Текст книги "Земля Горящих Трав"

Автор книги: Юлия Тулянская

Соавторы: Наталья Михайлова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)

Сыворотка не вызывала провала в памяти. После допроса Сеславин хорошо помнил и себя, бредящего, позорно подчиненного чужой воле, и неестественно правильное, надменное лицо допрашивавшего его человека.

После очередного допроса его отводили в камеру с чисто застеленной койкой, умывальником и уборной. Там не было окон, но работал кондиционер.

…Сеславин лег на койку – еще кружилась голова. Ему дадут немного передохнуть – и снова потащат на допрос. Парень закрыл глаза. О судьбе Ярвенны он ничего не знал. Ему сказали: "С ней все в порядке". Он снова должен был просто подчиняться и верить…

Он объявил голодовку. С тех пор ему раз в сутки вводили в вену питательный раствор. Ему не старались ничем повредить и не давали повредить себе самому. То, как с ним обращались, было похоже на обращение с нужной вещью, которую стараются не сломать. Сеславин вспоминал уроки истории и прочитанные книги: как в старину избивали и пытали на допросах. Это делалось потому, что иначе невозможно было заставить упрямого пленника заговорить. Но это же всегда накладывало на палачей печать отверженности, клеймило их хозяев и вызывало сочувствие к жертве. Здесь, в чужом мире, были преодолены оба препятствия. Никакое мужество не помогло бы пленнику молчать; и палачи позволяли себе роскошь оставаться порядочными людьми.

Сеславин сжимал кулаки, не открывая глаз, тряс головой. Быть полностью в чьей-то власти казалось ему сродни кошмарному сну. Зачем они допрашивают его, когда он с самого начала собирался добровольно рассказать все, что знал об Обитаемом мире?

Тихо зажужжал механизм двери, створа уехала в стену, открылся проем. Сеславин быстро приподнялся на локте. Охранник с пультом от металлического ошейника остался в проеме. Вошел человек в белом халате с заранее приготовленным шприцем.

– Что вам еще надо, подонки?! – Сеславин яростно привстал, и тотчас импульс ошейника поверг его в нервный паралич.

Не говоря ни слова, врач сделал инъекцию. Это было всего лишь успокоительное. Врачу-наблюдателю показалось, что тревожное состояние может повредить здоровью иномирца.

Отряд геологоразведчиков снялся со стоянки рано утром. Высокие темные ели закрывали небо, люди брели в траве выше колена, перелезали через бурелом, перешли вброд холодный топкий ручей. Молодой проводник, высокий, крепкий, с темно-русыми волосами до плеч, вел искателей по этим диким местам.

Проводник был смотрителем лесных угодий, точно так же как Ярвенна – полевых. Всю жизнь он занимался изучением заветных мест, где обитают дубровники и лесовицы. Но в эту глухую чащобу, на сотни верст тянувшуюся за хребтом Альтстриккен, он попал впервые. Обходя болота, ища путь через самые дикие дебри, он вел экспедицию в пойму широкой реки, которая была целью похода.

Неожиданно перед глазами проводника встала картина: чахлый, низкорослый северный лес, вернее, даже покрытая бурым мхом и усыпанная крупными валунами равнина, где изредка росли кривые березы, едва доходившие людям до плеч, и серо-рыжие низкие ели. Парень остановился и дал знак спутникам подождать. "Уж не заблудились ли мы?" – подумал он.

До природного пояса, где можно увидеть растительность лесотундры, почти два месяца пешего пути!

Проводник шагнул вперед, коснулся рукой ближайшего карликового деревца. Хилый кустарник наполовину облетел, ползучая береза змеилась по замшелой земле. Ветки и редкая листва были опутаны грязной паутиной. Кое-где среди серого мха и листьев попадалась морошка, в этом месте бледная и мелкая.

Проводник в недоумении осматривался вокруг. Бородатый голубоглазый начальник экспедиции в высоких, выцветших и поцарапанных сапогах подошел к нему.

