Текст книги "Обнаженные Розы (СИ)"

Автор книги: Юлия Поспешная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 39 страниц)

Приоткрыв рот, тяжело дыша, я с тревогой коснулась пальцами живота.

Я закрыла глаза.

Я чувствовала, как боль в животе, ворчит, ворочается и вздрагивает.

Боль точно беспокойный зверь, которого только, что разбудили.

И этот дверь недоволен. Он зол и агрессивен. Он кусается и рычит.

Боль. Волнами пульсирующая боль и животе, на месте удара.

Подарок от фотографа.

Тело в месте удара начало сжиматься, стягиваться и скручиваться.

Я скривилась, поморщилась. Выдохнула.

Романтик молча наблюдал за тем, как я корчилась от боли.

Думаю, ему это нравилось. Он явно был бы не против, чтобы моя боль не прекращалась.

–Тик-так.-в который повторил Романтик.-Тик-так...

Он что-то нажал. Трос лебедки коротко взвизгнул. Пленницы глухо, истошно замычали глядя вниз, на лезвия пил.

Я выпрямилась. Живот всё ещё стягивало болью.

Я хотела выждать, перетерпеть её.

Но он ясно дал понять, что ждать не намерен.

Осталось не много. Ещё пара метров. Господи... Целых два с лишним метра!

И нити здесь протянуты друг от друга теснее, чем в начале и середине длинного коридора.

–Поторапливайся, детка.-Романтик вдруг достал телефон.-Давай не много изменим правила.

Я остановилась, разгоряченно и глубоко дыша. Я ощущала, как воздух квартиры гладит мою покрывшуюся легкой испариной кожу.

Я смогу, подумала я. Я точно смогу, я успею.

–Вот.-Романтик положил свой телефон на стол.-Я поставил будильник. Как только он зазвонит, одна из тех, ради кого вы сюда заявились, умрёт. Разумеется, кто это будет ты знать не будешь. Как и время, которое тебе отпущено. Торопись.

Урод, подумала я с гневом.

Живот болел.

Мысли в голове порхали беспокойными, каркающими воронами.

Он не шутит. Он вполне серьёзен. Если я не успею, кто-то из троих связанных, подвешенных над пилами пленница умрёт.

Одна из них умрёт у меня на глазах. Из-за меня.

Чёртов Романтик! Гребаные нити! И гребаная, его больная фантазия!

Я готова была зареветь от злой обиды. Я ощущала, как тиски гнева сдавливали, душили меня. Эмоции рвались наружу.

Но я держалась.

Я снова двинулась вперёд. Нужно торопиться. Я знала, что он этого и добивается.

Конечно же ему хочется, чтобы я задела нить, и чтобы звякнул колокольчик.

Конечно же, ему хочется убить всех троих.

Он считает это будет эффектно и восхитительно.

Он считает, что так проучит полицию, которая посмела охотиться на него и устраивать ловушки.

Я пролезла между двумя нитями. Переставила ноги.

Осторожно, стоя на четвереньках, пролезла дальше. Мне пришлось почти лечь на пол и повернуть голову на бок, чтобы не задеть красные нити.

Задержав дыхание я пролезал под низко скрещенными нитями.

Я поднялась вверх, выгнув спину вверх, аккуратно чуть перевернулась на бок.

Сердце било тревожным гонгом. Ритм пульса нагнетался, тяжелел и ускорялся.

От локтей до пальцев рук скользила нервная щекотка, мне казалось у меня по коже рук и спины пробегает нервный трепет.

Впереди четыре перекрещенных, пересекающихся нитей. За ними ещё две просто крест на крест, затем пять нитей под острыми углами и всё.

Я почти смогла. Я почти добралась! Я почти выиграла!

Уверенность в этом подхлестнула меня, погнала вперёд.

Я преодолела этап с четырьмя нитями, миновала косой крест из двух и добралась до пяти, последних нитей.

Здесь было сложно.

Испытывая напряжение мышц, я привстала на носки, прижалась к стене, выгнулась грудью вперед, осторожно пролезла, медленно, по очереди перебрасывая ноги через высоко натянутую нить.

На столе Романтика заиграла ритмичная, задорная джазовая музыка.

Он, сидя на стуле, отложил розы и начала нащелкивать пальцами Ритм.

–О-о... Рэй Чарльз...-томным голосом проговорил Романтик.– Hit the road Jack. Слышала?

Он хохотнул дослушал припев, и тихо подпевал. Я замерла, глядя на него, с опасливым непониманием.

