Текст книги "Чёрный Скорпион"

Автор книги: Юрий Кургузов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

Глава двенадцатая

Я, кажется, уже признавался в любви к цикадам и светлячкам, так что представьте, каким заманчивым и прекрасным был бы для меня этот вечер – вечер, когда мы с Маргаритой сидели в заросшей виноградом беседке, смотрели на зажигающиеся в горячем темном воздухе словно из ниоткуда огоньки светляков и слушали треск цикад. Да, каким бы заманчивым был бы этот вечер, но…

Она похоронила Серёгу.

Без меня.

И больше я его никогда не увижу – ни живого, ни мертвого.

Я стиснул зубы – возможно, от злости. А может, просто от бессилия что-либо предпринять и исправить. Да, исправить уже ничего нельзя – поздно. Однако вот предпринять…

Кулаки сжались сами собой: ладно, гниды, ладно, надеюсь, вы уже закопошились, заёрзали, когда недосчитались сегодня пары шакалов в своей поганой стае…

Но то были мысли, а вслух я спросил:

– Кто был на похоронах, Рита?

Она медленно покачала головой:

– Я не хотела никого видеть и не сообщила об этом никому из знакомых.

– Но как же вы ухитрились так быстро всё устроить?

Маргарита уставилась на меня, точно на ребенка:

– Не смешите, с деньгами можно устроить всё.

Я опять начал сердиться.

– Но хотя бы мне-то могли сказать о ваших замечательных планах!

– А зачем?

– Как зачем?! – моржом фыркнул я. – Ну, знаете…

– Знаю, – кивнула она. – Я знаю, что вы обо мне думаете, однако мне на это глубоко наплевать. Уж не обижайтесь.

Я только махнул рукой:

– Да ну вас!

– А вот это сколько душе угодно. Ругайтесь, если станет легче. – И вдруг попросила: – Дайте сигарету.

Я дал. Потом дал ей прикурить. Потом прикурил сам.

– Хорошо, Рита… То есть, конечно, хорошего мало, но что сделано, то сделано, и давайте поставим на этом крест. В смысле наших с вами разногласий.

– Я поняла, в каком смысле, – тихо отозвалась она. – Давайте. Поставим.

– Ладно… – Я потер рукой уже более чем недельную щетину. – Расскажите, пожалуйста, еще раз о типах, которых Сергей нанял якобы для строительства нового гаража.

Маргарита инфантильно пожала своими совсем не инфантильными плечами:

– Вы о Гене и Валентине?

– Не только.

Она поморщилась:

– А, те двое… – И вздохнула: – Но о них мне и в самом деле почти нечего сказать кроме того, что ругались оба как сапожники даже в моем присутствии. Однако это я, кажется, уже говорила.

– Ага, – подтвердил я. – Но как их звали? Как они выглядели, Рита?

Она развела руками:

– Имен не знаю. Они обращались друг к другу только по кличкам, да и остальные их иначе не называли.

– Так-так. И клички…

– У того, что повыше, – Сухарь. Он и правда весь жилистый, тощий, точно свитый из веревок. Волосы цвета соломы, а глаза голубые, но все равно неприятные – глубоко посаженные, маленькие и колючие. И вообще, у него запоминающееся лицо: мелкое, почти обезьянье. Нос курносый, и скулы выпирают как у японца.

Я одобрительно хмыкнул:

– Прекрасно, Рита, вы очень наблюдательная. А сколько ему лет?

– Ну, может, тридцать пять – тридцать восемь.

– А особые приметы? Татуировки, родинки, шрамы, какие-то физические недостатки?

Она сделала глубокую затяжку и бросила недокуренную сигарету в траву.

– Не помню… – И вдруг едва ли не радостно вскрикнула: – Да, чуть не забыла! У него золотой зуб…

– Один?

Она раздраженно вспыхнула:

– Я ему в рот не заглядывала! На виду один.

– Клык, резец или глазной?

