Текст книги "Пленник волчьей стаи"
Автор книги: Юрий Пшонкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Атувье стоял перед толпой. У его ног вбоевой стойке замер Черная спина. Их отделяло от толпы два волчьих прыжка.
Люди боязливо разглядывали высокого простоволосого парня в изодранной зимней кухлянке, в рваных торбасах без подошв. Ветер свободно играл его длинными черными волосами, уже тронутыми инеем седины. Да, это был сын Изигина. Многие не видели его год и теперь с удивлением отмечали, как он вырос, заматерел. Очень большим стал сын Ивигина, очень высоким. Ой-е, какие у него большие руки и тяжелые кулаки. Даже пять крепких мужчин стойбища вряд ли смогут одолеть его. Настоящий богатырь. Только одно плохо: отверженный богатырь.
Атувье била дрожь, но он старался не выдать своего волнения. Он поправил оторванный лоскут кухлянки, пытаясь прикрыть обнаженное плечо.
Шаман Котгиргин и Вувувье стояли чуть впереди остальных.
– Говори, Котгиргин, – прошипел Вувувье, с откровенной ненавистью рассматривавший сына Ивигина, высокого, красивого: обделенные природой всегда завидуют тем, кому она дарит достоинства, к кому она щедра. Завидуют и не любят. К тому же он смутно предчувствовал, что появление сына Ивигина может плохо кончиться для него, Вувувье: Тынаку откровенно избегала богача. Она ни разу не пришла в ярангу Гиргиртагина. – Скажи: жравшему оленей вместе с волками – нет места в стойбище! – громко потребовал богач. – Прогони его, Котгиргин.
Атувье вздрогнул. Глухо зарычал волк.
Шаман недовольно покосился на низкорослого жирного богача, из которого он изгнал болезнь; потом перевел взгляд на поникшего от горя и позора Ивигина, не смевшего поднять глаза на сына.
– Сын Ивигина, – тихо сказал Котгиргин, но его слова услышали все, – люди говорят: ты жил с волками, ты охотился вместе с ними на оленей.
– Да, Котгиргин, это правда. – Атувье расправил плечи, сжал правой рукой деревянную рукоять верного пареньского ножа. Он сказал это так, как будто не говорил с шаманом у заброшенной яранги Петота.
Толпа зашевелилась, зашумела.
Котгиргин поднял руку. Люди сразу смолкли.
– Обычай говорит: живший со зверем не может жить среди чаучу; оставшийся в живых после знака «верхних людей» не может жить среди чаучу, – изрек шаман.
– Да, Котгиргин, я знаю обычаи и законы предков, – спокойно ответил Атувье.
– Тогда почему ты пришел в стойбище и привел с собой волка? – Киртагин снова покосился на желтое после болезни лицо Вувувье, который не скрывал своего злорадства, посматривая то и дело на красавицу Тынаку, стоявшую в стороне от толпы.
– Говорю. – Атувье тоже поднял руку. – Я стал пленником волчьей стаи не по своей воле. Волки силой и глазами увели меня.
Толпа совсем присмирела.
– Скажи, мудрый Котгиргин, что мне оставалось делать? – продолжал Атувье. – Если мне предстояло уйти к «верхним людям» по воле волков, то почему они не разорвали меня сразу? Все знают: если пастуха или охотника уводит Келле с верной тропы, то ведь никто по своей воле не уходит к «верхним людям». Все хотят остаться в «нижней тундре», и каждый, кого увела Келле, ищет дорогу в яяну. Котгиргин и все вы, я спрашиваю: разве мало в наших краях людей плутают в тундре, в горах по многу дней и ночей, с весны и до зимы, с зимы и до лета? И если они потом возвращаются в яяну, их никто не прогоняет, – напомнил Атувье и, приосанившись, добавил – Да, я жил с волками, но я остался человеком. Я был пленником волчьей стаи, но я освободился из плена. И помог мне стать свободным Черная спина. Я знаю: в его жилах течет кровь умной собаки. Разве мало в нашем стойбище собак с волчьей кровью? – Атувье смолк. Никогда в жизни он не говорил так длинно.
– Много, много, – послышались голоса. – Ив жилах многих волков тоже много собачьей крови.
