Текст книги "Вексель Судьбы. Книга 1 (СИ)"
Автор книги: Юрий Шушкевич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 39 страниц)
Решив не искушать судьбу, Алексей в качестве разминки принялся наигрывать вариации из джазовых сюит Шостаковича, некоторые из которых он разучивал – страшно помыслить! – ещё в конце тридцатых. Олеся, когда находила возможным, присоединялась к его игре, и всякий раз ей это удавалось более чем удачно. Для пробы сил в современных вещах Алексей взял несколько транскрипций Леграна, Кола Портера и Пола Маккартни, чем сразу же сорвал аплодисменты. Однако на поступившую просьбу сыграть что-то «посвежее» задумчиво ответил, что его пристрастия остановились на лучшей и самой богатой, по его мнению, области музыки, оформившейся в начале XX века «на основе уникальных для Европы интонаций русского невыхолощенного симфонизма, французского импрессионизма и американской джазовой импровизации».
Во время небольшого перерыва, когда разгоряченному игрой Алексею принесли фужер с коктейлем, Мария сообщила шёпотом: «Публика плохо разбирается в музыке и я боюсь, что тебя начнут воспринимать как тапёра. Попробуй показать им что-нибудь особенное!»
«Но что именно их сможет удивить?» – спросил Алексей.
«Может быть, ещё одно старое польское танго? – подсказала Маша. – Это ведь в самом деле удивительная музыка, и я теперь понимаю, почему ты к ней столь неравнодушен».
Алексей согласился, подозвал к себе Олесю и о чём-то коротко переговорив с ней, вскоре громко постучал десертной ложкой по краю бокала, привлекая внимание.
– Дорогие друзья, я исполню для вас одну замечательную песню. Это довоенное польское танго Pamietam twoje oczy[45], – объявил Алексей негромким голосом в наступившей вокруг тишине. – Сегодня эту вещь не часто можно услышать, если можно услышать вообще. Тем более что я приготовил для вас маленькую премьеру – я спою это танго на русском языке.
Вновь раздались аплодисменты, которые были прерваны мощными аккордами вступления, неожиданно для всех зазвучавшими с трагической силой и глубиной. Трепетный альтовый звук скрипки мгновенно заполнил собой пространство террасы и вырвался в сад, притягивая внимание собравшихся и заставляя их прервать разговоры. В наступившей сосредоточенной тишине сильно, объёмно и богато зазвучал баритон Алексея:
За гранью прежних дней и встреч
Твоих я ласк не помню:
Не помню уст горячих, ни жарких слов признаний…
Лишь помню блеск твоих очей – пьянящих, страстью полных,
Открытых и огромных,
Как бездна и любовь.
Прошло уж много лет,
Но первой встречи след
Остался в сердце, как рана,
Хоть женщин немало
Мимо прошло.
Не знаю я ни одной,
Чтобы сравнились с тобой,
И чтоб огонь их любви
Горел, как очи твои!..
Кто-то из гостей решив, что всё уже сказано пропето, начал было аплодировать, однако Алексей, неожиданно выстрелив поверх голов суровым и бесстрастным взором, резким ударом в клавиши взял сфорцандо, и тотчас же поддержанный объёмным и густым легато скрипки в руках Олеси, продолжил – на этот раз на полтона сумеречнее и грустней:
И вот проходит жизнь, как сон,
Тебя уже не встретить,
Не вспомнить уст горячих, ни светлых слов весенних…
Лишь помнить буду блеск очей – роскошных, счастьем полных,
Распахнутых, бездонных,
В снегах моей души.
«Вот теперь всё», – сказал он негромко, чтобы могла слышать только Олеся, и на несколько мгновений задержав свой взгляд на замолчавших клавишах, резко поднялся из-за рояля.
– Браво, Алексей! – Гановский не скрывал восхищения. – Сам не могу понять, чем эти старые песни так берут. Магия, да и только!
– Скрывать такой талант! Как же вам не стыдно! – к Алексею поспешила с комплиментом молодая спутница известного питерского банкира. – Послушайте-ка, если в вашем концертном графике будет окно, обязательно приезжайте к нам. Муж в июне устраивает закрытый фестиваль. Выборгский замок, белые ночи… Обязательно приезжайте!