Музыка смолкла. Смолк будильник.

Я тяжело сглотнула, глядя на него.

–Не надо.-шепнула я, понимая, что это тщетно.

Белая маска издеваясь, склонились влево.

–Время вышло.-хихикнул он.

–Нет, стой... Не смей!

–Он что-то нажал на управлении лебедкой.

Раздался тихий щелчок.

Бабушка Иры истошно, в ужасе замычала. Её тело ринулось на лезвия пил.

На моих глазах связанное тело пожилой женщины тяжело рухнуло вниз.

Раздался короткий влажный звук, сдавленный хлюпающий хрип.

В стороны тугими струями брызнула кровь. Стены зала покрылись багровыми пятнами.

Голова старой женщины застряла на пилах. Шея не естественно выгнулась вниз, хрустнула. Её пухлое, связанное тело затряслось в конвульсиях.

Она ещё слабо шевелила ногами по полу.

Я прижала руку ко рту. Вжала голову в плечи.

Монстр свирепого ужаса двумя лапами вцепился в горло, и остервенением сдавил, удавливая дыхание и отнимая голос.

Внутренности моего живота подскочили вверх. К горлу рванулся рвотный позыв.

Я замерла, застыла, без возможности шевельнуться. Я могла только смотреть. И я смотрела. Смотрела на умершую на моих глазах женщину.

Ира и её мать глухо, с надрывом сдавленно мычали в ужасе, глядя на не подвижное тело бабушки и матери.

Старая женщина ещё несколько раз едва заметно вздрогнула и застыла, затихла, словно обессилев и устав.

Я видела, как из-под её головы по лезвию пилы стекают обильные, торопливые струи крови.

Тёмно-алые и багровые капли застучали по полу.

Кровавая лужа под телом умершей женщины стремительно растягивалась, увеличивалась.

–Я ставлю новый будильник.-объявил Романтик.

Я с трудом оторвала взгляд от погибшей пожилой женщины. Взглянула на него с яростным презрением.

Я бы сожгла его взглядом, если бы могла...

Мне пришлось приложить колоссальные усилия, чтобы двинуться с места.

Я пролезла дальше. Пробралась через пять скрещенных нитей и выпрямилась во весь рост, стоя перед телом умершей женщины.

Лужа крови под ней всё ещё растекалась. Я видела в ней скользящие, тусклые отражения.

–Поздравляю!-Романтик достал нож и положив на стол толкнул вперед.-Забирай любую.

Он хохотнул и встал со стула.

–И не вздумай жульничать, девочка, или творить какие-то ещё глупости. Я верю, что в твоей прекрасной головке наверняка бушует праведный гнев, и таятся идиотские представления о справедливости. Так вот, не вздумай поддаться ни тому, ни другому.

Он встал надо мной, подошел ближе. В его руке появился длинный, массивный нож с хищно загнутым лезвием.

–Поняла?-произнёс он глядя на меня.

–Поняла.-проворила я холодно, глядя в темные прорези его белой маски.

–Вот и умница.-он кивнул на пленниц.-Освобождай ту, которая тебе больше симпатична и можешь убираться.

Он обошел меня и начал срезать своим ножом красные линии.

Они лопались, как струны. То и дело тренькали, несчастно звенели миниатюрные колокольчики.

Я оглянулась на стол. Там всё ещё лежал короткий нож, который он мне оставил.

Я подошла к столу. Взяла нож...

Глаза ослепил яркий свет. Свет солнца. Но его лучи были холодными.

Я стояла посреди просторного, заросшего травой и полевыми цветами обширного поля.

Надо мной висело угрюмое, грифельно-серое небо.

–Догоняй нас! Давай!-звучал какой-то девчоночий голос.

–Я не могу...-услышала я.-Стойте... мне тяжело дышать... я не могу...

–Слабак! Ты просто слабый мальчишка! Слабак!

Я увидела, как светловолосая девочка с хвостиком, одетая в красное платье тычет пальцем в мальчишку.

Тот тяжело дыша, склонился, уперев руки в колени. Он дышал тяжело, с присвистом втягивая воздух.

–Я не могу...-простонал он.

Одна из девочек, с длинной, каштановой косой подняла с земли каштан и бросила в него.

–Ай!-он закрылся руками.-Не надо... Нина!

Девочка с косой, в желтом платье с черным горошком, снова бросила в него каштаном.

–Давай догоняй нас!

