Текст книги "Наемники Судьбы. Пенталогия (СИ)"
Автор книги: Юлия Федотова
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 40 (всего у книги 142 страниц) [доступный отрывок для чтения: 51 страниц]
– Только ты их без мешочков возвращай, ладно? – попросила Ильза. – Такие красивые мешочки, я их на память хочу оставить. Макс не обидится.
– Ну, здравствуй! Как я, потвоему, их потащу? Растеряю ведь!
– Щас! – обрадовано пискнула Ильза и ускакала в каюты.
Вернулась через минуту, волоча за собой шикарный дорожный сундук; прежний его хозяин наверняка был очень, очень состоятельным господином.
– Смотри какой! Максу точно понравится!
И вот представьте себе ситуацию.
Сидите вы хорошим августовским вечерком в ресторанчике в приятной компании старых школьных приятелей. Вдруг, круша бутылки и сметая закуски, едва не прибив склонившегося над столом официанта, прямо из ничего материализуется немыслимо роскошный короб: кожа, бронза, красное дерево с перламутровой инкрустацией. Открываете и обнаруживаете внутри пропахшие морем костюмы противорадиационной защиты и трогательное благодарственное послание на латинском языке.
Представили? А теперь попробуйте объяснить ситуацию приятной компании, да так, чтобы вас не сочли невменяемым. Непросто? Тото же! Понятно, что Максим Александрович не был в восторге от случившегося. Но если честно, великолепный короб несколько примирил его с действительностью. Что и говорить, хорош!..
А в это самое время, очень далеко, совсем в другом мире, тощий полуголый отрок, задыхаясь от спешки, взбирался на гору.
– О Владыка! Помилуй! Нарушен покой Престола Аддо! Престол Аддо пробудился!
Морщинистое лицо старца не выразило ни гнева, ни удивления, лишь напряглось, будто исполнившись внутренней силы. Заговорил скучно, скрипуче:
– Престол охраняли полсотни Карающих Ножей. Что адепт Выга говорит о них?
– Судьба их неведома, о Владыка!
Старец кривовато усмехнулся. Ведома, ох ведома их судьба. Лишь будучи мертвыми, могли они позволить нарушить покой Престола. Вопрос в том, погибли они в бою или стали жертвами мора, по слухам охватившего острова. Если было нападение на Престол – дело плохо. Существа, способные истребить полсотни отборных убийц, могут стать опасным противником. Если нападения не было – тоже плохо. Значит, до сих пор не ясно, являются ли вторжения в Престолы преднамеренными, или это цепь случайных совпадений, игра Сил Судьбы…
– Ты принес совсем плохую весть, отрок. Ступай в поклонную, скажи, что недостоин жить дальше.
Отрок никуда не пошел. Ближние слуги сволокли вниз бесчувственное тело.
«Не слишком ли я расточителен, – мелькнула мысль. – Вестник был очень молод, его кровь могла бы сгодиться для Обряда… Да, надобно приказать слугам пересчитать поголовье малолеток. И впредь вести себя осмотрительнее, экономнее. Срок уж близится, не за горами великий день…»
На гулкий зов колокола явился изможденный отрок, почти точная копия своего несчастного предшественника.
Пал ниц на камни у трона.
– Беги к адептам. Оповести. С началом Осеннего Преклонения мы тронемся в путь.
Сверкая голыми пятками, отрок умчался. Старец уселся поудобнее, вновь устремил взор выцветших, тусклых глаз вдаль, на юг, на мир, который скоро будет принадлежать ему весь, без остатка…
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Насколько нравилось Хельги заниматься научной работой, настолько не вдохновляла преподавательская деятельность. Лекции, семинары, студенты – без всего этого он прекрасно обошелся бы. Беда, что профессор Донаван занимал сходную позицию, а потому беззастенчиво сваливал на ассистента все, не выходящее за рамки приличия и здравого смысла.
Нелегко, ох нелегко приходилось бедному магистру Ингрему.
Полноценно готовиться к занятиям он не мог по объективным причинам, но его утешало одно: если студенты усвоят хотя бы то, что помнит он, уже хорошо. А для углубленного изучения предмета существует библиотека. Хуже обстояло с внешним видом. Студентам ведь не станешь объяснять, почему в то время, как в Уэллендорфе стоит чудесная солнечная золотая осень, преподаватель является на занятия мокрый насквозь и оставляет на паркете ошметки грязи с сапог.
