Текст книги "Сумерки"

Автор книги: Юлиан Опильский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц)

Юлиан Опильский
Сумерки

РОМАН ЮЛИАНА ОПИЛЬСКОГО «СУМЕРКИ»

С творчеством Юлиана Опильского русский читатель знакомится впервые.

Произведения этого писателя никогда ранее на русский язык не переводились. Сравнительно недавно были они представлены и украинскому советскому читателю: в 1958 году во Львове было осуществлено издание избранных романов Опильского. Небольшое послесловие к этому изданию, написанное Павлом Ящуком, – самое полное и единственное в нашем литературоведении собрание сведений о жизни и творчестве писателя.

А между тем Опильский заслуживает и доброй памяти, и читательского внимания. Среди украинских писателей, живших между мировыми войнами в западных областях и творивших в трудных условиях буржуазно-помещичьей Польши, он выделяется ярким и последовательным демократизмом, отчётливостью социального мышления, интересом к мало разработанному тогда в украинской литературе жанру исторического романа.

Юлиан Опильский – это псевдоним. Настоящее имя писателя – Юрий Львович Рудницкий. Он родился в 1884 году в городе Тернополе, был сыном учителя. Несмотря на раннее сиротство, материальные лишения и плохое состояние здоровья, он сумел получить образование: окончил гимназию во Львове, затем учился в университетах Львова и австрийского города Граца. Последнее дало ему возможность стать преподавателем немецкого языка в львовской украинской гимназии. Начав учительскую деятельность в 1907 году, Ю. Л. Рудницкий продолжал её и после восстановления независимой Польши, в составе которой оказалась Западная Украина со Львовом. Умер писатель в 1937 году.

Мы не имеем данных о каком-либо участии писателя в политической жизни Западной Украины. Если отвлечься от его литературных произведений, то можно счесть Юрия Рудницкого человеком, упорно сторонившимся политики и не определившимся в идеологическом отношении. Понятно, скромному школьному учителю, к тому же больному, приходилось избегать конфликтов с властями. Но иным был облик писателя Юлиана Опильского. Его печатные выступления свидетельствовали о достаточно определённой идеологической позиции. Павел Ящук, внимательно изучивший творчество Опильского, в частности рецензии, которые он печатал в прогрессивных журналах, отмечает, что писатель выступил как «открытый враг польского панства и продажных украинских буржуазных националистов, ясно высказал свои симпатии к трудящимся», что он «буквально встречал в штыки писанину литераторов из националистического лагеря». И действительно, Опильский-критик с уничтожающим презрением говорил о тенденциозной стряпне, наполненной измышлениями насчёт «большевистских зверств» и «подвигов» националистических воинских формирований. Подобные сочинения, не имевшие ничего общего ни с литературой, ни с жизненной правдой, он называл «пасквилями в беллетристической форме». Иронически-отрицательно трактовал Опильский и беллетристику клерикального толка. Но мы имеем и свидетельства другого порядка – свидетельства симпатий писателя к революционной украинской литературе. В числе их чрезвычайно благожелательная рецензия на первую пьесу Ярослава Галана.

«В конце 20-х – начале 30-х годов, – пишет украинский критик Я. Дашкевич в журнале «Вiтчизна», – Ю. Опильский сближается с теми кругами западноукраинской интеллигенции, которые объединялись вокруг львовских прогрессивных литературно-художественных журналов «Новы шляхи» (1929–1933) и «Критика» (1933). Писатель принадлежал к числу тех литераторов и художников, кто, несмотря на оккупантский террор и националистическую травлю, устремил свои взор в сторону Советской Украины, глубоко убеждённый, что только там, на пути социалистических преобразований, решается будущее всего украинского народа».

Можно с уверенностью утверждать, что Опильский сформировался под влиянием украинских революционных демократов и остался верен их традициям на новом историческом этапе, что он принадлежал к тем кругам западноукраинской интеллигенции, учителями которых были такие люди, как великий писатель-демократ Иван Франко, как Михайло Павлык, неустанно боровшиеся против поповщины и шовинизма, за солидарность трудящихся.

Этим определялось и содержание художественного творчества Опильского.

Писать он начал ещё будучи гимназистом. Начал, как и полагается в этом возрасте, со стихов, большей частью подражательных и слабых, лишённых реального жизненного содержания и, естественно, не увидевших света. В рукописи остались и юношеские рассказы писателя. Лишь в достаточно зрелые годы ему удаётся найти свой жанр, своё место в литературе.

