Текст книги "Пленник волчьей стаи"
Автор книги: Юрий Пшонкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)
...Это была яранга семьи одноглазого Олелея и его ж ены Еккы. У них был взрослый сын Вачучко, у которого росли свои два сына. Олелей раньше жил в стойбище Каиль. Его отец, оленный человек Онон, взял в жены хорошую девушку, за которую дал много оленей. Но Онон очень любил «огненную воду» и не смог уберечь ни своих оленей, ни оленей жены. Заведовала семья. Отец, не прожив на этой земле и четыре раза по десять лет, ушел к «верхним людям»: напился «огненной воды», когда ехал с побережья домой, выпал из нарт и замерз.
Вскоре умерла мать, и остался Олелей один. Олелею плохо пришлось, совсем бедный парень: одежда рваная, в яранге пусто. Осталось ему от отца мало: дырявый рэтэм, нарта да старое ржавое ружье. Еще собачка-охотница осталась – отец последнее время только охотой жил.
Беда одна не приходит в ярангу чаучу. Еще не остыли угли погребального костра матери, как Олелею сказали, что богач Мулювье взял в жены его договорную невесту Айнат, дочь малооленного Киргильхота. Не посчитался Мулювье с обычаем, привез бедняку Киргильхоту богатые дары, дал ему пять оленей, и в тот же день стала Айнат третьей женой жирного Мулювье... Все жалели бедного парня, но никто не возразил богачу, никто не пристыдил его тогда. Плохо пришлось юноше Олелею, хотел сам уйти к «верхним людям» – утопиться в холодной Апуке. Спасибо молодому Котгиргину, сыну шамана. Котгиргин и сам готовился принять от отца колпак шамана. Пришел Котгиргин к Олелею. Долго они разговаривали. Олелей хоть и был немного моложе Котгиргина, но слушал его внимательно. Умный парень Котгиргин, много знал про целебные корешки и травы, знал и людей. Он сразу догадался о том, что хотел сделать с собой Олелей. «Плохое задумал ты, Олелей,– сказал сын шамана. – Ты сильный, глаза у тебя далеко видят. Возьми ружье, собаку – и уйди выше. Там много зверя. Добудешь шкурки, обменяешь их на товары у заморских купцов, приведешь себе жену. Не торопись раньше срока к «верхним людям». Ты еще на этой земле не оставил себе замену. Я знаю: тебе больно, потому что у тебя отняли твою договорную невесту. Я знаю: так захотели духи. Значит, они приготовили тебе другую жену». Услышав эти слова, Олелей приободрился. Ой-е, сына шамана недаром слушают и почитают даже самые древние старики. Правильно говорит Котгиргин: надо самому свое счастье добывать... На следующий день, погрузив на нарты дырявый рэтэм – медный котел и старые бараньи шкуры, Олелей уехал и з стойбища Каиль. Шесть собачек, хрипя, тащили по рыхлому снегу нарты. Уже хорошо припекало солнце, скоро придет лето. Оно быстро уйдет, а там упадет снег, и он начнет охотиться. Плохо, что мало патронов, но он метко стреляет. Ой-е, еще есть десять капканов. «Ничего, не пропаду»,– подбадривал себя Олелей и все вс по минал Котгиргина. Хороший парень, дал ему пачку патронов и пять капканов. Просто так дал. «Ничего, когда добуду много шкурок, я верну долг. Обязательно верну».
День и еще полдня ехал Олелей. Наконец выбрал вот это место на берегу Апуки и поставил ярангу. Ловил рыбу, ставил силки-петли на куропаток и зайцев, стрелял из лука уток.
Котгиргин хороший совет дал. Места здесь были глухие, зверь непуганый. В первую же зиму удачно поохотился Олелей. Когда приехал за шкурками сын Мулювье, кривоногий Вувувье,– хвалил Олелея. Большой мешок соболей, выдр и лисиц увез сын богача Мулювье, торговый человек Вувувье. Взамен оставил ему топор, десять пачек патронов, пять плиток чая и пять плиток жевательного табака.
