Текст книги "Пленник волчьей стаи"
Автор книги: Юрий Пшонкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)
– Мы так давно не ели оленины, а мне очень хочется сейчас ее поесть. И нашему маленькому. Мне кажется, что он просит оленины.
Атувье задержал дыхание. Впервые с того вечера, как Тынаку стала его женой, ему сделалось стыдно. Очень стыдно. Жена чаучу терпелива, всякую еду ест. Видно, Тынаку очень плохо, если она сказала ему такое.
– Ты сказала, мои уши услышали,– смущенно пробормотал он и, немного переждав, продолжил: – Я пойду искать тропы поднебесных выше по Апуке. Там должны быть их тропы. Старики говорили, раньше в верховьях много ходило дикарей. Я уйду один. С тобой останется Черная спина. Я кончил.– Атувье умолк, давая понять, что говорить он больше не будет.
Утром Тынаку уложила в свою сумку юколу, вяленое мясо, в плетенный из бересты маленький короб насыпала высушенных цветов иван-чая, сухой пахучей травы вперемешку с листьями брусники. В сумку затолкала чайник и кружку. Атувье, точивший нож, встал, вынул обратно чайник и повесил его на место – на держало– рогатульку, врытую в землю.
– Чайник должен остаться в яранге. Старики говорят, что если в яранге один чайник, то он всегда должен жить возле родного очага. Тогда тот, кто уходит из яранги в дальний путь, обязательно вернется,– сказал Атувье.– Мне хватит кружки.
Тынаку кивнула. Она знала много примет, но не слышала о такой примете. Но если муж говорит так, пусть будет так. У нее хороший муж – сильный и совсем не злой. Еще ни разу не назвал ее беременной зайчихой. И ест всякую еду, которую она готовит. Все ест. Ему надо много есть – он много работает. Ему надо много еды – он такой большой, как кайнын.
Черная спина не сводил взгляда с Атувье, с сумки. Он радостно осклабился, предвкушая дальнюю дорогу, охоту. Атувье заметил «улыбку» друга и нарочито грубовато сказал ему:
– На этот раз ты останешься дома, с Тынаку. Ты будешь охранять ее.
Волк покосился на Тынаку и перевел взгляд на сумку. Он понял приказ хозяина, но не хотел подчиняться. В последнее время он сторонился хозяев, подолгу пропадая где-то. Атувье, занятый делами, сначала не обратил внимания на перемену в поведении своего верного друга... А Черную спину неудержимо тянуло в тундру, в далекие синие большие камни, где на вершинах виднелись белые знаки Большого Холода. Он вспоминал... Да, так уже с ним было... Было! Давно-давно, когда он, совсем неопытный на боевой тропе, услышал в Большой Тишине Большого Холода голоса собратьев. Это тогда в нем проснулся зов предков – зов вольного, сильного, беспощадного племени. Этот зов ожил в нем вновь и звал, манил куда-то далеко-далеко, к синим большим камням, с вершин которых дул бодрящий ветер. Он вспоминал Вожака, Хмурого и... свою подругу. Давно уже зажили раны, нанесенные ему в том бою, когда он защищал человека, забылась обида, но не забылась мать его детей, властная, верная. Черная спина смотрел на хозяина и его подругу, и глухая злоба начинала раздирать его грудь. Злоба и зависть – ему самому хотелось снова иметь подругу. Он был в самом расцвете своих волчьих сил, и желание обладать самкой пришло к нему сейчас, в пору, когда самки равнодушны к любви... Вот почему его отлучки становились все продолжительнее, вот почему он так обрадовался, когда увидел, что хозяин готовится в дальнюю дорогу... Однако хозяин не хочет брать его с собой.
Тынаку , которая уже немного понимала язык волка, первая заметила недовольство хвостатого друга.
– Атувье, возьми с собой Черную спину. Он обиделся и не хочет оставаться со мной.
Атувье выпрямился, посмотрел на посмурневшего волка.
– Черная спина, ты должен на этот раз остаться с моей женой. Ты помнишь, как ее напугала медведица? Моей жене будет очень плохо одной. Ты останешься.
– Атувье,– сказала Тынаку,– с тех пор, как ты спас медвежонка, другие медведи обходят нашу ярангу стороной. Его мать не позволяет им подходить близко к нам.