Первый исторический роман Опильского «Иду на вы» был напечатан в 1918 году. Автор обратился в нём к эпохе Киевской Руси, к временам государства, открывающего историю всех трёх братских народов: русских, украинцев, белорусов – и избрал сюжетом последний поход князя Святослава Игоревича и его гибель. Уже в этом произведении обрисовались характерные черты подхода писателя к истории: стремление оценивать исторических деятелен с точки зрения народных масс, осуждение войн и захватов, интерес к жизни низов общества. К древнейшему периоду нашей истории Опильский ещё раз обратился несколько позже в романе «Идолы падуг» (1928), посвящённом крещению Руси.

Двадцатые годы были временем наибольшей творческой активности писателя. Отдельными изданиями и в журналах он опубликовал целый ряд романов и повестей, довольно разнообразных по содержанию, посвящённых не только отечественной истории. Среди них были, в частности, роман о древнем Египте («Ученик из Мемфиса», 1927) и Вавилоне («Поцелуй Астарты», 1923). Лучшим произведением Опильского, наиболее примечательным в художественном отношении и полнее всего выражающим исторические взгляды писателя признаётся ныне роман «Сумерки», который увидел свет в 1922 году.

Действие романа «Сумерки» происходит на западноукраииских землях в начале 30-х годов XV века, когда в очередной раз обострилась борьба между местным боярством, литовскими и польскими феодалами, стремившимися утвердить своё господство на Волыни и Подолии, Оно приходится как раз на ту эпоху, когда особенно интенсивно шёл процесс образования украинской народности. С периода около XIV–XV веков о русской (великорусской), украинской и белорусской народностях можно уже говорить как об отдельных этнических единицах, очень близких друг другу, вышедших из единой древнерусской народности[1]1
  Само название Украина было к этому времени уже известно, встречалось в летописях XII–XIII вв. как обозначение части юго– западных русских земель. Впоследствии оно распространилось на все земли, где сложилась украинская народность (в XVI–XVII вв. оно всё более популярно в народе, употребляется в фольклоре и письменности). Одновременно продолжает жить и древнее название – Русь (с XV в., но преимущественно в официальных документах, появляются уточняющие обозначения: Великая Русь, Малая Русь, Белая Русь). Как сразу же заметит читатель, у Опильского названия «Русь» и «русские» обозначают все восточнославянские земли в составе Великого княжества Литовского и жителей этих земель.


[Закрыть]. О событиях, описываемых в романе или упоминаемых в нём, о некоторых исторических деятелях того времени стоит хотя бы кратко напомнить читателю.

Известно, что складывание украинского народа происходило в трудных условиях феодальной раздроблённости, жестокой социальной борьбы, беспрерывных нападений многочисленных внешних врагов и иноземного гнёта. В полной мере это относится к землям Западной Украины, на богатства которых издавна зарились разного рода феодальные грабители.

Ещё в XIII – первой половине XIV века существовало могущественное Галицко-Волынское княжество с развитым земледелием, ремеслом, торговлей и культурой. Ему довелось отражать натиск венгерских и польских феодалов, пережить ужасы татаро-монгольского нашествия и разорительных татарских набегов. Примерно с середины XIV века оно оказалось под властью Великого княжества Литовского. Литовское феодальное государство возникло в начале XIII века, а в XIV веке, при князьях Гедимине (ум. 1341 г.) и сыновьях его – Ольгерде (княжил в 1345–1377 гг.) и Кейстуте (был соправителем Ольгерда, в 1381 г. восстал против Ягайла, в 1382 г. был убит по приказу последнего) включило в свой состав, используя ослабление Руси в результате татаро-монгольского ига и борьбы с немецкими и шведскими феодалами, все белорусские, часть украинских и великорусских земель. Земли эти, более развитые в социальном и культурном отношении, чем коренная Литва, стали основою силы великого княжества, сделали его крупным государством, получившим возможность успешно противостоять агрессии извне. Показательно, что русский язык стал в княжестве государственным языком, а влияние русского права отразилось на его законодательстве. Православные князья и бояре сохранили ряд своих привилегий и значительную автономию. На первых порах русские земли в составе литовско-русского феодального государства сохраняли статус автономных удельных княжеств, находившихся в вассальной зависимости от великого князя (с уплатой дани, обязанностью оказывать военную помощь и т. д.). Князьями же в них могли быть либо представители литовской княжеской династии (некоторые из них переходили из язычества в православие и усваивали русские обычаи), либо местные князья. В XIV–XV веках росли земельные владения крупных феодалов, шло закрепощение крестьян, вызывавшее народные восстания (одно из крупнейших в 1418 г.).

