
Текст книги "Чёрный Скорпион"
Автор книги: Юрий Кургузов
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)
Глава вторая
Машину я оставил шагах в ста от дома и медленной, рассеянной походкой человека, разгуливающего просто так, «бредущего в никуда», через Вселенную, приблизился к знакомой уже калитке. Она была защелкнута изнутри на задвижку, однако через забор я сумел разглядеть, что дверь на крыльцо чуть-чуть приоткрыта. Никаких звуков из дома не доносилось.
Перемахнул через забор и осторожно подошел к крыльцу. Поднялся по поскрипывающим ступенькам, снова остановился, прислушался – вроде тихо.
Так, пушку из ножен…
– Эй! – прошипел я в щель.
Нет ответа.
– Хозяева!
Безрезультатно.
"А-а, была не была", – мысленно сказал я сам себе и на цыпочках ступил в коридор, толкнул дверь, ведущую непосредственно в дом, и как герой боевика, со стволом наголо обошел три небольшие комнаты и кухню. Везде аккуратно и чисто. Ей-ей, после знакомства с Валентиновой городской квартирой удивительно.
В доме никого не было, и это показалось странным. Ведь не святой же дух открыл дверь? Я стоял посреди комнаты, озадаченно скреб свою почти уже бороду и думал, что все идет совсем не так, как хотелось бы.
Да-да, к сожалению, события стали уже не только неуправляемыми и неконтролируемыми, но и непрогнозируемыми. А это очень скверно. Невзирая на дополнительные меры страховки и, если можно выразиться, профилактики, которые, надеюсь, в дальнейшем все же дадут определенные плоды, в главном я продолжал пребывать в незавидной роли мальчика на побегушках: ловил концы, носился по городу точно угорелый, судорожно пытаясь связать воедино какие-то нити, – но тщетно. Пока тщетно.
И вдобавок мною овладело и не отпускало достаточно унизительное и некомфортное ощущение того, что где-то что-то я все-таки упустил, зевнул, прошляпил (не исключено, не однажды) – и вот теперь какая-то очень важная деталь (детали?) потеряна, проскочила мимо бестолково суетящегося сознания, и потому я до сих пор и тыкаюсь в разные стороны как молокосос-щенок, ни фига не понимаю и все никак не могу привести уже произошедшие и постоянно происходящие события и новые факты к единому, общему знаменателю. Но что? Что именно я упустил? На что не обратил внимания и когда? Чего не учел?
И вдруг…
И вдруг за окном раздался какой-то шум.
Потом – скрежет отодвигаемой задвижки, легкий стук и… голоса…
Кто-то открывал калитку, и этот кто-то явно собирался войти во двор.
…Твою мать!.. Я заметался по комнате. Были ли это бандиты, хозяин дома или милиция, – встреча ни с кем из них не обещала ничего хорошего.
Внезапно взгляд мой упал на громадный полированный вишневого цвета платяной шкаф. Такие были в моде с четверть века назад, и в нем мог бы спрятаться целый взвод. И вот я, как самый позорный герой-любовник, нырнул в шкаф, оставив, впрочем, маленькую щель для обзора. Только бы не чихнуть, а то хорош же я буду, если не известные покуда пришельцы заподозрят неладное и надумают открыть этого монстра!
Шаги уже на крыльце. Осторожные – но тяжелые, мужские. Потом – коридор, скрипнула дверь в переднюю…
Я все еще никого не видел. Для этого надо было, чтобы гость вошел хотя бы в соседнюю с "моей" комнату.
Послышался негромкий голос. Мужской.
– Тук-тук! Живые есть?
(Нехороший, просто двусмысленный даже, я бы сказал, вопрос. Есть-есть, пока есть!)
Но разумеется, я не отозвался, а он вошел наконец в комнату, и в полумраке из-за затененных деревьями и листьями винограда маленьких окон я с трудом разглядел высокого, крупного парня лет двадцати трех – двадцати пяти. Цыганистое лицо его не было мне знакомо. С этим в кафе мы не бились.
