Текст книги "Вексель Судьбы. Книга 1 (СИ)"

Автор книги: Юрий Шушкевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 39 страниц)

Спустя минуту, когда задыхающийся Алексей выбрался на отмель, неровный плеск доносился уже с отдалённой и тёмной части дунайского фарватера. Однако вскоре он затих, и вместе с ним окончательно погас неверный лунный светильник.

– Ханна! Ханна! – прокричал он несколько раз. – Ответь, что ты пошутила!

Не дождавшись ответа, удручённый Алексей в растерянности глядел на безмолвную речную гладь. Не зная, что предпринять, он вернулся на берег.

– Ханна утонула! Зачем она это сделала? – обратился он к Петре, как ни в чём ни бывало греющейся у огня.

Вместо ответа Петра молча пожала худыми озябшими плечами. Это необъяснимое равнодушие на миг воспламенило Алексея страстной ненавистью ко всему её существу – однако уже следующий взгляд на жалкое непропорциональное тело этой необъяснимо странной девушки с некрасиво выпирающими ключицами и разбегающимися в стороны худосочными грудями погасил прилив гнева. «Она никогда не утопится, потому что отсутствие намёка на красоту давно и навсегда примирило её с жизнью… Она вынесет всё, что ей предложат, и всех нас переживёт…»

Алексей постарался незамедлительно погасить клокочущие внутри себя чувства и вернуть самоконтроль. Как только это получилось, он расспросил у Петры про дорогу к пресловутой «поляне прощания» и подбросив в качестве благодарности немного дров в костёр, максимально быстрым в его положении шагом поспешил туда.

Минут через пятнадцать-двадцать он заметил за деревьями рассеянный электрический свет, а чуть позже услышал шум от каких-то работ и приглушённые голоса. Сойдя с тропы и попытавшись пробиться туда через густые заросли, он чуть не налетел на спрятанный в зарослях автоприцеп с установленной на нём цистерной, напоминающей бочку для кваса советского образца. Правда, цистерна таинственно переливалась новеньким хромовым покрытием и имела надпись ярко-красными буквами «Flammable. Butan»^[100].

В метрах двадцати за цистерной заканчивался лес и начиналась то самое оживлённое место, освещённое светом фонарей на высоких столбах. Вдалеке виднелись несколько мощных прожекторов, зажжённых пока вполнакала. С одной стороны поляны были установлены длинные столы с едой, к которым понемногу подходили люди в белых одеяниях. Растекающийся в во влажном туманном воздухе домашний запах горячего кофе, наливаемого из огромных термосов, будоражил и смущал душу предвкушением возможного отдыха.

На другом конце поляны Алексей обнаружил непонятную арочную конструкцию из блестящих металлических труб, возле которой копошились несколько человек в рабочих комбинезонах. Периодически некоторые из собравшихся у столов «патрициев» подходили к этому сооружению поближе и побродив или постояв там какое-то время, возвращались назад, чтобы продолжить ранний завтрак.

Обходя поляну со стороны леса, Алексей нашёл в траве оставленную кем-то тунику. Натянув её поверх своей изорванной и перепачканной одежды и сделавшись, таким образом, неотличимым от остальных, он смело вышел на поляну.

Чтобы избежать ненужных встреч, он стал осматривать металлическое сооружение издалека. Оно представляло собой спиральной конструкции помост, напоминающий знаменитую в своё время «башню Татлина», с небольшой огороженной площадкой наверху, на которую сбоку вела узкая прямоходная лестница. Ничего примечательного в этой конструкции не обнаруживалось, а задержавшись возле неё, можно было привлечь к себе внимание. Подумав об этом, Алексей ещё раз обошёл башню и попеременными галсами двинулся в направлении столов с бутербродами и кофе.

Однако на полпути ему пришлось вздрогнуть и замереть от ужаса – едва прикрытые по бокам зарослями травы, на земле стояли около полусотни открытых гробов с покойниками. То есть рассказы о предстоящем с рассветом сжигании мёртвых членов клуба, услышанные накануне, оказывались правдой.

