Текст книги "Интерконтинентальный мост"
Автор книги: Юрий Рытхэу
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 31 страниц)
Высушенный сильным морозом снег громко скрипел под ногами, пар от дыхания оседал инеем на опушках капюшонов.
– Наши инженеры и ученые, – начал Метелица, повернувшись лицом к Хью Дугласу, чтобы тот лучше слышал, – нашли очень эффективное средство охраны моста. Коротко суть его сводится к тому, что с помощью несложных и компактных устройств создается особое поле вокруг всего сооружения, которое не дает возможности произвести взрыв с дистанционным управлением или же нанести какие-нибудь механические повреждения. Я видел его своими глазами: к одной из опор на нашей стороне было подведено такое поле, и, знаете, грузовое судно не смогло подойти к ней, словно натолкнувшись на невидимую преграду. На людей это поле никакого вредного воздействия не оказывает. Настроить его можно так, что и роботы действуют в таком поле без помех… Мы готовы поделиться этим открытием с вами. Как мне сообщили, эти предложения неоднократно делались на правительственном уровне, но почему-то ваша сторона не дает пока никакого определенного ответа. Это беспокоит наше правительство… Может быть, у вас есть какое-то иное средство обеспечения безопасности моста? Тогда давайте обсудим вместе, согласуем меры…
Хью Дуглас молчал. Он шел, слегка отвернув лицо от встречного ветра.
Метелица подождал, потом продолжал:
– Мне лично все это непонятно…
– А вы думаете, мне понятно? – сердито спросил Хью Дуглас. – Безопасность моста тревожит меня нисколько не меньше, чем вас. Я знаю о переговорах, которые велись на правительственном уровне. Но что там, – Хью поднял лицо вверх, туда, где переливалось полярное сияние, – думают, для меня непостижимо. Мне, если уж говорить откровенно, советовали вообще уклоняться от обсуждений вопроса об обеспечении безопасности моста.
– Но почему? – удивился Метелица. – Это же младенцу ясно: равная безопасность…
Хью Дуглас что-то про себя пробормотал: похоже, что выругался.
– Я тоже выражал недоумение, спрашивал, пока мне весьма вразумительно не сказали, что это вообще связано с вопросами государственной безопасности Соединенных Штатов.
– Я ничего не понимаю, – Метелица даже остановился. – При чем тут безопасность Соединенных Штатов Америки?
– Кто-то из влиятельных лиц высказал такую идею: если будет принята советская система охраны моста, то в каком-нибудь спорном случае вы сможете шантажировать или угрожать нам…
– Какая чепуха! – воскликнул Метелица. – Да что они, ваши государственные мужи, мыслят категориями прошлого века? Как во времена холодной войны?.. Дорогой Хью, вы встречались с президентом, неужели он тоже так думает?
Хью Дуглас остановился, похлопал теплыми перчатками, постучал ногой о ногу, видимо, давая понять, что замерз и пора возвращаться назад. Метелица, ничего не говоря, круто повернулся и зашагал по направлению к сияющим огням нового Уэлена.
– Президент не сказал мне, что он думает, – сухо произнес Хью Дуглас. – Я слишком незначительная личность для него, чтобы он делился со мной своими соображениями по такому важному вопросу. Но он посоветовал мне всячески убеждать вас, что американская сторона сделает все возможное, чтобы обеспечить безопасность своей части Интерконтинентального моста.
– Но вы-то уверены, что это так и будет?
– У меня нет основания не верить своему президенту, – нерешительно ответил Хью Дуглас.
– Я не хотел вас обидеть, Хью, – уже мягче заговорил Метелица. – Вы прекрасно знаете, что во многом мы идем вам навстречу, иногда даже вопреки нашим принципам, но для пользы дела. Мы согласились, чтобы были две администрации строительства моста, хотя вы как специалист должны знать, что было бы гораздо лучше иметь одну администрацию, унифицированные машины, механизмы и так далее… Почему нельзя иметь одну систему безопасности моста, – это никак не укладывается в моей голове… Ну хорошо, у вас есть что-то свое, может быть, лучшее, чем наше. Тогда почему бы не сделать так, чтобы распространить на весь мост вашу систему?
