Текст книги "Интерконтинентальный мост"

Автор книги: Юрий Рытхэу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц)

– Я читаю лекции в нашей школе и для всей Чукотки веду Занятия по системе телевизионного образования, – сказал художник.

Хозяйке пришлось заново разогревать чай.

– Сейчас даже кусок необработанного моржового бивня представляет большую ценность, – продолжал за чаепитием Александр Сейвутегин. – Материал очень дорогой, и поэтому иногда месяцами думаешь о том, что изобразить.

Собственные произведения Александр Сейвутегин не комментировал, но Метелица, глядя на них, чувствовал, что они сделаны мастером, настоящим художником.

– Раньше в Уэлене не было семьи, в которой бы не резали по моржовой кости, – сказал Иван Теин. – То же было и в Наукане, в других селениях, где занимались моржовым промыслом. Теперь каждый бивень на учете.

Во время чаепития Метелица время от времени оглядывал стены мастерской, а потом вдруг громко сказал:

– Вот какая мысль у меня возникла, товарищи! Давайте завтра с утра полетим на стройку, и я вам покажу, что мы успели сделать. Хоть вы и знаете об общем ходе строительства, но мне бы хотелось и кое-чем похвастаться, и кое о чем посоветоваться. А Петру-Амае это просто необходимо. Ну а художнику полезно. И вам, Иван, неплохо было бы окинуть все единым взглядом.

Следующим утром еще на рассвете пришел большой вертостат с эмблемой Советской администрации строительства Интерконтинентального моста.

Поднялись прямо со льда лагуны и взяли курс на мыс Дежнева, низко пролетев над ярангами Уэлена и прибрежными торосами.

Море, сколько мог охватить взгляд, теперь мало напоминало то, что было в первые зимние дни, когда оно неожиданно покрылось ровным гладким льдом. За торосистым припаем, который напротив Уэлена простирался километров на двенадцать, двигался дрейфующий лед, парили полыньи и разводья. Кое-где можно было видеть одиноких охотников.

Когда открылась панорама Берингова пролива, хорошо знакомая и привычная, летчик развернул вертостат на мыс Дежнева, подойдя к нему с моря.

– Как видите, – сказал Метелица, – отсюда почти незаметно, что делается в южном створе пролива. Так мы поступили намеренно, чтобы не спугнуть моржей, тюленей и белых медведей. Вся техника идет с юга, оттуда же летят грузовые дирижабли, летающие краны, идут грузовые ледоколы. Там довольно разреженный дрейфующий лед, и по разрешению Комитета охраны окружающей среды мы можем работать там до самой весны.

Внизу промелькнул древний памятник русскому землепроходцу Семену Дежневу – деревянный крест и маяк с бюстом. На плато сверкали стеклом и металлом постройки Советской администрации строительства Интерконтинентального моста.

Вертостат мягко приземлился на площадку.

Метелица привел гостей в свой кабинет и подвел к окну:

– Посмотрите, отсюда, кроме вон тех ледоколов и пролетающих грузовых дирижаблей, тоже ничего не видно. Я хорошо помню завершение строительства защитной дамбы в Финском заливе у Ленинграда. Правда, это детские впечатления, но многое отчетливо сохранилось в памяти. Прежде всего – обилие разнообразнейшей техники! Скопище людей и непрерывный шум! Как только работали в таких условиях? Особенно удивляли меня водолазы. Будто витязи из пушкинской сказки, они выходили из воды в сверкающих шлемах. Вы знаете, что на нашей стройке ни один человек не спускается на морское дно. Там работают превосходные, безотказные роботы. Вот смотрите.

Метелица включил один из экранов в ряду информационных дисплеев, занимающих всю стену.

На экране во всей красе и цвете предстало дно Берингова пролива. Роботы-подводники отнюдь не походили на людей, если не считать рук-манипуляторов, ловко управляющихся с подводными буровыми станками. Специальные устройства отводили поднятую муть, и оператор ясно и отчетливо мог видеть поле работы. Вода была такая чистая, что заметны были проплывающие вдали рыбы и раз даже мелькнула нерпа.

