Текст книги "Пленник волчьей стаи"

Автор книги: Юрий Пшонкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

– Ты красивая, – хмыкнул Вувувье и вошел в жилище.

Тынаку похолодела: значит, правду говорили в стойбище, что богач Вувувье хочет взять ее в жены. Но она не хочет быть женой жирного богача… Не хочет! Она предназначена в жены Атувье. С самого рождения. И вот пришел Вувувье с мешком, в котором лежат подарки отцу – выкуп за нее.

Отец Тынаку, Итекьев, лежал на шкуре белого оленя возле очага. Уже три дня и три ночи он почти не покидал этого места – в пояснице у него будто кол торчал. Правая нога совсем мертвой стала – онемела, не сгибалась. Ушла из нее сила.

Увидев гостя, Итекьев с трудом приподнялся на локте.

– Мэй, – приветствовал хозяина Вувувье, садясь возле почти затухшего очага.

– Мэй, – как старая лиственница на ветру, проскрипел Итекьев, – Не сердись, Вувувье, что я плохо, встречаю тебя. Злой дух влез в мою поясницу и ковыряет в ней ножом. Совсем я плохой.

Вувувье достал из сумки бутылку разбавленного спирта.

– Сейчас мы угостим духа «огненной водой», и он перестанет ковырять ножом твои кости, сказал Вувувье и захохотал от своей шутки.

При виде бутылки Итекьев оживился, облизнулся.

– Эй, Тынаку, – позвал он.

Тынаку вошла, опустив глаза.

– Подай кружки, принеси рыбы и поставь на огонь воду. – Итекьев виновато посмотрел на Вувувье. – Другой еды нет. На охоту давно не ходил. Болею.

Вувувье покосился на возившуюся в углу дочь Итекьева.

– Скоро у тебя будет много мяса, – громко сказал он. – Я хочу взять в жены твою дочь. Я дам тебе хороший выкуп – десять оленей. Ты будешь сыт, и она каждый день будет есть много мяса и пить настоящий чай с сахаром. – Вузувье начал доставать из сумки подарки. – Это тоже выкуп, – хвастливо сказал он и посмотрел на Тынаку. – Никто тебе не даст таких подарков, такого выкупа, кроме Вувувье. Я богатый. Очень богатый. Тебе будут завидовать все.

При виде пачек чая, патронов, табака, сахара Итекьев широко раскрыл глаза и попытался сесть, но злой дух со всей силы ткнул ножом в кость. Старик застонал, потом какое-то время лежал неподвижно, ожидая, когда хоть немного отпустит боль. Но сильнее боли его беспокоило другое.

– Вувувье, – вздохнув, сказал Итекьев, – Тынаку еще с рождения предназначена в жены Атувье, сыну Ивигина. Как я нарушу обычай?

Тынаку, затаив дыхание, слушала отца. Вувувье распечатал бутылку.

– Тынаку, подай кружки, – приказал он громко, очень даже громко.

Девушка сжалась в комок, словно загнанный заяц перед волком. Потом взяла кружки и поднесла их мужчинам, не смея поднять глаз.

Вувувье налил полную кружку Итекьеву и совсем немного себе. Когда надо было, он умел заставить себя пить мало.

– Сначала давай выпьем, Итекьев. В сухом горле слова застревают, – засмеялся богатый гость. Ему очень понравилась своя шутка.

Итекьев опять облизнул губы: давно, очень давно не пил он «огненной воды». Злой дух, поселившийся в пояснице и в ноге, тоже, наверное, был не против выпить, поскольку Итекьев довольно легко приподнялся, взял кружку, боясь расплескать хотя бы каплю драгоценного напитка, с жадностью выпил. По телу сразу разлилось приятное тепло, и даже боль в пояснице немного утихла, затаилась.

