Текст книги "Интерконтинентальный мост"
Автор книги: Юрий Рытхэу
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц)
Внешне он не изменился, только чуть похудел. Такой же взгляд, тот же голос и милая, чуть застенчивая улыбка, когда замолкал, ожидая ответа.
Сегодня на плато Френсис неожиданно столкнулась с Перси. Сначала не узнала его в форменной одежде строителя Интерконтинентального моста. Одежда походила на обычный спортивный костюм для утренней пробежки, если не считать надвинутого на голову капюшона с меховой опушкой, опутанного к тому же проводами. Это одеяние было сконструировано в космической лаборатории НАСА и обеспечивало тепловой комфорт при скорости ветра более тридцати метров в секунду и температуре наружного воздуха до минус шестидесяти градусов по Цельсию. Френсис шла от причальной мачты и не была уверена, что это он, пока Перси ее не окликнул. Лицо у него вытянулось, обозначились скулы, и мальчишеский облик исчез, уступив место резким и даже несколько огрубевшим чертам. В глазах холод и бездонная глубина. Перси кивнул Френсис, на мгновение остановился, словно колеблясь, и прошел мимо, размеренно шагая. Потом Френсис подумала: может, она встретилась с одним из промышленных роботов, используемых на подземных и подводных работах? Она как-то видела несколько десятков таких машин на мысе Принца Уэльского. Их только что выгрузили с корабля, и они стояли на зацементированной площадке рядами, похожие на странных низкорослых, широкоплечих людей. Инженер с помощью дистанционной установки проверял их, включая то каждого из них попеременно, то всех сразу. Вспомнились давние кинофильмы, которые Френсис смотрела, о войне и военных. Промышленные роботы, стоящие на заснеженной площадке под ледяным ветром Берингова пролива, напоминали шеренги солдат… Френсис несколько минут смотрела вслед. С той поры, как они расстались, Перси никогда не возвращался на Кинг-Айленд. Зато его часто видели в Номе в самых дорогих и шумных кабаках, расплодившихся в связи со строительством Интерконтинентального моста.
– Вы располагайтесь здесь, – сказала Френсис Петру-Амае, прежде чем она с Адамом Майной удалилась, чтобы записать его рассказ о необыкновенном приключении.
Уходя, старик виновато признался:
– Честно говоря, мне не хотелось особенно распространяться по этому поводу. Но если это нужно для книги, то я уж не буду отказываться…
Петр-Амая остался один в доме, где еще недавно жил мэр острова Ник Омиак.
Притушив свет, он подошел к окну и посмотрел на темнеющий в густых сумерках остров Ратманова. Громада главной островной опоры будущего моста ярко освещалась снизу и казалась светящейся изнутри. Световодные трубчатые конструкции начертили на фоне неба замысловатый чертеж, и к этому чертежу бесшумно плыли грузовые дирижабли. Иногда вспыхивали фейерверком огни термической сварки, хотя основные стыки соединялись на молекулярном уровне.
Петр-Амая сидел в глубоком покойном кресле и размышлял о книге, пытаясь найти какую-нибудь приемлемую форму соединения самых разнородных материалов. Внешне стержень, на который нанизывались все события, материалы, изыскания, даже старинные легенды и предания, уже был – сам Интерконтинентальный мост. Но хотелось внутреннего единства, естественного сцепления, особой силы притяжения всего собранного и того, что еще должно быть собрано в единое целое, прочное, впечатляющее и нужное людям, как сам мост. В поисках этого внутреннего единства Петр-Амая изучал старинные исторические труды, штудировал Карамзина, древние русские летописи, народные эпосы от якутского сказания о Нюргун-Боотуре Стремительном, киргизского Манаса и калмыцкого Джангара до Кольца Нибелунгов… Мучились ли такими творческими сомнениями те, кто создал эти удивительные памятники творческого духа человека? Обращался и к отцу, но Иван Теин, похоже, занят своим… Подозрение о том, что отец находится в состоянии углубленной работы над своим произведением, подтверждалось прежде всего тем, что он более аккуратно придерживался установленного распорядка дня и отклонение хотя бы на минуту раздражало и портило ему настроение. Отец стал более замкнут, мало разговаривал и большую часть времени проводил в своем кабинете, отключив всю информационную систему. Иногда появлялся оттуда в состоянии необычайного оживления, и это означало, что ему удалось написать нечто, чем сам доволен. Правда, такое случалось довольно редко. Обычно отец был хмур и часто отвечал невпопад, когда к нему обращалась Ума.
