Текст книги "Чёрный Скорпион"

Автор книги: Юрий Кургузов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

Глава четвертая

«Вроде бы», потому что минимум одно осложнение все-таки возникло.

В тот миг, когда я выскочил на лестничную клетку, существо, олицетворившее собой это самое осложнение, едва не столкнулось со мною лоб в лоб, видимо, примчавшись на звуки выстрелов.

На мой взгляд, лезть в гущу пальбы было с ее стороны шагом опрометчивым, но, похоже, она, воодушевляемая красивым револьверчиком с перламутровой рукояткой в красивой тонкой ручке, так не считала.

А зря. Потому что, отбирая револьверчик, я едва не сломал ее нежные пальчики, и от боли на глазах девушки выступили слезы. А может, и не от боли, а от злости.

И знаете, я тоже вдруг взял и рассердился. Нет, с одной стороны, понятно, что нужно смываться, однако с другой… Я ведь опять лишился потенциального источника информации, пускай не бог весть какого, но не зря же говорят – на безрыбье и раком станешь.

И я стал. Точнее, сгреб эту мадемуазель в охапку и затащил в комнату, из которой только что вышел. Мы оба тут же дружно споткнулись о неподвижную тушу у порога, но девушке было легче, поскольку она фактически висела на мне, – а я на мгновение дёрнулся, неловко замахал в воздухе одной рукой, и она этим шустро воспользовалась: подставила мне ножку (ей-ей, очень недурную), и я грохнулся на пол рядом с трупом. Вот так вот, никогда не стоит недооценивать оппонента, кем бы он ни был или она ни была. Я на секунду недооценил – и пожалуйста, едва не схлопотал острым носком прекрасной модельной туфельки по морде.

Но все-таки, к счастью, не схлопотал, в последний момент успел увернуться и, подцепив чертовку за пятку, дёрнул изо всех сил. Ноги храброй девушки взметнулись выше головы, и черным стрижом мелькнули в воздухе чисто символические черные трусики, любоваться которыми мне было совершенно некогда, ибо еще через миг я уже восседал на ней верхом, как на норовистой кобыле, пытаясь одной своей рукой (другая была занята ее револьвером) помешать ее обеим расцарапать мне длинными и острыми, как у ведьмы, ногтями лицо.

Да, эта стервоза и в самом деле оказалась крепким орешком: покуда я героически управлялся с ее правой ручкой, она пальцами левой чуть не вырвала главное и едва ли не самое дорогое, что у меня есть, – глаза.

Ну, тут уж я тоже рассвирепел и коротко ткнул ей мизинцем под горло. Она было возмущенно всхрапнула, однако тотчас обмякла и сомлела, закатив очи под лепной потолок. Я тщательно вытер с ее револьвера платком свои отпечатки и зашвырнул его под диван. Кому надо – потом найдут.

Встав на ноги, подошел к окну, глянул вниз – вдруг придется прыгать – а заодно и на свою машину. Она спокойненько ожидала на месте, и вообще – на улице было безлюдно и тихо, как будто и не прозвучали в этом проклятом доме минуту назад два выстрела. Нет, пора уносить задницу…

И вдруг девушка застонала. Жалобно – почти заскулила, как побитая собачонка.

Я подошел и склонился над ней. Неплоха: каштановые, не очень длинные, но и совсем не короткие волосы, красиво изогнутые брови, пушистые ресницы, нежное молодое лицо, стройная фигурка, бессильно распластавшаяся на персидском ковре…

"Дура ты дура, – беззлобно подумал я. – Наверное, мало тебя в детстве драли… то есть, пороли… ну, в смысле – секли. Куда, ну куда ты лезешь?! Молоко на губах не обсохло, а ведь в любой момент можешь элементарно словить пулю совсем не женского калибра…"

Стоп! – заморгал я. Позволь-ка, милая, позволь, однако, кажется, только что я – я сам! – едва не словил от тебя пулю. И – опять разозлился.

А потом пришла еще одна любопытная мысль. Уж не эта ли красотка упекла меня в больницу? Фигурой вроде похожа. Лица я, правда, не помнил, да и волосы другого цвета, – но волосы это ерунда, парик – и все дела.