– Да, ты прав, Вувувье, «огненная вода» хорошо помогает беседе, – польстил богачу хозяин яранги и принялся набивать трубку ароматным табаком. – Но обычай, Вувувье, – вздохнул он, вспомнив, зачем пришел гость. – Сам знаешь… Атувье… – старик запнулся.

– Итекьев, о каком Атувье ты говорйшь? Нет Атувье-человека, есть Атувье-волк. Вся тундра знает, что он живет с волками. Этой весной он возьмет в жены волчицу, – захохотал Вувувье, косясь на съежившуюся в углу Тынаку Богач вдруг оборвал смех и. сказал с издевкой: – Но если бы он и не жил с волками, то какой выкуп он дал бы тебе? Он, который пасет моих оленей за долги своего отца? – Вувувье опять засмеялся: он был уверен, что Тынаку сегодня же будет спать с ним. Он теперь не боялся духов: они приняли его богатые подарки и не станут ему мешать. – Разве бедный пастух, сын моего должника, сможет дать за твою дочь, которую ты столько лет кормил, такой выкуп? – Вувувье кивнул на дары. – Я ведь принес тебе еще и топор. Очень хороший топор. Мне его продал американ за шкурку дорогого соболя.

Итекьев, быстро пьянея, удивленно закачал головой.

– В моей яранге Тынаку каждый день будет есть мясо, тюлений жир, пить чай с сахаром. Я богатый, – напирал Вувувье.

Итекьев хоть и запьянел, но не сильно.

– Что скажут люди, Вувувье? Обычай предков… – сопротивлялся он.

Вувувье надоело убеждать старика, а больше – его дочь, которая ловила каждое его слово.

– Я здесь обычай! Я! – рявкнул богач и ударил кулаком по коленке. – Яхочу взять твою дочь в жены– и возьму. Разве ты забыл, что должен мне пять оленей? Я мог бы взять Тынаку и без этих подарков, – он ткнул пальцем в пачку табака. – Но я добрый, – уже спокойнее добавил он, увидев, как затрясся от страха Итекьев, – я прощаю тебе долг и велю сделать твою метку на ушах десяти моих оленей.

Итекьев заискивающе улыбнулся: шибко хороший выкуп получил он за дочь. Очень большой. За такой выкуп Атувье мог бы взять сразу три жены. И даже четыре,

– Собирайся в дорогу, – повернув голову к Тынаку, приказал он. Его слова означали, что Тынаку стала женой Вувувье.

Богач, сразу подобрел, обмяк.

– Еще рано собираться. У меня здесь много дел. Я должен посмотреть здешних оленей и поторговать. Вувувье – торговый человек, – сказал он. Довольный сватовством, он налил себе и отцу Тынаку еще «огненной воды». Вскоре оба уже громко храпели: все-таки богач выпил изрядно сегодня спирта.

„.Очнувшись первым, Вувувье выполз из яранги в ночь. Дул сильный холодный ветер, но Вувувье почему-то было очень жарко. Он стянул кухлянку, оставшись в одной рубашке, и бесцельно побрел по стойбищу, забыв о новой жене…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Духи иногда сердятся и на богатых – утром Вувувье не смог подняться с ложа. Голова его разламывалась от боли; при каждом вздохе в правом боку тоже ощущалась боль – такая острая, что казалось, будто его легкие кололи ножом. Вувувье стонал, метался, звал своих первых жен, погонял в беспамятстве собак. Коварен весенний – ветер: «обласкал» он богача, разгоряченного «огненной водой», Гиргиртагин испуганно смотрел на бредившего Вувувье. Ой-е, что делать? Видно, очень сильно разгневались на него духи за то, что он захотел взять в жены Тынаку, предназначенную Атувье. Но, говорят, Атувье видели с волками, и теперь ему нельзя показываться на глаза людям, нельзя даже близко подходить к стойбищу. Однако если это правда, то почему тогда духи разгневались на Вувувье? Э-э, надо позвать Котгиргина. Нехорошо получится, если богатый гость уйдет в «верхнюю тундру» из яранги Гиргиртагина, совсем нехорошо. Тогда другие люди не захотят быть гостями в его яранге.

