Текст книги "Чёрный Скорпион"

Автор книги: Юрий Кургузов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)

Глава двадцать третья

Посмотрев все, что только можно, включая и последний ночной выпуск новостей, я вернулся на кухню, чего-то там пожевал и поднялся в спальню. Маргарита так и не появилась.

Разделся и лег на кровать. Спать не слишком хотелось, а потому взял захваченную в дорогу любимую книжку и стал читать. Примерно через полчаса книжка хлопнула меня по балде. Я сообразил, что готов, и выключил свет.

Однако я был, оказывается, не совсем готов – уснуть удалось далеко не сразу. Измордованный мозг невольно, против моего желания, вновь и вновь прокручивал в сознании все, что уже произошло, и дорисовывал, домысливал еще не произошедшее – то, что могло произойти или же не произойти, но в какой-то степени прогнозировалось. Главное же, что меня удивляло и настораживало (разумеется, исключая исчезновение Маргариты), – безоблачность прошедшего дня: ни одного звонка по телефону, ни одного подозрительного визита (Алла не в счет), – ну просто тишь, гладь да божья благодать.

В какой-то момент я даже подумал, что нас оставили в покое, но не обрадовался тому: искать "невидимок" в чужом городе, пусть и небольшом, – дело почти дохлое. Сейчас я искренне пожалел, что не пощадил кого-нибудь одного тогда на пляже. Гада можно было бы расколоть на полезную информацию. Дурак? Дурак. След-то оборвался.

В таких вот размышлениях пролетело не помню сколько времени, а потом я неожиданно уснул. Однако веселее от этого не стало: нахлынули беспокойные видения, в процессе которых в меня то стреляли, то гнались за мной по каким-то канавам и буеракам. В антрактах же между погонями и стрельбой меня связывали, забрасывали булыжниками и как собаку пинали огромными коваными сапожищами.

Но оказалось, что и это не самое страшное. Словно из непроглядного молочного тумана возник вдруг кошмарный образ, за появление коего я наверняка должен благодарить похмельную пассию Валентина.

Нет, это, конечно, была не она. Однако – мотивы, мотивы… Испитое, отечное лицо, красные воспаленные глаза, щербатый рот. Левой рукой это чучело придерживало на круглых как арбузы грудях грязно-белую, напоминающую саван мертвеца простыню, а правую протягивало ко мне…

Я испуганно заорал – в ответ раздался сладострастный рык, простыня, не поддерживаемая более ничем, упала как седьмая печать, и вторая рука с синими прожилками вен коброй потянулась ко мне. И – жуткий призрак начал вдруг стремительно приближаться – не перебирая ногами, наплывать как нечисть в кино. Я отчаянно задёргался и – слава тебе, господи! – вроде бы проснулся.

…Я проснулся.

И лежал в кромешной тьме, без толку хлопая глазами и тихо, как чудом улизнувшая от кошки мышь.

А потом… Потом я услышал некие посторонние звуки, и рука сама собою поползла под матрац в поисках трофейного пистолета. Нащупала рукоятку, остановилась… (Чёрт, я же точно помню, что запирал дверь изнутри!)

Постепенно звуки более конкретизировались. Дыхание – довольно прерывистое, сдерживаемое, волнительное. И – шуршание. Одежды? Да, вроде бы одежды.

Так-так-так… Дыхание и шуршание, шуршание и дыхание… В комнате явно кто-то был, и этот таинственный и загадочный "кто-то" явно сейчас раздевался. Но зачем?..

О Санта-Барбара! Да неужели ж кошмарный сон оказался вещим и эта вонючая пропойца заявилась сюда, чтобы провести со мною свою, наверняка убийственную и вообще последнюю в моей еще не старой жизни ночь – ночь любви?.. Нет! Что угодно – только не это! Пусть хоть кто, хоть вредная Вика, только не это! Лучше уши отрежьте!..

Теряя по дороге остатки мужества и не исключено что мужественности, я дотянулся до кнопки ночника и…

Сон все-таки оказался в руку.

Хотя бы отчасти, потому что это была женщина.

Но хвала всевышнему – не проститутка в простыне и даже не вредная Вика…

Она стояла посреди комнаты. Обнаженная и преґкрасная. Ее точеные руки были скрещены на груди, а темные глаза смотрели на меня отрешенным взглядом.