Переведя дух и резонно рассудив, что в этом невесёлом месте можно малозаметно для присутствующих на некоторое время ещё задержаться, Алексей решил осмотреть приготовленные для сожжения трупы.

С печальным выражением на лице он медленно перемещался между рядами мертвецов, то и дело замедляя ход и временами останавливаясь, чтобы получше разглядеть некоторые из них. Поражала, прежде всего, необычность увиденного: вместо привычных деревянных гробов тела покоились на ажурных ложах, выполненных из тонких стальных трубок. По-видимому, все они были доставлены без одежды и лишь здесь накрыты по подбородок одинаковыми синими саванами с орнаментом из бледных звезд. От тел усопших исходил холод и запах формалина – по всей видимости, умирали эти люди в различное время, и до последнего момента их тела сохранялись в холодильнике.

Алексей надеялся увидеть какое-то подобие табличек или бирок с именами мёртвых или данными о том, кем они были, однако ни малейших следов идентификации обнаружить не удалось. Однако и предположить, что на «поляну прощания» свезли каких-либо случайных мертвецов, было недопустимо – хватало одного взгляда на их лица. На стальных одрах возлежали головы людей, когда-то наделенных могуществом и властью, привыкших распоряжаться и повелевать. При этом печать властности на женских лицах проявлялась даже заметно сильней, чем на мужских.

Алексей не мог не обратить внимания и на то, что несмотря на заморозку, покойники и покойницы выглядели дряхлыми и осунувшимися, в то время как живые члены клуба, невзирая на возраст, имели вид холёный и молодцеватый. Значит, действие хвалёных медицинских препаратов всё-таки имело свой предел и в момент кончины прекращалось.

Гробы были расставлены на земле в несколько рядов, и собиравшись развернуться, чтобы подойти к новому ряду, Алексей неожиданно остановился, вдруг увидев совершенно живое молодое лицо. Он немедленно узнал молодую черноволосую испанку, с которой накануне случился обморок и которую вместе с матерью он передал на руки врачам. «Бедная! – пронеслось в голове. – Выходит, она всё предчувствовала и потому просила Святую Веронику ей помочь!»

Забыв об осторожности, он прижал свою ладонь ко лбу испанки. Её тело ещё не успело остыть и единственное из всех источало нежный аромат незнакомых духов. Даже в фиолетовом электрическом свете её кожа продолжала выглядеть мягкой, тёплой и живой. Большой пурпурный цветок, ещё совсем недавно неподражаемо украшавший её волосы, теперь был сильно помят и небрежно воткнут в причёску – видимо, это проделали уже после того, как наступила смерть. Алексей в задумчивости прикоснулся к цветку и развернул его кверху менее повреждённой стороной. Затем разглядев в траве несколько ромашек, он сорвал их и положил юной испанке поверх савана.

– Legt nichts!^[101] – услышал он вдруг чей-то раздражённый голос. Обернувшись, Алексей увидел рабочего, копошащегося возле какого-то устройства.

– Warum?^[102]

Рабочий с явной неохотой объяснил, что тела должны кремироваться полностью обнажёнными и перед установкой на предназначенный для этой задачи помост саваны с покойников будут сняты. На вопрос об их дальнейшей судьбе рабочий ответил, что после кремации останки будет смешаны и пропущены через особую мельницу, подготовкой которой он и был в настоящий момент занят. Чтобы не выдать свою неосведомленность, Алексей предпочёл вопросов более не задавать. Изобразив на своём лице равнодушие, он развернулся и сделал шаг в направлении к следующему ряду покойников.

Неожиданно он поймал себя на мысли, что его правая рука только что украдкой перекрестила мёртвую испанку. «Вот те на! С чего бы это? Ни разу в церковь не заходил, даже не знаю, как пальцы держать… Ну да ладно, будет мне…!»