– Сваи растут у нас со дна, – пояснял Метелица. – Должен вам сказать, что с технической точки зрения это самая сложная часть работы… Ну, а теперь вернемся на поверхность и отправимся на остров Ратманова.

Перелет не занял и десяти минут.

С островной башни-опоры открывался отличный вид на весь пролив. Полюбовавшись панорамой и окинув взглядом дальние и ближние подступы к островам, направились в Главный диспетчерский зал. В полукруглом зале перед информационными экранами сидели десятка два человек. Большинство были в наушниках, чтобы не мешать друг другу. Но все же сдержанный гул человеческих голосов как бы висел в воздухе, создавая особый настрой, деловую атмосферу. На отдельном возвышении, чуть поодаль, сидело несколько человек – главные инженеры строительства.

Заметив вошедших и узнав Метелицу, один из главных инженеров покинул свое место и подошел.

– Все идет по графику, – доложил он. – Два ледокола застряли было во льдах, но потом выбрались И сейчас полным ходом идут к нам.

– Как с запасом материалов на случай пурги? – спросил Метелица.

– Нормально.

– Вы и в пургу работаете? – удивился Иван Теин.

– Не мы, а роботы, – с улыбкой ответил Метелица. – Им пурга нипочем. Мы только останавливаем верхолазные работы, монтаж высотных сооружений.

Там трудно обойтись без человека, без его рук и, главное, без настоящего контроля живыми глазами.

Подошел второй главный инженер.

– Это Владимир Павлович, – представил его Метелица. – У нас его зовут «Американцем», потому что он отвечает за стыковку совместных работ. Сейчас он наблюдает за тем, чтобы на том берегу вовремя подтянули железную дорогу из Фербенкса.

Потом Метелица провел гостей вдоль рядов инженеров-диспетчеров, руководителей самых разных участков.

– Если по-старому, то каждый из них как бы прораб, – объяснял Метелица. – Но у каждого из них огромнейший и ответственный участок стройки. То, что они вместе сидят в зале, дает возможность присутствовать на соседних участках, чувствовать взаимозависимость и взаимоответственность… А вон там, за теми железными дверями, мозг, а может быть, и сердце строительства Интерконтинентального моста. Информационно-вычислительный центр. Он продублирован на материке, на мысе Принца Уэльского и еще в каждой столице – в Москве и Вашингтоне.

Метелица прошел по всему залу, ведя за собой гостей, толкнул дверь и вошел в сравнительно небольшую комнату, где около десятка человек сосредоточенно работали с дисплеями.

– Каким бы совершенным ни был проект, в ходе строительства в него приходится вносить множество поправок, – продолжал разъяснения Метелица. – Ведь жизнь не стоит на месте, мысль инженеров и изобретателен продолжает работать. Причем не только у тех, кто непосредственно занят на строительстве или проектировал мост. Вот сюда, в эту комнату, стекается вся информация, которая может заинтересовать нас, все предложения и изобретения, догадки и наметки и даже вовсе бредовые предположения – мы ни от чего не отказываемся. Рано или поздно что-то да и пригодится…

– И много приходится вносить поправок по ходу строительства? – спросил Александр Сейвутегин.

– Много! – ответил Метелица. – Иногда даже больше, чем хотелось бы. Но надо. Мост строится на века, и не одними нами.

– Да-а, – с уважительным удивлением молвил Александр Сейвутегин. – Это настоящее творчество!

– Может быть, – кивнул Метелица, помолчал и еще, раз повторил. – Может быть, вы правы.

С нижней площадки башни-опоры Петр-Амая смотрел на Малый Диомид и с грустью вспоминал встречу с Френсис, ночь в холодном, покинутом доме. Иналикские домишки казались отсюда вросшими в прибрежные скалы. Ни звука не доносилось оттуда, никакого движения не замечалось.

Но вдруг… Что это? Вроде бы огонек мелькнул на южном конце словно вымершего селения.