И вдруг глаза ее широко открылись. И в глазах этих забился страх.

– День добрый! – ласково сказал я. – Потягунюшки… Ну и как же зовут тебя, добрая девочка? Дюймовочка? Арабелла Бишоп? Чечилия Галлерани?

– Тварь… – процедила она коралловыми губками сквозь жемчужные зубки. (Вообще-то процедила она не только это, а и еще с пяток эпитетов, привести кои здесь я не решаюсь. Но слова эти все вы отлично знаете еще со школьной скамьи, можете подставить сами – уверен, коли ошибетесь, то сущую малость.)

Я обреченно махнул рукой:

– Давай-давай, мне не привыкать. – Однако гендерный лексикон данной девушки был явно не слишком богат, и это хорошо, потому что лимит свободного времени я уже почти исчерпал и, когда она выдохлась, сказал:

– Ну, Нефертити? Отвела душу?

– Пошел ты!..

Я согласно кивнул:

– Сейчас пойду. Только один пустяшный вопросик: ты знала Серого?

Девушка неестественно громко и неестественно звонко рассмеялась:

– Еще бы! Его многие знали!

Я поморщился:

– Слушай, может, я нечетко сформулировал. Давай-ка в несколько иной плоскости: Серый тебя знал?

Она опять фыркнула:

– Меня многие знали! И между прочим, с полгода назад у него была возможность узнать, что и стреляю я не хуже любого из мужиков.

– Да-а? – протянул я.

– Да. И кабы не твои дешевые трюки, ты бы в этом тоже убедился, скотина!

Я удивился:

– Почему это "дешевые", и почему "скотина"?! Каждый бережет шкуру как умеет. А что ты классно стреляешь, я догадался сразу, ей-богу.

Секунд десять или одиннадцать она молча переваривала мой комплимент.

А потом вдруг неожиданно заявила:

– Я замерзла!

– В такую-то жару?! – искренне изумился я.

– Говорю тебе: замерзла, – капризно повторила она. – Дай встану!

Я сурово покачал головой:

– Не дам.

– Но хоть сесть-то можно? – жалобно пропищала она, и не успел я еще толком осознать, что именно в тоне голоса показалось мне подозрительным, как в воздух взметнулась сначала круглая загорелая коленка, а следом и изящная туфелька, вооруженная острым-преострым каблучком, и если бы я не ухитрился сотворить чудо ловкости и изворотливости, моим зубам пришлось бы очень хреново. Впрочем, может, и не зубам, а губам, ушам, щекам или глазам, – в общем, тому месту на физиономии, куда эта чёртова шпилька воткнулась бы.

– Ах ты…! (Простите, но в некоторых ситуациях даже я бываю грубым.) – Я едва успел поймать эту летящую в лицо, как стрела, ногу, и, ей-ей, мы схватились всерьез.

Наконец, благодаря значительному преимуществу в росте, весе и становой физической силе, а также гигантскому практическому опыту, мне удалось перевести поединок в глухой партер.

– Послушай, Клеопатра, – снова принялся увещевать я ее, одновременно проводя удержание. – Ведь в твоих же интересах вести себя скромно, смирно и не финтить, а послушно отвечать на вопросы, иначе запросто можешь оказаться в одной компании с этими… – Кивнул на трупы у двери и окна. – Ну? Будешь говорить?

– Да иди ты в задницу! – рыкнула она и, откровенно издевательски зевнув, ангельским голоском добавила: – Козёл вонючий.

"Почему это вонючий?" – с обидой подумал я. А вслух произнес:

– Ладно, скажи только одно. Полчаса назад в некоем наверняка известном тебе доме на Цветочной улице также наверняка известная тебе Лола болтала о каком-то трупе. Что-то об этом знаешь? Чей труп?

И вдруг за моей спиной раздался едва слышный скрип двери…

…Два выстрела прозвучали практически одновременно.

Разница лишь в том, что меня там, где я находился секунду назад, спустя эту самую секунду уже не было, и пуля "цыгана" угодила девчонке в левую грудь, разворотив ее до безобразия. Подонок же остался на месте, и я попал ему в горло.