Атувье огляделся, словно проверяя, права ли жена. Место, где жили они, было что ни на есть медвежьим. Приток Апуки в этих местах был не очень глубок, со многими отмелями, и кайныны наведывались сюда с первых же дней проживания людей довольно часто. Поначалу они и рыбачили совсем рядом. Потом стали вроде как стесняться подходить совсем близко, словно понимая, что их присутствие причиняет беспокойство, и ловили рыбу где-нибудь поблизости. Но поскольку Атувье и Тынаку часто отлучались в тундру, вниз или вверх по реке, то они видели медведей каждый день. Да и мохнатые «соседи» нет-нет да и приближались к яранге. Однако после того, как объявилась мать медвежонка, другие медведи почти не появлялись возле яранги. Впрочем, матуха с сыном промышляли неподалеку – за ближним кривуном.
– Мне жалко Черную спину. Возьми его с собой,– уговаривала мужа Тынаку, хотя втайне и желала, чтобы волк остался с ней: одной все же страшно. Если бы с ними жила хоть еще какая-нибудь собака...
– Черная спина останется с тобой. Я сказал,– буркнул Атувье, давая понять, что он недоволен ее многословием: люди этой суровой земли всегда ценили тех, кто мало говорит и много делает. Чаучу никогда не должен говорить много, ибо слова отнимают силу в человеке.
– Пусть будет как ты сказал,– покорно согласилась Тынаку.
* * *
Атувье шел по берегу Апуки к ее верховьям. По рассказам старых чаучу он знал, что в верховья Апуки по первому снегу приходят дикари. Немало их, ослабевших за зиму, остается в горах и летом. И не только дикари обитают там. Домашние, отбившиеся от стада, тоже стремятся туда. Атувье и сам не раз встречал одичавших оленей с метками своих хозяев. Чаще всего попадались одичавшие важенки, которых увел за собой какой-нибудь сохжой, которому не хватило самок в своем вольном стаде.
В середине второго дня перед ним встала сопка. Пройти по берегу мимо нее нечего было и пытаться – склон в этом месте почти отвесной каменной стеной уходил в воду: словно обрубил его своим огромным топором сказочный великан. Пришлось подниматься на макушку, чтобы продолжить путь. Когда Атувье взобрался на вершину и с нее посмотрел вниз, на реку, то от удивления даже присей. На просторной косе, вдававшейся в Апуку, на берегу лагуны, он увидел целое стадо медведей! Кайныны рыбачили! Одни лениво бродили по косе, по берегу лагуны (видно, уже наевшиеся до отрыжки), другие стояли на мелководье и неотрывно глядели в воду, третьи, словно люди-рыбаки, сгорбившись, сидели на берегу и тоже смотрели на воду. Время от времени кто-нибудь из кайнынов взмахивал лапой и выбрасывал на берег серебристую рыбину... Атувье спустился пониже, чтобы получше разглядеть лохматых рыбаков. Нет, он видел много кайнынов-рыбаков, но сразу столько – впервые. Он начал считать. Сначала насчитал пять раз по десять, потом семь раз по десять, но потом сбился.
Среди взрослых, совсем как дети в стойбище, резвились медвежата. И хотя многие из них были довольно внушительные, но дети, даже медвежьи, все равно оставались детьми: то тут, то там затевалась борьба, другие играли в догонялки, третьи – в прятки,—благо кустов на косе росло множество, да и трава у воды была густая. Наигравшись, медвежата косолапили к родителям и с жадностью набрасывались на еще трепыхавшихся рыбин. Именно на живых, хотя повсюду виднелись обглоданные тушки. Сейчас кайныны ели только рыбьи головы, а безголовые тушки доставались чайкам и воронам, которых на косе и на берегу собралась огромная стая. Птицы тоже были сыты, не кричали, а важно, совсем не боясь лохматых добытчиков, расхаживали среди них. Впрочем, и птицы предпочитали самые лакомые кусочки – едва рыбин а оказывались на берегу, как наиболее расторопные подскакивали к чужой добыче и торопились выклевать глаза у обреченной.