– Своими словами ты уводишь наши обычаи на ложную тропу, – совсем как озлобленный зверь прорычал Вувувье. Только он один заметил, каким радостным светом заблестели глаза Тынаку, когда говорил Атувье. – Ты жил с волками, и потому тебе нет места среди нас. Убирайся подальше, волчий братец! Убирайся!
– Я – человек! – крикнул Атувье. – Это ты, Вувувье, волк. Бешеный волк, который режет оленей не ради еды, а потому, что он сильный. Ты, Вувувье, не убиваешь людей, но ты загоняешь их в капканы долгов. Ты живешь на горе других. Да, Вувувье, это ты – бешеный волк, и маломало яранг в долине Апуки, где тебя не проклинают!
– Замолчи ты, жравший мясо с волками! – взъярился Вувувье.
Гнев и обида сжали горло парня, но надо было отвечать.
– Говорю, – он снова поднял левую руку. – Я, сын Ивигина, убил Вожака стаи и его кровью смыл позор своего плена.
Люди переглянулись. Хорошее дело совершил сын Ивигина, но обычай есть обычай: тонувший в большой воде, даже если он спасся или его спас другой, все равно должен сам уйти к «верхним людям», И деливший с диким зверем кусок мяса тоже должен сам уйти вверх…
Глаза Тынаку метали черные стрелы влюдей. Даже в отца. Атувье это увидел, и в его сердце вошла радость.
– Смерть ему! Забросаем его камнями и собачьим пометом! – заблажил Вувувье. – Люди стойбища Каиль, он хочет рассердить ваших духов! Бросайте в него камни. – Богач повернулся к толпе. Глаза его налились кровью. – Кто первый бросит в него камень, тому я прощу все долги и дам еще пять оленей. – пообещал он.
Люди попятились от разгневанного Вувувье.
Котгиргииу вдруг захотелось, чтобы… волк Атувье, Черная спина, дрожавший от приступа ярости, бросился на богача, сосавшего кровь из бедных пастухов, как стая оводов из оленя. Шаману захотелось сказать слова одобрения богатырю Атувье, от которого пошли бы крепкие, сильные дети. Но Котгиргин не мог разрешить Атувье остаться в стойбище: слишком велика сила обычаев чаучу. Однако шаман Котгиргин недаром слыл великим мудрецом. Мельком взглянув на красавицу Тынаку, он сказал:
– Сын Ивигина, ты видишь, люди стойбища Каиль боятся разгневать духов. Страх перед духами заставляет людей отвергнуть тебя. Уходи, люди боятся тебя.
В напряженной тишине вдруг раздался звонкий, высокий, словно крик всполошенной чайки, голос Тынаку:
– Я не боюсь!
Все повернулись к непокорной. А она, гордо подняв голову, шла к Атувье. Поравнявшись с Котгиргином и Вувувье, она еще выше подняла подбородок.
– Я не боюсь… духов! Атувье не виноват, побледнев, сказала Тынаку и обернулась к толпе. – У вас злые и трусливые сердца, Я не боюсь и уйду с Атувье, – она решительно подошла к парню, встала рядом.
Вувувье ринулся было за ней, но его осадил грозный рык Черной спины. Он был страшен сейчас, сын Дарки, «глаза стаи»: его янтарные глаза горели, как жаркие угли, темные губы трепетали от напряжения, обнажив крупные кипенно-белые клыки. Шерсть на загривке волка поднялась, словно от порыва сильного ветра. Богач испуганно попятился, загородив рукавом лицо. Затем, опомнившись, подпрыгнул к Итекьеву, который стоял рядом с Ивигином, схватил старика за рукав, дернул на себя.
– Почему ты молчишь, Итекьев, сын трусливой собаки? Я дал тебе богатый выкуп за твою дочь. Она – моя. Моя! Она нарушила обычай. Прикажи ей вернуться. Прикажи! Иначе я потребую выкуп назад и заберу за прошлые долги всех твоих паршивых оленей, и тогда ты подохнешь с голоду вместе со своей старухой, – орал Вувувье.
– Духи не любят говорящих громко. От большого шума у них болят уши, и тогда они сердятся, – прервал его Котгиргин.
Вувувье выпустил рукав Итекьева, усмехнулся.
– Ты… ты плохой шаман, Котгиргин, – злобно сказал он. – Богатый человек всегда сможет задобрить духов богатыми подарками.