Бросив прощальный взор на четыре бездыханных тела в разных концах некогда роскошной, а теперь залитой кровью комнаты, я кинулся вниз по лестнице, кляня себя самыми распоследними метафорами и гиперболами за то, что в горячке событий совсем забыл про "цыгана", и в то же время моля всех святых и пророков всех основных мировых религий, дабы никого больше не повстречать ни в этом гадском доме, ни при выходе из него.

И теперь молитвы мои до адресатов дошли.

Глава пятая

Отчалив на безопасное расстояние, я остановил машину и крепко задумался: что делать дальше? Ехать на Цветочную, где Лола дожидается «цыгана», или же, в свете последних новостей, принять, пока не поздно, дополнительные меры предосторожности?

В принципе, все члены этой своры, сталкивавшиеся со мной, извините, умерли, и значит опознать, ткнуть в меня пальцем – он, это всё он! – вроде бы некому. Пять человек до сегодняшнего дня встречались со мной и еще четверо – только что. Плюс несчастная Анастасия, которую убили по не известной мне причине…

Оставались, правда, еще субчики из кафе, однако эти вполне могли быть и посторонними, "вольными стрелками": через Анастасию их наняли, чего-то там заплатили – вот они и кинулись прутиками махать. Да! Еще т а женщина – "газооператор"… А ведь ею, если честно, мог быть кто угодно, в том числе и из уже знакомых мне особ, – от последней покойницы на втором этаже до (бр-р… не хотелось даже и думать такое!) Маргариты.

Имелся и еще один скользкий момент, связанный с Пауком и его подчиненными, которые меня видели и знали о цели моего пребывания в городе. Но тут ничего нельзя было поделать; оставалось только рассчитывать на благоразумие старика, которому ослабление конкурентов, по идее, только на руку и для которого гораздо выгоднее просто закрыть на все глаза. Сам я еще не думал, закрою ли в дальнейшем свои глаза на него: то был вопрос покуда не первостепенный. А что было сейчас первостепенным?

Знаете, можете назвать это как угодно: чутье, инстинкт, интуиция, нюх, – однако мне почему-то казалось, что ключевой (не в смысле главной) фигурой этого проклятого балагана является Валентин. Человек Паука, он по какой-то причине снюхался с конкурентами последнего и вольно или невольно влип в самую гущу проблемы, волнующей уже конкретно меня. Процентов семьдесят, что он грохнул Серого. Да-да, грохнул и подался в бега. От кого? Да похоже, от всех – приятелей и с той и с другой стороны. Кстати, я допускал, что о моей "Аннибаловой клятве" ему до сих пор ничего не известно, и вообще о моем существовании тоже.

Каюсь, ломанувшись сначала на поиски Зверька, я пошел не по тому следу и потерял темп. Хотя, как сказать… Ведь ежели бы не начепушил на складах, то навряд ли привлек к своей персоне внимание Паука и его замечательных четвероногих питомцев, а соответственно не смог бы в конечном итоге вычеркнуть старикашку из списка подозреваемых. Так что, выходит, всё к лучшему.

Я посмотрел на часы – ладно, дую на Цветочную. Но сначала… Пробежался пальцами по кнопкам телефона. Раздались длинные гудки. Потом послышался чуть хрипловатый голос:

– Слушаю.

Я сказал:

– Это я.

Он был немногословен:

– Угу.

– Ну что там?

– Пока всё тихо, если ты про сегодняшний день.

– А если про вчерашний?

– "Второй" ночью кого-то завалил.

Я вспыхнул:

– Что значит – "кого-то"?!

Он миролюбиво посоветовал:

– Не верещи. У того парня был ствол, и он собирался лезть через забор с задней стороны сада.

Я прошипел:

– Спасибо, конечно, но я же просил по возможности брать живьем!

– Ну, значит такой возможности не было.

– Н-да-а… – покрутил я головой. – Это уже второй?

– Второй, – любезно подтвердила трубка, и я невольно выругался:

– Чёрт!..

– Что-то не так? – поинтересовался он.

Я вздохнул:

– Да нет, всё так… просто… Похоже, мои мечты о том, что эти ребята меня еще не вычислили, развеиваются, как дым.