Один раз в Уэллендорф он прибыл прямо из боя – неподалеку от Кноттена они с товарищами нарвались на разбойников. Внешность Хельги тогда не выдерживала никакой критики – немудрено, что некоторые студентки даже испугались. И как назло, в аудиторию угораздило заглянуть главного недоброжелателя Хельги, профессора демонологии, мэтра Уайзера. Тот не преминул пожаловаться в ректорат, что ассистент Ингрем своим внешним видом порочит доброе имя учебного заведения. Хельги ожидал худшего, но за него, к большому удивлению, вступился не кто иной, как профессор Перегрин.
– Мы, разумеется, можем обязать ассистента Ингрема заниматься своим внешним видом, а не другими делами, но, боюсь, в этом случае наше учебное заведение очень скоро прекратит свое существование, – изрек маг загадочно и зловеще.
Для Ученого Совета слово мэтра Перегрина значило куда больше замечания коллеги Уайзера. Хельги оставили в покое. Но ему все равно было очень неловко.
После Совета он зашел поблагодарить мэтра Перегрина. Тот сидел в своем кабинете за огромным дубовым столом, нахохлившийся и постаревший.
– Люди – неблагодарные твари, мальчик, – сказал профессор печально. – Они не помнят добра. В этом их беда.
Хельги смутился. Он не знал, как себя вести, согласно кивать или, из вежливости, защищать людей. Подумал и сказал тихо:
– Это не только люди. Все такие.
– Увы! Мир наш несовершенен. Возможно, существуют другие, лучшие?
Хельги представил автомобильную пробку в районе Лубянки и ответил с большой убежденностью:
– Нет. Другие еще хуже. – Потом вдруг вспомнил теткины пирожки, почувствовал, что не ел уже больше суток, и добавил невпопад: – Хотя еда там вполне приличная.
Даже интересно, почему в присутствии мэтра Перегрина он всегда вел себя как идиот?
Миновав разбойничьи леса Кноттена, темные и зловещие, путники вышли к исконным землям дис. Теперь можно было бы расслабиться, перемещаться без опаски. Какой злодей рискнет выйти на промысел там, где обретаются дисы? Для маленьких девчонокдис нет лучше забавы, чем выследить разбойника и гонять его по лесам, пока совсем не затравят. Порядочных существ они не трогают – от матерей влетит. Поэтому земли дис – одно из самых безопасных мест Староземья и окрестностей.
Хотя Меридит была на этот счет несколько иного мнения. Как можно считать безопасным край, кишащий тетками, каждая из которых видит своим высшим долгом наставлять племянницу на путь истинный? И это не принимая в расчет бабок и сестер разной степени родства, озабоченных той же проблемой.
И все они, и тетки, и бабки, и старшие сестры (некоторые из сестер по возрасту приближаются к бабкам и теткам), несмотря на присущую каждой яркую индивидуальность и собственный взгляд на жизнь, сходятся в одном: лингвистика и филология – совершенно не дисье дело. Значит, на море разбойничать, это, по их мнению, дело дисье, а наука – не дисье! Было бы не дисье – стала бы троллихой. Боги мозгов не дали – ничего, кроме, войны их не интересует, и думают, все такими должны быть. Темнота!
– Не пойму, чего ты так расходилась? – осудила ее Энка. – Если бы меня тетки заставляли воевать, я бы спасибо сказала. Потому что меня они принуждали вышивать, ткать гобелены, танцевать и делать реверансы. Кому из нас, потвоему, хуже?
– Мне, – заявил Аолен так неожиданно, что все вздрогнули. – Мои тетки хотели, чтобы я стал оннолэнноном. – В голосе его звучало неприкрытое отвращение.
– Кем? Что такое он… онон… – Ильза попыталась выговорить и не смогла.
– Оннолэннон. Это эльф, посвятивший жизнь миросозерцанию и философским раздумьям.
– Чего такого уж плохого в философских раздумьях? – не понял Хельги. – По твоему голосу можно подумать, что тебя в ассенизаторы или гробовщики прочили.
