Текст книги "Снега"

Автор книги: Юлий Чепурин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)

П а в е л. Какое дело! И здесь дадим австриякам перцу. Пусть знают наших.

Л е н и н. А чего вы тут, в Галиции, потеряли?

П а в е л. Как это – чего? Ничего не потерял. (Вспомнил.) А, вы, верно, про ту проволоку. Теперь не до нее, война ведь.

Л е н и н. Не о том речь, хотя мы и к проволоке вашей еще вернемся. Вы, конечно, видели, как живут здешние крестьяне?

П а в е л. Видал. Плохо живут.

Л е н и н. Согласен – плохо. Даже больше того – хуже некуда, вот как живут. И вы думаете, что им станет лучше, если, скажем, придут сюда русские солдаты?

П а в е л. Кто их знает… Да и чего это я о них буду думать?

Л е н и н. А все же?

П а в е л. Лучше не будет, факт.

Л е н и н. Вот-вот! Сейчас польских крестьян австрийцы обдирают как липок, а пошлет сюда русский царь свои войска – кого заставят их содержать? Тех же польских крестьян. Разве это справедливо?

П а в е л. Тут дело такое… Я, конечно, не знаю, кто их тут обдирает. Только и мы в России впроголодь живем, факт. Разве пошел бы я за тридевять земель в Польшу или в эту самую Силезию чертову, если б дома не было нужды?

Л е н и н. Что и говорить – со Смоленщины в Силезию далековато идти. У вас что – надел маловат или кулаков нет в деревне, к кому бы можно было наняться?

П а в е л. Надел мал, что верно, то верно. Да и землица у нас тощая – скупо родит. Кулаки же… Есть у нас в селе богатый мужик Палишин. Только вот в чем закрутка: Василина-то – дочка его. Хоть и клялась-божилась, что за мной на край света пойдет, а родительское слово преступить не смогла. Мне Палишин прямо вот так, в упор глядючи, сказал: на приданое не надейся. Никогда, мол, на ветер денег не бросал и не буду. Кто ты, говорит, Пашка Жихарев, такой-сякой? Оборванец, голытьба бесхозяйственная. Ты докажи, что в тебе смысл есть. Станешь на ноги, в почтенье ко мне войдешь, – отдам Василину. Вот и подался я в эту Германию за длинным рублем… А оно вон каким калачом обернулось. В общем, фунт с изюмом; считайте, Владимир Ильич, два года – козе под хвост.

Л е н и н. И денег, выходит, не заработали, и времени столько потратили. А ну как этот ваш кулак Василину уже сосватал?

П а в е л (вскочил, сжал кулаки). Горло перегрызу! Придушу вот этими руками!.. (Сел.) Нет, Василина не такая. Вы ее не знаете, у ней слово крепкое. Сказала – дождусь, значит, ждет.

Л е н и н. Верите?

П а в е л. Верю! (Задумался.) Что ж это получается! Сколько мук претерпел, а (загибает палец) Василину до́се в жены не получил… (загибает второй палец) в солдаты забреют… (Выжидательно, с надеждой смотрит на Ленина.)

Л е н и н. Забреют, товарищ Павел, непременно забреют.

П а в е л. Зачем вы так говорите?

Л е н и н. Хочу подготовить вас к самому худшему. И еще хочу, чтобы вы поняли: воевать за царя и его приспешников против таких же, как вы, бедняков, только разве другой национальности, – дело не только неправедное, ненужное, но и преступное.

П а в е л. Вот те фунт с изюмом! Куда ни кинь – везде клин.

Л е н и н (как бы рассуждая вслух). Война взвалила на плечи народов непосильный гнет. Какая бы правящая верхушка ни выиграла войну, жизнь трудящихся как побежденной, так и победившей стороны ни на йоту не изменится к лучшему, а, наоборот, ухудшится – в силу реальных законов капиталистической действительности… (После паузы.) Да-да-да, господа социал-демократы, вы можете быть уверены – ваш обман рано или поздно откроется народным массам, и они спросят за это с вас. Прежде всего – с вас!

П а в е л. Выхода, значится, нету?

Л е н и н. Что вы сказали?

П а в е л. Нету, говорю, выхода?

Л е н и н. Неправда, есть.

П а в е л. Какой?

Л е н и н. Вот, скажем, призовут вас и тысячи таких, как вы, в солдаты. А вы возьмите да и поверните ружья против царя.

П а в е л. Эко! Что же тогда будет-то? Что ж тогда, говорю, к примеру, от Пашки Жихарева останется? Прах. Пепел.