Конечно, можно расположить материалы книги по разделам, снабдив их переходами, связками. Даже в таком виде книга будет интересна. Но хотелось чего-то большего, значительного, могущего соперничать если не во всю силу, то хотя бы отчасти с Интерконтинентальным мостом… Единство культур?
Пожалуй, это то, что может объединить разнородные материалы и стать настоящей сердцевиной книги: идея о существовавшем веками, тысячелетиями мосте человеческих, дружественных, культурных отношений, поддерживавших мир в Беринговом проливе!
Возбужденный этой мыслью, Петр-Амая ощутил потребность немедленно поделиться ею и, едва дождавшись Френсис, не дав ей даже снять теплую одежду, сообщил о своем открытии.
– А куда мы поместим рассказ деда Адама о его переживаниях под рухнувшей крышей и под многотонным грузом скальной породы?
– Знаешь, Френсис, – серьезным тоном ответил Петр-Амая, – и для этого рассказа найдется вполне определенное место. В той части книги, где будут помещены материалы философского характера, рассуждения людей о мире, об их отношении к жизни, к смерти… И вообще, мне даже видится отдельный раздел об Адаме Майне, человеке ярком, необычном.
– Да, – задумчиво сказала Френсис, – судьба Адама Майны удивительна.
– Пока мы ждали тебя, он мне поведал о своей жизни, – сообщил Петр-Амая.
– Никто и никогда в нашем кругу не напоминает Адаму Майне о его женитьбе, – сказала Френсис. – Бывает, что порой он сам вдруг вспомнит, а так – будто этого никогда не было.
Оставив включенным экран главного информационного телеканала, Френсис повернула рычажок музыкального автомата, и комната наполнилась звуками «Времен года» Вивальди в старой записи Московского камерного оркестра. Петр-Амая читал, что в прошлом веке музыка средневекового композитора была популярна.
– Ты хотел меня увидеть? – спросила Френсис, усаживаясь напротив.
Петр-Амая молча кивнул.
– А я хотела тебя видеть каждый день, каждый час, каждое мгновение с тех пор, как ты уплыл на парусной лодке, ничего не сказав мне, ничего не спросив… Я тогда подумала, что ты совсем отказался от меня. Может, ты и вправду обиделся, но разве можно обижаться на глупую девочку, которая не знает и не ведает, что делает?.. Я ждала… Ждала и взрослела вместе с ожиданием и вместе с любовью, которая тоже росла вместе со мной…
– Но почему ты ни разу не попыталась увидеться или хотя бы поговорить со мной?
– А я верила, что все равно это случится, – с обезоруживающей улыбкой сказала Френсис. – В свое время. Когда будет угодно богу и судьбе.
– Ты веришь в бога? – удивился Петр-Амая.
– Я смутно подозреваю, что есть нечто там, – Френсис сделала неопределенное движение головой. – Разве это не чудесно, что мы встретились с тобой, полюбили друг друга? Препятствий этому было гораздо больше, чем благоприятствующих обстоятельств. И когда я поступила так необдуманно, все равно бог вел нас друг к другу… Тебе неприятно это слышать?
Она заметила ироническую улыбку на лице Петра-Амаи.
– Нет, говори, говори, – попросил Петр-Амая.
– Я знаю, что ты не веришь в бога, что ты материалист, марксист и даже коммунист. Но все равно я тебя очень люблю, и нет у меня другой жизни, как только с тобой!