– Наша сторона считает, что каждая администрация должна своими силами обеспечить безопасность своей части моста.
– Да ведь мост-то один! – голос Метелицы прозвучал неожиданно громко, и Хью Дуглас с беспокойством оглянулся.
– Но каждая половина моста проходит по территории своего государства, – возразил он. – И мне кажется, что наш спор совершенно бесполезен.
– Ну хорошо, – голос Метелицы снова зазвучал доверительно и дружелюбно, – вы можете сказать мне лично, не боясь, что я кому-то передам, свое отношение к этому?
Хью Дуглас ответил не сразу.
– Бог свидетель, – сказал он, почему-то взглянув на полярное сияние. – Я сделал все, что мог, чтобы убедить своих соотечественников в разумности советских предложений. Сначала меня вежливо выслушивали, иногда даже делали вид, что соглашаются, а под конец попросту дали понять, что это не мое дело и что мне следовало бы вообще заткнуться… Тогда я подал прошение об отставке. Поверьте мне, дорогой Метелица, мне было нелегко решиться на такой шаг. Мост стал частью моей жизни, и я искренне гордился тем, что принимаю не последнее участие в этом великом деле. Мне даже казалось, что после строительства Интерконтинентального моста из сознания людей окончательно исчезнет даже мысль о том, что в мире может когда-нибудь вспыхнуть война… У меня ведь тоже дети, внуки… Я бы хотел, чтобы они гордились делами своего деда. Согласитесь, что не каждому на земле выпадает такое счастье: оставить после себя нечто действительно грандиозное, достаточно убедительное и впечатляющее… Я все же подал прошение об отставке. Я рассчитывал, что этот шаг заставит кое-кого прислушаться к моему мнению. И когда мне дали знать, что состоится встреча с президентом, и даже намекнули, что это связано с прошением об отставке, у меня забрезжила надежда: не все еще потеряно. Но, дорогой Метелица, президент не дал мне ни слова сказать об этом. Он прочитал мне дидактическую лекцию о важности строительства моста в таких выражениях, которых нынче избегает даже самый примитивный газетчик. Но, главное, он сказал, что если я не хочу нанести ущерба Соединенным Штатам, престижу страны и лично ему, президенту, то должен забрать прошение об отставке и работать на прежнем месте, не пытаясь влезать не в свои дела, в дела, входящие в компетенцию правительства Соединенных Штатов Америки. Он принимал меня в Овальном кабинете. Под конец беседы он довольно небрежно кинул мое прошение в пылающий камин и сказал: «Считайте, что этой бумаги не существовало. До скорой встречи в Беринговом проливе!»
Хью Дуглас замолчал. В душе у Метелицы было смятенно от разноречивых мыслей: он и жалел своего американского коллегу, и в то же время досадовал на него. В самом деле, неужели и впрямь было так трудно доказать необходимость единой системы безопасности моста? Чего здесь-то торговаться и бояться?
Но он не стал произносить вслух свои сомнения и мысли.
Свет от близких домов нового Уэлена, льющийся из широких окон, освещал их.
– У меня сложилось впечатление, что даже в окружении президента есть люди, которые начинают сожалеть о строительстве Интерконтинентального моста, – с грустью проговорил Хью Дуглас.
– А разве их раньше не было? – спросил Метелица.
– Раньше они не говорили об этом открыто, – ответил Хью Дуглас. – А теперь ехидно спрашивают: ну как там у тебя, Хью, идет строительство моста из коммунизма в капитализм?
– А я всегда рассматривал строительство этого моста, если уж говорить о символах, как мост в будущее, мост к миру и сотрудничеству, путь к подлинно человеческим отношениям между людьми…
– Вы меня, наверное, за это время неплохо изучили, – вздохнул Хью Дуглас. – Поверьте, мне нелегко в такой обстановке. После разговора с президентом я долго размышлял о себе, о своей жизни. Скажу прямо – я кое-чего достиг. Но многого – компромиссами. А тут мне показалось, что я наконец-то буду работать чистыми руками и с чистой совестью… Я ведь понимаю – возраст у меня не такой, чтобы мне удалось сделать еще что-нибудь подобное в жизни. И, хотя это было трудно для меня, я снова пошел на компромисс со своей совестью, решил продолжать работу.