– Эльф, решивший стать оннолэнноном, – разъяснил Аолен мрачно, – должен найти тесное дупло в коэлне или пещерку, если он эльф горный, и переселиться туда навсегда. Наружу выходить ни под каким видом нельзя. Из одежды положена одна лёгкая туника. Еду первое время приносят родственники…
– Подожди, – перебила сильфида. – Что значит нельзя выходить? А как быть с гов…
– С естественными нуждами, – ткнув подругу в бок, подсказала Меридит.
– Вот, вот. С ними.
Вопреки обыкновению, эльф даже не смутился.
– Сперва кто как устроится. Под себя или из дупла соответствующие части тела вывешивают. А потом все нужды пропадают. Ни есть не надо, ни наоборот. Эльф полностью срастается с деревом. Или с камнем, если он горный. Сидит тысячу лет в дупле и философствует, философствует, отрешенный от всего суетного и низменного. И все больше растворяется в дереве… Пока не останутся одни глаза и рот.
Ильза ойкнула. Представила себе: заглядываешь в дупло, а там, в темноте, вдруг глаза и рот.
– Боги Великие! – искренне ужаснулся Орвуд. Он всегда знал, что эльфы – народ, мягко говоря, не самый здравомыслящий, об их чудачествах бабки детям байки рассказывают. Но кто бы мог подумать, что чудачества эти способны приобретать столь жуткие формы? – К чему такое надобно? Дикость средневековая! За что твои тетки тебя так возненавидели?
Аолен страдальчески вздохнул. Если честно, он тоже не считал данный обычай передовым и прогрессивным. Любой народ, кого ни возьми: эльфы, гномы, люди, девы корриган – имеет свои предрассудки и пережитки, это неудивительно. Удивительно, почему они так отчаянно цепляются за самые неприятные из них.
– Ты даже не представляешь, насколько это почетно, – ответил он гному. – Иметь в роду оннолэннона – это все равно… все равно как если бы твой родной или близкий вдруг стал богом.
Энка фыркнула, выразительно покосилась на Хельги:
– Один наш родной или близкий стал богом. И где, скажите мне, почет? Одно беспокойство.
– Имеется в виду богом твоего народа, а не Черных моджахедов, – уточнил эльф.
Меридит понимающе кивнула.
– Как если твою родственницу призовут в Вальхаллу.
– Нуу… Возможно, – подтвердил Аолен без всякой уверенности. О Вальхалле у него за время общения с Меридит и Хельги сложились не самые лестные представления.
– Да, – признала диса, – по сравнению с твоими мои тетки чистое золото.
Рагнар слушал молча. Он думал, взвешивал «за» и «против». С одной стороны, ему почемуто очень хотелось похвастаться, утереть всем нос рассказом о своей тетке. С другой, следовало бы помалкивать… Первое пересилило благоразумие.
– Это вы не знаете мою тетку. Похуже Аоленовой будет.
– Куда еще хуже? – не поверил Орвуд.
– Да уж есть куда. Знаете, что она задумала, когда мне было двенадцать лет? Не знаете? Она задумала меня оскопить.
– !!!
– З… зачем?!! – От удивления гном стал заикаться.
– В детстве я умел петь, говорят, у меня был красивый голос… контральто, что ли? Нет, както иначе, не суть. А тетка, любительница искусств, раздери ее дракон, как на грех, съездила с визитом в Аполидий, там была в опере. Оказывается, чтобы сохранить красивый детский голос, самых лучших певцов там оскопляют. Вот она и замыслила ужасное.
– Как же ты спасся? – выдохнул Эдуард.
– Она, слава всем богам, решила у отца позволение спросить.
– А он?
Рагнар хмыкнул:
– Сослал он ее. В замок на границе. Она же, дура настырная, как вобьет что себе в голову, палицей не вышибешь. Могла и без позволения…
Что и говорить, в споре о том, чья тетка зловреднее, пальму первенства одержал Рагнар. У Эдуарда со слабоумной графиней Эмилией и Хельги с бешеной сестрой ярла Гальфдана, той, что зверела не хуже берсеркера и в припадках ярости громила всё вокруг, не оставалось ни шанса на победу.
