Текст книги "Чёрный Скорпион"

Автор книги: Юрий Кургузов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)

Глава седьмая

…На кровати лежал Серый.

Вернее, уже не Серый, а н е ч т о, ужасное и молчаливое, – давно остывший труп с перекошенным то ли от боли, то ли от страха, а может, и от того и другого вместе, восковым лицом…

Верите, если и было мне когда в жизни так же тошно, то я этого не припомню, а я… Я видел за долгие годы достаточно смертей – и друзей, и врагов, – но ни одна, ни одна не потрясла меня так, как эта. Глядя в до жути знакомое, но и уже совсем чужое лицо, лицо человека ушедшего, ушедшего навсегда, я стоял и бессильно сжимал кулаки, переполняясь отчаяньем, злобой и ненавистью.

К кому? Я не знал, но желал узнать больше всего на свете, потому что… Потому что, когда ты вдруг видишь своего убитого друга, то, наверное, не хочешь уже ничего, – кроме одной-единственной вещи: убить его убийцу, а всё остальное… Всё остальное в этот проклятый момент абсолютно не важно и не имеет вообще никакого значения.

Внезапно меня поразила некая мысль, и я обозвал себя идиотом за то, что она не пришла в голову раньше. Серый не был застрелен – на широкой постели ни пятна крови. Для верности я тщательно осмотрел тело – нет, ни пулевых, ни ножевых ран, только на левом плече глубокая косая царапина, но это, конечно же, ерунда…

Я выругался вторично – во весь голос, потому что совершенно не представлял, откуда в этом задрипанном городишке мог взяться человек, который голыми руками справился бы с Серым, – специалистов подобной квалификации в стране я знал наизусть, кого лично, кого понаслышке. Но ведь их знал и Серый. И я просто ума не мог дать, на чем они могли бы схлестнуться так, что в итоге я сейчас бессильно сжимал кулаки и молча смотрел на холодный труп друга.

Неожиданно меня посетила еще одна мысль. Мысль неприятная, нехорошая – но что поделать.

Я наклонился над телом и понюхал посеревшие губы Серёги. Так и есть… Да, он был пьян, и здорово пьян, когда это произошло. Но что – "это"?

Не знаю, конечно, как все случилось, – могу только предполагать. Он спал или пребывал в отключке, когда кто-то вошел в комнату. Вошел один или же убийц было несколько, сказать трудно. Похоже, бедняга даже не проснулся, и его начали избивать, избивать методично, по-звериному жестоко и с полным знанием дела…

Я рыкнул от злобы – эти твари не оставили ему ни единого шанса. Пьяный, да вдобавок еще и спящий человек – кто может быть беспомощнее, даже если в своем нормальном состоянии этот человек за десять секунд способен разделаться с десятком понтовых качков?.. Да, наверное, Серёга и умер не приходя в сознание.

А били его садистски, я бы даже сказал – демонстративно, похоже, резиновыми шлангами или милицейскими дубинками – правый бок был не то что синим, а просто черным: ему, конечно, отбили все внутренности. Однако интересно, где же была наша мадам или хотя бы хмурая Вика?..

Внезапно я понял, что не могу больше находиться в этой проклятой комнате. Во-первых, меня вдруг заколотила мелкая дрожь, а во-вторых… Во-вторых, я испугался, что от слепого бессилия и безадресной ненависти разнесу сейчас здесь всё к едрёной матери…

Подавленный, разбитый и оглушенный, на негнущихся ватных ногах я медленно вышел в коридор. Маргарита, вся белая, стояла, прислонившись спиной к стене, и на фоне мертвенно-бледного лица ее черное платье казалось еще чернее. А может, лицо казалось на фоне платья белее, чем было на самом деле… Но это я уже, кажется, несу полную ахинею.

… Она стояла и молча смотрела на меня.

А я стоял и молча смотрел на нее.

Потому что не знал, понятия не имел, что сказать. Да и Маргарита, по-моему, навряд ли бы меня сейчас не только поняла, а и просто услышала.

Однако нет, она вдруг разлепила припухлые губы и тихо произнесла:

– Ну… что?.. видели?.. Вы – видели?.. – И – сорвалась на крик. Надрывный, завывающий, нутряной, в полном смысле слова – бабий крик: – Вы видели?! Что они с ним сделали!.. Что!..

