Текст книги "Пленник волчьей стаи"

Автор книги: Юрий Пшонкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

Больше ее никто и близко не подпускал. Испуганные незнакомым запахом, оленухи шарахались подальше от пакостницы.

Загубленных оленят Тайнав отдал собакам. Остальных решили положить приманкой в капканы. Во время отела вокруг пастбища пастухи часто ставили капканы на росомах и волков.

* * *

Будь у Атувье крылья ворона, он смог бы высоко взлететь над сопками. Взлетев, увидел бы, что после его встречи с Черной спиной стая все время держалась где-то неподалеку... Но у Атувье не было крыльев, он ничего не подозревал.

Что-то произошло с Черной спиной после встречи с его прежним другом и хозяином. Теперь Вожак все чаще охотился один. Он стал раздражительным, злым и пускал в ход свои острые крупные клыки из-за малейшего неповиновения. Даже белая волчица старалась держаться от него подальше. Волки недовольно косились на Вожака и... чаще, чем раньше, вступали в драку друг с другом.

У волков глаза далеко видят.

Черная спина видел, как бывший друг-хозяин пришел в логово других человеков, как он стал охранять оленей вместе с другими человеками. Волки недоумевали: они находились рядом с оленями, но Вожак не давал знака «глазам стаи» – опытному волку, у которого вместо хвоста болтался лишь короткий обрубок. В прошлую зиму потерял свой хвост этот волк. Горячий клык человека оторвал его, когда он уходил от погони. Так получилось... Стая кружила вокруг оленей, но Вожак молчал. Иногда человеки оставляли кое-что от тех оленей, которых они убивали сами. Мало оставляли. Бесхвостый первый спросил Вожака: «Почему мы не встаем на тропу охоты? Почему ты не даешь знака мне, «глазам стаи»? Ты видишь, Вожак, человеки и собаки спокойны. Спокойны и олени. Я знаю».

Рядом с ними находились остальные. Все слышали, что сказал Бесхвостый. Все ждали, что же ответит Вожак.

И он ответил глухим рычанием. Его черные губы подрагивали, обнажая белые как снег клыки:

«Два Длинных Холода мы охотились вместе. Два Длинных Холода никто из стаи не ушел дорогой смерти. Почему? Я говорю: мы живем, потому что соблюдаем Главный Закон Охоты – убиваем только слабых оленей человеков. Мы живем, потому что вы слушаетесь меня. Слушайте меня и сейчас. Я говорю: никто из нас не тронет этих оленей, ибо человеки, которые охраняют их, делятся с нами своей пищей. Это – справедливые человеки, и мы не можем нарушить закон. Так было всегда. Раньше я охотился с другой стаей. Те волки были живы, пока соблюдали Главный Закон Охоты. Когда они нарушили его, они ушли дорогой смерти».

«А ты?» – спросил Бесхвостый.

«Я остался на тропе охоты, ибо я не нарушил тот Закон»,—ответил Вожак.

«Вожак, человеки оставляют нам мало мяса. Мы ходим по голодной тропе. Мы хотим много мяса. Дай знак: у этих человеков тоже есть больные олени»,—сказала белая волчица.

«Самки оленей человеков дают сейчас приплод. Ветры приносят запах новорожденных, и наши желудки рвут клыки голода. Дай знак,—потребовал Бесхвостый.—Дай знак!»

Черная спина оглядел собратьев. Да, ветры приносят запахи молочных оленей, и от этих запахов дрожат ноги, пасть заполняется слюной, и желудок поет свою голодную песню. Он сказал так:

«Стая выбрала меня вожаком. Стая знает закон нашего племени: во всем подчиняться вожаку. Стая соблюдала этот закон, и потому мы встречаем Большое Тепло вместе. Я говорю: здешние человеки, охранники оленей, живут в согласии с законами земли – они отдают нам часть своей добычи. Если мы нарушим закон дележа, человеки отомстят нам. Нет на земле сильнее человека, ибо он держит огонь. Волки, которые забывают об этом, уходят тропою смерти. Вчера я лизал кровь росомахи – ее убили за то, что она напала на самку оленей. Я видел, как она шла к оленям. Я слышал, как раздался Большой

Гром и горячий клык человека догнал росомаху. Кто хочет сейчас нажраться теплого мяса оленей и потом уйти тропою смерти – может идти на охоту. Я сказал»,– закончил он и посмотрел вниз, туда где в долине паслись самки оленей. Среди взрослых серых, черно-серых, пестрых взрослых самок угадывались темненькие комочки – телята. Далеко было до стада, но Черная спина видел того, ради которого он привел в эти незнакомые места свою стаю. Его человек-друг выделялся среди своих собратьев. Пастухи обходили стадо. «Они знают о стае. Они боятся стаю»,—догадывался Черная спина.