Гиргиртагин послал за шаманом Олеттына. Вскоре пришел Котгиргин.

Вувувье по-прежнему громко стонал, впадал в беспамятство.

Котгиргин велел жене Гиргиртагина вскипятить котел воды. Когда в воде заплясали белые пузырьки, шаман снял котел, бросил в него какие-то травы, корешки и пригоршню сушеных ягод.

– Дашь ему выпить всю воду, – приказал он жене Гиргиртагина, кивнув на больного. – Я приду завтра еще. – И он принялся колотить в бубен, что-то при этом бормоча.

Гиргиртагин с благоговейным уважением смотрел на шамана, изгонявшего ударами бубна злых духов из больного Вувувье.

…Великому Кутху, видно, очень нравился сын Ивигина – он указал ему дорогу домой. Великий Кутх всегда уважал сильных и смелых.

Случилось это так. Живя на берегу безвестной ему реки, Атувье уже не раз поглядывал на вершину ближней сопки. В ненастные дни за ее макушку цеплялись облака. Сопка наполовину поросла зеленой упругой «шкурой» кедрача. Что-то подсказывало Атувье: стойбище Каиль недалеко. И если взобраться на «лоб барана» (так назвал он сопку), то с него, наверное, можно увидеть знакомые места, а может, и сопку-«шаманку», у подножия которой лежит стойбище Каиль. Да, наверное, это так. Ведь в ту ночь, когда волки увели его за собой, стадо кочевало совсем недалеко от стойбища – не больше семи чаевок на собачках. Потом пастухи перегнали оленей на север, но тот переход был коротким. Он это увидел, когда с уцелевшими волками вернулся из страны ламутов. Потом Вожак увел стаю в другое урочище, но все равно недалеко: всего два дня добирался. Атувье вместе с волками в то урочище, где он дрался с Вожаком. Залечив раны, он с Черной спиной пошел на юг. Как и все оленные люди, Атувье безошибочно угадывал стороны света даже в ненастье. Только как взобраться на «лоб барана», если тот порос непроходимым кедрачом?' «Надо искать медвежью тропу», – решил Атувье. И он вскоре нашел ее.

На многих сопках, поросших упругим кедрачом, и сегодня имеются такие тропы-лазы, закрытые сверху переплетенными между собой смолистыми ветками. После зимней спячки медведи чаще всего промышляют на открытых местах, в редколесье сопок: разыскивают разные коренья, «склады» кедровых орешков, что заготовили по осени хлопотливые евражки. Промышляют мишки-кайныны растительную пищу до подхода лосося, после чего спускаются к реке. Спускаются, продираясь сквозь кедрач. Вволю насытившись рыбой, медведи снова отправляются наверх, на открытые места, чтобы полакомиться поспевающими ягодами: жимолостью, брусникой, шикшей. Взбираются они обычно по той же тропе. С годами тропа-лаз становится все просторнее.

Вот такую кайнынову тропу и отыскал Атувье. Подниматься по ней приходилось на четвереньках. Впереди сторожко пробирался Черная спина. Волк то и дело глухо рычал – его пугал запах хозяина тропы. Атувье часто останавливался передохнуть и заодно послушать: а ну как им навстречу, сверху, спускается кайнын?! Худо будет! Медведь – не волк… Наконец впереди мелькнул свет, кедрач кончился. Еще немного – и вот она, вершина. Ой-е, как далеко с нее видно! Атувье посмотрел на юг, и сердце его, еще не успокоившееся после восхождения, забилось еще чаще: далеко-далеко он увидел дымы! Там находилось стойбище Каиль! Он сразу узнал знакомый профиль «шаманки». Ой-е, а вон и быстрая,коварная Апука петляет по долине, словно убегающий заяц от лисы, блестит на солнце чешуей чавычи…