Парень стоял и озадаченно озирался по сторонам. С видом человека, который не вполне представляет, что же ему делать в следующий момент.
Но кое-кто прекрасно представлял это за него.
Снова шаги по ступенькам крыльца. На сей раз явно женские – торопливые, на каблучках. А еще через несколько секунд рядом с парнем выросла фигура… Господи, я едва не кинулся протирать глаза, – той самой матроны, которая в мой предыдущий визит в этот серпентарий сбежала в чем мать родила, – в одной простыне.
Но что поразило – да какое там поразило, едва не убило меня!.. Слушайте, либо эту мадам минимум сутки продержали под капельницей, выводя из запоя, либо она была самой прекрасной актрисой, которую я когда-либо встречал. Передо мною (точнее, моей щелью) стояла невысокая, но весьма, гм… подтянутая пышногрудая женщина, с аккуратной прической и, ей-богу, приятными, слегка тронутыми косметикой чертами лица.
Что за пёс?! Ну не могла же, не могла она быть той зачучканной, пропитой шлюхой. Не могла!
И тем не менее, это была она. М-да-а-а, есть многое, о друг Горацио, на свете, и так далее и тому подобное.
Парень повернулся к женщине-оборотню и что-то тихо проговорил, а она вдруг ни с того ни с сего рассвирепела как пантера:
– Откуда я знаю?! Это тебя где-то носит!
– Но Лола… – попытался возразить парень.
Безуспешно.
– Что ты орёшь? – прошипела она. – Что ты орёшь?!
(По-моему, орала-то как раз она, а не он, но я вовсе не собирался вмешиваться в этот внутриведомственный конфликт.)
"Жгучий брюнет" пожал плечами:
– Да не ору я. Просто…
Лола топнула ножкой:
– Просто заткнись, и всё! Хорошо?
– Хорошо, – покорно кивнул он, однако женщина сама тут же нетерпеливо спросила:
– Ну а с этой-то что делать? Думай скорее!
– Погоди-погоди, – пробормотал "брюнет". – Неужели ты хочешь…
Лола усмехнулась:
– Вот именно!
Парень покачал головой:
– Слушай, меня это не касается. Я не собираюсь возиться с жмурами.
– Но не могу же я всё делать сама?!
И вдруг они, точно по команде, перешли на шепот. У меня здорово затекли ноги, и последние слова Лолы:
– Мне нужно собраться, а потом мы уедем, – я воспринял с облегчением.
Однако же следующие слова ее напарника снова навеяли грусть.
– Знаю, как ты собираешься, – проворчал он. – Вот что, я пока заскочу кой-куда ненадолго, а на обратном пути тебя заберу, ладно?
– Только не задерживайся. – И парень вышел.
Он вышел, а я, я едва не заметался в своем шкафу. Что делать? Что делать?
С одной стороны, неплохо бы сейчас малость прижать эту артистку – авось расколется (особенно любопытны были реплики про "жмуров"). Но с другой – ежели упасть на хвост "цыгану", то, может, удастся надыбать какой-нибудь адрес. А любой адрес это не просто зацепка, это – надежда. Надежда на то, что проклятый клубок начнет наконец-то разматываться в нужном направлении. Теперь я уже почти не верил молодцу, оставшемуся в квартире, – они угробили Серого, они, больше некому!
Но как выйти незамеченным? Или хрен с ней? Выскочить, придушить, а там посмотрим?
Однако, видно, судьба была сейчас на стороне этой Лолы. Я услышал стук ее каблучков: сначала в доме, потом на крыльце. И – опять тишина…
Фыркая от пыли и матерясь сквозь зубы, я выполз из шкафа и, потянувшись всеми мышцами и костями, кинулся к окнам. Те, что выходили на улицу, показали мне "цыгана". Она направлялся к стоящей метрах в двадцати от дома красной "десятке". Женщины нигде не было видно.
