Текст книги "Пленник волчьей стаи"

Автор книги: Юрий Пшонкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Стая и ее собрат-пленник честно соблюдали немой договор с пастухами, убивая через ночь по одному слабому оленю. А то и реже: Вожак время от времени уводил стаю и Человека в другое урочище. Совсем недалеко – полдня ходьбы на лыжах. Уводил, чтобы пастухи не обнаружили «логово» Атувье – крохотную неглубокую пещерку в складке островерхой сопки, где он спал или отдыхал после охоты. Да, волки стали охранять Человека совсем не как пленника. Они одновременно и охраняли и оберегали его, ибо он стал равным среди них. Даже больше: ее главным бойцом-добытчиком. Теперь Человек понимал язык волков, и они понимали его. Немногие из людей знают, что волки, как и собаки, быстро учатся понимать их язык, взгляды и жесты.

Все чаще и чаще в последнее время прежде чем сказать: «Я кончил!» – Вожак внимательно вглядывался в лицо Человека. И было уже не раз, когда Человек не соглашался с решением Вожака. Постепенно Вожак, а с ним и стая поступали так, как того хотел Человек. В стае теперь стало как бы два вожака: вожак-волк и вожак-Человек.

И вскоре всем стало понятно, кто из двух вожаков первый.

…Это случилось на закате дня, далеко от стада. Совсем далеко. Вожак-волк накануне увел стаю подальше от оленей Человеков, так как вот уже некоторое время пастухи очень внимательно караулили своих животных: приближалась пора отела, и важенки стали пугливы и беспокойны, А им очень нужен был покой. Теперь пастухи как бы давали понять стае, чтобы она убиралась куда-нибудь подальше, иначе они больше не станут соблюдать молчаливое перемирие. Слишком дорог для оленных людей каждый будущий олененок!

Вот почему Вожак и увел стаю далеко от стада – в Долину зайцев. В ней волки уже охотились дважды. Там по; берегам замерзших рек и озер, на склонах сопок для зайцев было много еды. А еще в эту долину приходили косячки диких оленей. О, стая хорошо охотилась в тех местах.

Однако на сей раз волкам здесь не очень везло. Тень Большого голода снова нависла над стаей и ее Человеком: то ли зайцы, испугавшись предыдущих набегов, поспешили покинуть долину, то ли мор напал на них, но на этот раз свежих следов длинноухих было совсем мало…

Однажды в полдень Атувье вынул из единственной петли почти теплого зайца. Эту петлю он сделал еще в стране ламутов из своего поясного ремня и очень дорожил ею. Атувье сытно поел. Кишки, голову и лапы зайца он отдал Черной спине, который был с ним в последнее время неразлучен, а если охотился, то все равно кружил неподалеку от Человека. Вот и сегодня Черная спина охотился рядом,но, к сожалению, неудачно. Остальные волки пытали счастья за невысокой пологой сопкой, стоявшей посреди долины.

Атувье пристально глядел на Черную спину, который лежал рядом. Пастух все больше и больше привязывался к этому сообразительному доброму волку. Черная спина (Атувье заметил это давно) платил ему тем же. Волк словно сам искал с ним дружбы, был почти все время поблизости, ловя взгляды. И даже по-своему старался помочь. Уже не единожды именно Черная спина устраивался на ночлег возле его ног. Атувье спокойно отогревал ступни в плотной шерсти, не боясь, что Черная спина может рассердиться, хватить зубами, если он, Атувье, во сне нечаянно потревожит или даже ударит ногой по волку. Особенно удивил парня поступок доброжелательного волка четыре дня назад. Атувье уже укладывался спать в своей каменной «яранге», когда у входа вдруг появился Черная спина. В зубах волк держал зайца. Положив добычу на снег, он уставился на Человека. Атувье сначала ничего не понял. И лишь спустя минуту неожиданно догадался, о чем говорил глазами его серый друг: «Я добыл зайца для нас обоих. Бери свою долю».