Л е н и н. Будет то, что должно быть. Россия не подготовлена к этой войне, царь ее проиграет. Непременно! Русский народ в результате поражения будет обречен на новые страдания – лишения, голод. Чаша народного гнева переполнится настолько, что рано или поздно трон под царем зашатается. Этого испугаются прежде всего помещики и капиталисты. Они заставят царя отречься от престола, чтобы взять власть в свои руки…

П а в е л. Это и есть революция?

Л е н и н. Да, это и есть буржуазно-демократическая революция, то есть такая, товарищ Павел, революция, когда богачи, захватив власть в свои руки, будут заигрывать с трудовым народом. Они даже введут его представителей в органы местного самоуправления, но положение трудящихся масс не изменится от этого к лучшему. И вот тогда-то, используя свое участие в органах власти, рабочие с помощью крестьян, под руководством партии коммунистов совершат, товарищ Павел, настоящую, пролетарскую социалистическую революцию – прогонят помещиков, банкиров, фабрикантов, навсегда отнимут у них власть и передадут ее в руки трудового народа.

П а в е л. Ух ты!..

Л е н и н. Жить хорошо станут не те, кто присваивает плоды чужого труда, а те, кто работает.

П а в е л. Подходяще! Тогда я и электростанцию смогу построить, верно?

Л е н и н. Конечно! Кстати, а как вы ее собираетесь строить? На пустом месте?

П а в е л. Зачем, в селе у нас мельница есть – паровая. Князю Ухтомскому она принадлежит.

Л е н и н. Так князю – не крестьянам.

П а в е л. А я так думаю: возьмем и отымем с мужиками, которые победнее. В пятом годе уже пробовали.

Л е н и н. Не вышло?

П а в е л. Не-е, не вышло. Поарестовали которых…

Л е н и н. Видите! Так он, князь, и сейчас жандармов позовет.

П а в е л. А мы вдругорядь отымем.

Л е н и н. А он к жандармам казаков прибавит. Тогда как?

П а в е л. Сызнова отымем.

Л е н и н. Он вас всех в тюрьму пересажает, кто же мельницу отнимать будет?

П а в е л. Найдется кому. А тюрьмой меня теперь не испугаешь.

Л е н и н. Нет, заранее вам скажу – ничего путного из этого не получится.

П а в е л (вздохнул). Сам знаю. Мечтаю вот, да, видать, не ко времени.

Л е н и н, Абсолютно ко времени! Надо мечтать, непременно надо мечтать, дорогой товарищ Павел. И то, что вы мечтаете, это прекрасно. Доживем мы с вами до нашего праздника, обязательно доживем. Представьте – вся власть в руках трудового народа… И загорятся огни над вашей деревней, потом над другими селеньями, городами, и дальше, дальше, во все стороны России пойдет электрический свет…

П а в е л. Вот бы!.. Вот бы!..

Л е н и н. Ведь электричество, товарищ Павел, – это будущее человечества. Кстати, а вы знаете, что такое электричество?

П а в е л. Во-во! Все хотел, Владимир Ильич, спросить у вас… Откуда оно такое берется? Провода холодные, а за концы схватишься – так вдарит, аж искры из глаз…

Л е н и н. Охотно вам объясню. Давайте-ка сядем…

Садятся на койку Павла, Ленин что-то чертит в блокноте. Входят  с л е д о в а т е л ь  и  н а д з и р а т е л ь.

С л е д о в а т е л ь. По решению уездного суда Нового Тарга вы, Жихарев, освобождаетесь из-под стражи и должны в течение двадцати четырех часов покинуть Галицию. Пройдите к начальнику тюрьмы.

П а в е л (отпрянув в глубину камеры). Не пойду я! Не выйду отсюда!..

С л е д о в а т е л ь (опешил). То есть как? На каком основании?

П а в е л. Или обоих освобождайте, или… Не пойду один из тюрьмы! Хоть убейте – не пойду…

С л е д о в а т е л ь. Молчать! (Надзирателю.) Выведите его!

Л е н и н. Товарищ Павел, вы, право, напрасно за меня волнуетесь… Поезжайте в Поронин, моя жена даст вам денег на дорогу в Россию.

П а в е л. Не напрасно, Владимир Ильич. Я слышал… вас будут судить военно-полевым судом!.. Они расстрелять вас хотят… Никуда я один не пойду!

С л е д о в а т е л ь. Да вышвырните вы его. В шею!

Н а д з и р а т е л ь (хватает Павла). Пшел!

Павел упорно сопротивляется. Борьба.

С л е д о в а т е л ь (подходит, помогает надзирателю, повторяя с оттенком брезгливости). Я сказал – в шею!.. Я же сказал – в шею! В шею!.. (Ударяет Павла носком до блеска начищенного сапога.)

