Текст книги "Рыжая Соня и Ущелье смерти"
Автор книги: Юрий Бахорин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)
– Пока они будут на тебя пялиться,– с готовностью поделился своим замыслом Вожак,– я подкрадусь сзади и умыкну у них жертву.
– Просто бездна коварства,– съехидничала его подруга, в то время как Гана только ошалело переводила взгляд с одного из них на другого, не понимая, как они не боятся.– Где это ты научился обманывать бедных рыбаков?
– Перестань,– остановил ее Север.– Не время сейчас. Если хочешь остаться в живых,– обернувшись к Гане, сказал он,– никуда не уходи с этого места. Веди меня,– велел он возвратившейся Вестнице, и та вновь взмыла в небо.
Скоро Север скрылся за краем скалы, а девушки остались в обществе Вулофа. Соня посмотрела на подругу, но та по-прежнему не могла говорить. «Хорошо еще, что она может сидеть»,– подумала бесстрашная воительница. Впрочем, Альрика ведь тоже отчаянно боялась всего, но в подземелье полезла. Соня ободряюще улыбнулась Гане, и та ответила ей благодарным взглядом.
Никем не замеченный, Север остановился на дальней окраине села.
За спиной у него остался левый берег Ильбарса, в этом месте вряд ли превышавшего тридцать локтей в ширину. Убедившись, что берег пустынен и нападение сзади ему не грозит, воин приблизился к небольшой роще фруктовых деревьев, которые, похоже, несколькими кольцами окружали все селение.
Он медленно продвигался между стволами, пока не подошел к внутреннему кругу деревьев и не отыскал место, с которого мог спокойно наблюдать за начавшимся на площади действом. Только после этого он отпустил Вестницу и сосредоточился на происходящем. Посередине площади, перед огромной поленницей, из которой торчал врытый в землю столб, стоял средних лет мужчина, несколько полноватый, с благородным лицом зингарского вельможи. Одежда его, препоясанная простой веревкой черная хламида с капюшоном, говорила о том, что он, скорее всего, совершал паломничество. Да и ноги его, грязные и босые, подтверждали это.
В окружавшей его толпе и впрямь стояло около четырех десятков людей, и Север порадовался тому, что Вулоф и на сей раз не ошибся. Большинство рыбаков молчало, и Север даже подумал, что они не слишком довольны происходящим, но от них вряд ли что-нибудь зависело. Пять человек суетились вокруг приговоренного. Глаза их горели фанатичным огнем, а на лицах играли ухмылки: эти люди явно радовались предстоящей казни, видя в ней славное развлечение. Тут же суетились несколько облезлых тощих псов. Огромный полуголый детина остановился в шаге от пленника и принялся водить заржавленной зазубренной саблей перед горлом зингарца, несомненно получая удовольствие от этого занятия.
– Ты слишком много говорил, митрианец! – радостно сообщил он.– Так много, что мы решили освободить твою шею от болтливой головы.
Он смерил пленника насмешливым взглядом и зачем-то попробовал пальцем тупое, как доска, лезвие.
– Нет, Балаш! Погоди! – вскричал его рыжебородый приятель.– Неверный ведь искренне верит в своего ложного бога! Он так рьяно отвращал нас от откровений всеблагого Тарима, что не должен принять столь постыдную смерть.
– Верно говоришь, Хаман! – вскричал третий из пятерки суетившихся возле пленника заводил.– С нами он был терпелив, как покойник! Он скоро и станет им, но только не от твоей ржавой железки, Балаш! Лишь пламя костра способно очистить от скверны постыдного учения Митры его заблудшую душу, а затем вознести ее к огненным чертогам Эрлика!
– А я предлагаю способ лучше! – закричал четвертый.– По частям ли, целиком ли сожженный на костре, он все одно предстанет перед создателем, так и не раскаявшись. Победа-то останется за ним, ведь при жизни он не признался в своих заблуждениях! Зато повисев на колу денька два и дождавшись, когда пламя проникнет в него изнутри, он все поймет. Вместе с колом войдет в беднягу и свет истины. И вот тогда настанет пора кому-то из вас позаботиться о душе заблудшего! – Торжествующим взглядом он окинул своих приятелей.