Еще две зимы охотился Олелей, копил выкуп за невесту. Выкуп не пришлось отдавать – так взял в жены крепкую хохотушку Еккы. Отец у нее умер, совсем бедный был, только два оленя имел и пять собачек. Мать Еккы плохо видела, больная была. Как-то приехал Олелей в стойбище проведать единственную свою родственницу-чеккеу Кутавнаут, сестру отца, а она ему говорит: «Пора тебе хозяйку привести в ярангу. Бери в жены Еккы. Веселая девушка, хорошо шьет».– «А что я за нее дам? У меня почти ничего нет. Все шкурки отдаю за патроны и чай. Ружье новое не могу купить».– «Какомэй, какой глупый! – сказала добрая чеккеу Кутавнаут.– У Еккы всего два оленя и слепая мать. Бери Еккы и мать ее. Ты же кормить их будешь».
Олелей знал немного Еккы. Правда, давно не видел. Чеккеу Кутавнаут подхватилась и вскоре привела в ярангу Еккы. Посмотрел на нее Олелей, сердце зашлось: ладная девушка, красивая. И веселая – нисколько не смущается, смотрит на него, а в глазах веселые искорки. На следующее утро увез Олелей дочь с матерью из стойбища.
Еккы хорошей женой оказалась. Родила сына Вачучко. Она потом еще родила двух девочек, но они умерли еще в качалке. Мать Еккы говорила, что умерли они оттого, наверное, что неправильные имена им давали. Часто так случалось: родится ребенок, дадут ему имя, а он болеет. Тогда родня начинала подбирать маленькому другое имя. Если угадывали имя, из ребенка уходили злые духи, и он выздоравливал. Да, правильное имя подобрать – самое главное для маленького. А девочки умирали как-то сразу. Мало имен успевали называть. Но ничего, зато с Вачучко повезло: совсем не болел, рос как каюю [27]27
Каюю, кэию – олененок (корякск-чукотск.).
[Закрыть] возле крепкой важенки, у которой молоко хорошее. Повезло Олелею с хозяйкой, очень даже повезло. Она и еду вкусную готовила, и одежду шила крепкую, красивую. О-о, у кого жена хорошо и много шьет, тот счастливый, потому что много разной одежды надо оленному человеку: в каждый сезон нужна своя одежда.
А беды все-таки и сюда, в глухое место, приходили. На охоте это случилось, Вачучко жил пятую зиму. Был солнечный радостный день, но для Олелея он стал черным: разорвалось старенькое отцово ружье и кусок железа выбил правый глаз. (Так и не сумел он купить себе новое ружье за семь зим охоты.) Пришлось учиться стрелять из лука под левый глаз. Ничего, из лука тоже м о жно и утку подбить, и лисицу достать. И даже соболя. Наловчился Олелей стрелой зверя и птицу бить. Неплохо стрелял.
Когда Вачучко пошла четвертая зима после десятой, Олелей все же купил у Вувувье ружье. Сам не стрелял, боялся последний глаз потерять. Сын стрелял. Снова сытая жизнь пришла в ярангу – Вачучко удачливым охотником стал. Когда сыну вышел срок, усы у него выросли, Олелей поехал с ним в стойбище и за дорогие подарки невестку в ярангу привез, тихую, покорную Анхаки. Она родила двух сыновей, и старый одноглазый Олелей очень был доволен, что такая жена сыну досталась. А веселая Еккы к старости переменилась, сердитой стала, ворчливой. К старости многие мужчины и женщины ворчунами становятся. Но Олелей не горевал – внуки теперь много смеялись. В яранге всегда было весело. Олелей очень любил внуков и потому часто приносил разные дары духам, чтобы они ничего плохого не сделали им.
Вот какая семья жила в большой яранге, что укрылась от дурного глаза здесь, в глухом месте. Атувье все смотрел и смотрел на ярангу, на ее обитателей. Его тянуло туда, к людям, к костру, но страх давил на плечи, ноги его словно вросли в оттаявшую землю. Он жадно разглядывал все, что окружало людей: костер, прокопченный котел над ним, юкольник, на вешалах которого алели распластанные алые гольцы. Разглядел он висящие на суку ближнего дерева два оленьих желудка, наполненных вил– вил – квашеной оленьей кровью и хрящами – любимым лакомством больших и маленьких оленных людей. Рот Атувье наполнился слюной.