Черная спина угадал. Атувье, Вувун, Тайнав и мальчик Ияй, сын малооленного человека Чайвыны, обходили стадом, приглядываясь к следам на еще белом снегу, осматривали склоны сопок. Вчера утром в стадо пришла копэй. Она подкараулила молодую важенку, которая легла под кустом для родов, напала на нее. Хорошо, что оленуха отошла подальше от остальных, а то быть большой панике – испугались бы оленухи. Много телят не родилось бы.

Копэй убил Вувун. Он отогнал ее подальше от стада, чтобы выстрел не мог вспугнуть важенок, и только тогда убил коварную охотницу.

Если в стадо пришла одна росомаха, за ней могли прийти и другие. Немало этих наглых копэй развелось. Хуже волков они. С волками можно мирно жить, оставляя им еду, а копэй и кишки съест, и кости, но все равно напакостит, распугает стадо. Пока новых следов росомах не видно. И хвостатые где-то в сопках затаились. Сколько их пришло? Какие они? Если стая недавно сбилась, то может здорово повредить. Оголодавшие за время эленг одиночки, пары, собравшись вместе на время отела, всегда опасны. Жалко, что пара хвостатых, две зимы ходивших за стадом Килькута, в эту зиму не подошла. Со стадом Килькута всегда ходили прикормленные им волки, пара – две. Они съедали кишки, хрящи, кости, брошенные им хозяином или его работниками, и все равно резали оленей. За зиму штук пять-семь. Умно резали – больных и старых. Тихо резали, не пугая стадо. Правда, в эту зиму их не было. Может, прижились у другого стада, а может, их подстрелили другие пастухи.

Пристально вглядывались пастухи в следы. Вон лиса бисером рассыпала свои, а возле тальника длинноухие здорово натропили. Есть и птичьи следы. Разные птицы кормятся возле стада, возле людей: совы, сороки, вороны.

Тайнаву надоело медленно ходить, решил разогреться. Ноги просили бега. Он помчался в ближний распадок проверить капкан на крупного зверя. Приманкой в него он заложил мясо одного из каюю, у которого белозадая оленуха отъела копытца.

Тайнав скоро вернулся, сообщил:

– Одни сороки и зайцы побывали.

Вувун тоже ходил проверять свой капкан. Тоже без добычи пришел.

Атувье сказал, что пойдет завтра посмотрит свой капкан.

Заканчивался еще один радостный и беспокойный день месяца важенок.

 * **

Белая волчица злилась: уже подходило время гона, а ее супруг был равнодушен к ней. Белая волчица нервничала: ей надоело охотиться на мышей. Мышь – добыча малая. Три ночи назад ей немного повезло – поймала старого длинноухого. Сил прибавилось, но и прибавилось злости – рядом паслись рогатые, а она, как и другие, должна была рыскать по сопкам, по снегам в поисках мышей и длинноухих. Но зайцы, почуяв присутствие своих главных врагов, жались к рогатым, к жилью человеков. К тому же длинноухие быстро бегают по сугробам, попробуй догони. Заяц – добыча редкая в Длинный Холод. Белая волчица злилась – супруг в последнее время охотился в одиночку.

Голод и недовольство супругом подталкивали ее к стаду. Последние ночи она подходила совсем близко к рогатым, но сдерживалась. В эту ночь волчица все же решилась.

Подойдя берегом спавшей под снегами быстрой воды, белая волчица начала готовиться к Большой Охоте: подняв морду, она принялась ловить запахи. Она не видела, что следом за ней идет Вожак.

Все эти дни и ночи Черная спина охотился один, но свою волчицу из виду не терял. Он прошел хорошую науку в стае Вожака, он не зря был в той стае ее «глазами».