– У нас лучшая в Москве закрытая школа, – вторила ей другая дама, – мы вас тоже ждём. Приезжайте к нам на выпускной!
И с этими словами она сунула ему в ладонь визитную карточку.
Затем подошла ещё одна дама с внешностью и манерами школьной учительницы, предложив Алексею познакомиться со своим спутником – известным спортсменом Ласточкиным, который выглядел лет на десять её моложе. По тому как одетый в дорогой шёлковый пиджак олимпиец постоянно кивал и повторял по делу и без дела «Круто!» и «Замечательно!», Алексей заключил, что он давно и безнадёжно пребывает под каблуком и его единственная задача – не более чем открывать своим именем нужные двери. Между тем некоторые из рассуждений манерной дамы показались Алексею интересными. Так, она вполне убедительно, постоянно стараясь приправлять клокочущую эмоциональность рациональными доводами, рассуждала о социальной миссии и особой профессии таких, как она, «светских людей»:
– Все почему-то убеждены, что мы – пустые прожигатели жизни, а ведь это совсем не так. Да, нам не нужно париться у станка или в офисе, мы можем позволить себе ложиться в пять утра и спать до обеда, отключив при этом мобильный телефон, а затем можем весь день провести в массажном салоне или проболтать с подружкой в клубе за чашечкой кофе. Но зато именно благодаря нам общество получает ориентиры. Женщины из нижних слоёв, – перед словом «нижних» она на миг задержала дыхание и произнесла его с каким-то особенным ударением, – на словах продолжая ненавидеть нас, начинают к нам тянуться. А их мужчины, видя это, тоже постепенно облагораживаются. Кстати, именно благодаря нам после кошмарных девяностых в России произошла революция!
– Какая, позвольте, революция? – поинтересовался стоявший неподалёку господин средних лет в круглых очках с бородкой «анкор», которая делала его чрезвычайно похожим на меньшевика Дана.
– Революция гламура! – с ходу выпалила дама с прямолинейностью педагога.
– Поясните, что вы имеете в виду?
– Я имею в виду очень простую вещь – когда бандиты, правившие балом в девяностые, увидели новый великолепный стиль жизни, принципиально отличный от их жестоких самцовых принципов, – то под его влиянием они быстро изменились.
– То есть, по-вашему, предпочли гламурные «тусэ» своим стрелкам и разборкам?
– А вы, пожалуйста, не язвите! – неожиданно решил поддержать даму её молчаливый спутник. – Вот скажите, например, где теперь все эти бандиты?
– Я думаю, что они друг друга перестреляли, – ответил, не скрывая улыбки, человек, похожий на меньшевика.
– Всех перестрелять невозможно, – торжественно возразила дама, не уловившая, видимо, юмора. – Под воздействием принципов гламура, как бы мы к нему не относились, Россия стала другой. Люди, обладавшие деньгами и силой, начали меняться, начали расти в соответствующем аспекте, и сегодня, уверяю вас, мы пожинаем плоды этого замечательного процесса!
Борис, оказавшийся поблизости, не смог удержать себя от того, чтобы не шепнуть Алексею на ухо о наблюдаемом им факте чрезвычайно высокой концентрации «гламуризированной бандократии» на вечеринке Гановского. Услышав это замечание, Алексей, не сдержавшись, прыснул отчаянным смехом. И если бы Борис чуть загодя не догадался потянуть Алексея за пиджак, заставив развернуться, то его друг вполне мог оказаться в положении сомнительном и неловком.
Вскоре пронёсся слух, что поднесли горячие закуски, и все присутствующие непроизвольно стали перемещаться к фуршетным столам, расставленным под огромным парусиновым тентом. Вместе с горячим прибыли и очередные подносы, полные шампанского, вин и запотевших стопочек водки. Используя прибытие алкоголя как предлог, Алексей, опрокинув стопку и прихватив с собою ещё две, поспешил на розыски своего боевого друга. Ведь Петровичу, который, как выяснилось, не был толком никому представлен, явно не хватало общения, и практически всё время вечеринки он коротал в небольшой беседке для курения, попыхивая загодя припасённой трубкой и периодически вступая в случайные conversations brХves[46] с заглядывающими в эту беседку любителями табака.