Мужчины и дети вернулись к яранге. Впереди них толкались четыре собаки. Атувье покосился на волка. Тот не сводил взгляда с собак. Надо было решать, ч т о делать: либо обходить ярангу, либо выйти к хозяевам. Выйти? А если они слышали о нем? Впервые в жизни он пожалел, что такой он большой, приметный. Рваная кухлянка л босые ноги – тоже хорошая примета. «Однако, надо встретиться, – решил Атувье. – Скажу, что в последнюю пургу от стада отбился большой косяк и я пошел его искать. Шел по следу оленей, но зловредная старушка Келле увела в сторону, и я заплутал». Никогда еще Атувье никого не обманывал. Чаучу не обманывают. Но сейчас он решился на обман. Ради Тынаку и будущего сына. Старик и его сын или зять должны знать, где искать тропы дикарей, где много зверя. «Э-э, совсем плохая у меня голова. Как я смогу обмануть людей яранги, если они увидят Тынаку и Черную спину? Разве я с ними искал оленей? На Тынаку новенький керкер и новые торбаса»,– спохватился он и вернулся к жене.
– Там,—Атувье махнул рукой в сторону мыса,– стоит яранга. Чья-то семья живет. Я хочу разузнать у ее хозяев, где проходят дороги дикарей, где много зверя. Те люди не должны видеть тебя и Черную спину. Вернись назад и жди меня у того тополя, что лежит у самой воды. С тобой останется Черная спина.
Тынаку покорно кивнула, подняла сумку с приданым и пошла назад.
– Иди с ней, охраняй ее,– тихо приказал волку Атувье и кивнул в сторону уходившей жены.
Волк посмотрел долгим взглядом на хозяина. По едва уловимым движениям ушей, по осанке Атувье понял, что «говорил» ему волк: «Я пойду с тобой. Там – опасность».
– Иди за ней,– нахмурившись, повторил приказ Атувье.
Черная спина неохотно подчинился, побрел за уходившей женщиной.
...Атувье все-таки боялся выйти к людям. Боялся, ибо оленные люди уважают обычаи предков и подчиняются законам своей земли. Если хозяева яранги узнают, кто он, они могут убить его или прогнать с позором. Они поступят правильно – он сам нарушит закон, если выйдет к ним... Притаившись в кустах, Атувье все смотрел и смотрел вниз, на ярангу и ее обитателей.
Сколько бы он простоял в кустах – неизвестно, если бы не шустрый черный молодой кобелек с белым пятном на лбу и белыми «чижами» на лапах. Уж зачем ему понадобилось бежать к дальним зарослям, в которых притаился Атувье, непонятно. Однако кобелек деловито затрусил к нему, вынюхивая чьи-то следы на траве. Возможно, незадолго до этого здесь побывал глуповатый зайчишка– настовик, появившийся в этом мире, когда был крепкий весенний наст. Увидев подбегавшего кобелька, Атувье присел, затаился.
Забыл Атувье, что его кухлянка далеко разносит оленный дух. Собака чуть ли не налетела на него. Столкнувшись с незнакомым человеком, черный опешил, отпрянул и вдруг затявкал, голосисто, часто. На всполошенный лай кобелька поспешила вся свора.
Атувье увидел, как один из хозяев нырнул в ярангу и вскоре вышел, держа в руках винчестер. По берегу шастало много медведей.
Подбежавшие собаки дружно принялись облаивать пришельца, норовя броситься на него. К кустам спешил тот, с ружьем.
Атувье не сразу понял, чем он так разгневал собак. Обычно здешние собаки довольно миролюбивы и молчаливы. И только когда два самых крупных пса, вздыбив загривки, приготовились к нападению, Атувье ожгла догадка; «Они поймали запах Черной спины, запах волка!» Выхватив нож, он прикрикнул на собак, пошел навстречу человеку с винчестером.
Заметив в кустах высокого незнакомца, мужчина остановился. Атувье, косясь на окруживших его собак, поднял правую руку.
– Амто! – крикнул он и пошел навстречу одному из хозяев яранги.
– Амто, – ответил тот и оперся на ствол ружья. }
Атувье подошел.
– Хорошие у тебя собаки,– похвалил он четвероногих сторожей.