Насмотревшись на медвежью рыбалку, Атувье спустился и, обойдя подальше косу, пошел дальше. До заката солнца он еще не раз встречал на пути лохматых рыбаков, но такого большого стада добытчиков ему не попадалось.
Ночь он провел на небольшой высокой косе, усыпанной гладкими камнями. Атувье собрал плавник, разжег костер, вскипятил чай и, запивая юколу горячей водой, хорошо поел. Положив в костер два ошкуренных водой и песком ствола тальника, он лег и сразу уснул.
Проснулся от холода. С трудом разомкнув веки (примерзли во сне), он вскочил, замахал руками. Утро тоже только открывало глаза – на востоке, за сопками, небо едва посветлело. Атувье огляделся. Трава, кусты тальника были покрыты инеем.
Атувье раздул угли, подкормил огонь дровами. Когда костер разгорелся, он решил поесть: достал из мешка кусок вареной медвежатины, из берестяного туеска – квашеную черемшу и поставил кружку с водой на угли. Пока ел мясо, заедая черемшой, закипела вода. Из другого туеска, поменьше, он взял щепоть заварки – сушеных листьев брусники и жимолости, цветочков и разных трав – и бросил заварку в кипяток. Порывшись в сумке, нашел несколько сморщенных корешков золотого корня и тоже бросил в воду. На кочевках женщины часто варят оленину вместе с этими корешками. Очень полезные корешки, сил прибавляют оленному человеку. А ему сегодня надо много пройти по сопкам. Сегодня он уйдет от Апуки вглубь сопок, туда, где, наверное, можно наконец-то встретить поднебесных оленей.
Прежде чем отправиться в сопки, Атувье принес жертву духам. Он отыскал на самом мыске косы большой камень и положил на него ржавый четырехгранный гвоздь. Это был очень дорогой подарок: в стране чаучу, в тундре, железных вещей не найдешь. Все железные вещи попадают к оленным людям с побережья. В тундре костей много, а железа нет. Однако попадается иногда желтое железо. Атувье достал из неразлучной деревянной коробочки маленький, но тяжелый камешек такого железа и положил его рядом с гвоздем. Он нашел целую горсть таких камешков на дне реки, на мелководье, когда возвращался после охоты на слепого медведя. День был жаркий, ему пить хотелось. Вода рядом. Подошел к реке, нагнулся и увидел на дне сначала один, а рядом второй. Рука сама потянулась к блестящим камешкам. Присмотревшись, увидел еще несколько желтоватых камней. Поглубже разглядел камень размером, пожалуй, с его кулак, но не захотел мочить штаны.
Камешки он отдал Тынаку. Та протерла их кусочком выделанной коже, и они посветлели. Жена обрадовалась им. Зря обрадовалась – желтое железо оказалось мягким. Разве что на грузило годилось. Собирая мужа в дорогу, Тынаку достала из коробочки, сплетенной из тоненьких корневищ березы, два камешка и велела взять их ему с собой, чтобы подарил он их добрым духам.
Знал бы Атувье, что за камешки он нашел на дне реки, может, и не стал бы жалеть свои драные штаны! Но сын пастуха Ивигина не видел золотых монет, не видел на женщинах стойбища золотых украшений. Он был молод и не знал цену золоту, цену самородкам, что поднял со дна притока Апуки. Он еще не был на побережье, не знался с купцами. Это богач Вувувье знал цену золоту, а сын Ивигина не знал. И взял-то их потому, что были похожи они на железо, из которого сделаны патроны и медные пуговицы с двухголовыми орлами. Такими пуговицами украшали свои летние кухлянки и керкеры женщины. Такие пуговицы были и на колпаке шамана Котгиргина.
Атувье перевалил первую сопку и поднялся по седловине на макушку другой. Поднялся и увидел уютную долину, посреди ее лежало круглое озеро. Ой-е, по долине бродили олени! Сердце у Атувье забилось часто-часто. Ой-е, духам понравились его подношения! Потрясая копьем, оленный человек Атувье исполнил танец радости. Ноги сами понесли его вниз.
