Текст книги "Вексель Судьбы. Книга 1 (СИ)"
Автор книги: Юрий Шушкевич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 39 страниц)
– Успокойся, Маша. Со мной – ничего не случилось. А пью как раз из-за того что ничего не происходит. Ну, об этом после. Я тебя три месяца не видел. Что с тобой?
Сестра вздохнула и едва заметно улыбнулась.
– Сбежала я.
– Как сбежала? Тебя кто-то держал? Почему я ничего не знаю?
– А как, ты думаешь, я бы тебе всё рассказала? Ведь меня к батарее не приковывали. Зайцева знаешь? Я теперь этой сволочи триста тысяч должна.
– Триста тысяч чего? – с осторожностью поинтересовался Борис.
– Долларов, конечно же, не рублей.
– Ты что? Как такое могло случиться? Это они тебе должны были платить, а не ты им. Что произошло?
Вопрос, заданный Борисом, был во многом риторическим, поскольку он вчерне знал и понимал истоки случившегося с его сестрой несчастья. Мария неплохо пела, и минувшей осенью она воспользовалась предложением одного агентства, пообещавшего «раскрутить» её на эстраде, радио и телевидении. Выступления, в которые она вложила неимоверные усилия, прошли без особого результата, но всё бы ничего, если бы хозяин агентства по фамилии Зайцев не заявил, что он банкрот и что потраченные на «раскрутку» Марии деньги «приняли на себя» его друзья, оказавшиеся самыми натуральными бандитами. Хорошо одетыми, пахнущими дорогими одеколонами, посещающими лучшие московские рестораны и ночные клубы, но – однозначно бандитами. Бандитами они являлись не потому, что черпали свое состояние из каких-то мутных источников, связанных с наркотиками, нелегальной торговлей землёй, гостиницами или автозаправками, а по причине своей принципиальной неготовности понимать положение и учитывать точку зрения талантов и профессионалов, которым выпало несчастье с ними работать. Марию поразило и та лёгкость, с которой её новый хозяин, некто Влад Устюгов с очевидным прозвищем Утюг, обратил все неопределённые моменты и тонкости её договора с Зайцевым исключительно себе на пользу.
«Ну и что, что у тебя какое-то там сопрано! – с предельным цинизмом объяснил он ей однажды. – Таких, как ты – пол-России: все бабы желают петь и купаться в славе. Мне же на голос насрать, главное – деньги. И если мы вложили в тебя наши деньги, то ты их нам должна отбить с хорошими дивидендами. И только потом будешь своими сопранами распоряжаться. Да и то, если мы тебя отпустим».
Борис несколько раз лично пересекался с Зайцевым и имел определённое представление об Устюгове. Связь частного продюсера и светского интеллектуала с этим угрюмым и косным человеком, который, казалось, только и знает, что разъезжает по своим разбросанным по Московской и Смоленской областям «бизнесам» и от того, наверное, принципиально не моет от грязи внедорожник, представлялась необъяснимой и фантасмагоричной.
– А что, выходит, Зайцев действительно разорился? – переспросил он сестру. – А если и разорился, то зачем же сразу к этим уродам побежал?
– А к кому ему ещё было бежать? Он всегда крутил уродские деньги, считался у них одной из «прачечных». А когда эти деньги потерял или украл, то сказал, что это всё из-за меня, и сразу же нарисовались нереальные суммы. Но он ещё не самый больший урод, ведь мог запросто нарисовать и миллион, если вспомнить провальный концерт в «Роснефти».
– Сволочь. Пристрелил бы его, – процедил Борис. – А ты знаешь, Маш, я ведь его действительно прикончу!
– Не возражаю, только не ори об этом при свидетелях, – Мария кивнула в сторону водителя.
Какое-то время они молчали, затем Борис поинтересовался у сестры, чем был вызван её отъезд, больше напоминающий бегство. Оказалось, что в воскресенье вечером она должна была выступать на каком-то сборище у криминального авторитета в Можайске и с вечера субботы находилась там в частной гостинице. Но в воскресенье выяснилось, что ни авторитета, ни Влада – никого нет и не будет, все срочно куда-то укатили. Проторчав в опостылевшем номере ещё ночь и полдня, незадолго до ужина она оделась, сказала охраннику, что собралась погулять, затем дворами вышла на шоссе и стала ловить попутную машину до Москвы. Трудность состояла в том, у Марии не было с собой никаких денег, и лишь спустя час ей попался пенсионер, согласившийся бесплатно её довезти – но только до Голицыно.