– Ну вот и хорошо! – с излишней бодростью заметил Метелица. – В конце концов, возможно, что и ваша система безопасности окажется достаточно надежной, и мы построим мост, кто бы ни пробовал нам мешать!
– Давай! – решительно сказал по-русски Хью Дуглас. Выпростал из теплой варежки руку и обменялся с Метелицей крепким рукопожатием.
Метелица и Дуглас вошли в теплый тамбур гостиницы, и оба, не сговариваясь, направились в президентскую столовую, где на чайном столике в термосе еще оставался горячий чай.
– Хорошо согреться, – блаженно произнес Хью Дуглас. – Я теперь понимаю, почему в тундре так любят этот напиток. В нем есть какой-то особый привкус. Это грузинский сорт чая?
– Скорее – чукотский, – с улыбкой ответил Метелица.
– Шутите! Не станете же вы утверждать, что в тундре нашли способ выращивать чай… Хотя, может быть, в теплице?
– Ни в тундре, ни в теплице, – ответил Метелица. – Есть в тундре особая травка, которую чукчи издавна использовали как тонизирующее средство. Кажется, чукотское ее название – юнэу или что-то в этом роде. Теперь ее добавляют в обыкновенный грузинский чай, и это придает вкус и новые свойства древнему напитку.
– Я попрошу Ивана Теина снабдить меня хотя бы небольшим запасом этой травки.
Время уже подходило к утру. В окно можно было увидеть первых охотников, выходящих на промысел на морской лед. Они уезжали на бесшумных снегоходах, взметая за собой легкий, как мука, высушенный морозом снег.
– Пора, пожалуй, нам ложиться спать, – сказал Метелица, ставя на блюдце пустую чашку.
– А мне что-то спать неохота, – признался Хью Дуглас. – Но отдохнуть надо. У нас еще будет возможность наговориться за завтрашний день.
Однако, укладываясь. Метелица подумал, что ему особенно не о чем будет разговаривать с Хью Дугласом.
В президентской столовой утром оказалась новая гостья – прибывшая ранним утренним рейсом из Нома Френсис Омиак. Она привезла какие-то дополнительные материалы для своего шефа, вставшего раньше Метелицы и уже излучавшего привычную жизнерадостность и доброжелательность.
Френсис выглядела прекрасно. Она несколько пополнела, да и лицо ее уже не напоминало лицо школьницы, плохо выучившей урок и со страхом ожидающей вызова учителя. Она с достоинством поздоровалась с Метелицей.
– Прошу прощения за опоздание, – извинился перед собравшимися Метелица и шутливым тоном добавил. – Насколько мне известно, в президентскую столовую принято приходить в точно назначенный срок.
– Ну, это для президентов! – махнул рукой Хью Дуглас. – Мы же, простые смертные, можем позволить себе слабость не только опоздать к завтраку, но и пренебречь галстуком.
На накрытом столе стоял четвертый прибор для Ивана Теина.
Председатель Уэленского сельского Совета тоже стал извиняться за опоздание.
– Прибыла еще одна группа советников. Что-то тесновато становится в Уэлене…
– У вас же есть запасной выход, – Метелица показал на старый Уэлен, проступающий своими черными ярангами в свете медленно наступающего утра.
– Очень многие для экзотики предпочтут некоторое время пожить в яранге! – подтвердил Хью Дуглас.
– Пусть уж живут в привычной обстановке, – сказал Иван Теин. – В случае чего можно открыть старый интернат. Там сорок пустых прекрасно меблированных комнат.
Он пытливо оглядел Френсис, заставив ее покраснеть и опустить глаза.
Хью Дуглас собирался улетать после обеда, а до этого занялся какими-то бумагами, доставленными Френсис.