– У тебя дырявая голова, Вувувье, – с откровенной издевкой ответил шаман, – Разве помогли тебе твои богатые подарки, которые ты отнес на священное место в день приезда? Ты приехал, чтобы нарушить обычай, – и духи покарали тебя. Я говорю: если болезни снова поселятся в твоем теле, не зови больше шамана Котгиргина. Ты оскорбил меня, а шаманы обид не прощают.
Вувувье сжался. Не-ет, он не испугался его слов. Он был взбешен, он задыхался от злобы на этого старика, на всех. Набычась, словно олень-самец перед схваткой с соперником, Вувувье пошел на толпу. Люди испуганно расступались, боясь встретиться взглядами с его глазами, напоминавшими сейчас глаза рассвирепевшего волка…
Атувье разжал пальцы на рукоятке ножа, поднял руку.
– Я говорю: прощайте. – Он посмотрел на все еще бледную Тынаку. – Мы уйдем, чтобы не сердить духов, чтобы не нарушать обычай.
Люди невольно придвинулись к нему.
– Я ухожу, но в моей груди нет места злобе на вас, – продолжал Атувье. – Итекьев, – позвал он отца Тынаку. Тот чуть подступил к ним. – Итекьев, у меня сильные руки и крепкие ноги. Мои глаза могут теперь и ночью увидеть добычу, и потому твоя дочь не будет знать голода. И твои внуки. Это говорю я, сын Ивигина, задушивший вот этими руками, – он вытянул вперед свои огромные ладони, – вожака волчьей стаи. Прощай, Котгиргин, самый мудрый из шаманов страны чаучу, – уже тише сказал Атувье.
Мать Тынаку бросила дочери мешок из выделанной оленьей шкуры. (Тынаку заранее предупредила ее о своем уходе.) В мешке лежала теплая кухлянка, малахай, посуда, нитки из оленьих жил, две железные иглы и рыболовные крючки. Люди как будто ничего не заметили. Никто не сказал ей худого слова.
И еще долго жители стойбища Каиль видели, как по берегу Апуки, вверх по реке, шли трое: сын Ивигина, дочь Итекьева и волк Черная спина.
– Добрые духи, помогите отверженным, – прошептал Котгиргин. Он снова вспомнил далекий трагический день, вспомнил чаут Опрыятгыргина, упавший ему на плечи в тот самый миг, когда Апука хотела взять себе сына шамана…
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Атувье и Тынаку уходили все дальше и дальше от стойбища Каиль, от его людей. Все люди молчали, только богач Вувувье изрыгал грязные, обидные ругательства и грозные проклятия. Он, словно шаман во время камлания, впал в беспамятство, брызгая слюной. Ветер дул в сторону Атувье и Тынаку, и они еще долго слышали проклятия богача.
Атувье все же оглянулся один раз. Люди все стояли, не расходились. Теперь это были для него тангит – чужие люди.
Атувье еще не знал, куда они идут, где построят свою ярангу. Обида на людей Каиль, на богача понемногу отошла, тревога и забота о будущей жизни его уже не волновали. Он был молод, силен и свободен, и рядом шла его любимая. Атувье казалось, что все плохое теперь позади. Молодость беспечна и не хочет смотреть вперед; она наслаждается днем сегодняшним, наивно веря, что безмятежное время будет длиться долго... Сердце парня гулко стучало. Хорошо все получилось! Хорошо, что Тынаку оказалась такой храброй, не побоялась нарушить обычай. Теперь ему ничего не страшно. Оленный человек не боится ни морозов, ни пург, ничего, если рядом с ним олень, собака и другой человек. И если чаучу знает, что где-то в яранге его ждут у очага, он живет спокойно и безропотно делает свое дело. И пусть у него, оленного человека Атувье, нет пока оленей. Это ничего. Зато у него есть Тынаку и верный волк. Пускай у него нет оленей, но еду для жены и детей он добудет. Великий создатель страны чаучу ворон Кутх населил эту землю многими птицами, зверями. Не пусты и реки страны – много в них рыбы. Добудет он еду. И шкуры. Шкуры тоже очень нужны. Без них никак не прожить оленному человеку.
Атувье шел впереди, неся под мышкой сумку Тынаку. Атувье не знал, что в ней, но сумка была увесистой.
Тынаку шла позади и не видела счастливого лица ее скорого мужа, но она обо всем догадывалась. Она тоже была счастлива.