И закашлялась, и захлебнулась, и зарыдала, а через секунду ноги ее подломились как спички, и я едва успел подхватить ее за плечи.

Гм… подхватить-то я подхватил, но эта матрона оказалась довольно тяжелой, а потому подхватывать пришлось, как бы выразиться поделикатнее, достаточно крепко, быть может даже слишком крепко. И она, не вполне соображая, что с нею происходит, и инстинктивно стараясь не упасть, обхватив слабеющими руками за шею, повисла на мне как мешок. Очень, впрочем, красивый мешок.

Чёрт, вся она сейчас просто горела, а в моем мозгу забились вдруг ну совершенно не соответствующие характеру ситуации мысли. Ёлки-палки, ну почему я такой?! И за что мне все это сразу! Перед глазами до сих пор неживое, перекошенное лицо Серёги, руки-ноги трясутся, а Маргарита с отсутствующим, полубезумным взглядом вешается мне на шею… Да ладно бы только вешалась, – она прилипала, втиралась, вжималась в меня своим роскошным полнокровным, полногрудым, полнобедрым и еще не знаю каким телом. Конечно, она не в себе, – но ведь я-то, козёл, я-то!..

Лишь поистине невероятным усилием последних остатков разума, воли и совести я в какой-то миг все же сбросил с себя это дьявольское наваждение. Или – почти сбросил, потому что перед глазами вдруг поплыли обволакивающие огненные круги, я зашатался, во что-то вцепился и…

– …слушайте! Слушайте!.. Да вы с ума сошли?! Мне больно!..

Я очумело завертел головой, и вроде помогло: красные круги исчезли, и до меня наконец дошло, что теперь, оказывается, я как клещ впился в плечи Маргариты с такой силой, что, еще больше побледнев, на этот раз уже от боли, она кричит не своим голосом:

– …Господи! Да отпустите же, наконец!

Я отпустил, и она испуганно отпрянула к стене.

– Простите… – пробормотал я и сдавил ладонями виски – под пальцами маленькими бешеными и злыми толчками бился пульс, казалось, вот-вот готовый вырваться наружу. – Простите… – как дурак повторил я. – Похоже, на меня что-то нашло…

Она медленно кивнула. Не сердито и не враждебно, хотя и не безучастно. Потом, поморщившись от недавней боли, усмехнулась:

– Вы тоже простите, ладно? На меня, похоже, тоже что-то нашло…

И знаете, хотя глаза и щеки ее были еще в слезах, однако в голосе уже снова зазвучали прежние металлические нотки. Нет, без сомнения, эта женщина умела ставить мужиков на назначенное им природой место. Е ё природой. И наверняка не только таких воспитанных и галантных, как я.

– Благодарю за поддержку, – уже совершенно ровным и без тени дрожи голосом сказала Маргарита. – Еще минута – и я совсем успокоюсь, приду в себя…

Я едва не замычал от возмущения: она, видите ли, через минуту придет в себя! Интересно, а сколько понадобится этих минут мне? "Благодарю за поддержку!" Да мы что тут, на коньках катаемся? Эгоизм! Женский эгоизм самой чистейшей воды! Она-то почти успокоилась, а вот когда, интересно, почти успокоюсь я?!

Но в ответ только глупо кивнул:

– Это хорошо. – Потом еще более глупо вздохнул: – Это очень хорошо, Маргарита.

А она тихо сказала:

– Если хотите, можете называть меня Ритой, а то Маргарита звучит слишком уж официально.

Я всплеснул руками:

– Без проблем! А меня вообще можете звать как угодно, и…

– Да-да, – оборвала она. – Конечно. Я поняла. – Опять прежний, холодный и высокомерный тон.

Неожиданно в противоположном конце длинного коридора мелькнула тень. Мелькнула и исчезла за углом. Маргарита ее не видела – она стояла спиной, – но я-то успел заметить, что "тень" одета в узкие черные джинсы и просторную черную же футболку.

Ай-я-яй, какая любознательная девочка, вздохнул я. Нет, молодости, понятно, свойственны многие маленькие и вполне невинные пороки, однако за чрезмерное любопытство кое с кого запросто можно снять эти самые джинсы и нашлепать хорошенько по заду, беззлобно думал я. Или по переду… Нет, это уже вульгарно.