За обедом появился Петр-Амая, и тут все узнали непосредственно от него, что Френсис ждет ребенка и получила отпуск по беременности, который собирается провести на Чукотке. Это было сказано как бы между прочим, будто они были и впрямь мужем и женой.
Петр-Амая сказал;
– Мы поедем в бригадный дом Папанто, и Френсис там пробудет до рождения ребенка.
– Пропустите приезд высоких гостей? – спросил Метелица.
– Я на эти дни приеду, а Френсис останется, – ответил Петр-Амая. – Ни к чему ей эти волнения, да еще в сутолоке многолюдья.
– Совершенно правильное решение! – воскликнул Хью Дуглас. – Я распорядился, чтобы все это время Френсис выплачивали полное содержание.
– Она будет продолжать работу над книгой, – сказал Петр-Амая и ласково поглядел на Френсис. – Разберет материал и расположит по разделам.
– Я искренне завидую вам, Френсис! – сказал Хью Дуглас. – Как бы мне хотелось тоже забраться куда-нибудь далеко-далеко в тундру, пожить в спокойствии и тишине и ни о чем не думать!
– А мы не собираемся там отдыхать, – с оттенком вызова сказала Френсис. – Мы уже отправили туда пять больших ящиков с книгами, разными материалами и фильмами.
Проводив после обеда гостей, Иван Теин пришел домой и спросил, где Петр-Амая.
– Он в гостинице, – ответила Ума. – Переселился туда, к Френсис.
– Это что еще за фокусы? – сердито спросил Теин. – Что у нас здесь мало места?
– Петр-Амая спрашивал меня, – ответила Ума. – Я посоветовала ему пока пожить в гостинице. Кто знает, как ты отнесешься ко всему этому?
– Да что я, зверь какой-нибудь? Ты знаешь, что она беременна?
– Именно поэтому я и посоветовала поселиться им в гостинице, чтобы им было спокойнее.
– Нет, я этого не ожидал от тебя! – горестно воскликнул Иван Теин, в бессилии опускаясь в кресло.
– Ну ладно, успокойся, – Ума подошла и ласково погладила мужа по голове.
– Сейчас же сходи за ними и приведи! – строго сказал Иван Теин.
Он смотрел в окно, как Ума медленно шла к гостинице, и думал о том, что как ни сопротивляйся, как ни прячься за законы, правила, установления, жизнь всегда оказывается сильнее. Жизнь, самым концентрированным выражением которой является любовь. Что же теперь делать, если любовь победила? И, честно говоря, уже не хочется думать ни о каких формальностях, осложнениях, когда впереди появление новой жизни, продолжения, нового лучика в неоглядное отсюда будущее. Теперь он был полон нарождающейся нежности, сладко ноющей, подступающей к самому сердцу. Да к черту, в конце концов, всякие там международные осложнения, если речь идет о новой жизни, о внуке или внучке, которая, как ни говори, будет нести в своем облике, в своей генетической программе часть того, что принадлежало ему самому, Ивану Теину!
И когда все трое – Ума, Петр-Амая и Френсис – показались на пути из гостиницы в дом Ивана Теина, он едва сдержался, чтобы не выбежать навстречу, и пока они дошли до дверей, он взял себя в руки и не сказал им ничего, не попрекнул, только заметил:
– Скоро в гостинице будет столько народу, что никакого спокойствия там не будет. Так что лучше живите здесь, пока не уедете в тундру.
– Большое спасибо, – со слабой и несколько виноватой улыбкой поблагодарила Френсис. – Мне, право, не хотелось бы причинять вам беспокойство.
– Какое тут может быть беспокойство! – воскликнул Иван Теин. – Если вы хотите знать. То я очень рад! Очень!
Он подошел к совершенно смутившейся Френсис, привлек к себе и погладил по голове. И, когда Френсис подняла глаза, то они были полны слез благодарности.
Не в силах сдержать своих чувств, Иван Теин вдруг заторопился:
– Вы тут располагайтесь, а мне надо одно срочное дело сделать.