Петрович с благодарностью принял доставленную ему ледяную стопку и проследовал к столу, где наши герои в полном составе получили возможность немного отдохнуть от во многом неестественных и бессмысленных разговоров. К их кругу присоединилась и скрипачка Олеся, заслужившая от Бориса похвалу за блестящую игру. Олеся отказалась от вина, сообщив, что ещё ни разу в жизни не употребляла алкоголя, и поэтому Борису пришлось разыскать персонально для неё кувшинчик с ананасовым соком.
Олеся поведала, что она – студентка четвёртого курса музыкального училища, однако учёбу, возможно, скоро придётся прекратить, поскольку тяжело заболела мать и завершение образования сделалось роскошью. Поэтому ей приходится подрабатывать подобного рода частными концертами, а когда приглашений нет – играть вечерами в новом подземном переходе на станции метро Маяковская.
Совершенно неожиданно перед ними возникла молодая строгая мадемуазель в бордовом жакете поверх тёмно-фиолетового муарового платья.
– Это вы – скрипачка? – без представления спросила она Олесю, вперившись ледяным взглядом.
– Да, я. А вы кто будете?
– Я – персональный менеджер господина Гановского. Вы должны сейчас же покинуть мероприятие.
– Но вы же… вы же пригласили меня для выступления!.. Агент переслал мне приглашение от вас…
– Я сожалею, но приглашение аннулировано. Агент должен был вам об этом сообщить, но он почему-то этого не сделал и поэтому мы с ним больше не предполагаем взаимодействовать. Кстати, как вы попали на территорию?
– Я заблудилась, и меня подвезли ваши гости, – Олеся растерянно кивнула в сторону Бориса.
– Всё понятно. Охрана иначе бы вас и не пропустила. Собирайтесь, наш водитель довезёт вас до ближайшего метро.
– Послушайте! – вступился за Олесю Борис, сразу же догадавшийся, что смена репертуара и аннулирование приглашения скрипачки произошло исключительно из-за его согласия прибыть на вечеринку с прославившейся сестрой. – Я сейчас же переговорю с самим Гановским, это недоразумение, Олеся должна остаться! Она великолепно играет!
– Очень сожалею, – ответила Борису мадемуазель, вышколено наклонив голову и растекаясь улыбкой, словно перед старшим по званию, – но у нас строгие правила. Эта девушка не должна и не будет здесь находиться, она сейчас же поедет в Москву.
– Но тогда мы тоже уедем! – не выдержал Алексей.
– Ни в коем случае, – прозвучал спокойный ответ. – Ведь вы – персональные гости господина Гановского!
И тотчас же Алексей ощутил на себе силу парализующей улыбки муаровой мадумуазель.
Борис что-то пробормотал под нос и решил попробовать разрядить ситуацию.
– Ладно, Алексей, мы останемся, – сказал он примирительно. – А вот вы, господа менеджеры, должны ответственнее относиться к своей работе!
– Спасибо, мы учтём ваше замечание, – невозмутимо ответила муаровая мадемуазель, переводя свою парализующую улыбку с Алексея на Бориса.
– Но мне обещали заплатить… – робко попыталась напомнить о себе Олеся.
– А у вас, девушка, есть на руках подписанный контракт?
– Нет.
– Значит успокойтесь, вы ничего не получите. Разбирайтесь с агентом сами, а сейчас освободите территорию от своего присутствия!
Подошёл вышколенный водитель в какой-то особенно белоснежной на фоне темнеющего неба сорочке, при галстуке и в застёгнутом на все пуговицы костюме. Мадемуазель кивком головы представила его и отошла на несколько шагов в сторону – всем своим видом демонстрируя, что считает проблему разрешённой, однако продолжает сохранять контроль.
Олеся грустно вздохнула и растерянно со всеми попрощавшись, взяла чехол с инструментом и пошла за водителем.