– Одну подобную область недавно нашли на западе, – сказал он. – Но там другое: в морском климате – участок саванны. Какая-то странная аномалия. Ну а мы вроде открыли вторую…

– В аномальной области мы и установили алтарь с вратами, – рассказывал на допросе Сеславин. – Алтарь Путешественников. Мы должны были просто пройти через врата, они открывают проход… В этом месте наши пространства соприкасаются. Я сам не ученый, не могу точно объяснить, как все работает. Мы с Ярвенной думали, что и у вас окажемся в лесотундре… Березки, морошка, мох… только уже в вашем мире. А вдруг – город, каменные дома…

Верная доза «х-2а» была, наконец, подобрана, и Сеславин рассказывал все, что знал. Он не мог говорить связно, но не мог и солгать.

"Алтарь Путешественников, – думал Армилл. – Похоже, они так называют свои технологии пространственной транспортации, которые им достались в наследство от «небожителей». Рассказ Сеславина о "древних небожителях" не казался Армиллу полной бессмыслицей. С определенной точки зрения, это же самое могло относиться и к Земле Горящих Трав. Стейр и прочая элита Земли были для остального мира «небожителями», чья внешность и возможности с точки зрения плебеев вполне сопоставимы с божественными.

Читая новый отчет, канцлер Алоиз Стейр соглашался с мнением экспертов. Похоже, в Обитаемом мире власть имущие некогда жили в созданном нарочно для них другом измерении или просто в хорошо охраняемой элитной зоне, а быдло – в обычных своих городах и деревнях. Парень на допросе твердил о том, как хорошо было в этой элитной зоне: всегда ясная и теплая погода, вымощенная золотыми брусками площадь и неограниченные ресурсы. Вполне реальный расклад, если сделать поправку на фантазии нищих о "золотых тротуарах" и "неиссякаемых ресурсах" у господ. Раньше Сеславин упоминал и о другой особой области – подземной тюрьме. Уже тогда в отчете было помечено: "не исключено, что в свое время цивилизация Обитаемого была способна создавать такие локальные зоны в пространстве". Разумеется, у них имелись и порталы для Перехода, которыми нынче может пользоваться любой сброд…

"А теперь, надо думать, эти ребята в Обитаемом мире обнаружили аномальные участки, в которых с помощью своих «врат» сумели создать точку Перехода к нам, – размышлял Стейр. – И материализовались тут у меня прямо на улице города… Это место придется взять под контроль, чтобы без моего ведома никто больше не сваливался к нам на голову. Одно утешает: их врата, видимо, связаны с определенным местом, и эти бродяги не могут сбрасывать десант, куда вздумается".

В обществе Земли давно сложился своеобразный фейс-код.

Некрасивым, плебейским считалось сочетание русых волос и серых глаз; черных волос и карих глаз, – комбинации, чаще всего сами по себе встречающиеся в природе.

В кругу элиты волосы должны быть необычных, ярких, насыщенных цветов: платиновые, золотистые или воронова крыла, причем в первом случае кожа смуглая, а во втором – очень бледная. При светлых волосах глаза – темные или зеленые, при черных – ярко-синие.

Телу мужчины следовало быть высоким и стройным, широким в плечах, но в меру, чтобы не производить впечатления бычьей мощи. Мода на женское тело менялась чаще, обычно ее задавала какая-нибудь успешная актриса или модель.

Для состоятельной прослойки Земли операция по смене внешности была не менее простой и безопасной, чем профессиональный макияж. Возможность в любой момент изменить внешность под существующий эталон отличала элиту от низших.

Каждый член правящей касты создавал собственный имидж. У Армилла была белая кожа, черные глаза и светлые, пепельные волосы. Он был чуть ниже своего друга канцлера, чуть шире в плечах, с волевым лицом и твердым, выбритым подбородком, уравновешенный, циничный, стабильный.

Канцлер Стейр, наоборот, по своему имиджу был романтик, комок нервов. Он самовыражался в жестах, принимая внезапные и противоречивые позы: то откинет назад голову во вдохновенном порыве, то вдруг поникнет, волосы свесятся на лицо…

Алоиз Стейр – бессмертный и прекрасный, за пятьсот лет уже привыкший к бессмертию и к красоте, как к своей обыденности, – захотел поговорить с иномирцами сам. Их привели. Парень, разумеется, русый и с серыми глазами – плебей. Зато соломенные волосы и ярко-зеленые глаза Ярвенны Стейр даже одобрил: "Стильно!".