– Да вы издеваетесь… – начала было она, но, увидев, что я улыбаюсь, сменила гнев на милость – тоже соизволила слегка улыбнуться.

Однако долго обмениваться улыбками было некогда, и я снова спросил:

– А другой?

– Другой… – Маргарита помолчала. – Другой был ниже ростом, но покоренастей, довольно широкий в плечах. Волосы темные, глаза не помню, на щеке небольшой косой рубец, а в остальном… – Она тряхнула волосами. – Трудно сказать, он какой-то обыкновенный. Понимаете, что имею в виду?

– Понимаю. И как называли этого?

Маргарита наморщила лобик.

– Ой, подождите! Такая странная кличка… Подождите, сейчас-сейчас… – И вдруг взгляд ее просветлел: – Есть! Вспомнила! Панчер!

– Панчер?! – переспросил я (гм, боксер, что ли?). – Действительно кличка оригинальная. А вы не перепутали?

– Ничего не перепутала. Остальные называли его именно так.

– Ладно… – Я на некоторое время задумался. – Послушайте, но почему же все-таки Сергей связался с этими людьми? Они действительно его охраняли?

Теперь на несколько мгновений задумалась Маргарита.

– Сложно ответить наверняка. Нет, вообще-то было видно, что фрукты еще те, но…

– Вот именно – "но", – вздохнул я. – Полагаю, вам известно, что ваш муж был человеком, который и сам мог постоять за себя?

– Известно! – почти грубо оборвала меня Маргарита. – Когда был трезвым или хотя бы наполовину трезвым, – мог. А вот когда напивался…

– Однако вы говорили, что эти люди ни разу не ночевали в доме. – Я решил сменить галс.

– И что же?

– Значит, они не были охраной – ночью-то вероятность покушения возрастает. А коль они не были охраной, то, возможно, на самом деле не существовало никакой реальной опасности?

– Вы что, дурак? – кротко спросила Маргарита. – Или я, по-вашему, дура? Повторяю: Сергею угрожали, и самым серьезным образом.

– Но эти люди…

Она отмахнулась:

– Я рассказала все, что знаю, а остальное не мое дело. Если желаете – ловите, ищите, охотьтесь за ними, лично мне уже все равно.

А вот мне было не все равно. Нет, по большому счету я не мог осуждать Маргариту – ей за последнее время действительно многое пришлось пережить. Но для меня, конкретно для меня, это не меняло абсолютно ничего. Серого убили. А я должен убить того, кто убил его. Или – тех. В общем – всех, кто так или иначе причастен к его смерти. И, в общем-то, я, кажется, начал.

…Минут пять мы сидели молча. Вокруг давно уже был не поздний вечер. Вокруг была уже настоящая ночь. Темная и звездная южная ночь.

И вдруг Маргарита еле слышно прошептала:

– Я боюсь… Я так боюсь остаться одна…

(Гм, не понял!)

– Но вы не одна, Рита! Я же здесь. Да и потом Вика… А кстати, ее ухажер больше не объявлялся?

– Нет, – покачала головой женщина.

– И второй, Валентин?

– Нет.

– Слушайте, – сказал я, усаживаясь поудобнее. – А ну-ка опишите его подробнее.

Маргарита взволнованно хрустнула пальцами.

– Ну-у, – протянула она, – этот моложе тех двух, что-то около тридцати. Очень высокий и сильный. Ужасно неприятный взгляд – глаза просто какие-то бездушные. В общем, мрачная личность…

Я попробовал мысленно сложить воедино все фрагменты ее словесного фоторобота и подумал, что этот Валентин, наверное, и в самом деле малоприятный и, главное, опасный фрукт.

– Он местный? – спросил я.

Маргарита кивнула.

– А адреса случайно не знаете?

– Не знаю. – Однако тут же спохватилась: – Вика должна знать, по-моему, милиционеры у нее спрашивали.

– Ну что ж, – сказал я. – Значит, придется завтра с утра навестить этого деятеля. А где живет Геннадий, вашей наперснице, уж полагаю, известно наверняка?