Легкий ветерок приносил дразнящие запахи рогатых. Волчица осторожно подходила все ближе и ближе к оленям. Неожиданно ее нос поймал сильный запах рогатого. Он был совсем рядом! Волчица замерла. Ноздри ее подрагивали, пасть наполнялась слюной. Да, рогатый совсем рядом! Прыжок, еще прыжок. Вот он чернеет на снегу. Ее ноздри поймали нежный запах. Так пахнет детеныш рогатых... Она прыгнула, и жгучая боль поразила ее, переднюю лапу! В глазах у нее замельтешили светлые точки-искорки. Волчица взвизгнула, дернулась, но чьи-то сильные челюсти крепко держали лапу, сжимали мертвой хваткой. От них шел такой же дух, как от гремящих палок человеков. Челюсти пахли смертью. Она знала, знала этот опасный запах. Волчица зарычала, яростно, отчаянно, схватила зубами железную челюсть, но ее верные крепкие зубы, которыми она легко перемалывала кости, были бессильны перед коварными «челюстями» человеков.

Черная спина услышал визг и рычание своей волчицы. Это был сигнал беды! По следу, проторенному подругой, он бросился ей на помощь.

Волчица звала на помощь! Она все еще пыталась перегрызть капкан.

Черная спина увидел барахтающуюся подругу. До его ушей долетело ее рычание и позвякивание цепи, которая была прикреплена к «челюстям» капкана.

А волчица, пересиливая страшную боль, все грызла и грызла холодное, но такое жгучее железо.

Черная спина остановился, прислушался. Его глаза все видели в сумраке ночи, его уши слышали, как под снегом пискнула мышь. Никого. Тихо. Только издали доносились жалобные голоса детенышей рогатых. Он подошел ближе и глухим рычанием предупредил о своем п оявлении.

Волчица враз стихла, но, увидев его, с еще большей яростью принялась освобождаться от проклятых «челюстей» коварных человеков. «Мне больно! Больно! «Челюсти» человеков держат меня. Помоги!» – рычала она.

Черная спина боязливо приблизился к супруге. Он знал: человеки хитры и коварны, они могли спрятать в снегу и другие «челюсти».

Волчица с онемевшей лапой притихла. Она верила: супруг выручит из беды.

Черная спина трижды обошел пленную подругу, с каждым разом сужая круг. Наконец он осмелился, встал рядом. Сначала обнюхал железный штырь, к которому крепилась цепь, затем саму цепь и только после этого – «челюсть». В ноздри бил едкий запах знакомого ему железа вперемешку с дурманящим запахом теплой крови – капкан раздробил волчице лапу. Он тоже попытался перегрызть цепь, но не смог. «Грызи, грызи!» – требовала волчица. Черная спина молчал: он хорошо знал силу железа и огня.

Волчица снова завозилась, пытаясь вытянуть, выдернуть лапу из капкана, но пронзительная боль утихомирила ее. «Помоги мне...» – стонала белая пленница.

Черная спина не шелохнулся. Он знал: «кости» этих коварных «челюстей», которые держат подругу, не по зубам ни ему, ни ей. Он знал: когда придет Большой Свет, сюда придет человек с гремящей палкой, из которой вылетают страшные горячие клыки... Он знал, но не уходил.

«Почему ты стоишь? Помоги мне! Освободи!» – стонала подруга.

Издалека послышался вой Бесхвостого. Черная спина замер: «глаза стаи» разыскивал его.

«Почему ты не даешь свой голос собрату? Бесхвостый ищет тебя! – проворчала волчица. – Отзовись. Пусть стая придет сюда и освободит меня»,– требовала она.

«На мой голос придут человеки. Они недалеко, сторожат рогатых и их детенышей. Я знаю. Они придут сюда и приведут собак. Горячие клыки человеков достанут нас, и мы уйдем тропой смерти»,– ответил Черная спина.

«Они все равно придут к нам, когда наступит Большой Свет. Зови сюда стаю, пока стоит Бледный Свет. Созывай братьев на помощь!» – не унималась волчица. Страх и отчаяние заглушали боль.

Черная спина молчал. Он слушал. Его чуткие уши поймали перестук рогов, тревожное хорканье самок рогатых, голоса человеков. Он понял: охранители рогатых тоже услышали голос Бесхвостого. Услышали они голоса и других волков, откликавшихся на призыв Бесхвостого.