Западным соседом была феодальная Польша, в XIV веке вышедшая из состояния удельной раздроблённости. В 1340 году Казимир III (1310–1370, король с 1333 г.) совершил поход на Русь и захватил земли с городами Галич, Львов и другие. Завязавшаяся борьба Польши с Литвой за галицко-волынские земли шла с переменным успехом. К началу XV века Галицкая земля и часть Западной Волыни остались за польскими феодалами, литовскими же была захвачена большая часть Волыни с городами Владимир, Луцк, Кременец, а также Подолия.

Но решающую роль сыграла в то время общая для двух государств смертельная опасность со стороны Тевтонского ордена, настойчиво утверждавшегося с XIII–XIV веков на исконных польских землях и в Прибалтике и угрожавшего теперь уже самому существованию славянских и балтийских народов. Эта опасность была одной из причин того, что в 1385 году была заключена уния между Литвой и Польшей, так называемая Кревская уния, по условиям которой великий князь литовский Ягайло Ольгердович (1348–1434, князем стал в 1377 г.), женившись на польской королеве Ядвиге, занял (под именем Владислава II) польский престол и обязался взамен принять вместе со своими языческими подданными католичество, навсегда присоединить к Польше все находившиеся под его властью литовско-русские земли.

В ходе так называемой Великой войны (1409–1411) между Тевтонским орденом и соединёнными силами Польского королевства и Великого княжества Литовского произошла 15 июля 1410 года знаменитая Грюнвальдская битва, завершившаяся разгромом крестоносцев (погибло множество рыцарей во главе с великим магистром) и нанёсшая смертельный удар могуществу Ордена. Союзными войсками командовал Ягайло, проявивший незаурядное полководческое искусство. Решающую роль в победе сыграли мужество и высокий моральный дух славянских и литовских воинов, отстаивавших свою независимость и одолевших лучше вооружённого и обученного противника. Наряду с рыцарством, в составе их была и некоторая часть крестьян. На поле боя сражались представители как западных (кроме польских, были и чешские хоругви), так и всех восточнославянских народов (источники отмечают исключительную стойкость смоленских полков, сыгравшую немалую роль в исходе битвы). Грюнвальд навсегда вошёл в историю как символ братского единства славянских и балтийских народов в борьбе с германской агрессией.

Но к отражению немецкой феодальной агрессии цели и последствия польско-литовской унии никак не сводились. Польским феодалам она открыла путь к экспансии на восток (причинившей в конечном счёте губительный ущерб польским государственным интересам и ставшей одной из причин потери польских земель на западе). Литовские паны надеялись получить решительный перевес над православным русским боярством и пресечь тяготение местного населения к складывавшемуся в могучую силу Московскому государству, только что разгромившему татар в Куликовской битве (1380). Феодалы в целом укрепляли, консолидируясь и завоёвывая новые привилегии, свою власть над крестьянством. Народным массам уния несла усиление крепостнического гнёта, отягощавшегося гнётом национальным. Разумеется, быстрое осуществление унии на практике, простое поглощение Литвы Польшею было делом невозможным. На массу недовольных (а к ней примыкали и феодалы, не получившие тех же прав, что поляки и католики) с успехом могли опереться те из князей, кто добивался власти во имя независимости. Литвы.

Против Ягайла выступил его двоюродный брат Витовт Кейстутович (1350–1430), который в 1392 году был признан правителем Великого княжества Литовского, а несколько позднее принял и титул великого князя. Политик умный и деятельный, Витовт ревностно укреплял свою власть и самостоятельность, ущемляя местные княжения, ликвидируя крупнейшие из давних удельных княжеств, назначая в них своих наместников. С помощью оружия и дипломатии, заключая союзы с одним против других, он противостоял Ордену и татарам, вёл борьбу с Москвой, но на полный разрыв с Польшею не пошёл. Согласно Городельской унии 1413 года, над Литвой, при удержании ею политической обособленности, сохранилось верховенство польской короны, Витовту должен был наследовать польский ставленник, а литовские бояре-католики получали те же права, что и польская шляхта.