Л е н и н (срывается с места, гневно). Вы не смеете так обращаться с людьми!..

П а в е л (кричит). Не хочу! Не пойду!..

Надзиратель наконец выталкивает Павла из камеры. Слышен его крик: «Пустите! Не пойду! Не хочу! Пусти-и-и!» Крик замирает.

Пауза.

С л е д о в а т е л ь (сдержанно). Я не советовал бы вам, пан Ульянов, вмешиваться…

Л е н и н. Почему уездный суд Нового Тарга не рассмотрел и моего дела?

С л е д о в а т е л ь. Не уполномочен отвечать на подобные вопросы.

Л е н и н. Я должен понимать это как подтверждение слов Жихарева?

С л е д о в а т е л ь. Не могу сказать больше того, что я только что сказал. (Пауза.) Я разрешил вашей супруге, пани Крупской, свидание с вами. В вашем распоряжении – пятнадцать минут.

Ленин, наклонив голову, внимательно слушает, ему удается скрыть волнение.

(Пытаясь рассеять впечатление Ленина от своей жестокости.) Вы, пан Ульянов, знаете о моем личном расположении к вам…

Л е н и н (сухо). Не догадывался.

С л е д о в а т е л ь. Тем не менее это так. (Пауза.) Вы можете поговорить с супругой наедине.

Л е н и н (не сразу). Благодарю.

Следователь уходит. Появляется  К р у п с к а я.

Надюша! Как я рад тебе, если бы ты только знала!..

К р у п с к а я. Володя! (Припадает к нему.)

Пауза.

Л е н и н. Успокойся, успокойся, Наденька, со мной ровным счетом ничего не произошло. Здесь вполне сносные условия… Как ты? Как Елизавета Васильевна? Какие новости?

К р у п с к а я (смахивает набежавшие слезы). Новостей много, не знаю, с чего начать. Следователь сказал мне, что пришли телеграммы от товарищей с ручательствами, что ты шпионажем не занимаешься.

Л е н и н (живо). От кого телеграммы?

К р у п с к а я. От депутата Марека и доктора Длусского. Но этого, сказал он, мало. Я знаю, ты будешь не очень доволен, однако я написала депутату венского парламента Виктору Адлеру.

Л е н и н (нахмурился). Что именно написала, какими словами?

К р у п с к а я (волнуясь). Видишь ли, Володя… Нам с Георгием Максимовичем стало известно, что…

Л е н и н. …мое дело находится в Кракове, в военно-полевом суде?

К р у п с к а я (тихо). Ты уже знаешь… Я просто прошу Адлера сделать все возможное, чтобы военные власти не занимались тобой.

Л е н и н (покашливает). Да-да… Это было бы нежелательно.

К р у п с к а я. Ответа пока нет. Георгий Максимович вчера спешно выехал в Вену, чтобы выяснить все на месте.

Л е н и н. От Виктории есть что-нибудь?

К р у п с к а я. Она добралась благополучно. Да, Карпинский сообщает из Женевы, что, скорее всего, там удастся издать «Тезисы о войне» отдельной брошюрой.

Л е н и н. Так… так…

К р у п с к а я (торопливо). Еще… Вчера стало известно… Социал-демократы Англии, Франции и Бельгии также проголосовали за войну…

Л е н и н (спокойно). Я ждал этого. (С силой, негромко, как бы про себя.) Предатели!

К р у п с к а я (с тревогой всматривается в лицо Ленина). Как ты похудел, Володя…

Л е н и н. Думаю, мы поедем в… лучше всего в Швейцарию… как только меня освободят, разумеется.

К р у п с к а я. В Швейцарию – это было бы прекрасно! И для тебя и для мамы…

Л е н и н. Ты еще не сказала – как она?

К р у п с к а я. Скрыть твой арест, конечно, не удалось. Которую ночь не спит. Курит. Страшно волнуется за тебя.

Л е н и н. Вот это напрасно. Совершенно напрасно.

К р у п с к а я. Ты же ее знаешь – как ни успокаивай…

С л е д о в а т е л ь (входит). Господа, свидание окончено.

Л е н и н. Как – уже?

К р у п с к а я. До свидания, Володя. Береги себя.

Л е н и н. Ты – тоже. Привет Елизавете Васильевне, Георгию Максимовичу и всем товарищам.

Крупская уходит. Ленин отходит к решетке, смотрит на сияющие белизной далекие горы. Свет в камере постепенно приглушается, как бы отдаляя от нас Владимира Ильича.

Появляется  П а в е л  с котомкой и мотком проволоки за плечами.