А потом мы с Маргаритой пошли назад. Она опять шла по лестнице первой, и на сей раз я воспринял все более или менее спокойно: согласитесь, что подниматься за женщиной в мини наверх и спускаться за нею же вниз это совершенно разные вещи.

Мы вернулись в уютную комнату с гитарой на стене. Снова сели – я на диван, Маргарита – напротив, в кресло. На языке у меня давно вертелись пара вопросов, и я решил не откладывать их в долгий ящик.

– Послушайте, – сказал я. – Когда все это случилось? По состоянию, простите, тела можно предположить, что минувшей ночью, скорее всего, ближе к утру. Так?

– Так. – Она не мигая смотрела на меня своими огромными глазами.

– А коли так… – замялся я, – то извините, ради бога, еще раз, но где же в таком случае были вы, когда убивали вашего мужа?

(Согласен, это прозвучало бестактно, если не грубо, однако я умышленно хотел как-то расшевелить, раздраконить ее, потому что она пребывала сейчас в состоянии, близком к ступору. Но не слишком-то я ее расшевелил.)

– Меня не было дома, – вяло пояснила она.

Я удивился:

– А где же вы были?

Маргарита пожала плечами:

– У подруги.

– Вы там ночевали?

– Естественно…

Я удивился еще больше:

– Вот как?! Ну и насколько же, простите, для вашей семьи это было естественно? Я имею в виду: как часто вы проводили ночи вне дома, да, коли уж на то пошло, и Серёга тоже?

Лицо женщины слегка дёрнулось – в довольно милой, впрочем, гримаске.

– Если вы о том, было ли это у нас в порядке вещей, то… – Она на секунду задумалась. – Нет… Пожалуй, нет. Хотя иногда такое случалось.

– И с вами, и с ним?

Маргарита кивнула:

– С обоими.

– Понятно. – Я многозначительно подёргал себя за кончик носа. – Ну ладно, к этому мы еще вернемся. А может, и не вернемся. Но когда же вы узнали о том, что произошло?

Кажется, она опять побледнела.

– Где-то около четырех.

– Утра?

– Утра.

– Не понял, – сказал я.

Ее тонкие ноздри сердито затрепетали.

– Ну что тут непонятного? Без десяти четыре меня разбудила своим звонком Вика.

– Эта самая жизнерадостная девчушка с кобелем?

– Да.

– Она звонила на мобильник?

– Нет, его я на ночь отключаю.

– Стало быть, ей известен номер телефона вашей подруги?

– Стало быть, – холодно подтвердила Маргарита.

– Так-так, и что же?

Она снова пожала плечами:

– Ничего хорошего. Вика проснулась среди ночи от жутких криков и, когда сообразила, что они доносятся из спальни Сергея, пошла туда.

– Отважное дитя, – пробормотал я. – И там?..

– Увидела то, что уже видели вы.

– Но никого не застала?

– Нет.

– И не обратила внимания, не выбегал ли кто-нибудь из дома?

– Не обратила, но думаю, вы понимаете состояние бедной девочки в те минуты.

– Ну еще бы, – согласился я. – Ладно, с нею мы еще потолкуем, а теперь…

И вдруг Маргарита резко встала. Я изумленно вылупился на нее, а она неприязненно и даже как-то брезгливо процедила:

– Послушайте, чего вы добиваетесь?

– Чего добиваюсь?..

– Да, чего? Понимаю, что вы были другом Сергея, и чувствую, что на уме у вас сейчас далеко не толстовские мысли. Но я… я этого не хочу!

– Хорошо. – Я тоже поднялся. – Давайте пока отложим наш разговор. Один только последний вопрос: почему вы до сих пор не позвонили в милицию?

Она смутилась:

– Всё это так ужасно… Я… я всё набираюсь смелости…

– Советую вам поскорее ее набраться. Не может же он, – с трудом проговорил я, ткнув пальцем в лепной потолок, – лежать там вечно.

Маргарита опустила глаза:

– Знаю.

– А раз знаете… – Я поднял с пола свой "дипломат" и направился к двери. – Раз знаете, то звоните, минут через десять. И не стоит оповещать их о моем появлении.