– А паспорт что – тоже у уродов остался? – спросил Борис.
– Да.
– Это плохо. Имея в руках твой паспорт, они тебе легко какие угодно долги ещё нарисуют. Чёрт подери, это же очень хреново! Очень! Надо срочно что-то придумывать. Они отступят только тогда, если увидят, что у тебя есть другая, более серьёзная «крыша», либо когда ты поднимешься на какой-нибудь запредельный федеральный уровень. Не захотят портить себе репутацию и отстанут. Будем что-то придумывать…
– Давай завтра об этом поговорим. Мне сейчас просто хорошо оттого, что ты меня забрал, и я с тобой еду домой. Знаешь, очень хорошо! Ты только не выпивай больше так!
С этими словами она положила голову на его плечо и спрятала лицо в распушённом меховом воротнике, тихо сверкающим маленькими искорками в свете проплывающих фонарей и встречных фар.
Минут через двадцать они проехали Кудринскую площадь и Борис начал объяснять водителю особенности проезда в Малый Патриарший. Когда по радио объявляли полночь, машина затормозила и остановилась возле подъезда.
– Сколько нащёлкало? – поинтересовался Борис у кавказца.
– Пять тыщ.
– Нет проблем. Посиди, я вернусь и принесу. Пошли, Маш!
– Куда это пошли? Пусть один остаётся, а другой пусть деньги несёт! У меня работа, чтоб караулить вас тут…
– Я посижу здесь, за меня не бойся, поднимись за деньгами, – сказала Маша.
– Ещё чего… Я тебя тут одну не хочу оставлять. В заложниках останусь я сам! Деньги, Маш, в твоей комнате, где обычно – помнишь?
– В старом немце?
– Ну да, под крышкой должны лежать.
«Немцем» они называли между собой антиквартный бехштейновский рояль. Мария выпорхнула из машины, без запинки набрала квартирный код на стальной двери подъезда и, радостно поздоровавшись с засыпающим консьержем, вскоре была у знакомого порога. Ключ, однако, упорно не проворачивался в нужном направлении: пытаясь разобраться с причиной, она обнаружила небольшой зазор в месте примыкания, толкнула дверь, оказавшуюся открытой, и с изумлением остановилась посреди ярко освещённой прихожей.
Марию поразили не столько незапертая дверь и очевидное присутствие в квартире посторонних – к Борису, бывало, часто захаживали и засиживались до утра какие-то его приятели, – сколько доносившиеся из-за портьеры, прикрывавшей проход в её комнату, негромкие звуки фортепьянной игры. Звучало что-то из сюит Баха. Войдя в комнату, где под потолком в старинной бронзовой люстре ярко пылали все рожки, она увидела за роялем тёмноволосого худощавого молодого человека в чёрном концертном костюме в тонкую серебристую полоску и при галстуке вишнёвого цвета. Молодой человек, заметив вошедшую в комнату Марию, неожиданно резко взглянул на неё, и, не доиграв аккорда, поднялся из-за инструмента.
Едва переведя дыхание, Мария выпалила:
– Извините, Боря меня о вас не предупредил. Мне нужно кое-то посмотреть… под крышкой рояля.
– Конечно, давайте я вам помогу! – незнакомец быстро переместился и помог приподнять тяжёлую крышку.
– Нет. И здесь ничего нет, старый «немец» подвёл, – растягивая слова, задумчиво произнесла Мария. – Простите. Вы не выручите пятью тысячами рублей? Там внизу такси ждёт, мне надо заплатить.
– Хорошо, – пожал плечами незнакомый молодой человек. – Меня зовут Алексей. А как зовут вас?
– Мария.
– Очень приятно. Я не нахожу у себя пять тысяч, поэтому возьмите вот это – здесь двести долларов. Это даже должно быть немного больше. Возьмите на всякий случай ещё одну бумажку – пусть будет триста.