– Прошу, – Стейр махнул рукой на два кресла, и сам, не дожидаясь, опустился в третье. – Добро пожаловать на Землю Горящих Трав.

Когда пленников ввели в кабинет, они первым делом бросились друг к другу. Но Стейр не дал им сказать ни слова, приказав сесть, и они подчинились, едва успев обняться.

– Что? – Стейр откинулся в кресле. – Напугали вас мои ребята? Они сами чуть в штаны не наложили, когда поступил сигнал… Ну, вы тоже виноваты. Материализовались невесть откуда посреди улицы, всполошили законопослушных граждан, – засмеялся он.

Он ждал, что чужие хотя бы улыбнутся, но парень смотрел все так же хмуро и напряженно, а девушка – с удивлением. Их предупредили, что с ними будет говорить сам канцлер. Видимо, не ожидали такой простоты?

– А что прикажете делать? – Стейр передернул плечами. – Хороши бы мы были, если бы сидели на заднице во время вторжения из иных миров! Вдруг вы там взрывчатку закладывали. Ну и понятно, полиция встала на уши. Бережет, понимаете ли, покой!

Коробочка-переводчик лежала посреди стола между Сеславином, Ярвенной и канцлером. Она переводила каждую реплику, очень схоже воспроизводя голос и интонации того, кто ее произнес.

Стейр нажал на кнопку в подлокотнике кресла, вошел слуга с тремя бокалами, бутылкой коньяка и бутербродами. Стейр отпустил его небрежным жестом и собственноручно разлил коньяк.

– Не стесняйтесь, – кивнул он гостям. – Я хочу поговорить о вас. Как вам у нас нравится?

– Спасибо, не очень, – твердо сказала Ярвенна. – Нам не дают видеться. Мне кажется, что Сеславин болен. Мы совсем отрезаны от внешнего мира. Нам никто не отвечает на вопросы, а мы ведь тоже хотим знать, куда попали.

Сеславин после допросов под «х-2а» и объявленной голодовки выглядел не больным, а будто бы опустившимся. Лицо у него посерело, под глазами залегли тени, и взгляд казался тусклым. Ярвенна печально рассматривала его.

– Просто скажите, что вы от нас хотите, канцлер? – в упор спросил Стейра Сеславин.

Канцлера покоробил его тон равного.

– Пейте коньяк, это не так вредно, как говорят, – он сделал вид, что не обращает внимания на иномирца. – И я буду задавать вам вопросы.

– Я не хочу алкоголь, – ответила Ярвенна.

– Религиозные запреты, табу? Точно так же, как на секс? – Стейр быстро опрокинул бокал и налил себе еще. – Здоровая и целомудренная раса!.. И вы не выпьете? – обратился он к Сеславину. – Ну да ладно, перейдем к делу. Я, собственно, тут с утра пораньше хотел о высоком, – канцлер усмехнулся. – Вы говорите, что веры в высшее существо у вас нет? Я правильно понял: для вас нет ни светлых, ни темных надмировых сил, а низшие божества, если судить по вашим мифам, слились с человечеством? Как там… нимфы и титаны – все дружно роднятся со смертными?

– Все так, – подтвердила Ярвенна.

– И вы теперь сами по себе, одни-одинешеньки? Праздник непослушания? – насмешливо сказал канцлер. – Никто не оставит без сладкого, никто не поставит в угол?

Ярвенна заметила:

– Вы тоже не похожи на человека, которого кто-то может поставить в угол.

Стейр помолчал.

– Потому что я сам – доверенное лицо высших сил, – наконец ответил он. – Для этого мира. Меня оставили присмотреть за детишками, чтобы они не поубивали друг друга. А кто присматривает за вами? Как вы живете без ориентации на высший суд, на высший вселенский принцип?

– Которые олицетворяете вы, как доверенное лицо высших сил? – глухо уронил Сеславин.

– Безусловно, – холодно сказал Стейр. – Я охраняю покой и безопасность доверившихся мне миллионов людей, я за них отвечаю перед своей совестью.

