когда я скажу, что готов быть помощником капитана.
Граф де Вестенроде пожал моряку руку.
– Итак, мы договорились, – заключил он. – Я во всем согласен с вами, но давайте не будем терять время. У вас есть жена?
– Да, конечно – это море!
– Я забыл сказать вам, что «Дорус Бонте» раньше носил имя «Ставорен»[14]14
Городок в провинции Фрисландия (Нидерланды).
[Закрыть].
Тейрлинк негромко свистнул, замолчал и замер с застывшим взглядом. Потом произнес:
– Капитан Холтема?
– Да, если моя информация надежна.
– Она вполне надежна. Я знаю это судно. Холтема уверен, что этот корабль – лучший среди лучших. Я не согласен с ним. Мне не нравится его бушприт в виде лопатки. С такой реей, если ветер окажется достаточно злобным, что нередко случается на севере, судно приобретает неприятную тенденцию к сильному крену. Конечно, паровой двигатель может нейтрализовать этот крен при условии быстрого изменения скорости вращения винта, а «Ставорен»… Простите, я хочу сказать «Дорус Бонте» на это не способен.
– А команда?
Тейрлинк пожал плечами:
– За исключением второго помощника Пьера Каплара, остальное – это сборище с бору по сосенке. Я не стану утверждать, что они плохие моряки, но, в любом случае, они самые отвратительные негодяи. Что касается Холтемы… Это житель Фрисландии, замкнутый, словно устрица. Я имею в виду, что его трудно заставить разговориться.
На этом собеседники распрощались.
– До встречи! Увидимся в Дюнкерке.
Ивон Тейрлинк обосновался в трактире, где несколько клиентов играли в карты, и заказал солидный обед.
«Я не стал бы клясться, что у глубокого севера нет от меня секретов, – подумал он, – но какого черта! Я же не новичок в этих делах! Я не знаю замыслы графа и не понимаю, почему он хочет преследовать старую калошу Холтемы… Он ничего не объяснил мне, и я ни о чем не стал его спрашивать. Может быть, он просто хочет удостовериться, не перевернулась ли Медвежья гора с ног на голову или не растаяли ли полярные льды!.. Но дедушка Ансельм так захотел, и не может быть и речи не послушаться его… Впрочем, это не мое дело».
В этот момент на столе перед ним оказался удивительно ароматный омлет с ветчиной и огромное блюдо с жареным картофелем. Поэтому Ивон Тейрлинк сразу же забыл про север и сосредоточился на стоявших перед ним яствах.
Глава IV
Красные резиновые перчатки
Бельфегор Пранжье вздохнул с облегчением, когда услышал три пронзительных вопля сирены буксира, которому было поручено сопровождать «Дорус Бонте» до выхода из порта. Он провел тревожную ночь, когда метался по каюте, выкуривая сигару за сигарой, словно турок. Каюта к утру была заполнена густым облаком синего дыма, в котором свет штормовой лампы терялся, подобно прожектору в тумане.
Теперь каюту заливал яркий свет июльского солнца, превращавшего свет фонаря в бледного светлячка.
Старик перечитал письмо. Потом, чиркнув спичкой, превратил его в пепел.
– Неужели я стану подчиняться этому старому безумцу! – проскрежетал он, злобно ухмыльнувшись. Потом он свирепо раздавил оставшийся от письма пепел. – Если бы я не был доктором Пранжье, я мог бы поверить в неизбежность справедливости, в проявление на земле божественного провидения. Но я прекрасно представляю, насколько все это глупо!
Несколько коротких рывков предупредили его, что судно отошло от причала. Матрос, принесший в каюту завтрак, сообщил, что судно не могло самостоятельно выйти в открытое море, так как машинисту не удалось развить в двигателе необходимое давление пара.
– Вот что бывает, когда начинаешь полагаться на эту чертову механику, – буркнул ученый. – Для меня существуют только паруса…
– Вы тоже плавали на парусниках, господин? – спросил заинтересовавшийся его словами матрос.
– На парусниках… Я? – подпрыгнул Пранжье, мгновенно взорвавшийся припадком гнева. – У вас хватает наглости расспрашивать меня, негодяй? Убирайтесь отсюда, и чтобы я вас больше никогда не видел!
– Настоящий динамит этот старикан, – проворчал матрос, выходя из каюты. – Я лучше стану ночным колпаком, но не буду прислуживать этому дракону.
Пранжье взглянул на свое отражение в зеркале. Желтое осунувшееся лицо, тусклые невыразительные глаза…
– Да уж, вот к чему мы вернулись.