– Огромное вам спасибо, Алексей! Я тотчас же вернусь!
Из трёх бумажек, переданных водителю Борисом, кавказец принял в оплату за поездку только две и вернул третью вместе со сдачей в тысячу рублей. Мария ничего не сообщила брату о присутствии в квартире постороннего, поэтому на лице Бориса нетрудно было заметить недоумение – он не мог припомнить, чтобы прятал в рояль доллары, и тем более не факт, что там под крышкой вообще могли оставаться какие-то деньги. Возможно, что все свои наличные деньги он бросил в машине в гараже под «Ритцем», а квартира была в этом смысле пустой. Так что находка сестрой трёхсот долларов – чем не чудо?
Однако, стоя в ярко освещённом холле в ожидании лифта, Борис с удивлением обнаружил, вертя в пальцах стодолларовую купюру, что она имеет заметные отличия как от современных банкнот, так и от банкнот предыдущей серии, ходивших по миру в девяностые годы.
«Странно. Очень странно, – подумал он, пристально всматриваясь в знакомые изображения и детали. – Цвет какой-то серый. Более блёклые буквы. На щеке у президента Франклина вроде как нет бородавки… Кажется, имеются лишние надписи, они точно есть, только я не могут сказать, где именно. Надо бы сравнить… А вот это – что это такое? Ну да! Вот это фокус!»
– Смотри-ка, Маш! – и он протянул банкноту сестре. – «Series of 1934». Откуда ты такой раритет нашла?
– Ниоткуда. Ты ведь денег, где положено, не оставил. Зато Алексей, твой приятель, одолжил.
– Какой ещё приятель?
– Какой-какой… Ты думаешь, я всех знаю, кто к тебе приходит? Молод и красив, как лорд Галифакс. И, кстати, очень недурно на фоно играет. Не хуже тебя. А может быть – даже лучше.
– Да, да, припоминаю… Я же ждал Смирнова и Гутмана, поэтому дверь оставил открытой. Только с чего это они на ночь глядя припёрлись? И даже не позвонили?
Тут приехал лифт, и спустя менее чем минуту Борис с сестрой уже входили в свою квартиру.
К удивлению Марии, теперь гостей было двое. Рядом с приветливым тёмноволосым молодым человеком в прихожей стоял столь же изысканно одетый господин чуть ниже ростом, с круглым и немного напряжённым лицом.
– Я уже успел представиться, – начал знакомство тёмноволосый. – Меня зовут Алексей. А это – мой товарищ и коллега, Василий Петрович.
– Борис. Я – Борис. А это Мария, моя сестра… А вы, выходит, будете с «Мосфильма»? От Гутмана, наверное? Насчёт моего сценария?
– И да, и нет, – ответил круглолицый. – У моего друга имеются кое-какие соображения, которые ему хотелось бы с вами обсудить.
– О чём речь? Сейчас же и обсудим, – с этими словами Борис помог сестре снять шубу, водрузил её на плечики и широким жестом пригасил всех переместиться из прихожей вглубь квартиры. – С извинениями за простоту и неподготовленность прошу пройти и разместиться на кухне! Чувствуйте себя, как дома!
Войдя на кухню сам, Борис с ужасом обнаружил, что холодильник пуст, а все купленные в пятницу припасы давно и безнадёжно съедены. Зато на дверце холодильника гордо красовалась початая водочная бутылка – та самая пятая, за которой, как теперь выяснялось, он не напрасно возвращался от кассы в торговый зал.
– Пусто. Какая досада! – театрально развёл руками Борис. – Я сейчас сбегаю в круглосуточный подвальчик, тут рядом. Подождём пять минут?
– Спасибо, – сказал в ответ круглолицый незнакомец, представленный Василием Петровичем, – мы не с пустыми руками. Ваши пять минут – наши пять секунд, не так ли, Алексей Николаевич?
С этими словами он прошёл в прихожую, откуда принёс саквояж, из которого извлёк круглую буханку ржаного хлеба с ароматной твёрдой коркой, несколько упаковок с нарезками колбасы, сёмги и осетрины, кирпичик голландского сыра и пачку сливочного масла.