Маргарита задумалась. Потом не очень уверенно проговорила:

– Сомневаюсь, чтобы у этого вообще было здесь какое-то жилье.

– Так он приезжий?

– Думаю, да. Скользкий тип и себе на уме, хотя одновременно и глуповат. Необычное сочетание, правда?

Я улыбнулся:

– Ну почему же. Глупых хитрецов на свете куда больше, чем умных простаков. Правда, окружающие зачастую считают их либо дураками, либо пройдохами – по ситуации; они же – "золотая середина", гибрид, и кстати, более вредный, нежели те и другие порознь.

– О! – с преувеличенным почтением произнесла Маргарита. – Вон вы какой, оказывается, психоаналитик!

– А вы как думали? – в тон отозвался я. Но ею, похоже, уже овладела новая мысль.

– Скажите, – шепнула она. – А мне, по-вашему, и в самом деле грозит опасность?

– А по-вашему? – вздохнул я. – Да, никаких звонков больше не было?

Маргарита невесело усмехнулась:

– "Какие-то", естественно, были. Но не те, которыми заинтересовались бы вы.

Я наставительно поднял вверх указательный палец:

– Сейчас я интересуюсь исключительно угрозами в ваш адрес, дорогая.

– Увы, угроз больше не поступало.

– Пока не поступало. – Мой твердый как скала палец продолжал многозначительно смотреть в черно-серебристое от миллиарда звезд небо. – А посему, когда я завтра уйду, вы запретесь покрепче и никому, слышите, никому не откроете, пока не вернусь.

– Значит, все настолько серьезно? – выдохнула она, но, наверное, тот выдох предназначался не мне, а ей самой. Разумеется, эта молодая, но очень умная женщина прекрасно все понимала. Однако разве мне трудно было ответить? Не трудно. Я и ответил.

– Это серьезно, Рита, – преувеличенно зловещим тоном проскрежетал я. – И если гибель Сергея вас еще не до конца убедила… В общем, давайте не рисковать, потому что ради выполнения своих планов – правда, честно говоря, совершенно не ясных мне еще планов – эта публика пойдет на всё.

И похоже, перегнул палку, потому что Маргарита вдруг вскочила как ужаленная и звонким дрожащим голосом, что, в принципе, было на нее не похоже…

– Нет! – воскликнула она. – Нет! Без вас я здесь не останусь. Я поеду с вами!

– Куда?! – удивился я.

– Ну… туда… – неопределенно повела она белой рукой. – Искать Валентина.

Я тоже встал и:

– Ни к чему это, – пробасил голосом купца первой гильдии. – Сидите дома, следуйте моим указаниям, и все будет в порядке.

Но ёлки-палки! – вся она была уже просто совсем рядом. В каком-то сантиметре… даже уже миллиметре от меня, и я…

Нет-нет, только не вообразите, что я снова, как тогда – после лестницы или эпизода добывания ключей от машины в спальне – оказался во власти не самых порядочных чувств и эмоций. Нет, но… она вся была так близко, и потому верхние конечности мои сами собой вдруг этак немного обвили ее обнаженные (жарко же) плечи. Но сделали они это не для того, о чем, несомненно, подумали своим циничным умом вы. Просто таким способом я хотел дать бедняжке понять, что здесь, рядом, друг, что она под моей защитой и пусть только попробует кроме меня кто-нибудь сунуться, пока я здесь, рядом…

Господи… а через секунду уже и лицо ее, прекрасное тонкое лицо тоже оказалось в сантиметре от моего, пусть и не столь прекрасного и тонкого, но все-таки тоже лица. И глаза ее, обычно темные, были сейчас цвета луны… Да-да, сейчас в них отражалась луна, и они были такие же матовые и отрешенные, как и сама хозяйка этой дурманящей, почти тропической ночи…

Но все же я сумел взять себя в руки.

А мгновение спустя все же сумела взять себя в руки и она. Я имею в виду Маргариту, а не луну. Той, бесстыжей, – всё божья роса.