Но чем ниже, тем медленнее, осторожнее спускался Атувье. У оленей острое чутье. Даже в самую сильную пургу ездовые олени сами находят дорогу к стойбищу, к стоянке. Глаза у рогатых слабые, зато чутье шибко хорошее. Д у дикарей оно куда как лучше, чем у домашних. Трудно достать стрелой или копьем дикаря. Легче добыть его ременной петлей, поставленной на тропе. Но Атувье верил в себя. Конечно, хорошо бы, если это был косяк домашних важенок, которых отбил сохжой. Домашние олени не боятся подпускать близко даже незнакомых людей.
Спустившись в долину, Атувье осторожно начал подкрадываться к ближнему косяку из пяти оленей. Однако, как он ни осторожничал, олени почуяли неладное, забеспокоились. Сбившись .в ядро, они кинулись прочь. Скорее всего, к вожаку. Еще когда Атувье спускался, он увидел вожака: на возвышении, посреди стада, пасся черно-серый самец с огромными, похожими на куст засохшего кедрача рогами... Такие большие рога вырастают только у самцов-дикарей. Атувье остановился возле куста тальника и сквозь ветви, с которых почти совсем опали листья, принялся изучать долину. Еще на вершине сопки он прикинул, где лучше всего затаиться и ждать подходящего случая, чтобы поразить стрелой добычу. Испуганный олень всегда бежит на ветер и, взобравшись на сопку, только тогда остановится. Сейчас ветер тянул в спину. Значит, надо перейти долину и ждать добычу вон на той двугорбой сопке. Ждать, когда оленей кто-нибудь вспугнет. О, у рогатых много врагов – волки, росомахи, медведи и, конечно, человек. Но людей, кроме него, сына Ивигина, в долине не было, а вот росомахи... Ну, эти вонючие охотники обязательно бродят где-нибудь рядом. Может, какая-нибудь пакостница, как и он, затаилась рядом и тоже ждет подходящего случая.
Обойдя стороной оленей, Атувье взобрался на крутой склон двугорбой сопки, сел возле куста кедрача и принялся наблюдать за пасущимися оленями. Он смотрел на них неотрывно и постепенно забыл, что перед ним стадо дикарей... Дикие и домашние живут одной жизнью, по одному закону. Атувье сразу определил важенок. За весну и лето, вскармливая молоком телят, они растратили много жира и теперь усиленно кормились.
Приближение осени оленные люди замечают не только по увядающим травам, по утренним, седым от инея травам. Верная примета осени – поведение самцов. Молодые бычки начинают хоркать, гоняться за самками. Между бычками начинаются стычки, стучат рога. Взрослые, матерые быки пока спокойны. К этой поре еще совсем недавно теплые, покрытые «мхом» – мягкой кожей – рога уже закостенеют, начинают лопаться, как пересохший на солнце бубен. Олени начинают тереться рогами о землю, о кусты, чтобы поскорее освободиться от ненужного кожаного панциря...
Атувье все глядел и глядел на оленей, совсем позабыв, зачем пришел в эту долину, забыв, для чего он взобрался на эту сопку с подветренной стороны. Вот два самца сошлись в поединке. Молодые, сильные, они бились за право продолжить род, а род должны продолжать самые сильные. Но даже в таком поединке олень не прольет кровь соперника. У них такие густые ветвистые рога, что они не могут ранить один другого. Уж если суждено умереть в этом бескровном бою, то они умрут оба. В тундре немало скелетов самцов,, погибших в брачном бою: переплетутся рога соперников страшным узлом и не сможет его развязать ни победитель, ни побежденный... Атувье даже привстал, наблюдая за поединком двух крупных, сильных быков; у каждого на голове не рога, а настоящие костяные кусты. Далеко до них, стрела не долетит, но острые глаза Атувье все видели. Пока самцы кружили друг возле друга. Встали. Сейчас начнется бой! Самцы медленно начали сближаться, словно прицеливаясь, куда лучше нанести удар сопернику. Сошлись, сшиблись рогами и начали напирать друг на друга. Кто из них сильней? Наверное, левый, с темной холкой и белым передником. Но и дымчато-серый, с белыми подпалинами по низу живота, тоже хорош. Быки стояли словно в задумчивости. Так казалось издали, но Атувье представлял, как налились сейчас кровью глаза соперников, как храпят они от натуги. Кто сильнее? Победителя ждет великая награда – он может выбирать себе столько подруг, сколько у него сил хватит их любить. У оленей справедливый закон продолжения рода – если ты сильный, можешь выбрать любую самку, можешь брать их столько, сколько сил у тебя.