Борис с Марией с восторгом глядели на выложенные на стол яства, поскольку один не ел с воскресенья, вторая – не вкушала битый день с самого утра. Мария сбегала куда-то за четырьмя хрустальными рюмочками, в них налили водки, и задорно чокнувшись, все выпили первый тост за столь нечаянную встречу.
Борис только начал приходить в себя после трёхдневного запоя, едва не ставшего для него роковым, и после тоста первым делом про себя отметил, что теперь, когда его гости тоже выпили, он может более не опасаться ненароком дыхнуть на кого-либо своим перегаром. Второй мыслью было не спешить с расспросами о судьбе его сценария, отданного продюсерам на «Мосфильм», и не затевать прежде времени иных разговоров – в том уязвимом положении, в котором он находился всё последнее время, куда более разумным представлялось сначала выслушать предложения гостей, по интонациям попытаться уловить их настрой и распознать планы, и лишь после этого попытаться перейти к обсуждению деловых вопросов.
Похоже, импровизированное полуночное застолье оказалось более чем уместным, поскольку голодны были решительно все его участники. Мария взялась нарезать и намазать маслом хлеб и выразила восхищение превосходным вкусом ржаной буханки.
– Когда я нашёл этот хлеб на полке в магазине, – охотно пояснил Алексей, – то не ожидал, что он окажется не нашим, а заграничным. Но он и в самом деле неплох.
– У нас, похоже, всё разучились делать, даже хлеб, – пояснил Борис. – Хороший бензин и тот из Финляндии теперь привозят.
– Во всём должны быть свои плюсы и минусы, – вывернулся Алексей, явно не желавший вступать в обсуждение актуальных экономических проблем.
– Минус в том, что мы не выпили за знакомство! – предложила тост Мария.
– Я только «за», – ответил Алексей, взглянув на Марию излишне смело и отчасти резко, отчего она, опустив рюмку, немедленно отвела глаза в сторону.
– Кстати, я должен вам триста долларов, – вспомнил Борис. – Можно, я завтра их отдам? Я оставил деньги на парковке, в своей машине.
– Конечно, – ответил Алексей, отрезая сыр. – Когда тебе будет удобно.
И сказав это, смутился от неожиданной фамильярности.
Однако идея перейти с «вы» на «ты» оказалась удачной и вполне востребованной, за что рюмки были немедленно вновь наполнены и выпиты до дна.
– У тебя оказалась очень странная купюра – тридцать четвертого года, – продолжил взятую тему Борис. – Я первый раз держал такую в руках. Это из какой-то коллекции?
– Да, из коллекции, – немного помолчав, ответил Алексей. – А что?
– Да ничего. Я просто думаю, что у коллекционеров её цена выше номинала раза в два-три. Но это не вопрос, я оплачу, если надо.
– Зачем? Триста долларов, и ни сантима больше.
– Спасибо!
После небольшой паузы, в течение которой участники трапезы разделывались с колбасой и осетриной, разрумянившийся от водки Петрович заметил, что по его мнению гастрономические стандарты отечественных внезапных застолий не менялись на протяжении как минимум последней сотни лет.
– Они немного упростились сразу же после революции, а с довоенных времен мало что изменилось, – авторитетно пробасил он, смахнув салфеткой капусту с губы. – Только водка определённо стала лучше. До войны она была значительно грубей.
– Вот как! – улыбнулась Мария.
Замечание Петровича о довоенной водке представилось Борису более чем уместным, поскольку он был занят поиском предлога, чтобы перескочить на обсуждение интересующих его вопросов по линии «Мосфильма».
– А всё-таки… прошу извинить мою навязчивость, – кашлянув для важности, спросил Борис. – Неужели Смирнов не показывал никому из вас мой киносценарий про Тухачевского? Сам-то он хоть прочитал?
Василий Петрович отрицательно мотнул головой.
– Я никаких киносценариев не видел, – бесхитростно ответил Алексей. – Правда, вместе с дружбой хотел бы предложить тебе помощь по ряду исторических моментов. Я всё-таки историк.
– А я думала, пианист. Ты классно играл, когда я вошла. Это был Бах?