– Сергей Иванович! – Петр-Амая показал рукой. – Мне показалось, вроде бы огонек мелькнул в Иналике. Может быть, охотники там высадились?

– Это старик Адам Майна, – ответил Метелица. – Всякими правдами и неправдами старик возвращается на остров и живет, пока у него не кончаются продукты. Работы там ведутся на восточном берегу, покинутое селение считается заповедной зоной, поэтому строители не ходят в Иналик. И старик иногда в одиночестве живет, охотится. Дуглас утверждает, что Кинг-Айленд намного красивее Малого Диомида. И знаете, что сказал на это старик? Он сказал: может быть, это и так, но это красота чужая. А чужая красота меня не греет.

Петру-Амае почему-то подумалось, что, может быть, и Френсис сегодня там…

Улетели в Уэлен уже во тьме, огни на Большом Диомиде были хорошо видны. Вертостат поднялся с площадки круто вверх, набирая безопасную для полета высоту, выше перевала, окружающих вершин, и уже с набранной высоты он как бы заскользил вниз по склону, к Уэлену, следуя долиной речки Тэю-Вээм.

Петр-Амая сидел у иллюминатора и думал о Френсис. Что же у нее случилось? С тех пор как он узнал о замужестве, он не пытался увидеться с ней или связаться. Он не хотел ставить ее в неловкое положение, хотя о многом бы хотел спросить… Петр-Амая мысленно представил ее, нежную, молчаливую, покорную, и сердце его наполнилось жалостью и огромным желанием увидеть Френсис.

Не успел Метелица проводить гостей, как засветился экран видеофона и на нем возникло жизнерадостное лицо Хью Дугласа.

Мистер Метелица, – сказал он. – Вообще-то я предупредил все ваши службы, но хочу лично сообщить вам, что завтра на рассвете мы производим довольно сильный взрыв на острове Малый Диомид. Возможно, что даже разбудим вас.

Малые атомные взрывы в двадцать первом веке производились повсеместно, ибо люди научились управлять ими так, что больше не существовало опасности радиационного заражения.

Метелица в тот вечер долго не ложился спать. Он стоял у окна и смотрел на дальние огоньки острова Большой Диомид.

Чуть левее, в расширяющемся пространстве Ледовитого океана, во льдах, в морской воде, а может, даже и в воздухе, есть пусть ничтожные, но частицы того, что было Глебом Метелицей… Как мучительно жаль, что его нет!

Дело набрало ход. Огромный маховик величайшей стройки неумолимо раскручивался, и остановить его уже никак невозможно. Само это движение будет вести за собой жизнь людей – рабочих, руководителей, снабженцев, тысячи предприятий по всему миру, вовлеченных в орбиту строительства Интерконтинентального моста. Если смотреть с точки зрения сегодняшнего дня, впереди еще годы работы.

И тогда… Тогда можно с полным сознанием исполненного долга уйти на покой. Построиться в Уэлене и жить рядом с Иваном Теином, ходить вместе с ним на охоту и издали любоваться мостом.

Адам Майна в тот вечер не зажигал костра. Он пил горячий кофе из вместительного термоса и смотрел на пролив. Недавно его снова согнали с Иналика и велели сидеть на Кинг-Айленде. Но он уже не мог больше смотреть на аккуратные домики, выносить удивительную чистоту на улице, встречать благополучные, умытые, сытые лица и, главное, видеть непривычный горизонт, пустынный, отдаленный, неуютный. Его просто тошнило от всего этого. Он подолгу тайком жил на Иналике. Сначала на это не обращали внимания. Поскольку покинутый Иналик был объявлен заповедным местом, поговаривали даже о том, чтобы назначить старика смотрителем. И вдруг на это место нашлось много желающих. Ник Омиак объявил во всеуслышание, что он охотно расстанется с постом мэра, лишь бы только возвратиться смотрителем на Иналик. О таком желании заявили многие, чуть ли не все главы семейств. Один Джеймс Мылрок промолчал.