– А как же твой бог, который, как мне кажется, не любит материалистов, марксистов и коммунистов? – с усмешкой спросил Петр-Амая.
– Ах! – воскликнула Френсис. – Бог куда мудрее и терпимее всех земных философов и политиков! Для него самое главное – настоящее счастье людей.
– Что-то у него это не всегда получается, – заметил Петр-Амая.
– Что ты имеешь в виду? – насторожилась Френсис.
– Мы-то с тобой, может быть, и счастливы, а Перси?
– Я его очень жалею и сочувствую ему, – тихо сказала Френсис. – Но счастье мое только с тобой. Если бы я даже смирилась и стала его женой, все равно его счастье не было бы настоящим… Он работает здесь, на плато. Я встретила его сегодня. Он очень изменился, он стал похож на робота…
– На кого? – не понял Петр-Амая…
– На робота… На те человекообразные механизмы, которые работают глубоко под водой, на морозном ветру, во льдах. И взгляд у него какой-то странный…
– Это трудно пережить, – вздохнул Петр-Амая. – Ведь я был женат и у меня дочка.
– Я знаю об этом, – тихо ответила Френсис.
Петр-Амая с удивлением посмотрел на нее.
– Когда меня уговаривали вернуться к Перси, мне постарались сказать о тебе все, – объяснила Френсис.
– Вот как! – воскликнул Петр-Амая.
– Ты знаешь, по древним нашим обычаям это прекрасно, когда у будущих супругов уже есть дети! – со смехом произнесла Френсис. Вскочив с кресла, она поцеловала Петра-Амаю.
Он задержал ее в объятиях, чувствуя, что теряет власть над собой, погружаясь в теплоту юного девичьего тела.
Петр-Амая проснулся в постели один и некоторое время не мог сообразить, где находится. И когда голова окончательно просветлела, Френсис появилась в дверях с подносом, на котором дымились две чашки кофе.
– Ох, если бы все это увидел мой отец! – простонал Петр-Амая.
– Разве плохо, когда жена подает в постель любимому утренний кофе?
– Во-первых, ты мне официально еще не жена, а во-вторых, мой отец Иван Теин такие вещи называет недостойными настоящего мужчины привычками.
Петр-Амая привстал на постели и посмотрел в окно: туман затянул пролив, и остров Ратманова скрывался в белесой пелене, сквозь которую едва пробивались сигнальные огни островной опоры-башни.
– Ты все же выпей кофе, – сказала Френсис. – А позавтракаем с Адамом Майной. Я его пригласила. Он пошел к лунке, где поставил сеть на нерпу, и скоро придет.
Проглотив крепкий кофе, Петр-Амая спрыгнул с кровати, принял сначала горячий, а потом ледяной душ.
– Сегодня настоящая здешняя погода! – весело произнес Адам Майна, входя в комнату. – Я включил локатор: и у нас на острове, и у вас сегодня на работу вышли одни промышленные роботы. Самый настоящий зимний туман. Идешь и глотаешь коктейль из мельчайших кристаллов льда, влаги и студеного воздуха – бодрит! К вечеру, думаю, разойдется – ветерок тянет с севера. Обычно в такую погоду с плато спускаются рабочие. Любопытный народ! Все им интересно: как мы тут жили, били моржа и тюленя, добывали кита. Любят заходить в древнее жилище Аяпана, которое тот сохранил. Да и мне самому удивительно: как можно было жить в этой земляной яме, похожей скорее на звериную берлогу, чем на жилище человека?
После завтрака Адам Майна отправлялся в обход селения и любезно согласился взять с собой Петра-Амаю.
Ветер усилился, но туман не расходился. Густой его поток вместе с ветром двигался вдоль пролива, застревая клочьями на покрытых неубираемым снегом крышах опустевших домов, антеннах, высокой башне старой опреснительной установки. Быстро дошли до северного селения. Несмотря на ветер и занесенную снегом тропу, на это потребовалось не более десяти минут. Здесь туман превращался в мелкую изморозь, ощутимо бьющую по коже лица. Петр-Амая натянул на голову капюшон.