– Да, кажется, в тот момент я играл аллеманду из третьей французской сюиты. Прошу прощения, что сбился, когда вы вошли…
– Я давно не слышала такой вдумчивой и одновременно лёгкой игры. А какая у тебя основная работа?
– Хм… Это сложный вопрос. Я полагаю, что поиск работы станет моей основной задачей в ближайшее время.
– И моей, – добавил Василий Петрович.
– Ну как же так? – искренне изумился Борис. – «Мосфильм» ведь сейчас на гребне, масса заказов, госфинансирование попёрло. Оттуда просто так не уходят. Или вы не с «Мосфильма»?
– Я сейчас всё объясню, – подумав несколько секунд, ответил Алексей, снимая пиджак и развешивая его на спинке стула. – Мы с моим товарищем хоть и представились, но как-то сразу не рассказали о себе. Скажу честно, мне льстит ваше внимание и оценка моих хотя бы… музыкальных способностей. Надеюсь, что дополнительные сведения обо мне вас не разочаруют. Кстати, и о про Тухачевского я мог бы кое-что рассказать, о чём никогда не писали в газетах. Я несколько раз видел маршала в гостях.
Борис, всё застолье излишне нарочито демонстрировавший веселье и дружелюбие, вдруг посерьёзнел и даже как-то потемнел. «Проклятая водка, мешает сосредоточится. Что он несёт, как это он видел Тухачевского? Кто эти ребята? Если они не от Гутмана, то кто они? А если они – квартирные воры? Что тогда делать?»
Алексей не мог не заменить, как изменилось выражение лица Бориса. Тогда он поднялся из-за стола, одёрнул галстук и произнёс нечто совершенно невероятное:
– Думайте обо мне что угодно. Я не жулик и не квартирный вор. Но кто-то из вас оставил входную дверь незапертой – и после нескольких звонков я открыл её и вошёл. Тем более что имею на это пусть небольшое, но неоспоримое право. В своё время я жил в этой квартире и намеревался кое-то уточнить у её новых хозяев. Ведь нынешние хозяева – вы?
– Ну да. Но ты что-то путаешь. Я родился тут в семьдесят втором. А наши с Маришкой родители въехали сюда парой лет раньше. Я хоть и выпил явно лишнего, но в таких вещах не могу ошибаться.
– Он правду говорит, – подтвердила сестра.
– Хорошо. А кто тут жил раньше? Во второй комнате, куда я заглянул мельком, стоит дореволюционный ореховый буфет. Никто из вас не выяснял, откуда он здесь?
– Буфет вроде бы остался от прежних жильцов.
– А кто были – те прежние жильцы?
Борис с досадой подумал о том, что он столь опрометчиво влип в разговор с квартирными жуликами. Но для чего они интересуются такими древностями? Он прописан здесь, как только получил паспорт в восемьдесят восьмом, в девяносто втором квартиру приватизировали, и баста. Что им нужно? Чего они хотят?
– Мама рассказывала, что здесь до нас проживала одинокая старушка, – вступила в разговор Мария. Она говорила совершенно спокойно, даже с какой-то неуловимой исповедальной интонацией. Судя по всему, внезапные страхи своего брата по поводу квартирных мошенников Мария не разделяла. – Старушка умерла где-то в шестьдесят восьмом. Затем квартира несколько лет стояла пустой, и её через Моссовет получил наш дед. Ну а затем жили в ней уже наши родители. Теперь живём мы. Одни.
– Я понимаю, – грустно улыбнувшись, ответил Алексей. – А никто из вас не помнит фамилии старушки?
– Гумилёва вроде. А что?
– Может быть, Гурилёва?
– Да, да, Гурилёва, – уверенно подтвердила Мария. – Отец ещё говорил, что она – вдова какого-то сталинского наркома, погибшего в войну.
– Тогда всё сходится. Эта старушка – моя мать.
– Как такое может быть? – отказался верить Борис. – Я хоть и принял лишнего, но не до такой же степени! Мужики, ведь вы – артисты, и я вами восхищён! Классно придумали, а? Ну, говорите, артисты же? Значит, сценарий вам подошёл? Будем фильм снимать?