– Черная спина, друг, ты видишь?! Видишь?! Вон там стоит яранга моего отца! – крикнул Атувье. – Скоро мы будем дома! Дома-а! – Атувье опустился на колени, обнял волка за шею, потом вскочил и принялся отплясывать танец великой радости…

Они подошли к стойбищу ранним-ранним утром, когда люди спят самым крепким сном. Атувье смотрел на яранги и не мог насмотреться. За стойбищем, в перелеске, выли ездовые собаки, недавно посаженные на привязь. Собаки выли от голода. Время было самое голодное: у хозяев кончалась прошлогодняя юкола, а до подхода лосося еще далеко. Атувье с наслаждением слушал вой голодных собак. Ему казалось, что это были самые приятные звуки, которые слышали до сих пор его уши.

Ближним жильем была обветшалая яранга ушедшего к «верхним людям» глухонемого Петота. Черная спина принюхивался к ее запахам, вглядываясь в заброшенное логово человека. Какие-то смутные, далекие воспоминания забрезжили в голове волка, что-то знакомое привиделось ему.

Атувье стоял в тальнике и никак не мог решиться войти в стойбище. Голые пятки будто приросли к холодной земле. Его вдруг охватил страх. «Стой, сын Ивигина! Тебе нельзя сейчас входить в стойбище, – предупредил его кто-то изнутри. – Ты жил с волками, и потому дороги в яяну тебе нет!» – настойчиво твердил тот. «Но ведь никто не знает об этом, – возразил тому Атувье. – Я скажу, что заблудился в пургу», – оправдывался недавний пленник волчьей стаи. «Ты ходил рядом с волками на снегоступах, люди могли повстречать твои следы. А разве ты забыл, что тебя видел пастух, которого ты спас от гнавшихся за ним волков? – напомнил тот. – Не заходи в стойбище. Не заходи!»– упорно предупреждал тот.

Атувье сел на землю, положил руки на колени, опустил на них голову. Как он ждал этого утра! Как рвался в Каиль, к людям. И вот теперь, когда до яранги отца так близко, он должен… прятаться от людей. В дни и ночи скитаний с волками и особенно после того, как убил Вожака, он старался прогнать от себя даже мысль о том, что станет отверженным. Он верил, хотел верить, что никто не узнает о его плене, о стае, с которой охотился на домашних и диких оленей. «Что мне делать? Идти? Или затаиться и ждать, когда мать или отец пойдут к реке за водой, и спросить у них?» – размышлял Атувье.

А кругом пробуждалась жизнь. В распадках сопок, под крутыми берегами рек, в ложбинах еще курился на солнце тяжелый снег, но уже покрывались изумрудными лоскутами открытые поляны, бугры, сквозь прошлогоднюю траву и прелую листву к свету рвались ярко-зеленые стрелки черемши, росли-набухали почки на тополях, карликовых березах, кустах жимолости. Над тундрой носились стайки уток, а на глухих озерах пели свадебные песни белые лебеди, серые гуси-гуменники. Все радовалось теплу, солнцу, весне. Север начинал еще один круг жизни.

Шаман Котгиргин, чья яранга, словно сторожка стойбища, стояла чуть выше остальных, давно уже был на ногах. Чуток и неглубок старческий сон. Даже шаманы торопятся насладиться остатками быстро убывающих дней в «нижней тундре». А Котгиргину в этот день предстояло совершить немало дел – во многих ярангах болезни поселились в животах младенцев. Ему надо было собрать березовых почек, чтобы приготовить целебные отвары. Их сбор нельзя откладывать – через два-три дня почки потеряют силу. Котгиргин привязал к поясу замшевый мешочек из оленьей шкуры и направился вверх по тропе, ведущей к рощице березок-невеличек. Оттуда, сверху, он и разглядел Атувье, сидевшего недалеко от яранги Петота.