Они уходили все дальше и дальше берегом стремительной, мутной Апуки. Реки Камчатки всегда в это время мутные от бурного таяния их кормильцев-ручьев, что сбегают с сопок. Атувье еще не знал, где он разожжет семейный очаг. Одно знал: им придется жить далеко– далеко от стойбища Каиль, чтобы не попадаться на глаза мстительному Вувувье и всем другим, знавшим, с кем охотился ушедший зимой сын Ивигина. Отныне и он, и Тынаку – отверженные, все будут избегать их... Постепенно улыбка счастья растаяла на губах Атувье, беспокойство вселялось в него. Теперь он не один, надо будет кормить жену и детей, которых родит ему красивая, верная Тынаку. Думать о еде заставлял и его собственный пустой желудок – уже второй день он ничего не ел. «Сначала я сделаю небольшой лук и стану стрелять уток, гусей и зайцев»,– размышлял Атувье. «Потом сделаю большой лук-самострел и поставлю его на тропе диких оленей. Очень надо добыть хотя бы одного оленя! Олень – это мясо, шкура, жир и еще жилы. Много оленьих жил надо, чтобы Тынаку могла чинить старые одежду и торбаса и шить новые. Ой-е, но где взять жил для тетивы лука?» – испугался Атувье и обернулся к Тынаку. Что он может добыть для нее уже сегодня? Может... хариуса или гольца. В деревянной коробочке у него есть два крючка и кусок жилки. Хранил их, как нож и чаут.
Словно угадав, о чем он забеспокоился, Тынаку сказала:
– Атувье, в сумке есть немного мяса. Нам еще долго идти. Надо разжечь костер. В сумке есть маленький чайник и плитка чая.
Атувье даже смутился от догадки Тынаку. «Умная будет у меня жена»,—подумал он и положил сумку на землю.
Тынаку стала развязывать мешок, а Атувье тем временем принялся собирать сухие сучья, которых много было на берегу. Когда он вернулся с охапкой дров, Тынаку перебирала то, что было в мешке. Увидев ее приданое, Атувье сильно обрадовался. Ой-е, какая мудрая девушка Тынаку! Совсем хорошо им будет! На траве лежали чайник, два маленьких ножа; один обыкновенный – для резки мяса, другой – трехгранный. О, такой нож имеет каждый чау чу. Им вырезают ложки из дерева и кости, ручки и наконечники элоэлей – погонных палок для оленей, сверлят дыры, когда делают нарты. Рядом с ножами стояла деревянная коробка, в которой все женщины хранят иголки, жилки для шитья, бисер и другие нужные для рукоделия вещи. Заглянув в коробку, Атувье чуть не вскрикнул от радости – он увидел два клубка оленьих жил. Ой-е, теперь можно делать лук! А рядом лежали две ложки из рога горного барана, ложка-черпак. На лоскуте равдуги целое богатство – три крючка и пять ржавых гвоздей! «Ой-е, как хорошо – сколько много железных вещей!» – думал он, разглядывая приданое Тынаку. Вот еще три шкурки неблюев. В них женщины заворачивают новорожденных. Мудрая Тынаку, мудрая у нее мать. Рядом со шкурками лежал небольшой медный котел, новенькие торбаса и железный крюк-копалка, которым женщины выкапывают съедобные корещки. От радости Атувье не сразу заметил в руке Тынаку самое главное – маленький топорик. А когда заметил, то даже присел на дрова от неожиданности. Ой-е, у них всё есть!
Тынаку смотрела на него счастливыми глазами. Она видела, как обрадовался ее Атувье. Она все поняла. Девушки Севера многое понимают и без слов.
Атувье опомнился, вынул из коробочки камень и кусок железа, чтобы высечь искру для розжига костра.
Тынаку подняла маленький мешочек из продымленной кожи, развязала его и протянула Атувье коробку спичек. Атувье благодарно взглянул на нее, взял коробок, и вскоре вверх поднялся бледный столбик дыма.
Пока человеки делали огонь, Черная спина обследовал берег, заросли. Волк проголодался, как и хозяин, и теперь решил поохотиться. Он хорошо помнил, как в самом начале его жизни большая бегущая вода кормила его... И как тогда, в дни его быстрого взросления, эта река тоже накормила его.