Атувье поправил колчан со стрелами и тут только вспомнил, зачем он пришел в эту долину. Ой-е, вот сейчас бы он мог подойти близко к быкам и убить их. Но он только подумал об этом и сразу прогнал нехорошую мысль. Нет-нет, ни один чаучу не посмеет убить быка во время брачного боя. Духи сурово покарают каждого», кто прольет кровь быка в этом бою. Даже волки не трогают быков-соперников.
Между тем серый начал крутить головой.
«Сдает серый, прямой напор ему не под силу. Однако и отступать не хочет. Из последних сил держится. Никому не хочется быть побежденным...» – размышлял Атувье.
А соперник, почуяв слабость серого, напирал. И серый сдался. Не сразу, но сдался: он еще раз покрутил головой и резко отскочил назад, повернулся и отошел от соперника.
Победитель стоял, высоко подняв голову. Он не преследовал серого. Зачем унижать побежденного?
Бой быков окончился, и Атувье снова стал охотником. Он знал: только терпение может принести удачу. И он дождался. Когда солнце стало клониться к зубцам хребта, к сопке направился серый бык. Тот самый, который уступил в брачном бою. Бык подходил все ближе и ближе. «Духи справедливы, выгнали побежденного на меня»,– подумал Атувье и натянул тетиву... Стрела вошла под левую лопатку. Олень словно споткнулся, потом выпрямился, рванулся вперед и, пробежав немного, завалился на бок.
Атувье поспешил к добыче. Выдернув стрелу, он припал к теплому алому ручейку. Как давно он не пил теплой оленьей крови!
* * *
Все чаучу знают, что дорога к яяне всегда короче, чем от нее. Да еще если возвращаешься после удачной охоты. Атувье нес тяжелый мешок с самыми лучшими кусками оленя, но совсем не уставал. Скорее, скорее к яяне, к Тынаку! Пусть жена наестся оленины. Жена и сын. «Ой-е, я все-таки добыл оленя! Я – удачливый охотник! – поторапливал он себя хвалебными словами. – И еще добуду. Теперь я знаю, где проходят тропы поднебесных».
С достоинством удачливого охотника подходил он к яранге. Еще издали заметил он дым костра. Если горит огонь в очаге яяны, значит, в яяне все спокойно.
Однако, вопреки примете, он ошибся. Сперва его насторожило то, что Черная спина не встречает его, хотя волк должен был уже давно услышать шаги хозяина. Ведь он обязан был находиться неотлучно возле яранги, возле Тынаку. Жена на месте – сидит на корточках возле костра, спиной к мужу, но где Черная спина? «Э-э, зачем я плохо думаю,—обозлился на себя Атувье.—Черная спина, наверное, где-нибудь охотится рядом и сейчас выбежит».
Тынаку, услышав шаги, вскрикнула, испуганно обернулась и сразу же заулыбалась.
Атувье встревожился – в глазах жены он увидел слезы.
– Почему ты плачешь? – вместо приветствия спросил Атувье и положил у ее ног сначала голову оленя, затем мешок с мясом и свернутую шкуру.
Тынаку стыдливо вытерла кулачками слезы (ведь она была еще совсем недавно девчонкой) и, хлюпнув, тихо ответила:
– Черная спина убежал от нас. Его увели за собой собратья в первую ночь, которую я провела без тебя.– Она смотрела на мужа и совсем не радовалась его удачной охоте. Только северный человек может понять другого северного человека, когда у того пропадает любимая собака. А Черная спина был хоть и волком, но зато каким волком! Лучше всякой умной собаки. Он стал для Атувье и Тынаку равноправным членом их семьи, их защитой, их помощником. – Ты удачно поохотился,– похвалила мужа Тынаку и оттащила голову оленя к обрубку ствола тополя, на которой разделывала мясо и рыбу. Вернувшись к костру, налила в миску жирной ухи, поставила ее перед мужем и повесила чайник над огнем. Атувье даже не взглянул на еду. Он всматривался в глубь леса, но ничего не видел. Мысли его были далеко отсюда... Он в который раз вспоминал то утро в сопках, когда Черная спина дрался с собратьями. Дрался, чтобы спасти его, человека, пленника стаи.