Теперь вздохнул он:

– Совсем с ума сошел. А чего ж хотел? С тех пор как ты нарисовался, у них исчезли пятеро, да плюс двое "наших".

– Девять, – угрюмо пробормотал я.

– Что?

– Девять, – трагически повторил я. – Понимаешь, полчаса назад еще четверо, в каком-то доме в городе.

– … твою мать!… – хмыкнул он. – Ну, всё!

– Что – всё! – разозлился я.

– Ничего. Ты труп. А если не ты, то баба Серого. Уж ее-то прищучат верняк. Ни на что не посмотрят.

Я насторожился:

– На что не посмотрят? Даже если там будешь ты?

Пара секунд молчания.

– Не, ну ежели они захотят по-тихому… А вот коли внаглую – рыл десять, да с автоматами подвалят, тогда извини.

– Уйдешь? – хмуро спросил я.

– Уйду, а что прикажешь? В ящик? Бабки ты платишь хорошие, базара нет, только их жене и детям ненадолго хватит, коли меня замочат.

Я почувствовал, как заныло под ложечкой.

– А "второй"?

– А что – "второй"? Он, между прочим, еще вообще пацан и тоже жить хочет.

Я скрипнул зубами.

– Ладно. Будем надеяться, что внаглую с автоматами не подвалят. Ну, ты это. Смотри там…

Он усмехнулся:

– Я-то смотрю. Но и ты тоже смотри.

– Куда? – улыбнулся и я, однако он уже не улыбался.

– Туда! С Мошкиным, ежели что, палку не перегни. Он хоть и любит эти штуки, но коли такой беспредел пошел…

– Постой-постой, – перебил я невидимого собеседника. – Какие "штуки"?

– Такие, – проворчал он. – Когда эти ребятки друг друга хлопают, а он в сторонке стоит, радуется и пальцы загибает. А что? Криминогенная обстановка в городе улучшается, и всё такое прочее.

Гм, это была новость. Не хорошая и не плохая, а какая-то неоднозначная, требующая осмысления. Так я подумал, а вслух сказал:

– Криминогенная обстановка улучшается – это всё равно что импотенция улучшилась.

– Чего?! – протянул он.

– Ничего, – вздохнул я. – Выходит, ты считаешь…

Теперь перебил меня он. Возможно, обиделся за "импотенцию".

– Я считаю, что после этой четверки твоя спокойная жизнь кончилась.

– Ну, не такая уж она у меня и раньше была спокойная.

– Раньше были цветочки. Первые твои и наши жмуры исчезли тихо и без следа, а после сегодняшнего поднимется шум. И менты, и твои "приятели" начнут землю рыть, и уж либо те, либо другие тебя навестят. А может, и все сразу.

– Ну спасибо, – сказал я. – Утешил.

– На здоровье. Захочешь похлюпать в жилетку – звони еще, не стесняйся.

– Обязательно, – пообещал я и бросил трубку на заднее сиденье.

…Я ехал к маленькому желто-зеленому домику, расположенному хотя и на Цветочной улице, но, к сожалению, отнюдь не в Солнечном (хотя и солнечном) городе, и на душе было тревожно и муторно.

Разговор с "Дублером" точно открыл мне вдруг, каким самонадеянным болваном я был все эти последние дни, а заодно и нарисовал весьма унылую перспективу дней грядущих. И не так пугала собственная судьба, как давило беспокойство за Маргариту. Нет-нет, конечно, я понимал, что и она далеко не самая светлая лошадка в вихрящемся вокруг табуне, но…

Мелькнула мысль: а и правда, не бросить ли все к чёртовой матери и умотать отсюда подобру-поздорову, – разумеется, вместе с ней, если захочет. Но… захочет ли? В этом я был совсем не уверен.