Смерть Витовта (с неё и начинается действие романа) привела к новому повороту событий. Образовался временный союз между литовскими панами и русскими князьями и боярами. На их съезде, созванном в Вильне, великим князем был избран – по предложению русских феодалов – брат Ягайла, Свидригайло Ольгердович, противник унии. Это было явное нарушение Городельских соглашений (князя избрали не польские паны вместе с литовскими, а литовцы и русские), но Ягайлу пришлось с ним примириться. Одной из причин этого была популярность Свидригайла среди русского населения. В течение своей беспокойной жизни он переменил множество удельных княжений в разных русских городах и сумел приобрести среди местных князей и бояр благодаря щедрости и дружескому отношению к православным феодалам довольно прочные связи.

В сложившейся обстановке польские феодалы попытались получить немедленную компенсацию в виде территориальных захватов: в 1430 году была занята западная часть Подолии, откуда польские паны изгнали литовских наместников, расположив в местных замках свои гарнизоны, а в 1431 году Ягайло выступил с войском на Волынь. После того как были сожжены и опустошены окрестности города Владимира, шляхетское войско подошло к Луцку, сожгло город и предприняло не увенчавшуюся успехом осаду луцкого замка. Оборона его, которой руководил воевода Свидригайла – Юpшa, и описана в романе «Сумерки». Интервенция встретила дружное сопротивление не только бояр, сторонников Свидригайла, но и всего населения Подолин и Волыни.

Польша соглашалась отдать Свидригайлу Литву на тех же условиях, что н Витовту, но он добивался независимости и, составив свою партию преимущественно из русских бояр, сразу же выдвинутых (опять-таки в нарушение Городельской унии) на высшие должности в княжестве, добивался их равноправия с католикамн-литовцами. Тогда недовольные этим литовские вельможи вступили в сговор с польскими и, низложив Свидригайла, провозгласили в 1432 году великим князем брата Витовта Сигизмунда Кейстутовича. Последний на условиях пожизненной своей власти в княжестве подтвердил унию. Свидригайло продолжал борьбу (как до, так и после смерти Ягайла), призывая даже на помощь крестоносцев, ненавидимых всем населением края, но в 1435 году потерпел решительное поражение под Укмерге (Вилькомиром). В роли защитника крестьян и народного вождя Свидригайло выступить, конечно, не мог и не хотел. А позиция православного боярства тем временем переменилась: в 1434 году Сигизмунд пожаловал грамоту, по которой оно получило имущественные права, принадлежавшие католическим литовским панам. (Право на высшие должиости в княжестве было оставлено исключительно за католиками.) Неудачей окончились и последующие (в 1437, 1440 гг.) попытки Свидригайла вернуть себе великое княжество. Единственно, чего он добился, – это княжение на Волыни, на условиях вассальной зависимости от Сигизмунда. Здесь он и умер в 1452 году.

Но недолгим было и княжение Сигизмунда. Крутой, жестокий и подозрительный, не доверявший знати, стремившийся опереться на людей более низкого звания, чересчур тесно связанный с Польшей, он возбудил против себя недовольство и литовских панов, и русских феодалов, и в 1440 году был убит заговорщиками (глава их, Иван Чарторыйский, выведен на страницах «Сумерек»). Литовские паны провозгласили великим князем младшего сына Ягайла Казимира. Но его же через пять лет, после гибели в войне с турками короля Владислава III, избрали на польский престол и поляки. Таким образом, взаимоотношения между Польшей и Литвой приобрели характер личной унии.

Для основной массы населения все эти события обернулись в конечном итоге дальнейшим утверждением феодально-крепостнических порядков на землях Великого княжества Литовского. Уместно здесь будет напомнить о том, как шло развитие социальных отношений на этих землях в течение примерно столетия после того периода, которым завершается действие «Сумерек», ибо эти факты очень многое объясняют в оценке Юлианом Опильскнм описанных в книге исторических событий, феодальной Польши и польской шляхты.

Известно, что феодалы во второй половине XV и первой половине XVI веков, используя благоприятную для торговли зерном рыночную конъюнктуру, всемерно расширяли собственную запашку и с этой целью изымали землю у крестьян, увеличивали барщину и переводили на неё тех, кто раньше отбывал повинности в другой форме. Путём разного рода мер (установление жёстких сроков, высоких размеров выкупа и т. д.) ликвидировано было существовавшее ранее право перехода крестьянина (при соблюдении определённых условий) от одного феодала к другому, иначе говоря – совершилось превращение «похожих» крестьян в «непохожие», так что к середине XVI века в массе своей крестьяне были уже «непохожими», то есть крепостными. Общинное самоуправление заменяется управлением приказчиков. Так называемый «копный» суд («копа» – сход крестьянской общины), описанный, между прочим, в одной из последних глав «Сумерек», а также суд великокняжеский уступают место вотчинному суду, суду самих феодалов (право вотчинного суда уже в 1447 г. было пожаловано литовским и русским феодалам), – к началу XVI века у крестьян отняли право жаловаться великому князю или королю на своих господ, сравняв их в этом отношении с рабами.