– На словах-то у тебя хорошо получается, Кобад,– мрачно усмехнулся Балаш.– А вспомни-ка, что случилось два года назад с беднягой-шемитом. Ты тогда тоже кричал, что кончик кола высунется из его лживого языка, а на деле что вышло?! Твой умелец угодил ему острием прямо в горло! – Он широко открыл рот, усеянный гнилыми зубами, и ткнул в него грязным пальцем.– И неверный задохнулся! То есть принял во всех отношениях позорную смерть! Нет уж! – закричал полуголый.– Моя сабелька хоть и не слишком востра, но дело свое сделает!
– Видели! – усмехнулся Кобад.– Сколько ты три года назад пилил ею бедного аквилонца? То-то и оно! Всю площадь кровью залил!
– Я протестую! – заголосил Балаш.– Он страдал полнокровием! Больше такое не повторится!
– Хватит спорить, братья,– вмешался в разговор Хаман, о котором все, казалось, забыли.– Вы сами видите, что сейчас ни один из ваших способов не подходит, а значит, очистительного пламени ему все равно не избежать. Вы ведь сами видите,– повторил он,– что у моего способа нет недостатков, присущих любому из ваших.
– Зато у него своих невпроворот! – в один голос огрызнулись спорщики.– Вспомни-ка лучше немедийца, которому внезапно начавшийся ливень не дал догореть. Как жалобно он стонал под окнами правоверных! – добавил Балаш.
Он хотел сказать еще что-то, да так и замер с раскрытым ртом, глядя на противоположный край площади. Его противники загалдели, досадуя на столь вопиющее неуважение к себе, когда неожиданно прозвучавший тихий голос заставил их заткнуться и посмотреть туда, куда уже пялилась вся деревня.
– Это Гули! – в ужасе прошептал кто-то.– Сейчас она сожрет всех.
Север не знал, услышала ли его подруга эти слова, но на губах Сони заиграла брезгливая усмешка. Она остановила коня и окинула пятерых заводил презрительным взглядом, а на остальных просто не обратила никакого внимания. Устремившиеся к ней псы заходились истошным лаем, но нападать не решались.
– Какая еще Гули, идиоты! – завопил Кобад.– Просто бесстыжая рыжая девка! На кол ее вместе со жрецом! На два кола! – поправил он себя.
– Вот видишь, Кобад! – не меньше его обрадовался Хаман.– У нас ведь всего один кол. Зато мой способ… На одном костре можно одинаково успешно поджарить обоих!
– Головы бы им посрезать…– мечтательно протянул Балаш.– Чтоб не болтали лишнего.
– Да рыжая еще и вякнуть не успела! – заорал Кобад.– Ей-то чего голову усекать, придурок?!
Окончательно потеряв терпение, он развернулся и залепил полуголому в ухо. Тот взревел и занес над Кобадом ржавую сабельку, пообещав при этом, что на сей раз много крови не ожидается, да так и замер с занесенной для удара рукой: он увидел Севера.
– Эгей, братья! – бодро вскричал он.– Вот и третий! Конец спорам-то.
Однако что-то явно складывалось не так. Он увидел, как, не обращая на него ни малейшего внимания, облаченный в одну набедренную повязку незнакомец усаживает на коня зингарца, которого они только что безуспешно делили, и трогается в путь. В следующий миг он сообразил, что ни сожжения, ни отсечения головы, не говоря уж о посадке на кол, в обозримом будущем не предвидится. Когда эта простая мысль достучалась до его сознания, он издал зычный рев и бросился на похитителя. Откуда в руке у того вдруг взялся меч, Балаш так и не понял. Не успел он и глазом моргнуть, как его собственная сабля упала в песок вместе с отсеченной кистью руки, которая мертвыми пальцами продолжала держаться за рукоять. Кровь брызнула из культи, и полуголый взревел, как дикий зверь, левой рукой зажав рану.
Его дружки бросились было на обидчика, но тот взмахнул окровавленным клинком, и они благоразумно остановились.
– Гнаться за мной не советую – убью! – пообещал незнакомец таким тоном, что все поняли: он так и сделает.
Сам же воин, ударив коня, умчался прочь.