«Спеши к братьям, если боишься звать их сюда. Зови их!» – приказывала волчица. Она яростно дернулась, но тут же присмирела – капкан, словно и в самом деле это были живые челюсти, еще сильнее сдавил раздробленную лапу.

«Ты забыла закон стаи! – заворчал супруг.– «Челюсти» человеков пустили твою кровь. Ты пахнешь кровью! Стая разорвет тебя, и я не смогу помешать ей. Ты знаешь...»

Волчица сникла. Да, супруг прав: чужая кровь мутит головы волкам, делает их беспощадными даже к собратьям. Запах крови для волка дороже мяса... Она лизнула горящую лапу, и у нее самой помутилось в голове от запаха собственной крови...

А рядом стоял вожак стаи, ее супруг. Он вглядывался туда, откуда долетали голоса человеков. «Спаси меня, спаси»,—заскулила волчица.

Черная спина снова обнюхал цепь, капкан, затем волчицу. Запах крови, шедший от захваченной железом лапы супруги, сдерживал дыхание, и он с трудом подавил в себе вожделенное желание вонзить свои зубы в лапу.

* * *

В эту ночь стадо охраняли Вувун и Атувье. Они слышали «переговоры» волков. Вувун еще плохо знал язык хвостатых, зато Атувье все понял... «Волки ищут вожака. Зачем? – встревожился бывший пленник волчьей стаи.– Ой-е, а вдруг Вожак... где-то рядом? Может, у этой стаи «глаза стаи» – Вожак?» Атувье остановился, откинул на спину малахай: Да, волки просили своего вожака дать голос. За время отела хвостатые еще не подходили так близко к стаду.

Голоса волков, тревожный лай собак стали пугать важенок оленят. Стадо встревожилось.

Подошел Вувун.

–       Ты слышишь? Волки подошли,– сказал он, испуганно вглядываясь в ближнюю от них сопку.

–        Стая зовет вожака,—пояснил Атувье.—Стая ищет вожака, но он почему-то молчит.

Вувун уважительно посмотрел на могучего товарища, поправил ремень винчестера.

–       Ты хорошо понимаешь их язык,– похвалил он.– Вот бы мне научиться. Ты научишь меня?

Атувье смутился. Если бы Вувун знал, кто его самого выучил...

–       В наших местах много волков. У нас много стариков, которые хорошо знают язык хвостатых.

Они разошлись и стали громко перекликаться, свистеть. Пусть хвостатые знают, что с оленями ходят люди.

Когда рассвело, первым на смену пришел Тайнав. По пути в стадо он уже успел проверить свой капкан. Не зря бегал – в капкан угодила росомаха. Тайнав проткнул ее копьем. Непривычно медленно, солидно подходил он к товарищам, перекинув через плечо добычу.

Вувун, завидев улыбающегося великого бегуна с копэй, громко приветствовал удачливого охотника:

–       Тайнав, добрые духи помогли тебе! Смотри, какая копэй попалась в твой капкан. С удачей тебя!

Тайнав небрежно сбросил росомаху.

–        Эти пакостницы совсем обнаглели. Одну ты уже убил, другую я. Теперь очередь за Атувье.

Атувье, лучше Вувуна и Тайнава знавший звериную жизнь, сказал, глядя на оскалившегося в предсмертной боли самца копэй:

–        Создатель всего живого каждому определил его пищу.

Вувун огляделся и вдруг предложил:

–       Атувье, твой капкан совсем недалеко. Пойдем посмотрим.

–       Пошли,– согласился Атувье.

К стаду шел Чайвыма с сыном Ияйем – их сменщики.

...Атувье, у которого глаза были острее, чем у Вувуна, первым заметил волков у капкана.

–        Эй, Вувун, в моем капкане тоже добыча,– тихо сказал он, обернувшись к шедшему за ним крепышу.

Прошли еще немного.

Вувун пригляделся, изготовил винчестер.

–        Какомэй! Однако, два хвостатых в твоем капкане.– Глаза Вувуна засверкали, он рванулся было вперед, но Атувье придержал его за плечо:

–        Вувун, Килькут мирно живет с хвостатыми. Если мы убьем... – он не договорил. Один из волков, с темной спиной, отделился от белого собрата. Тот рванулся за черноспинным, но тут же упал. Что-то знакомое почудилось Атувье... «Неужели там... Черная спина! – поразился он и решительно зашагал к капкану.– Какомэй! – прошептал он, не отрывая взгляда от убегавшего темноспинного.—Нет, это другой. Черная спина остался в той долине. Далеко до нее отсюда».