Стояли крепкие морозы. Море остановилось, льды смерзлись, так что от Кинг-Айленда хорошему охотнику двух дней пешего хода было достаточно, чтобы добраться до Малого Диомида.

Адам Майна так и сделал. Он объявил, что уходит на охоту во льды и возвратится через несколько дней, а сам в сумерках взял направление прямо на Иналик.

Он добрался до острова лишь к вечеру третьего дня и не стал разжигать огонь, зная, что за Иналиком следят с плато.

Он устроился в крайнем домике, на южной оконечности острова. Выпив кофе, он расстелил простроченный гагачьим пухом спальный мешок с автономным утеплителем, работающим на каких-то микросхемах, вырабатывающих достаточно энергии, чтобы человек даже в сильный мороз мог с комфортом выспаться.

Завтра с утра можно выйти на охоту. Там, на северном конце пролива между островами, где стремительное течение не дает смерзаться льдам, всегда широкие полыньи, в которых резвятся нерпы.

…Да, тогда его опять увидят и снова попросят с острова. Говорят, что тут опасно. Да ведь сколько помнит себя Адам Майна, на острове всегда было опасно жить. Но люди жили, и это была их собственная жизнь, не навязанная никем извне, сотворенная собственными руками. Все было свое: и жилище, пусть плохонькое, но оно защищало от стужи и ненастий; лодки, сделанные собственными руками, гарпуны, ремни. Каждая вещь знала твою руку, помнила твои размышления!

Высаживаясь на остров, Адам Майна каждый раз мысленно просил прощения за предательство, совершенное людьми по отношению к месту, где находились могилы предков. Собственно, могил и не было. Даже кости и те быстро развеивались, превращались в прах, и ураган разносил их по всему пространству Берингова пролива.

Да, не ладилась жизнь на Кинг-Айленде.

Первая трещина обозначилась, когда в брачную ночь Френсис сбежала от Перси Мылрока. Джеймс не смотрит в глаза своим землякам… Перси ушел из селения, нанялся монтажником на строительство и теперь живет на плато. Ему повезло. Он на родном острове, и, когда Адама Майну не гоняли отсюда, парень после работы частенько спускался в старый Иналик и ночевал в своем доме. Адам Майна и Перси часами сидели рядышком, глядя на пролив, на солнце, уходящее за массив Большого Диомида, иногда перебрасывались двумя-тремя словами и снова надолго замолкали. Но мысли у старого и молодого были приблизительно одинаковы: как жить без Иналика? Безделье и обеспеченность порождали ссоры и трения среди переселенцев, чего никогда не бывало между иналикцами. Иные уезжали в Ном, поближе к увеселительным заведениям и тратили там дарованные Администрацией Интерконтинентального моста деньги. Иногда между номцами, потомками кинг-айлендцев, и новыми жителями этого острова, вспыхивали ссоры, часто кончавшиеся кровавыми драками.

Лежа в тепле спального мешка, Адам Майна мечтал.

Мечтал о том, что когда мост будет построен и протянется светлой дугой, такой, какой он виден на многочисленных изображениях, через весь Берингов пролив, опираясь на острова Большой и Малый Диомид, на башни-опоры, выросшие из морской пучины, тогда можно будет добиться разрешения вернуться на Иналик. Пусть не все вернутся. Пусть вернутся те, кто сохранил в своем сердце преданность острову, своему прошлому, и тогда здесь, как многие тысячелетия назад, начнется новая жизнь. Ведь было такое время, когда остров не посещался людьми, не был заселен, тогда птицы гнездились в скалах и даже не было еще слова Иналик…

Сон не шел. Он прерывался воспоминаниями, размышлениями, грезами о будущем, мыслями о своих земляках, о смерти, о своей жизни…

Да, мысли о смерти приходили в голову Адаму Майне, и он, как и подобает настоящему эскимосу, относился к ним спокойно, с достоинством, понимая неизбежность ухода из этой жизни. Не это тревожило Адама Майну, а то, что будет после него. Неужто все идет к тому, что в будущем исчезнет гордое и независимое племя арктических охотников? А ведь по сути это уже началось. Началось с того, что покинули Иналик.