– Совсем обленились, сами не хотят охотиться,– ответил Вачучко. Был он невысок, широкоплеч, еще не старый, по переносице и по щекам сквозь загорелую кожу проступали черточки татуировки. Глаза смотрели зорко, изучающе. Атувье сразу заметил, что крепыш насторожен, немного боится его, хотя по виду не слабый: крутые плечи, крепкая короткая шея и внушительные кисти рук, обхватившие ствол винчестера, говорили о том, что человек мог побороть восемь из десяти борцов на празднике возвращения оленей.
Впрочем, если бы Атувье поглядел на себя со стороны, то, наверное, тоже бы немножко испугался: перед крепышом-хозяином стоял богатырь, выше его на полторы головы, в изодранной зимней кухлянке и торбасах, у которых не было подошв...
– Ты кто? – спросил Вачучко.
– Я? Я – Тавтык из стойбища Кавача,– ответил Атувье, и кровь прилила к его лицу. Впервые в жизни он обманул человека. Но Вачучко не заметил краски стыда – лицо Атувье от морозов, ветров и жгучих лучей слепящего солнца сделалось темным, как кора рябины. Крепыш ничего больше не сказал, повернулся к нему спиной, пошел к яранге. Атувье, у которого лицо горело от стыда, пошел за ним. Он уже жалел, что не обошел эту ярангу.
У яранги стояли одноглазый старик, две женщины, одна молодая, другая совсем старая, седая. Из-за женщин выглядывали черноглазенькие грязные личики двух мальчиков. Атувье догадался, что одноглазый старик – отец крепыша, очень сын был похож на него.
– Вот пришел Тавтык из стойбища Кавача,—сказал домашним Вачучко.
– Откуда идешь? – строго спросил Олелей. Его единственный глаз смотрел на большого гостя неприветливо;
Атувье напрягся: он увидел знак опасности в черном зрачке старика.
– Я... я иду издалека. Долго иду. Искал оленей, косяк... Его увел сохжой [28]28
Сохжой – дикий олень-бык.
[Закрыть] ,– второй раз в жизни сказал неправду оленный человек Атувье и сам себя запрезирал.
– Проходи к костру, – пригласил Оленей.—Обычай предков не позволяет мне держать гостя у порога.
Мужчины сели на чурбачки возле костра. Женщины вынесли из яранги долбленые деревянные корытца.
– Долго искал оленей? – спросил Олелей, а сам, как и все одноглазые, быстро повернул голову к сыну. Так резко поворачивают головы встревоженные чем-то птицы, сидящие в гнездах на яйцах. Старик снова повернулся к Атувье.
– Долго,– буркнул Атувье и посмотрел туда, где он еще недавно стоял, наблюдая за ярангой. Смотрел недолго – запах мяса из котла встревожил желудок. Атувье очень захотелось есть.
– Где твои олени? – спросил Олелей.
Атувье захотелось встать и уйти. Ему больше не хотело с ь обманывать этих людей. Но он остался. Сын старика положил винчестер рядом с собой. Нельзя было с позором уходить – старик и его сын могли догадаться, кто он, и тогда... Нет, нельзя, чтобы его убили здесь, сейчас. Его ждет Тынаку. Если его убьют, она тоже умрет – ее назад в стойбище не пустят. Уйдя с ним, она тоже стала отверженной. Надо было отвечать проклятому старику, надо было обманывать в третий раз. И он ответил:
– Я не нашел стадо. Пошел снег, следы замело.