«Стоп! – вдруг обожгла всё его существо следующая мысль, на этой раз страшная и непереносимая в своей возможной реалистичности. – А вдруг под одним из этих саванов – Мария? Я ведь не только не нашёл её, но и не имею никаких свидетельств, что она также меня искала. Вдруг они её убили? Или сопротивляясь насилию, она сама наложила руки? Чёрт, отчего же я не бросил все силы на её розыск? Ах да, проклятая нога, всё из-за неё… Что же делать?»

Не пытаясь более скоротать время, решительными и быстрыми шагами Алексей принялся обходить гробы, заглядывая во все лица. К счастью, Марии среди мёртвых не было. Чтобы ещё раз перепроверить себя, он предпринял новый обход, попутно пересчитывая покойников. Досчитать до конца не получилось, потому что подошли рабочие, которые начали переносить гробы к постаменту. Там с мертвецов снимали саваны и водружали голые тела, покоящиеся поверх едва заметных ажурных ложементов, на специальные ступени, устроенные вдоль спирального хода взбирающегося наверх металлического каркаса.

Взглянув в противоположную сторону, Алексей увидел, как подкрепившаяся бутербродами публика, постепенно покидая столы, начала выдвигаться и переходить поближе к башне. С востока уже понемногу брезжил рассвет – судя по всему, неотвратимо приближалась развязка этого ночного шабаша, невероятного и жуткого. Алексей счёл за благо перейти на край поляны, откуда только что во всю мощь ударил прожектор, нацеленный освещать место предстоящего аутодафе. Расположившись в кустах под слепящим световым потоком, он навряд ли мог быть кем-либо замечен.

«По окончании этого действа надо будет разыскать Каплицкого или бородатого. Пусть ответят, куда мог пропасть человек. А если – если они заодно с теми, из-за кого исчезла Маша? Нет, тогда лучше дождаться утра, заодно досмотрев этот спектакль, искать брошенную машину и мчаться в ближайший полицейский участок по горячим следам!»

Но не успел Алексей критически проанализировать только что родившуюся мысль об обращении полицию, как он увидел Каплицкого. В настоящей римской тоге, торжественным шагом тот вышел на середину поляны, поднялся на небольшой помост и воздетой к небу рукой поприветствовав собравшихся, начал что-то негромко говорить.

Из доносимых ветром обрывков фраз Алексей смог лишь понять, что Каплицкий то ли благодарит, то ли выражает уверенность и радуется «демонстрируемой убеждённости в процветании и успехах всех вместе и каждого по отдельности». В ответ на эту дежурную абракадабру из толпы прозвучали несколько вопросов, обращённые к нему, однако Каплицкий отмахнулся и попросил всех замолчать.

В направлении, указанном взмахом руки Каплицкого, Алексей увидел небольшую процессию во главе с женщиной, одетой в длинное, до самой земли, белое тканое платье и с венком из полевых цветов в волосах. В следующий же миг он содрогнулся всем своим существом, узнав в этой женщине Марию.

«Жива! – со скоростью молнии пронеслось в голове. – Она жива, и этот факт даёт сказочное облегчение! Выяснить бы теперь, что с ней случилось и зачем она идёт сюда…»

Однако уже спустя секунду мимолётное облегчение сменилось страшным, наповал разящим ударом. Взяв в руки микрофон, одна из женщин, сопровождающих Марию, громкогласно объявила последовательно на английском, немецком и французском языках, что «через несколько минут наша лучезарная гостья добровольно покинет мир, предавая себя чистейшему огню и искренне желая всем провожающим её ничего не бояться».

Как только шталмейстерша закончила говорить, над головами собравшихся пронёсся глухой гул, перемежающийся с изумлёнными возгласами. Но этот ропот затих и прекратился столь же неожиданно, как и возник.