Но ура! – через несколько секунд я увидел и ее. Из комнаты, окно которой выходило в сад, и соответственно – в саду. За каким ее туда понесло? Урожай собирать? Леший ее знает! Мне было сейчас не до этого.
Я влетел в коридор и выглянул на улицу. "Десятка" уже трогалась с места. Когда она завернула за угол, со двора выбежал и я, но тут же с самым равнодушным видом не спеша зашагал к Маргаритиной машине.
Я садился за руль и думал, что если не воспользуюсь этим неожиданным подарком фортуны и упущу сопляка, то сурово накажу себя на целый месяц обетом безбрачия.
Или – бездрачия. Выполнить и тот и другой будет одинаково тяжело.
Глава третья
Однако, похоже, в ближайшее время обеты мне не грозили. Выскочив на шоссе, я сразу же увидел красные «Жигули» метрах в двухстах впереди. Упустить такую прекрасную, приметную цель способен только дальтоник или дурак. Дальтоником я не был, дураком… Ну, не знаю.
Все та же, знакомая уже до оскомины прибрежная дорога. Поворот к морю, в том месте, где мы так здорово плавали с Маргаритой и где нам столь вероломно не дали доплавать спокойно и от души…
Попетляв по городку, "десятка" затормозила возле старого, но аккуратного и, я бы даже сказал, довольно фешенебельного двухэтажного особнячка. Рядом росли мощные платаны и пара кипарисов. Резная дубовая дверь безо всякой вывески.
Я тоже остановился, но не доезжая до дома, и приткнулся у обочины. Из красной машины вылез "цыган", мельком поглядел по сторонам и скрылся за тяжелой дверью.
Решив минут пять подождать, я потянулся за сигаретами. Покурю, а потом… Нет! Ждать нечего! Бросил сигарету и решительно шагнул навстречу солнцу и свету. Приблизился к двери и потянул ручку. Дверь гостеприимно распахнулась и доверчиво показала мне узкий тамбур и роскошную лестницу, ведущую на второй этаж. А еще она показала мне симпатичного молодого человека – но не того, за которым я следил, а совсем другого: с интеллектуальной квадратной челюстью и остриженного почти под ноль. Молодой человек оказался на голову выше меня – относительная редкость – и раза в два шире в плечах. Но самое поразительное – он был упакован в шикарный черный костюм (я впервые увидел в этом знойном краю человека в костюме), а на могучей шее висел строгий черный же галстук, а отнюдь не килограммовая золотая цепь.
Я сказал как можно учтивее:
– Здравствуйте. – И приветливо посмотрел на него снизу вверх.
Моя учтивость была ничто по сравнению с его учтивостью.
– Добрый день, – бархатным басом пророкотал он и еще приветливее посмотрел на меня сверху вниз.
Но посмотрел вопросительно.
– М-м-м… – Я замялся, но, знать, в обязанности этого окультуренного Конана-варвара входило, помимо прочего, и помогать косноязычным посетителям.
– Кого-то желаете видеть? – проницательно осведомился он.
– Ну-у… да… в принципе, нет… – пробормотал я.
– Так да или нет? – улыбнулся он.
– Да, но… понимаете…
Он кивнул:
– Понимаю. Что вы хотите?
Любезно проговаривая эти немногочисленные, однако очень весомые (минимум килограммов сто тридцать) слова, он якобы случайно загородил своим громадным туловищем дорогу к лестнице. Но мне-то позарез было нужно именно туда, и потому я, абсолютно искренне не желая огорчать нового знакомого, вздохнул:
– Я хочу, извините, пройти наверх.
Он тоже вздохнул:
– Извините и вы, но я-то как раз и поставлен здесь затем, чтобы первые встречные с улицы имели затруднения при входе туда, куда им входить не положено. (Замечательно, просто замечательно!)