– Стой! – догнала её Мария, – Подожди!
С этими словами она открыла свою сумочку и извлекла из неё толстый перетянутый скотчем конверт, переданный ей вчера Устюговым.
– Подожди же! – с этими словами она разорвала конверт и, запустив пальцы в тугую плоть купюр достоинством по пятьсот евро, извлекла оттуда половину. – Возьми вот это.
– Что вы, что вы! Не надо! – запротестовала Олеся, растерявшись и внезапно подавленно замолчав. Несложно было догадаться, что за всю свою жизнь она едва ли держала в руках более пары бумажек подобного достоинства.
– Милая, даже не спорь. Всё это – твоё, – с этими словами Мария помогла Олесе убрать деньги и сама подвела её к водителю. – Ступай!
И тотчас же развернувшись, крикнула в адрес строгой мадемуазель:
– Потрудитесь, чтобы шофёр доставил её домой и сопроводил до самой двери квартиры!
– Конечно, не сомневайтесь! – с услужливой готовностью немедленно ответила та, и тотчас же громко ретранслировала водителю уже властным голосом: «Поднимешься с ней до самой квартиры!»
Мария не стала дожидаться свой порции неповторимой улыбки и, ничего не сказав, возвратилась к обществу.
В одну из неколебимых традиций олигарха Гановского входило устраивать всевозможные вечеринки, рауты и ассамблеи не только без общего стола, но даже без гарантированных для каждого из гостей стула или кресла. При обильных разнообразных закусках и аперитивах подобный порядок не только позволял публике активнее общаться, заводить знакомства и устраивать между собой всевозможные дела, но и создавал неповторимую атмосферу праздничного возбуждения и отчасти восторга. Дополнительным плюсом почти постоянного пребывания на ногах лично для себя Борис отмечал возможность употребления несколько большего количества алкоголя, который, что бы ни говорили врачи и прочие недоброжелатели, был, есть и будет оставаться необходимым условием приятной застольной беседы и бодрящего предощущения новых встреч, открытий и мыслей.
Перейдя с шампанского на портвейн и имея в более отдалённых планах сконцентрироваться на чём-то более крепком и «шотландском» вроде Macallan или Longmorn, Борис в высшей степени праздно перемещался между группами гостей, изредка подключаясь к какой-нибудь беседе, но чаще – просто выискивая знакомые лица и перебрасываясь двумя-тремя дежурными фразами для поддержания если не знакомства, то по крайней мере визуальной памяти.
Куртуазного вида девица с бриллиантовым колье интересовалась у изящного молодого человека:
– Я так хотела увидеть сегодня здесь Сёму Огородникова – а его, похоже, нет.
– По моим сведениям, он на даче.
– Какая прелесть! Такая погода, весна…
– Не радуйся, он на даче показаний!
Два предпринимателя оживлённо обсуждали чей-то бизнес:
– Так ты не знаешь? Кипятильникова просто подарила часть акций своему управляющему, управляющий за месяц навёл на заводе порядок, всех разогнал, привёз пятьсот узбеков – и теперь Наташка каждый месяц получает, совершенно не парясь, по семьдесят миллионов!
– Неплохо, конечно, но она при этом всё равно остаётся в теме. Не забывай, в какой стране мы живём… Если на заводе что случится, то её найдут и могут быть проблемы. В наши дни доказать, что директор контролируется собственником – раз плюнуть.
– Ну мало ли что можно предположить? А вдруг и на нас кирпич упадёт?
– Кирпич, может, и не упадёт, а вот Андрюшка Рубин поступил куда грамотнее – он свой заводик вообще закрыл, оборудование порезал на лом, а землю загнал девелоперу. Сердито, но на оставшуюся жизнь ему от пуза хватит.
– А его племянница Кристина по-прежнему делает успехи в теннисе?
– Нет, она зачехлила ракетку.
– Тоже собирается валить из «Рашки»?
– Да она уже давно свалила! Второй год блаженствует на Гоа. На кой чёрт ей теннис сдался?