Стараясь не показать своих повлажневших глаз, он заторопился в рабочую комнату.
Во время совместного ужина Иван Теин уже был прежним, как он считал, сдержанным, немногословным, но подчеркнуто внимательным к Френсис. Даже у мрачноватого в семейном кругу Петра-Амаи порой можно было уловить некое подобие улыбки. А что же касается Умы, то она, как ей казалось самой, давно не была так счастлива. Она видела сына помолодевшим, почти юношей, и сама от этого чувствовала себя так, словно вернулось далекое, уже давно прожитое прошлое, когда она радовалась возмужанию сына, превращению его из ребенка во взрослого мужчину.
И позднее, лежа рядом с мужем в спальне. Ума призналась ему в своих ощущениях. Иван Теин долго не отвечал. Ему немного было грустно: как бы ни было хорошо и радостно, в новой судьбе Петра-Амаи не все было ладно, и невольно вспоминалась первая любовь сына, его женитьба, рождение Марины. Тогда казалось, что это прочный, на всю жизнь союз, счастливый и светлый. Но не прожили они и пяти лет, как обозначилась какая-то трещинка. Что именно, об этом Ивану Теину, наверное, никогда не удастся узнать. Сам Петр-Амая в своих объяснениях о неудаче своей первой семейной жизни был противоречив и непоследователен. Лично Иван Теин считал, что это оттого, что современные молодые люди уж очень большое значение придавали чувствам. Это для них было главное. И, сталкиваясь по роду своей службы в сельском Совете со случаями разводов, Иван Теин все чаще слышал в качестве причины – отсутствие любви и даже недостаточную ее силу. При этом очень любили ссылаться на Маркса и Энгельса, на их слова о том, что брак без любви становится наказанием для обеих сторон и единственным выходом из этого является развод. Иногда расходились такие чудесные пары, словно бы самой природой созданные друг для друга. Иван Теин едва сдерживался, чтобы не крикнуть им в сердцах: «Больно грамотные вы стали!»
– Я очень рад за Петра-Амаю и Френсис, – медленно произнес Иван Теин. – Может быть, это именно то, что нужно нашему сыну: чтобы любовь была трудная, необычная.
– А что же будет с ребенком? – тихо спросила Ума.
– Что ты имеешь в виду?
– Ведь их брак официально не признан ни нашими, ни их властями.
– Что-нибудь придумаем, – неуверенно ответил Иван Теин. – Во всяком случае, надо сделать все возможное, чтобы Френсис родила в нашей стране. Тогда можно объявить ребенка советским гражданином.
– Как бы это было хорошо! – вздохнула Ума. – Почему-то я уверена, что будет мальчик. Я вижу его уже в маленькой пушистой кухлянке, играющего на берегу лагуны.
– В яранге хранятся старые санки с полозьями из моржового бивня, – вспомнил Иван Теин. – Вот они и пригодятся. Только надо смастерить новые палки с острыми наконечниками, чтобы хорошо отталкиваться от гладкого льда.
Иван Теин до утра почти не сомкнул глаз. Он чувствовал, что и Ума не спит, но не окликал ее, надеясь, что она в конце концов уснет.
Чтобы отвлечься от Петра-Амаи и Френсис, он пытался переключиться на мысли о своей книге, думал о приготовлениях к визиту высоких гостей, размышлял о том, что надо выкроить время и проверить ловушки и пасти, поставленные на песца и лису… А сон все не шел.
Вспомнились тревоги Метелицы. Начальник откровенно сказал перед отъездом, что его беспокоит, как бы чего не случилось во время визита высоких гостей. «Это было бы чудовищно, – мрачно произнес Метелица. – Не дай бог!»
Даже подумать об этом было страшно.
Иван Теин осторожно поднялся, попытался работать. Но мысли снова поворачивались к сыну и Френсис.
Потом послышалась осторожная возня Умы на кухне.
Петр-Амая и Френсис уезжали на крытом снегоходе. К нему была прицеплена грузовая нарта с багажом, состоящим в основном из книг и папок с бумагами.