Соня не торопясь развернула скакуна, давая Северу время скрыться.
– Что же вы стоите, братья? – закричал Хаман.– Эти люди изувечили Балаша! Смерть им!
Он, Кобад и еще двое стоявших с ними в центре площади вскочили на коней, в то время как остальная толпа, до тех пор безучастно следившая за приготовлениями к казни, теперь столь же равнодушно наблюдала за начинавшейся погоней. Единственный раз, когда Север отрубил руку Балашу, молчание толпы нарушила какая-то женщина. Правда, за свою несдержанность она тут же получила от мужа оплеуху и покорно умолкла.
Рыжеволосая воительница насторожилась. Она поняла, что, несмотря на всю нелепость происходящего, эти четверо настроены весьма решительно. Не то чтобы она испугалась, но и не принимать во внимание четырех рослых мужчин тоже не могла.
В руках у всех четверых появились луки, а это значило, что бегством можно пытаться спастись, только если не боишься получить стрелу в спину. Незаметным движением она достала пару метательных ножей, все еще надеясь, что удастся уйти без боя.
– Остановитесь! – Она предостерегающе протянула к ним руку со спрятанным в ладони клинком.– Иначе, во славу Огненного Цветка, мне придется отобрать ваши жизни!
– Братья! – взревел изувеченный Балаш.– Она говорит, а значит, она не Гули! Ее плоть уязвима, а в жилах течет кровь! Так проверьте же, так ли она красна, как ее бесстыже распущенные волосы!
Соня искренне надеялась, что разум возьмет верх над жаждой крови, но случилось обратное. Псы совершенно остервенели и, заливаясь яростным лаем, подходили все ближе. Двое подручных Кобада и Хамана, ударив коней пятками, ринулись было к девушке, которая как-то странно взмахнула руками. Раздался свист, и два бездыханных тела, вылетев из седел, повалились в песок. Балаш замер с выпученными от изумления глазами и на время даже позабыл о своей руке, зато его соратники смело вырвались вперед. Хаман устремился к девушке, а Кобад выхватил стрелу из колчана, явно намереваясь поддержать товарища.
Именно этот миг Вилва сочла достаточно серьезным, чтобы вмешаться в происходящее. Соня даже не знала, что та находится за ближайшим домом и внимательно следит за всеми. Одним прыжком огромная волчица выскочила на площадь и, остановившись рядом с Соней, угрожающе оскалилась, показывая клыки чуть не в локоть длиной. Ее оглушительный рык заставил рыбаков испуганно отпрянуть к домам. Конь Хамана взвился на дыбы, сбросил седока и умчался прочь. Скуля и трусливо поджимая хвосты, собаки попрятались кто куда.
– Оборотень! Оборотень! – закричали люди, пятясь все дальше.
Но Кобад, как ни странно, не струсил даже теперь. Вместо того чтобы спасаться бегством, он натянул тетиву и тщательно прицелился в волчицу.
И тут еще более грозный Вулоф вступил в бой. В два прыжка, с совершенно непостижимой для такого крупного зверя скоростью, он пересек площадь, перемахнув по пути через присевшего от страха Балаша. Ломая ребра стрелка, передние лапы волка ударили всадника в грудь. Тренькнула тетива, и стрела ушла в голубое небо. Могучий хищник толкнул коня, ноги того подкосились, и вместе со всадником он повалился на поленницу, которой так и не довелось стать погребальным костром. Судорожно перебирая ногами, конь вскочил и с безумным ржанием унесся прочь, утаскивая за собой застрявшее в стремени бездыханное тело Кобада.
Остолбеневшие от изумления жители деревни проводили его взглядами, а когда конь, волочивший по земле тело хозяина, скрылся за домами, посмотрели на площадь, но ни огнегривой воительницы, ни ее чудовищных зверей уже не увидели.
Все, что случилось на их глазах, было настолько невероятно, что, скорее всего, селяне должны были решить, что им это почудилось. Всем сразу. Но… Подручные Кобада и Хамана валялись в пыли, и у одного торчало из горла странное, без рукояти, лезвие, а у второго – такое же из правого глаза. Обезумевший от боли и страха Балаш сидел на земле и не отрываясь смотрел на свою отсеченную руку. Хаман замер, глядя вслед кляче Кобада.