Л е н и н (задумчиво, не отводя взгляда от заснеженных гор). Предательство немецких, австрийских, французских, бельгийских, английских социал-демократов не ускорит окончания войны, а, наоборот, продлит ее на невероятно длинный срок…

П а в е л (останавливается, чтобы перевести дух, и, как бы в ответ на слова Ленина, рассуждает вслух). Социал-демократы какие-то… Это что же, они – люди или гады, ежели войны хотят?.. (Идет, отмеривая шаги палкой-посохом.) Идешь-идешь, а никак от этих гор не уйдешь. Уйду! Дале, по своей-то, русской земле, идтить будет легче… (Снова идет.) Ружье против царя поверни! Эка, куда хватанул! Тогда – прощевай, Пашка Жихарев, суши, маманя, сухари, а ты, Василина, за умного замуж выходи… (Останавливается.) А ловко бы вышло, если царя оглушить. Ух ты – самого царя! Замахнуться! Надо ж! А что? Только бы осмелиться – в первый раз руку поднять, вдарить. (Свистнул.) Ищи смелого!.. (Продолжает идти, натыкается на верстовой столб, падает на колени.) Вота! Вота она – родная землюшка! (Целует землю, поднимается, радостный, озаренный продолжает свой путь. Останавливается.) Забреют, ей-бо, забреют… Нешто, как прибуду домой, сдезертирничать? (Продолжает идти.) Нету! Пашка Жихарев Василину срамотить не будет. Факт… (Идет. Тряхнул головой.) Самого царя! Надо ж!.. (Идет.) Василина глаза, смотри, проплакала, маманя поклоны перед Николаем-угодником бьет… (Идет, спускается в зрительный зал, идет по главному проходу.) Вот как тут быть? Как сообразить? Иду вот, шагаю, топаю, можно сказать, навстречу радости, а вдруг как В а с и л и н а… (Ахнув, в тихой ярости, самому себе.) Не прощу тогда… Ни себе, ни ей не прощу… А об отце ее и говорить нечего – сшибемся лбами так, что из одного непременно дух вон… (Зрителям.) Боязно идтить што-то. А надо! Как хошь, Пашка, а надо… (Уходит.)

З а н а в е с

АКТ ВТОРОЙ

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Изба Павла Жихарева. Зима. Вечер. В а с и л и н а  топит печь. Д о м н а  И п а т ь е в н а  лежит на печи.

Д о м н а  И п а т ь е в н а. Василинушка, да отдохнула бы, в избе уж, мотри, совсем тепло.

В а с и л и н а (на нее падают жаркие отсветы пламени). Вот, мама, как на кирпичах вам будет лежать невмоготу, с печки соскочите, тогда и брошу топить.

Д о м н а  И п а т ь е в н а. Да уж печет… (Слезает с печи.)

В а с и л и н а (смеясь). Ничего, маманя, не припалили?

Д о м н а  И п а т ь е в н а. Ох, озорница. Нечего уж припаливать-то… (Садится на лавку.) Любишь ты огонь, девка.

В а с и л и н а. Нашли, мама, девку. Девки-то горячие, а я, может, оттого и огонь люблю, что остыла вся.

Д о м н а  И п а т ь е в н а. Ну-ну, не болтай лишнего чего… (Пауза.) Красивая ты, Василина!

В а с и л и н а. Только и делов!

Д о м н а  И п а т ь е в н а. Любит тебя Павел, в радость ты ему.

В а с и л и н а. Ай сказывал?

Д о м н а  И п а т ь е в н а. Сама вижу, не слепая. Будто солнышко с тобой в нашу избу вошло, а уходить не хочет. Радуюсь не нарадуюсь на любовь вашу… (Пауза.) Чего нашего-то так долго нет?

В а с и л и н а. Когда-сь придет… (Смотрит на огонь, задумчиво.) Не вру я, маманя, остыло у меня что-то в душе. Невесело мне.

Д о м н а  И п а т ь е в н а. А потому, что к тяжелой работе ты непривычная. У вас, у Палишиных, поди, сроду соломой не топят.

В а с и л и н а. Не в соломе причина, мама. Не тем соколом Павел оказался, в которого стрела моя угодила. Сулил много, подарил – самую малость. Избу вот эту старую, полы щербатые, темень темную да копоть от каганца… Ему бы на электрической станции жениться, ежели он без нее жить не может. Сами подумайте, молодую жену на свою партячейку, да комбед, да мельницу, да электричество это проклятое променял.

Д о м н а  И п а т ь е в н а. А ты пореже к своим ходи, не слушай больно-то, чего тебе там в уши жужжат. А матери, думаешь, легко сынка единственного с утра до ночи не видеть? А ведь мне помирать скоро… (Пауза.) Поди, знала, что бедные мы.