–Догоняй!-светловолосая девочка, в красном платье тоже швырнула в него каштан.

–Ай!

–Слабак!

–Догоняй!

Девичье хихиканье...

Воспоминание сникло, изменилось.

–Клёвые часы.-плотный, краснощекий парнишка с пустыми, бледными глазами склонился над сидящим за столом мальчиком.

Тот поднял меланхоличный взгляд. С тревогой взглянул на толстого здоровяка.

–Это отцовские.

У сидящего мальчишки были тёмно-русые волосы и фисташкового цвета глаза с карими вкраплениями. И болезненно бледная кожа на лице.

Я опустила взгляд на его часы.

Настоящие, массивные мужские часы. Слишком большие для тонкой детской руки.

У них был коричневый ремешок, а циферблат отливал глубоким, темно-синим цветов. Цифры были римские, а стрелки на концах имели миниатюрные короны.

–Давай сюда.

–Что? Почему?...

Толстяк отвесил ему подзатыльник.

–Давай, падла, а то нос сломаю!

–Иди к чёрту!

–Ах ты...

Между двумя мальчишками завязалась потасовка.

Они упали на пол. Вокруг них тут же столпилась гурьба других мальчишек.

Они кричали, болели, поддерживали и твердили:

–Бей слабака!

–Бей слабака!

–Бей его! Мочи! Мочи!

–Сломай ему нос, Миха! Давай! Да!

–Разбей лицо! Разфигачь!

–Зубы! Зубы ему повыбивай!

Воспоминание растворилось, исчезло.

Рвущееся из груди взволнованное дыхание, поднимало мою грудь.

В ушах ещё звучали остатки голосов тех мальчишек.

Я не двигалась.

Я стояла на месте, не шелохнувшись, затем опустила взгляд нож в моей руке.

Тяжесть его рукояти вселяла волнительную уверенность.

Я оглянулась на Романтика.

Мои глаза сузились, я сверлила взглядом его спину. Он всё ещё срезал нити и отшвыривал их к стене.

Я могла бы успеть... Наверное... Если очень быстро...

Я опустила взгляд на тело мёртвой женщины.

Она замерла, выгнувшись животом и грудью вниз.

Её свисающие руки касались пола, а шея и голова повисли на пилах.

Из-за этого она выглядела, как будто бы надломленной.

Я подняла прожигающий взгляд на Романтика.

Я с тяжким трудом отвернулась от него. Подошла к пленницам.

Я посмотрела в их мокрые от слёз глаза.

В перепуганных, растерянных небесно-голубых глазах маленькой Иры я увидела всю гнетущую тяжесть увиденного и пережитого ею кошмара.

Я увидела в её глазах крик. Она кричала от ужаса. Кричала глазами.

Потому, кричать устами не могла. Она не могла поверить в происходящее. Этот ребенок никогда не знал, не задумывался, что так бывает.

Она смотрела на меня. Она просила. Кричала и просила. Слёзно просила помочь, исправить, прекратить.

Она смотрела на меня с ожиданием и всё той же, кроткой надеждой.

Я перевела взгляд на её мать.

Здесь я увидела горечь, печаль и... смирение.

Она смирилась. Она приняла. Она уже знала, что её ждёт. И она тоже просила.

Она снова просила меня сделать выбор. Использовать шанс.

Я прочла в её взгляде даже нечто большее чем просьбу. Требование.

Настойчивое требование. Желание.

Последнее. Она знала это.

Последнее требовательное желание.

Выбрать Иру. Спасти её. Унести её отсюда. Подальше от него...

Вдыхая горький воздух, я закрыла глаза, тяжело, насильно проглотила жесткий, твёрдый комок в горле.

Меня поразила, странная, ватная слабость в теле.

Я подошла к Ире. Отцепила от неё крюк троса лебедки. Аккуратно поставила девочку на пол.

Присела возле неё.

Поднесла нож. Осторожно, бережно разрезала опутывающие её полоски скотча.

Затем перерезала скотч на её затылке, и так же ласково, нежно отклеила скотч от её личика.

Ирка всхлипнула, когда смогла дышать ртом. Ринулась ко мне, споткнулась, я едва успела её подхватить.

Она обхватила меня своими тонкими ручками, крепко сжала, обняла.

Я поднялась с колена вместе с ней, держа её на руках.

Мы встали возле её матери.

–Мама...-тихо прорыдала Ирка, скривив личико.-Мам...

Она судорожно, плаксиво вдохнула воздух и тихо заплакала.