Я малодушно ойкнул, и этот "ойк" словно разбудил ее, вырвал из оцепенения, и она, уронив руки, медленно пошла ко мне.

Она шла, а я, словно завороженный Каа Бандер-Лог, смотрел на ее округлые плечи и рассыпавшиеся по этим плечам пышные золотистые волосы, красивые руки и длинные ноги, упругие груди и… и… В общем, невзирая на закалку, от всего этого зрелища я едва не задохнулся.

Подойдя к постели, она остановилась, продолжая смотреть затуманенным взглядом мне в глаза. И я… теперь я смотрел тоже только в ее глаза, позабыв обо всем остальном. Я падал, летел и тонул в них как в черном-пречерном омуте. Они заманивали, завораживали и погружали в себя как в болото. Впрочем, весьма желанное и многообещающее болото.

А потом в какой-то момент до меня дошло, что я сижу на кровати совсем как дурак. И правда, чего ж это я сижу, а она – стоит?! Надо немедля, немедля подвинуться, освободить место и ей.

Я подвинулся, и Маргарита фиолетово-розовой в свете ночника змейкой скользнула под простыню. Ее руки обхватили мою шею, а губы коснулись моих. Она крепко прижалась ко мне, и я почувствовал, как она вся дрожит, и успел подумать, что навряд ли от холода.

Эх… Понимаете, задним числом можно говорить и домысливать всякое, но я не знаю – не знаю! – осознанно ли пришла она именно ко мне или же ей было сейчас все равно – все равно, к кому, лишь бы не оставаться в этом огромном доме и еще более огромном мире одной, лишь бы ощутить рядом со своим еще чье-то тело, почувствовать чью-то ласку. Может, и все равно…

Но мне-то, мне, чёрт побери, было не все равно! В ответ на ее поцелуй я впился ей в губы, принялся целовать лицо, шею, грудь, ласкать ее всю, пока она не застонала и привлекла меня к себе…

…В районе окна жужжала и билась о стекло какая-то полоумная, перепутавшая день с ночью муха. Мы лежали молча, обессиленные и опустошенные. Лично я был как выжатый лимон или апельсин. Маргарита, надеюсь, – тоже.

Я лежал и все никак не мог отважиться хоть о чем-то ее спросить. Она была рядом – ближе некуда, но и одновременно – далеко-далеко. Однако наконец собравшись с духом, я еле слышно пролепетал:

– Где ты была, Рита, где? Я так волновался!..

И – словно отрубило: больше, как ни пыжился, не мог выдавить ни слова.

Она же внезапно повернула ко мне свое прекрасное лицо, но посмотрела таким взглядом…

Свет ночника отражался в ее темных, бездонных глазах как две маленькие ледяные свечи, и глаза эти, казалось, видели сейчас кого-то другого. И у меня внутри все оборвалось, а сердце от отчаяния замолотило как бешеное.

А она, она что-то шептала, бледные губы шевелились, словно хотели что-то сказать… или, быть может, кого-то звали?..

И вдруг она снова припала ко мне, и слезы брызнули из-под ресниц.

А я утешал ее, бормоча нечто маловразумительное, обнимал, целовал мокрые от соленых слез глаза и щеки, но Маргарита все рыдала и прятала свое покрасневшее от рыданий лицо у меня на груди.

Только на рассвете она забылась тяжелым, беспокойным сном: часто вздрагивала, вскрикивала и просыпалась. Ее голова лежала на моем плече, пока плечо не онемело и я перестал его ощущать. Тогда я осторожно высвободил руку и минут через десять тоже уснул.

В отличие от Маргариты ваш покорный слуга остаток той ночи проспал спокойно и крепко.

Глава двадцать четвертая

Я притормозил во дворе, окруженном с трех сторон хрущевскими пятиэтажками, и, зарулив на свободный пятачок, остановился.

Давая вчера номер телефона городской квартиры Валентина, Алла в ответ на предложение назвать адрес, сказала: "Хватит с вас и номера! Думаете, приятно продавать…", ну и так далее.

Настаивать я не стал, а вечером, аккурат после программы "Время", позвонил по условленному номеру и, когда мне ответил человек, которого я мысленно окрестил "Дублером", сообщил:

– Есть телефон. Нужен адрес.