Темноспинный остановился. Он смотрел на подходивших к капкану человеков. Он узнал бывшего друга – человека.

До белой волчицы осталось недалеко. Та металась, выла и тявкала, из последних сил стараясь вырваться, освободиться от неумолимых челюстей. Она уже не чувствовала боли. Страх перед подходившими человеками разогнал боль.

Атувье остановился, загородил Вувуну путь.

–        Вувун, Килькут мирно живет с хвостатыми,– повторил он, снова придержав за плечо вошедшего в азарт крепыша, который не сводил глаз с белой волчицы.– Если мы убьем белого, мы навлечем гнев стаи. Тогда волки будут мстить.

Вувун отшатнулся.

–        Неужели ты хочешь отпустить белого волка? – спросил он.– Разве ты сам не слышал, что к стаду подошла стая? Разве не ты мне сказал, что стая звала вожака? Когда волки мирно живут с пастухами, они не зовут вожака. Хвостатые готовятся напасть на оленей. Их надо убивать. Зачем тогда мы ставим капканы? Разве ты не знаешь священный закон охоты? Если зверь угодил в капкан, его надо убить.

–       Я знаю закон охоты, но я знаю и закон стаи: если их сородич не может уйти из капкана...

–       Смотри! – прервал его Вувун, вытаращив глаза.

Атувье обернулся. К ним бежал волк с черной спиной.

Волк не боялся их!

–        Ой-е! Какомэй! – вскрикнул Атувье. Он узнал друга!

Да, это был он, верный волк Черная спина!

Волк почти добежал до подруги.

–       Черная спина! Черная...– Атувье не договорил – грохнул выстрел, и волк, словно споткнувшись, врезался в сугроб. Он попробовал встать, но сумел лишь слегка приподняться... и обмяк, затих.

Атувье окаменел. Судорога свела ему рот. Грохнул второй выстрел – и кровь белой волчицы красными пятнами раскрасила белый-белый снег.

Атувье бросился к Черной спине.

Волк еще дышал. Его передние лапы, поджатые к животу, еле заметно подрагивали. Атувье опустился на колени. Пуля Вувуна угодила в грудь и вышла у правой лопатки.

–       Черная спина, друг,—тихо позвал Атувье.

Волк вздрогнул. Его янтарный зрачок уже покрывался налетом – знаком смерти. Атувье вынул нож. Он хотел помочь волку поскорее уйти из этого, такого несправедливого, мира. За спиной заскрипел снег. Атувье обернулся.

–       Какой большой хвостатый. У него совсем черная спина. Я таких еще не видел. Хорошая добыча,– сказал Вувун.

Атувье вскочил. Пареньский нож недобрым светом блеснул в его руке. Вувун попятился – его испугал взгляд богатыря. Сейчас Атувье сам был похож на рассвирепевшего волка, белки его глаз налились кровью.

–       Ты убил... моего друга. Этот волк спас меня от бешеной стай,– прохрипел Атувье и, скрипнув зубами, со стуком вложил нож в деревянные ножны.

Пораженный Вувун открыл рот, испуганно заморгал.

–       Этот... хвостатый спас тебя... от других хвостатых? Какомэй, я... не знал.

Атувье досадливо отмахнулся. Он взял на руки еще живого волка и понес дорогую ношу к яранге. Зачем он нес его. Атувье и сам не понимал. Не мог он всадить нож в сердце умиравшего друга! Не мог! Искорка какой-то неясной надежды мелькнула в его душе.

Потрясенный Вувун смотрел в спину уходившего товарища. Вздохнув, он направился к мертвой волчице. Воткнув прикладом винчестер в снег, Вувун вынул свой нож и принялся сдирать шкуру с убитой.

Когда Чайвына увидел Атувье с волком, на руках, то сначала подумал, что не потерял ли свой ум этот парень.

–       Чайвына,– сказал Атувье,– этот волк две весны назад спас мне жизнь. Его собратья хотели разорвать меня. Черная спина дрался за меня с ними. Храбро дрался. Мы вместе залечивали раны. Потом он жил со мной, охранял мою жену, моего сына...