Кривясь горькой, слёзной гримасой, она протянула дрожащую руку к лицу женщины. Нежно коснулась её щеки.

Со всей той лаской и искренней любовью на которую был способен ребенок.

–Мамочка...-плаксиво, горестно всхлипнула Ира.

Женщина в ответ крепко зажмурила глаза. По её щекам скатились две струйки слёз.

Я ощутила, как увлажнились мои ресницы. Под веками стало тепло.

У меня задрожали губы и что-то слабо вздрогнуло в груди.

Мать Иры смотрела на дочь. Её плачущие глаза неожиданно сузились, как при грустной улыбке.

Ирка плакала у меня на руках. Облизывала губы.

Её мать посмотрела на меня. Она благодарила. Благодарила взглядом. И затем кивнула: «Спасибо».

Я коротко кивнула в ответ.

За моей спиной послышался странный перезвон.

Я повернулась к Ирой на руках.

Романтик освободил коридор от нитей и сейчас сыпал на пол битое стекло.

Весь пол коридора переливался тусклыми бликами на заостренных осколках стекла.

Романтик скомкал в руках мешок из-под цемента, отбросил в сторону.

–Снимайте обе свою обувь.-сказал он холодно и раздраженно.-И можете уходить.

Ира отвернулась, уткнулась личиком мне в шею. Я ощутила на своей коже её слёзы.

–Что это значит?-спросила я его.-Ты же сказал...

–Я помню, что я сказал.-перебил он меня жестко.-Снимай обувь, я сказал. Или... можешь не снимать. Но тогда уйдешь одна.

Его переполняло злоба. Он проиграл. И был зол. Он не рассчитывал, что я пройду эти нити. Он не рассчитывал, что колокольчики не дрогнут.

Он долго сохранял самообладание, пытался шутить, издеваться.

Но он взбешен. Это было заметно. Я не могла рисковать, дразня его.

Сжигая Романтика уничтожающим, ненавистным взглядом я опустила Ирку на пол.

Девочка со страхом жалась ко мне.

Я поставила на пол, затем разула Иру. Сняла кеды. Затем разула Иру, отставила в сторону её миниатюрные тапочки с мышками.

Посмотрела Ирке в глаза. Провела тыльной стороной ладони по её нежной щеке.

Она смотрела на меня. В её лучистых глазках подрагивали блики слёз.

–Не бойся.-прошептала я, и изобразила ободряющую улыбку.

Я снова взяла Иру на руки, прижала к себе.

–Молодец.-с издёвкой похвалил Романтик и посторонился.-Иди... Вы свободны.

Он изобразил издевательский, приглашающий жест.

Я с девочкой на руках, шагнула вперед. Остановилась.

Передо мной тянулся коридор. Коридор, который я с таким трудом пересекла, пробираясь через нити, боясь зацепить чертовы колокольчики.

Теперь нитей не было.

Но пол коридора был сплошь устлан серебрящимися осколками стекла.

Холодный пол жег мои голые ноги.

Я вздохнула. Посмотрела на дверь в конце.

Крепче прижала к себе Иру и со страхом ступила вперед.

Стекло хрустнуло под моей ногой.

–Ай...-не удержалась я и скривилась от режущей, прокалывающей боли.

Боль вцепилась в мою ногу, впилась в мою плоть режущими осколками стекла.

Я закусила губу. Заставила себя шагнуть дальше, медленно, боязливо опустила на стекла вторую ногу.

Я зажмурилась, чувствуя, как стекло влезает, медленно разрезает и вдавливается в подошву моей ступни.

Колени толчком пронзила предательская слабость.

Ира жалась ко мне. Я чувствовала её сердцебиение.

Я хотела идти на носках, чтобы не наступать на стекло всей поверхностью ног.

Но не могла. Я боялась упасть, и уронить Ирку.

Я пыталась делать шаги по шире. Попыталась сократить расстояния.

Снова ступила на стекла.

Я яростно зашипела от жрущей мою ступню дикой, режущей и пекущей боли.

Мучительно жмурясь, хватая пересохшими, дрожащими губами воздух, я ступила дальше. По ступням до колен то и дело взбиралась трепещущая дрожь. Она как будто бы хотела, чтобы я упала на колени. Упала и больше не поднималась.

Стекла, при каждом робком шаге, глухо звенели и шуршали под моими ступнями.

Моё дыхание давно стало прерывистым, сбивчивым, затрудненным. Мне не хватало воздуха. Воздух отнимала боль.