* * *
...А Черная спина в это время был далеко от яранги. Волк радовался свободе! Его сильное, гордое сердце пело песню радости – рядом с ним по тундре рыскала белая волчица. Это она, красивая белая волчица, с густым боа на шее и груди, подала ему голос в ту самую ночь, когда Тынаку осталась одна. И Черная спина, повинуясь зову плоти, зову крови, откликнулся и... убежал к ней, покинув логово человека и его подруги.
Еще весной белая волчица потеряла супруга – его убили человеки, охранявшие оленей. Она родила четверых волчат, но волчат сожрала росомаха, когда она, волчица, ушла после родов на охоту. Белая волчица металась в поисках детей, но, кроме следов вонючки и трусливых длинноухих, она не нашла других следов. Мать долго тосковала, но жизнь постепенно заставила забыть горе. Ее логово находилось на берегу ручья, впадавшего в реку, возле которой построил ярангу Атувье. Как-то , преследуя зайца, волчица неожиданно поймала запах огня. Она знала, что огонь живет рядом с логовом человека, и все не осмеливалась подойти поближе. Почуяв запах самца, волчица подала голос... Она позвала к себе – и он пришел к ней, истосковавшийся, сильный; красивый волк, готовый ради нее на все. Волчицу сначала насторожили запахи, которые он принес с собой,– волк пахнул дымом, человечиной. Но запахи вскоре пропали – их «съел» иней (ночью уже подмораживало; травы громко шелестели под лапами). Утром их шкуры стали такими мокрыми, будто они только что переплыли реку.
Не отлучись Атувье, Черная спина, возможно, и устоял бы от соблазна, не бросился бы сразу на зов волчицы. Кто знает, может быть, прошла бы еще не одна ночь, прежде чем он решился бы уйти от человека-друга. Он все равно бы ушел, не сейчас, так после, когда после Долгого Холода ветры приносят первые запахи талой воды. Нет преграды зову плоти. Ведь и его мать, полуволчица Дарка, откликнулась на зов Вожака волчьей стаи. Но белая волчица подала голос в ту ночь, когда Черная спина терзался от обиды на хозяина, который не взял его на охоту. Обида придала Черной спине решимости, и он сделал то, о чем уже не раз думал... Он ушел от подруги хозяина, который отзывался на ее странный зов – А-а-ту-у-у-вье. В этом призыве-звуке волку были понятны лишь звуки «а-а» и «у-у». Из них складывался отзыв одинокого волка на зов вожака стаи.
...Атувье все смотрел и смотрел вдаль, но ничего не видел. Многое вспомнил, всматриваясь в самого себя, о многом передумал. Теперь ему трудно будет охотиться. Э-э, да разве Черная спина только помощник в охоте? Нет, он не простая собака. Черная спина – друг, а без такого друга плохо жить в стране чаучу, если люди прогнали тебя.
Тынаку хлопотала возле костра. Она очень обрадовалась, что наконец-то поест любимого мяса. Развязав мешок, достала из него печень, сердце, почки, разрезала их на куски и бросила в котел с водой. Не все – котел был мал. Ой, плохо, что котел маленький, но она знала, что муж обязательно оставит и ей вареного мяса. Атувье хоть и большой, однако добрый, заботливый. Он всегда отдает ей самые лучшие куски. Хороший муж. Правда, совсем мало разговаривает с ней, зато много делает и совсем не ругается на нее.
Она молча радовалась, не мешая мужу думать. Мужа не надо отвлекать пустыми разговорами. Когда муж думает, он работает головой, а это очень трудная работа. Она сама знает, как трудно решить, что делать завтра и потом. «Ой-е! – спохватилась Тынаку.– Муж удачно поохотился, и надо устроить благодарственный праздник». Она принялась готовить толкушку: нарезала мелкими кусочками вяленую рыбину, положила в миску ягоды, затем срезала уже увядший стебель пучки, располовинила ножом окостеневший стебель и вынула оттуда немного мякоти, любимой пищи оленей, и тоже положила ее в миску. Деревянной толкушкой старательно размяла содержимое миски, и получилась хорошая толкуша. Так делали многие семьи в стойбище, когда кто-то из мужчин добывал медведя, дикого оленя или горного барана. Ведь добытчик приносил мясо! Если убивали медвёдя, то толкушу делали из рыбы и ягод, шишки или брусники – любимой пищи кайнына. Если охотник добывал барана или оленя, добавлялась мякоть пучки – любимой пищи рогоногих... Вот и она решила устроить благодарственный праздник.