– Вы что, сильнее и лучше миллионов людей, что отвечаете за них? – резко спросил иномирец.

– Представь себе, – высокомерно ответил канцлер. – Я бессмертен, у меня огромный опыт управления людьми. Мне присущи сострадательность, острое неприятие несправедливости, тонкое понимание нравственных ценностей. Конечно, я несовершенен. Но уж всяко выше ваших миллионов уже потому, что каждый из них живет для себя, а от любого моего шага зависит судьба их всех, – и я тяну эту лямку.

– Никто не заслуживает того, чтобы от его шага зависели судьбы миллионов! – оборвал Сеславин, возмущенный так, будто Стейр задел что-то глубоко дорогое ему.

Из-за того что канцлер выглядел совсем юношей, Сеславину трудно было сдержаться, чтобы не заговорить с ним, как с зарвавшимся ровесником.

– А у вас люди независимы? Хотел бы я знать, у вас там как, по улице можно пройти, не наступив в лужу крови или не переступив через труп? – скривился Стейр.

– Почему трупы? – не поняла Ярвенна.

– Ну, как почему? Государство не защищает граждан и не принуждает к порядку. Оно не занимается устройством и охраной жизни, а занимается, видимо, переброской желающих в иные миры. Высший принцип в душе тоже не работает – ведь никакого почтения к надчеловеческим силам, назовем их так, у вас нет. Вы считаете, что вы одни, и никто не стоит над вами, призывая вас к добру. Стало быть, можно грабить, убивать, насиловать? И в самом деле, праздник непослушания. Кроме того, представляю, как пусто в душе у людей, отвергших веру в высший вселенский принцип. Ничего святого для вас просто быть не может, ни надежды на будущее, ни опоры в настоящем, ни критерия для оценки своих и чужих поступков. Видимо, веру в высшее начало вам заменяет гуманизм?

– Да, – ответил Сеславин.

– Сдается мне, вам хорошо промыли мозги, – презрительно и убежденно подвел итог Стейр.

Канцлер требовал от Армилла все новых и новых отчетов.

Стейр пытался предвидеть, какой ответ последует со стороны Обитаемого мира на то, что он удерживает у себя его посланников.

Место в городе, где из воздуха появились иномирцы, было огорожено и объявлено запретной зоной. Там стояла охрана, велось наблюдение. Попытка вторжения вызвала бы жестокий отпор со стороны внутренних войск. Вступить в переговоры с правительством «соседей» Стейр был готов, но не собирался возвращать пленников, пока не узнает как можно больше об Обитаемом мире.

– Я думаю, время еще есть, – говорил он Армиллу. – Надо понять, чего хотят тамошние хозяева. Эти двое дураков – просто подопытные кролики. Хорошо обработанные фанатики, обожающие свое правительство и самый гуманный в мире строй, – усмехнулся канцлер. – Ну, правильно, строй надо любить, правительство надо чтить, особенно если оно ставит на тебе эксперименты и затыкает тобой какую-то дыру. Тут без веры в справедливость и пылкой любви к своему канцлеру, или кто там у них…

– Князь! – с невозмутимым видом Армилл налил себе сока: с утра он не терпел алкоголь, и коньяк, заботливо предложенный канцлером, стоял нетронутым.

– У, какая древность, – саркастически пожал плечами Стейр.

– Князь у них, кстати, должность выборная.

Алоиз Стейр хмыкнул:

– Да, слова с ходом истории иногда меняют свой смысл. У нас канцлер означает скорее «император», у них князя избирает народ. Интересно, на чем у них держится власть? Психокоррекция – вряд ли, такие методики не для примитивных обществ.

– Они неплохо работают с сознанием, – заметил Армилл. – Ни девчонка, ни парень не поддаются внушению в принципе. Я даже опасался, что они сами обучены подчинять себе чужую волю. Их стерегут специалисты. Но пока никаких попыток…

– Быть может, способность сопротивляться внушению у их расы врожденная, поэтому в их мире нет смысла обучать методикам ментального подавления? – предположил Стейр.