В а с и л и н а (думая о другом). В сусеки не заглядывала. Полюбила – ослепла. Чего уж теперь!..

Д о м н а  И п а т ь е в н а (встревоженно). Не любишь теперь, выходит, Павла-то моего?

В а с и л и н а (закинув голову, тоскливо). Люблю – полюбила, забыть не могла, какая-то сила мне душу сожгла… (Ушла.)

Входит  К о л я – он весь вымазан машинным маслом.

К о л я. Бабаня Ипатьевна, жрать хочу, до дому нет терпенья добежать даже…

Д о м н а  И п а т ь е в н а (ахнула). Господи, да где же ты так вымазался? В трубу печную, что ли, залезал?

К о л я. Нету! По приказанию дяди Паши машину на мельнице разбирали – передвигать ее будем. Скорее хоть каких щей налейте…

Д о м н а  И п а т ь е в н а. Руки-то хоть оботри, вот тряпка-то.

К о л я (солидно). Некогда, бабаня, прохлаждаться. Все равно на мельницу опять.

Домна Ипатьевна наливает щей, Коля аппетитно уплетает их.

Д о м н а  И п а т ь е в н а. Одежонку-то бы пожалел. Ну, как мать увидит?

К о л я. Маманя не тронет. А отцу не до меня. У него своих делов хватает. (Важно.) Добавку дайте, если можно, если осталось.

Д о м н а  И п а т ь е в н а (доливает). Ешь на здоровье. Пустые щи-то, даже забелить нечем…

К о л я. Ничего. Это – временное явление. Вот электричество мы с дядей Пашей наладим – всему крестьянству облегчение последует.

Д о м н а  И п а т ь е в н а. Дай-то бог…

К о л я. Станцию пустим, я в Москву учиться на электрического мастера поеду. Сам дядя Паша сказывал. (Отодвигает деревянную миску.) Благодарствую.

Входит  П е л а г е я; увидев Колю, ахнула.

П е л а г е я. Ты как тута? Зачем?

К о л я. Уже запоздалый ваш вопрос, маманя, потому как бабаня Ипатьевна меня вот так (жест) накормила.

П е л а г е я. Надо же! Ласковый теленок двух маток сосет – вот уж истинная правда. Зачем ты его, сватьюшка, приваживаешь?

Д о м н а  И п а т ь е в н а. Не объел, не бойся. Чать, мастера они с Павлом, или не видишь по обличью. К вечеру встретишь – сердце со страху лопнет.

К о л я. Прощевайте покуда. Некогда мне с вами. (Нахлобучил шапку, ушел.)

П е л а г е я. Ох, не нажить бы беды с этим элестричеством. Я уж тебе, Ипатьевна, по секрету скажу: хожу за Колюшкой как сторож – от отца его обороняю. Ведь как увидит он Колю в таком виде, узнает, что он с мельницы не вылезает, – прибьет парнишку. (Шумно вздыхает.) Ну, наделал твой Павел шуму с этим элестричеством. Веришь ли, жутко, а до чего антересно поглядеть – как же это, говорят, пузырь стеклянный безо всего горит – ни керосину не надо, ни масла. (Вдруг.) Побегу. Не любит мой, когда к вам наведываюсь. Да уж и не знаю, чего он любит… (Достает из-под шали кринку.) На, сметаной побалуйся. А за горшком в другой раз забегу.

Д о м н а  И п а т ь е в н а. Из твоих рук приму, потому как знаю – от души ты.

П е л а г е я. Поговори! (Уходит.)

В а с и л и н а  возвращается с охапкой соломы. Вслед за ней появляется  П а в е л, отряхивает снег с валенок.

П а в е л (весело). Христос воскрес!

В а с и л и н а. Торопишься больно. Поколь ишшо и рождества не было.

Павел, не стесняясь матери, обнимает, целует Василину.

(Отводя лицо.) Ну-ну… Срамник… Мать смотрит.

П а в е л. А я и ее… (Обнимает, целует мать.)

Д о м н а  И п а т ь е в н а. Ой, Пашенька, пожалей ты мои косточки.

П а в е л. Две молодухи в доме, а обнять некого. Называется – жисть!

В а с и л и н а. Чтой-то больно веселый ноне пришел.

П а в е л. Счастливый, Василина, скажи – счастливый! Мельницу князя Ухтомского окончательно реквизировали! Комбед теперь будет ею распоряжаться. С утра в волисполкоме сражение шло. Ух! Ежели бы поглядели и послушали – дым столбом! Резолюцию вынесли: все силы-возможности употребить на постройку при мельнице электрической станции.