–       Какомэй! – удивился Чайвына и подошел ближе.

–       Чайвына, мне говорили, что ты можешь хорошо лечить раны у собак и оленей. Сделай так, чтобы мой верный друг не ушел к предкам. Сделай, Чайвына, и я... я отдам тебе всех оленей, которых обещал мне справедливый Килькут. Помоги этому волку, мудрый Чайвына.

Маленький Чайвына, польщенный словами богатыря Атувье, приосанился.

–       Положи его,– приказал он. – Я должен посмотреть.– Он нагнулся, зацокал, покачал головой, потом многозначительно изрек, обернувшись к затаившему дыхание Атувье: – Поскорее неси его в ярангу. Ему повезло – пуля не повредила горло, она хорошо прошла его тело. Из него вышло много крови, но это ничего. Видно, добрые духи помнили, что он спасал тебя, и потому немножко отвернули пулю.

Три дня хлопотал Чайвына возле раненого волка, лежавшего в закутке на оленьей шкуре у задней стенки яранги. Чайвына перевязал ему раны полосками свежих, невыделанных оленьих шкур, предварительно смазав их жиром, перемешанным с целебными травами. На четвертый день Черная спина ожил, полакал из глиняной миски мясного отвара.

У собак и волков раны быстро заживают. Уже на пятый день Черная спина встал, но ходить не мог. Зато с жадностью набросился на кусок свежей оленины, который принес ему Атувье.

–     Скоро совсем здоровым будет, – сказал подошедший Чайвына и привычно зацокал, что означало удивление и восхищение.

–       Мудрый Чайвына, я обещал тебе отдать тех оленей, которых... обещал мне за работу Килькут. Я сдержу слово,—напомнил Атувье и добавил: – Это будет совсем маленькая плата за жизнь моего друга. Знай, Чайвына, я всегда буду помнить тебя.

Чайвына, растроганный словами большого Атувье, отмахнулся.

–      И-и, не надо мне твоих оленей. У тебя жена и сын, их кормить надо. Ты уже расплатился.

–      Чем? – не понял Атувье.

–      Хорошими словами. Плохое слово – нож в грудь, хорошее слово – кусок оленины; услышишь его – тут совсем хорошо, – Чайвына погладил грудь. Мало добрых слов за свою кочевую жизнь слышал малооленный человек Чайвына и потому правду сказал.

А Черная спина рвал кусок оленины и не видел, что на перекладине у входа в ярангу висят шкуры его собратьев. Одна белая, вторая серая большая, но без хвоста, третья поменьше... Не знал раненый вожак стаи, что ест мясо оленухи, растерзанной Бесхвостым.

 * * *

Не п рав был Атувье, когда предупреждал азартного Вувуна,– стая отомстила за смерть белой волчицы.

Перед заходом солнца волки подошли к тому месту, где Вувун свежевал волчицу. Они пришли на запах крови и на крик ворон, как всегда первыми явившихся к падали или на свежую кровь. Волки сожрали мясо подруги вожака и, опьянев от запаха крови, ринулись к стаду. Стаю повел Бесхвостый.

В небе уже горел Большой Бледный Огонь, и волки хорошо разглядели, где отдыхало основное ядро стада. Однако Бесхвостый, усвоив уроки пропавшего Вожака, не торопился давать сигнал к Большой Охоте. Он сам пошел на разведку к главному клубку рогатых и вскоре услышал, что человеки и собаки стерегут этих рогатых. Обежав стороной, Бесхвостый наткнулся на отошедший в ложбинку маленький косяк важенок.

Подобрались к рогатым самкам с подветренной стороны. Бесхвостый, не переставая слушать звуки ночи, расставил стаю полукругом и дал знак.

С хрипом и рычанием стая врезалась в косяк. Обезумевшие важенки, сшибаясь рогами, бросились под защиту основного стада. Настигнув оленуху, волк прыгал ей на спину, сшибал и вонзал свои белые как снег клыки в горячее тело жертвы... Пять оленух и с десяток крохотных оленят уже купались в собственной крови. Слышался треск раздираемого мяса.

Дорвавшись до крови, волки обезумели, забыли про Большой Гром. И были наказаны. Чайвына и Вувун, сменивший мальчика Ияйя, не промахнулись – Бесхвостый, а за ним и молодой волк отправились охотиться вместе с предками.