– Не исключаю, – кивнул Армилл.

Алоиз Стейр поморщился:

– Так или иначе, мы имеем дело со скорректированными под задачи своего правительства личностями. Или же с личностями, запрограммированными на верность определенным набором мифов и архетипов. В любом случае, наша задача – понять их хозяев. По результатам коррекции – или же по «хвостам» мифов – надо выяснить, что же на самом деле это за мир и каковы его реальные цели. Вот непонятен мне, к примеру, миф о "потомках богов". Что дает им безбожие в глобальном масштабе и вера в божественность каждого человека?

– Возможно, они вдолбили своим людям, что все они – высшая раса по сравнению с обитателями других миров, – медленно произнес Армилл. – К примеру, в тебе и во мне – в их глазах – нет божественной крови. Стало быть, каждая проститутка, каждый работяга у них – сверхчеловек по сравнению с нами. Неплохой предлог для завоевания соседей со всеми их культурными и техническими достижениями?

– Подключить ученых… разложить эти мифы и идеологию на атомы, на мельчайшие архетипы, – вскинулся Алоиз Стейр. – Вскрыть их подсознание, как консервную банку! Менталитет среднего человека, мелкой сошки, отражает намерения правительства, – нужно только встать с задницы и поработать мозгами. Пусть аналитики и займутся этим. Не хватало нам еще вторжения толпы полубогов с идеей расового превосходства!

Сеславина снова привели в лабораторию. Он чувствовал, что больше не в силах выносить позор допросов в измененном состоянии сознания. Он уже решил для себя: на этот раз окажет сопротивление. Но Сеславин чувствовал, что на самом деле – не в мыслях, а в действительности – он не сможет переступить через грань, за которой станет ломать вещи или ударит человека. Когда он выходил на ристалище во время состязаний по двоеборью, такого ощущения не возникало. Спасало понимание, что и противник тоже хочет, чтобы Сеславин с ним состязался. Но агенты и Армилл, разумеется, не хотели, чтобы он ударил кого-нибудь из них или разгромил лабораторию, и Сеславину казалось, он не решится переступить через это.

Его зафиксировали в кресле в положении полулежа. Медик ввел сыворотку. Бесстрастное лицо Армилла стало расплываться перед глазами. Сеславин понял, что сейчас утратит власть над собой, и этот живой манекен начнет опять по-хозяйски вскрывать его душу.

Сеславин ввел себя в состояние боевой ярости. Когда-то в древности воины умели доводить себя до неистовства, удесятерявшего их силы. Это достигалось с помощью вытяжки из особых грибов или растения "дикий корень". Но, случалось, подобные силы сами собой пробуждались у человека в минуту опасности, подавляя болевую чувствительность и страх, мобилизуя все внутренние ресурсы. С тех пор как Обитаемый мир начал понемногу проторять путь к биоцивилизации, многие человеческие способности были усовершенствованы и стали достоянием большинства.

Боевая ярость Сеславина длилась дольше, чем у обычных людей, и он лучше ей управлял, потому что нарочно должен был отрабатывать ее из-за своего увлечения двоеборьем. Он сразу блокировал действие сыворотки. Сеславин напряг руки, и державшие их зажимы медленно разошлись. Он сел и освободил ноги. Армилл и врач не сводили с него глаз. Двое агентов у дверей жали на пульты, чтобы вызвать у Сеславина нервный паралич. Но тот, преодолевая идущий в мозг импульс, задрав голову, схватился за ошейник, рванул и сломал металлическую полоску. Отбросив половинки ошейника, Сеславин обвел глазами лабораторию. Агенты вытащили оружие. Парень ощутил взгляд Армилла и обернулся к нему. Стараясь взять верх с помощью внушения, Армилл приказал:

– Стой! Замри!

Сеславин открыто и яростно посмотрел на него и направился к выходу. Медики, охрана, сам Армилл, словно оцепенев, не двинулись с места.