Когда Соня с волками присоединилась к своим, то увидела, что спасенный уже сидит на свободном коне и оторопело смотрит на нее примерно такими же глазами, какими Балаш смотрел на свою руку. Север встретил ее настороженным взглядом. Она, пожав плечом, улыбнулась:
– Со мной все в порядке.
И он тут же успокоился. Гана сидела на своем гнедом и тихо шептала что-то походившее на молитву, хотя Соня сильно сомневалась, что ее подруга знает хотя бы одну.
– Вперед! – скомандовал Север.
– Им сейчас не до нас,– спокойно заметила Соня.
– Верю,– отозвался Вожак,– но в любом случае нам лучше уйти подальше. Не забывай, еще предстоит выбрать место для ночлега. Эй, почтеннейший! – крикнул Север, обращаясь к митрианцу.– Ты как себя чувствуешь в седле?
Соня с интересом посмотрела на человека в черном. Тот по-прежнему не мог вымолвить ни слова, но когда спаситель обратился к нему, кивнул, давая понять, что все будет в порядке. Девушка хмыкнула, но тут же подумала, что дело ведь могло кончиться и хуже. Она мельком глянула на возлюбленного и, встретившись с ним глазами, поняла, что он думает примерно так же. Север едва заметно улыбнулся, ударил коня и умчался вперед.
Вьючные лошади бросились следом, волки побежали за ними. Вестница вдвоем с вороненком взмыли в небо – высматривать погоню. Последними тронулись в путь трое оставшихся всадников. У Сони никак не выходила из головы улыбка Севера, значения которой она никак не могла понять и от этого злилась.
– Мы живы, живы…– шептала Гана, разворачивая коня.
– Конечно, живы! – рассмеялась воительница и, ударив коня по крупу, поскакала вперед.
Она поняла, отчего улыбался Север, но не только не успокоилась, но, наоборот, разозлилась еще сильнее. Он просто показал ей, к чему могут привести решения, вызванные не велениями долга, а капризами. Иными словами, освобождение этого митрианца – всего лишь месть за освобождение Ганы.
Соня глубоко задумалась: так ли это? Гана – всего лишь простая девушка, никогда не покидавшая Яму. Она даже не представляла, что может быть иная жизнь, другие обычаи, другие отношения между людьми. И чтобы понять, что девушка не лжет, Соне оказалось достаточно посмотреть на ее изумленное лицо, когда она подарила ей одно из своих платьев. Совсем иначе обстояло дело с зингарцем, который явно происходил из знатного рода.
Соня посмотрела на сутулую спину их нового спутника, скакавшего чуть впереди и слева от нее. Как она ненавидела всех этих зингарцев-аквилонцев! Всех этих рассуждающих о судьбах мира, щеголеватых подонков, купающихся в роскоши, и тысячной доли которой они не заслужили делами! Провались они все пропадом!
Наверное, злость ее оказалась настолько сильна, что испепеляющий взгляд вонзился в спину спасенного, и тот неуютно заерзал в седле. Соня усмехнулась. Э, нет! Тут все совершенно иначе.
Своими ногами митрианец отправился на поиски смерти, своими словами добился ее – никто его не заставлял. Так что нет, Север, и случай не тот, да и человек другой. Она удовлетворенно улыбнулась и тут же покачала головой: раз она это понимает, то и Вожак не мог не подумать о том, что она непременно догадается. Да ведь и привела-то его сюда именно она. Захотелось, видишь ли, посмотреть, чем там занимаются почитатели Огненного Бога. Посмотрела… Так сказать, ощутила близость родственных душ… Сколько их там отлетело к Эрлику? Она пошевелила губами: похоже, трое. Взгляд ее вновь уперся в черную спину. Стоила ли одна его жизнь трех отданных ради ее спасения?
Впрочем, если судить по разговорам тех трех скотов, они немало людей отправили в огненные чертоги своего бога, чего явно не скажешь о зингарце, который, похоже, просто надоел несчастным рыбакам чуждыми им проповедями. Однако как же так случилось? Терпели, терпели и вдруг... Очень странно. Особенно странно опять-таки, если припомнить их разговоры, из которых она поняла, что расправа задержалась только из-за того, что они никак не могли выбрать способ казни, или «приобщения к истине», как метко выразился один из них.