Леса Севера красивы только издали. Взгромоздишься, к примеру, на скалу, оглядишься вокруг и замрешь потрясенный величием дикой северной природы. Высятся каменные кручи, гудят водопады, мохнатые ели вздымают кроны к скупому солнцу, колышутся на ветру, сливаясь вдали в темнозеленое море…
Вблизи все иначе. Никакого величия нет и в помине. Стволы у елей длинные, голые, все в ржавых пятнах лишайника. Нижние ветви сухие, мертвые. Вся зелень гдето далеко наверху, у самой макушки. Больше всего такое древо смахивает на не слишком опрятную метлу. Местами среди елей попадается нездорового вида береза, кривая, в уродливых каповых наплывах. Валежника столько, что передвижение напоминает бег с препятствиями. Твердой почвы под ногами нет, и не докопаешься до нее, слишком толст пружинящий слой торфа и мхов.
Горит такой лес странно. Тлеет, тлеет, дымит земля, потом огонь подбирается к ели, и та занимается, вспыхивает в считанные секунды вся, как факел, и опадает. И снова тлеет земля вокруг… И если нет ветра, если не начнет огонь прыгать с елки на елку по верхам, пожар будет тлеть долгодолго, не разгораясь, но и не затухая.
– Нет, – рассуждала Меридит вслух, – через старые торфяники нам не пройти, там все в огне. Надо же, сушь какая! Дождя, наверное, с июля не было, черника и та на кусту посохла! А Кноттен залило весь. Нет в мире совершенства… Придется теперь забирать севернее, переходить через Дурной ручей и выходить на большую тропу. Вот досада!
– Почему досада? – обеспокоился Рагнар.
– Потому что там несколько больших селений. Обязательно нарвемся на когонибудь из моей родни. Что крайне нежелательно. Эх, действовал бы ковер – горя не знали бы!
Увы. Артефакт, совсем недавно гордо паривший в поднебесье, старой тряпкой лежал в заплечном мешке Рагнара и годился лишь в качестве подстилки для ночлега. Ветхая средневековая магия не перенесла губительного воздействия радиации островов Аддо. От самого Дрейда путники двигались по старинке, пешком. Досадовали ужасно. Верно говорят, лучше никогда не иметь, чем потерять.
До Дурного ручья оказалось восемь часов ходу по местам совсем уж непролазным. Здесь даже Меридит не призывала спутников к тишине и сама хрустела сучьями почем зря. «А чего таиться? Какую дуру сюда, в Кривой лес, занесет? Вот перейдем Дурной, там надо будет осторожнее себя вести…»
К ручью выбрели измотанные до предела, переправились и сразу повалились на ночлег.
– Соберетесь в кусты – не вздумайте отходить далеко, не выпускайте из виду стоянку, – напутствовала Меридит перед сном. – И вообще, по одному лучше не ходить.
– Почему? – насторожилась Ильза. – Тут ктото злой обитает?
– Вроде бы нет. Но места дурные. Водит тут.
– Кто водит? Куда?
– Никто и никуда. Просто – водит. Отойдешь вроде бы на два шага, и заплутаешь, и совсем в другом месте выберешься. Если выберешься.
– А с кемто вместе не заплутаешь? – допытывалась осторожная Ильза.
– Заплутаешь. Но не так страшно будет и выбираться легче. Так что выгуливайтесь хотя бы по двое.
Орвуд иронически хрюкнул, представив: под одним кустом без штанов заседают эльф, гном, два принца и грозный демонубийца в придачу… Нет уж, увольте. Это только у девчонок так принято – собрались всей кучей и пошли. И настоящая надобность часто только у одной, остальные – за компанию, чтоб не скучно было. А какая в этом деле может быть компания? Приличные гномы так себя не ведут!..
И очень напрасно!
Орвуд стоял посреди глухого леса. Над головой тускло розовело небо. Гдето совсем рядом журчал ручей, в его песенку вплетались отголоски богатырского храпа Рагнара. Страха не было, лишь досада и недоумение. И отошёл всегото шагов на двадцать, если не меньше. И отвернулся всегото на минуту. А повернулся назад, и ничего не узнал, будто совсем в другом месте очутился. Какоето раздвоение чувств: уши говорят одно, а глаза другое.