Ума принесла Френсис свою длинную дорожную кухлянку, вышитую по подолу старинным фамильным орнаментом. Перед тем как дать ей надеть ее. Ума порылась в старинной шкатулке и достала небольшое изображение костяного улыбающегося божка. Через два длинных уха была протянута нитка из оленьих жил. Надевая ее на шею Френсис, Ума сказала:
– Это наш старинный семейный амулет. Его передала мне мать Ивана Теина, когда я носила в своем чреве Петра-Амаю. Говорят, что он предохранит будущего ребенка от всяких неприятных случайностей. Носи его…
– Большое спасибо, мама, – тихо поблагодарила Френсис.
Глава пятая
Огромный правительственный вертостат появился за холмами, словно вырвавшись из снопа низких солнечных лучей, и медленно полетел краем нового Уэлена, снижаясь по глиссаде над макетом-мостом, к причальной матче и посадочной площадке.
Иван Теин стоял в группе встречающих, неподалеку от вместительных парадных снегоходов, доставленных из Анадыря специально для этого случая.
Бетонная посадочная площадка, покрытая красным ковром, чуть задымилась снежной пылью, пока садился вертостат, и, когда замерли огромные прозрачные несущие винты, отодвинулась вбок дверца, в ней показалась знакомая спортивная фигура Председателя Президиума Верховного Совета СССР, известного врача-хирурга, руководителя крупнейшей клиники по пересадке органов, общественного деятеля. Он был в легкой пыжиковой кухлянке, с непокрытой, коротко стриженной седой головой. На темном худощавом лице выделялись большие внимательные глаза.
Пока он сходил по короткому трапу, за его спиной показались и сопровождающие его, и среди них Григорий Окотто.
Иван Теин сделал несколько шагов навстречу.
– Уважаемый Председатель Президиума Верховного Совета! Сердечно приветствую вас на земле древнего Уэлена!
– Амын еттык! – с улыбкой, громко произнес Председатель и, крепко пожимая руку Ивану Теину, добавил. – К сожалению, этим и ограничивается мой запас чукотских слов. Но поверьте, я счастлив прилететь сюда, на самую дальнюю окраину нашей страны, ступить на землю, откуда, как говорится в песне, начинается Россия. У нас много отдаленных районов, претендующих на звание самых дальних, но Чукотка, а на Чукотке именно Уэлен – действительно самый дальний. И вы, товарищ Теин, можете гордиться тем, что вы председатель самого далекого в нашей стране сельского Совета, официальный и полномочный представитель Советской власти… Спасибо за встречу.
С самого начала было оговорено, что Председатель никаких заявлений по прибытии в Уэлен не будет делать, так как на следующий день намечалась встреча с Президентом Соединенных Штатов Америки на Интерконтинентальном мосту, а затем двухдневные переговоры сначала в Уэлене, затем в Номе. Церемония встречи была простой, скромной; всем была известна нелюбовь Председателя ко всяческой мишуре и ненужной парадности.
После того как высокий гость поблагодарил за встречу, Иван Теин представил ему собравшихся, начав с Сергея Ивановича Метелицы.
Для каждого у Председателя нашлось несколько слов.
– Очень рад вас видеть, Сергей Иванович! – сказал он Метелице. – Много слышал о вас и считаю большой честью для себя лично познакомиться с вами!
Был представлен Александр Вулькын и другие жители Уэлена и окрестных селении. Когда очередь дошла до Папанто, то высокий гость остановился и спросил:
– Вы оленевод?
Папанто кивнул.
– Это вы не позволили академику Морозову провести отпуск у вас?
– Извините, – сказал Папанто, – но академик оказался никудышным пастухом. Мы с ним расстались по-хорошему. Я его не выгонял. Все дело в том, что он очень толстый, а с такой фигурой можно еще пасти коров, но не быстроногих оленей.
Когда церемония знакомств и представлений закончилась, фотографы и телеоператоры попросили всю группу гостей и встречающих подняться на макет-мост.