Женщина вздохнула:

– Как хотите.

– Подождите, но эта ваша девчонка?

Маргарита покачала головой:

– Она никому не скажет.

– Уверены? – усомнился я.

– Уверена. Она очень преданна мне.

Я кивнул:

– Ладно, дайте номер вашего телефона. Вечером, ближе к сумеркам, я позвоню и, если все будет спокойно, приду.

Маргарита принялась искать ручку, но я сказал, что не надо – запомню. Она назвала номер, а потом… Потом вдруг посмотрела очень странным взглядом и тихо-тихо произнесла:

– Знаете… Только, пожалуйста, поймите меня правильно. Я… я очень буду ждать вас сегодня, но лишь потому, что мне страшно и одиноко, а не потому вовсе, что я хочу, чтобы вы начали кому-то мстить.

Теперь я посмотрел на нее достаточно странным взглядом:

– Простите, но, по-моему, это несколько противоестественно: жена не хочет, чтобы убийцы мужа были наказаны.

Маргарита вздрогнула так, словно я ее ударил.

– Ну почему же не хочет… – после паузы медленно проговорила она. – Если милиция их найдет…

Я усмехнулся:

– А думаете, найдет?

Ее плечи безвольно опустились.

– Не знаю…

Я поморщился:

– Вы знаете. Вы очень многое знаете, Маргарита, но почему-то молчите. Впрочем, пока я не слишком настаиваю. Но, заметьте, – только пока.

…Нет, плохо все-таки я разбираюсь в женщинах! На эту давить не следовало. Глаза ее вновь холодно сверкнули.

– Послушайте, вы! – зло отчеканила она. – Вы считаете, я не догадывалась, кем был мой муж?

– Это вы о чем? – притворно удивился я, хотя в груди что-то ёкнуло.

Но Маргарита гневно топнула ногой:

– Не стройте из себя идиота! Вы прекрасно понимаете, что я сейчас имею в виду. А он… он был х и щ н и к о м! Да вам и самому это известно лучше, чем кому бы то ни было, потому что вы… вы…

Я прищурился:

– Да-да, слушаю. Я очень внимательно слушаю, Маргарита.

– Потому что вы сами такой же! – выпалила она и вдруг словно опомнилась: – Ой! Извините, я не то хотела сказать… Я не хотела вас обидеть.

– Вижу, – усмехнулся я. – Однако сказали вы именно то, что хотели. – И добавил: – Попросите Вику убрать пса.

Уже выходя на крыльцо, я внезапно остановился.

– Рита… Только честно. Он… сильно пил?

Она уронила голову:

– Да…

Глава восьмая

Я сидел на берегу моря и развлекался тем, что швырял в воду голыши. Хотя слово «развлекался» навряд ли подходило к моему настроению. Вокруг раздавались веселые голоса любителей вечернего купания, крики и девичий визг. Матери и отцы вылавливали из воды посиневших чад, которые отчаянно сопротивлялись, – они жаждали нырять еще и еще, – солнце, уже не желтое и не красное, а малиновое, чуть ли даже не фиолетовое, вот-вот грозилось перейти в ислам, а я все сидел и периодически пулял (но разумеется, не в больших и маленьких купальщиков) плоские камни.

…"Он сильно пил?" – спросил я у Маргариты.

И она ответила: "Да…"

Я мысленно чертыхнулся – на пьянке, гадство, и погорел!..

Серёга начал выпивать лет пять назад, когда еще жил по соседству со мной, до своего переезда к "самому синему в мире". Впрочем, не он один, и поначалу все казалось достаточно безобидным и несерьезным.

Домой мы с ним вернулись почти одновременно и первое время занимались в основном тем, что ничем не занимались, только гуляли. И в прямом и в переносном смысле этого слова. Поначалу мы гуляли с закадычными друзьями детства и юности – весело и с размахом. Однако поскольку у друзей детства и юности к тому времени давным-давно имелись жены и дети, то женам и детям вся эта пьяная лавочка очень быстро надоела, и нам стали где деликатно, а где и не слишком, указывать на дверь и советовать заняться наконец каким-нибудь делом.