Достав из кармана небольшую серебряную коробочку, он вытряхнул из нее себе на ладонь две синих пилюли и проглотил их.
Эффект от приема снадобья был настолько молниеносный, что он почувствовал сильнейшее головокружение и был вынужден сесть.
– Сердце… Ах, мое сердце…
Но чувство равновесия вернулось к нему очень быстро. Странная улыбка пробежала по его тонким губам, когда он снова всмотрелся в свое отражение в зеркале. То, что он увидел, едва не заставило его захлопать в ладоши.
С ним произошла удивительная метаморфоза. Исчезли глубокие морщины.
Благодаря прилившей крови, по бледным щекам разлился румянец. Глаза заблестели.
– Это снадобье способно омолодить человека лет на тридцать, а то и на сорок, – с восхищением отметил он, поглаживая серебряную коробочку и посмеиваясь от удовольствия. – К сожалению, это вещество крайне опасно, и если им злоупотребить…
Он сдул со стола пепел от сгоревшего письма.
– Мне нужно было принять эти пилюли вчера вечером, и тогда я смог бы избавиться от жуткого ощущения, что меня преследуют могущественные и таинственные существа. Но какое у них может быть могущество? – ухмыльнулся он, всматриваясь в свое отражение. – Могущество из прошлого? Глупости! Прошлое мертво, и все, что способно возродиться из него, чтобы терзать кого-нибудь, – это всего лишь химеры, бессильные тени!
Он поменял свой городской костюм на дорожную одежду из синего драпа, а вместо привычного цилиндра натянул на голову шерстяную матросскую шапочку. Переодевшись, он поднялся на полуют и с удовольствием принялся любоваться первыми волнами открытого моря.
Пьер Каплар, стоявший у руля, указал ему на широкую темно-синюю полосу на горизонте.
– Северное море! Скоро мы будем там!
– Прекрасное имя. Северное, Север… – промолвил ученый. – Оно завораживает, обещает что-то впереди…
Он медленно отошел от рулевого, пробормотав:
– О, Север! Значит, в Книге Судеб записано, что я, перед тем как умереть, смогу вырвать у тебя твою самую великую тайну!
Внезапно он заметил Гюстава Лемана, болтавшего на носу с младшим матросом Эме Стивенсом.
Скривившись, он проворчал вполголоса:
– Вот еще одна проблема, которую надо решить!
Потом он быстро повернулся и отошел, не позволив молодым людям поприветствовать его.
* * *
Стояла великолепная погода; поверхность моря была покрыта небольшими волнами Бриз оказался слишком слабым для того, чтобы парусник мог достаточно быстро продвигаться вперед, а поэтому пришлось запустить двигатель.
Капитан Холтема в сопровождении машиниста навестил доктора Пранжье, чтобы сообщить ему не очень приятную новость. Оказалось, что если поддерживать достаточное давление в котле, то для этого требуется расходовать кардиффский уголь в количестве, заметно превышающем расчетное.
– Чтобы скорее выйти в море, мы загрузили менее качественный уголь, который вылетает в трубу, словно дым.
– И что это означает? – спросил ученый.
– Что нам придется зайти в Абердин, чтобы пополнить запасы угля.
Господин Пранжье поворчал, но был вынужден согласиться.
– И много времени уйдет у нас на дозаправку углем?
– Потребуется целый день, потому что погрузка угля в этом порту обычно происходит крайне медленно. Кстати, на этот раз я постараюсь проверить качество угля перед тем, как погрузить его, – добавил Холтема.
Пранжье, поколебавшись, согласился с предложением капитана, с утра находившегося в прекрасном настроении.
Он с удовольствием узнал, что доктор Пранжье приглашает его к своему столу, и меню обеда обещает быть исключительным, как и положено у высокопоставленных особ.
Действительно, обед оказался на высшем уровне. Никогда еще в своей жизни капитан Холтема, привыкший к солонине и гороховому супу, не пробовал ничего подобного.
Было откупорено несколько бутылок великолепного шампанского, с кофе подавались лучшие ликеры, и все закончилось невероятно дорогими сигарами. Когда у доктора Пранжье появлялось желание, он умел вести себя, как весьма общительный собеседник.
Холтема, грубый житель Фрисландии не замедлил расслабиться немного больше, чем стоило. Польщенный вниманием такого достойного слушателя, он принялся рассказывать о путешествиях, в которых ему довелось участвовать.