Постоял, подумал, пошел на звук. Уперся в непроходимые заросли колючек. Шиповник, что ли? Нет, не шиповник, другая дрянь. А ручей теперь журчал справа. Опять полез на звук, теперь уже не так уверенно, считая шаги. Один, два, три… десять… пятнадцать… Стоп! Под ногами мокро хлюпнуло. Болотце! Оно здесь откуда? Вот незадача! А ручей, чтоб ему пропасть, теперь слышен сзади. Что за оказия? Гном раздражался все сильнее. Пошел назад. Шаг, другой, третий… Ох, демон побери! Какимто образом вышел на исходную позицию, о чем совершенно однозначно свидетельствовало то, во что он вступил.
Может, оно и к лучшему. Начнем все сначала. Итак, сзади был кустарник.
Справа – болотце. Попробуем сходить налево.
Пошел налево, опять уперся в колючки. Захотел вернуться – не удалось, снова прибрел к болотцу. Двинулся вперед – обнаружилось нечто новенькое: длинная глубокая канава, вся в крапиве. Нет, тут мы не проходили… Повернул назад – снова очутился возле колючек.
Окончательно озверев, не разбирая дороги, он еще некоторое время метался между болотцем, кустарником, канавой и тем, во что вступают неожиданно. Менял направления, петлял, пробовал идти на звук с закрытыми глазами – бесполезно. Достиг одного – свалился в канаву.
Проклятый лес словно поймал его в ловушку и не хотел выпускать. Корявые лысоватые ели насмешливо гудели, коряги сами подползали под ноги, кустарники растопыривали острые коготки, драли бороду, цепляли одежду. А ручеек звучал так близко – мирный, успокаивающий… Тогда появился страх.
Наплевав на гордость, отчаявшийся гном встал на исходную позицию и завопил во все горло:
– Ээй!!! Огого!!! Помогите! Спасите!
Помощь явилась незамедлительно. Заспанные, перепуганные физиономии вынырнули из кустов. Из тех самый, через которые он уже раз десять продирался к болотцу! Как такое возможно?!
– Ты чего орешь? – спросил Эдуард участливо. – Напал ктото?
Исцарапанный, перепачканный, с колючками в бороде, гном пристыжено молчал. Сильфида всепонимающе рассмеялась:
– Ну что, геройодиночка, попался? А ведь предупреждали! Вот к чему приводит гномий индивидуализм.
Меридит шипела от негодования. Очень хотелось говорить гадости. Стоило столько дней таиться по болотам и буреломам, чтобы потом придурочный гном разорался в самом неподходящем месте, как больной ишак. В результате – ни единого шанса остаться незамеченными.
И верно. Собрались идти дальше, но не проделали и сотни шагов, как присущим каждому настоящему воину шестым чувством диса ощутила на себе чужой взгляд. Остановилась, огляделась. За кустом жимолости наметилось движение.
– Эй! Я тебя вижу, выходи! – велела она.
За кустом замерли.
– Выходи. Не то копьем ткну!
Из куста, сердито сопя, вылезла девчонка лет пятишести, лохматая, неопрятная, с мечом не по росту. Уставилась на пришельцев исподлобья, обиженно. Конечно! Пряталась, пряталась, как настоящий воин, а они ее вон как быстро заметили.
– Ты кто такая? – спросила Меридит, стараясь придать голосу суровую интонацию, именно так, по дисьим правилам, следовало обращаться с детьми.
– Агда я. Агда из рода Фригг, – буркнула девчонка угрюмо.
– Агда, говоришь? А здесь ты что делаешь? Тебя дома не учили к Дурному ручью не соваться! Тебе, может быть, жить надоело?
В ответ на сие нравоучение ребенок вскинул глаза и победно выпалил:
– А меня бабушка послала, вот! Посмотреть, кто орет в наших землях!
– Бабушка? Тебя одну послала на Дурной? – усомнилась Меридит.
– Я же не виновата, что вы там орете! – отвечала Агда резонно.
Меридит бросила на Орвуда красноречивый взгляд. Тем временем любопытство Агды одержало верх над воспитанием.
– А вы кто такие? – спросила она, хотя по правилам хорошего тона не могла задавать подобные вопросы взрослой дисе.