На протяжении всего этого периода между польскими и литовскими панами было немало конфликтов – как до, так и после Люблинской унии 1569 года, когда собственно Польша (Корона) и Литва объединились в феодальную Речь Посполитую, под властью которой оказались и украинские земли. Экспансия польских феодалов на восток всё это время продолжалась. Люблинская уния сопровождалась, например, отторжением от Литвы Подляшья, Волыни, Брацлавщины и Киевщины и включением их в состав Короны. Немало было и таких фактов, когда украинские магнаты, принимая католичество и ополячиваясь, порывали со своим народом, становились его душителями, предавали интересы и Польши и Украины во имя эгоистических классовых стремлений. (Кстати, в «Сумерках» названы многие из магнатских фамилий, сыгравших именно такую зловещую роль на дальнейшем этапе истории.) А о последующей героической борьбе украинского народа, о народных восстаниях, об освободительной войне под руководством Богдана Хмельницкого и воссоединении Украины с Россией читатель хорошо знает и из истории, и из исторических романов, созданных в наше время украинскими советскими писателями. Окончательное же объединение всех украинских земель в едином государстве свершилось уже в наше время: в 1969 году было торжественно отмечено его тридцатилетие.

* * *

Когда Опильский вступил на писательское поприще, жанр исторического романа в украинской литературе ещё не получил такого всестороннего развития, какое наступило несколько позже, в 30-е годы и после Отечественной воины, когда появились произведении И. Ле, А. Соколовского, З. Тулуб, Я. Качуры, Н. Рыбака, П. Панча, С. Скляренко, А. Хижняка и других советских писателен. Но ряд образцов исторического романа уже существовал, проявились различия в подходе к исторической действительности, стояла проблема выбора традиции и идеологической ориентации. Конечно, многие из имевшихся опытов принадлежали больше уже истории литературы и не могли служить примером для демократически настроенного писателя. Уже первый украинский исторический роман-хроника «Чёрная рада» (1845–1857), автором которого был П. Кулиш, хотя и содержал красочные картины борьбы казачества за независимость в XVII веке, хотя и ввёл в украинскую прозу важные принципы исторического романа XIX века, выдвинутые ещё В. Скоттом (прежде всего изображение событий через судьбы рядовых их участников), далёк был от глубокого проникновения и историю– вследствие идеализации автором гетманской верхушки, неприязни к народному движению.

Украинская демократическая проза конца XIX – начала XX века, развиваясь на путях реализма, обращалась преимущественно к современности, создавала суровые и правдивые картины народной жизни, мужицкой недоли, противоречий капитализма. Влияние её на изображение народа в творчестве Опильского несомненно. Но не забыта была в это время и историческая тема. Примером создания широкого исторического полотна может служить, в частности, трилогия М. П. Старицкого «Богдан Хмельницкий», где художественный вымысел сочетается со щедрым введением в повествование подлинных фактов истории, всесторонне изученных и освещённых писателем. Великий демократ Иван Франко оставил – своею повестью «Захар Беркут» (о борьбе карпатских горцев против монгольских войск) – пример такого рассказа о прошлом, который служил бы одновременно поводом для выражения задушевных убеждений автора, его народолюбия и мечты о справедливом обществе. Такое отношение к истории было, несомненно, близко и автору «Сумерек».

Но непосредственно в годы дебюта Опильского исторический жанр переживал в украинской литературе полосу спада. Его заполонили создатели художественно несостоятельных националистически-тенденциозных романов (Кащенко, Островский и др.), не считавшиеся с исторической правдой. Традицию добросовестного изучения и осмысления источников, честного отношения к исторической истине, освещения прошлого с демократических позиций приходилось в то время отстаивать. Это и пытался делать в меру своих сил Юлиан Опильский.

Говоря об отражении национальной истории в украинской литературе, пет оснований ограничиваться только историческим романом. Следует учитывать, что прошлое украинского народа изображалось и в поэзии, прежде всего в гениальных творениях пламенного революционера-демократа Тараса Шевченко, отчасти и в драматургии. Бережно хранилась память о днях минувших, о борцах за вольную жизнь в устной народной поэзии. Эта традиция как бы подсказывала и тему и выбор героев, обязательное присутствие людей из народа, тех, кто борется за народ, хочет ему добра, и яркость эпических красок, и поэтизацию ратного подвига, и создание цельных образов, не чуждых подчас некоторой гиперболизации, и чёткость деления персонажен на идущих с народом или против него.