Не больно радостный голос вздохнул:

– Ладно, завтра.

Я покачал головой, словно собеседник мог это видеть:

– Завтра мне может понадобиться уже что-нибудь другое. К примеру, сосновый гроб. Вы же получили аванс не только за торчание на деревьях. Жду…

Через пятнадцать минут он позвонил и назвал адрес, а также объяснил, как проехать.

Все это было, повторяю, вчера, а сегодня я проснулся, осторожно, чтобы не разбудить Маргариту, выбрался из постели и, вытащив из ее брошенной на пол возле двери сумочки ключи, на цыпочках вышел из спальни. Машина стояла на дороге, метрах в тридцати от калитки – потому-то я и не услышал ночью, как подъехала Маргарита…

Итак, я вылез из кабины, закрыл дверь и, повертев головой, увидел на стене одной из пятиэтажек нужный номер. Ага, квартира, судя по всему, во втором подъезде, этаж третий-четвертый.

Возле подъезда на облезлой скамейке сидели две старухи, а пацаны лет восьми – десяти гоняли по двору с неуклюжим щенком водолаза. Пацаны – это ерунда, а вот бабушки – нет. Они всё видят и всё запоминают.

Однако делать нечего – с равнодушной миной на заросшей почти уже двухнедельной щетиной физиономии я проскользнул в замусоренный и заплеванный подъезд. Потолок и стены были черными от грязи и времени плюс традиционные рисунки и наскальные надписи, согласно которым можно было, допустим, узнать, в какой квартире живет "Светка – б…". А впрочем, возможно, эта Светка давно уже там не живет или, на худой конец, она давно уже не "б…", а почтенная мать большого и дружного семейства.

Этаж оказался четвертый. Я подошел к двери с искомой табличкой и позвонил.

Тишина.

Подождал секунд десять, звякнул еще раз – и опять никакого ответа.

Досадливо крякнув, я задумчиво почесал щетину: что делать? С одной стороны, если этого типа здесь нет, то может и не быть еще хоть месяц. Однако с другой – после обнаружения в пригородном доме трупа девушки эта хата – его единственное более-менее надежное пристанище. (Если только, конечно, она не фигурирует в анналах и досье шустрого майора Мошкина.) В общем, оставалось надеяться, что рано или поздно Валентин здесь появится.

И я решился. Оглядевшись по сторонам и продолжая внимательно прислушиваться ко всем периодически возникающим в утробе подъезда звукам, я достал из кармана свою едва ли не самую любимую вещь – универсальную отмычку. Замков в двери было два: итого – пятнадцать секунд, и – добро пожаловать, дорогой друг Карлсон!

Аккуратно приоткрыл дверь и шмыгнул (насколько это слово применимо к человеку моих габаритов) в прихожую. Прикрыл дверь и выдержал паузу: по-прежнему тишина. И – полумрак: окна в квартире зашторены. Сделав шаг в направлении комнат, я чуть не растянулся на полу и беззвучно выругался – внизу была натянута тонкая капроновая веревка. Глупые шутки или жалкие меры безопасности? А впрочем, не такие уж и жалкие, коли грохнуться всей тушей да вдобавок еще получить сверху по жбану.

– Эй! – на всякий случай последний раз позвал я. – Есть кто живой?

Ответом был только скрип половиц под ногами. Я вошел в первую комнату и невольно присвистнул: ну и свинарник! Не знаю-не знаю, дело вкуса, конечно, но ежели эта, с позволения выразиться, квартира использовалась для, извиняюсь, любовных свиданий, то какого же сорта "девушки" наведывались сюда?

Нет-нет, я не ханжу, у самого в биографии случалось всякое, однако, представив на миг на этом продавленном грязном диване Аллу, я поморщился: в годы моей юности подобные "хаты" с рваными и выцветшими обоями, месяцами не мытым, облупившимся полом и тряпками вместо ковров именовались просто притонами. Добавьте неистребимый застарелый запах табачно-винно-кислого свойства, который не выветривался никакими форточками и сквозняками. Вторая комната в целом походила на первую; главное отличие – была еще запущенней и грязнее.