Алексей и Василий Петрович переглянулись. А что, в самом деле, может и стоит сыграть на больном интересе этого парня к кинематографу, для которого он, похоже, пока безуспешно строчит сценарии? Ведь всё что им, воскреснувшим из сорок второго, необходимо в эту ночь и несколько ближайших дней – безопасный ночлег, возможность осмотреться и ещё – возможность поговорить с умными людьми. Этот Борис, похоже, человек нормальный и умный, вполне мог бы в чём-то помочь. А без приюта и крова над головой будет вновь и вновь повторяться кошмар минувшего вечера, когда, прибыв в центр города и прогуливаясь вдвоём по знакомым улицам, Алексей с Петровичем вдруг неожиданно почувствовали нехорошее, проникающее сквозь одежду и кожу внимание многочисленных охранников и двух полицейских нарядов, один из которых буквально вперился в их спины у Патриарших и от которого удалось спастись только в бывшем доме Алексея – благо, какая-то дама, выгуливавшая собачку, открывала в нужный момент бронированную дверь в подъезд, консьержка спала, а сама квартира, словно по волшебству, оказалась незапертой!
Но Алексей внезапно вспомнил искренний, тёплый и живой интерес, проявленный к нему стороны Марии, и разыгрывать спектакль с обманом ему совершенно расхотелось. Будь что будет!
Он сосредоточился и улыбнулся.
– Как хотите: можете признать и можете отвергнуть. Но в данный момент времени перед вами стоит сын советского дипломата Николая Савельевича Гурилёва и отчасти знакомой вам Евдокии Семёновны, до замужества Иловайской. Этот человек – я. Родился в Москве на углу Неглинной и Театрального проезда в 1916 году. В тридцать четвёртом окончил школу, успел поработать в издательстве, начало войны встретил в аспирантуре ИФЛИ. В июле был мобилизован, прошёл спецпоготовку, выпущен в звании младшего лейтенанта. Во время выполнения задания в районе Ржева в апреле 1942, видимо, пропал без вести вместе с товарищем. То есть с ним, – Алексей кивнул в сторону Петровича. – А три дня назад мы каким-то чудом очнулись и выбрались из ржевского леса. Петрович, скажи сам несколько слов о себе.
Петрович с явной неохотой подключился к разговору:
– Моя биография не изобилует столь яркими деталями. Родился я в Коломне в 1909-м, в семье железнодорожного инженера. Работал в одном из технических отделов НКВД. На спецзадание вышел в звании сержанта госбезопасности. Ну а далее – всё, как сказал мой командир. Полностью подтверждаю. С апреля сорок второго по апрель нынешнего года где-то, видимо, находился, однако где именно – не имею понятия.
На какое-то время воцарилась звенящая тишина, и посреди этой тишины неожиданно громко вдруг раздался смех Марии:
– Ребята – просто таланты! Перевоплощение и игра – высший класс! Нет слов!
– Да, – радостно поспешил согласиться со своей сестрой Борис. – Сыграно вживую. Детали, образы – не придерёшься. Давайте-ка, братцы, выпьем за вас, что у нас осталось!
– Не надо…
– Я хотел бы кое-что ещё разъяснить…
– Нет, нет, всё! Пьём за вас!
Борис всем своим видом дал понять, что в качестве хозяина застолья он не приемлет никаких отказов, и быстро разлил остававшуюся водку. Бокалы исторгли приятный звон и вскоре были опустошены. Тогда Борис резюмировал:
– Вот теперь – всё. Лично я пить прекращаю. С завтрашнего дня – только работа и творчество. И вместе мы горы свернём.
Когда Борис замолчал, Алексей поднялся из-за стола, подошёл к нему и положил на плечо свою руку.
– Я тоже думаю, что вместе мы сотворим великие дела. Нашему знакомству нет и часа, но уже ясно – мы очень неплохо подходим друг для друга. Но тем не менее я хотел бы ещё раз сказать – всё, что только что я изложил о своём прошлом, а Василий Петрович о своём – это правда. А правда интереснее любой, даже самой невероятной, актёрской игры.
– Ну уж нет! – раскрасневшийся Борис тоже поднялся из-за стола и продолжил, немного запинаясь от хмельной усталости, свою прежнюю линию. – Невероятна именно твоя игра! Извини, но я в этом понимаю толк… Ты – мастер перевоплощения. Да! И я хочу по этой причине выпить именно за тебя!