Захотелось пить. Адам Майна выпростал руку из теплого мешка и нащупал на полу у постели термос с остатками кофе. Отхлебнув, он снова спрятал руку в тепло и вытянулся в спальном мешке. Такое с ним случалось довольно часто: иногда сон не шел до самого утра, но тем не менее на рассвете, после бессонной ночи, Адам Майна вставал с таким ощущением, будто проспал все полагающиеся восемь часов крепчайшим освежающим сном.

Он спокойно ждал наступления утра, погруженный в мысли. Он прожил много и помнил столько, что события собственной жизни, воскрешаемые в памяти, давно заменили ему чтение книг.

Адам Майна услышал взрыв и ощутил содрогание земли, когда за окном уже светилось небо. А затем до его слуха донесся нарастающий гул, и, прежде чем он высвободил руки из теплого спального мешка, на него вместе с многотонным каменным грузом рухнула крыша старого иналикского домика.

– Прекрасная работа! – удовлетворенно произнес Хью Дуглас, оторвавшись от экрана. – Задело только самый краешек. А селение сохранили. Прекрасная работа! – повторил он.

Книга вторая

Глава первая

В свой служебный кабинет Иван Теин являлся по установленному распорядку к девяти утра. Он вставал не позже шести, пробегал или проходил, в зависимости от погоды, километров шесть, принимал контрастный душ, пил чай с маленьким кусочком черного хлеба, слегка смазанного черносмородинным джемом, и садился за работу.

В кабинете было тепло и просторно, мерцали экраны: одни новости сменялись другими, стекающимися со всего света.

Иван Теин включил звук главного информационного дисплея. Он работал по московскому времени. В Москве еще было одиннадцать часов вечера предыдущего дня. Шла последняя передача известий. В Индии собран рекордный за всю историю страны урожай сельскохозяйственных культур. Обеспеченность продуктами питания на душу населения по нормам Международной организации здравоохранения была достигнута в этой стране еще полвека назад. Теперь правительство Индии объявляло обширную программу восстановления экологического равновесия природы страны, нарушенного в прошлом веке, в эпоху нехватки продовольствия и недостатка энергии. Часть ранее построенных гидростанций закрывалась, срывались дамбы…

Такие новости стали привычны на земном шаре: теперь человечество главное внимание уделяло наведению порядка на планете, сильно попорченной и даже кое-где и вовсе разрушенной. Иван Теин помнил, сколько международных усилий и средств потребовалось на то, чтобы вернуть зеленый покров бассейну реки Амазонки, восстановить тундру в нижнем течении реки Обь, где в свое время при интенсивных нефтеразработках были умерщвлены озера, реки, уничтожена тундровая растительность, начисто сведен тонкий почвенный слой. Такое было впечатление, что на земном шаре идет большой ремонт после бездумного и расточительного хозяйствования, длившегося столетиями.

На экране возникла панорама Интерконтинентального моста. Телезрители всего мира уже привыкли к этой заставке-символу, после появления которой следовали новости о самой большой стройке планеты.

– Строительство Интерконтинентального моста через Берингов пролив оказывает огромное влияние на хозяйственную и экономическую жизнь Чукотского автономного округа, – сказал диктор. – Об этом подробно расскажет в своем выступлении председатель Чукотского окружного Совета народных депутатов Григорий Окотто.

Григорий Окотто был родом из соседнего селения Инчоун. Его родичи переселились в Уэлен, и поэтому Иван Теин знал, что сегодня в селе будет много разговоров по поводу выступления земляка.