Черная спина первым услышал приближение шамана. Он подошел к Атувье и утробным рычанием предупредил о другом человеке. Бывший пленник вздрогнул, быстро поднялся, озираясь по сторонам. Котгиргин был уже близко. Атувье пригнулся попятился в кусты.

– Сын Ивигина, не уходи. Я буду говорить с тобой, – крикнул Котгиргин.

Атувье выпрямился. Он дрожал от страха. Да, он боялся Котгиргина, ибо шаманы разговаривают с духами.

Котгиргин медленно приближался. Черная спина посмотрел в глаза Атувье. Тот приказал не трогать шамана.

Не доходя до Атувье шагов десять, Котгиргин остановился, сел на землю. Атувье робко приблизился к нему и тоже сел.

– Ты стал настоящим мужчиной, сын Ивигина, – вместо приветствия сказал Котгиргин. – Ты стал самым большим чаучу на берегах Апуки.

Атувье глубоко вздохнул, – но ничего не сказал.

– Почему ты хотел бежать от меня? – спросил шаман.

Атувье опустил голову, хрипло ответил:

– Я испугался тебя, Котгиргин – это были первые его слова, которые он сказал человеку после той ночи.

– Значит, правду говорят люди, что ты живешь с волками, – шаман кивнул на Чёрную спину.

Атувье испуганно посмотрел на шамана и торопливо ответил:

– Я жил среди волков всю зиму, но теперь я снова свободен. Я… я – не волк, Котгиргин.

Шаман, не мигая, смотрел на перепуганного огромного парня. «От него пошли бы сильные дети», – мелькнула мысль» Ему было жаль сына Ивигина.

Зачем ты показал себя Пелату, когда волки гнались за ним?

– Я… я очень хотел увидеть человека, – признался Атувье и отвел взгляд от шамана.

Котгиргин смежил веки, словно заснул сидя. Он думал.

Атувье не смел даже пошевелиться, ждал. Большой Атувье с суеверным страхом ждал слов сухонького старика.

– Ты нарушишь закон, если войдешь в, стойбище, – начал Котгиргин.

Атувье напрягся. Сердце его замерло: если шаман скажет, что ему нельзя видеть людей, то он вынужден будет подчиниться его воле.

– У чаучу много обычаев, и все должны их уважать, – продолжал Котгиргин. – Но не все их уважают. Богатые всегда жили по своим обычаям, по своим законам. Знай: в нашем стойбище сейчас живет Вувувье. – без всякого перехода сообщил шаман. – Вувувье тоже нарушает обычаи и законы – он силой заставляет пастухов и охотников продавать ему пушнину и дает за шкурки совсем мало товаров.

– Да, Котгиргин, ты говоришь правду, – подтвердил Атувье. – Я знаю.

– Но ты еще не знаешь, что он отдал выкуп Итекьеву за Тынаку, предназначенную в жены тебе, – сказал шаман.

Атувье вздрогнул, уставился горящими глазами на шамана, но тут же обмяк, опустил голову.

– Вувувье нарушил обычай: старейшины стойбища еще не признали Тынаку свободной от слова ее отца, которое он дал при ее рождении твоему отцу, – сообщил Котгиргин.

Атувье недоуменно взглянул на шамана.

– Но ведь я… все знают про Атувье-волка, – робко промолвил он.

– Я сказал совету старейшин, что слово Итекьева потеряет силу с подходом первой чавычи, а значит, Вувувье нарушил обычай, – ответил шаман и продолжал – Ты знаешь, нарушивший обычай изгоняется из стойбища. Но Вувувье не боится быть изгнанным – у него столько оленей, сколько чаек на всей Апуке – от устья до истоков, и многие люди его должники. Кто заставит его соблюдать наши обычаи? Никто. Вувувье это знает – у него много оленей. У тебя нет оленей – тебя прогонят.

Атувье снова склонил голову.

– Слушай, сын Ивигина, – потребов шаман.

Атувье выпрямился.