– Ты пошел искать оленей без ружья? – подал голос сын старика. Оба, отец и сын, поняли, что к ним пришел плохой человек. Зачем он прятался в кустах? Зачем идти через них, если легко идти по берегу? Зачем он говорит неправду? Говорит, что из стойбища Кавача, а стойбище у самого моря. Этот шел вверх по реке, от стойбища. Обманывает гость. К тому же старый Олелей знал людей Кавачи – этой зимой он ездил туда, чтобы обменять шкурки на муку и сахар и заодно проводить к «верхним людям» дядю Опона, младшего брата отца. Долго жил Опон в этом мире, а когда «дал слово», попросил извес тить племянника. Олелей знал в Каваче одного Тавтыка – совсем старого человека. Среди многих новостей кавачинские сообщили ему и о том, что парень Атувье из соседнего стойбища Каиль пропал, ушел с волками. Парня того Олелей не помнил, не знал – давно в родное стойбище не наведывался. Зато отца Атувье, Ивигина, хорошо знал. Вместе охотились с луками на уток, вместе «морды» на реке делали. Потом их дороги разошлись. Олелей сюда перебрался, а Ивигин кочевал с семьей вместе с оленями Мулювье. Э-э, парень прячет глаза. Неладное что-то. Не Тавтык ты. Ой-е! А вдруг этот парень и есть?.. Олелей, как истинный чаучу, верил в духов с той самой поры, когда ребенок начинает узнавать мир, в котором он живет. Он верил в духов, добрых и злых, и строго соблюдал обычаи предков, принося им дары на тропах охоты, везде, где он шел. Духи всевидящи и всесильны. Их нельзя обманывать – за обман, за непочтение, за жадность они могут спугнуть зверя, напустить болезни на оленей, войти в ярангу и поселиться во взрослом человеке и в младенце. Последнее время он больше всего боялся, что духи могут вселиться в детей Вачучко, его внуков. Он очень любил Ваята и Гиклава, любил, как любят мужчины,– скрытно, но всем сердцем. Он готов был лишиться второго глаза, лишь бы духи не позвали мальчиков к «верхним людям». И если этот оборванный большой парень и есть Атувье-волк, его надо прогнать от яранги. Прогнать или убить. Этот парень уже не человек, он тень на этой земле. Упавший в воду, ушедший к волкам не может вернуться к людям. Нельзя ссориться с «верхними людьми». Нельзя давать кусок мяса тому, кто уже там... Так думал одноглазый Олелей, искоса наблюдая за Атувье, голодными глазами смотревшего на котел с мясом.
«Сейчас я узнаю, кто ты, пришелец»,– решил Олелей и спросил:
– Тавтык, скажи, кто твой отец? Я многих знаю в большом стойбище Кавача.
Атувье, словно его ударили по спине тяжелым остолом, вздрогнул, сжался. Он все понял. Не глядя на старика и его сына, Атувье поднялся, вздохнул и... пошел туда, откуда пришел. Что-то заставило его оглянуться. Атувье вздрогнул – сын старика стоял, держа в руках винчестер.
– Пусть идет своей тропой. Не мешай ему, Вачучко,– услышал Атувье слова одноглазого старика. Повер нувшись к жене, старик спросил раздраженно: – Скоро ты дашь еду? Копаешься, как беременная зайчиха...
– Я ждала, когда уйдет этот парень, которому уже не быть гостем в наших краях. Мясо сварилось давно. Я ждала, когда он уйдет,– ответила старуха. Она слышала от мужа про парня из стойбища Каиль, который ушел к волкам...
Атувье не расслышал слов старухи, но понял, что она говорит о нем плохо.
* * *
Они шли по берегу Апуки еще два дня. На третий день дорогу перегородила другая река – приток Апуки. Переплыть на бревне эту младшую сестру Апуки они не могли – река была широкая, очень быстрая. Атувье решил уйти вверх этой реки и там подыскать место, где он поставит ярангу. Да, надо уйти подальше от Апуки. Летом – она тоже дорога. Чем дальше он уйдет от реки, тем спокойнее будет у них жизнь.
Дни стали долгими, а ночи – как хвост оленя, совсем короткими. Нет, это были не ночи, а совсем светлые сумерки.
Торопливая зелень Севера на глазах набирала силу. Словно наконечники стрел пробивались сквозь пепельно– грязную прошлогоднюю листву, сквозь «мочалки» увядшей прошлогодней травы зеленые язычки черемши. Пробудившиеся леса заполнялись трелями, свистом, щелканьем, карканьем птиц, а на открытых солнцу полянках смешно резвились молодые зайчишки. Пробудилась, ожила освободившаяся от холодного покрывала зимы земля чаучу. Над бурными горными реками, над сонными озерами, протоками парили орланы, вороны. Большие птицы ждали подхода рыбы. Все глубже, приметнее становились медвежьи тропы возле рек и проток.
Пройдя по берегу неизвестной ему реки совсем немного, Атувье увидел место, которое сразу понравилось. Недалеко от берега, среди тополей и тальника он разглядел на бугре поляну.
Осмотрев уютное место, спрятанное от ветров деревьями, он сказал жене:
– Я думаю, здесь жить будем.
Тынаку место тоже понравилось. Не говоря ни слова, она принялась развязывать сумку с приданым.
Атувье наломал сушняка, быстро развел костер и не мешкая пошел к реке ловить рыбу. Он быстро надергал хариусов и гольцов.