С этими словами он потянулся за бутылью, однако обнаружив, что она пуста, несколько мгновений глядел на неё, как на предателя, воспалёнными глазами.
– Вот тебе и выпили… Измена…
– Сядь, Боренька, мы уже за всё выпили. Давай кофе заварю?
Алексей с тревогой взглянул на Бориса, который на глазах терял над собой контроль и, казалось, скоро свалится в пьяный сон. Кто знает, сколько он выпил накануне? Вдруг с ним что случится, приедут врачи, полиция, спросят документы, которых у них нет… Бедная его сестра, ей, скорее всего, будет нужно помогать, а они, оставаясь на нелегальном положении, помочь не смогут… Нет, это парня необходимо любой ценой вернуть в чувства, и вернуть немедленно. Но как? А может быть – попытаться немедленно, прямо сейчас сделать то, что он хотел отложить на утро? Сделать – и тем самым подтвердить правоту рассказанной им истории! Хорошо бы, однако поймёт ли всё правильно этот перебравший современный москвич? Тогда откладываем назавтра? – Нет, тоже нельзя… Ну, тогда будь что будет!
И Алексей с силой потряс Бориса за плечи.
– Проснись, товарищ!
– А-а…
– Ты не скажешь, когда в этой квартире последний раз делался ремонт?
– Какой ремонт?
– Нормальный, серьёзный ремонт.
– Не было в ней ремонта, – тихо ответил Борис. – При мне – не разу. Только обои переклеивали и ванну сменили. Куда прикажешь девать книги и рояль, если затевать нормальный ремонт?
– Я тоже так подумал. Вот эта трещина на гипсовой розетке, – и Алексей указал пальцем на потолок, откуда свешивалась освещавшая кухню люстра с пыльным стеклянным абажуром, – я её прекрасно помню, она появилась в конце тридцатых, когда дом был ещё новый и дал осадку. А раз в квартире не было ремонта – значит, кое-что здесь должно было остаться с тех пор, и мы сейчас это проверим. А заодно убедим гостеприимных хозяев в нашем древнем и отчасти знатном происхождении.
– Что ты хочешь найти? – поинтересовался Петрович.
– Тайничок из стены. Не сравнить, конечно, с твоим кладом на рублёвской водокачке, но всё-таки…
Расчёт Алексея удался. Борис сразу же перестал клевать носом в стол и заинтересованно поднял голову. На лице Марии промелькнула тень обеспокоенности:
– Тайник? В нашей квартире? Разве такое возможно?
– Да, возможно, – доброжелательно ответил Алексей. – Я всё сейчас объясню. В последний раз я был здесь в октябре сорок первого года, в двадцатых числах. Город тогда находился уже на осадном положении, увольнений не давали, но отец позаботился, чтобы меня отпустили на несколько часов. Отец тогда собирался в командировку в Англию, добираться до которой нужно было через Тегеран и северную Африку, и он не был уверен, что вернётся обратно живым. Также было неясно, что станет с Москвой… Он хотел показать мне кое-какие из своих бумаг и вещей, которые он называл важными не только для меня, но и для страны. Однако времени почти не было, мне требовалось вернуться до комендантского часа. Мы с отцом лишь успели выпить чай и он сообщил, что устроит в стене на кухне, где-то под вентиляционной вытяжкой, небольшой тайничок, в котором оставит для меня наиболее важные вещи. Тогда готовились к сдаче Москвы и даже было правительственное постановление по закладке тайников и другим подобным приготовлениям для подпольной борьбы. Я уверен, что отец своё слово сдержал, и тайник оставил. Потом, конечно, когда немцев отогнали от Москвы, он мог забрать из тайника свои вещи, однако то, что предназначалось для меня, думаю, должно было сохраниться. Ведь мы с ним твёрдо договорились, что если я останусь в живых, то заберу их оттуда сам.
– Ну и ну, – покачал головой Петрович, услышавший эту историю впервые.
– Интересно, – задумчиво отозвалась Мария. – Ремонт всё равно скоро делать, так что можно и поворошить стену. Как ты, Борь, думаешь?