После того случая Атувье попробовал разговаривать с Черной спиной на своем, человечьем, языке ивскоре убедился, что этот добрый странный волк стал хорошо понимать некоторые его команды. Другие волки понимали только язык его жестов. «Неужели в Черной спине есть кровь собаки? – удивлялся Атувье. – А может, именно Черная спина – добрый дух? Но тогда и Вожак, и другие волки – тоже духи?! Нет, они самые настоящие волки. Но почему же тогда Черная спина так не похож на других? А может, его мать была собакой, которая однажды предпочла в мужья волка?» – продолжал думать Атувье. Такое не редкость в стране оленных людей, где многие собаки с весны до зимы сами себя кормят, раскапывая в тундре норы полевок, питаясь их запасами. Или охотятся за птенцами уток, куликов, гусей, чаек…

Атувье очень радовался привязанности Черной спины. Да, в стае только он его настоящий друг, ибо другие волки все равно оставались волками. Нет, Атувье не боится их, но иногда… Иногда страх все же вползал в его грудь. Особенно когда на него долго смотрел Вожак. Атувье чувствовал, как в последнее время Вожак становился все настороженнее с ним и даже понемногу начал сторониться его. Человека, хотя и делал то, что хотел он, Атувье, первый боец стаи. Но прежнего расположения не было. Сначала пленник не мог понять причину такой перемены, но потом начал догадываться: Вожак злился на него потому, что волки стали слушаться и почитать Человека так же, как и самого Вожака. Вожак-волк не хотел делить власть с вожаком-Человеком! Но он, Атувье, в этом не виноват. Он сам не хочет быть вожаком стаи, потому что он все равно человек! Пусть злится Вожак. Пусть! Атувье не отступит, не покорится больше ему. Он слишком долго многого боялся. Он чуть не ушел к «верхним людям» от страха, когда стая захватила его в плен или когда волки бросились за ним вдогонку после первой охоты на дикаря. И еще не раз страх сковывал сердце. Так было. Но теперь Атувье прогнал страх из своей груди. Может, не совсем, но он все равно не покорится Вожаку. Ведь он человек, а Вожак – волк, и вся стая – волки, от песни смерти которых даже сильные собаки начинают дрожать и метаться в ужасе. А он заставил их считаться с ним. Даже Вожака. Только здесь, среди волков, понял, что он – сильный и смелый. И храбрый. О, если бы вернуться к пастухам, в стойбище! Он бы тогда сумел заставить уважать его даже самого Вувувье. Он отомстил бы Byвувье за все издевательства над ним. Атувье даже встал и огляделся, словно надеясь увидеть поблизости богача. Злость распирала его грудь. Но рядом хрустел костями зайца Черная спина, а вокруг лежала белая продрогшая тундра, придавленная великой тишиной, да местами тусклым сверканием отсвечивали наледи на реках. Впрочем, Атувье и не хотел, чтобы сейчас его кто-нибудь увидел из людей, такого вот – в изодранной кухлянке, в торбасах без подошв, рядом с волком. Ему нельзя сейчас показаться людям, ибо тогда он будет для всех, даже для родителей, – отверженным. Как те береговые люди, охотники на морских зверей, которых уносит на льдинах в море… Если кому из них везло иони вновь возвращались на берег, то не каждый род, не каждая семья принимали потом назад того, кого позвали к себе «верхние люди». Нельзя возвращаться к «нижним людям», если «верхние» подали знак: «Иди к нам». Нет, никто не должен видеть его сейчас среди стай. Никто! Но он так хочет вернуться домой, он, пленник стаи, уже вставший на тропу охоты с волками. Нет, если духи сделают так, что он сможет вернуться домой, он никому, даже матери, не скажет о своем плене. Только где сейчас стойбище Каиль? Где стадо? Слишком далеко ушел он от родных мест. А если пристать к другому стаду, если отыскать другое стойбище? Нет, чужие люди сразу поймут, что он – отверженный. Разве можно прийти к ним в изодранной кухлянке и в торбасах без подошв? А если он обманет людей, то обман все равно потом раскроется, и его с позором прогонят и тогда даже в родном стойбище ему не будет места. Да, он слышал, что в сопках, на побережье живут такие люди – отверженные всеми. Они живут, как звери, – едят все время сырое мясо, сырую рыбу и совершают иногда самые недостойные дела – воруют по ночам еду у других. Неужели и его ждет такая жизнь?.. Атувье даже пот прошиб от этой мысли, и он впервые с ненавистью посмотрел на Черную спину.