Тынаку выпотрошила рыбу и положила ее в уже кипящую воду.
Черная спина с удовольствием похрустывал непотрошеной добычей хозяина.
Пока варилась уха, Тынаку нарвала молоденьких, еще клейких листочков березы, рябины, собрала пучок трав. Когда уха сварилась, она повесила над огнем чайник, бросила в него зелень. У них осталось всего полплитки чая, и Тынаку решила сберечь его для какого– нибудь радостного дня.
После еды Атувье сразу же принялся за дело. Он уже наметил молодые деревца для остова яранги. Маленький топор весело засверкал отточенным лезвием в крепких руках отверженного оленного человека Атувье, сына Ивигина. Надо было торопиться. Совсем недолгий гость в стране оленных людей аннок – раннее лето. Скоро из своих яранг-нор вылетят оводы, и наступит калятынга – время нагула оленей. Теплое время калятынга, однако, для пастухов – самое тяжелое: оводы и комары донимают оленей, много бегать приходится, мало спать... Калятынга тоже совсем мало гостит у чаучу, пробегает как хороший ездовой олень. Потому ему, хоть и не имеющему оленей, надо было поторапливаться. Заленишься сейчас – зимой голодным спать ляжешь. Э-э, зачем о еде сейчас думать. Ярангу побыстрее ставить надо... Он снял меховую рубашку (кухлянку сразу сбросил, как только сюда пришел), но и без рубашки было жарко. Пот выступил на его широкой сильной спине, соленые ручейки стекали со лба.
Тынаку, которая рядом с ним рвала траву, то и дело украдкой посматривала на мужа-богатыря. Сердце ее радостно стучало: «Какой сильный и красивый. Я очень хочу, чтобы у нас родился такой же сильный и красивый сын»,– шептала она.
Поздно вечером перестал стучать в этом медвежьем царстве топор Атувье. Хорошо поработал и топор, и хозяин – неподалеку от костра лежали толстые ровные жерди – на остов яранги. С реки тянул ветерок, комаров мало было.
Атувье много вареной рыбы съел и выпил подряд три кружки пахучего чая.
Так закончился первый день у семейного очага. Ничего, что спать они легли в маленький шалашик, наскоро сооруженный женатым человеком Атувье. Ничего, что вместо шкур жена набросала на землю траву и ветки кедрача. Они были еще очень молоды, полные сил, и сердца их стучали согласно. А сердца стучат согласно только у любящих и любимых.
* * *
Атувье проснулся вместе с птицами. Можно было и еще поспать, но он стряхнул мягкие, ласковые объятия сна, выбрался наружу. Надо было думать о еде. Еда рядом – в реке.
Над рекой еще дремал туман. Он заполз и в лес, в кустарник. Предрассветную тишину будили звонкие хлопки охотившихся на зорьке гольцов и хариусов. Рыбу на завтрак Атувье мог наловить и вчера, но, как настоящий житель этой суровой, но богатой земли, он предпочитал есть свежую рыбу. Разве трудно сходить к реке, чтобы поймать свежую?
Река, еще мутная, ходко бежала к морю, волоча на себе кусты, деревья. Река сама брала их, подмывая глинистые берега.
Как и вчера, Атувье быстро наловил хариусов и гольцов.
После завтрака Атувье и Тынаку принялись ставить остов яранги. Дело это хоть и простое, но требовало внимания, старательности. Жерди-столбы Атувье заготовил гораздо толще, чем для обыкновенной яранги. Его яранга не будет покрыта рэтэмом из продымленных оленьих шкур. Нет шкур. Зато есть другое. Он решил построить ярангу, как строили свои чумы-юрташки береговые люди. У них там тоже нет шкур, но есть трава и земля.
Одному Атувье трудно бы пришлось. Тынаку хоть и слабая, но помогала хорошо. Сначала они установили две жерди, наклонив их друг к другу. Потом дело пошло быстрее, однако времени ушло немало, прежде чем остов их будущей яранги был установлен, закреплен. Теперь надо было готовить кровлю. Атувье взял топорик и принялся вырубать ровные дольки дерна, а Тынаку рвать осоку. Дерн и трава заменяли береговым людям-нымыланам шкуры оленей. Оленный человек Атувье решил последовать их примеру. Он видел яранги нымылан на берегу Охотского моря, когда отвозил с Киртагином к священной пещере на маленьком острове дары духам– охранителям от жителей стойбища Каиль.