В а с и л и н а. Я говорила вам, мама!

П а в е л. Об чем это вы тут без меня, а?

Д о м н а  И п а т ь е в н а. Да все наше, бабье…

П а в е л. То-то. Без меня, девки, не секретничать, уговор. (Весь наполненный чем-то большим и очень важным для него.) Подойдешь ты, Василина, или ты, мама, к выключателю – чик! И – светло. Ярко! Как днем светло. Ночи-то какие зимой длинные. А тут – хошь шей, хошь чай пей, хошь книжки разные читай: про любовь, про земли дальние, путешествия, про Змея Горыныча и Василису Прекрасную.

В а с и л и н а. Обедать будешь?

П а в е л. Не откажусь. С утра не евши. От самосада – черти в глазах прыгают.

Василина накрывает на стол.

Теперь бы нам всем миром осилить – динамо-машину купить да проводов достать.

Д о м н а  И п а т ь е в н а. Какую такую динаму! Зачем она?

П а в е л. От нее главный свет исходит. Электрическую силу динамо дает. Без динамо – не выйдет. Хитрая штуковина, мама, динамой называется. Она вращение от машины имеет, которая на нашей мельнице стоит.

Д о м н а  И п а т ь е в н а. Дорогая, значит, ежели всем миром осилить хотите?

П а в е л. Осилим, мама! Купим! Из самой Германии выпишем, марки «Сименс и Гальске».

В а с и л и н а. Тыщи, поди, стоит, а у всего вашего мира – вошь на аркане да блоха в кармане.

П а в е л. И все одно – купим, Василинка! Порешили кооперативное товарищество создать, гарнцевый сбор за помол увеличим – и на нефть для двигателя и на динаму деньги будут.

В а с и л и н а. Люди с голоду пухнут, а вы ерундой занимаетесь.

П а в е л. Вот уж нет, Василина, совсем это никакая не ерунда, сама увидишь. (Мечтательно.) Василиночка, милая… Это ж для вас, для всего женского племени забота. Свет – это одно… Яркость… И в дому и во дворе… И к скотине когда ни зайди – все как днем видно… И опять – никакого пожара не боись, не опасайся. Лампочка электрическая – горячая, светлая, а пожара от нее не будет. Потом молотилку электричеством работать заставим… В больницу свет дадим. В Народный дом подведем – самый ослепительный, чтоб на сцене и солнце и луна как настоящие были… Чтобы облака плыли, как живые… Грозу, к примеру, как ты изобразишь? А тогда – что хошь… Артисты все свои чувства показать смогут…

Василина молчит.

А там дальше шагнем. Вот в этой же Германии я тогда… Помнишь, рассказывал? Корм скотине – режут электричеством, поилки – электрические, коров и то доят электричеством. Не вру я, Василина…

Д о м н а  И п а т ь е в н а. Не до этого ей, сынок. Невеселая что-то Василинушка наша. Тоскует. Скучает…

П а в е л. Скоро и ей скучать некогда будет. Весовщицей я тебя, Василина, на мельницу определил. Там сейчас, как никогда, честные люди нужны, на которых бы надежа была. И – рядом со мной. Я – у машины, ты – в весовой. Нет-нет – погреться прибежишь. У нас в машинном – тепло…

Д о м н а  И п а т ь е в н а. Вот-вот, а то совсем она крылышки опустила. Скучно ей: цельный день со скотиной, да и я, как на грех, приболела.

Василина подошла к столу, Павел обнял ее за талию.

П а в е л. Ну, рада?

В а с и л и н а (невесело усмехнулась). Куда уж там! Плясать впору.

П а в е л (отодвигает миску). Не нравится мне, Василина, твое выражение. Что стряслось, говори.

В а с и л и н а. Ничего не стряслось, с чего ты взял?

П а в е л. Опять у своих, дома, была?

Василина молчит.

Чего они там опять удумали? К себе зовут? На вдовьи права, лишь бы щи пожирнее на столе стояли?

В а с и л и н а. От тех жирных щей и нам перепадает.

П а в е л. Не просил. Ни разу не просил. И – не попрошу. Побираться не собираюсь. А ежели ты сама в дом приносишь, так вольному воля, я к пожалованной ими жратве не притрагиваюсь.

В а с и л и н а (вдруг приникает к Павлу). Паша! Не в том вся причина! Папаню мне жалко, не в себе он. Обидели вы его. Ты обидел. Он мельницу у князя арендует, в порядке ее содержит. (Ласкаясь.) Верните папане мельницу!

П а в е л. Вот оно что!