Шагая по коридору назад в свою камеру, Сеславин заставил себя расслабиться, пощупал освобожденное от ошейника горло. Все еще грозный и счастливый, он с облегчением широко ухмыльнулся: все прошло лучше, чем он ожидал. Он сломал, кажется, зажимы анатомического кресла, испортил ошейник-контролер, но не тронул никого из людей, даже ничем не задел их достоинство. ("Разве что неподчинением, – на ходу думал Сеславин, – но тут уж они сами виноваты: я им что, покорная жертва?").

Завыла сирена тревоги. Когда с обоих концов коридора выбежали агенты Ведомства в блестящих серых куртках, Сеславин не стал сопротивляться. Ему приказали лечь на пол, обыскали и надели новый ошейник. Армилл, бледный как полотно, шагнул вплотную к нему. Сеславину уже позволили подняться. Глава Ведомства контроля за соблюдением высшего вселенского принципа сверлил его взглядом.

– Твое счастье, недоумок, – процедил он, – что ты не натворил больше глупостей. Ты представляешь, что ты делаешь, щенок?

– Я раньше думал, что нельзя так делать, – откровенно сказал Сеславин. – А теперь понял, что с вами – можно. Передайте от меня канцлеру: "Господин канцлер Стейр, не надо считать мою волю незначительной помехой вашим премудрым замыслам. Я могу за себя постоять. Я буду договариваться с вами, а не подчиняться".

– Торжествуй… торжествуй… – сквозь зубы проговорил Армилл и стремительно отвернулся.

Алоиз Стейр любил простоту в отношениях с людьми, но простоту особого рода. Он любил вставить крепкое словцо, сделать панибратский жест; сам сесть за руль и, неожиданно припарковавшись, оставив охрану в машине, заглянуть в какой-нибудь не самый изысканный ресторан. Но Стейру было нужно, чтобы его простота поражала народ, чтобы ее свидетели дрожали от волнения, а потом, как о чуде, рассказывали другим о панибратстве Стейра.

Получив от Армилла доклад о том, как Сеславин сорвал с себя ошейник и ушел с допроса, канцлер вдруг велел подать закуску и снова пригласил обоих иномирцев к себе.

На столике стояли бутылка, графин с водой, тарелочка с сахаром и три бокала. Алоиз Стейр сам разлил по бокалам зеленоватый напиток.

– Это абсент на экзотических травах, – сообщил он. – Роскошь. Так я, собственно, о чем? – отставив бокал, Стейр откинул ладонью откинул назад иссиня-черные волосы. – Вы опять сильно смутили моих людей. Что это было, Сеславин? – он в упор посмотрел на иномирца и продолжал, не дожидаясь ответа. – Если бы не я, Армилл разобрал бы вас на мелкие детали.

– Мне пришлось защищать свое человеческое достоинство, – ответил Сеславин.

Ярвенна, не знавшая, что произошло, настороженно перевела взгляд с одного на другого.

– Достоинство! – повел плечом Стейр. – Вы только подумайте! По-вашему, мои ребята не нашли бы способа справиться с этим «достоинством», если бы я им позволил? Да, у вас есть какие-то силы, недоступные обычному земному человеку – видимо, это ваши предки-боги постарались, – но они не беспредельны. Одно дело – зажимы анатомического кресла. А если заковать так, что вы не сможете и пошевелиться… и все-таки вколоть "х-2а"… – медленно договорил он, всматриваясь в лицо Сеславина.

– Я подавлю ее действие, – ответил Сеславин. – С этой дозой я всегда справлюсь, а в передозировке-то вы сами заинтересованы?

– Пусть медики разбираются, – ответил канцлер.

Из этих слов Ярвенна сделала вывод, что Сеславина допрашивали – и он сорвал допрос.

– Вы что, не понимаете, что поступаете против всякой совести? – она подалась вперед. – Вы унижаете нас и даже не задумались об этом ни разу. Почему вы не хотите говорить с нами на равных?

– Свобода, равенство, братство?… – передразнил Алоиз Стейр. – Да вы герои… – и добавил, – мифов. Вы, наверно, в вашей боевой ярости и боли не чувствуете?

– Угу, – подтвердил Сеславин.