Прожектор выхватил на тёмно-зеленом сукне поляны ослепительную фигуру Марии, застывшую со странным жестом не то приветствия, не то благословения. Все её движения были замедленными и неестественными, и это убедило Алексея в том, что Мария не понимает, что происходит вокруг и замышляется с ней. Скорее всего, она пребывает под воздействием каких-то снотворных газов или лекарств. «Негодяи! Как они посмели так поступить с доверившимся им человеком! Они же не люди!»

Одна за другой вскипали в голове мысли о том, как спасти Марию. Бросится к ней, вырвать из рук негодяев, убежать с ней в лес – глупо, ведь пока он нейтрализует Каплицкого – а тот отнюдь не слабак, и с этим жилистым типом придётся побороться и ещё неизвестно, чья возьмёт, – из ближайших рядов «патрициев» подскочат добровольцы и легко его скрутят. То есть действовать силой – нельзя. Тогда – выбежать из укрытия, прокричать в адрес собравшихся проклятья, создать огласку, испортить им праздник? Нет, это тоже неразумно. Такой его поступок не вызовет ничьей жалости, ничего не исправит и ничто не остановит.

Однако если вариантов спасения нет – то что же? Тогда, когда вспыхнет огонь, он немедленно бросится туда, в огонь, вслед за Машей, и примет смерть вместе с ней. Вместе им будет легче умирать. И он, Алексей, эту смерть в полной мере заслужил – ведь именно он согласился прийти сюда, именно он отказался уезжать минувшим вечером в мирную и уютную Братиславу, именно он желал «увидеть всё до конца». Дурак, позволил себе купиться на новые впечатления! Нисколько не жаль ответить за всё самому – жаль только, что вместе с ним погибнет невинный человек!..

Мысль о принятии смерти вместе с Машей по коротком размышлении показалась Алексею наиболее разумной и позволила перевести дух. Взяв себя в руки, он вновь начал различать слова, которые отчётливо произносила в микрофон с середины поляны незнакомая следующая дама, живописуя собравшимся, сколь лёгким и абсолютно безболезненным «будет у нашей госпожи» расставание с миром. Пересыпая свою речь медицинскими терминами и названиями препаратов, очевидно хорошо публике знакомых, дама то и дело посылала непонятные пассы и рисовала руками воздушные фигуры.

Теперь Алексей твёрдо знал, как будет действовать, и поэтому спокойно дожидался развязки. Когда речи-проповеди прекратились, микрофон вручили Марии, и она неровным тихим голосом, обращаясь на русском языке, в короткой прощальной речи сказала, что «любит всех и принимает смерть для того, чтобы никто из вас её отныне не боялся».

В этот момент откуда-то издалека ударили три новых прожектора. Один из них ярко осветил спиралевидный эшафот, заставленный носилками с мертвецами, и лестницу, ведущую на верхнюю площадку. А два других выхватили из предрассветного мрака невероятных размеров мрачно-зелёное дерево, возвышающееся позади эшафота и своими неровными корявыми ветвями плотно заслоняющее просвет, ведущий к дунайскому берегу.

«Чёртов Иггдрасиль! – немедленно пронеслось в голове. – Спектакль разыграли, как по нотам… Мерзкие и подлые рабы древних мифов! Если бы вы знали, как я вас всех ненавижу!»

Раздался удар в небольшой колокол, Мария поклонилась публике и слегка поддерживаемая под руки сопровождающими, медленно направилась к лестнице. Поставив ногу на первую ступень, она улыбнулась, ещё раз помахала всем рукой и самостоятельно пошла наверх.

«Как только в достаточной степени вспыхнет пламя, я немедленно окажусь там, на верхней площадке, и останусь рядом с ней!» – произнёс про себя Алексей, радуясь наступившему после минут смятения душевному спокойствию. Но пока ещё оставалось время, он счёл необходимым сосредоточился над решением тактической задачи: с какой стороны, дабы максимально долго оставаться незамеченным, ему следует подбираться к огненной плахе, как взбегать на площадку, кричать что-либо оттуда или действовать молча…

Потянулись томительные минуты ожидания. Поднявшись наверх башни, Мария развернулась в сторону рассвета. Было хорошо заметно, как её руки с невероятной силой вцепились в стальной парапет. Внизу, под башней, сразу же возникло какое-то не вполне понятное оживление. Вскарабкавшись на нижний ярус и вытянув шею в узком проходе между мертвецами, Каплицкий громким шёпотом что-то пытался сказать Марии. Из обрывка, донесённого ветром, Алексей понял, что он просит Марию развернуться лицом к зрителям, находившимся с северной стороны. Однако та, не шелохнувшись, продолжала с упорством смотреть в сторону востока.