– Я представляю, каков в действительности будет сам Интерконтинентальный мост, если даже просто макет так внушителен и велик, – заметил высокий гость.
Слегка вспотев от волнения и держа в голове расписанную по минутам программу Председателя Президиума Верховного Совета, Иван Теин коротко отдавал распоряжения, направляя движение всей группы важных и ответственных гостей.
Вереница нарядных комфортабельных снегоходов стояла наготове у южного схода с макета-моста.
Иван Теин ехал в машине Председателя, а впереди и с двух сторон мчались одноместные снегоходы почетного эскорта и охраны, как бы веером расчищая дорогу торжественному кортежу, хотя впереди никаких помех не было, и ровная гладь лагуны до первых домов нового Уэлена представляла собой прекрасное место для прохода такого большого числа снегоходных машин. Более сообразительные операторы сумели подняться на вертостатах и снимали всю процессию с высоты птичьего полета.
Сидя рядом с высоким гостем, Иван Теин рассказывал об истории древнего чукотского поселения, упомянув, что собственно Уэлен располагался на косе, оставшейся позади, а новый возведен сравнительно недавно уже на южном берегу лагуны.
– Отсюда, – заметил Председатель, – новый Уэлен выглядит как настоящий город. Но я слышал, что в Уэлене сохранились и яранги?
– Яранги – в старом Уэлене, – пояснил Иван Теин. – В них можно жить. И летом, когда идет моржовый промысел, многие переселяются в яранги…
Председатель повернулся к помощнику и спросил:
– А у нас будет время посмотреть хотя бы одну ярангу?
– Обеденный перерыв во время переговоров с Президентом Соединенных Штатов Америки по предложению Ивана Теина проводим в яранге, – ответил помощник.
– Значит, обедать будем в яранге? С Президентом Соединенных Штатов? – весело спросил высокий гость.
– Совершенно верно, – подтвердил Иван Теин. – В моей яранге.
– Это прекрасно! – воскликнул Председатель. – Заранее благодарю вас.
– Я хотел бы подчеркнуть, товарищ Председатель Президиума Верховного Совета, – сказал Иван Теин, – что яранги действующие, это не музейные экспонаты.
– Я это понял, товарищ Теин, – кивнул Председатель. – Какой же смысл обедать в музее?
Тем временем снегоходы подъехали к гостинице. Помощники повели Председателя в отведенные для него апартаменты, а Иван Теин направился в президентскую столовую проверить, все ли готово для обеда.
Отклонив предложение немного отдохнуть, Председатель после обеда пожелал ознакомиться с хозяйством Уэлена.
Первую остановку сделали в школе. Как раз кончались уроки, и ребятишки занимались спортивными упражнениями. Одетые в разноцветные костюмы, они казались яркими цветами, разбросанными по белому снегу. Узнав Председателя, они сбежались и громко приветствовали гостя.
– А не холодно ли вам, ребята? – с улыбкой спросил Председатель. – В такой мороз в Москве в школах отменяют занятия.
– У нас только в сильную пургу отменяют занятия. А чем морознее, тем для нас лучше, – ответил бойкий мальчик, в котором Иван Теин узнал внука Сейгутегина.
Иван Теин не без гордости показывал школу, построенную в бытность его председателем сельского Совета: просторные классы, кабинеты, оснащенные экранами, проекторами, все с большими окнами, обращенными на морскую сторону, зимний сад-огород, большой плавательный бассейн, два спортивных зала, библиотеку-читальню с фильмотекой, залом для прослушивания музыкальных произведений и картинную галерею, которую здесь в шутку называли «Малым Эрмитажем» – на стенах висели точные голографические копии всех знаменитых картин ленинградского хранилища, а на подставках – скульптуры. Техника воспроизведения была такой совершенной, что скульптуры можно было отличить от настоящих только «дотронувшись» до пустоты или выключив электропитание.
Из школы, пересекая лагуну как бы по диагонали в северо-западном направлении, снегоходы двинулись на поле ветроэнергетических установок, где ждал инженер Эйнес.