– Я ничего не понимаю… А что для этого надо?
– Простучать стенку возле вытяжки и, если что найдём – вскрыть.
– Валяй…
Добившись разрешения Бориса, Алексей взял в руки деревянную поварёшку, поднялся на стул и начал потихоньку простукивать стену. Несколько раз он замирал, прикладывал ухо к штукатурке, возобновлял удары и перепроверял результат, тихонько проходясь по стене костяшками сжатых в кулак пальцев.
– Вот здесь, похоже. Можно нож?
Петрович без энтузиазма протянул Алексею короткий, но массивный кухонный нож. В его глазах нетрудно было прочесть грусть и сожаление о затеянном его другом поиске маловероятного клада. Ведь в случае если поиск закончится неудачей, то им скорее всего придётся лишиться этого вполне гостеприимного крова и обнаруженных в нём доброжелательных знакомых. Забавно, что этот захмелевший москвич с сестрой, имеющие какое-то отношение к кинематографии, до сих пор видят в них актёров. Нет, рано, рано пришла в голову Алексею мысль искать тайник, без неё они бы уже спокойно улеглись спать, а наутро, глядишь, что-нибудь и придумали…
Тем временем Алексей, как заведённый, перепачкав дорогие брюки обильно сыплющейся вниз известковой пылью, выбивал один за другим куски штукатурки. Один из них, отлетев в сторону, вдребезги разбил фарфоровый чайник, чем не мог в очередной раз не расстроить Петровича: «Ну вот, уже и материальный ущерб нанесли…»
– Глянь! – Алексей остановился. – Кругом извёстка, а тут – цемент.
Действительно, на участке стены, с которого удалось содрать штукатурку, отчётливо выделялся шов тёмно-свинцового цвета. Да и цвет кирпича над этим швом, казалось, отличался от остальной кладки.
Приложив ещё немного усилий, Алексей расчистил уложенный плашмя кирпич, который явно был заделан в толщу стены значительно позднее. Он попытался расковырять ножом цементный шов, однако из этого ничего не вышло, шов был крепок, как металл. «Наверное, батя чистый цемент развёл. Искать песок времени не было. И ещё удивительно, как у него вообще на всё это времени хватило. При его-то занятости!»
– Нужно что-то, чтобы пробить шов. Не поищешь? – обратился Алексей к Борису.
Тот кивнул и удалился из кухни. Спустя минуту он вернулся с мощной дрелью в руках.
– Отлично!
– Лучше не бывает! – Петрович поспешил охладить азартный восторг Алексея. – Мы что, весь дом хотим в свидетели позвать? Три часа ночи!
– А ведь он прав, – заметила Мария. – Может, отложим всё это до утра, а сейчас пойдём спасть?
Между тем уже сам Петрович, быстрыми шагами выйдя в коридор, возвращался оттуда со знакомым нам автоматом ППШ в руках.
– Прикладом, Лёша, приложи его. От пары ударов прикладом никто не проснётся.
– Что это? – с изумлением вскрикнул Борис, протирая глаза.
– Боевое оружие бойцов спецдивизии НКВД СССР. Приклад, между прочим, не берёзовый, как у пехоты, а из дуба. Лови!
И он протянул Алексею тяжёлый автомат.
– Погоди, отцеплю магазин и проверю, чтобы патронник был пустой. А то вдруг потом заклинит…
Он проверил затвор, передал Петровичу диск с патронами, получше расположил себя для нанесения удара и, вложив все силы в короткий и энергичный удар, нанёс его прямо в центр подозрительного кирпича.
Ко всеобщему удивлению, кирпич оказался тонкой плинфой, поставленной на длинное ребро и потому нуждавшейся для крепления со стеной в прочном цементном растворе. Глиняная переборка разлетелась по своему центру, осыпав мебель и пол осколками. Алексей запустил руку в образовавшийся проём, потом с жаром схватил автомат и принялся добивать уцелевшие от первого удара края переборки. Наконец, ему удалось вытащить из стены пыльный металлический контейнер. Он слез с табуретки и, переведя дух, медленно и торжественно возложил его на стол, с которого Петрович едва успел сдвинуть в строну рюмки и тарелки.