И когда мы молча шли по травяной дорожке к дому, я мучительно и надрывно думал о двух вещах. Первая: каким козлом я, возможно, кажусь сейчас Маргарите (и себе, впрочем, возможно, тоже), а вторая – что, невзирая на лояльность в отношении скабрезных анекдотов, я никогда не любил анекдот, заканчивающийся словами "медленно и печально".

Проводив Риту до двери спальни, я грустно посмотрел на эту самую дверь, когда она закрылась, а потом, сняв туфли, бесшумно спустился вниз.

Я очень надеялся, что в ближайшие полчаса Маргарита не решит наведаться в мою комнату, поскольку у меня на ночь, точнее, часть ночи, были другие дела, и вне дома.

Да, главное, чтобы ей не приспичило искать встречи со мной в ближайшие полчаса, – потому что через тридцать минут она будет спать как убитая или младенец, о чем я позаботился за вечерним чаем. Нет, уже через двадцать восемь.

И Вика тоже будет спать как убитый младенец через двадцать восемь… нет, теперь уже двадцать семь минут.

Доброй ночи вам, милые девушки…

Глава тринадцатая

Мы ехали по прибрежному, почти точь-в-точь повторяющему очертания береговой линии шоссе. За рулем была Маргарита (от ее участия в экспедиции отбиться так и не удалось), хотя, как истинный джентльмен, я предложил свои шоферские услуги сразу же после того как закрыл ворота на замок.

Но Маргарита вежливо отказалась.

Я пожал плечами:

– Как угодно леди. – И, кряхтя, взгромоздился на место штурмана. Все же у нее была маленькая машина.

И мы поехали. По адресу, который после завтрака нашла в своей записной книжке Вика.

Справа мелькало желто-голубыми искрами море, а слева пробегали солидные дома и несолидные домики, одинаково утопающие в яркой зелени деревьев, кустарников и плюща. Маргарита вела машину уверенно и спокойно – ну, конечно, не так виртуозно, как вел бы ее я, но тоже и ничего.

Мы направлялись в пригород в поисках улицы Цветочной (прямо как в книжке про Незнайку) и дома номер тридцать шесть. И после недолгих расспросов прохожих наша "Мазда" остановилась возле палисадника, огороженного неоцинкованной рабицей, которая вся заросла плетьми самых разнообразных съедобных и несъедобных вьющихся растений.

– Вот эта улица, Рита, – сообщил я. – Вот этот дом.

Она отозвалась:

– Вижу.

Я открыл дверцу и выкарабкался из машины.

– Ждите, я скоро.

Но она тоже выскочила на пыльную дорогу. Пулей.

– Я с вами!

А вот это не входило в мои планы. Мало ли как там все повернется? Одно дело, если этот Валентин ни в чем не замешан, но совершенно другое, коли у него рыло в пуху. Тогда возможны всякие неприятности – и легкая матерная перебранка, и крупная кулачная потасовка, и, чем чёрт не шутит, может даже пальба.

– Нет, – твердо сказал я. – Нет, Рита, вы будете ждать и прикрывать меня с тыла.

Но она сверкнула глазами как рассерженная сиамская кошка:

– Еще чего! Я не собираюсь сидеть тут одна как дура! – И с силой захлопнула дверцу.

– Но послушайте… – попытался воззвать я к ее благоразумию.

– И слушать не буду! И потом, разве не может случиться, что, вернувшись, вы обнаружите в машине мой хладный труп с простреленной грудью?

– Левой? – невинно поинтересовался я.

– Ну не правой же!

Я поморщился:

– У вас, милая, очень богатое воображение, и вам непременно надо попробовать писать детективы. Однако сейчас чрезмерные фантазии нам ни к чему.

Если бы она была, к примеру, породистой кобылой, то я бы, наверное, сказал, что она взвилась на дыбы. Но она не была кобылой, и я так не сказал.

– Фантазии?! – зло прошипела она. – Так значит, убийство моего мужа это фантазии?! И тот ужасный звонок – это тоже фантазии?