Следовало отчитать девчонку, но Меридит решила не уподобляться теткам и бабкам, ответила без занудства, как ровне:
– Я Меридит из рода Брюнхильд, а это мои…
Реакция была неожиданной: девчонка взвизгнула, подпрыгнула и скрылась в кустах. Потом высунула голову и уточнила с опаской:
– Ты та самая Меридит, что не пошла в Вальхаллу?
– Та. А чего ты ускакала?
– Это я тебя боюсь, – пояснила Агда. – Вдруг ты злая?
– Не злая, вылезай. Пойдешь с нами до Большой тропы.
Мордочка ребенка прояснилась. Такой поворот событий устраивал ее как нельзя лучше. Несмотря на нежный возраст, она прекрасно понимала, что сделала большую глупость, отправившись к Дурному. Меридит не рассказала спутникам всего. У ручья не только водило, иногда здесь пропадали. Чаще люди, но случалось, что и дисы. Потом их находили мертвыми – голых, с глотками, забитыми землей…
Счастливо избежав одной опасности, Агда решила еще улучшить свое положение и, набравшись наглости, попросила:
– Тогда вы меня понесите. Я через овраги идти боюсь, там грызы водятся, схватят.
Меридит фыркнула. Годы шли, но здесь, в лесной глуши, время как будто остановилось. И эта девчонка верила в ту же ерунду, что и сама Меридит, и ее сверстницы много лет назад. А ерунда эта почемуто пугала куда больше, чем вполне реальные опасности.
– Не бывает никаких грызов, – сказала она.
– Бывают! – уперлась девчонка.
– Как же ты сюда шла и не боялась? – спросила Меридит, хотя отлично знала ответ.
– Тогда я про них забыла, вот они меня и не заметили. А теперь вспомнила и назвала, значит, они меня и схватят.
– Разве настоящий воин должен бояться грызов? – укорила Меридит, но потом пожалела. В конце концов, у бедного ребенка и без нее воспитатели найдутся.
– Ладно, понесем мы тебя. Но ты за это не скажешь никому, что меня видела.
– Почему? – удивилась Агда. Но тут же сообразила. – А, знаю! Боишься, что тебе влетит за Вальхаллу! Бабушка говорит, тебя в детстве мало драли. Везет!
– Достаточно меня драли, – вздохнули Меридит, усаживая не подетски проницательного и не подисьи болтливого ребенка на спину Рагнара. – Вот на нем поедешь.
– А он кто? Орк?
– Человек. Он принц Рагнар.
– Настоящий принц? – не поверила Агда. – Как в Кноттене, в замке? Зачем он тогда по лесу бегает?
– Самый настоящий. Он спасает мир. И не брыкайся, не то он тебя скинет. Сиди смирно.
К радости Меридит, настоящий принц не узнал, что его опять приняли за орка. Беседа велась на дисьем диалекте, весьма существенно отличающемся от общепринятого староземского языка, в частности, само слово «орк» звучало как «урук» или чтото в этом роде. Из всех присутствующих подисьи худобедно понимал один Хельги.
– О чем они говорят? – приставала к нему изнывающая от любопытства Энка. – В жизни не слышала, чтобы дисы так трещали! Какой разговорчивый ребенок!
– Про бабушек, Вальхаллу и принцев, – отвечал демон.
– Ты в каком поселении живешь? – спросила Меридит дорогой.
– В Сваахольме.
Меридит присвистнула. Сваахольм был от здешних мест днях в трех пути.
– А сюда тебя как занесло?
– Я тут у бабушки. Мама на Юг ушла, а меня сюда сбагрила. Сейчас все туда подались, на заработки. Орки большое войско собирают, война будет… А правда, в твоем роду одна бабка на море разбойничает?
Меридит нехотя подтвердила.
– Везет! Я тоже хочу на море! А правда…
– Если ты попадешь в Вальхаллу, твой род назовут «Род Болтливой Агды», – прервала ее Меридит.
– А как ты узнала, что меня зовут Болтливая Агда? – невинно удивился ребенок.
– Трудно было не догадаться! – фыркнула диса.
Впрочем, ей было грех жаловаться. Сведения, полученные от разговорчивой девчонки, очень обнадеживали. Риск встречи с самыми зловредными из теток сводился к минимуму. Уж ктокто, а они никогда не упускали возможности подзаработать и теперь наверняка обретаются гденибудь в Кансалоне или КоррТанге.