Да, наверное, и в таких делах, как мои, также существует понятие критической массы. И закон перехода количества в качество тут, увы, действует тоже (это насчет "чёртовой матери"). И я знал об этом, знал, сталкиваясь с подобным собственным состоянием и настроением уже не единожды. Но постепенно ведь неприятности забываются, и, отдохнувши от одной передряги, человек, как правило, влипает по-новому…

Я словно робот крутил баранку, переключал скорости и жал то на газ, то на тормоз, а в глазах стояло лицо девчонки, которая осталась лежать на великолепном персидском ковре. Сколько ей было? Двадцать? Навряд ли больше. А двадцать один не будет уже никогда… А Анастасия? Та-то еще моложе! Но Анастасия, скорее всего, была связана с бандой постольку-поскольку – играла роль подсадной утки, может, выполняла еще какие-то мелкие поручения, в том числе и "постельного" характера, тогда как погибшая сегодня девушка действительно была достойным противником – не чета тем троим. И если бы не опыт и доведенная до автоматизма реакция, она бы наверняка разделалась со мной, – судя по всему, подобная практика у нее имелась.

Да, я жив.

П о к а – жив.

Но что будет дальше?

М-да-а… от моей недавней самоуверенности не осталось и следа. Перед мысленным взором стремительной чередой пронеслись образы мертвецов – от Серого до девушки в двухэтажном доме (кстати, я же еще не сказал "Дублеру" о парнях в городской квартире Валентина): люди застреленные, забитые, а один даже с вязальной спицей в животе… И, ей-богу, я вспотел. Вспотел в том числе и от возникшего внезапно ощущения глухой стены перед собой.

Ну посудите сами: сколько времени я здесь уже пробыл, сколько дров успел наломать – и всё без видимого толка, до убийцы Серого так и не добрался…

Стоп! А может, добрался? Может, он уже мертв, но я-то этого не знаю! И никто мне ничего не говорит. Да к тому же для многих я ведь действительно вроде ни при чем. Просто товарищ покойного, который остался на некоторое время, – утешить бедную вдову и т. д. и т. п.

…Да, таков я для многих. Но не для всех. Обольщаться больше не стоит: Человека-Невидимки из меня не вышло, хорошо хоть, что сегодня не наследил и припаять мне последних четверых будет очень и очень проблематично.

А в башке полный сумбур – столько событий и людей, живых и уже мертвых, связанных между собой чьим-то долгоиграющим трагическим, на первый взгляд, идиотским сценарием: от Маргариты до, пардон, Лолиты.

Ах, Лола-Лола… Ну, теперь ты так просто от меня не отделаешься. Всё! Никакого ложного благородства и романтизма! Уж теперь-то я заставлю тебя выложить не только то, что ты знаешь, но даже и то, о чем покамест сама не догадываешься!

Надеюсь, у меня это получится.

Глава шестая

Как часто какая-нибудь мелочь, сущая ерунда спасает нас от очень больших неприятностей.

В данном случае такой неприятностью могла бы стать тяжелая дверь веранды, потому что, увидев меня, знойная Лола в последний момент сделала акт, не совсем характерный для представительниц так называемого слабого пола: вместо того, чтобы, как подобает испуганной даме, попытаться запереть дверь изнутри, она шарахнула ею в моем направлении так, что если бы не успел вовремя подставить ногу, моя физиономия превратилась бы в плоский кровавый блин и Луи Армстронг до конца жизни стал бы для меня недостижимым эталоном не только музыкального мастерства, но и мужской красоты.

Однако я успел. Подставить ногу. Нога скрипнула, но все же выдержала бешеный натиск разъяренной самки, и лицо мое осталось целым. Эх, сколь надолго?

Слушайте, почему-то мои взаимоотношения с женщинами в данном турне складывались явно ненормальным образом. Что явилось тому виной? Думаю, одно из двух: либо аборигенки были какие-то не такие, либо я в водовороте последних событий умудрился растерять даже и остатки элементарного мужского обаяния. А может, мне просто не шла борода?

Вот и сейчас. С этой гадской Лолой. Мы стояли и, точно набрав в рот воды, молча пялились друг на друга. За час с небольшим моего отсутствия дама успела переодеться в короткую рыжую юбку и вызывающе обтягивающую незаурядный торс пляжную майку, так что теперь не только глаза, но и большие, торчащие как боксерские перчатки груди были грозно направлены на меня. Как выглядел на этом ярком фоне я – не знаю, но полагаю, что гораздо бледнее: ее поистине убойным козырям мне противопоставить было нечего. Однако несмотря на лихую позу, даже без микроскопа было заметно, что Лола не в своей тарелке. Нет, конечно, она понимала, что мой визит не связан с благотворительной раздачей новогодних подарков, тем более что на дворе стояло жаркое лето, но рискну предположить, что не только и не столько мое появление заставило внезапно побледнеть ее лицо, а и нечто иное.