Молодые женщины в плетёных креслах о чём-то оживлённо шептались и хохотали, пока их друзья и мужья, вооружившись бокалами с красным вином, сошлись на деловых вопросах:
– Сенатор Лудаков подался в сельское хозяйство, ты в курсе?
– Ну и что? Это же сейчас модно.
– Модно – не модно, а Минсельхоз уже подписал ему на этот год субсидий на пять миллиардов.
– Дурак он! Засветится с таким баблом, и все его тотчас же сдадут!
– Да, но пять миллиардов просто вот так срубить – не шутка.
– Глупости. Если хочешь, я познакомлю тебя с одним малым – так вот, он добился буквально двух нужных слов в текстовке распоряжения правительства – и теперь имеет с нефтепровода в год миллиардов под сто.
– Ха, и ты считаешь, что эти деньги все – его?
– Почти все. Во-первых, мало кто знает, сколько на самом деле он зарабатывает. А во вторых – откаты с такой суммы, сам понимаешь, не так-то легко доставить по назначению. Скорее всего, в натуре он заносит мизер, так сказать, на карманные расходы парочку, как принято, «коробок из-под ксерокса», а остальные бабки остаются у него лежать как бы в трасте. Только вот я думаю, что лет эдак через пять не будет ни траста, ни этого малого – я имею в виду под прежней фамилией… Возникнет где-нибудь на другом конце света счастливый и богатый человек с чистым и безукоризненным прошлым!
– Не многовато ли будет ему бабла на оставшуюся жизнь?
– Для нас – много, для него – в самый раз. Он как раз один из тех, кто планирует прожить лет двести, и в финансирование этой беды вложился более чем конкретно… Давай-ка лучше выпьем!
– Ты прав. Пьём за здоровье немедленно!
Чуть поодаль Бориса окликнул знакомый депутат Государственной Думы с вопросом «на засыпку»:
– Ты в курсе, что Могилевский стал баронетом?
– Понятия не имею. Лет десять с ним не общался, он ведь давно из Лондона носу не кажет. А за какие, интересно, заслуги?
– Женился на вдове баронета.
– Я рад за него.
– Тут самый прикол в том, Боря, что ты лично познакомил меня с этой баронетессой Эмилией в баре в Никосии, а она потом всех уверяла, что никак не может тебя влюбить. Каково, а?
– Не грусти, она ведь страшная и бестолковая. Как раз вариант для всеядного сэра Льва! – ответил, поморщившись, Борис и похлопал депутата по плечу.
Под узорными сводами небольшой беседки два молодых человека и девушка оживлённо обсуждали таланты какого-то неповторимого голландского сэнсэя:
– Так вот, этот Хенк, если он согласится работать, гарантированно выведет любой твой талант на самый высокий рынок. До уровня Phillips de Pury и даже Cristie's.
– Неужто любой?
– Именно, что любой. Больше, конечно, к нему обращаются по части современной живописи, однако он может взяться за всё что угодно – от стихов до танцев.
– Невероятно!
– Почему ж невероятно? Ведь лучше всего продаётся не то, что создаётся годами работы и геморроем, а то, что правильно раскручено.
– Так он что же – просто за раскрутку берёт?
– Нет, у него потрясающий нюх на то, что именно можно раскрутить.
– Тогда этот Хенк просто гений. А сколько стоит к нему обратиться?
– Цена начинается от двухсот тыщ евро за персонализированную творческую концепцию. Очередь на год. Но зато – потом не пожалеешь!
Пройдя ещё метров пятнадцать, Алексей снова столкнулся с олимпийцем Ласточкиным, осмелившемся обсуждать в отсутствии супруги хозяйственные и финансовые вопросы.
– … А ты не знаешь, как Гановскому удалось такую усадьбищу отхватить? Откуда земли столько? – интересовался известный спортсмен у не менее известного спортивного промоутера.
– Тут раньше был какой-то санаторий.
– Тогда понятно… Хорошо ему, в этом месте не велось боевых действий.
– Да, на Николиной не воевали. А с чего это ты вдруг про войну вспомнил?
– Да с того, что моя Лариса прикупила за Звенигородом три гектара. Короче, пионерский лагерь забрала по банкротству. И вот только она всех оттуда разогнала и начала строить конюшню – на нас инспекция с ментами наезжает.