А Атувье все думал, как же теперь он будет охотиться без верного волка? «Завтра надо будет снова уйти в ту долину,—размышлял он.—Мяса теперь хватит надолго. Еще медвежатину не съели– Однако надо добыть еще шкуры. Моя кухлянка совсем плохая, рубашка худая, торбаса вытерлись. Да и у Тынаку летние торбаса, а в чем она зимой ходить будет?»
– Завтра я снова пойду в долину Круглого озера,– сказал Атувье и стал есть толкушу.
Тынаку исподлобья посмотрела на уставшего мужа и помешала оленину ложкой из клыка моржа. Эту ложку подарил отцу его родственник, живший на берегу моря. Береговые умеют вырезать из моржовых клыков разные хозяйственные вещи и игрушки. Когда Тынаку была маленькой, у нее были две игрушки из кости – белый олененок и белый медвежонок. Тынаку их очень берегла, но в голодный год отец выменял за них голову оленя у соседа Опона.
Они вдоволь наелись вареного оленьего мяса. Впервые за много дней. А около яранги лежала еще голова оленя. Вечером они будут мозговать. Совсем хорошо! Сытая жизнь настала!
День и сегодня выдался добрым – светило солнце, пусть не теплое, но все равно такое желанное в этих хмурых, глухих местах. Когда светит солнце – все делаются добрыми, у всех людей в душе праздник. Но короток «осенний день, солнце быстро проходит свой короткий путь по небу и скатывается за белую зазубренную стену хребта. А так много надо успеть сделать за день.
Поев, Атувье разбил кости ног оленя и ножом извлек из половинок жир. Ой-е, очень вкусный жир! С ним зимой чаевать хорошо. Но не для чая собирал он его– для жирника. Когда наступят большие холода, только жирник сможет дать тепло в пологе. Тынаку уже наготовила черного мха для фитилей. Покончив с жиром, Атувье развесил мясо на вешалах возле костра, чтобы завялить его.
Тынаку тоже без дела не сидела, усердно работала. С того дня, когда Атувье принес шкуру первого медведя, у нее прибавилось работы. Острым камнем-скребком счищала жир со шкур.
Жир собирала в берестяной короб, припасая его на зиму. Если помазать им руки и лицо – никакой мороз не укусит их. Если же злые духи поселятся в горле, то выпьешь его немного – и горло снова здоровым будет. Э-э, у старательной хозяйки ничего не пропадает. Любая травка, любое перышко от птицы пользу принесут, если в яранге умная хозяйка. Вместе со шкурами и мясом Атувье принес медвежьи черепа и когти. Черепа она выскоблила, заткнула глазницы деревянными пробками – получились светильники. Подстрелил Атувье недавно четырех гусей – она лапки не выбросила, а сняла кожу с них и сшила маленькую сумочку. Отрезала немного замши и к ней прикрепила кожу с лапок. Из когтей кайнына сделала амулеты, себе и Атувье. Когда у них родится маленький, она и ему повесит на шею коготь кайнына. Коготь кайнына охраняет человека от коварства зверей и плохих людей. Ой-е, как несправедливы и завистливы многие люди! Зачем они прогнали из стойбища ее мужа? Он же не сам ушел к хвостатым, не по своей воле. Злые духи захотели так... Тынаку все чаще вспоминала то утро, когда люди стойбища Каиль, словно живая стена, преградили Атувье дорогу к яранге отца. Вспоминала и все сильнее тосковала по людям. Приближался день появления в этот тревожный мир ее ребенка, и она, как и всякая мать, тревожилась и за его благополучное рождение, и за то, чтобы его не взяли щ «верхним людям» злые духи. Многие маленькие чаучу уходят в «верхнюю тундру» прямо из колыбели. Кто ей поможет изгнать злых духов из тельца младенца? Кто? Здесь кроме нее и Атувье живут только звери. К тому же Атувье часто уходит далеко от яранги. Да и какой из него помощник в таком деле? Он сам еще большой мальчик. Атувье умеет убивать медведей и оленей, ловить рыбу – и больше ничего. Вот если бы рядом жила хоть одна семья, хоть одна женщина. Ой-е, зачем думать о том, что никогда не сбудется. Никто рядом с ними не живет, никто не поселится.