Что?

Леший его знает! Воображать можно всякое, но, глядя, как женщина чуть не до крови закусила губу и как дрожат ее руки, я подумал, что не я для нее Сцилла или Харибда. Ну а коли проще – то и дураку стало бы ясно: Лола смертельно боится. И не меня. То есть, меня, возможно, тоже боится, но пока не смертельно.

– Гутен таг, майн либер фройлен,1 – с чувством и верхнебаварским акцентом проговорил я. – Дивные погоды стоят, не правда ли, ма петит2?

На этом мои фундаментальные познания в данных языках почти исчерпывались, и я перешел на великий и могучий.

Я сказал:

– Слушай, киска, не хочу выглядеть в твоих очаровательных глазках плохим мальчиком, но если не соизволишь ответить на некоторые пустяковые вопросы, возможно, я тоже вздумаю побаловаться с этой дверью. И тогда тебя не спасет даже порог.

Лола напряженно молчала, и я решил сменить если не стратегию, то хотя бы тактику. В самом-то деле, что я, зверь какой?

– Гм-гм-гм… – покряхтел я. – И где же мы всё это время пропадали? И куда ж это мы, бедняжки, запропастились, когда некий лопух вдруг нашел в некоем садике тельце некоей несовершеннолетней девочки? – с самым махровым жлобовским сарказмом проскрежетал я. – Очень, очень хотелось бы узнать.

Дудки. Она молчала как пень, если, конечно, такой эпитет применим к достаточно молодой и по-своему привлекательной женщине. А впрочем, почему бы и не применим, коли эта достаточно молодая и привлекательная действительно молчит как пень? И я решил пройти по линии грубой и безвкусной иронии еще дальше.

– А ты, слышь, актриса! Прямо Золушка какая-то – р-раз из грязи да в князи! Ну, Синдерелла урюпинская, у меня мало времени, в гляделки будем играть в другой раз.

Видимо, голос мой зазвучал по-иному, потому что Лола глубоко вздохнула и тихо произнесла:

– Я… я убежала…

И уронила голову, отчего та едва не улеглась лбом на грудь. Возможно, это был уже отработанный прием, однако чтобы сбить меня с панталыку, таких дешевых финтов недостаточно. Я холодно кивнул:

– Да-да, убежала. Об этом я, как ни странно, догадался. А почему?

Голос ее из-за массивной естественной преграды звучал глухо, словно из бочки.

– Мне… мне было страшно…

Я усмехнулся:

– Ну еще бы! Подговорила кого-то грохнуть девку – а сама в кусты?

Голова Лолы стремительно вернулась в исходное положение, и голос стал вдруг звонким, как у будильника.

– Нет! – вскрикнула она. – Честное слово!

Я прищурился:

– Что – нет? Погоди-ка, а может, это ты ее?

Лола стиснула зубы.

– Но вы же помните – я стояла рядом с вами, когда…

– Когда – что?

Она выдохнула:

– Когда раздался выстрел!

Я согласился:

– Ну да, вроде стояла. Так а кто стрелял-то?

В ее глазах промелькнули искорки неподдельного страха:

– Не знаю…

Я решил пока не давить эту тему. И тут же начал давить другую.

– А убитая? Ты ее знала?

– Нет.

– Ох, не верю.. – И вдруг мне показалось, что Лола не то к чему-то прислушивается, не то ждет чего-то, что должно скоро произойти.

Я невольно оглянулся, и до меня дошло, что, стоя на крыльце, представляю из себя замечательную мишень, если кто-либо надумает палить со стороны улицы. А в самом деле: "цыган"-то, допустим, уже не вернется, но мало ли тарантулов в этой банке?

Крепко взяв "артистку" за локоть, я потащил ее в сад. Не сказал бы, что она особенно сопротивлялась, однако что шла охотно, не сказал бы тоже. Зайдя за дом, остановился и посмотрел на Лолу. Глаза ее снова беспокойно забегали – по кустам и зарослям сада. Час от часу не легче! Неужто и здесь ожидать сюрпризов?