Воодушевленная этой новостью, Меридит решилась даже зайти в одно из поселений, пополнить запас продовольствия. Решение ее было встречено радостными возгласами тех, кто дотоле в дисьих домах не бывал. Почемуто их страшно занимало, как живут дисы в мирное время.
Хотя ничего особенного их там не ждало. Селились дисы в аккуратных бревенчатых домах с пологими односкатными крышами. Передняя, выходящая на улицу стена была ниже задней, отчего строение приобретало несколько нахохлившийся вид. На узких, с толстыми переплетами окнах висели вышитые занавески. «Трофейные», – пояснила Меридит, а то подумают еще… Возле некоторых жилищ покачивались на ветру отцветшие мальвы. Этим приметы оседлости исчерпывались. Не было ни заборчиков, ни огородиков, ни даже сараюшек для скотины. Зато имелся отличный плац, мощеный булыжником. И чтото вроде полосы препятствий со снарядами, больше похожими на приспособления для пыток. А еще там был огромный амбар или склад – короче, то место, где дисы хранили запас провизии, общей для всего поселка.
На улице было пустынно. Большинство дис ушло в поход, дома оставались старухи, для которых и трех приставок «пра» было мало, и девчонки, маленькие настолько, что в бою станут обузой… Да, видно, серьезные дела затеваются нынче на Юге.
Знакомые в поселении всетаки встретились. Несколько старух, почти родственниц. Только и спросили, не бросила ли она свои глупости, что слышно об их подружке, бабкеразбойнице, и не пора ли тебе, девка, о дите подумать, не маленькая уже. Меридит отвечала коротко: «Не бросила. Ничего хорошего. Не пора!» Бабки не обижались, они ведь тоже были дисами. И продуктов они дали, не скупясь, и от предложенного Рагнаром золота отказались. Дисы не торговлей живут. Раз надо, берите. Не последнее отдаем.
Отдавали в самом деле не последнее. Склад ломился от всевозможной снеди – знать, удачным выдалось лето. Вот вам и «Вечный мир»!
– А почему у вас всю еду в одном месте держат? – поинтересовалась Ильза. – У нас в Лотте в каждом доме была собственная кладовка.
– Не дисье дело – в кладовках возиться. Женское. Под проклятие можно попасть. Правда, некоторые считают иначе, говорят, в домах, где одни мужчины, тоже кладовые есть. Но большинство предпочитает не рисковать.
– И не боитесь вы оставлять столько добра на старух и малолеток, – осудил Эдуард, неплохо осведомленный о нравах населения Безрудных гор. – Зимой голодно станет, народ разбойничать выйдет, могут позариться. Перебьют все поселение.
Меридит пренебрежительно фыркнула:
– Пусть попробуют сунуться. Хотела бы я посмотреть, кто кого перебьет. Думаешь, старухи из немощи дома сидят? Ничего подобного! Им дай волю, вперёд колонны на Юг ускачут. С детьми вынуждены оставаться.
– А мамаши почему с детьми не сидят? – спросила Энка с негодованием, ее опечалила горькая участь бедных дисьих старушек. Каково им, несчастным, приходится: вместо любимого дела заставляют пасти чужих девчонок.
– Так ведь проклятие! Оно единственное женское дело допускает – рожать. А сидеть уже нельзя.
– Тогда почему бабкам можно?
– Потому что старые всегда с внуками сидят, независимо от пола. И бабки, и дедки! – объяснила Меридит с торжеством, будто сама изобрела сей хитроумный способ обойти проклятие.
Чем больше рассказывала Меридит о тонкостях дисьего бытия, тем больше Аолен укреплялся во мнении, что добрая часть их запретов не что иное, как этнические предрассудки. Осторожно, чтобы не задеть, он поделился сомнениями с дисой.
Та, вопреки опасениям, не рассердилась, а вроде бы даже обрадовалась:
– Ты думаешь? Вот и мне давно уже кажется, что наши бабы вертят этим проклятием как хотят. Шить можно – вязать нельзя. Мясо варить можно – варенье нельзя. Но если в банки не раскладывать, а сразу съесть, то можно и варенье. Замуж выходить нельзя, а без брака… гм… встречаться можно. Потому что в Аполидии… впрочем, неважно.