– Да послушайте же, – рассердился наконец и я. – Сергея действительно убили, но вам-то о чем беспокоиться? Угроза по телефону? Это может быть идиотской шуткой. Но вот если.. – Я устремил на нее свой самый проницательный и испытующий взгляд. – Если это не шутка, значит, Маргарита, вы чего-то не договариваете. А раз вы что-то скрываете, то и я, простите, лишаюсь возможности помочь вам.

И она вся вдруг как-то увяла и сникла.

– Но я правда сама ничего не понимаю и ни о чем больше не знаю.

– Тогда мне не ясны мотивы человека, угрожавшего вам, – буркнул я и добавил: – Если, конечно, вы не водите меня за нос.

Ответом был лишь молчаливый, но зато такой красноречивый взгляд, что я смешался и полувиновато проворчал:

– Ладно, сдаюсь. Только учтите, что хладный труп с грудью из вас так же легко сделать и в этом веселеньком, – кивок на окрашенные в попугайский желто-зеленый цвет стены, – домике, как и в машине.

– Да пошли вы!.. – сказала Маргарита и, нервно поправив на плече ремешок сумочки, уверенно направила стопы своих умопомрачительных ног прямиком к старой облупленной калитке.

Я вздохнул и покорно поплелся за ней, не забыв, впрочем, окинуть напоследок цепким орлиным взором тыл и фланги нашего маленького подразделения.

Все было чисто, и у калитки я опередил Маргариту и, оттеснив своим крупом в сторонку, негромко свистнул. Пояснил:

– А вдруг собака.

Собаки, похоже, не было, и, откинув щеколду, я вошел во двор. Маргарита – за мной. Мы чинно прошествовали к невысокому крылечку, и, поднявшись на пару ступенек, я постучал – звонок на двери отсутствовал. Да и вообще, даже самого беглого взгляда на дом и окружавший его запущенный двор, плавно переходящий в заброшенный сад, было достаточно, дабы сообразить: если владельца всего этого великолепия что на свете и интересует, то никак не благоустройство домашнего гнезда и быта.

На первый стук никто не отозвался.

Никто не отозвался и на второй. Я молча переглянулся с Маргаритой, собираясь уже разворачивать оглобли восвояси, но тут за дверью что-то загромыхало (пустое ведро или таз), потом раздалось сердитое бормотанье с употреблением имен прилагательных, существительных и глаголов, кои я, пожалуй, приводить не стану, и нетвердые, спотыкающиеся шаги.

А потом дверь широко распахнулась, и на пороге во всей красе нарисовалась хозяйка этих шагов и глаголов, которая уставилась на нас мутноватым, но от того не менее настороженным и подозрительным взором.

Это была невысокая, довольно крепко сбитая и длиннорукая женщина. Судя по страдальчески-похмельному лицу, ей было лет сорок, однако внутренним чутьем я смекнул, что ежели этому творению природы не дать попиться хотя бы с недельку, а после привести чисто по-женски в порядок, то ему в конечном итоге навряд ли окажется больше тридцати. Спереди одеяние почтенной дамы составляла не первой свежести простыня, которую она целомудренно прижимала к себе. Сзади же никакой одежды, видимо, не было вообще.

Щурясь от яркого солнца, она посмотрела на нас.

Потом негромко икнула.

Потом культурно прикрыла рот рукой.

Я отвесил вежливый полупоклон и сказал:

– Здравствуйте.

Маргарита тоже сказала:

– Здравствуйте, – хотя и не столь дружелюбно, как я. Женщины, должно быть даже на исключительно подсознательном уровне, инстинктивно ощущают ревность и чувство соперничества (в самом широком толковании этих терминов), оказываясь вблизи любого другого существа с грудями, даже такого.

Опасаясь искры, из которой могло бы, не дай бог, вспыхнуть пламя, я решил перейти к делу, однако матрона в простыне меня опередила.