На отмелях и откосах было полным-полно чаек. Черная спина не любил этих крикливых нахальных птиц с тяжелыми клювами. Но чайки и сами были едой, и указывали ему на другую еду. Так было и на этот раз: стайка чаек расклевывала нечаянную добычу – выскользнувшего из когтей птицы-скопы жирного гольца. Скопы редко роняют добычу, но этот летучий рыбак был еще молодым, и потому его неокрепшие когти не удержали сильную рыбину, которую он выхватил из реки. Голец упал у самого берега, и чайки, конечно же, не позволили сопернику завладеть его же добычей. Отвоевав гольца, чайки принялись делить его.
Услышав за излучиной реки чаячий гам, Черная спина поспешил туда. Немного не добежав до кричавших птиц, волк нырнул в кусты и, подкравшись, ринулся в мельтешащий крикливый клубок. Схватив остатки гольца он скрылся в кустах, сопровождаемый возмущенными чайками. Быстро покончив с гольцом, волк побрел дальше. Вскоре ему снова повезло. Он увидел на песчаной отмели дремавших на солнце таких же птиц. Чайки хоть и кормятся на воде, но и тепло любят. Припав на мокрый песок, Черная спина оглядел птиц и, словно камень из пращи воина, кинулся к чаячьей стае. Среди птиц была одна с поврежденным крылом. Волк поймал ее.
Возвращаясь, Черная спина еще издали почуял запах огня и мяса – низовой ветерок дул ему навстречу.
Когда волк подошел к костру, Атувье и Тынаку доедали кусок вяленой оленины. Тынаку бросила Черной спине оленье ребро с остатками мяса. Волк не сразу схватил его. Он посмотрел на Атувье.
– Ешь, мой верный волк,– сказал Атувье. – Ешь. Тынаку – моя же...—он запнулся.—Ешь, она твоя хозяйка.
Черная спина схватил ребро и с удовольствием захрустел подарком хозяйки.
– Какой умный,– тихо сказала Тынаку, разливая в кружки чай. Кружки тоже были сделаны из рога барана.
– Да, умный,– согласился Атувье.—Волки умнее собак.
Быстро покончив с ребром, волк лег на траву, нежась под лучами теплого солнца.
– Э-э, похоже, Черная спина удачно поохотился, пока мы разводили костер,– догадался Атувье и с наслаждением стал отхлебывать пахучий чай. Улыбка снова появилась на его лице. Ой-е, как давно он не ел, не пил чая! Как давно не сидел он возле костра рядом с другим человеком. А сейчас рядом с ним сидел не какой-нибудь человек, а его невеста Тынаку.
Тынаку тоже улыбалась своим хорошим мыслям. Ой– е, как хорошо, что Атувье вернулся сегодня утром! Если бы он не пришел сегодня, завтра она стала бы женой толстого слюнявого Вувувье. Да, в яранге Вувувье она ела бы каждый день жирные куски мяса и оленьи почки. Каждый день она бы пила чай с белым камнем-сахаром. Только жизнь у нее была бы горькой. Она уже привязала вон на тот куст лоскуток материи – дар добрым духам, оберегавшим Атувье в волчьей стае, духам, которые указали ему дорогу в стойбище Каиль, к ней. Когда они придут на то место, где станут жить, она принесет в дар духам еще подарки... Тынаку украдкой бросала взгляды на могучего жениха в рваной кухлянке, на его босые ноги. Смотрела и совсем не боялась его, жившего с волками. Глупые люди. Почему они прогнали Атувье? Ведь волки – это... это как дикие собаки. Вот лежит Черная едина. Он тоже волк, но стал верной собакой.