Волк, до этого лежавший смирно, вдруг глухо зарычал, поднялся и, укоризненно посмотрев в глаза Человека, отошел.

Атувье раскрыл рот «Неужели Черная спина может угадывать то, о чем я только думаю?» – удивился молодой пастух, и суеверный страх сковал его тело.

– Черная спина! – крикнул вдогонку уходившему волку испуганный Атувье.

– Я не хотел тебя обидеть, я… думал плохо о твоих братьях. Не уходи от меня!

Волк остановился и долгим-долгим взглядом посмотрел на Человека. Потом нехотя, с достоинством вернулся на место, и снова лег..»

На исходо дня, когда уже густо посинели снега и солнце улеглось за белые зубья хребта, Атувье, как обычно, примял снег возле кедрача, готовя себе «постель». Сейчас он приготовил ее гораздо больших размеров, чем требовалось ему одному. И едва лег ивтянулся в кухлянку, как сразу же Черная спина прижался к его ногам. Атувье приложил загрубевшие подошвы ног к густой шерсти волка и вскоре ощутил блаженное тепло. Сон пришел быстро – легкий, радостный; Атувье увидел свою Тынаку. Словно плывут они на бату [21]21
  Долбленная лодка из ствола тополя


[Закрыть]по реке, и Тынаку так любовно смотрит на него, что ему даже неловко стало… Потом они причалили к берегу и легли на песок. И Тынаку сама обняла его. Ах, какое счастье он испытал!.. Но что это? Неожиданно сквозь плеск воды послышались какие-то звуки… Атувье встрепенулся, высунул голову из кухлянки, сдвинул на затылок малахай, перестал дышать. Что это? Неужели он слышит звон колокольчиков?!

Черная спина проснулся раньше его и теперь стоял, словно окаменевший, напряженно вглядываясь в сторону одинокой сопки.

Атувье поднялся и тоже начал всматриваться туда. Он почти сразу разглядел, что прямо на них мчится оленья упряжка с человеком на нартах. А чуть позади взмывают над сугробом три темные точки. «Волки хотят убить оленей и человека!» – догадался Атувье.

Да, сейчас они имели на это право: ездовые олени – не олени из стада Человеков. На ездовых не распространялся Главный закон охоты. Это была просто добыча тундры. Как заяц, как дикий олень. Они имели право на эту добычу, потому что уже три дня почти ничего не ели. Великий повелитель – Голод разрешал им сейчас все.

Черная спина взглядом спросил вожака-Человека: «Можно и мне?»

Атувье грозно нахмурился, замотал головой, хрипло произнес;

– Нет! Если они убьют человека, я убью их! – и выхватил из ножен свой страшный даже для Черной спины нож.

…Молодой пастух Пелат возвращался из стойбища на берегу Вызенки в стадо. Недавно его жена родила сына. Это был их первый ребенок. Родственники сразу же примчались на олешках в стадо и сообщили Пелату радостную весть. Вместе с ними обрадованный отец прикатил в стойбище и увидел свое продолжение на этой земле!

Пелат погостил дома сколько мог и теперь возвращался назад радостный и гордый.

Еще дома Пелат решил, что, как только утки напьются талой воды и сядут наяйца в гнездах, он заберет жену и сына, и они начнут кочевать вместе. Всю дорогу от дома гордый Пелат напевал счастливвую песнь о сыне и жене. И о себе тоже. Вот какой он молодец – сына заимел! Не беда, что до кочевки еще десять чаевок: счастливому человеку даже длинная дорога не в тягость.