– А – не положено? – уточнил я. – Вам это известно наверняка?
Он развел смахивающими на кузнечные молоты ручищами:
– Увы…
Я пригорюнился:
– И что, не существует никакого волшебного способа подняться по этой заколдованной лестнице?
– Ну почему же? – Он снова улыбнулся, и я позавидовал его железной выдержке и стальным нервам. – Такой способ существует.
– И это…
Неандертальские надбровные валики горестно наехали друг на друга.
– И это тщательный обыск и проверка документов, после чего, если все будет нормально, я позвоню наверх, чтобы там подготовились и встретили дорогого гостя самым подобающим образом.
– Да-а… – Я почесал затылок. – Меры безопасности у вас, конечно, жутко эффективные. Нет-нет, обыск – пожалуйста, но вот документов у меня с собой нет, я же не знал, что тут такие порядки.
Мордоворот-златоуст пожал плечами, и слева под пиджаком рельефно обозначились контуры кобуры.
– Хорошо, можно ограничиться одним обыском, если у вас действительно важное дело, но "фио" все-таки назовите. На всякий случай.
– Послушайте, Цербер, – трагически произнес я. – По отцовской линии я цыган, а по материнской, кроме славянской первоосновы, примешана еще и кровь соплеменников Гедимина. А ежели брать во внимание индоиранский – помните: "Да, Скифы мы! Да, азиаты мы…" – и тюркский – интересно, кто из нас хоть немного не тюрк? – компоненты, то вообразите, какая у вашего назойливого гостя фамилия. Об имени-отчестве и не говорю.
А знаете, чего-то он понял. Но чего-то нет. Однако усмехнулся – явный плюс гризли с пушкой под пиджаком.
– Можете представить в письменном виде. – Остряк, ох, остряк!
– Сей момент! – Я завертел головой в поисках бумаги и ручки, и амбал, видимо, отчаянно скучая на своем ответственнейшем посту, решил подыграть залетному наглецу и протянул блокнот и авторучку.
– Мерси! – Я отвернулся, как подлый отличник, не желающий дать списать соседу-двоечнику сочинение, и пояснил: – Можно, конечно, и продиктовать по слогам, но все равно, как бы вы не наделали ошибок. Так что я сам, ладно?
– Ладно, – медленно, однако и почему-то уже не столь добросердечно отозвался он. – Давайте… сами…
– Даю, – кивнул я. – Даю-даю!
Жаль, очень жаль, что вы не видели его лица, когда он поднес блокнот к глазам. В целях соблюдения чистоты нравов я те свои художества здесь не цитирую, однако вообразите, какое впечатление произвели на паренька четыре строки (мелким почерком) отборнейшего мата в его адрес, да к тому же еще с финно-угорскими, семито-хамитскими, романо-германскими и еще один бог ведает какими, пардон, включениями.
Ежели вкратце – то сначала он покраснел, а потом побелел, и глаза его, минуту назад величаво-спокойные и снисходительные, вылезли из орбит, как у рака.
И он сказал. Совсем не снисходительно.
– Да ты, сука…
И всё. Потому что мало просто сказать: "Да ты, сука…" Надо сказать это правильно. А он, говоря "Да ты, сука…", совершил, как выражаются ученые-филологи, архигрубейшую ошибку – чуть-чуть наклонился вперед, и в тот же самый момент мой высокий и чистый лоб со всего размаху врезался в его крупный, почти древнеримский нос.
Я гуманист и пацифист, а потому столь человеконенавистническим приемом пользуюсь крайне редко, только уж в самых эксклюзивных случаях. Однако коли уж применяю этот прием, то объект приложения его валится как подкошенный.
Но представляете! – этот змей устоял. Нет, естественно, брызнула кровь, он, разумеется, пошатнулся, что-то там прохрипел и пролаял, но – устоял. И что, по-вашему, оставалось делать? Демонстрировать интеллигентность и гуманизм дальше?