Брезгливо кривясь, я заглянул в ванную и туалет. Да лучше бы не заглядывал: меня едва не вывернуло наизнанку. Ну что ж, похоже, гадюшник действительно пуст. Оставалась кухня, зайду и сяду ждать – надеюсь, пару часов выдержу, а там поглядим.

И вдруг, уже поднося руку к двери, я точно каким-то полузвериным инстинктом ощутил, что там кто-то есть, и вновь, как пишут в соответствующих романах, почувствовал себя не праздношатающимся идиотом на ниве дешевых приключений, но – воином, ступившим на тропу войны, очень серьезную тропу очень серьезной войны, в которой редко кто из участников отделывается лишь легким испугом, и правая рука моя потянулась к томагавку… то есть, конфискованному у ночных гостей Маргариты "глоку", засунутому за пояс брюк и замаскированному рубашкой навыпуск.

В квартире, в том числе и на кухне, царила абсолютная тишина, но тем не менее в мозгу все отчетливее и настойчивее словно пульсировал "маячок" – сигнал тревоги. Конечно, это звучит банально и избито, однако я действительно просто кожей ощущал сейчас где-то рядом присутствие и дыхание смерти. Моей?..

Ох, очень не хотелось бы, открывая последнюю здесь дверь, получить пулю в лоб. А в свете недавних событий на личном фронте это было бы особенно обидно.

Стараясь двигаться как можно бесшумнее, я изготовился к стрельбе – и пинком распахнул дверь…

В полумраке, царившем и на загаженной донельзя кухне (окно завешивало какое-то давно потерявшее свой исконный цвет покрывало), я в первый момент никого не увидел. Но уже во второй увидел обшарпанный стол, на котором красовалась початая бутылка водки, два стакана и тарелка с нехитрой закуской – нарезанной толстыми кусками колбасой и горкой красных помидоров. Хлеб лежал прямо на столе. А вот за столом…

А вот за столом, уронив голову на руки, сидел человек. Человек молодой и, похоже, здорово пьяный – при моем картинном появлении он даже не пошевелился.

Я никогда не видел Валентина, однако "судя по ушам" этому парню было лет двадцать, от силы двадцать два. Значит, не он?

– Аллё! – негромко позвал я.

Ни малейшей реакции.

– Аллё! – повторил я уже громче. – Слышь, орёл, пора на насест!

Результат – ноль.

Я раздраженно пожал плечами – в сегодняшнюю плотную культурную программу никак не входило долгое ожидание, когда спящий проснется или пьяный очнется.

– Дорогой товарищ! – сердито проговорил я, подойдя к бедолаге вплотную. – Может, вы все-таки соблаговолите наконец сказать мне…

И – осёкся.

Потому что понял: ничегошеньки он не скажет.

И не только мне.

Никому.

Почему?

Да потому, что… И тут я начал покрываться мурашками, что, в общем-то, не характерно для человека моего типа и склада ума. Но вот видите: нет правил без исключений – покрылся.

Думаю, всем прекрасно известно, какую важную роль в жизнедеятельности организма играет печень. И что любое повреждение в области печени – дело паршивое, а порой так просто паршивое донельзя. К чему я?

Лет семь-восемь тому назад в одном из наших крупнейших, а следовательно, и наиболее продвинутых и прогрессивных во всех смыслах городов мне показали девочку лет десяти, которая, несмотря на розовый возраст, уже работала. Киллером…

Да-да, девчушка была наемным убийцей и действовала обычно следующим образом: подсаживалась поближе к "клиенту" на какой-нибудь парковой скамейке, не вызывая, естественно, даже у сверхосторожного человека ни малейших подозрений, – милое дитя, синие глазки, кукла в колясочке. Зато под передничком или в рукаве – остро отточенная вязальная спица. Улучив удобный момент, ребенок приставляет спицу к правому боку соседа – резкий удар по шарику на тупом конце, – и печень проткнута насквозь. Через секунду "клиент" уже мертв, а убийца с косичками бежит домой к маме.

Вспомнил же я об этом потому, что из правого бока парня, сидящего передо мной за кухонным столом, торчала головка спицы. Взяв за волосы, я посмотрел мертвецу в лицо – оно было почти спокойным, только чуточку удивленным. Видимо, он не ждал смерти, сидел здесь и выпивал. С кем? Должно быть, с убийцей. Но кто тот убийца? Наверняка не девочка с косичками. Приходится только гадать.