«Только барабанной дроби не хватает!» – усмехнулся про себя Алексей и в тот же момент отчётливо увидел, как из труб, образующих нижний ярус спирали, вырвались длинные языки синего пламени. Над поляной немедленно пронёсся неуловимый вздох – то ли от ужаса, то ли от облегченья.

Пламя поднималось выше, приблизившись ко второму витку и на некоторое время там замерев, словно накапливая силы для следующего броска наверх. Спустя минуту послышался громогласный «Ах!» – и безжалостное пламя скакнуло на очередную ступень.

Алексей невольно поразился чудовищной предусмотрительности инженеров, придумавших и изготовивших этот погребальный помост. И в тот же миг, глядя на вовсю бушующие у земли огненные языки почти двухметровой высоты и на поджариваемые в них трупы, которые попеременно вздрагивали и лопались от дьявольского пламени, он с ужасом сообразил, что не сумеет преодолеть эту огненную стену и добраться до площадки, где в подлом одиночестве будет умирать его возлюбленная. А раз так – то она никогда не узнает, что он вовсе не предал её и был с нею рядом в последний и самый страшный миг, когда вколотые в кровь наркотики смогут перестать действовать и тогда весь ужас происходящего выплеснется наружу и разорвёт сердце!

Не успев найти ответ на эту оглушающую мысль, Алексей сорвался с места и со всех ног бросился бежать. Но лишь спустя несколько мгновений, преодолевая тяжесть от преодолеваемой преграды и чувствуя, как по щеке течёт кровь от раны, прочерченной острыми шипами боярышника, он осознал, что рвётся не к пылающему помосту, а почему-то вглубь чащи. «Что со мной? Неужели я спасаю шкуру? Надо немедленно вернуться назад!» – выстрелило в его голове.

Он остановился, чтобы подчинить вышедшее из повиновения тело импульсу ясной и сознательной воли, как вдруг его взгляд упал на поблескивающий за ветками хромированный бок газовой бочки.

В следующий же миг он был рядом с ней, и дрожащими от перенапряжения руками, сдирая с ладоней целые лоскуты кожи, вгонял в землю тугой газовый вентиль, от которого уходил в траву затянутый в стальную сетку шланг.

Результат от прекращения подачи газа не замедлил сказаться – было заметно, как огонь на эшафоте погас, на поляне послышались шум и громкие голоса, и вскоре он увидел из-за деревьев, как в его направлении быстрым шагом двинулись несколько человек.

Воспользовавшись тем, что из-под луча прожектора он вряд ли мог быть обнаружен, Алексей бесшумно переместился на несколько метров в сторону, и когда те приблизились к газовой установке – вырвался из лесной тени. Уже через считанные секунды он очумело взбирался по раскаленным стальным ступеням наверх башни. Не имея возможности задержать дыхание и превозмогая убийственно-сладкий запах горелой плоти, он бросился к замершей в оцепенении Марии и первым же делом разомкнул её пальцы, буквально врезавшиеся в парапет. Сразу стало ясно, что Мария пребывает в состоянии полубессознательном и потому не может идти сама. Ухватив за плечи и талию, он стремительно поволок её вниз. Оказавшись на земле, он попытался поднять Марию на руки, чтобы так добежать до леса, – однако оценив, что сил для этого не хватает, молниеносно опустил её животом на землю, забросил её левую руку за плечо, затащил на спину и, глубоко вдохнув по-прежнему мерзкий воздух, устремился к лесу.