– Тебя прогонят, но ты должен показаться всем, – сказал шаман. – Пусть люди увидят тебя, жившего с волками. Пусть увидят, что ты остался человеком. У тебя впереди длинная дорога жизни, и ты еще будешь жить с людьми. Скоро ветер перемен прилетит в страну чаучу. Знай: шаман Котгиргин будет просить духов помогать сыну Ивигина. Ты все понял?

– Да-а, – кивнул Атувье. Ему были приятны слова шамана, – Почему ты жалеешь меня, Котгиргин? – осмелился спросить он.

Шаман опять прикрыл веки. Он снова думал. Долго думал. Наконец сказал:

– Я открою тебе одну тайну. Тайну, о которой никто, кроме тебя, не должен знать до тех пор, пока я не уйду к «верхним людям».

– Я сохраню твою тайну, Котгиргин, – пообещал Атувье, потрясенный словами шамана.

– Это было давно, – начал Котгиргин. – Когда я был таким; как мой внук Ятынват, который родился десять весен назад. Я ловил в Апуке рыбу вон за тем кривуном, – шаман показал на реку. – Рыбалка была хорошей, и в азарте я оступился и упал в реку. Ты знаешь наш обычай – упавшего в воду не спасают, ибо его позвали к себе «верхние люди». Но я, захлебываясь, все равно стал звать на помощь. Мне очень хотелось жить. И вдруг, когда сил у меня совсем не осталось, а тело сковал холод, мне на плечи упала петля чаута. Я почувствовал, как петля сжимает горло, но я успел ухватиться за чаут руками, и меня кто-то потащил к берегу. – Шаман перевел дух, затем продолжал: – Меня спас пастух Опрыятгыргин, отец твоего отца. Опрыятгыргин возвращался в стойбище после охоты на диких оленей. Он услыхал мой крик и поспешил на помощь, нарушив обычай. Когда я выплюнул из себя воду и голова моя снова стала светлой, Опрыятгыргин сказал: «Высуши свою одежду, Котгиргин, и ступай домой. Запомни: ты не падал в Апуку. Ты просто спал, и тебе приснился плохой сон. Я поймаю оленя и зарежу его в дар духам. И еще запомни, Котгиргин, сын шамана: самый главный обычай в «нижней тундре» – делать добро, помогать тому, кто слабее тебя». Твой дед сдержал слово: никто в стойбище не узнал, что Апука хотела забрать к себе Котгиргина, сына шамана. А я… я с того дня стал жить, стараясь всегда соблюдать главный обычай, о котором мне сказал Опрыятгыргин. Он был умным, он много знал такого, чего не знали даже шаманы. Он много раз встречался с русскими-мильгитанами на побережье, возил очень умных русских на собаках по стойбищам Вывенки и Апуки. Те русские слушали старейших, записывали их рассказы о наших обычаях, о нашей земле. От них Опрыятгыргин много узнал про другие народы, про их обычаи.

Котгиргин умолк, посмотрел на Атувье.

– Ты хочешь что-то спросить? – сказал шаман.

– Да, Котгиргин. Скажи, когда Тынаку стала женой Вувувье?

Котгиргин усмехнулся:

– Вувувье нарушил обычай, и за это духи покарали его: он пролежал в яранге Гиргиртагина два раза по десять и еще пять дней и ночей. Духи насыпали ему горячих углей из своего костра, и он долго был горячим. Больной муж не муж.

Но уже два дня, как Вувувье поднялся. Силы возвращаются к нему. Однако Тынаку еще не разделила с ним ложе, она все еще живет в яранге отца»

Глаза Атувье сразу выдали его радость, на темных обожженных ветрами и яростным горным солнцем щеках проступили темно-малиновые пятна.

– Сегодня Тынаку придет в мою ярангу. Я скажу ей, что видел тебя. А завтра утром ты предстанешь перед людьми стойбища Каиль, – уходя, сказал Котгиргин.