– Ты кто? – спросила она, явно собираясь в дальнейшем игнорировать присутствие Маргариты. Голос у нее был низкий, а тон грубый.

Поскольку кто я, говорить я не собирался, пришлось уклончиво попожимать плечами и повертеть головой. В богатой древними традициями теории и практике косвенного вранья я не изобрел ничего нового, лишь задал полуотвлекающий-полуискренний вопрос:

– А Валентин дома?

– За каким он тебе?

Знаете, взгляд ее был уже не таким мутным, и, по-моему, она трезвела прямо на глазах. Хотя возможно, просто наконец просыпалась.

– Ну, "за каким"! – снова дипломатично пожал я плечами. – Дело у меня к нему, важное, ясно?

– Еще бы не ясно, – кивнула она и неожиданно совершенно беззлобно, как-то даже по-домашнему тепло, предложила: – Слушай, а не пошел бы ты на…?

Я тоже кивнул:

– Щас пойду. Шепну пару словечек Валентину – и пойду.

Она картинно всплеснула руками, отчего одна из ее внушительного объема прелестей грозно вывалилась из-под простыни. Женщина деловито вернула беглянку на место, а я услышал, как сзади сердито засопела Маргарита.

– Не, ты чё, татарин?! – дыхнула мне в лицо перегаром колоритная собеседница. – Нету Вальки, понимаешь?

– Понимаю, – сказал я. – А где он?

Но, видно, наше вульгарное общество этому милому существу уже наскучило. Дама шустро попыталась захлопнуть дверь, и только мой ботинок помешал свершиться сему коварству.

Следующие секунд десять она стояла, бросая в меня испепеляюще-ненавидящие взгляды-молнии, на которые я отвечал смиренным сиянием своих кротких глаз. Однако, увидев, что чёртова баба, кажется, собирается завопить благим матом, я моментально устранил с физиономии кротость, и вопить она, судя по всему, передумала. Диалог же продолжила, и речь ее на этот раз была насыщена содержанием, с которым я при всем желании не мог не считаться.

– Ты кто, мент? – вызывающе проскрежетала она. – Нет, ты скажи, а?

Каюсь, в ответ на такое неожиданное оскорбление я промямлил нечто весьма маловразумительное.

А она гнула свое.

– Коли мент, предъяви ксиву и ордер – законы знаем. А нету ордера – вали, голубок, отсюда!

Ну и что я мог ей ответить? Только предпринять жалкую попытку контратаки.

– Да вы сами-то кто такая?

Эффект оказался поразительным. Эта растрепанная пьянь вдруг вмиг стала выше ростом, подбоченилась, спина ее важно распрямилась, и она величественно, прям как королева, заявила:

– Я, между прочим, жена Валентина!

И тут… И тут Маргарита, которой, видимо, надоело прозябать в роли статистки на этих импровизированных подмостках, внезапно оттеснила меня одним движением плеча и, смерив "королеву" невыразимо презрительным взглядом, еще невыразимо презрительнее процедила:

– Господи, да какая ж ты и кому можешь быть жена! По-моему, у того парня не было жены, так что скорее всего эта гражданка из числа особ определенного пошиба, которые…

Но вот тут уважаемая Маргарита Владимировна просчитались – ей-ей, здорово просчитались! Я успел только подумать, что зря она так, это ей не со мной, человеком интеллигентным. Я успел об этом только подумать, как…

– Пошиба?! – раздался над грешной землей трубный глас. – Пошиба-а?.. Да я те дам такова пошиба!..

Простыня неминуемо вот-вот должна была свалиться на грязный пол, но тем не менее я храбро протиснулся в узкий промежуток пространства между женщинами, одна из которых была сейчас распалена как горячая печка, а вторая, холодная и надменная, высокомерно кривила губы.

– Особа-а-а?! – захлебывалась меж тем в крике "матрона". – Это я-то особа?! Ну и что ж, что нерасписанная! А вот ты, ты кто такая?