Алексею показалось, что спасительные пятьдесят метров, отделявшие его от лесной опушки, он преодолевает целую вечность. Приготовившись ко всему – от преследования и до выстрелов – он двигался, как заведённый механизм, имея перед глазами лишь одну цель – чернеющий под серебрящимися стволами буков плотный колючий боярышник.

Пробивая головой и плечами проход в его густой заросли, он не имел возможности убедиться, что первый этап побега успешно завершён. Наоборот, насколько это было возможным, он пытался продвигаться быстрей, используя остатки своей скорости для того, чтобы запутывать след, смещаясь то в одну, то в другую сторону.

Правда, спустя минут десять или пятнадцать Алексей понял, что силы заканчиваются и что уже через несколько мгновений он более не сможет идти.

Тогда, на короткое время оставив Марию одну, он налегке пробежался вдоль берегового обрыва, уже вполне освещённого встающим солнцем, где присмотрел узкую расщелину, когда-то промытую в глинистом грунте дождевым потоком. Совсем рядом лежала поваленная ветром или грунтовым оползнем небольшая ель, которая идеально годилась для маскировки. Перетащив ёлку в нужное место и забросав следы листьями и старым буреломом, он вернулся к Марии и перенёс её в это импровизированное укрытие.

Она по-прежнему находилась в состоянии полусна, не могла разговаривать, а в ответ на любые его слова лишь тихо стонала.

Маскировка оказалась не напрасной – вскоре в отдалении Алексей услышал приглушённые голоса и треск старых сучьев под ногами. К счастью, голоса не стали приближаться, а спустя какое-то время продолжили звучать с убывающей силой, свидетельствуя о возвращении назад тех, кто его искал. Алексей подумал, что второе счастье состоит в том, что собак, способных взять след, на «срамную ночь» никто не догадался прихватить. Третьим же счастьем должно было стать только полное вызволение себя из этого омута.

Окончательно отдышавшись и не забыв смазать остатками чудодейственного снадобья вновь приобретённые раны и ссадины у себя и у Марии, Алексей с предосторожностью выдвинулся из расселины на речной берег, чтобы осмотреться и определиться с дальнейшей дорогой.

Подойдя к воде, он не мог не порадоваться счастливому покровительству самой природой их только что совершённому побегу – на сторону, где должна была находиться жутковатая поляна и где сейчас, судя по всему, члены клуба избранных должны были дожигать своих мертвецов, опустилась плотная завеса тумана. С восточной же стороны, наоборот, откуда потихоньку поддувал лёгкий ветерок, всё было чисто и открыто.

Алексей быстро сообразил, что он вышел к боковой протоке, которую пересекал по узкому деревянному мосту в компании бородатого еврокомиссара и «марсонавта» и где окончательно потерял Марию. Сориентировавшись по обнаруженным на противоположном берегу верхушкам ясеневой аллеи, миновав которую все накануне сдавали вещи и одевали браслеты, он сделал вывод, что и мост, и дорога к нему, и даже примыкающее к аллее поле с турникетами в настоящий момент укутаны туманом и вряд ли смогут служить источником опасности.

Правда, вспомнив о браслетах, которые с минувшего вечера опоясывали их с Марией запястья, Алексей немедленно вспомнил, что с их помощью за ними могут следить, если уже не следят. Да и памятные слова Ханны о том, что она должна была подтвердить своё пребывание рядом с Петрой кому-то неведомому, укрепили его в этом предположении. От браслетов надлежало немедленно избавиться, но только как? Изготовленные из эластичной пластмассы с внутренним стальным армированием, их невозможно было ни самостоятельно снять, ни разбить.