Когда Соня въехала на небольшую, окруженную невысокими отвесными скалами круглую площадку, Север уже деловито расхаживал, освобождая вьючных коней от поклажи. Гана перестала что-то бормотать и, схватив бурдюк, побежала по воду. Зингарец тоже выбрался из седла и теперь с истинно митрианским смирением стоял в сторонке, сложив пухлые ручки на объемистом животе.
– Давай-ка! – прикрикнула на него Соня, спрыгивая на землю – Собери дров – нечего столбом стоять на месте!
– Нет, дочь моя,– неожиданно возразил тот.– Не пристало мне, служителю божьему, осквернять себя заботами мирскими.
– Вот оно как? – От неожиданности красавица даже остановилась и окинула его насмешливым взглядом, начиная от босых грязных ног и заканчивая выбритой наголо макушкой.– Значит, не пристало?
– Истинно так, дочь моя,– ответил он, старательно отводя взгляд от прекрасной полуобнаженной воительницы.– Мое дело – нести заблудшим свет истинной веры и принимать их благодарность в виде скромной пищи и крова на ночь.
– А скажи-ка мне, жрец, культовые служители соглашаются отягощать себя такими мирскими пустяками, как помощь ближнему и изъявление благодарности? – елейным голоском поинтересовалась Соня.
– О, да, дочь моя! – с готовностью закивал жрец.– Эти основные мирские заповеди святы и для нас, служителей Всеблагого,– с достоинством согласился он.– Хотя есть и другие…
Похоже, он собрался пуститься в пространные объяснения, но Соня оборвала его словоизлияния в самом начале.
– Остановимся пока на первых двух, которые ты собирался нарушить,– заявила она.
– Я-а? – в ужасе воскликнул тот.
– Тебя только что спасли от смерти,– хладнокровно напомнила Соня,– и желают получить благодарность в виде твоей доли в общих приготовлениях к ужину и ночлегу.– Она хмуро посмотрела на него и покачала головой.– Давай-ка за дровами…– Она помолчала.– Пока Митра не разгневался.
Соня не стала следить за борьбой благодарности, ущемленной гордости, нежелания работать и желания поесть, отражавшейся на лице их неожиданного спутника. Она просто развернулась и пошла заниматься своими делами: устраивать очаг, расчищать землю от камней и готовить для всех спальные места.
Север только что освободил от упряжи коней, которые успели напиться воды из протекавшего неподалеку ручья, и решил вернуться к спорщикам, чтобы высказать и свое мнение, но Соня уже отошла в сторону.
– Вулоф! – крикнул он тогда.– Отведи коней к траве и отправляйтесь с Вилвой на охоту. Да и мне, похоже, пора,– сказал он, обращаясь уже к жрецу, нагнулся за луком и добавил: – Лучше не спорь с ней, жрец, а то пожалеешь, что жив остался.
– Воистину сказано,– сложив пухлые руки на животе, согласился уже пришедший в себя зингарец.– Рыжие люди либо отвратительно дурны, либо необыкновенно хороши.
– Я необыкновенно хороша! – гордо заявила Соня, которая, оказывается, слышала весь их разговор.– Убедись сам, жрец.– Она бросила на землю одеяла, которые держала в руках, откинула на спину роскошные медные волосы и, выгнув спину, призывно посмотрела на него. Ее рука скользнула по сильному загорелому бедру, задела подол платья, чуть приподняв его.– Ну-у,– протянула она,– хороша я?
Он смотрел на нее, раскрыв рот, а когда опомнился, сил бедняги хватило только на то, чтобы махнуть рукой, отталкивая ужасное видение.
– Митре нет дела до красоты лица,– судорожно облизнувшись, прошептал он мгновенно севшим голосом.– И до привлекательности тела тоже,– закончил он, окинув красавицу торопливым взглядом, и стыдливо отвел глаза.– Всеблагого интересует только душа.
– Моя душа еще прекрасней! – заверила она толстяка, делая шаг вперед.– Вот хоть у Севера спроси!