До самого вечера заготавливали они кровлю для яранги и все равно не успели. Еще половина дня ушла н а заготовку дерна. Тынаку сильно порезала руки о злую траву-осоку, но она ни разу не пожаловалась Атувье, Женщины Севера терпеливы.
Атувье только два раза отрывался от работы – ловил рыбу для еды.
Черная спина тоже не бездельничал – охотился на зайцев и полевок.
Наконец возле остова выросли две горки – дерна и травы. Можно было начинать укрывать жерди-«ребра». Тынаку готовила жгуты из осоки, Атувье укладывал их на жерди. Когда остов был укрыт травяным рэтэмом, Атувье принялся старательно укладывать поверх него дерн, чтобы тепло держалось в яранге, чтобы вода не попадала внутрь.
Поздним вечером яранга была готова. Небольшая, неказистая, она все же очень понравилась, молодым. «Ничего, когда-нибудь и у нас будет настоящая яранга, покрытая оленьими шкурами,– думал Атувье, обходя свое жилье. – Я найду тропы поднебесных оленей, я набью медведей. Ничего, что свой семейный очаг я разведу в земляной яранге. Добрые духи помогут нам. Я принесу им богатые подарки».
Ему очень хотелось верить в хорошую жизнь, верить в добрых духов.
Пока он осматривал ярангу, Тынаку настелила внутри веток кедрача, натаскала туда травы.
– Атувье,– сказала она,– постель готова, принеси что-нибудь под голову.
Атувье кивнул, пошел на берег. По берегу валялось много плавника. Он выбрал небольшой обрубок не очень толстого дерева, принес его. Тынаку положила дерево к самой стенке. Оленные люди под голову всегда клали бревнышки. Уставшие, но очень довольные собой молодожены легли спать.
Пошел дождь. Крупные летние дождинки стучали по земляной кровле, убаюкивали.
– Как хорошо, что мы успели построить ярангу,– прошептала Тынаку.
– Да, успели,—ответил Атувье.—Без тебя я долго бы строил.
* * *
Наступило время светлых ночей, одна заря встречалась с другой. Солнце, словно соскучившись по этой молчаливой, красивой земле оленных людей, не скатывалось за хребет, а только слегка присаживалось на него и снова выплывало вверх. Зелено-голубая земля чаучу была наполнена радостной жизнью.
Атувье мало спал, вставал с птицами. Много дел ожидало его рук.
Когда покончил с устройством яранги, принялся готовить оружие – лук, стрелы, копье. Лук сделал быстро: нашел толстый изогнутый сук кедрача, срезал его, ошкурил и соединил концы палки ниткой-сухожилием. Зато со стрелами пришлось повозиться. Для стрелы нужны острый наконечник и оперение. Перьев он набрал быстро – птиц кругом летало и плавало много. Для наконечников стрел нужны были твердые камни-заготовки, тонкие и плоские. Таких готовых наконечников на берегу не валялось. В детстве у него был свой лук, свои стрелы. Сам их делал из рога оленя, из кусочков моржового клыка – у отца имелись молоток, напильник и маленькая наковаленка. Все его товарищи тоже сами делали себе луки и стрелы. Но здесь у него не было ни оленьего рога, ни моржового клыка, ни молотка. Один топорик и много-много гладких камней. Однако он все же нашел крупный камень-кремень и обушком топорика сумел сколоть горсть заготовок. Потом долго и осторожно обкалывал тем же топориком каждый камешек, придавая ему форму наконечника. Целых длинных два дня трудился Атувье над камешками. На десять стрел наготовил наконечники. Затем нарезал ровных сухих палочек и старательно их очистил от коры, состругал до нужной толщины. Вырезав на одном конце палочки выемку-гнездо для наконечника, он вставлял туда камешек и туго обвязывал выемку жилкой. Легче всего было с оперением стрелы. Наготовив стрел, Атувье тут же пошел охотиться на уток.
Черная спина радостно поспешил за хозяином.