Черная спина не слышал Большого Грома, не знал, что по другую сторону яранги висят шкуры бойцов его стаи, шкура его подруги. Черная спина был доволен: он снова жил с человеками, с человеком-другом. Боль в груди понемногу засыпала...

* * *

Узнав о нападении хвостатых на его отельное стадо, Килькут, который все эти дни был весел, сразу притих. Весь день просидел он у костра своей яранги, не видя никого. Его родня и родные малооленные людей не приставали к нему с расспросами. Пусть думает, пусть вспоминает улетевшие дни старый человек. Лицо Килькута стало серым, как пепел. Старик все глядел и глядел на танец огня, надсадно кашляя. Ночью он тихонечко постанывал, по-детски всхлипывал. Утром его мамушка Омрина шепотом сообщила всем, что после погребального костра Килькут недолго будет жить среди «верхних людей». Там он скоро станет сначала мальчиком, потом младенцем и вернется на землю. Все согласились с ней: если перед смертью человек во сне плачет как ребенок, он вернется на землю новорожденным.

В полдень Килькут велел позвать Тайнава. За ним побежал Ияй, который тоже готовился стать бегуном. Когда Тайнав подошел к отцу, тот встал с чурбачка.

–       Кмигн, я решил: ты проводишь меня. Завтра. Проводишь копьем. Я тоже провожал копьем своего отца.

Тайнав отшатнулся. Румянец на его щеках истаял. Белым стало лицо великого бегуна.

–       Отец,– прошептал он,– пусть тебя проводит Чайвына или Киглавав. Они хорошо умеют провожать.

Килькут тяжким взглядом оглядел перепуганного сына. Их обступили люди.

–         «Верхние люди» дали мне знак – они забрали пять важенок и десять каюю, – тихо сказал Килькут.– «Верхние люди» дали знак, чтобы я торопился к ним. Там сейчас осень, и мне надо будет подыскать на зиму хорошее пастбище для моих оленей. Это не волки зарезали моих оленей. Все знают: Килькут всегда ходил рядом с олен н ым счастьем. Я уйду завтра, и ты проводишь меня. Тебе оставляю стадо. Мне надо торопиться, там скоро наступит зима.

Люди поняли Килькута. Да, в том мире все наоборот: если здесь сейчас весна – там осень. Когда на земле ночь, в мире предков – день.

Тайнав знал: нельзя возражать отцу. Но древко неразлучного копья жгло ладонь. Он никогда не убивал человека. Почему отец выбрал его? Ведь есть же люди, провожающие других к «верхним людям». Они сами плетут веревку из оленьих жил, знают, как лучше затянуть узел на шее уходящего, чтобы тот поскорее расстался с нижней тундрой. А ему завтра предстоит копьем убить отца. Отца, давшего ему все! Но Тайнав знал: отказываться нельзя. Неприлично мужчине показывать свой страх. Такой обычай. Если откажется – скажут, не уважаешь отца.

–       Завтра,—повторил Килькут.—Режьте оленей, готовьте мясо, созывайте родню и всех, кто рядом живет. Готовьте подарки. Килькут держал оленное счастье за рога и должен уйти как настоящий чаучу, который умножал не только своих оленей, но и оленей жены.– Старик закашлялся, устало опустился на чурбачок.

К полудню следующего дня в маленькое стойбище приехало много гостей.

В яранге Килькута собрались родные, его работники. Старик вновь ожил. Он шутил, охотно ел и приказывал женщинам, кому какой кусок положить.

–        Ой-е, хорошо ешь, – говорил Килькут, обращаясь то к одному, то к другому гостю.—Много ешь. Пусть никто не скажет, что Килькут жадный. Пусть у всех будут полные желудки на моих проводах.

–        Никто не скажет про тебя плохое,—сказал Чайвына.—Все знают: удачливый хозяин Килькут делился мясом со всеми, кто был рядом. Все знают: Килькут богатый, но не жадный.

Килькут, совсем как ребенок, расплылся в улыбке. Хорошо сказал Чайвына.

–       Жадность – сестра злых духов, которые едят человека. Я ухожу: помните мои слова. – Старик встал. Гости перестали есть, смолкли.

–       Все. – Килькут посмотрел на побелевшего Тайнава.– Проводи меня, сын.