Вожак, однако, сейчас больше походил на каменного истукана, чем на живого человека. Он знал, что незадачливый жрец понимает все совсем не так. Никто и не собирался его соблазнять. Он просто проходил обряд посвящения в их маленькое общество. Отчего-то Север ни на миг не усомнился, что спасенный митрианец пойдет с ними, как и Гана. Он не радовался этому и не злился. Он просто не хотел влиять на принятие решения. Вернувшаяся с целым мешком плодов, собранных в соседней роще, Гана некоторое время прислушивалась к разговору, пока не сообразила, что к чему. Тогда она всплеснула руками и мгновенно включилась в игру.
– Ах, Соня! Хоть ты и прекрасна, но, похоже, не в его вкусе! – уверенно заявила она.– Правда?
Увидев, как жрец закатил глаза и зашептал охранительную молитву, отчаянно взывая к своему покровителю, Север чуть заметно хмыкнул и обменялся насмешливым взглядом с Соней, которая кивнула на подругу. Вожак понял ее мысль. Впрочем, он и сам не раз удивлялся тому, как быстро удается девушке, выросшей в Яме, приспосабливаться к нормальной жизни.
– Я ведь тебе больше по нраву? – лукаво спросила Гана, зазывно улыбаясь.
– Я думаю, мне лучше уйти,– побелевшими губами прошептал зингарец и на ватных ногах медленно побрел прочь.
– Вот ведь лень до чего доводит,– ехидно заметила Соня.– Лишь бы не работать!
– Я с тобой, жрец! – обрадовалась Гана.– Мы найдем укромное местечко, ты обнимешь меня, и пусть мудрость Всеблагого озарит мою заблудшую Душу.
– Нет!!! – завопил тот, чуть не рыдая.– Пожалуй, мне лучше остаться!
– А-а-ха-ха-ха! – расхохоталась девушка.– Соня, он нас боится! – поделилась она своим открытием.– Какой душка! Дрожит и потеет, как шлюха в храме Митры!
– Все! – Север решительно поднял руку, останавливая издевательство над беднягой.– Во всем следует знать меру. Я считаю, что грех гордыни наказан, причем с избытком.
– Послушай, жрец,– сказала Соня, когда огонь в очаге запылал и подстреленная Севером лань, истекавшая над огнем соком, начала источать аромат, предвещавший скорую трапезу, а люди уютно расположились вокруг, коротая время за чаркой вина.– Хоть бы имя свое назвал. Ну какой ты мне, к Нергалу, отец, когда ты всего-то лет на десять старше меня самой!
Говоря откровенно, она несколько преуменьшила разницу в возрасте, но жрец не заметил этого.
– Зовут меня Мурзио,– ответил он.– А ругаться нехорошо, дочь моя.
– Нехорошо с грязными копытами сидеть за столом! – не моргнув глазом, парировала Соня.
– Это не грязь,– с достоинством ответил жрец, тем не менее прикрывая замызганные ступни подолом своего одеяния.– Это плоть земли.
– Вот и смыл бы ее в ручье,– стояла на своем девушка.
– Что ж…– Мурзио со вздохом поднялся.– Не пристало гостю спорить с хозяином,– изрек он и отправился к ручью.
Опустив ноги в холодную воду, митрианец поморщился: непривычное ощущение не было приятным. Сам он считал себя подвижником, едва ли не мучеником, призванным претерпевать лишения ради того, чтобы нести дикарям свет истинной мудрости. А какое при этом имеет значение чистота тела? Главное, чтобы дух оставался незапятнан! Правда, оттирая ноги от грязи, он вспомнил, как нелегко далось ему постижение этой истины. Пожалуй, если бы не свалившиеся на его голову беды, вовремя укрепившие слабый дух, он так и не сумел бы отказаться от пагубного ублажения плоти.
И вот сейчас он совершенно неожиданно для самого себя почувствовал стыд, вызванный словами распущенной девицы.
Мурзио сокрушенно покачал головой: оказывается, сильно еще в нем влияние мирского. Он старательно вымыл не только ноги, но также руки и лицо, и вернулся к костру изрядно посвежевшим, что удивило его самого.