Нет, слушайте, это было уже опасно для жизни, а потому я решил малость свернуть с тернистого пути мироносья. Без каких-то там выкрутасов мазнул этого гигантопитека пятерней по глазам, а потом двинул кулаком в висок.
Ну, теперь всё встало (а, вернее, легло) на свои места, и "Конан", даже не пикнув, рухнул в угол. Да еще столь удачно, что накрой рогожкой – и все будут думать, что это лежат, к примеру, мешки с сахаром либо какой другой мусор.
Вырвав из блокнота и сунув в карман свой опус, я, как лань, бросился к лестнице. Бежал и считал: первая ступенька… пятая… тринадцатая… двадцать четвертая… Стоп, машина! – и замер в растерянности: передо мной был еще один предбанник, как и внизу. Только в отличие от нижнего здесь в разные стороны расходились четыре разные двери.
Гм, это была уже не арифметика, а алгебра, точнее, геометрия. Я по очереди приник ухом к каждой, но ничего не услышал.
Однако мне помогли.
Кто? Я этого типа раньше не видел, он меня, надеюсь, тоже. А помог он не совсем традиционным способом – наставленным из-за чуть приоткрытой теперь первой слева двери маленьким пистолетиком.
– День добрый, – поклонился я, но этот не был столь вежлив, как громила внизу.
– Замри! – шикнул он. – Руки вперед, и без штучек, понял?
Я кротко кивнул:
– Конечно, понял. Чего же тут не понять?
Его дамский шпалер нервно подпрыгнул.
– Заткнись!
– Затыкаюсь, – покорно согласился я. Ствол, даже дамский, в руке психа – это довод.
Он же угрюмо сказал:
– Этот боров тебя пропустил?
– Какой боров? – вроде бы удивился я.
Он мотнул головой в сторону лестницы.
– Ах, этот… – Я удрученно вздохнул: – Да, этот пропустил.
По его худому лицу пробежала тень. И вдруг он широко распахнул дверь и, продолжая держать меня под прицелом, быстро-быстро попятился в глубь комнаты. Махнул пистолетом.
Я вошел следом и по собственной инициативе прикрыл дверь. После с любопытством огляделся вокруг. Да, обстановочка что надо – настоящий персидский ковер на полу, зуб даю, ручная работа, дубовая резная мебель, огромный кожаный диван, кресла, как троны, бар, заставленный самым разнообразным алкогольным и безалкогольным пойлом. Интересно, предложит выпить или нет?
– К стене и руки за голову! – резко скомандовал худой.
– Слушаюсь, синьор, – дурашливо кивнул я и шагнул к нему.
Он как козёл отпрыгнул к окну:
– Ты что?!
– Ничего. Хочу познакомиться поближе.
Губы его задрожали.
– Не двигайся! Учти, я не промахнусь!
– Да с такого расстояния и слепой не промахнется, – по-крестянски рассудительно заметил я. – Тоже мне Вильгельм Телль нашелся! – А сам продолжал приближаться. – Послушай, неужто и вправду начнешь палить? В центре города? Белым днем? А ковров не жалко? Прекрасные, между прочим, ковры. Представляешь, во что они сейчас превратятся? Кровь смывается жутко плохо…
Он едва ли не завизжал:
– Стой, сволочь! Стой!..
– Да стою же, – сказал я и сделал еще шаг. – Эй, а кстати, мой покойный приятель Серый…
Он побледнел:
– Ничего не знаю!
– Ты не знаешь человека, которого вы убили?! – удивился я. – Ну, дела-а…
– Не убивал я его! – хрипло проговорил он.
Миг – и в моей руке тоже был пистолет.
– А я и не утверждаю, что Серого пришил именно ты. Между прочим, понятия не имею, что ты за птица и какую ступеньку в феодальной лестнице вашей дешевой конторы занимаешь.
– Я не убивал! – как попугай повторил он.