Погоню Пелат увидел не сразу. Сначала он услышал вой – страшную песню волков. Но услышал слишком поздно – своя песня и шуршание полозьев нарт помешали ему услышать волчью песню раньше. А когда услышал и оглянулся назад, трое страшных преследователей были рядом. Пелат схватил старенькую, с разбитым прикладом одностволку, перевитую ремешком из лахтачьей шкуры, трясущимися руками кое-как взвел курок и, обернувшись, нажал на скобу. Щелкнул боек, но выстрела не последовало. Осечка! Пелат взвел курок еще раз и тут только вспомнил, что ружье не заряжено. А два драгоценных жакана лежали в меховом мешке. Пока он будет их доставать и заряжать – волки догонят его… Прощай, сын! Пелат вскрикнул и в отчаянии с силой хлестнул гибким тиинэ [22]22
  Прут-погоныч у чукчей.


[Закрыть]по крупу белого однорогого вожака упряжки. Олень дернулся, всхрапнул и, задрав морду, прибавил ходу, увлекая в бешеную скачку палевого молодого собрата. Оглянувшись, Пелат уже хорошо различал раскрытые пасти преследователей. Вдруг однорогий рванулся в сторону, и Пелат едва не вылетел из нарт. Он снова поднял тиинэ, но рука его застыла на полувзмахе!

Ой-е! Прямо на оленей несся еще один волк! Большой! Страшный! Вот он, совсем рядом. Прощай, сын!

Но волк, жутко оскалясь, пронесся мимо!

Пелат, не помня себя, повернулся ему вслед – иброви его полезли вверх от удивления: большой волк с черной, спиной вдруг сшиб грудью передового преследователя, и пастух услышал, как испуганно взвизгнул поверженный.

Олени понесли нарты с седоком так, словно они хорошо отдохнули. Пелат привстал на полозья и для верности начал суматошно тыкать костяным наконечником тиинэ в ляжки верных животных. Он хотел еще раз оглянуться, но погоныч снова замер в его руке; на пригорке, в свете затухавшего в горах малинового костра от угасавшего солнца, Пелат увидел большого человека в рваной кухлянке. В руках человека тускло блестел нож.

Олешки, верные олешки, задыхаясь и кашляя, уносили нарты все дальше и дальше, а Пелат, преодолевая страх, нет-нет да и оборачивался назад, вглядываясь в неподвижно стоявшего человека. Да, это был именно человек! Живой! Пелат хорошо видел, как он поднял руку, словно попрощался…

Вскоре по кочевьям и стойбищам разнеслась удивительная весть: с одной из волчьих стай охотится какой-то человек-великан.

– Так уже было, – говорили старики, покуривая трубки, – Волки глазами уводили человека за собой.

– Так уже было, – говорили всезнающие шаманы, – Волки – хозяева тундры.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Весна осторожной росомахой подкрадывалась к стране оленных людей. Ее приход в эти глухие, безмолвные края, как всегда, был робок, едва приметен. Еще нередко налетали буйные, тугие ветры, принося с собой заряды то липкого, мохнатого, то мелкого, колючего снега, а потом опять сковывали Землю трескуны-морозы, и воздух стекленел, обжигал дыхание. Но все чаще и чаще небо освобождалось от облаков, словно отворялось, и тогда было видно, что оно становится синее, глубже. В такие, дни прямо на глазах набухали сугробы; из-под белой накидки свежих наметов начинали проступать грязноватые пятна старых снегов. В лунные ночи на полянах, на крепко спекшемся насте собирались табунки зайцев, затевая свадебные игрища. В берлогах ворочались медведи, тяжело пробуждаясь от спячки.

С наступлением весны волками овладело беспокойство. Они стали злее. Особенно свирепствовал Вожак. Все чаще он показывал свои клыки, все чаще бросался на собратьев, нередко оставлял на их плечах и боках кровавые полосы. Несколько раз Вожак скалил зубы и на Атувье, но не бросался, с трудом усмиряя свою ярость.

Изменилось отношение и других волков к пленнику стаи. Теперь редко кто из них приближался к Человеку, а если тот все же оказывался рядом, волки настороженно косились на него, тихо рычали и спешили отдалиться.