– А в мире Макса случаются однополые браки, – сообщил Хельги неизвестно к чему.
– Спасибо, осчастливил. Так вот, я порой думаю, а есть ли оно на самом деле, наше проклятие?
– Надо проверить! – воскликнула Энка с энтузиазмом. – Начни делать чтонибудь чисто женское, и посмотрим, что выйдет.
– Что именно? – скептически поморщилась Меридит. – Нарожать детей и засесть с ними дома?
– Ну зачем же так радикально, – возразила Энка. – Начни с малого. Давай я тебя вышивать поучу, что ли.
Предложила и пожалела. Потому что из всего дамского рукоделия ей в свое время удалось освоить одинединственный шов с поэтичным названием «козлик». Для роли наставницы явно маловато. К счастью, Меридит с негодованием отвергла предложение подруги. И не потому, что сочла его оскорбительным для воина. Втайне она давно мечтала именно вышивать.
Когда никто не видел, она любила зайти в лавку со всяким женским припасом и подолгу стояла у прилавка. Разглядывала холстинки, лубяные пяльцы, иголки в смешных подушечках, булавки с красивыми наконечниками из цветного стекла, какието маленькие симпатичные приспособленьица, которым она и названия не знала, мотки кружев и тесьмы, пробирочки с бисером и речным жемчугом. А главное – нитки! Шелковые, радужные, нежные, их так и хочется взять в руки, подержать. Особенно хороши южносехальские, с неоднородной окраской, переходящей от более светлого к более темному тону.
Однажды она не удержалась и купила, просто так, ни за чем, сиреневый моточек. Хранила его, завернув в платок, во внутреннем кармане на манер талисмана. И показывала только Хельги, он один мог ее понять. У самого на дне походного мешка всегда болталось несколько абсолютно бесполезных, потому что не серых, но очень, с его точки зрения, приятных камешков, окатанных океаном почти до блеска, и пестрая раковина, ципреи. Иногда Хельги извлекал ее на свет божий и приставал к сестре по оружию: «Правда, в ней есть совершенство?»
Так вот, вышивать Меридит очень даже хотелось. Но все же не настолько, чтобы рисковать собственной сущностью в угоду любопытной сильфиде. А потому вопрос о реальности дисьего проклятия остался открытым.
Двадцать пятого сентября – Хельги хорошо запомнил дату (в этот день у него была лекция по фораминиферам) – они вышли, точнее, выбрались через болота, буреломы и каменные осыпи к местам обитания мангорритов. Тут нужна была особая осторожность. По слухам, сектанты имели привычку убивать непрошеных гостей. Шли крадучись, как в разведке. И чем дальше, тем тревожнее и пакостнее становилось на душе: чтото неуловимо гнетущее смутно ощущалось вокруг, но оно еще не оформилось настолько, чтобы можно было понять его природу.
Первой в своих ощущениях разобралась Энка: запах – вот что не давало им покоя. Очень слабый, едва уловимый, но хорошо знакомый любому воину – тоскливый и страшный запах гниющей плоти. Он разливался в теплом осеннем воздухе.
Погода, как на грех, стояла не поосеннему жаркая и совершенно безветренная. В селе дышать было почти невозможно. Пошли самые стойкие, замотав лица влажными тряпками… Вот когда пригодились бы костюмы из иного мира, казавшиеся такими громоздкими и неуклюжими!
Трупов было много. Человек семьдесят, в возрасте от младенческого до отроческого. Лежали на площади кучками по десять – так раскладывают деньги, чтобы не сбиться при счете. Рядом с детскими телами валялось несколько взрослых, сильно изуродованных. Видимо, некоторые из родителей пытались спасти свое потомство от истребления, за что и поплатились. Живых в селе не было. Ни единого человека.
– Выродки! – бесилась Энка. – Побросали все и ушли! Хоть бы покойников своих пожгли, что ли! Мало ли какой случайный прохожий забредет, спятить ведь можно!
Хельги фыркнул. От тварей, способных хладнокровно перерезать глотки собственным детенышам, вряд ли дождешься, чтобы они стали заботиться о душевном здравии случайных прохожих.