Спустились на лед пролива и, одолевая торосы, прошлись в сторону острова Ратманова. Старик шагал не снижая скорости даже на неровном льду. Петр-Амая едва поспевал за ним, не понимая, зачем Адаму Майне понадобилось спускаться на лед. Неожиданно сквозь пелену тумана проступила темная стена советского острова, а наверху, на вершине растущей вверх башни-опоры, засверкали огни.
– Говорят, что поначалу должны соединить оба острова, – сказал Адам Майна. – Четырехкилометровый пролет повиснет над проливом…
Петр-Амая посмотрел вверх, где пелена тумана была не столь плотной и угадывалось присутствие светлеющего неба, и попытался представить себе именно с той точки полотно моста, как бы нависающего над частью Берингова пролива, разделяющего оба острова.
Адам Майна, видимо, думал о том же. Приблизившись, он спросил:
– Каково будет, а?
– Трудно даже вообразить! – вздохнул Петр-Амая. – Хотя мне приходилось не раз видеть голографическое изображение всего сооружения.
– Говорят, привезли модель моста, – сказал Адам Майна. – Вот бы взглянуть.
– Да, я тоже слышал об этом, – отозвался Петр-Амая. – Даже не одну, а две. Нашу должны установить в Уэлене, а американскую в Номе.
Обратно шли рядом, не спеша.
Прошло около десяти минут, прежде чем Адам Майна снова заговорил:
– И все-таки, хотя все это грандиозно и захватывает и послужит на пользу человечеству, я все чаще думаю о том, что куда лучше было бы обойтись без моста… Нет, я понимаю, что мост нужен, но… вот если бы можно было найти другое место. Беда вся в том, что другого-то места нет. И наша родина именно здесь.
Петр-Амая не нашелся что ответить.
– А вот как ты думаешь? Только говори прямо, я не собираюсь ничего публиковать.
В голосе старика чувствовалась усмешка и обида.
– Если говорить честно, я за то, чтобы мост строился, – совершенно искренне ответил Петр-Амая. – Я вот только вчера размышлял о том, что в этой точке земного шара явственно обозначилась лучшая черта человека – способность жить в мире и дружбе. Хотя поводов для столкновений было множество – пространство довольно ограниченное, дороги моржей и китов проходили по одним и тем же путям. И, если взглянуть в очень давнюю историю, можно найти упоминания и о стычках из-за охотничьих угодий, о набегах на стойбища как с одной, так и с другой стороны. Но потом установился мир. Как это случилось, к сожалению, история не оставила свидетельств: ни на вашей стороне, ни на нашей в то время еще не умели ни читать, ни писать. Остались предания об установлении дружеских отношений. С тех пор мы поем одни и те же песни, многие наши предания имеют одни корни, да и языки наши схожи, не говоря о том, что мы били морского зверя одним и тем же оружием и наши гарпуны не отличить. Так что мост, если говорить о мосте человеческих отношений, был установлен задолго до того, как у ученых людей возникла идея строительства моста через Берингов пролив.
– Я слышал об инженере Борисове, – кивнул Адам Майна.
– Были и другие проекты, – продолжал Петр-Амая. – Был проект американского инженера Стросса. Кстати, инженер Борисов предлагал построить не мост, а плотину, чтобы изменить климат, сделать его теплым. Он проектировал плотину еще в то время, когда считалось, что можно безнаказанно переделывать природу, изменять лик земли… Сторонники изменения климата меньше всего думали о том, как сохранить привычное природное окружение человека, исконно живущего здесь, источники его существования. А вот Стросс проектировал именно мост. Это как бы материальное воплощение уже построенного воображаемого моста дружбы в Беринговом проливе, распространение на все человечество опыта нашего добрососедства.