В а с и л и н а. Папаня сказывал: если вы мельницу под электричество приспособите, никто туда молоть не поедет. Старики говорят – нечистая сила это, – электричество. (Жарко обнимает.) Пашенька, не связывайся, не мешай папане доброе дело для мужиков делать, пусть мельница за ним останется.

П а в е л. Невозможно это, Василина. (Снимает ее руки со своих плеч.) Постановление состоялось, протокол подписан. Не один я решал – всем волкомом.

В а с и л и н а. Отмени! Ты – наивысшая власть тут. Ты самого Ленина знаешь. Тебе только слово сказать.

П а в е л (встает из-за стола). Ты за кого меня считаешь, а?

В а с и л и н а. Спроси лучше – за кого считала! За сокола ясного, пригожего да смелого, сметливого да хозяйственного. А мы? Три года скоро… Считай, три года муж и жена, а в дому холод и голод живут-уживаются, а тебе и горя мало.

П а в е л (нахмурился). Ты спервоначала вспомни наш уговор в риге, когда ты согласие дала – сулилась со мной через леса дремучие, через реки огненные идти, лишь бы рядом… Как это понимать теперича?

В а с и л и н а (с вызовом). А так, что, если не послушаешься меня, – к своим уйду. Надоело! Надоело завывание в холодной печной трубе слушать… будто живую тебя хоронят!..

П а в е л (сдержанно). Врешь, это вот ты сейчас, в сей секунд, себя хоронишь. Живую… Учти: уйдешь – зубы, может, стисну, губы до крови прикушу, а звать тебя назад не стану, так и знай.

В а с и л и н а. Ах так!.. (Накидывает на голову шаль, выбегает из избы.)

Пауза.

П а в е л (растерянно). Вот тебе… фунт с изюмом… Мам, это что ж – ушла она. Как же я без нее? У меня руки опустятся Не жизнь мне без Василины… Одна радость – глаза ее видеть, на брови ее любоваться…

Д о м н а  И п а т ь е в н а. Ты знаешь, Пашенька, я зарок себе дала – в ваши дела не вмешиваться. (Вздохнула.) Видно, не по себе, сынок, сосну срубил. Истинно говорят: сколько волка ни корми…

П а в е л (резко). Не волк она – человек, любимая!.. Единственная… Я верну ее, маманя, догоню…

Домна Ипатьевна молчит. Павел торопливо надевает полушубок. Подходит к двери, останавливается. Садится на скамью.

Нет, не пойду. Унижаться не буду. Любит – сама придет.

Д о м н а  И п а т ь е в н а. Верно рассудил, сынок.

Слышен голос: «Эй, вёдра, кастрюли, самовары чинить!» Кто-то стучит в окно.

Пашенька, самовар худой, не допрошусь тебя, дома почти не живешь, на мельнице пропадаешь, пусть починит, – чай, недорого возьмет.

П а в е л (думая о своем). Зови.

Д о м н а  И п а т ь е в н а (кричит в окно). Зайди, добрый человек.

Входит  Н и к и ф о р.

Н и к и ф о р. Здравствуйте вам.

Д о м н а  И п а т ь е в н а. И вам того же. Самовар запаять. Дорого ли берешь, прохожий?

Н и к и ф о р. Беру, хозяйка, чтобы себя не обидеть.

Д о м н а  И п а т ь е в н а. Я про себя спрашиваю.

Н и к и ф о р. Показывай самовар. (Смотрит.) Два фунта пшена, фунт ржаной муки. Обедом в придачу накормишь.

Д о м н а  И п а т ь е в н а. Не прогневайся. Дорого просишь. С тем и до свидания.

Но Никифор не уходит.

Чего ж ты, мил человек, сказала же!

Н и к и ф о р. В тебе, старуха, сила не та. (Не глядя на Павла.) Жду, что сам хозяин скажет, Павел Герасимович Жихарев.

П а в е л (всматривается). Никифор?

Н и к и ф о р. Узнал! Узнал!

П а в е л. Никифор!!

Н и к и ф о р. Павел! Пашка! (С громом и звоном сбрасывает с плеча сумку с инструментом, бросается обнимать Павла.) Ух ты, ядрена вошь, блоха германская!

П а в е л. Мимо шел или ко мне целил?

Н и к и ф о р. Мимо. Да только за-ради друга с большака – в сторону принял. Вспомнил, что ты где-то в этих местах кротуешь, нашел вот. (Весело, Домне Ипатьевне.) Маманя, бесплатно в честь такой встречи всему хозяйству обновление сделаю.

П а в е л. Бродяжишь, значит, черт косматый? Бородищу еще больше отрастил. Будто лопата.