Выпив три кружки чая, Атувье растянулся на траве и стал смотреть в высокое небо. Тревожные мысли о будущей жизни как-то сами собой покинули его, как только он увидел, что взяла с собой Тынаку. Ему опять сделалось легко-легко, будто выросли у него крылья ворона– мироздателя Кутха и он теперь парил над родными местами... Вскоре Атувье и впрямь увидел в небе птицу, потом к ней подлетели еще две. Это были вороны. Они летели высоко-высоко. Приглядевшись, он заметил, что вороны подлетели совсем близко к парившему орлу. Подлетели и зло закаркали. К ним подоспели еще две птицы. Собравшись в стаю, черные птицы ринулись на орла. То одна, то другая ворона подлетала к нему совсем близко, норовя достать своим тяжелым клювом царя птичьего племени. О, вороны – сильные и смелые птицы. Орел, который мог легко победить в отдельности любую ворону, растерялся. Он уклонялся от боя, нырками уходил то в одну, то в другую сторону, но атаки ворон не прекращались. Издалека к ним спешили еще пять птиц. Орел начал кругами удаляться от ворон, но те и не думали отставать. В небе слышалось их громкое воинственное карканье. В конце концов, взмыв высоко в небо, орел полетел в сторону гор... Старики говорили, что вороны нападают на орлов тогда, когда тот кружит над их гнездами. «Даже орлы отступают, если против него собирается стая птиц, каждая из которых намного слабее его»,– подумал Атувье. «Вот бы людям взять пример с ворон и чаек, тогда бы Вувувье и другие богачи не посмели бы обижать бедных пастухов и охотников». Он услышал легкие шаги Тынаку. Девушка села рядом. Она смотрела на быструю Апуку, которая неудержимо бежала к морю. Атувье тоже сел. Он догадался, что невесту тревожат какие-то заботы. «Тынаку испугалась будущей жизни. Нет, она не боится, что они будут голодными. Наверное, испугалась, что больше не увидит никого из своей родни, ни других людей»,—решил он. И приуныл. Ему вдруг стало жалко девушку, которая пошла за ним, жившим с волками, за человеком, которому больше не жить среди людей. Атувье легонько дотронулся до ее плеча.
– Тынаку, мы уйдем далеко от стойбища Каиль. Очень далеко. Туда, где, по рассказам старых пастухов, проходят тропы облачных оленей, которые в это время спускаются с горы Илкапкалин и приходят в наши края. Я буду... искать их, буду много охотиться, чтобы голод не приходил к нашему очагу.
Тынаку кивнула, но продолжала смотреть на реку.
Атувье еще больше приуныл. Тогда он сказал:
– Если ты... испугалась, то возвращайся в стойбище. Да, возвращайся. Мы недалеко ушли.
Тынаку обернулась к нему, дотронулась до его голого плеча.
– Атувье, я не хочу возвращаться в стойбище к злым людям, которые не поверили, что тебя охраняли добрые духи, чтобы ты вернулся. Я ушла и не вернусь назад. Я буду с тобой до погребального костра. Шаман Котгиргин сказал мне, что духам угодно, чтобы я стала твоей женой. Это они попросили злых духов поселиться в теле Вуаувье, когда он хотел сделать меня своей женой,– она кивнула на его босые ноги.—Мне жалко тебя. А у нас нет шкур, чтобы побыстрее сшить тебе летние торбаса и летнюю кухлянку. И штаны. Лето мало живет в нашей стране, а зима – долго. Тебе нужна будет скоро и зимняя одежда, а в моем мешке – только три шкурки неблюев. Хорошо бы найти тропы диких оленей, но охотники говорят, что их стало очень мало. Вот о чем я думаю сейчас.
У Атувье радостно забилось сердце. Он хотел погладить черные волосы невесты, но сдержался: оленный человек не должен выказывать то, что у него на душе. Мужчина-чаучу не должен походить на женщину-чау чу. Вместо этого он сказал:
– Я видел в твоей коробочке жилы. Я сделаю лук и буду охотиться. Пошли, нам надо торопиться. Лето уходит быстро.
Тынаку собрала разложенные вещи. Атувье взял сумку и ходко пошел дальше. Впереди людей шел Черная спина. Его ноздри ловили запахи следов многих зверей , но волк знал, что хозяин не будет охотиться.
Атувье очень понравились слова Тынаку. «Однако, хорошая хозяйка будет в моей яранге,– размышлял он. – Да, мне надо много охотиться, надо добыть много шкур оленей и других зверей. Без шкур не проживешь. Для рэтэма [25]25
Рэтэм – шатер яранги из шкур (чукотск.).
[Закрыть] нужны шкуры? Нужны. Для торбасов и разной одежды нужны шкуры? Нужны. Для порога и постели тоже нужны шкуры». Он шел, а сам нет-нет да и посматривал по сторонам, втайне надеясь на чудо – увидеть сейчас следы диких оленей. Мало их осталось в стране чаучу. Раньше, говорят, за один день можно было пять, шесть оленей вынуть из петли. Сейчас редко кто их встречает. Мало дикарей, но все же есть. Из стада Вувувье небесные хоры [26]26
Х о р – олень-самец.