– Убедительно говоришь, – вдруг улыбнулся Адам Майна. – Как настоящий коммунист.
– Почему вы смеетесь, Адам Майна? – с оттенком обиды спросил Петр-Амая.
– Нет, я сказал всерьез, – и впрямь посерьезневшим голосом ответил Адам Майна. – Я слушал ваших людей и по радио, и по телевидению и заметил, что они всегда говорят с чувством глубокой веры. И ты говорил сейчас точно так же, и в этом, поверь мне, ничего, кроме хорошего, нет. Наоборот, мне нравится, что ты такой.
Поднимались на остров мимо старой школы, за крышей которой виднелась церквушка, а к югу в два ряда стояли домишки Иналика, и только чуть поодаль светилось окно дома Ника Омиака.
– Здесь, в Иналике, – продолжал Адам Майна, – каждая семья испокон веков имела постоянное место поселения. Эти дома воздвигнуты на старых подземных нынлю. Под полами, под фундаментами домиков, стоящих на сваях, можно разглядеть вход в нынлю. Сейчас они занесены снегом.
– А вы довольны, что стали Хранителем Иналика? – спросил Петр-Амая.
– Что толку от этого, если я тут один? – сердито отозвался старик. – Только и радости, когда кто-то спустится с плато или приедет с Кинг-Айленда… Весной, когда начнется ход моржей, здесь будет повеселее.
В тамбуре Адам Майна снял со стены старый обломок оленьего рога и тщательно очистил от снега торбаза. Его примеру последовал Петр-Амая.
Войдя в комнату, от неожиданности они оба остановились на пороге.
В кресле, повернутом к входу, развалившись сидел Перси Мылрок. У дальней стены стояла Френсис.
– А-а, гость пришел, – овладев собой, пробормотал Адам Майна. – Ну, здравствуй, Перси.
– Какой я гость? – усмехнулся Перси. – Я здешний житель, родившийся в соседнем доме. И Френсис еще считается по нашим законам моей женой… Верно, Френсис?
Он обернулся и многозначительно поглядел на молодую женщину.
Перси был в специальной одежде с автономным термопитанием, и это придавало ему вид неземного пришельца. Такая одежда была уместна там, на стройке, среди огромных металлических конструкций, машин и промышленных роботов, а здесь, в домике эскимоса, она вызывала противоречивые чувства. Да и внешне Перси очень изменился и выглядел совсем другим, нежели тогда, когда Петр-Амая впервые его увидел.
– Что же вы молчите? – тем же издевательским тоном спросил Перси, явно наслаждаясь их замешательством. – Как идет работа над великой книгой?
– Что же, работа идет, – прокашлявшись ответил Петр-Амая. – И мы все очень сожалеем, что вы отстранились от нашей общей работы. Но мы еще надеемся, что вернетесь к нам. Свидетельства человека, представителя арктического народа, непосредственно занятого на строительстве Интерконтинентального моста, украсили бы книгу…
– Свидетельства… украсили бы книгу, – усмехнулся Перси. – Нет уж! Сами украшайте могилу, которую роете себе!.. Вы будто ослепли! Не видите, что творится вокруг. Белые люди насаждают искусственную жизнь, совсем чужую для нас, а вы, вы даже не замечаете этого! Все, что творится, – все чуждое, не наше, не наше!
Перси почти перешел на крик.
– Придуманные восторги по поводу жертвы для всего человечества, для мира, процветания и спокойствия людей – это все ложь! Смотрите, как все рушится вокруг! Нет Иналика! И вы, старый Адам, вы не тот Адам, который был до взрыва, вы – другой, сделанный белым человеком для утешения и отвода глаз. Тот старый Адам Майна, который украшал Иналик, был его совестью и мудростью, лежит погребенный под обломками скал, а вы, вы – искусственное создание, электронный робот! Хранитель Иналика! Это смешно! Что тут охранять? Никто не покусится на старый хлам, полуразрушенные жилища, вонючие старые нынлю!