Н и к и ф о р. Чтоб деньги, Панька, легше загребать. Да не больно они поразбросаны. Метешь дорогу, метешь, окромя конского помету, ничего не зацепишь.

П а в е л. Маманя, знакомый это мой.

Н и к и ф о р. Друг!

П а в е л. Еще до войны встречались. На заработки в Польшу ходили.

Н и к и ф о р. А потом вместе из Силезии сбегали, одному богу об избавлении молились.

П а в е л. Мама, как хочешь, а выпить по такому случаю требуется.

Домна Ипатьевна, ворча, уходит.

Н и к и ф о р. Вот уж истинно в писании сказано: гора с горой…

П а в е л. Так нигде и не зацепился?

Н и к и ф о р. Зацеплялся, да отцепили. (Вдруг.) Пашка! Жихарев! Надо ж! Знал бы, ведал, нигде б не обедал, у дружка б на останнюю дорогу нажрался.

П а в е л. Далеко еще идти?

Н и к и ф о р. Пару-другую лаптей стопчешь. От самого Смоленска марширую. Дую прямо на Москву. Говорят, там жрать дают да еще деньгами приплачивают. С утра по морозцу тридцать верст оттопал. Ногам, рукам от маршировки горячо, а пузу от голода холодно. Ну и скряги вы, деревенские, у вас зимой снегу не выпросишь, не то что хлеба.

П а в е л. Хлеб нам с неба не падает. Пояса на последнюю дырку затянуты. Что нонешнее лето даст, поглядим.

Н и к и ф о р. Не объем, не бойся.

П а в е л. Не боюсь! Наоборот, радуюсь.

Н и к и ф о р. Врешь!

П а в е л. Видно, сам бог тебя мне послал.

Н и к и ф о р. Значит, веришь в бога-то? (Вдруг снимает шапку, крестится на образа.)

П а в е л. Молюсь по большим праздникам.

Н и к и ф о р. А помнишь, как под Краковом полячку-то не поделили, подрались?

П а в е л (неохотно). О том вспоминать не будем…

Н и к и ф о р (вздохнул). Не будем. Их, баб-то, Пашка, много, а мы с тобой одни.

П а в е л. Вот что, Никифор. Обувка на тебе, гляжу, не барского происхождения. Знать, не больно шибко деньгу зашибаешь, ежели в лаптях ходишь?

Н и к и ф о р. Так легче ж ход в них, Пашка. Сами тебя несут.

П а в е л (вдруг). У нас, в Мокром Узене, останешься?

Н и к и ф о р. Зачем?

П а в е л. Электростанцию будем строить.

Н и к и ф о р. Это ты все с той поры электричеством ушибленный? Не забыл? Не отказался?

П а в е л. Сам Ленин меня одобрил, научил.

Н и к и ф о р. Ленин? Не больно ли высоко, Пашка, хватанул? Побожись, что самолично с Лениным знакомство имел.

П а в е л. Вот те крест, не вру. Еще когда вместе в тюрьме с ним в Галиции… Так остаешься?

Н и к и ф о р (соображает). Это смотря какой антураж предложишь.

П а в е л. А зачем он тебе – фураж, ты на лошади?

Н и к и ф о р (хохочет). Лапоть ты, Пашка, как был лапоть, хоша и обмотки на тебе.

П а в е л. Фронтовые донашиваю.

Н и к и ф о р. Не фураж, а антураж – паек, говорю, какой последует.

П а в е л. Так бы по-русски и говорил.

Н и к и ф о р. Европу вспомнил, где мы с тобой страдаючи страдали. Остаюсь! А что? Старый друг лучше новых двух! Надоело, Пашка, струмент на горбу крячить. До весны погреюсь, а там поглядим. Только – чур! При взаимном вспомоществовании.

П а в е л. Говори, черт косматый. Глядишь – и я чем пособлю.

Н и к и ф о р. Ты, Панька, ты, боле некому. Закавыка в моей жизни произошла. Тольки-тольки перед нашей пролетарской революцией жить по-человечески начал, лавчонку заимел, железками да медяшками торговал. Так реквизировали же, аспиды. По оговору, по злому навету. Все мое добро, трудовым горбом нажитое, отобрали. В двадцать четыре часа счастья лишили, на бобах оставили. Жена, подлюка, в тот же час меня покинула, а только я – не сдался. Нет, не сдамся, пока зубы целые, вострые. Вот в Москву с петицией и шпарю. К самому Ленину. А выходит, тебе, Пашка, только слово ему написать, обо мне замолвить. Тебе он не откажет. Пашка, вступись, а потом проси что хошь. На небо для тебя залезу.