Только Черная спина оставался неизменным. Он по-прежнему устраивался на ночь у ног Атувье, без всякой боязни принимал от него кости после очередной охоты. Атувье не переставал удивляться такой привязанности этого красивого волка с умными, совсем «неволчьими» глазами. Однако, глядя на остальных, встречаясь с недобрыми взглядами Вожака, Атувье предчувствовал, что его пленению скоро должен прийти конец. Какой? Неужели стая однажды просто оставит его и уйдет на север? А может (об этом страшно было и думать) может, перед уходом она бросится на него, чтобы нажраться на дорогу?! И снова страх застыл у самого сердца. Как тогда, – в первые дниплена… И теперь Атувье пожалел, что не схватился с Вожаком в стране ламутов, когда они остались одни. Он мог бы убить Вожака, если бы тот встал на его пути к пастухам-ламутам. Мог! Но теперь было поздно. Вожак больше не оставался наедине с ним. Никто не оставался, кроме Черной спины. Только его, этого странного волка, своими повадками, своей привязанностью к человеку чем-то неуловимо походившего на собаку, по-прежнему не боялся Атувье. Всех страшнее был сейчас Вожак, Однако Атувье как мог скрывал свой страх: он уже не раз убеждался, что волки, как и собаки, безошибочно определяют характер, настроение зверя и человека, сразу распознают, храбрец он или трус. Презирая слабость, они признают только силу. Признают и подчиняются ей. Впрочем, он вскоре догадался, почему изменилась к нему стая, – волки готовились уйти на север, на берег холодного моря, в страну озер, где летом без особого труда можно добыть еду, куда приходят стада диких оленей. Там стая распадется: самцы станут отцами семейств и все лето будут заняты главным делом жизни – добывать пищу для детей и матери. А если так, то человек – ловец оленей – им больше не нужен. Что же ему тогда делать? Уйти? Да, надо уходить. Только как? Около него теперь неотлучно кружили то три, а то и четыре волка, ни на миг не выпуская его из вида. Они неотступно сопровождали его, держась на расстоянии, допуская мелкие передвижения пленника (да-да, он снова стал пленником!) лишь до определенной, только им видимой черты. За пределы же этой черты ему не позволяли выйти…

Но однажды настал день, когда сын Ивигина сбросил с себя сеть страха. Ему, как это уже с ним случилось однажды, надоело бояться. Да, волки страшны и коварны. Все, кроме Черной спины. И когда они все вместе показывают зубы, когда в их глазах зажигается недобрый огонь – он боится их. Боится. Но ведь и они теперь боятся его, Боятся его глаз, его рук, его верного ножа.

В молодое, сильное тело Атувье вселился дух храбрости, дух непокорности, и душа его снова восстала против плена. «Я должен уйти из стаи и вернуться к людям», – шептал он, лежа в пещерке.

Как и у многих пастухов, на ремне у него была привязана маленькая деревянная коробочка с крышкой, обтянутая шкурой молодого оленя и расшитая разноцветным бисером. В таких коробочках пастухи хранили оселки для заточки ножей, спички, гвозди, рыболовные крючки. В его коробочке тоже хранился оселок, а также три крючка и два ржавых гвоздя – вещи драгоценные для любого пастуха, ибо каждая железка в тундре, в сопках была в ту пору настоящим богатством.

Атувье теперь все чаще и чаще доставал из коробочки оселок и на виду своих серых охранников принимался оттачивать и без того острое жало ножа. Волки настораживались и завороженно глядели на страшный Железный клык первого бойца стаи. Атувье, искоса наблюдая за ними, замечал в их глазах затаенный страх.

Первая стычка с Вожаком произошла при дележе туши старого дикаря, которого стая выгнала на Атувье под вечер.

Как всегда, Человек ловко набросил чаут на рога бежавшего оленя и, как всегда, по праву первого бойца вырезал себе из туши его печень и сердце.