Он уселся на прежнее место, старательно избегая встречаться взглядом с девушками, чьи насмешки приводили его в непонятное смущение. На добровольно выбранном им пути он часто встречался с женщинами, девушками и девочками, но никогда не обращал на них особого внимания, да и сам он всегда оставался для них жрецом или мучеником, как он втайне желал, чтобы его называли. Эти же двое не просто не придали значения его сану и отнеслись к нему как к мужчине, но, к немалому удивлению митрианца, заставили и его почувствовать себя мужчиной. Причем мужчиной молодым, совсем ненамного старше любой из них.
Не прислушиваясь к шушуканью девушек, он посмотрел в лицо своему спасителю, и тот приветливо кивнул в ответ.
– Расскажи нам, Мурзио,– попросил воин,– что за дорога привела тебя на костер?
– То долгая история,– ответил жрец, чувствуя, как рот наполнился слюной, когда незнакомец протянул ему на ноже огромный кусок ароматного сочного мяса.
– Да мы вроде и не торопимся,– не упустила случая поддеть его рыжеволосая девица.– Кто знает, быть может, ты злодей, которого мы легкомысленно избавили от заслуженной кары! – добавила она, а ее подруга прыснула и закрыла рот ладонью.
Мурзио тяжело вздохнул.
– Да нет…– начал он свой рассказ.– Митра свидетель, не совершал я злодеяний, а грех мой состоит в том, что пытался я всеми силами приобщить этих кровожадных дикарей к единственно истинной вере.
– Что ж за вера такая? – с наслаждением жуя мясо, ехидно поинтересовалась Соня.
– Как, вы не знаете?! – обескураженно воскликнул жрец.– Невежественные иранистанцы едва не убили меня, и до сих пор я пребывал в уверенности, что великий Митра в своей благости позаботился о спасении моей жалкой жизни, послав мне на помощь братьев по вере, то есть вас, незнакомцы! – Он недоверчиво переводил взгляд с одного на другого, но лица всех троих ничего не выражали.
– Так я ошибся?! – воскликнул Мурзио.– Во что же вы верите, несчастные?!
– За всех не могу отвечать,– проговорила Соня.– Я, например, верю в Огненный Цветок и Великую Волчицу.
– О, Митра! – ахнул митрианец, и непрожеванный кусок едва не выпал у него изо рта.
– Ты, верно, думаешь, твой бог придет тебе на помощь? – ухмыльнулась Соня.– Подумай-ка: тебя, своего преданного слугу, Митра оставил в руках дикарей.
– Он послал вас спасти меня,– прошептал зингарец.
– Ну перестань! – Соня сморщила носик.– Неужели же ты и впрямь думаешь, что мы пришли сюда из Гипербореи исключительно ради того, чтобы избавить митрианского жреца от кола?
Зингарец поерзал на месте, словно убеждаясь, что кол остался в деревне рыбаков, подумал о том, во что бы он превратился к этому времени, если бы не эти люди, и понял, что возразить нечего.
– Спасибо вам,– пролепетал он, чувствуя, что краснеет.– Без вас висеть бы мне сейчас на шесте.
– Он, кажется, что-то понял! – восторженно всплеснула руками рыжеволосая красавица.
– Я виноват, что промедлил с благодарностью,– с достоинством ответил митрианец,– но это не значит, что я согласен со всем, что ты сказала.
– Да? – Соня с интересом посмотрела на него, и жрец смущенно потупился.– И как же понимать тебя?
Север ел не торопясь и не вмешивался в разговор. Только веселый блеск его глаз говорил о том, что ему интересно.
Гана уже знала, как Соня относится к митрианцам, и теперь с улыбкой посматривала то на одного, то на другого.
– Все просто,– ответил жрец.– Я, конечно же, не сомневаюсь, что вы ехали по своим делам, но Митра в своей бесконечной мудрости и милосердии, увидев, что я в беде, а вы рядом, внушил вам мысль свернуть и вызволить меня из беды. Что вы и сделали,– заключил он с достоинством.
На этот раз уже Соня не нашла слов. Вместо ответа она пренебрежительно фыркнула и отвернулась. Зингарец удовлетворенно кивнул: наконец-то ему удалось одержать над этой самоуверенной девицей пусть маленькую, но победу. Все-таки мудрость Митры неопровержима!