– Как известно, – сказал Окотто, глядя прямо на Ивана Теина, будто разговаривая только с ним, – в конце прошлого века и в начале двадцать первого общая численность населения Чукотки снизилась, хотя коренных жителей стало вдвое больше. Снижение произошло за счет механизации горных работ, вследствие замены людей промышленными роботами на тяжелых работах там, где человеку быть противопоказано – под землей, под водой, на открытом воздухе в сильный мороз. Увеличение численности населения – явление радостное для небольших народов – чукчей, эскимосов и эвенков, искони живущих на Чукотке. И все же главное в том, что возникло качественно новое поколение: здоровое и высокообразованное. Из книг и старых кинофильмов, которые иногда демонстрируются по двадцать седьмому каналу телевидения, вы знаете, что еще в конце прошлого века на здоровье местного жителя существенное влияние оказывали дурные привычки – курение, употребление алкогольных напитков, пренебрежение спортом и физическими упражнениями. Все это давно отошло в прошлое, и победа над вредными привычками обеспечила появление нового, здорового поколения советских людей, которые по праву могут называться людьми коммунистической эпохи. Строительство Интерконтинентального моста и вовлечение жителей Чукотки в активную международную жизнь, увеличение населения за счет приезда рабочих приведет к тому, что несколько изменится качество жизни на Чукотке. Конечно, как это всегда бывает на больших стройках, многие, кто сегодня строит мост, останутся на постоянное жительство у нас. Мы этому только рады. У нас уже живет второе поколение строителей БАМа, продолживших железную дорогу до мыса Дежнева. Это все явления позитивные… Но возникают другие проблемы. Видимо, нам придется переходить на промышленное разведение морских зверей – китов, моржей, тюленей. Мировой опыт уже имеется. И мы должны его освоить. Это будет трудная перестройка, и я бы даже сказал – мучительная. Да, мы возродили древние способы охоты на морского зверя. Этим помогли сохранению и возрождению животного мира Арктики. Но нельзя жить в прошлом и делать вид, что мы в будущем. Есть рекомендации и исследования наших ученых, наших земляков и сородичей из многих научных центров…

То, что выступление Григория Окотто передавала первая московская программа, да еще в разделе важнейших новостей, означало, что ему придается большое, общегосударственное значение.

Первым в кабинете Ивана Теина появился Роман Эйнес. Он сегодня не ушел на охоту: дежурил на ветроэнергетической установке. По образованию Роман был инженером-механиком, но больше всего на свете любил морскую охоту и свою небольшую слесарную мастерскую, где проводил все свободное время, изготовляя какие-то хитроумные приспособления по заказам разных фирм, изготовляющих особо точные приборы и механизмы. Метелица говорил Ивану Теину, что руки Романа Эйнеса воистину золотые и он может сделать то, чего ни одна машина не умеет.

– Вы, конечно, слышали? – спросил Роман, усаживаясь в кресло.

– Слышал…

– Китовые фермы! – с усмешкой произнес Эйнес. – Где мы будем пасти стада китов? Растопим льды в Мечигменской губе?

– Помнишь принцип старого Гонома? – с улыбкой спросил Иван Теин.

– Знаю! – махнул рукой Эйнес.

«Принцип старого Гонома» возник в книге писателя Евгения Таю. Его любимый герой Гоном питал пристрастие к афоризмам, среди которых был и такой: «Никогда не думай о том, о чем должен думать другой».

– Это касается нашей жизни, а точнее, нашего образа жизни, – сказал Эйнес. – Это черт знает чем может кончиться!

– Почему? – пожал плечами Иван Теин. – Старый Уэлен останется, по-прежнему будешь ходить на охоту… А наряду со всем этим будем развивать то новое, о чем говорил Григорий Окотто.

– Не уживемся! – решительно сказал Эйнес. – Поглотят, съедят нас эти фермы, промышленное производство моржей и тюленей. Японцы этим давно занимаются.

– Вот видишь! А чем мы хуже японцев?

– Японцы есть японцы, а чукчи и эскимосы есть чукчи и эскимосы, – ответил Эйнес. – То, что им подходит, может не подойти нам. Мне, например, эта идея с самого начала не нравится.

– А другим? Если другим понравится?