Но статью за тунеядство к тому времени уже отменили, а деньги у нас были, и потому мы не особо спешили последовать этим полезным советам. Появились новые знакомые и приятели (естественно, и приятельницы), и хотя жизнь вокруг медленно, но верно начинала давать сбой, лично на нас это покамест не отражалось, скорее, наоборот: расшифровывать не буду, однако мы с Серёгой сделались вдруг весьма популярными в определенных сферах фигурами, мы стали вдруг очень многим нужны. Ну а то, что все это коловращение жизни следовало рука об руку с обильными возлияниями после "работы", объяснять, полагаю, не стоит.

Но может быть, бог на свете и есть… По крайней мере – мой бог. Когда однажды я внезапно поймал себя на том, что не помню, как и когда вернулся накануне домой (точнее, не домой, а к девушке, с которой жил), – мне это совсем не понравилось. Потом, примерно в течение месяца, такое повторилось еще несколько раз, и вот тут-то меня, кажется, впервые по-настоящему заколотило: это очень, очень неприятное, да просто поганое ощущение и состояние – не помнить, что ты делал вчера. А еще неприятнее и поганее судорожно пытаться это вспомнить: лежать, обливаясь то ледяным, то горячим потом, и, мучаясь с дикого похмелья, нащупывать непослушными руками под кроватью кружку с водой. Но самое мерзкое – это если ты вдруг все-таки вспоминал… Вспоминал, что оскорбил близкую женщину, обматерил пытавшегося урезонить тебя приятеля, ударил совершенно незнакомого человека…

Нет, наверное, действительно мой бог на этом свете имеется. Я тогда завязал. Завязал очень круто. И слава ему, всевышнему, что, видимо, еще не слишком глубоко забрался я в ту кугу, иначе все было бы труднее, гораздо труднее.

Образ жизни пришлось резко менять. Почти полгода я держался, не брал в рот ни капли спиртного, потом, "на пробу", несколько ослабил свой аскетизм – и… ничего страшного не произошло.

Со мной.

Но не с Серёгой.

Серёга вовремя остановиться не смог, а потому за те самые полгода, что я очухивался, спился почти вконец. Нет-нет, не подумайте, что я спокойно и равнодушно на все это смотрел. Я разговаривал с ним, наверное, раз сто – он клялся и божился, что все будет нормально, но нормально ничего не было. Я гонял осаждавших его подъезд собутыльников – теперь уже не относительно солидных и степенных деловых и неделовых знакомых, а самых обыкновенных синяков и ханыг со всей округи, которые с раннего утра кружили поблизости словно воронье, ожидая, когда же восстанет от "вчерашнего" их новый друг и кумир. Да-да, для этой швали Серёга теперь был кумиром, особенно после того, как один раз ввязался в их пьяные разборки и, естественно, здорово покалечил с пяток алконавтов из соперничающего лагеря.

Вот это меня просто взбесило. Я полдня полоскал ему мозги, не давал похмелиться и вообще готов был буквально растерзать за такую дурь. Не говорю уже о том, что лишь вмешательство определенных сфер спасло его тогда от суда.

И этот случай стал для меня последней каплей.

И не только для меня. В один прекрасный день к подъезду Серёги подрулила черная "Волга" и увезла его в неизвестном направлении. Верные друзья-колдыри безутешно горевали неделю-другую. Потом понемногу утешились и забылись.

Серёги не было ровно месяц.

Через месяц же он пришел ко мне совершенно неузнаваемый – то есть, абсолютно такой, как когда-то раньше, до этого нашего с ним последнего чёртова года. В отличном костюме и модном галстуке, чисто выбритый и вообще весь такой холеный, что я даже ему позавидовал. Серёга посидел немного, мы покалякали о том о сем, а потом он неожиданно сообщил, что уезжает. Сообщил одному мне. И на вокзале провожал его один я.

С тех пор мы не виделись.

До сегодняшнего дня. Но сегодня я увидел уже не Серёгу, а его труп. "Он сильно пил?.." – "Да…" Дьявол! Ну почему, почему он сорвался? И почему и кто его убил?..

На мгновенье забывшись, я швырнул в воду голыш такого калибра, что, попадись ему кто-нибудь по дороге, одним любителем вечернего купания на этом пляже стало бы меньше.