Я, пересиливая себя, стараясь не думать о боли, сделала новый шаг. Морщась снова плавно, медленно, пугливо опустила ногу на стекла.

–Господи...-выдохнула я тонким голосм, и стиснула зубы.-А-ай...

Я не смогу, поняла я.

Боль становилась невыносимой. Она подчиняла и порабощала меня. Мне нечего было ей противопоставить. Я не могу.

Боже, как больно... Р-р-р... Фак! Кур-рва...

Я не знала, что так бывает... Господи... Я с усилием жмурила глаза. Я пыталась пережить, стерпеть разрывающую мои ступни бешеную боль.

Вязко и глухо стучало сердце. Вместе с болью тело наполнял иссушающий жар.

При каждом шаге с моих уст срывался дрожащий вздох. Мои ноги были в огне. В пламени бесконечной, неистовой боли.

Боль торжествовала в моей плоти, в моей крови, в моих ногах.

А до двери было ещё слишком далеко.

Я не смогу... Господи. Я не могу!

Я всхлипнула, сжала губы.  Зажав нижнюю губу зубами, я шагнула вперёд.

Резко возросшая боль выдавила из меня вдох. Я закричала, запрокинув голову.

Я чувствовала, что мои ступни увлажнились, промокли и стали липкими от крови.

С трудом дыша, ощущая, как взбешенно галопирует пульс в венах, я сделала очередной шаг дрожащей ногой.

–А-а-ай!-кривясь, простонала я.

Горячие слёзы боли застилали взор.

Я несколько раз поморгала глазами.

Осталось не много... Я смогу. Я смогу... Я смогу!

Я шагнула вперёд. Я опустила израненную ногу на стекло.

Осколки вошли на всю глубину, они были внутри моих ног.

Они жгли, резали, разрывали мои ногу.

Я тихо рыдала. Боль когтями взбиралась по ногам, глубже вгрызалась в плоть.

Живот и грудь вздрагивали, когда я втягивала воздух.

Я ступила дальше, и глухо, стиснув зубы зарычала, втянула воздух, задохнулась от накатывающего, пульсирующего мучительного ощущения в ногах.

Мои ноги снова вздрогнули, колени подогнулись.

Боль жгла, сжигала и рвала мои ноги.

Я не могла это терпеть. Не могла. Не могу, я больше не могу.

Ощущая холодок на вспотевшей коже лба и морозную щекотку на вспотевшей шее, я, пересиливая себя, надрывая волю сделала следующий шаг.

Я вскрикнула. Не сжимаясь, не стараясь скрыть боль.

Я закричала от проникающей, глубоко прожигающей, бесконечной и сумасшедшей боли.

Боль лишала меня сил, храбрости и силы воли. Я не могла...

Я заставляла себя идти дальше.

Боже... Боже, я не знала, что так бывает... Господи...

Шаг... ещё шаг... А, Боже... Ещё... Ещё чуть-чуть... Я справлюсь... Я смогу...

Мое тело содрогалось от накатывающего, сотрясающего болевого шока.

В воспоминании вспыхнул эпизод из детства.

Я тогда была уже одна.

Отца только, что посадили. Мать ушла за месяц до этого. Я была одна.

Одна среди родственников, близки и дальних, которые презирали моих родителей и ненавидели меня.

Я вспомнила, как тётка Барбара, наказала меня, и сказала, что я не буду есть до Понедельника.

Я украла еду.

Я помню, как она остервенело била меня ремнем. Я помнила, как металлическая пряжка стегала мою спину.

Эти кровоподтеки и синяки ещё два месяца оставались на мне.

А на пояснице где пряжка ремня рассекла мне спину, у меня навсегда остался длинный, похожий на волос узкий, белёсый шрам.

Тогда я слёзно молила, чтобы она тётка Барбара перестал бить.

Но она так разошлась... Она мстила мне за моего отца, за мою мать.

Она мстила за свою ненависть.

Её остановил наш дворецкий. Дональд.

Единственный из слуг, не боявшийся перечить моим родственникам и любящий моего отца.

Сейчас меня поражала боль куда более свирепая, чем от хлестких ударов ремнем.

Я ступила правой ногой. Почувствовала, как стекло в ноге глубоко вдавливается в мышечные ткани, казалось хищные осколки стекла едва не достигали надкостницы...

Стекло отзывалось звонким шорохом, на каждый мой шаг.

Меня шатало. Ступни горели, пылали приступом режущей боли.