– Ну, не знаю, – развел руками Эйнес. – Кому исконное, свое может стать чужим? Я наслышан и начитан о злоключениях соседей. Вот вроде бы у них все есть: новый остров, новое селение, новые дома и даже на будущее обеспечены. И что же они, счастливы?

– Не нам судить об их жизни, – вздохнул Иван Теин.

– Опять старый Гоном? – усмехнулся Эйнес. – Но знать-то все равно знаем. И о том, как едва не погиб старик Майна, и о внутренних распрях в селении.

Со вторым рождением Адама Майну поздравил чуть ли не весь мир: все информационные агентства передали новость о чудесном спасении старого эскимоса при атомном взрыве. Сообщение о том, что на острове, возможно, находится Майна, поступило в Администрацию уже после взрыва. Спасательная команда с чувствительными детекторами-искателями тотчас направилась на остров. Старик лежал на глубине полутора метров под скальными обломками. Рухнувшая крыша и камни образовали над телом старика подобие вместительного склепа, под сводом которого было еще достаточно воздуха, чтобы дождаться спасателей. Адама Майну показали по телевидению. Старик спокойно заявил о том, что в скором времени надеется навсегда вернуться на Малый Диомид, а пока отправляется на обследование в больницу.

История со стариком едва не стоила поста Хью Дугласу. Но все обошлось, и чудесное спасение старика посчитали даже добрым предзнаменованием. Любители символов, высказали пожелание, чтобы знаком Интерконтинентального моста был утвержден профиль Адама Майны, выпущены почтовые марки и сувенирные медали. Самого Адама после больничного обследования торжественно провозгласили Хранителем острова Малый Диомид и покинутого селения Иналик. Предложили новый дом с набором удобств двадцать первого века, но старик пожелал поселиться в старой хижине.

Эйнес некоторое время наблюдал за мелькающим на цветном экране изображением, потом медленно повернулся к Ивану Теину.

– Ведь и вы чувствуете беспокойство и тревогу, но почему все это держите про себя – непонятно.

– Именно поэтому и молчу, – откровенно признался Иван Теин.

– Когда я, – задумчиво начал Эйнес, – после учения вернулся на Чукотку, в родной Уэлен, мне казалось, что и впрямь пришло безоблачное время для человека. Так и было! Но вот с годами к этому чувству начала примешиваться тревога: останется ли все так как есть или что-то изменится? До начала строительства моста мне казалось, что в Уэлене в обозримом будущем больших изменений не ожидается. Ведь даже строительство железнодорожной магистрали – Полярного БАМа – не внесло в образ нашего существования никаких изменений. То есть изменения были и есть – еще более повысилось качество жизни, появилась возможность заниматься охотой и даже возродили древний Уэлен… А что дальше? И вот это самое – что дальше – началось и подступило к порогу нашего дома.

– Но мы должны сделать так, чтобы и в этих условиях сохранить единственное и неповторимое, что дорого нам самим, что было изобретено арктическими народами. Ведь согласитесь, что новой формой разведения морских животных, таких, как моржи, киты, тюлени, должны заниматься сами северные жители, – Иван Теин говорил медленно, как бы размышляя вслух.

– Все это, может быть, и так, но все-таки, – вздохнул Эйнес.

В комнату решительно вошел директор хозяйственного объединения «Уэлен» Александр Вулькын. Правда, люди его называли просто, по-старому – директором совхоза. На его лице играл румянец, и на крыльях широкого носа поблескивали бисеринки пота.

– Прошу прощения за опоздание, – виновато произнес он. – Заигрался.

Александр Вулькын был заядлым спортсменом и каждое утро играл в волейбол в большом сельском спортивном клубе.

– Что-то происходит с подачей горячей воды с Гылмимыла, – сообщил он.

Уэлен отапливался горячей водой, извлекаемой из подземных источников.

– А что такое? – спросил Иван Теин.

– Температура скачет.

– Это все от взрывов, – заметил Эйнес. – Они Вроде бы и незаметны, но могут сместить глубинные пласты и задержать выход горячей воды.