Дождавшись, когда. Человек возьмет свою долю, волки набросились на теплое мясо. Атувье даже не смотрел на дележ. Привык. Он сам с жадностью поедал свое лакомство, ловко отрезая куски у самых губ. И тут произошло неожиданное – к нему подкрался Вожак и выхватил окровавленную печень. Атувье сначала даже не понял, что же произошло. Только услышал, как лязгнули зубы волка, и увидел, что печень исчезла… будто куропатка улетела!..

Вожак отбежал совсем недалеко, лег и принялся смачно пожирать то, что принадлежало главному добытчику стаи.

Атувье понял: Вожак бросил ему вызов. И Атувье принял его. Принял не раздумывая, ибо ярость и обида сдавили грудь, ослепили зрение. Выставив перед собой окровавленный нож, Атувье шагнул к Вожаку.

Волк как будто этого и ждал – не доев печень, мгновенно изготовился к бою, его кипенно-белые зубы обнажились, загривок ощетинился, в глазах желтым огнем вспыхнула злоба. Дикая злоба дикогго зверя. Но Атувье не остановился. В его руке холодным недобрым светом сверкал верный нож. Сзади послышался шорох. Мгновенно обернувшись, Атувье увидел остальных волков. Они полукругом стояли совсем рядом. Только Черная спина держался поодаль. «Если я схвачусь с Вожаком, стая набросится на меня», – понял Атувье, и страх снова пронзил его. «Но я же человек. Я – главный на земле. Если я сейчас покажу им свой страх, отступлю перед Вожаком, стая перестанет бояться меня». И Атувье снова повернулся к волку, изготовившемуся к боевому броску. Парень затылком, спиной чувововал, как стая почти бесшумно подошла еще ближе. «Дай волкам свой голос», – словно кто-то прошептал ему. Атувье сразу вспомнил тот вечер, когда впервые увидел стаю.

– Вожак, – громко сказал он. Очень громко. Шорох за спиной сразу утих. – Вожак, – повторил Атувье, – я говорю тебе: ты нарушил Закон охоты! Ты отнял у меня мою долю добычи! Я поймал оленя, и по праву первого добытчика стаи мне принадлежит лучший кусок! Но ты вырвал его из моего рта, и потому я буду драться с тобой. – Он говорил, а сам все шел и шел на ощетинившегося Вожака, выставив перед собой нож. Левую руку он тоже поднял на уровень груди, готовый в любой миг загородить горло. – Я знаю, Вожак, ты хочешь боя со мной. Я готов! – хрипло закончил Атувье.

Вожак чуть попятился, не отводя своих горящих глаз от ножа. И едва он отступил, как Атувье снова молниеносно развернулся, выставив нож.

Не ожидавшие такого маневра, волки отпрянули, поджав хвосты: сейчас Человек был сам похож на разъяренного Вожака..

Не давая им опомниться, Атувье резко крутанулся и прыгнул на Вожака, выкинув руку с ножом. Вожак метнулся в сторону, но, сохраняя достоинство перед стаей, сразу же остановился и снова ощерился.

Атувье носком почти совсем босой ноги поддел остаток печени, и тот упал возле самой морды Вожака.

– Ешь, Вожак, ешь! Только не подавись, – гордо сказал Атувье и выпрямился. – Я не жадный. Но я возьму свою долю. Возьму! А если ты снова захочешь вырвать у меня мой кусок – я вырву твой язык! – Он опять резко повернулся к стае, которая совсем близко снова подступила к нему, и, выставив нож, втянув голову в плечи, пошел на четверку. Во рту у него стало так сухо, что он услышал, как шуршит язык, задевая о зубы.

Волки, не спуская настороженных взглядов с ножа, вдруг попятились, расступились и, развернувшись, дружно кинулись к туше уже растерзанного оленя.

Атувье бросился за ними. Подбежав к рычащим волкам, он ударил по голове рукояткой ножа волчицу, потом молодого волка. Те отскочили в сторону, взвизгнув от боли. Два других отступили сами. Атувье отрезал голову оленя и кусок ляжки. К нему подошел Черная спина. Атувье бросил ему кусок ляжки.

– Ешь, Черная спина. Это твое. А это, – Атувье поднял за рога голову оленя, – это мое!