Сначала господин Пранжье слушал разговорившегося моряка исключительно из вежливости. Но когда тот завел разговор о Крайнем Севере, он навострил уши.
Холтема прекрасно знал полярные моря, где он неоднократно охотился на китов или на тюленей.
– А вам приходилось бывать в Гренландии? – изобразив полное безразличие, поинтересовался доктор Пранжье.
– Еще бы! Однажды в тех краях нам довелось охотиться на стадо великолепных жирных «северных каперов»[15]15
Вероятно, морские млекопитающие семейства дельфинов, возможно, гринды, издавна являвшиеся объектом промысла в полярных морях. Местное население называет их китами.
[Закрыть]. Можете спросить у Пьера Каплара, что он думает об этих небольших китах, тем более таких откормленных, как в том стаде, на которое мы наткнулись. Мы гонялись за ними до Скорсби Зунда с координатами 25 градусов широты и 71 градус долготы. Они оказались слишком быстрыми для нас и скрылись в узком фьорде Харри Инлет, сыгравшим роль ловушки. Ах, если бы только видели, какая там началась бойня!
– Скорсби Зунд… Харри Инлет… – задумчиво пробормотал Бельфегор Пранжье.
– В этот день нас ожидало удивительное открытие.
– Вот как?
– Мы сильно отклонились к югу… Вы когда-нибудь слышали, господин Пранжье, о местности, называющейся «страна Блоссевиля»?
– Как вы сказали? – воскликнул доктор.
– Забавное название, действительно, Но, по-моему, я правильно произнес его: Блоссевиль.
– Вы правы, – сухо произнес Пранжье, – Мне доводилось слышать это название. Возможно, я когда-то встречал его в газетах.
– Очень странные места, господин доктор. Мы сошли на сушу, так как подумали, что можем встретить тюленей с отличными шкурами. Но нам не попался ни один тюлень. В то же время мы встретили группу гренландцев, очень похожих на эскимосов, но не относящихся к этой народности. Мы назвали их «каменными рожами», потому что их лица, как нам показалось, были словно высечены из камня.
Сначала они отнеслись к нам очень недоверчиво, но после того, как мы угостили их европейской едой, они стали вести себя почти дружелюбно, и с ними стало возможно общаться. Правда, договориться с ними оказалось довольно сложно. Мы плохо понимали их жаргон, в котором были перемешаны слова датского и французского языков, Да, действительно, даже французского! Они вскоре дали понять нам, что не хотят контактировать с иностранцами, а поэтому стали перемещаться с берега в глубь суши. Они отказывались от подарков, иногда даже относились к ним с презрением, как будто все это издавна имелось у них в изобилии. Впрочем, они относились к нам вполне доброжелательно, и чаще всего именно они делали нам подарки в виде больших кусков синей породы, судя по всему, имевших большую ценность. Когда они открывали перед нами свои кожаные сумки, мы с любопытством присматривались к сверкавшим в них кристаллам, вполне вероятно, драгоценным.
– Они не дарили вам эти кристаллы?
– Увы, не дарили. Мы быстро сообразили, что просить их об этом не имело смысла, хотя они, судя по всему, не считали большой ценностью эти сверкающие кристаллы. В то же время они ревностно скрывали от чужих взглядов обычную гальку, словно эти зеленовато-серые камни были настоящими сокровищами.
– Неужели они так ценили простую гальку? – задохнулся от волнения Пранжье.
– Да, обычную круглую гальку с прожилками зеленого и синего цвета. Однажды мне довелось рассмотреть один такой камень, но туземец, показавший его мне, категорически запретил прикоснуться к нему. Я уверен, что попробуй я нарушить этот запрет, и он тут же разбил бы мне голову. Я спросил его, что это такое. Мне не все удалось разобрать в его ответе, но я понял, что речь шла о веществе, позволяющем получить невероятное могущество, обеспечивающее простому смертному возможность исполнить любое его желание при условии, что он находился в соответствующем месте. Признаюсь, что я думал об этом годами, и могу сказать, что мои мечты были в чем-то странными, в чем-то пугающими, хотя в целом и не лишенными приятности.
Холтема почувствовал, что перебрал со спиртным, из-за чего говорил больше, чем хотел. Ему стало стыдно, он встал, коротко попрощался кивком головы и ушел. После его ухода доктор Пранжье долго оставался в задумчивости.
– Если бы этому цыпленку Леману когда-либо пришла в голову мысль использовать свою гальку… – пробормотал он.