Я и гадал. Придвинул под зад табуретку и пытался раскинуть мозгами как следует. Этажом выше врубили музыку, и я чуть не подпрыгнул от неожиданности – слишком уж резким оказался переход от глухой тишины к дешевому ору и буханью. Эх, что ни говорите, а когда мы были молодые…

Нет-нет, я, разумеется, вовсе не призываю всех поголовно слушать "Энималз" или "Бич Бойз", но, ребята, признайтесь честно: когда мы были молодые, фонтаны и впрямь били голубые, а сейчас сплошь вонючая жижа. И не только в фонтанах.

И чёрт, эта проклятая ностальгия вкупе с идиотской музыкой сыграли со мной злую шутку. Обшарив кухню, как до того комнаты, в поисках хоть чего-то любопытного и не найдя ни шиша, я снова присел на табуретку, и вот тогда…

И вот тогда в подкорке вновь забился слабый сигнал тревоги: что-то не так, что-то не так…

А за спиной послышался легкий шорох.

Господи, хоть бы мышь…

…Но я уже знал, что это не мышь, и потому сухой щелчок взводимого курка не стал для меня откровением.

Равно как и последовавший за щелчком голос:

– Сидеть!

Я сделал вид, что растерялся:

– Н-но…

– Сидеть! – уже злее прошипел новый персонаж. – Руки на стол!

И я подчинился. А что прикажете делать? До гостя не менее двух метров. Увы – слишком много для меня, чтобы успеть вскочить, развернуться, ну и так далее, однако вполне нормально для него: промахнуться с двух метров способен только слепой, а слепые крайне редко разгуливают по городу вообще и таким квартирам в частности с револьверами в карманах. Неужели Валентин?..

Итак, я вынужден был подчиниться, но все-таки обиженно пробормотал:

– Да ты чё, брат…

На "брата" пришелец не клюнул.

– Заткнись! – рявкнул он и, похоже, махнул револьвером в сторону трупа. – Ты его?

Я искренне замотал головой:

– Нет-нет!

– А кто же? – В голосе этого типа звучало явное недоверие, и я его понимал: в подобной ситуации сам бы думал точно так же.

Я пожал плечами:

– Не знаю. Пришел, позвонил – никто не ответил. (Истинная правда, неправда дальше.) Толкнул дверь – не заперта – ну и вошел. А здесь… – И кивнул на покойника.

За спиной раздалось сердитое сопение.

– Брешешь, падла! Бре-шешь! – почти по складам процедил он. – Мы к тебе третий день присматриваемся, сука! Темный ты, ох, темный… (Нет, не Валентин…)

А вот это было уже очень интересно, и в другой ситуации я бы наверняка предложил развить тему дальше. Однако ситуация, к сожалению, была не "другой". И что хуже всего – она была не моей. Нет, конечно, она могла бы стать моей, но…

Ствол револьвера больно ткнул мне прямо в затылок, и знаете, что я подумал в тот момент? Возможно, это – к о н е ц…

По крайней мере, первой части уж точно.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава первая

"…Я сказал несчастному чужестранцу следующее: «Вы не такой уж плохой человек. Ступайте и постарайтесь исправиться…»

Господи, что за бред лезет в голову!.. А-а, понятно – похоже, на этом самом месте я вчера отрубился. Интересно, успею ли в таком случае я сегодня исправиться? Или же как вчера – отрублюсь?..

Глава первая

Когда тебе тычут в затылок даже обычным пальцем, – и то неприятно. Ну а уж если тычут стволом револьвера, – не знаю, как и выразиться: обидно, оскорбительно, да наконец просто страшно – ведь один бог ведает, что творится в мозгах грубияна и какую задачу он перед собой ставит. Только попугать, взять на понт или же… ох, не хочется даже и произносить. В общем, хрен его знает, что у него на уме.

А потому можете представить мое состояние! Сижу на хлипком табурете спиной к незнакомому наглецу. Не вижу его рожи, что в такой ситуации очень и очень немаловажно. Сижу и думаю – что предпринять и каким именно образом?