Атувье отрубил рога оленя от головы и привычно ловко раскроил голову. Не утерпел – тут же принялся с вожделением высасывать мозги. Глядя на него, и Тынаку немного поела сырых мозгов. Очень вкусная еда – мозги!
* * *
На рассвете, когда пожухлые травы еще спали под густым инеем, Атувье снова отправился в долину Круглого озера.
Недаром говорили мудрые старики, что удача на охоте приходит к тому, чью добычу очень ждут в яяне. Атувье повезло и во второй раз. Когда он поднялся на уже знакомую вершину и посмотрел вниз, то у самого подножия сопки сразу увидел пять оленей. Ветер тянул в его сторону, и Атувье, не теряя времени, поспешил к рогатым. У них острый нюх, и хорошо, что ветер дул в его сторону. Но торопливость – плохой помощник на охоте. Едва Атувье приблизился к оленям на два полета стрелы, как где-то сбоку громко застрекотала сорока – верный охранитель всех зверей. Рогатые замерли, вскинули головы, дружно развернулись и побежали к озеру под защиту основного стада, которое паслось на другом конце долины. Атувье с досады ударил древком копья по камню. Так ему и надо. Ведь он забыл самое главное – принести дар духам перед тем, как встать на тропу охоты.
– Добрые духи! Я, сын Ивигина, обещаю вам: если я добуду оленя, оставлю вам его сердце и печень,– громко крикнул он, глядя вслед убегавшим дикарям.
И произошло настоящее чудо! До конца дней жизни в нижней тундре он помнил его.
Один из убегавших дикарей вдруг споткнулся, упал и остался лежать. Отлежавшись немного, рогатый встрепенулся, дернулся вперед, но так и не встал. Его будто кто-то заарканил на бегу и теперь крепко держал.
Оставив копье, с луком на изготовку, Атувье поспешил к упавшему оленю.
Дикарь с налившимися кровью глазами храпел, затравленно вглядываясь в приближавшегося человека. Он снова дернулся, но тут же затих.
Атувье спокойно подходил к добыче. Он все понял. Олень сломал ногу. Такое часто бывает с ними...
Вырезав сердце и печень, Атувье положил их на большой камень и громко сказал, глядя на вершину сопки:
– Великие духи! Я принес вам обещанное. Примите мои дары. Атувье, сын Ивигина, уважает законы предков и никогда их не нарушит.
Он быстро разделал тушку оленя, снял с нее шкуру и, набив мешок лучшими кусками, пошел назад. Сердце его пело от радости! Еще одна оленья шкура есть у них. Ой-е, если и дальше ему повезет в долине Круглого озера, если он еще добудет хотя бы двух оленей, две шкуры, зиму он с Тынаку проживет хорошо. Чего еще нужно оленному человеку зимой, если в яранге есть шкуры, мясо и рыба? Все хорошо и удачно получается. Нет, не все. Ушел от них Черная спина, верный друг и помощник. Ой-е, как жить без верной собаки? Совсем плохо. Кто предупредит его, Атувье, об опасности? Кто разделит одиночество Тынаку, когда ему, Атувье, придется уходить далеко? Плохо без собаки пастуху и охотнику, а ему – еще хуже, ибо до конца пути своего в «верхней тундре» не жить ему с людьми. Плохо жить в медвежьем краю без хвостатого друга. Медведи умные, зря не нападут на человека. Только и медведи, как люди, разные. Есть среди них злые, есть и просто охотники на человека. Особенно надо бояться матух, у которых люди убивают детенышей. Нет в тундре коварнее зверя, чем осиротевшая медведица... А волки? О, если стаей верховодит плохой вожак, стая может устроить охоту и на человека... Невеселые мысли одолевали удачливого охотника