Иван Теин посмотрел на настенные часы.

– В Магадане только около восьми. В девять позвоню в Главное геологическое управление северо-востока, – сказал он вслух. – А пока пусть держат наготове дублирующую систему аварийной подачи горячей воды.

– Вы слышали выступление Григория Окотто? – обратился Эйнес к Вулькыну.

– Когда это-было?

– Вот только что! – ответил Эйнес. – По московской первой программе. О новой хозяйственной стратегии говорил. В связи с мостом. Будешь создавать китовые фермы, моржовые заповедники, специальные тюленьи садки…

– Что ты говоришь! – изумился Вулькын. – Надо же пропустить такое!

– Наверное, выступление повторят по нашим чукотским программам, – утешил его Иван Теин. – Но пока Окотто говорил как о тенденции на будущее.

– Но все равно очень интересно! – воскликнул Вулькын, человек увлекающийся и готовый немедленно приступить к делу, если оно сулило что-то новое.

Саша Вулькын – человек еще молодой, ему было около пятидесяти – происходил из рода оленеводов Хатырской тундры и вырос в яранге. Начал учиться по системе начального телевизионного обучения и продолжал образование в Дальневосточном университете, получил степень доктора экономики традиционных промыслов и предприятий.

С его приходом в хозяйстве Уэлена повеяло новым, осуществлялись смелые проекты.

Иван Теин в душе радовался изменениям в Уэлене. Жизнь, на его взгляд, стала слишком налаженной, и всякое отклонение от ритма, от заведенного порядка заставляло по-новому смотреть на вещи, как-то встряхивало человека изнутри.

В одиннадцать часов Иван Теин включил видеофон и вызвал начальника Северо-восточного геологического управления. На экране возникло лицо человека с пышными светлыми усами и веселыми глазами.

– Сердечно приветствую жителей славного Уэлена! – сказал он.

– Дорогой Валерий Николаевич, – улыбнулся в ответ Иван Теин, – здравствуйте. Что-то неладно с горячей водой из подземного источника. Предполагаем повреждение в результате атомных взрывов.

– Сегодня же у вас будут геологи, – заверил Валерий Николаевич. – Не беспокойтесь. В крайнем случае, если это серьезно, можем подключить резервное Дежневское месторождение горячей воды. Замерзнуть не дадим!

– Да уж как-нибудь перетерпим, если даже совсем холодная вода пойдет, – со смехом произнес Иван Теин и выключил видеофон.

Послышался мелодичный звук вызова по местной линии.

Это был Петр-Амая.

– Я хочу зайти к тебе, отец.

– Заходи.

Когда Петр-Амая появился в кабинете, там оставался лишь Александр Вулькын.

Поздоровавшись, Петр-Амая уселся в кресло. Видно было, что он ждет ухода Вулькына.

Когда за директором закрылась дверь, Петр-Амая встал и подошел к отцу.

– Сейчас только что говорил с Френсис.

Иван Теин не сразу понял и переспросил:

– С кем?

– С Френсис.

– Ну и что?

– Я хочу сказать тебе, что я ее люблю.

– А зачем ты мне это говоришь? Ты это ей скажи.

– Ей я тоже сказал об этом.

– Тогда при чем тут я?

– Я пришел сказать, чтобы ты знал. Чтобы для тебя не было неожиданностью, если что случится.

– А что может случиться? – насторожился Иван Теин.

– Ну, вдруг поженимся, – с виноватой улыбкой произнес Петр-Амая.

Иван Теин некоторое время молчал, потом сказал;

– Ты не забыл, что у тебя есть дочь?

– Нет, не забыл, – ответил Петр-Амая. – Я всегда это помню. Кстати, весной она приедет.

Ивану Теину весь этот разговор был тягостен и даже неприятен. Чтобы переменить его, спросил:

– Ты слышал выступление Григория Окотто?

– Слышал, – ответил Петр-Амая. – Я участвовал в разработке этих планов.