Сплюнув от досады, Алексей отправился вдоль берега в поисках какого-нибудь брошенного куска железа, из которого можно было бы соорудить нечто вроде зубила или ножа. Метрах в ста от их убежища он обнаружил угли костра, горевшего прошедшей ночью. Он немедленно раздул их и, превозмогая боль от нарастающего ожога, приложил к ним свой браслет. Вскоре пластмасса, прикрывавшая внутреннее устройство браслета, начала плавиться. Добравшись до электронной начинки, он расковырял и стёр её в порошок острым камнем, после чего в очередной раз прокалил на огне.

Чтобы проделать то же самое с браслетом Марии, он соорудил из обмазанных глиной молодых веток некое подобие подноса, с помощью которого перенёс угли к расщелине. Спустя несколько минут браслет Марии был аналогичным образом уничтожен, а обожженная рука – смазана волшебной мазью. От внимания Алексея не могло ускользнуть, что и до момента наложения мази Мария практически не ощущала боли от раскалённых углей – настолько сильным и устойчивым был рукотворный полусон, в который её погрузили негодяи.

Теперь оставалось одно – переправляться на противоположный берег. Необходимо было спешить, поскольку усиливающийся ветер мог в любой момент порвать спасительную туманную завесу. Алексей перетащил Марию к воде, крепко обхватил со стороны спины, протянул по пояс в воду, затем осторожно перенёс захват на подбородок, оттолкнулся от дна – и поплыл на спине. Боясь ослабить захват и потерять Машу, он был вынужден грести одними лишь ногами, что выходило утомительно и очень долго. По этой же причине он не смел повернуть голову, чтобы видеть, насколько далёк берег, и потому глядел только в высокое серо-голубое утреннее небо.

Так прошли минут двадцать, а быть может, и целый час… Наконец, онемевшая макушка ощутила прикосновение прибрежного камыша. Собрав волю и последние силы, Алексей с воодушевлением врезался в его острые заросли, путаясь ногами в подводных стеблях и корнях, но не желая останавливаться ни на миг, пока не нащупает под собой твёрдую почву. Эти последние метры, когда вместо грунта под ногами клубился скользкий ил, тоже, казалось, растянулись на целую вечность. Но миновали и они.

На берегу Алексея ждало приятное открытие, ставшее заслуженной наградой за труды: пока он плыл, течение, имевшееся в протоке, снесло их на достаточное расстояние вниз. Из-за прибрежной заросли ему открылся край Паннонского луга и участок гряды, с которой минувшим днём они любовались людскими перетоками и где имели неосторожность откровенничать с Каплицким. Там же, под старой раскидистой ольхой, вполне мог дожидаться их возвращения зелёный «Строен». Не «должен был» дожидаться, а только «мог», поскольку предугадать, что ждёт их впереди, если машина исчезнет, Алексей даже не решался.

И – о следующее счастье! – зелёный «Ситроён» стоял на месте. Правда, ключи были оставлены в злополучной «камере хранения», но в перчаточном ящичке должен был находиться дубликат. Недолго думая, ударом камня Алексей разбил вдребезги боковое стекло и открыл дверь изнутри. Дубликат был немедленно обнаружен, однако прежде чем завести мотор, Алексей достал из багажника сухую одежду, обувь, переодел Марию и переоделся сам. Там же он нашёл и заграничный паспорт Марии, накануне легкомысленно забытый среди её нарядов. Свои же документы, уложенные по фронтовой привычке в водонепроницаемый пакет, ему удалось пронести в сохранности через все передряги паннонской эпопеи.

Пассатижами, извлечёнными из ремонтного набора, Алексей перегрыз остававшиеся на руках браслеты и выбросил их в ближайшую канаву.

Поскольку под многочисленными тентами и в автофургонах, стоявших в отдалении, вполне могли находиться недоброжелатели или держиморды, способные воспрепятствовать их отъезду с Паннонского Луга, Алексей внимательно изучил ведущую наверх к спасительному асфальту поверхность поля, по которому ему предстояло выбираться, и проложил маршрут в обход заметных кочек и притопленностей.