Он повернулся к Петру-Амае:
– И книга ваша никому не нужна! Это просто еще одно оправдание, приманка, с помощью которой вас заманивают в западню, чтобы вас легко уговорить, чтобы вы не препятствовали насилию над природой, над Беринговым проливом! Но мост, даже еще не построенный, уже убивает. Он убил нашу любовь, отнял родину, убил Адама Майну!
– Замолчи! – закричал старик.
Трудно было предположить такой силы голос в нем, и Петр-Амая, и Френсис, и даже Перси вздрогнули.
– Ты обезумел! – продолжал уже тише Адам Майна. – Если кто-то и повредился в уме и в телесном здоровье, так это ты. Где же твоя мужская эскимосская гордость? Ты ее глушишь разной одурманивающей химией, якобы безвредной, а на самом деле разрушительной для здоровья. Ты бы лучше призадумался, откуда у тебя такие мысли? Вот уж кого нет, так прежнего Перси, человека нашего племени, человека нашего опыта, нашего разума…
Перси с удивлением посмотрел на разбушевавшегося старика. Во взгляде молодого человека промелькнуло что-то живое, но во всем остальном сходство с роботом не уменьшилось.
– Это говорит мертвый! – воскликнул Перси. – Это говорит мертвый Адам Майна! Френсис, уйдем отсюда. Уйдем к живым людям. Нельзя жить на кладбище!
Перси схватил за руку Френсис и потянул к выходу.
– Никуда я отсюда не пойду! – закричала Френсис. – Ты не прав! Иналик не стал кладбищем. И пока мы живы – он никогда не умрет!
– Я пришел за тобой! – упрямо сказал Перси и снова схватил Френсис за руку.
Она умоляюще смотрела на Петра-Амаю.
– Оставь ее в покое!
Петр-Амая старался держать себя в руках.
– А ты лучше бы убирался отсюда, с нашей земли! – Перси метнул злобный взгляд. – Коммунистам не место на Иналике! Все зло от вас! От русских, придумавших этот мост и уговоривших американцев! Дураки, поддались пропаганде! История ничему не научила их! Идем, Френсис!
Он сжал ее руку так, что Френсис застонала.
Петр-Амая в два прыжка оказался рядом с Перси и отшвырнул его от девушки. Он даже удивился, каким легким и слабым было тело Перси.
Перси отлетел к стене с окном, поскользнулся на блестящем покрытии пола и, не удержавшись на ногах, растянулся, скользнув по нему антиморозным костюмом.
Медленно поднявшись с искаженным от гнева лицом, он набросился на Петра-Амаю, выставив вперед кулаки в термических рукавицах. Удар пришелся прямо в лицо, и Петр-Амая на секунду потерял сознание.
Когда он очнулся, Перси снова лежал у стены, а рядом стоял Адам Майна с решительным и сердитым видом.
– Убирайся вон отсюда! – кричал он над поверженным Перси. – Ты поступил как белый человек!
Это было наихудшей оценкой для эскимоса. Если здешний житель поступал как белый человек, это значило, что он пал до последнего предела низости, до дна. Правда, за последнее время этим выражением пользовались в самых крайних случаях.
Перси медленно поднялся. На этот раз вид у него был далеко не воинственный. И внешне он как-то переменился и обмяк. И тут Петр-Амая догадался, что перед приходом сюда Перси явно принял психический стимулятор, действие которого теперь иссякало.
Перси молча прошел мимо прижавшейся к стене Френсис, мельком взглянул на Адама Майну, задержался взглядом на Петре-Амае и резко рванул на себя дверь.
Горящие злостью и неутоленной местью глаза ожгли Петра-Амаю, и он потом долго не мог забыть их.
Вечером из Кинг-Айленда сообщили, что Перси Мылрок помешен в больницу для излечения от интоксикации, полученной от употребления большой дозы психического стимулятора «Арктик-67».