А потом я встал и пошел прочь. Сначала брел по камням, затем вышел на темнеющую улицу. Уже почти наступила ночь – должно быть, каждый знает, как быстро опускается на землю теплая южная ночь, – со своими неповторимыми красками, запахами и звуками: голубыми точками светляков, храбро проплывающих по душному черному воздуху, ароматами живых лавровых изгородей и цветущих магнолий и почему-то веселящим и сердце и душу стрекотанием цикад, которых я, кажется, не видел ни разу в жизни, а всё только слышал, и слышал, и слышал…

Но сейчас я почти не обращал внимания на это такое простое великолепие – шел и мечтал. Мечтал о том, что в конечном итоге сделаю, и чуть меньше – как именно я это сделаю. Конечно, "они", наверное, тут короли, они, должно быть, считают себя хозяевами жизни, которым позволено все, – и даже убивать моих друзей…

Однако вот тут, ей-ей, эти мрази немножечко промахнулись: я очень не люблю, когда убивают моих друзей; я очень не люблю, когда плачут жены моих убитых друзей; а еще – я не люблю, когда лично меня купают в ОВ1…

И вдруг я громко рассмеялся. Так громко, что оживленно обсуждавшая какие-то свои проблемы парочка, которую я обогнал, испуганно притихла. А рассмеялся я, честное слово, лишь потому, что на миг представил себе, как начнут удивляться эти суки, как дурно завоняют и как сразу куда только денутся все их понты, когда они почувствуют, что сами вот-вот превратятся или же уже превращаются в трупы.

Да, главный конфликт драмы в том, что они мне не нравятся. Очень не нравятся. Я тоже многим не нравлюсь, ну а уж им-то не понравлюсь наверняка. Дело за малым – выяснить, кто кому не понравится сильнее.

Слушайте, а ведь действительно, как ни крути, но всем в этом мире заправляют самые элементарные симпатии и антипатии. И отсюда-то и вытекают (выползают, выбегают, вылетают) все беды и радости нашего мира. (Во завернул! Философ хренов…)

Маргарита спросила, не голоден ли я.

Я заверил, что не голоден, поужинал в городе. Я действительно перекусил в маленьком летнем ресторанчике, но уже не как тогда, с Анастасией, – без вина и внимательно приглядываясь к посетителям, – не проявляет ли кто-либо к моей персоне повышенный и не совсем здоровый интерес. Но нет, в этот вечер и там я никому не был нужен.

Заперев дверь на замок, Маргарита опять прошла в ту гостиную, где днем мы познакомились. Я – за ней. Снова уселись: я на диван, а она в кресло, и я приготовился задавать вопросы.

Вообще-то теоретически все выглядит просто. Вы начинаете расспрашивать о чем-то кого-то, кто имеет отношение к интересующему вас делу, – ну, например, как я Маргариту. От этого "кого-то" вы узнаете о существовании еще кого-то и принимаетесь за него. Он направляет вас дальше – и в итоге выстраивается цепочка, в конце которой располагается некий Х, коего вы и жаждете прищучить больше всего на свете, если только, конечно, не словили уже где-нибудь на предыдущем этапе пулю, кастет или нож.

Да, теоретически, повторяю, все просто, однако реальная жизнь постоянно вносит свои коррективы даже в самые хрестоматийные случаи, а потому начал я совсем с другого.

Я поднял глаза к потолку и тихо спросил:

– Где он?

Маргарита ответила так же тихо – словно Серёга все еще пребывал поблизости и мог подслушать наш разговор.

– Увезли… в морг…

Я не стал развивать эту тему: действия милиции в данный момент интересовали меня куда больше. Убийство есть убийство – в дело включаются и менты неплохой квалификации, и прокуратура…

Однако ничего любопытного Маргарита сообщить мне не могла. Был осмотрен весь дом (особенно тщательно, разумеется, комната, в которой погиб Сергей), сад, эксперты сфотографировали что положено и сняли отпечатки пальцев со всех дверных ручек и прочих "подозрительных" предметов. Тут я позволил себе высокомерно улыбнуться – единственная дверная ручка, к которой прикасался в доме, была в спальне Сергея, но ее я, уходя, вытер платком. Однако почти тотчас же улыбка сползла с моего лица: я же брал гитару!..