– А что скажешь ты, воин? – видя, что ни одна из девушек продолжать разговор не собирается, обратился он к Вожаку.
– Зови меня Севером,– ответил тот.
– Север… Север…– задумчиво прошептал толстяк, теребя себя за губу.– Не сочти меня невежей, но где дают такие имена?
Соня с интересом уставилась на возлюбленного: что он ответит на столь неожиданный вопрос?
– Никаких тайн,– непринужденно ответил Вожак.– Моя мать всегда любила суровую зиму с ее морозами и обильными снегами, вот и решила назвать сына Севером. Отец ничего не имел против. Так я и получил свое необычное имя.
«Вывернулся!» – хмыкнула про себя Соня, почему-то ни на миг не усомнившаяся, что ответ его не имеет никакого отношения к истине.
– А что касается митрианства и всего прочего,– продолжил он,– то я всегда стараюсь молчать, когда речь заходит о вере.
– Но почему? – удивился Мурзио.– Разве тебе есть что скрывать?
– Нет,– не задумываясь, ответил Север.– Просто я стараюсь никогда не забывать, что искренняя вера – это сокровенная святыня. Именно вера делает человека человеком, и если эта, последняя, цель достигнута, то не все ли одно, во что он верит и каким путем пришел к своей вере?
– Так ты хочешь сказать!..– воскликнул митрианец, и Север кивнул.
– Именно! – подтвердил он.– Посмотри на Гану! – неожиданно сказал он.– Она не верит вообще ни во что. Душа ее чиста и готова простодушно соблазниться любой приманкой!
Митрианец встрепенулся:
– Я готов зажечь для тебя свет истины!
– Охотно послушаю, Мурзио,– промурлыкала она.– Сегодня же ночью ты расскажешь свою историю, а я в благодарность поделюсь тем, что имею сама. Надеюсь, предисловие не окажется излишне длинным?
Зингарец испуганно отпрянул, досадуя на то, что никто здесь не желает воспринимать как должно то, чему он посвятил свою жизнь. Гана расхохоталась, а Соня нахмурилась.
– Вот, вот,– решительно вмешалась она в разговор,– держись от нее подальше и не вздумай пачкать ее незапятнанную, как выразился Север, душу никчемными митрианскими догмами.
Зингарец непонимающе посмотрел на девушку. Вроде бы разговор был таким мирным, и вот ни с того ни с сего!
– А вот и Соня! – усмехнулся Вожак.– Не удивляйся ее словам и не обижайся на них. Она ярая противница митрианства, но и у нее есть вера,– Зингарец оживился.– Она верит в себя.– Удивление на лице жреца сменилось пренебрежением.– Думаю, что верит в меня,– продолжил Север, и пренебрежение уступило место растерянности: что же это за религия? – Она верит в превосходство Силы и Ума,– продолжил воин, и вместо растерянности на лице Мурзио отразилось разочарование.– И, наконец, она верит в Огненный Цветок,– закончил Север, сознательно повторив уже сказанное самой Соней, и зингарец вновь удивленно посмотрел на красавицу: ну что за каша в мозгах этой девчонки!
Он собрался с мыслями и попытался что-то сказать, но тут заговорила Соня:
– Я, между прочим, даже в зверобогов поверю скорее, чем в твоего Митру.
– Но почему?! – не скрывая отчаяния, выкрикнул бедолага.
– Да потому, что я вижу зримые подтверждения того, что они существуют.– Север покачал головой: надо же, он и не заметил, как его подруга стала убежденной зверопоклонницей! – Они помогают мне,– продолжала девушка.– Они дали мне разумных животных, которые спасли меня сегодня от стрелы, а тебя от погони, в то время как твой Митра пальцем о палец не ударил! Может, его просто нет? – язвительно спросила она.
– То есть как это нет?! – точно ужаленный, взвился жрец.
– А вот так. Нет и все! – непреклонно стояла на своем Соня.
– Прекратите спорить! – поморщившись, прикрикнул на них Север.– Ты ведь не можешь убедительно доказать, что твой бог существует,– обратился он к Мурзио и тут же перевел взгляд на Соню.– Равно как и ты не в силах доказать обратного.