– Своей, – Стейр поднял тонкий палец. – А другого? Ведь я мог бы, – ну или не я, а Армилл – извлечь кое-какие методы из багажа наших предков, из светлого прошлого человечества, так сказать. И с помощью обычных древних пыток, о которых Сеславин недавно вспоминал с такой нежностью, выпотрошить одного из вас на глазах другого. Даже не знаю, – он переводил взгляд с Ярвенны на Сеславина, – кто в таком случае ломается быстрее, мужчина или женщина? Или вас научили получать от этого удовольствие? – Стейр рассмеялся.

– Прекратили бы вы ёрничать, канцлер, – возмутилась Ярвенна. – Мы не дети, чтобы пугать нас страшными сказками. Вы ничего нам не сделаете, потому что в любой момент за нами могут прийти соотечественники из нашего мира. И тогда вас спросят о нас…

– Ну и что, – хмыкнул Стейр. – Не начнут же они из-за вас войну миров? Святое дерьмо! Вы – две лабораторные крысы.

– Но вы же хотите узнать, кто придет после нас? С кем вам придется столкнуться? – спросил Сеславин. – Сами видите, связь между нашими мирами существует. Значит, они придут, с непонятными вам целями и умениями. Так что хватит чепуху молоть про пытки и казни. Ничего вы не сделаете.

– Да ничего с вами никто не собирается делать! – раздраженно махнул рукой Стейр. – Я запретил Армиллу применять к вам жесткие методы. Будем говорить "на равных", – он презрительно покривился и отхлебнул из бокала. – Похоже, мы на пороге удивительных открытий…

– Это другое дело, – сказала Ярвенна.

"Учи меня, сучка, – неприязненно подумал канцлер. – Все равно я вскрою вас, как консервы… Таких миров, как ваш Обитаемый, я видал сотни. В другое время мы за сутки бы установили у вас свою власть и научили бы вас, маргиналов, подчиняться высшему вселенскому принципу! Пришлось бы тебе и твоему дружку уважать наши правила, если не хотите всю жизнь жить на пособие по безработице… Место твоего дружка – у конвейера на самом примитивном производстве, а ты бы работала в борделе для низших слоев, поскольку в элитные заведения тебя не возьмут".

– Что ж, между нами – нормальные трения представителей разных культур, – легко сказал Алоиз Стейр Ярвенне. – Давайте забудем о недоразумениях и просто поговорим… Вы плохо понимаете природу власти. Есть одна тонкость. Я бы сказал, парадокс. Власть тем милосерднее, чем она сильнее. Вы уже убедились, что у меня не было необходимости жечь вас каленым железом и бить кнутами, чтобы получить показания. У меня есть сыворотка. И поверьте, с вами бы обошлись еще мягче, если бы вы поддавались гипнозу. Я могу себе позволить милосердие и снисходительность. Вот и «быдляки» наши не жалуются. Я не сажаю на кол и не рублю головы. Я могу позволить себе перевоспитывать их в хороших и чистых тюрьмах. Экстремист с помощью психокоррекции превращается в ягненка. В этом разница между варварской слабой властью – и моей. Максимальное превосходство элиты над сбродом – залог всеобщего благоденствия. Вы же, – Стейр кивнул в сторону Сеславина, – доводите вашу ненависть к власти до абсурда. Вы боретесь со мной за то, чтобы я не мог поступать с вами милосердно! Это ли не вздор? Всегда, всю свою историю повстанцы боролись за то, чтобы условия жизни людей стали более милосердными, а вам что, хочется нищеты и расстрелов? Это такой синдром сторонников свободы-равенства-братства – жажда расстрелов и нищеты?

– Повстанцы никогда не боролись за то, чтобы народ зависел от милосердия господ, – начал Сеславин.

– Оставим это, – отмахнулся Стейр. – Население всегда будет зависеть от милосердия власть имущих. Патернализм в лучшем смысле этого слова. Разумнее не строить утопий… или вы у себя в Обитаемом мире уже построили? – иронически добавил он. – Меня интересуют ваши особые способности. Я лично не думаю, что человек может развить в себе силы какого-то глобального значения. Например, то измененное состояние, в котором вы сорвали допрос… – Стейр поглядел на Сеславина. – Боевое неистовство… Это не такое уж чудо.

– Этому у нас учат всех.