– Нет, – вздохнула Маргарита, – вот гитару они не трогали.

Слава богу, подумал я и мысленно отругал себя за забывчивость. Погоди-ка, а может, я тут хватался за что-то еще?

Но нет, вроде нет, кроме разве… Маргариты. Я невольно покосился на хозяйку дома – с ее тела и платья отпечатков пальцев, надеюсь, не снимали.

Зато и с нее и с Вики взяли показания, а также пресловутую подписку о невыезде. Что они рассказали следователям? Маргарита пожала плечами – только то, что было уже известно и мне. И ничего больше? – И ничего.

– Хорошо, – сказал я, – ладно. Краткое резюме, и идем дальше. Вы ночевали у подруги, когда позвонила служанка…

– Вика не служанка, – вяло возразила Маргарита.

– Пусть не служанка, – не стал препираться я из-за терминологии. – Помощница по хозяйству, девочка на побегушках – как угодно. Итак, она позвонила, и вы приехали. А на чем?

Маргарита удивилась:

– Как на чем? На своей машине, конечно.

– Где она сейчас?

– В гараже.

– Ага… И – простите еще раз – Сергея вы застали в том самом виде…

Она стиснула зубы.

– Да.

– И ничего не трогали в комнате ни до, ни после моего появления?

– Да я туда даже войти больше не смогла! – раздраженно произнесла женщина.

Я покивал головой:

– Да-да…

Я кивал головой и думал: вопросы, вопросы… Но пока всё мелкие, самые незначительные, самые дежурные, а вот главное… И я понял вдруг, что пора начинать спрашивать наконец о главном, если я действительно жажду разобраться во всем этом дерьме, а не намерен сидеть тут до второго пришествия и толочь это самое дерьмо в ступе.

Нет, я не хотел. Не хотел сидеть и толочь – во-первых, потому, что погиб не кто-нибудь, а Серый, а во-вторых… Во-вторых, я просто нутром ощущал, что и мои первые приключения в этом городе, столь бесславно завершившиеся на больничной койке, тоже связаны с его смертью. А следовательно, у меня было теперь только два пути: либо рвать отсюда когти с максимальной скоростью, на которую я оказался бы способен, либо взяться да и раскрутить этот гадюшник, и причем непременно раньше, чем гадюшник раскрутит меня.

Ну, "рвать когти" не очень-то подходило. Вернее, не подходило совсем. Значит, оставалось – "раскрутить". Чем я, собственно, и начал уже заниматься. Однако…

– Послушайте, – весьма кисло и даже чуть ли не пренебрежительно заметила вдруг Маргарита. – Вы что, решили поиграться в сыщиков? И вообще, я ведь, кажется, говорила, что не жду от вас какой-либо иной помощи за исключением… ну, там, побыть несколько дней рядом, по-мужски поддержать, помочь с похоронами.

Я не возражал.

– Ага, говорили. Но я вроде бы тоже говорил, что ни при каких делах этого так не оставлю. Не устраивает – уйду, прямо сейчас. Нет, ну разумеется, мы еще увидимся на похоронах Сергея… а может, и не только Сергея. Воля ваша, выбирайте, но учтите: я все равно буду делать то, что считаю нужным, от вас же зависит всего-навсего, где я буду ночевать, – внутри или вне вашего замечательного особняка. Ясно?

Какое-то время она молчала. Потом зябко передёрнула плечами:

– Ясно… – И, вздохнув, невесело улыбнулась: – Ладно, задавайте свои вопросы дальше.

– Их не будет слишком много, – пообещал я. – Десятка два, от силы три. Первый: не замечали ли вы в последние дни или недели в поведении Сергея чего-либо необычного, странного? Хотя я знаю, что он никогда никому не плакался в жилетку и не имел привычки откровенничать даже с близкими людьми, но – все же? Вдруг что-то да заметили?

Маргарита кивнула:

– Да, кое-что заметила. Не заметить было невозможно.

– И что же?

Она хрустнула суставами длинных тонких пальцев.

– То, что он опять начал пить.

Я нахмурился:

– А раньше не пил?

– Нет. Правда, когда мы встретились три года назад, он рассказал, что лечился. По-моему, упоминал в этой связи и вас. Было?