Я шла прихрамывая, едва перебирая изрезанными ногами.

Дверь... Главное дойти до входной двери.

Господи... Да что ж так... Так больно... Боже... А-а-й...

С моих губ сорвался новый стон. Руки дрожали. Дрожь трясла за плечи, толкала в ноги.

Я боялась уронить Иру.

Я ослабела. Боль истощила меня, высосала жизнь, выжрала силы...

Я больше не могла идти.

СТАНИСЛАВ КОРНИЛОВ

Среда, 18 июня

Когда он вышел, оставив Нику одну, в нём окрепла устойчивая мысль, что если с ней что-то случится, он застрелится.

Стас знал, что будет элементарно не в силах это вынести.

Да. Вот так.

И сейчас он корил себя за то, что оставил её.

Он гнал от себя поганые мысли. Мысленно проклинал Романтика.

И ещё ругал себя последними словами.

Он был виновен в неудачной засаде. Он был полностью виновен, что Романтик обозлился.

Стас знал это.

Домбровский и Арцеулов молчали.

Между ними на двоих молчание было мрачным, тяжелым, удрученным.

Коля владел собой хуже всех.

Он мерил площадку подъезда широкими, быстрыми шагами, два раза наорал на людей, что выглянули из квартир и спросили в чем дело.

Арцеулов молча курил. Уже восьмую сигарету.

Всех изводила мысль, что они могут только ждать.

И затаившийся этажом ниже отряд специального назначения, прибывший несколько минут назад, тоже вынужден ждать.

Ждать... Ожидание изматывало, нервировало и мучало.

Корнилов последние десять минут стискивал руками деревянные перила лестницы, пытаясь справиться с накатывающими волнами въедливых опасений.

Майор пытался быстро понять, что он может сделать и, что предпринять.

Самое просто решение, отдать приказ о штурме.

Да, может показаться со стороны, что так было бы проще.

Только это нужно было делать сразу, а не теперь, когда там Ника.

Стас, в который раз глухо рыкнул, коря себя за то, что позволил Нике остаться и сыграть в опасную игру.

Единственное, что его не много успокаивало так это, что не смотря на свой крайне нежный возраст Ника психологически куда взрослее своих сверстников, а о таких подонках, как Романтик, знает, наверное, по больше большинства знакомых ему следователей.

Почему? Да потому, что они профессионалы, опирающиеся на опыт и знания, а она банально, в прямом смысле слова, может заглянуть убийце в душу.

Стас бы в жизни не оставил Нику, если бы не помнил, как ей удавалось уже в похожих ситуациях воздействовать на убийцу.

В конце концов именно Ника убедила Московского живодёра, отпустить последнюю жертву.

И до этого, именно эта девочка с сияющими платиновыми волосами и искристо синим взглядов проникновенных глаз, убедила семью садистов из Подмосковья сдаться полиции.

Невероятно? Бред?! Чушь?.. Но, это факт.

Правда факт, о котором знает крайне ограниченное количество людей.

Стас прикинул, что принесет ему приказ о штурме.

Выходило, что ничего, кроме гибели и Романтика, и заложниц, и Ники.

И не факт, что сами бойцы не пострадают.

От Романтика, Стас теперь это осознал окончательно, можно ожидать чего угодно.

Помимо бессильного беспокойство за Нику Стасу не давало покоя навязчивая мысль о том, как Романтик собирается сбежать.

И собирается ли.

Когда из-за закрытой двери квартиры, где засел Романтик с заложницами, раздался внезапный девичий крик, Корнилов чуть не оторвал перила, за которые держался, стоя возле лестницы.

Он бросился к двери, его догнал Коля, схватил за локоть.

–Стас, стой! Вломишься и им всем крышка! Он же сказал!

–Хрена мы вообще стали играть по его правилам!-рыкнул Корнилов с ненавистью глядя на закрытую дверь.

–А что мы должны были делать?!-повысил голос Коля.-Переговорщиков вызывать? Он бы убил заложниц! Всех троих. Даже маленькую кроху в пижамке. Он бы не стал ждать Стас.

Корнилов услышал неспешную поступь Арцеулова.

Обернулся. Бородач, глядя на Стаса с печальным взглядом кивнул.

–Он прав, Стас. Даже я с этим согласен.-вздохнул Сеня.-И снайперы ничего не видят, он об этом позаботился.

Корнилов оглянулся на дверь. Он чувствовал, как на виске нервно бьется жилка височной артерии.

Стас волнуясь потер ладонью подбородок.