– С какой стати?
– А с такой, что в сорок первом году там действовали какие-то партизаны, и теперь эта земля – объект, так сказать, наследия.
– Ну да, это только нам, дуракам, в школе талдычили, что партизаны – хорошие. А на самом деле, как теперь выясняется, этих партизан специально готовили в диверсионных отрядах НКВД, чтобы они убивали мирных жителей и громили их дома. Для усиления, так сказать, ненависти и чтобы врагам имущество не досталось, – высказался промоутер с гордостью человека, недавно что-то на эту тему прочитавшего или услышавшего.
– Ты думаешь, я этого не знаю? Одна Зоя Космодемьянская чего стоит! Поджигала частную собственность, за этим делом попалась, а потом из неё героиню сотворили! А я теперь из-за всего этого геройства знаешь, на какие бабки попадаю?
Оказалось, что молчаливый Ласточкин, достигая состояния возбуждения, может изъясняться вполне связно и эмоционально.
– Ты хочешь сказать, что Зоя Космодемьянская и до тебя из могилы дотянулась? – съязвил промоутер.
– Да я бы её…
Борис, не без неприязни подслушавший этот разговор, хотел было осадить спортсмена-землевладельца, однако в тот момент кто-то резко и немного бесцеремонно одёрнул его со спины. Обернувшись, Борис не сразу различил в уже достаточно плотных сумерках своего давнишнего приятеля, которому он когда-то, по старой жизни, помогал в поиске иностранного банка для экстренного перекредитования.
Приятеля звали Виталиком. Несмотря на показной прикид молодого бесшабашного гуляки в потёртых джинсах и старой футболке, Виталик, имея фигуру по-спортивному крепкую и жилистую, на этот раз выглядел немного растерянным, постаревшим и даже потухшим. Первым делом он счёл нужным поведать Борису, что задержался по причине того, что имел стычку с «чеченскими коллекторами», пытавшимися отобрать у него швейцарские часы на выходе из клуба в гостинице «Украина». Чеченцы, судя по словам Виталика и отбитым часам, небрежно болтающимся на запястье, были посрамлены, однако печальным обстоятельством являлось то, что действовали они по наводке вполне официальных судебных приставов. Последние давно положили глаз на остатки когда-то обширного состояния Виталика, ныне разбросанного и перепрятанного по многочисленным офшорам, акциям и депозитам, в результате чего он никак не может консолидировать активы, чтобы отыграться.
Борис, отчасти знакомый с бедами Виталика и его практически безнадёжными долгами на несколько миллиардов рублей, выразил сочувствие, но и тут же подумал: «Зато вот пример нового дворянства! Человек не просто сидит без капитала, но имеет капитал резко минусовый, то есть его положение во много раз хуже, чем у последнего бомжа. Тем не менее он носит дорогие часы, ездит на представительских машинах и, главное, сохраняет право входа на олигархические тусовки. Хотя, быть может, последнее даже к лучшему – вдруг найдёт себе здесь партнёра или очередного покровителя…»
Но с новыми партнёрами, судя по всему, у Виталика дела не ладились, поскольку он явно начал пытаться, не зная всей правды, искать покровительства у Бориса. Он поведал, как «занавесившись» через третьих лиц, сумел в конце зимы приобрести в Тверской области заброшенный колхоз и теперь намерен открыть там охотничье хозяйство с элитной базой отдыха. Гостевые домики, баня, конюшня, стрелковые вышки и кормушки для кабанов – всё уже оплачено и готово, дело остаётся за малым – «раскрутить» объект. Для этого, по мнению Виталика, достаточно уговорить приехать туда погостить члена Правительства или какую-нибудь творческую знаменитость.
Борис пообещал помочь, чем сумеет, и попросил для начала прислать ему рекламные материалы по охотничьей базе. Виталик повеселел, приободрился и принялся рассказывать какой-то длинный и занудный анекдот, заставивший Бориса искать предлог куда-нибудь уйти. Подходящий повод представился достаточно скоро: к Борису подошёл Петрович с просьбой от Марии помочь в подготовке очередного выступления.