Тайнав поднялся, не смея смотреть отцу в глаза. Он медленно подошел к входу, возле которого стояло копье. Острый как нож наконечник холодно блестел в свете костра. Тайнав взял копье, повернулся к отцу.

Все окружили Килькута. Справа встал старший сын Кинин, слева Атувье. Килькут обернулся к Атувье.

–       Ты возьмешь десять оленей, когда захочешь покинуть мою ярангу. Сейчас я скажу тебе: прошлой зимой один человек приезжал на оленях ко мне. Он был из тех мест, откуда ты. Он рассказывал мне... – Старик умолк.

Атувье замер. Гости начали переглядываться.

Старик тронул Атувье за рукав:

–       Атувье, и я всегда мирно жил с волками.

Вувун, который три дня назад стал мужем Ненак получив вместе с ней и пять раз по десять оленей, пытливо посмотрел на Атувье. Он хотел что-то спросить, но не спросил.

Килькут повернулся к сыну. Люди немного отступили от старика. Сзади встал отец Вувуна – Татко.

–        Сын, подойди ближе,—позвал Килькут.—Делай свое дело.

Тайнав подошел, направил копье в грудь отца. Килькут ухватил левой рукой наконечник, приставил к сердцу. Тайнав, не мигая, смотрел в лицо родителя, стараясь навсегда запомнить его. Глаза отца притягивали к себе.

В яранге стояла тишина глубокой ночи.

–        Делай свое дело, кмигн,– громко повторил Килькут.

Прикусив нижнюю губу. Тайнав напрягся, резким движением подал копье вперед и тут же выдернул.

Килькут вздрогнул, из его горла вырвался звук, похожий на клекот орлана, ноги старика подломились.

Татко, Кинин, Атувье приняли тело, положили на спину. Глаза старика подернулись туманом смерти – жизнь ушла из тела оленного человека Килькута. Он уже шел к предкам.

Женщины соединили ноги покойного, Татко прикрыл его веки.

Атувье глубоко, облегченно вздохнул: ушел старик, унес с собой тайну.

–        Тайнав – хороший сын, отец легко ушел,– похвалил бледного Тайнава маленький Чайвына.

В яранге сразу стало шумно. Раздались громкие голоса и смех снаружи – там уже стояло много людей;

–      Хорошо, легко пошел Килькут!

–       Быстро дойдет! Килькут много ходил!

Позвали веселиться Тайнава. Тайнав вышел. Надо веселиться, таков обычай. Плачут об ушедшем в тот мир только самые маленькие и самые старые. Им можно плакать, у них мало ума. Ему нельзя. Он – хозяин стада.

Молодежь уже затеяла игры. Одни гоняли по снегу мяч из замши, набитой сухой травой, другие играли в «воронов», а самые сильные парни, раздевшись до пояса, боролись.

Старухи принялись шить погребальную кухлянку. Белые крепкие шкуры для нее были припасены заранее. Старухи сшивали кухлянку наскоро, не завязывая узлов. Так надо: если здесь сшить крепко, там, в другом мире, кухлянка расползется. Там все наоборот. Килькут – богатый хозяин, у него все – свое. Это бедным дают чужие шкуры. Дают скрытно, чтобы никто не знал, чьи это шкуры. Не надо знать «верхним людям», что шкуры принадлежат другому, не бедному. И шкуры, и все для погребения бедняка надо принести тайком и подбросить в ярангу покойному. Иначе в «верхнем мире» предки тех людей, с чьих оленей содраны шкуры, отнимут одежду у пришедшего к ним бедняка. Она же не его. А как ему жить в «верхней тундре» без кухлянки, как пасти оленей?

В ярангу приходили опоздавшие гости. Каждый, войдя, говорил привычное: «Вот я пришел. Вот я принес Килькуту в дорогу». Гость клал рядом с Килькутом плитку чая или табака.

Все подарки сложат рядом с покойным на погребальном костре.

Молодежь резвилась на улице, а старики пили чай рядом с покойником, вспоминали, как Килькут хорошо пас оленей, какие случаи приключались с ним на охоте. Вспоминали только хорошее, про плохое нельзя говорить – тогда покойник по дороге в верхний мир будет останавливаться, слушать их. Останавливаться нельзя – «верхние люди» ждать не любят.