Бережно усадив Марию в пассажирское кресло и пристегнув ремнём, он неспешно вытащил из рамы остатки разбитого стекла, убедился, что теперь сможет безопасно высовываться для полноты обзора в этот проём, который в летнюю пору не должен ни у кого вызывать подозрений, после чего поудобнее устроился в кресле сам. Затем, широко улыбнувшись и произнеся вслух случайно воскрешённое из глубин памяти старомодное «A Dieu Vat!»^[103], быстрым оборотом ключа запустил мотор, и не теряя ни секунды на разогрев, привёл автомобиль в движение.

Надсадно ревя холодным двигателем и захлёбываясь нагнетаемым сверх меры бензином, маленький «Ситроен» медленно, но уверенно начал выползать наверх по размякшему грунту. «Хорошо бы я выглядел, если б согласился взять в прокат двухтонный «Мерседес»!» – пронеслась в голове весёлая мысль и тотчас же, словно в её подтверждение, он почувствовал, как передние колёса надёжно зацепились за асфальт. Спустя пару секунд по днищу машины застучали, подобно пулемётным очередям, отлетающие от шин комки глины – это означало, что вырвавшийся на свободу «Ситроен» стремительно набирает ход.

Впереди, вблизи памятного места, где они остановились, пропуская колонну автобусов, и где им встретилась умирающая юная испанка, дорогу перекрывал шлагбаум, к которому уже направлялся сонный охранник. Алексей почти было собрался с хода таранить шлагбаум, как вдруг вспомнил, что при пересечении границы на разбитой машине могут возникнуть помехи. Немного притормозив, он увидел, что может объехать шлагбаум по обочине, и немедленно выполнил этот манёвр. «Да, браслеты с микрочипами расслабили современных фашистов, – подумал он с накатывающим озорством, – даже дороги разучились перегораживать по-человечески!»

Азарт удавшегося побега позволил Алексею без помех преодолеть самый опасный в плане преследования начальный участок пути. Переехав по мосту Дунай и свернув на автобан «Нордост», он сделал остановку на ближайшей заправке. Прихватив в салон чашечку крепкого ароматного кофе и поднеся её вплотную к Машиному лицу, он с радостью отметил, что она понемногу просыпается и приходит в себя.

Не теряя времени, он погнал в сторону границы. Часы показывали половину седьмого, через отсутствующее стекло в кабину врывался оглушающий поток воздуха, из-за которого держать максимальную скорость было невыносимо. Австрия провожала путешественников тишиной прохладного субботнего утра под присмотром безмолвно вращающихся в высоте лопастей десятков гигантских ветрогенераторов, расставленных вдоль автобана. Похожие во встречном свете солнца на чёрные руки, перемалывающие небо, они усиливали ощущение нереальности, которое ещё долгое время не хотело Алексея оставлять.

Отказавшись от неуместного в их нынешнем положении посещения Братиславы, он сразу же свернул на трансъевропейский автобан, ведущий от гранитных скал Швеции к нежным мраморным россыпям Эгейского моря, и устремился по нему на юг. Венгерская граница в очередной раз порадовала отсутствием пограничного контроля, а сама Венгрия – будоражащим оживлением выходного дня.

Не переставая повторять, что «всё позади» и всячески вполне проснувшуюся успокаивая Марию, Алексей тем не менее не исключал возможности преследования. Поэтому увидав поворот, ведущий на Будапешт, он непременно решил туда заехать, чтобы сменить машину. Поколесив по венгерской столице в поисках приличного отеля, он запарковался на подземной стоянке, где вытащил из багажника и салона и сгрузил на тележку все их вещи. К этому моменту Мария уже вполне могла передвигаться, поддерживаемая за руку. Сопровождаемые служкой, они поднялись на лифте в роскошный гостиничный холл. Алексей на французском объяснил портье, что ждёт к обеду приезда друга, держащего резервацию на номера, и попросил отнести их вещи в кафе. Заказав там лёгкий завтрак, он вновь вызвал портье и сообщил, что намерен арендовать «небольшое авто для поездки на Балканы».