Борис быстро перепоручил Виталика в ведение обнаруженного неподалёку Петровича, и тотчас же удалился к сестре.
Однако там быстро выяснилось, что причины для спешки нет – рядом с террасой, чуть поодаль от ярких световых овалов, отбрасываемых на землю многочисленными светильниками, Мария и Алексей оживлённо беседовали с миниатюрной пожилой женщиной в бретонской шляпке, оказавшейся матерью Гановского. Именно она вчерашним вечером обратила внимание своего сына на выступление Марии и с изумлением услышала в ответ, что молодая певица – сестра его старого приятеля.
– …Поймите меня правильно, моя милая, – услыхал Борис немного возбужденную речь пожилой дамы, ведавшей себе цену, – я кое-что понимаю в этой жизни и желаю вам только добра. У вас прекрасный голос, но оставляя его таким, каким он есть, вы не сделаете карьеру. Колоратурные изыски сегодня никому не нужны и не интересны. Вы же не согласитесь всю жизнь петь одну лишь «Царицу ночи»! Подумайте, что Милица Корьюс, которую, вы вчера перепели, после того фильма так и не смогла сотворить себе карьеру настоящей певицы! Переходите в более низкий регистр, пробуйте себя в малой октаве! И меняйте амплуа, деточка, срочно меняйте! Можно и небольшую операцию по корректировке голосового аппарата сделать – подумайте хорошенько. Если что, у меня есть один замечательный хирург, я для вас всё организую…
– Извините, что вмешиваюсь в ваш разговор, – немного бесцеремонно объявил о своём прибытии Борис, – но я бы поостерёгся быть столь категоричным. Маша свободно чувствует себя в широком диапазоне и может браться даже за драматические партии. Она легко переходит в кантилене с грудного резонирования на головное. Плюс – мягкость дыхания. Плюс – много ещё чего. У Маши действительно уникальный голос, и ей бы… ей бы не по разным сомнительным лавочкам нашим шастать, чтобы потом резать связки, а позаниматься у лучших мировых вокалистов!
– Конечно, конечно, вы абсолютно правы! Талант нужно развивать, пусть она развивает, но вот использовать она его сможет только в узком домашнем кругу, уж вы мне поверьте! Ибо миром искусства сами знаете, что правит.
– Знаю, деньги.
– Не только деньги, мой милый. Прежде, чем приходят деньги, формируются стандарты и стереотипы. Во времена Моцарта и Доницетти были один стандарты, теперь – другие. Сегодня рынку колоратуры и стаккаты не нужны. А знаете, почему? Потому, что публика хорошо потребляет лишь то, что она сама способна в каком-то приближении воспроизводить. Никто и никогда не согласится платить за то, что ему ни при каких обстоятельствах абсолютно недоступно в домашнем музицировании или под караоке. Никто и никогда!
– Но мне наплевать на деньги, – немного раздражённо и с грустью в голосе ответила Мария.
– Не смешите меня, голубушка! Даже если вам наплевать, то вот ему, – и она кивнула в направлении Алексея, сидевшего в кресле неподалёку, – ему, вашему спутнику, это вовсе не всё равно!
– Отвечу честно, мне тоже всё равно! – отозвался Алексей, не вставая. – Я разобьюсь в щепу, но найду, как обеспечить Машу всем необходимым. А она пусть развивает те свои способности, которые получила от природы. Так что обойдёмся без операции.
– Абсолютно согласен, – резюмировал Борис.
Однако тут Мария неожиданно лукаво улыбнулась старушке и заявила, что телефон хирурга она записать готова и что над операцией – подумает.
– Умница, я же говорила! Умница! – всплеснула та руками.
– При одном условии, – спокойно ответила Мария и, подойдя к плетёному креслу, в котором сидел Алексей, возложила свои руки ему на плечи. – При условии, что об этом попросит меня он.
И, наклонившись, поцеловала Алексея в волосы.
Наступившую на миг тишину пришлось прерывать виновнику поцелуя:
– Ну вот об этом я точно не попрошу! Кстати – мы забыли, что обещали что-то исполнить. Публика, похоже, уже заждалась.