[Закрыть] три раза отбивали косяки важенок и уводили их за собой. Небесные хоры сильнее домашних. Еще в детстве Атувье знал, что дикари спускаются из-за облаков по крутой высокой горе Илкапкалинэ. Стоит священная гора в северной стороне, в Белом море. По ее склонам пробиты уступы. Они идут от вершины вокруг горы – до земли. Высокая Илкапкалинэ, до самого неба. Поднебесные олени каждую весну спускаются по ней и приходят в страну чаучу. Возвращаются они к священной горе, когда наступит каанрактат – поздняя осень. Да-а, когда-то много поднебесных спускалось по уступам Илкапкалинэ в страну чаучу. Старики, которые совсем старые, говорят, что раньше и не имея своих оленей можно было каждый день есть оленину. Э-э, давно это было. Тогда ружья были тяжелые и очень мало кто имел их. Петлями да стрелами добывали поднебесных дикарей: Сейчас другое время пришло. Много ружей, легких, сильных, навезли заморские купцы. Давай только шкурки – получай хоть пять, десять ружей. Сильно поубавилось поднебесных. Атувье хоть и жил последние семь лет почти неотлучно в стаде, а всего два раза видел поднебесных оленей. Есть еще и простые дикари. Это те, которые отбились от стада и жили без людей. Но таких тоже мало. Потому, говорят старики, многие оленные семьи, что жили по берегам Апуки и ее притоков, переселились к устьям Апуки, Пахачи, Вывенки, где стали кормиться морским промыслом и рыболовством. Там, говорят, прожить легче. Но ему, жившему с волками, там нельзя жить. Там народу много, туда все новости приходят быстро. Ничего, он постарается найти тропы поднебесных и обыкновенных дикарей и добыть много мяса и шкур. Он не один будет искать дикарей, не один станет охотиться. С ним его верный волк, а всем известно, что волки – самые лучшие охотники. «Если не найду дикарей, то все равно шкуры добуду,– успокоил себя Атувье.—Сделаю лук, сделаю из острого камня копье – и на медведей, на росомах стану охотиться». Он вспомнил старинное семейное копье, которое досталось его отцу Ивигину от дедушки Ваятд. А тому, рассказывал отец, копье подарил какой-то родственник с побережья. Хорошее копье, крепкое. Ой-е, как бы пригодилось копье предков ему, Атувье. Э-э, зачем думать о пустом. Никто, даже отец с матерью, ничего ему не дадут. Все чаучу соблюдают обычаи предков, никто не осмелится их нарушить.
Однако молодой, сильный оленный человек Атувье, сын Ивигина, не хотел долго думать о плохом. Он все чаще останавливался, оборачивался, чтобы увидеть смущавшуюся от его взглядов Тынаку. Кровь у парня приливала к голове от радостного предчувствия того, что должно было вскоре произойти. Он был молод еще, сын Ивигина, он еще не знал женщину. Сейчас ему очень захотелось узнать. Очень.
Красавица Тынаку все поняла. Когда Атувье остановился еще раз, она сказала, потупясь:
– Скоро вечер, надо подумать о ночлеге. Надо наловить рыбы, мяса осталось мало.
Атувье вспыхнул, словно мальчик, про нехорошее дело которого узнали старшие. Он огляделся, подыскивая удобное место для костра и ночлега. Впереди увидел косу, которая, словно наконечник копья, вдавалась в заводь. Атувье направился к ней.
В страну оленных людей вошло лето, и теперь воздух в тундре, по берегам каюлов – сонных речушек с заболоченными берегами, был наполнен комариным гулом. Орды маленьких летучих кровопийц охотились за всем, что ходило, летало, плавало на поверхности воды. Один вид этих летучих истязателей сменял другой. Большие и маленькие, лохматые и голые, слегка волосатые, рыжие, серые, белые, пятнистые – они доводили до исступления привязанных к кольям ездовых собак, облепляя у бедняг веки, отчего у тех образовывались кровяные болячки. Комарье не щадило медведей и оленей, роем налетало на потертости и ранки. Не легче было и людям в комариную пору. Комары, мошка проникали в яранги, в балаганы, набрасывались на детишек и взрослых, лезли в ноздри, глаза, в уши. Только дожди и сильные ветры приносили облегчение, только на берегу быстрой реки можно было немного отдохнуть от нападения летучих мучителей, от исступляющего зуда.