Из квартиры донесся новый крик.

–Чтоб тебя!-выругался Стас и дёрнул за ручку двери.

Дверь не подалась. Корнилов дёрнул ещё раз.

Тщетно!

–Дерьмо!-выругался Стас.

Его сотрясала неудержимая, почти паническая тревога.

Он проклинал себя за глупость и беспечность!

Из-за того, что Ника слишком часто ему помогала, слишком часто, брала на себя ношу, которая не по силам большинству взрослых, он забыл... что она сама ещё всего лишь ребёнок.

В двери квартиры что-то щелкнуло.

Стас и его опера отскочили, схватились за оружие.

Стас увидел, как повернулась изогнутая ручка двери.

Затем тяжелая, входная дверь медленно приоткрылась.

И в коридор вышла Ника.

–Господи...-вырвалось у Коли.

Стас увидел заплаканное лицо Ники, увидел перепуганную, дрожащую девочку у неё на руках.

А затем опустил взгляд на босые ноги Ники.

Они были перемазанные кровью.

Нику била дрожь. У неё тряслись плечи. А взгляд был отстранённый, рассеянный.

Она шла с трудом, прихрамывая и тихо плача.

Корнилов ринулся к ней. Жестом отдал Арцеулову команду, тот вернулся в коридор, помахал руками спецназу.

Бойцы поднялись на этаж, ринулись к квартире.

Стас осторожно взял у Ники ребенка, передал Коле, а сам быстро подхватил Нику на руки.

Лазовская с благодарностью прижалась к нему. Корнилов в ужасе снова посмотрела на израненные ноги девушки.

Он видел застрявшие в её ногах куски стекла. Часть из них со звоном посыпалась на пол.

Его обуяла ярость. Он желал растерзать Романтика, оторвать ему голову, расстрелять на месте и сжечь.

Он не стал ничего спрашивать у Ники. Он видел, что девушка не была способна, что-то объяснять.

–Вы скорую вызвали?!-спросил он Домбровского.

–Так, точно.

–Отлично.

Они посторонились пропуская Арцеулова во главе отряда спецназа.

Внизу, на улице Корнилов сам положил Лазовскую в карету скорой помощи.

Девушка спрятала лицо в ладонях тихо, горько заплакала.

В её слезах были пережитая боль, ужас, чувство вины и облегчение.

Стас сидел рядом. Держал её маленькую, узкую ладошку, с отеческой заботой гладил по светловолосой голове.

Ника хотела рассказать Стасу о том, что происходило за закрытой дверью.

Но Корнилов остановил её.

Они были не одни. Рядом сидел врач скорой помощи и цокая языком осматривал ноги девушки.

–Нужна операция.-безапелляционно заявил он.-У девушки глубокое поражение в мышечных тканях и кровопотеря.

–Тогда поехали.-рыкнул на него Стас и постучал в окно водителя.

Скорая тронулась с места.

Корнилов подумал, что возможно ему следовало бы остаться с Арцеуловым, проследить за результатом действия спецгруппы, увидеть своими глазами место преступления.

Но он не смог оставить Нику.

Тем более, в этом Корнилов не сомневался, она расскажет ему гораздо больше, чем он мог бы найти в той квартире.

Скорая выехала со двора дома. Водитель включил мигалку, сирену.

Автомобиль разогнался набирая скорость.

Ника посмотрела в глаза Стаса.

–Вы отдали девочку её отцу?

Корнилов усмехнулся.

Ника оставалась верна себе.

Сама изранена, напугана, истощена и измучена.

А переживает за чужого, мало знакомого ребенка, совершенно чужих людей, при этом будучи сама ребенком.

Кто-то мог бы обвинить эту белокурую девушку в бездумном, глупом и восторженном альтруизме или позёрстве.

Но, Стас знал её, и знал, что Лазовская искренна в своих действиях, поступках и словах.

Она одна из не многих людей, что ещё не утратили чувство сострадания и сочувствие.

Одна из тех, в ком, как бы это сейчас пафосно и глупо не прозвучало, просто живёт настоящее, обыкновенное и ни чем не мотивированное добро.

Добрая девочка с печальными, задумчивыми глазами, думал о ней Стас.

Стремится помочь другим, хотя обычно, мало, кто готов прийти на помощь к ней самой.

Корнилов крепче сжал её горячую ладошку.

Врач, сидевший у ног Ники, спешно и осторожно вынимал осколки.

И обрабатывал рану. Лазовская то и дело морщилась, шипела от боли.