Уже в немалой досаде и на себя, и на свою "подследственную" я слегка тряхнул ее за плечи:

– Долго будешь мне вешать лапшу на уши, а?

– Да я понятия не имею, о ком вы! Я ее даже не видела, – пролепетала Лола.

– Твою мать! – уже совсем невежливо рявкнул я. – В вашей хавире убивают человека, а ты ни слухом ни духом?! А ну-ка иди сюда. – Дёрнул ее за руку и поволок вперед по тропинке.

Лола охнула:

– Что?! Что…

– Ничего! – Резко остановившись, я ткнул пальцем в траву. – Смотри! Вот здесь лежала та девушка. Кто застрелил ее? Кто? Валентин?

– Валентин?.. – В глазах Лолы снова заплясали огоньки страха. – Нет! Не может быть!

Я нахмурился:

– Может. Может, Лола, и ты это знаешь или по крайней мере подозреваешь, только боишься заложить его. Эй, а вдруг это любовь? – ухмыльнулся я, однако тотчас вернулся к грозному тону. – И девушка ведь была тебе знакома, правда? Ее звали… – изо всей силы сдавил тонкое запястье.

Лола закричала от боли. Злые слезы выступили из черных глаз. Я немного ослабил хватку.

– Ее звали…

– Будь ты проклят!.. Настя! Ее звали Настей!

– Молодец. Наконец-то начала соображать, что к чему. Но просвети-ка: ей было лет шестнадцать, не больше. Кем же она у вас работала? Подстилкой?

– Скотина! – Лола дёрнулась с такой силой, что едва не вырвала руку, – видимо, с явным намерением съездить мне, бедняге, по морде.

– Браво! – восхищенно сказал я. – Браво, но не бис. Вот мы и решились продемонстрировать публике свою яркую индивидуальность. Или сие – замашки провинциальной "мадам"?

– Ты о чем? – хрипло с ненавистью проговорила она.

– Считай – ни о чем. Извини, но школа все-таки чувствуется. И как это у вас называется? Взвод психологической разгрузки и морального обслуживания? Прости, но сама-то уж, поди, по возрасту вышла на сверхсрочную и теперь муштруешь перспективную молодежь? Делишься, тэк скэ-эть, секретами мастерства?

– Сволочь! – прошипела она.

Я не стал возражать.

– Ладно-ладно, зови хоть горшком. О чем это, бишь, я? Ах да. Слушай, кажется, я имел дерзость намекнуть, что ты была шлюхой? Прости за неточность формулировки. Ты ею и осталась. Ведь как ни крути, форма зачастую действительно определяет содержание, а уж твои формы… – плавно повел свободной рукой. – Ну и то же самое относительно бытия и сознания, а потому насчет рода деятельности сомнений быть не может. – Короткая пауза. – А впрочем, вдруг я и ошибаюсь, и ты – метресса при институте благородных девиц. Эта специальность вас устраивает, госпожа?

"Госпожа" завернула такими этажами, что когда в конце строфы она просипела:

– Гад!.. – это показалось лепетом ясельного младенца.

Я кротко вздохнул:

– Ну, ты, рожденная демократией! Не буди во мне зверя, а то ткну кой-куда – и до конца жизни будешь ходить в памперсах.

Лола глянула на меня ошалевшими от такого хамства глазами, однако, похоже, поверила – и заткнулась.

– Ладно, дорогая, – лучезарно улыбнулся я. – Миру – мир! А давай-ка я попробую сыграть на твоих девичьих инстинктах и своим обаянием пробудить твое уснувшее женское начало?

На ее губах мелькнула презрительная усмешка:

– Ну попробуй! – И я уныло подумал, что с таким же успехом мог попытаться пробудить женское начало у гремучей змеи.

И я плюнул на дипломатию и гаркнул:

– Почему убили ту девчонку?

Лола молчала.

– А Валентин? Где он сейчас?

Груди под майкой снова угрожающе зашевелились.

– А тебе зачем?

– Что значит – зачем?! Может, твой хахаль со своими пристебаями и шлепнули Серого. А вдруг теперь они возьмутся за его жену?