– Было, – не стал отказываться я. – Я и еще… некоторые люди отправили тогда Сергея в клинику. Насильно, – добавил после паузы.

Она опять кивнула:

– Знаю, спасибо.

– За что?! – удивился я.

– Ну, хотя бы за три относительно нормальных года нашей супружеской жизни. Ладно, хватит об этом. Так вот, месяца два назад он начал выпивать снова. Сперва вроде бы понемногу, а потом все чаще и сильнее. Последний месяц был уже просто сущим кошмаром, так что простите, но… – Она помолчала. – Сергей тот и Сергей этот – два совершенно разных человека. И если я с болью вспоминаю о том, то этого, уж извините, мне совсем не жаль. Грешно говорить, но он получил то, что заслужил, хотя…

Я покачал головой:

– Хотя сейчас вы, по-моему, несколько путаете причину со следствием. Помимо… – провел я указательным пальцем правой руки по кадыку, – этого дела у него были еще неприятности?

– Напрямую он не говорил ничего, хотя по некоторым признакам… Да, возможно, вы правы – где-то месяца два назад он и сделался вдруг каким-то нервным, дёрганым, первым кидался снимать телефонную трубку, прятал свой мобильный и требовал, чтобы почту Вика сперва приносила ему.

– Ждал неприятных или нежелательных писем?

– Не знаю. Хотя кто сейчас пишет письма?

– А звонки? Ему не угрожали по телефону?

Маргарита развела руками:

– Мне и это неизвестно. При нас он всегда разговаривал со звонившими ровным, сухим тоном. Если, конечно, был трезв.

– А если не трезв?

Она дёрнула щекой.

– По-разному. Иногда ничего, а иногда жутко ругался и даже швырял трубку.

– А вам лично по телефону никто не угрожал?

– Нет. Мне – нет. Подождите… – Глаза ее вдруг округлились. – Господи, и как это я не додумалась раньше! Недели три или две с половиной назад в доме стали появляться четверо мужчин. Мне Сергей сказал, что надо наконец привести в порядок сад, а то зарос весь, расширить гараж – он вроде бы собрался покупать вторую машину – в общем, что эти люди – рабочие.

– Ну и много они наработали? – без малейшей тени иронии поинтересовался я.

Маргарита сердито мотнула головой:

– Сказала бы я вам, сколько! Нет, сначала, правда, собрались было копать фундамент под гараж, потом привезли и свалили за домом какие-то доски…

– А что это были за люди? – перебил я. – Вы раньше их знали?

– Только двоих, немного. Один, самый молодой, по-моему, Геннадий… как бы это сказать – в некоторой степени приятель Вики.

– В некоторой – в смысле спит с ней? – уточнил я.

Маргарита пожала плечами:

– А что здесь такого?

– Ничего, – заверил я. – Сегодня каждая девушка с кем-нибудь спит, если только, конечно, она не больная. А второй?

– Второй в прошлом году с неделю обрезал в нашем саду деревья. Кажется, его зовут Валентин, а фамилию я не знаю. Но эти-то еще ладно, а вот двое других на вид просто бандиты – такие, извините, рожи… Слушайте, да ведь похоже, Сергей нанял их для охраны, а гараж, ямы, доски – так, для отвода глаз?

– Похоже, – согласился я. – Ну и как они вас охраняли?

Темно-карие глаза Маргариты сверкнули:

– Замечательно! С утра до ночи хлестали пиво и водку да резались в "дурака", "очко" и не знаю какие уж там еще их игры. К тому же и матерились – хоть святых выноси!

– Прекрасная охрана, – покачал головой я. – И что, Сергею эти парни нравились?

Она криво усмехнулась:

– Нравились? Да он их однажды чуть не поубивал, когда чересчур разошлись.

– Но и сам иной раз тоже выпивал с ними, да? – брякнул я наобум.

И попал.

– Да… – чуть не плача прошептала она.

Я спросил разрешения закурить. Маргарита пододвинула пепельницу, сама же от сигареты отказалась.

– Ладно, – сказал я, выпуская в сторону открытого окна клуб плотного дыма. – Ну и где же, интересно, эти камикадзе сейчас?

– Не знаю, – вздохнула Маргарита, и я удивился:

– Как не знаете?!

Она развела руками:

– Сегодня они не появились.