Когда через несколько часов Холтема напомнил о необходимости бросить якорь в Абердине, Пранжье спокойно воспринял очередную задержку на целый день.
* * *
В эти годы Абердин считался самым гнусным портом Соединенного королевства. Возможно, что Лейт Уок, дорога длиной в несколько миль, связывающая порт Лейт с Эдинбургом, покажется вам еще более гнусной, чем Абердин Уок, но она, по крайней мере, является прямой и широкой, в то время, как вторая изгибается и петляет так, что любая змея подохнет от зависти.
Когда «Дорус Бонте» причалил к пирсу для погрузки угля, расположенному возле границы порта, Гюстав Леман, привыкший к исключительной чистоте Линденхэма, подумал, что никогда не видел подобной грязи и не дышал таким густым воздухом, насыщенным запахами смолы, гниющей рыбы и нагретого масла.
Несмотря на все отрицательные моменты, он не мог не признать, что издали город Абердин выглядел весьма живописно. Поэтому он попросил у господина Пранжье разрешения прогуляться по городу, каковое и было им получено.
Он хотел, чтобы его сопровождал Стивенс, но молодой матрос был занят и не мог оставить свою работу.
Каплар с беспокойством узнал об идее Лемана прогуляться по городу.
– Будь осторожен, мальчуган. Ты окажешься в лабиринте, где никто не сможет тебе помочь.
– Ну, я ведь могу немного болтать на английском, который выучил в школе, признаюсь, без особого удовольствия. Думаю, что смогу справиться с большинством проблем, которые могут возникнуть, – беззаботно отмахнулся Гюстав.
Жаркое июльское солнце обеспечивало несколько менее отталкивающий облик улочкам и тупикам прилегающих к порту кварталов.
Гюстав с удовольствием отправился на встречу с неизвестным. Домишки с острыми крышами, меланхолично наклонившиеся в разные стороны, напоминали декорации какой-то средневековой сказки. Его внимание привлекли многочисленные рыбаки, то и дело выгружавшие на набережную одну за другой корзины с мелкой пикшей и извивавшимися морскими угрями. Он долго стоял перед соблазнительной витриной булочной и не смог удержаться, чтобы не войти в нее, где купил несколько булочек с изюмом, посыпанных сахарной пудрой.
Темные таверны приятно пахли свежим шотландским пивом. Он смешался с толпой нищих и бездельников, толпившихся вокруг харчевни на открытом воздухе, где на углях жарилась рыба и бараньи котлеты.
Смеркалось, и кое-где вспыхнули газовые фонари. Гюстав решил, что пора возвращаться на судно, когда неожиданно понял, что заблудился.
Он попытался узнать дорогу у угольщика, сидевшего на краю тротуара и курившего трубку, но тот только покачал головой.
Очевидно, он не понял ни слова из школьного английского Гюстава.
Второй раз он испытал неудачу, когда попытался заговорить с бродячим торговцем, ужинавшим жареной камбалой возле своей тележки. Женщина в зеленой шляпе с шеей, обмотанной красной шалью, чистившая креветок на пороге своего дома, ответила на его вопрос одним словом, которого он не понял. Вероятно, это было ругательство, потому что собравшиеся вокруг мальчишки расхохотались и принялись показывать ему язык.
«Единственное, что я могу сейчас сделать, – это выйти на морской берег», – подумал он.
Оказавшись на берегу, он все равно не смог сориентироваться, хотя и видел мачты и трубы стоявших у причала кораблей над крышами низких домишек.
Бедняга явно не представлял, что порт в Абердине имеет большую протяженность, и он мог целый день блуждать по портовым улочкам, прежде чем окажется в нужном месте.
Было очень поздно. Несмотря на светлый июльский вечер, тени огромных ангаров погрузили набережную в густую темноту. Только кое-где ее нарушали редкие огни фонарей. К тому же набережная была совершенно пустынна. Все конторы давно закрылись, грузчики разошлись по домам. Ни одного ночного сторожа, ни одного вахтенного на борту причаливших к набережной судов. Можно было подумать, что Гюстав оказался в безлюдном, мертвом мире!
Внезапно Гюстав заметил тень, скользившую вдоль ангара; потом мелькнула вторая тень… Люди!
Он бросился к ним.
– Эй, господин! Господин!
Тени остановились. Гюстав подошел к ним, надеясь на помощь. Но прежде чем он открыл рот, сильный удар швырнул его на землю. И это был удар, нанесенный не кулаком, а дубинкой, и такой сильный, что он почти потерял сознание.