Корнилов бросил взгляд на окровавленные осколки стекла.

Он так стиснул зубы, что едва не раскрошил их.

Врач уже вынул десяток вымазанных в крови Ники, стеклянных осколков.

И это только те, что на поверхности.

Машина ускорилась.

АРСЕНИЙ АРЦЕУЛОВ

Среда, 18 июня

Бойцы спецподразделения ворвались внутрь квартиры.

Их встретила вызывающая тишина.

Они аккуратно, но быстро прошли вперед.

Стекло в коридоре звонко захрустело под их ботинками.

Сеня остановился, глядя себе под ноги.

На осколках стекла краснели отдельные, кровавые пятна.

Следы от ног Ники. Её кровь.

Арсений представил, как девчонка шла с малышкой на руках, через весь коридор.

Босиком. По стеклу. Ощущая дичайшую боль.

Арцеулов продолжительно, изощренно и грязно выругался.

Последние слова он буквально прорычал.

Спецназ обыскивал квартиру. Быстро, четко и профессионально.

Из ванной комнаты вышли двое бойцов, направились дальше.

А из кухни вышел ещё один спецназовец и пройдя по коридору, встал под минами на потолке. Задрал голову, внимательно осмотрел.

Он посмотрел на Сеню.

–Поможешь?-он кивнул на стоящий у стены шкаф.

Арцеулов оглянулся на старый шкаф, стоящий возле двери одной из комнат.

Его полки были пусты.

–Без проблем.

Сеня помог ему перевернуть этот шкаф. Взрывотехник взобрался на перевернутую мебель, осветил фонариком устройства.

Хмыкнул.

–Чёртовы самоучки... Хоть бы делали качественно.

Он с досадой покачал головой.-Сам мог подорваться, идиота кусок.

–Я был бы не против.-ответил Сеня.-А где он мог узнать, как создавать мины?

–У тебя, что интернет отключили?-усмехнулся сапёр аккуратно раскручивая корпус мины.-В сети сейчас можно найти информацию, как реактивный двигатель ядерную реакцию синтезировать в домашних условиях... не то, что самопальные мины сварганить...

Арцеулов посмотрел, как остальная группа разбегается по квартире, проверяет комнаты.

–В интернете можно прочитать, как сделать самодельные, полноценные взрывчатки?-скептически спросил Сеня.-

–Не только прочитать, но и увидеть.-заметил сапёр.

Сеня негодующе фыркнул.

–YOUTUBE?-ворчливо спросил Сеня.

– YOUTUBE.-вздохнул сапёр.

Арцеулов согласно кивнул. Видеохостинги он лично презирал и ненавидел.

Кроме тех, что дают возможность смотреть бесплатные сериалы и фильмы.

Но большинство таких ресурсов, несколько миллионов человек используют для демонстрации последствий дурного воспитания и отсутствия интеллекта.

Арсений прошел в комнату, в зал, где они видели восседающего на стуле Романтика.

Пол в помещении залит двумя огромными лужами крови.

Кровью были обильно забрызганы стены вокруг.

Кровавые струйки, точно щупальца проворно ползли вниз от сохнущих, влажных, багровых пятен на стенах.

Арсений смотрел на два женских, неподвижных тела.

Головы и шеи обеих женщин были буквально насажены на лезвия пил.

А тела, выгнувшись вниз, полулежали на полу. Руки жертв безвольно свисали вниз.

Со стороны могло показаться, словно обе женщины, застыли в нелепой, странной и жуткой позе, упершись головами в лезвия трёх пил.

На столе Арсений обнаружил две розы.

Две, вместо трёх.

Только две... Не хватает одной, самой юной.

Ту, что на своих руках вынесла Ника.

Арцеулов покивал головой.

Вспомнил Нику с окровавленными ногами и запуганную кроху у неё на руках.

Она вынесла её. Она обыграла Романтика. В его же игру.

Арцеулов зло усмехнулся.

Ублюдок не ожидал, увидеть среди полицейских маленькую, худощавую школьницу.

И не ожидал, что она справиться, там, где по задумке, не должны были справиться взрослые.

К Сене подошел командир спецгруппы.

–Всё чисто. Квартира пуста.

Сеня с кислой миной кивнул. Он даже не сомневался, что Романтик уйдёт. Он всегда уходит.

Арцеулову было интересно, как именно он уйдёт в этот раз.

–Товарищ, майор!-крикнули из маленькой спальни.-Есть!