– А кто убивал? Пушкин?
– Не знаю!
– Тогда дуэль! – Я отступил на шаг и артистично прицелился ему в голову.
– Но я правда не знаю… – пролепетал он.
– А такой адресок тебе, часом, не известен? – назвал я улицу, номер дома и квартиры, в которой побывал утром. – Любопытный адресок, любопытный…
На его матовом, точно оштукатуренном лбу заблестели капельки пота.
– Ты был там?!
– Естественно.
– И… что?
– Как всегда ничего особенного, – усмехнулся я. – Лишь парочка свежих трупов.
Он с трудом сглотнул комок в горле.
– Это… ты их?
Я покачал головой:
– Не будь идиотом, на хрен мне надо, я их и не знал совсем. Просто ищу одного неуловимого хлопца по имени Валентин, да что-то никак не могу отыскать. Колись: он ваш человек?
Секундная пауза.
– Н-наш.
– А я думал, Паука.
– Паук тоже так думал, – криво усмехнулся худой, но моментально опять помрачнел: – Как они умерли?
Я вздохнул:
– Погано. Особенно тот, что с вязальной спицей в печёнке. Я и не предполагал, что в вашем очаровательном захолустье имеются специалисты такого оригинального жанра.
Зрачки его сузились:
– Я тоже не предполагал.
– Слушай, – сказал я. – Конечно, покуда не обещаю зарыть топор войны, тем более что вы первые начали, но может, поболтаем спокойно? У меня к тебе есть парочка вопросов, и у тебя ко мне наверняка. – Кивнул в сторону кресел: – Убирай своего недоноска, присядем.
Мгновение он колебался. Затем сунул пистолетик в карман светлых брюк. Я тоже спрятал свой и первым уселся в кресло. Он вторым.
– Ты – босс? – неожиданно спросил я.
Он оторопел. Потом замотал башкой:
– Нет! Совсем нет!
– Но кое-что знаешь?
Осторожный жест.
– К о е – ч т о – естественно.
Я выдержал паузу и…
– Недавно мне довелось пару раз услышать о каком-то кольце. Только туманные фразы, ничего определенного. Но, кажется, здесь есть над чем подумать. Что скажешь?
Он холодно поджал губы.
– Ничего! Тут я не при делах, валяй дальше.
Я почесал затылок.
– Можно и дальше. На плече у Серого чем-то острым был сделан зигзагообразный надрез типа молнии или знака Зорро.
– Ну и что?
– А то, – веско проговорил я. – То, что это своего рода автограф, личное клеймо, знак качества. Есть орлы, которым нравится "расписываться" таким манером на своих самых авторитетных "клиентах", когда работа сделана. Это тебе ничего не напоминает?
И тут…
По-моему, он собрался что-то сказать, но взгляд его вдруг застыл на чем-то находящемся почти за моей спиной – а точнее, в районе двери (ох, за каким же я так неудачно сел!). Да, это было очень и очень плохо, однако давать сему факту более детальную оценку было уже некогда.
Выхватив пистолет, я мгновенно рухнул на пол и, скользнув чуть в сторону, нажал на курок. Нарисовавшийся в предыдущий момент в двери двухметровый сноб с расквашенной рожей и кольтом в вытянутых руках охнул: "третий глаз Шивы" с красным зрачком – украшение хотя и достаточно изысканное, но увы – смертельное.
И не успел он еще упасть, как и худой совершил свою самую большую в жизни ошибку – потянулся за пистолетом…
К сожалению, пришлось выстрелить и в него, хотя этого я вовсе не хотел. Как ни прискорбно, инстинкт самосохранения и вредные привычки оказались сильнее разума.
Гм… Нет, конечно, еще два звена, как я уже выражался, "поганой цепи" были вырваны, но толку-то снова ноль. Оставалось одно: уносить ноги. По возможности – без осложнений.
И я их вроде бы унес…