Над косой тянул ветерок, и редкий комар залетал сюда. Атувье быстро соорудил шалашик, развел костер. Сделав удочку и укрепив рядом с крючком пучок выкрашенного меха, он довольно скоро наловил крепких хариусов. Тынаку, насадив рыб на прутики, поджарила их на костре. Жареный хариус – вкусная рыба.
Черная спина съел пяток хариусов сырыми.
Когда солнце слегка присело на белые зубцы хребта, Тынаку стала женой Атувье.
Полог ночи в стране чаучу в пору гыттыга – раннего лета – почти не опускается. Было светло и покойно. Только неугомонная холодная Апука бормотала на перекатах. Она что-то все говорила и говорила людям и зверям, но они не понимали ее, и оттого река ворчала, охала. Но, подчиняясь ритму жизни, все живое после заката умолкало, отдыхало, готовясь встретить недалекое утро.
В маленьком шалаше, что медведем горбился на косе, на смолистых пахучих ветках стланика спали двое. Они были красивые и молодые. Они были сейчас самые счастливые из всех Живущих на берегах Апуки. И самые несчастные...
***
Первыми, как и всегда, проснулись птицы. Громким разноголосьем они пробудили этот зеленый мир. Солнце, выглянув из-за сопок, весело заиграло, увидев робкую Зелень страны чаучу. Просыпалась земля, выдыхая силу свою, скопленную за долгую зиму. Ее выдох оживил землю, украсил ее. Словно зеленый туман пал на землю оленных людей, на долину Апуки. Наступало самое беззаботное, самое сытое время для людей и всего живого, что поселил в этой земле миросоздатель ворон Кутх.
Доев мясо и запив его чаем, Атувье с женой отправились дальше, вверх по реке.
Впереди них, словно он и доныне носил имя «глаза стаи», трусил Черная спина. Волки не люди, у них дорога всегда извилистая, как река. Черная спина чуял следы многих зверей и птиц, но пока был спокоен: его нос не поймал еще тревожный дух, который оставляет главный зверь – медведь. Волк знал, что если поймает дух медведя на пути человека-друга и его подруги, то он, «глаза и нос человека», должен будет предупредить хозяина. Медведь опасен и человекам. Было тихо, только слышался иногда шум крыльев пролетавших уток да от воды изредка доносился истошный крик нахальных чаек. Великим костром разгорался новый день, и новые заботы приходили к людям, птицам и зверям.
Вдруг Черная спина замер, тело его напряглось.
Атувье, знавший, что означало каждое движение, каждая поза волка, тоже остановился и, обернувшись, глазами приказал остановиться и жене. Волк почуял опасность! Может быть, навстречу идет медведь? А может, лохматый силач затаился где-то рядом и ждет их? Медведи умные и редко нападают на людей. Однако нападают.
Впереди в Апуку врезался небольшой выступ, поросший кустарником. Волк смотрел туда. Атувье втянул воздух, стараясь поймать запах, настороживший волка. Ему показалось, что он уловил запах дыма. Нет, это, наверное, пахнет его кухлянка, пропахшая дымом. Зато запах свежей зелени, смешанный с запахом прошлогодних листьев, он уловил хорошо.
Вдруг, пригнув голову, волк сторожко двинулся вперед, к выступу-мысу.
Дав знак жене спрятаться в кустах и опустив на землю сумку, Атувье, пригнувшись, пошел следом за Черной спиной.
Волк остановился, оглянулся на хозяина, потом снова, крадучись, двинулся к мысу и замер, вглядываясь вперед.
Атувье подошел к нему, выглянул из-за кустов. Вдалеке, в ложбине, увидел большую ярангу, покрытую продымленными оленьими шкурами. Сбоку горел костер, возле него хлопотали две женщины. Рядом с ними были собаки. Видно, из котла вкусно пахло, и собаки ожидали костей. Из яранги выбежали двое маленьких. Дети побежали к реке. Приглядевшись, Атувье увидел чуть выше долбленую лодку-бат и двух мужчин возле нее. Мужчины укладывали сеть.