– И правильно сделают! – брякнула Лола, но тут же осеклась: – Ой, я не то хотела…

Притворившись погруженным в свои глубокие мысли, я вроде бы не расслышал. Только будто задумчиво спросил:

– Не возьму в толк – за что ты ее ненавидишь? Чем она тебе насолила?

– Вешалась на Вальку как последняя сука! – огрызнулась Лола.

– "Как последняя сука"… – еще "задумчивее" повторил я и рассеянно пошлепал губами. – Нет, что-то темнишь. Уж с твоим ли, прости, мировоззрением ревновать мужика? Да и сомневаюсь, чтобы Маргарита Владимировна стала путаться с подобным фуфлом.

Она сердито дёрнула загорелым плечом:

– Фуфло Валька или не фуфло – не тебе судить! Ведь ты его даже не видел.

– Извини, но не думаю, что это изменило бы мое мнение.

Теперь она прикинулась, что не услышала последних слов, и будто нарочно стала развивать весьма неприятную для меня тему.

– Конечно – святая! Ангелочек с крылышками! Да ежели хочешь знать, базарили, она липла не только к Вальке. – И безжалостно добавила: – Прыгала небось как коза из кровати в кровать…

Лола говорила что-то еще, но я ее не слышал. Перед моим мысленным взором вдруг встало бледное, измученное, страдающее лицо Маргариты, которая сейчас одна – одна в огромном доме, и хотя под достаточно надежной охраной, но все равно не в полной безопасности.

Я протестующе затряс головой: нет-нет, не могу поверить! Не могу и не хочу! Эта стерва, чтобы досадить мне, готова понаплести с три короба.

– Ну ладно, – хмуро оборвал я мерзопакостные Лолины словоизлияния. – Меня вообще-то не шибко волнуют ваши здешние постельные метания. – И стрельнул наугад: – Скажи-ка, любезная, лучше: что тебе известно о кольце?

…Японский городовой! Эффект от этой почти случайной пули оказался просто потрясающим. Можно подумать, что я и впрямь наставил на нее пистолет. Лола выпучила глаза и принялась бесшумно то открывать, то закрывать рот – совсем как рыба, вытащенная из воды.

Потом она все же сумела выдавить из себя:

– Что?.. что?..

И я решил ковать железо, пока горячо, и, согласен, – возможно, не слишком по-джентльменски, притворился, что могу ее ударить.

Чувствуете разницу? Ощущаете вариативные нюансы лексики? Не хочу, а – могу. Я произвел левой рукой некое абстрактно-замысловатое движение, которое всяк может истолковывать по-своему. К примеру, я лично подал сей замах как обыкновенное желание почесать за ухом. Лола же, похоже, восприняла его как прелюдию к затрещине. Она отпрянула от меня словно мартышка от удава и взвизгнула:

– Не надо!

– Не надо? – озадаченно протянул я. – Что – "не надо"?! И почему – "не надо"? А что – "надо"? Убивать моих друзей? Или, уж не знаю, по какой важной причине, отстреливать несовершеннолетних соплячек? Да, кстати, милая, так что там с кольцом? Ты вроде собиралась что-то сообщить? Ну давай, начинай, а не то…

Увы, я не договорил.

А не договорил потому, что она вдруг прижалась ко мне всей своей плоскостью (гм, "плоскость" в данном случае – термин совершенно условный, "плоскостью" там и не пахло), крепко обняла за шею – и я, бедный, просто растворился, усох, аннигилировал в дьявольском попурри амбрэ ее духов, косметики и горячего тела. В голове замельтешили какие-то псевдонравственные и квазиморальные полубредовые мысли: "Хорошо ли это?.. Господи, да что же я!.. Рита, несчастная, там, а я, сволочь, – здесь, и вон чего…"

Однако тут же замельтешили и мысли другие, диаметрально противоположные. "Да конечно же, хорошо… Да ничего… Ага, Рита, несчастная, там, а я, сволочь, – здесь и вон чего… Ну а что сделаешь? Знать, карма моя такая…"

В общем, на этой самой «карме» я и успокоился.

Успокоился, впрочем, лишь в одном смысле этого весьма многогранного слова.

Итак, покуда – антракт…