Он стоял у входа в генераторный зал с несколькими своими помощниками.
Показывая машины, Эйнес счел нужным напомнить:
– А ведь именно с ветроэнергетической установки началась электрификация Уэлена. Это произошло более ста лет назад. Вон там стояла полярная станция, а чуть дальше – старый Уэлен. На пустыре между ярангами и домами полярной станции поставили примитивный ветродвигатель. Сейчас трудно даже представить себе, каким революционным было это событие. Ведь раньше яранги Уэлена не знали никакого иного света, кроме пламени жирника и костра! В старых газетах я нашел описание, как происходило включение первого электрического света в ярангах. Многие не верили и высказывали довольно веские аргументы; как это ветер, который задувает пламя, может зажечь свет? Но им возражали другие: когда дуешь в угасающий костер, наоборот, пламя разгорается ярче и сильнее. Первым уэленским электриком и монтером был мой предок – Тэнмав! – с гордостью заключил рассказ о первом электрическом свете в Уэлене Эйнес.
От ветроэнергетической установки гости и хозяева направились на звероферму. Высокий гость интересовался всем досконально, проявляя завидную осведомленность во многих вещах.
Поднявшись к себе. Метелица первым делом поинтересовался у синоптиков прогнозами на завтра.
– Над Беринговым проливом область высокого давления, – сообщили из метеорологического бюро. – Ожидается ясная, но морозная погода. С утра возможен легкий туман.
Переключился на международный канал.
– Наш Президент уже здесь! – сообщил Хью Дуглас. – Я только что виделся с ним. Как дела у вас?
– На нашем берегу такая же ситуация, – ответил Метелица. – Но все ждут завтрашнего главного события.
– Я жду этого тоже, – с глубоким вздохом произнес Хью Дуглас.
Метелица посмотрел на своего американского коллегу и, зная, что тот его тоже видит на экране видеофона, одобряюще подмигнул ему:
– Надеюсь, что все будет в порядке.
– У меня есть предложение, – сказал Хью Дуглас, – давайте встретимся, скажем, через полчаса, на стыке. Хотя я уверен, что все будет как надо, но все-таки не мешает самим взглянуть…
В голосе Хью Дугласа слышалась неутихающая тревога.
Метелица внимательно всмотрелся в его лицо.
– Мне эта встреча нужна для собственного успокоения, – сказал Хью Дуглас. – Нервы у меня за последнее время стали ни к черту.
Само по себе предложение Хью Дугласа обрадовало Метелицу; ему и самому хотелось напоследок своими глазами убедиться в том, что для стыковки моста все готово.
Метелица распорядился приготовить вертостат с пилотом, но не успел одеться, как его вызвали по особой линии связи. Это был Владимир Тихненко.
– Я только хотел сообщить вам, Сергей Иванович, – сказал Тихненко, – с нашей стороны обеспечена полная безопасность.
– Полная? – переспросил Метелица.
Тихненко несколько смутился.
– Я хотел сказать, что всякое искусственное воздействие на мост, техническое, физическое или какое иное, исходящее от человека, исключается. Наши изобретатели на этот счет здорово постарались.
Последние слова Тихненко произнес уже веселее и увереннее.
– Ну, а синоптики обещают хорошую погоду, – сказал Метелица.
У него на секунду мелькнула мысль сказать Тихненко, что он летит на встречу с американским коллегой, но в последнюю секунду передумал: уж что-что, а служба безопасности должна знать все маршруты передвижений начальника Советской администрации строительства Интерконтинентального моста.
Быстро промелькнули сорок пять километров забитой льдами советской части Берингова пролива от мыса Дежнева до острова Ратманова. Вертостат опустился на плато, и, когда Метелица вышел из машины, он даже внутренне вздрогнул, взглянув на готовую, точнее, почти готовую часть моста, соединившего советский остров с американским. Конечно, это еще не соединение материков, но все же… Отсюда, с плато, не было заметно тех четырех метров еще не уложенного настила моста, поэтому полное впечатление завершенности Сооружения рождало волнение.