Я уже говорил, что в подобных случаях следует максимально правдоподобно разыгрывать из себя перепуганного идиота. Идиотов обычно не боятся, а иногда даже начинают жалеть – и вот тогда-то…

– Слушай, брат, – плаксиво загундосил я. – Ты чё? Чё ты?.. – И сделал вид, что задрожал.

– Засохни, козёл! – Он еще больнее ткнул револьвером мне в череп, и вот это было уже совсем нехорошо: ежели обкуренный или нервный, – сначала нажмет на курок и только потом станет соображать – зачем?

Естественно, я "засох", а в голове дурацкой каруселью крутилось одно и то же: что делать? что делать? И вдруг…

– Ты зачем ходил к Пауку? – проскрежетал сквозь зубы новый знакомый.

На сей раз я удивился совершенно искренне:

– Какому пауку?

Он хмыкнул:

– Не пудри мозги! Может, еще скажешь, что не знаешь Паука?

Я осторожно, дабы не волновать оппонента, пожал плечами:

– Не знаю.

Он усмехнулся:

– А перед собаками кто чуть в штаны не наложил?

– Так этот старик – Паук?! – воскликнул я. – Честное слово, понятия не имел!

Скажу откровенно: я рассчитывал, что беседа наша затянется и в какой-то момент содержание и стиль разговора сами подскажут направление дальнейших действий, но он… Он всё ускорил.

Он ударил меня.

Ударил рукояткой револьвера – и всё испортил. По крайней мере, для себя.

Услышав глубокий вдох, каким обычно сопровождаются подобные противоправные действия, я вовремя отклонился, и кулак с револьвером лишь скользнул по спине. Но главное – я уже развернулся и левой рукой перехватил его вооруженную длань, а пальцами правой стеганул наглеца по глазам.

Следующим этапом стал отъем пушки, причем достаточно гуманный, поскольку мне хотелось с этим типом еще о многом потолковать, а относительно целый собеседник, как правило, охотнее идет на контакт, нежели относительно нецелый. Поэтому я просто, безо всяких там прибамбасов, вывернул ему кисть и забрал симпатичный "кит-ган" двадцать второго калибра. Потом аккуратно взял гостя за ворот рубашки и за штаны, проволок по коридорчику и швырнул на диван в первой комнате.

– Кричать и пукать, а также звать на помощь иными способами не советую, – тихо предупредил я, усаживаясь на обшарпанный стул напротив. – Убью. Веришь?

По-моему, малый все еще не мог до конца осознать, что декорации переменились и начался совсем другой акт: он смотрел на меня своими налившимися слезами и кровью зенками не столько со страхом, сколько с изумлением.

А я не торопился. Давал ему время прочувствовать характер новой мизансцены. Лишь бы только не шумел – не известно ведь, один он заявился или на лестнице торчит кто-то еще.

Через минуту я решил, что достаточно. Коли умный – сам должен все понимать, а коли дурак – то один хрен хватит. Проблемных вопросов у меня к нему имелось наверняка больше, чем у него ко мне. И ему не повезло: вопросы теперь задавал я. Однако сперва легкая психологическая установка – для создания соответствующего микроклимата и определенной дисбалансировки его мятущегося сейчас как волк в загоне сознания.

Я съездил ему кулаком в подбородок, и голова парня откинулась назад, а потом снова вернулась на исходный рубеж. Из разбитой губы на белый воротничок закапала кровь, глаза округлились, а курносый нос покраснел и сморщился как у описавшегося младенца.

– Не принимай близко к сердцу, ладно? – попросил я. – Думаешь, мне приятно было сидеть с пушкой у колокитки? А вообще-то, хочешь дружеский совет? Спили мушку, детка.

Но с чувством юмора у него было явно не слишком. Облизывая кровоточащую губу, пленник испуганно прошептал:

– Чево?..

Я вздохнул:

– Ничево. Ладно, говори быстро: что за фрукт на кухне со спицей в брюхе?

Бедняга потерянно молчал, и я решил облегчить ему задачу. Я спросил:

– Ваш?

Какое-то время он колебался, однако благоразумие взяло верх.

– Нет.

– Это его хата?

– Нет… не его…

– А что он здесь делал?

Парень возбужденно дёрнул плечом:

– Не знаю!