– Зачем? Вы так много воюете?

– Не для войны, – сказал Сеславин. – Просто полезно в жизни. Например, пожар: надо кинуться в дом, выбить дверь, а если человек без сознания – вынести его. В состоянии неистовства это сделает даже подросток. Или тебе самому нужна помощь, и надо добраться до места, где ее окажут…

– В крайних ситуациях может оказаться каждый, – добавила Ярвенна.

– Любопытно… И если вы видите уличную драку, вы тоже готовы вмешаться?

– Конечно, – сказал Сеславин. – Даже маленький ребенок хотя бы побежит звать взрослых.

– А ваши преступники и хулиганы обладают такими же способностями, как и все? – приподнял брови Стейр.

– Да, – подтвердила Ярвенна. – Но, понимаете, эти способности и делают нас всех примерно равными. У нас нет сильных злодеев и несчастных, слабых жертв. Преступник не может победить другого человека в открытую, да еще на улице города: люди его не боятся, любой прохожий вмешается. Я сама из деревни, – как бы извиняясь, добавила она. – В деревнях у нас все друг друга знают, и преступности совсем нет. А в городах иногда случается… Но очень редко бывает, чтобы человек нападал на человека…

– Бывает, просто сдуру, сгоряча кто-нибудь подерется, – уточнил Сеславин. – Выпьет лишнего…

– Все-таки пьете? – хмыкнул канцлер, поглядев на нетронутые бокалы обоих иномирцев.

– Кто как, – уронил Сеславин. – …Вообще-то я состою в даргородской дружине. А дружинники особо не пьют.

– Это еще что?

– Такое добровольное общество, – Сеславин усмехнулся. – У меня есть обязанность раз в месяц приходить на семинары по подготовке и право снимать с дерева всех котят, которые умудрятся туда забраться.

– Каких котят? – не понял канцлер.

– Ну, это то, что приходится делать чаще всего, – пояснил Сеславин. – Есть случаи, когда люди не знают, к кому обратиться. Котенок. Или дверь в квартиру нечаянно захлопнулась, а ключа при себе нет. Тогда смотрят: вон человек со знаком дружинника! Зовут меня… Этот знак – изображение тура, которое носят на груди на цепочке. Или кто с моего двора – те и без знака меня знают.

– Тебе за это платят? – поднял бровь канцлер, позабыв, что миг назад еще все-таки обращался к парню на «вы».

– Я бы за деньги этого не делал, – нахмурился Сеславин. – Даже время не стал бы тратить.

Стейр поморщился:

– Иначе говоря, ты ходишь по улицам со знаком на цепочке и бесплатно решаешь чужие проблемы, но не стал бы этого делать, если бы тебе предложили заплатить? Интересная логика. Вы сумасшедшие?

– У самого у вас "логика", – огрызнулся Сеславин. – Я добровольно согласился помогать людям, – это совсем не то, что я нанялся бы служить за жалование… – он помолчал. – А вот вы, канцлер… Вы все говорите о милосердии, о том, что вы отвечаете за других людей. Разве у вас не та же логика? Почему тогда вам странно, что я хожу со знаком и бесплатно решаю чужие проблемы?

– Потому что в целом, от природы, люди плохи, – отрезал Стейр. – Есть отдельные, избранные натуры.

– Например, вы, – в тон ответил Сеславин. – А остальные – быдло.

– Остальные – лю-ди, – подчеркнул канцлер. – Люди, со всеми вытекающими последствиями, со всеми слабостями и недостатками, с косностью разума, недоверием к высшим, ревностью и завистью к чужому богатству, с упрямством, озлобленностью. И в принципе это нормально, это человечно, люди таковы, что с них взять.

Я дал им счастливую жизнь. Другой мог бы втоптать их в грязь. Вот и все! – но Стейр сдержался. – Знаете, что самое интересное? – он расслабился и закинул ногу на ногу. – Я вот думаю… У вас таки анархия? На пожарах сами спасаете, утопающих сами вытаскиваете, хулиганов сами ловите… Хотел бы я знать, ваша полиция, пожарные, спасатели что-нибудь делают? Или у вас даже такого понятия нет?