Маргарита брезгливо дёрнула плечом:

– Мой муж нанимал твоего… сожителя на работу. Но прошло уже два дня…

Женщина в простыне заливисто расхохоталась:

– Ха-ха-ха! Хо-хо-хо! Ну, тогда ясно!

– Что тебе ясно? – недобро прищурилась Маргарита.

А та все смеялась, и ее большие круглые груди как мячики скакали и прыгали под тонкой материей.

– Так что тебе ясно? – Зрачки Маргариты превратились в ледяные точки.

Смех оборвался.

– Ничего! Значит, говоришь, работа стоит?

Маргарита вздрогнула:

– Что?

– Во что! Знаю-знаю, Валька рассказывал.

– Что он рассказывал, мразь?

Если бы я не успел схватить Маргариту за руки, она бы ее ударила, это точно.

– Что? – ухмыльнулась "нерасписанная". – Рассказывал, как ты его на себя тащила. И такая, говорит, настырная, прямо проходу не дает, видать, муж ее совсем не…

– Хватит!!! – вне себя от избытка самых противоречивых чувств заорал я. – А ну заткнись!

Однако перекрыть этот фонтан было непросто.

– А ты кто, чтоб мне рот затыкать! – переключилась она на меня. – Шестёрка при этой шалаве?

– "Шалаве"?! – взвизгнула Маргарита, и я уже с ужасом мысленно представлял свое симпатичное лицо, располосованное вкривь и вкось двумя десятками острых когтей… то есть, ногтей, как вдруг…

Трудно сказать, что это было. Стук, удар, приглушенный треск или какой-то отдаленный грохот. Все мы настолько в последние минуты были заняты друг другом, что никто толком не понял, что случилось. Однако то, что что-то случилось, поняли, кажется, все…

Я не очень вежливо оттолкнул с дороги Маргариту и слетел с крыльца. На секунду замер. Этот непонятный звук донеся вроде бы из сада, и я побежал, обогнув дом и вломившись в буйные заросли самых разных кустарников, заполонивших все вокруг, кроме той части сада, которую когда-то отвели под плодовые деревья.

Ухода за всем этим хозяйством не было практически никакого, и потому я как лось принялся рыскать по колено в траве в поисках… Чего? Я понятия не имел, только чувствовал, ощущал, что что-то непременно найду.

И нашел.

…Она лежала на спине, и ее неподвижные синие глаза смотрели в почти такое же синее небо. Аккуратная круглая дырочка точно посередине лба. Руки все еще сжимали пучки густой травы, но то была уже хватка мертвеца. Ноги, разбросанные в дикой агонии, неестественно вывернулись в разные стороны как у рухнувшей, с подрезанными нитками марионетки. Бесстыдно задравшаяся юбка обнажила…

Нет! Смерть не может быть ни обнаженной, ни бесстыдной, а передо мной была сама Смерть. Как говорил О. Бендер, могу определить и без стетоскопа.

И тут за спиной послышались шаги.

От всей души готовый вырвать кому-нибудь глотку, я молниеносно обернулся и… снова опустился на колени рядом с трупом. Это была Маргарита, и, даже не видя ее лица, я просто кожей ощущал сейчас исходящие от всего ее тела волны ужаса и животного страха.

Сонмы самых разных мыслей беспорядочно роились в моей голове, и продолжалось это, наверное, минуты две или три. Потом я резко вскочил на ноги и схватил Маргариту за локоть:

– Надо звонить в милицию!

Ее побелевшие от волнения губы чуть шевельнулись:

– Надо…

Но гадство, я забыл кое-что…

Как сумасшедший кинулся обратно к дому, прыгая через ступеньки, ворвался в коридор…

Я обшарил все комнаты и все уголки, где только можно было бы спрятаться, – тщетно. Ревнивица с бодуна исчезла.

Возвращаясь в сад, я думал: неужели она так и убежала в простыне? Или – вообще без простыни? Или же все-таки успела набросить на себя хоть что-нибудь посущественнее?

Но главное, о чем я думал, возвращаясь в сад, – за что?

За что они убили Анастасию?