Я с укором покачал головой:

– Слушай, юный следопыт, давай договоримся, чтобы после не обижаться. Я спрашиваю, ты – отвечаешь. Ежели такой регламент работы не устраивает, будем действовать по старинке…

На сей раз я двинул ему в нос, и, как мы выражались в детстве, "красный паровозик" побежал по губам и подбородку.

– Сука!.. – с ненавистью прошипел он.

– А это пожалуйста, всем мил не будешь. Да, кстати, ты Серого знал?

Зрачки в его светло-карих с полопавшимися мелкими капиллярами глазах превратились в настороженные точки.

– Ну-у, знал…

Я похвалил:

– Молодец. Так вот имей в виду: я из той же оперы. Ежели что – щелбаном пришибу, понял?

Похоже, он наконец понял. На бледном лице выступили капельки пота. (А действительно жарко!)

– Продолжаем разговор, – сообщил я. – Но заруби на носу, паскуда: коли не расскажешь всё – сдохнешь, медленно и тяжело. Расскажешь – наверное, будешь жить. Могу даже помочь – сам кое-что поведаю, потому что знаю, как труден первый шаг к предательству. Да-да, сейчас ты начнешь предавать своих корешей, и не оттого, что трус, а оттого, что человек просто не в силах вытерпеть такую боль, какую придется терпеть тебе, ежели закорячишься, ясно?

Он с трудом сглотнул.

– Я-а-асно…

– Тогда слушай. Я приехал в ваш город по просьбе Серого, но пока по вине неких шутников отлеживался в больнице, Серого убили. Выписался я с опозданием на один день. Теперь жалею, конечно, что не связался с ним еще будучи в больнице, но кто тогда мог предугадать всю эту хренотень?

Итак, я выписался, пришел к нему домой, и какую картину застаю? Труп Серого лежит в спальне, его жене угрожают по телефону… Но не буду излагать весь сюжет. Скажу лишь, что пошел по следу и след привел меня к милому старичку, которого здесь, оказывается, зовут Пауком. Увы, след оказался ложным. Паук не имеет отношения к смерти Серого, хотя кое-кто из его шестёрок, похоже, работал на две задницы: старикову и вашу. С ними я еще разберусь, а вот от тебя ужасно хотелось бы услышать следующее.

Во-первых – кто верховодит в вашей капелле? Во-вторых – во что вляпался Серый и почему его убрали? Дальше – кто именно убивал его? И – покуда последний вопрос: что ты знаешь о кольце?..

Пусть детали нашего разговора останутся за кадром. Его результаты не просто огорчили – они ввергли меня в уныние. Парень не ответил практически ни на один вопрос, и не потому, что не хотел. Он очень хотел. Но он правда ничего не знал – его послали искать Валентина, как, видимо, до этого кто-то еще посылал другого, того, который спал сейчас вечным сном на кухне, – и всё. Каюсь, я применил к нему не слишком гуманные методы воздействия, – если бы мальчишка знал, то непременно раскололся бы. Похоже, он был настолько мелкой сошкой, что даже понятия не имел, кто стоит во главе «дела». Не слыхал он и ни и каком кольце, но что самое любопытное – горячо утверждал, что к смерти Серого его контора не имеет отношения: ребята, говорил, тоже удивлялись, думали, это люди Паука – вроде Серый последнее время с ним не ладил…

А я слушал и мрачнел. Неужели тупик? Снова тупик?! Нет, кое-какие мыслишки в голове мелькали, однако даже в первом приближении разгадка снова откладывалось на весьма неопределенный срок.

Усугубляла мое и без того дурное настроение и некая печальная необходимость. Терпеть не могу убивать безоружных. Убить безоружного, а следовательно, беспомощного человека – это почти как убить ребенка или беззащитное животное. К тому же я ведь его вроде сперва обнадежил: мол, расскажешь все честно – останешься жив.

Да, плохо. Очень плохо. Но выбора не было. Я не мог оставить его живым. Если бы он остался живым, то скоро умер бы я.

И потому умер он. Быстро и совершенно не мучаясь.

Пожалуй, сегодня это был пока единственный относительно позитивный момент за всю первую истекшую половину моего рабочего дня. Н-да уж…

Что дальше? Я не смог придумать ничего лучше, чем отправиться за город. К маленькому желто-зеленому домику, в котором, возможно, мне повезет больше.

А возможно, и не повезет.