– Этой публике, – заговорила старушка Гановская ровным и спокойным голосом, бросив в сторону толпы гостей надменный взгляд, – им ближе не академический вокал выслушивать, а под «Мурку» плясать. Хотя когда-то эта самая «Мурка» была прекрасная и чистая мелодия… Я – старый человек, мне нечего скрывать, и мой сын это тоже знает: половина из тех, что там толпятся, – абсолютно неграмотные и невежественные люди. Вторая половина – негодяи, которые шли к вершинам по чужим судьбам и трупам. Баловни судьбы и преступники, ничего более… Однако вы правы, мы им обещали меленький концерт. В конце концов, их расположение нужно всем нам для нашей работы… Я слышала, вы что-то что из Вагнера сейчас споёте?
– Из Вагнера? – искренне удивилась Мария. – Из Вагнера я знаю крошечную партию Фреи из «Золота Рейна», и это всё, пожалуй. Пробовала, правда, как-то ещё Эльзу, Einsam in truben[47]. Но я не люблю Вагнера.
– Отчего ж?
– Я понимаю, что я неправа, но для меня он – мизантроп и воспеватель смерти. Не выношу его, и всё. А почему вы спросили о Вагнере?
– Потому, милая, что в ближайший год Вагнер будет в моде. У вашего воспевателя смерти грядёт юбилей, и публика готова платить за него любые деньги. Понимаете?
– Понимаю. Но только сегодня я Эльзу петь не хочу.
– А что, Маш, может попробуешь? – подключился к новой теме Борис. – Публика оценит, а аккомпанемент там несложный, легко на рояле изваяем.
– Нет, не хочу и не буду!
– Подумай, у тебя получится!
– Нет.
– Но послушай, – не унимался Борис, – сегодня – отличный шанс заявить о себе. Закрепить вчерашний успех. В конце концов, если не петь, то зачем ты сюда приезжала, а я напрасно травил свою печень алкоголем?
– Боря, – ответила Мария. – Мы с Алексеем уже всё решили. Я буду петь первую арию Виолетты. Потому что я именно так себя сейчас чувствую и именно так хочу. Ведь взгляните, друзья – какой прекрасный сегодня вечер, замечательное весёлое общество, вино и улыбки! О болезнях печени и обо всём прочем можно пока не думать… Я чувствую, что здесь и сейчас для меня… для всех нас открывается какое-то неведомое будущее, и у меня есть надежда, что оно будет счастливым. Мне сегодня как-то особенно странно и хорошо.
И поправив длинную шаль на плечах, Мария развернулась по направлению к широкому спуску к реке, открывающемуся сразу же за ярко освещённой площадкой шумного собрания.
– Хорошо, – ответил Борис, обращаясь к Алексею. – Виолетта так Виолетта. Сможешь поддержать аккомпанементом? Или мне попробовать?
– Я думаю, – ответил Алексей, – что петь арию Виолетты на пару с концертмейстером в такой день не стоит. Нужен хороший оркестр.
– Ясное дело, нужен оркестр! Только где мы его возьмём?
В ответ Алексей загадочно улыбнулся и пригласил Бориса спуститься к реке.
Внизу, на берегу Москвы-реки, на обширной тщательно подстриженной пляжной лужайке, группа рабочих в свете фар двух автофургонов завершала установку огромного телеэкрана, мощной акустической системы и нескольких студийных видеокамер. Через открытый сбоку кузов одного из фургонов с параболической антенной на крыше был различим длинный микшерный пульт, таинственно мерцающий разноцветными огоньками, с двумя склонившимися над ним тёмными фигурами. Услышав приближающиеся шаги, одна из фигур развернулась, и Борис узнал радостного Гановского.
– Так ты ещё не в курсе? – с нескрываемым восторгом воскликнул олигарх, обращаясь к Борису. – Твой друг придумал гениальную вещь!
– Поясни, что всё это значит?
– Мария будет петь в сопровождении «Кремлёвских виртуозов», как вчера. Ведь они достойны друг друга!