В детстве Атувье считался метким стрелком из лука. Он мог сбить утку на взлете. Иногда после неудачного выстрела стрела улетала, падала в воду. Жалко было терять стрелу, но Атувье не горевал – в яранге отца мог сделать новую. Сейчас нельзя терять стрелы. Прежде чем начать охоту, он опробовал лук и стрелы и остался доволен собой – далеко летели его стрелы, достигая цели. Не зря он в детстве не расставался со своим луком, не зря долгими зимними вечерами строгал палочки для стрел, вытачивал наконечники.
Опробовав лук, Атувье направился через лес в тундру. У птиц наступила линька, стрелой можно без труда дог стать жирного, неповоротливого гуся. Неожиданно где-то рядом послышался треск. Кто-то напролом шел к реке. «Медведь»,– опешил Атувье и затаился. Возле ног замер и Черная спина. Приглядевшись, Атувье и впрямь увидел в сумерках леса хозяина – огромного медведя, спешившего к реке. Видно, здорово проголодался кайнын, рыбы захотелось. Когда стихли шаги медведя, Атувье опустил лук, сердце у него часто-часто билось. «Однако, надо копье делать»,– решил он и пошел дальше.
Ему повезло – на берегу небольшого озера подстрелил два гуся.
Когда Тынаку поджарила на огне гусей, из кустов вдруг выбежал смешной лисенок. Видимо, запах мяса совсем замутил разум маленького хитреца.
Черная спина при виде гостя встрепенулся.
– Не трожь его,– улыбнулся Атувье. – Он пришел в гости, а гость – это подарок хозяину.
Черная спина снисходительно фыркнул, отвернулся, снова лег на траву.
Тынаку оторвала от гуся крылышко, бросила его лисенку. Тот сначала сиганул в кусты, но голод и дурманящий дух мяса заставили его вернуться. Схватив крылышко, лисенок убежал.
– Вот и гости к нам стали приходить,—засмеялась Тынаку, глядя вслед улепетывающему лисенку.—Пусть еще приходит.
– Пусть приходит,– кивнул Атувье.
Неожиданное появление лисенка обрадовало их, слов-
но и на самом деле, к ним пришел человек-гость. Обоим так хотелось, чтобы их ярангу не обходили люди...
Наевшись вкусного мяса гуся, Атувье поднялся.
– Однако, надо копье делать,—объявил он.—Тут много других гостей ходит, кайнынов. Они – не маленький лис, могут не ждать угощения. Сами могут взять.
Тынаку, часто ходившая к реке за дровами, кивнула:
– Да, много кайнынов здесь. Река рыбная.
До сих пор, правда, медведи не тревожили обитателей появившегося здесь жилья. Но уже шла чавыча, и каждое утро Тынаку и Атувье видели недалеко от яранги, на берегу, свежие медвежьи следы, их свежий помет.
Атувье взял топорик и пошел к тому камню, от которого он отбил заготовки для стрел. Он долго бил обушком по твердому, цвета светлой глины, камню, пока не отвалился нужный кусок. Весь следующий день он потел, обкалывая обушком наконечник копья. Не зря старал ся—к вечеру он держал на ладони плоскую заостренную каменную пластинку. Немало повозился и с древком, особенно с той частью, куда прилаживал наконечник. Как-то в детстве он нашел в земле похожий каменный наконечник. Однажды весной, когда в лощинах, в распадках сопок еще держался снег, он с товарищами увидел яму, которую выгреб медведь. Хозяин тундры добрался до припаса евражки – до кедровых орехов. Е вражки ведь богатые припасы делают на зиму по осени, когда созревают шишки кедрача. Весной, после спячки, у медведей голодная жизнь, питаются в основном съедобными корешками да падалью. Ну, а если учует кайнын орехи евражки в земле, тогда уж не упустит случая ограбить доверчивого свистуна, доберется до вкусненького обязательно. Чего ему стоит добраться – у него когти во-он какие. Атувье первым заметил в кучке свежевыкопанной земли пластину из темного блестящего камня, которая была похожа на наконечник копья. Он поднял ее, обтер рукавом. Товарищи, заинтересовавшиеся его находкой, удивленно зашептались – Атувье держал самый настоящий наконечник копья, только каменный. Дружок Атувье, шустрый Ниваем, нагнулся над кучкой, стал перебирать землю руками и вдруг победно вскрикнул – в руке он держал наконечник стрелы из такого же камня, как и наконечник копья.