Склонность к созданию повествования, которое было бы овеяно духом такой традиции, мы заметим и в романе «Сумерки». Несомненно, что к числу наиболее близких и дорогих автору действующих лиц романа принадлежат мужики-воины Коструба и Грицько. Люди мужественные, верные и самоотверженные, наделённые благородством и чувством собственного достоинства. Если же на сцену выступают люди из верхнего сословия, то безоговорочная авторская симпатия отдаётся тем, кто понимает народные чаяния и ради них готов пролить кровь и отдать жизнь. Таков, например, у Опильского боярин Микола, чья гордая и мученическая смерть описана с подлинно эпической выразительностью и силой. Многозначительно в романе упоминание о том, что защитники Луцкого замка поют песню о гибели Миколы, ставшего народным героем.

Можно, разумеется, поставить «Сумерки» в более широкий историко-литературный контекст, вспомнить об историческом повествовании в других славянских литературах (особенно о тех авторах, которые изображали события на Украине, более или менее близкие по времени и по характеру описываемым у Опильского).

В польской литературе был, например, Г. Сенкевич. Для прогрессивного украинского романиста автор «Огнём и мечом» неминуемо должен был стать противником в полемике. Художественный спор с эпикой Сенкевича, героизировавшего давнюю шляхту, требовал противопоставления версии польского писателя, несостоятельной исторически, но художественно впечатляющей, собственного эпического решения. Можно, конечно, найти у Опильского чисто внешние совпадения с отдельными элементами сенкевнчевской конструкции романа (впрочем, они отчасти характерны для европейского исторического романа XIX в. вообще). Таково, например, выдвижение на первый план молодого героя (у Опильского это Андрий Юрша), как бы скрепляющего всё развитие сюжета, на страницах романа принимающего ратное крещение, проходящего сквозь испытания и преодолевающего соблазны, отвоёвывающего утраченное состояние и награждаемого под конец личным счастьем. Однако во всех основных пунктах трактовка исторических событий автором «Сумерек» направлена была на опровержение консервативной апологии шляхетства. Опильский, объективно споря с «Огнём и мечом», где выведены доблестные рыцари, верные феодальной Речи Посполитой и католической религии, стремится изобразить истинных в его понимании рыцарей, рыцарей народного дела, доблесть которых определяется не столь ратным искусством, необыкновенными личными качествами, а преданностью народу. Изображению польской шляхты на Украине в качестве силы, несущей цивилизацию «дикому краю» и умиротворяющей его по необходимости жестокими средствами, Опильский противопоставляет выдержанное в безоговорочно мрачных тонах изображение своры грабителей и захватчиков, пришедших на чужую землю в целях личного обогащения. Сенкевичевскому изображению необузданной и кровожадной «черни» противостоит в «Сумерках» глубокое преклонение перед народом, его стойкостью, мужеством и разумом

В русской литературе был Гоголь, автор «Тараса Бульбы». И тут просматривается известная близость в самой трактовке событии (обусловленная, между прочим, и тем, что соприкосновение гоголевского повествования с украинской народно-поэтической традицией, русским писателем прекрасно освоенной, не подлежит никакому сомнению). Надо полагать, что русскому читателю, знакомящемуся с романом Опильского, невольно вспомнятся некоторые гоголевские страницы, повествующие о суровой борьбе, в которой не обходилось без жестокости в духе того далёкого времени, славящие верность отчизне и боевому товариществу, отмеченные яркостью батальных сцен, поэтизацией мужества и подвига.

Как ни соблазнительны историко-литературные аналогии, они имеют смысл лишь тогда, когда помогут нам обнаружить то своё, что внёс интересующий нас писатель в историческое повествование. Безусловно, соперничать с крупными художниками в занимательности вымысла, в красочности языка, в пластичности образов Опильский никак не мог, да и не пытался. Там, где он устремлялся в сферу личных взаимоотношений героев (Андрий и Офка, Андрий и Мартуся), успех ему скорее не сопутствовал (подчас изменяли вкус и чувство меры). Надо думать, что писатель и сам понимал ограниченность своих возможностей в этом плане. Главным в романе он сделал раскрытие социального смысла происходящих событий, раскрытие той роли, которую играют в них классы, группы, отдельные люди, изложение своего понимания истории, подчёркивание определяющей роли народных масс. Можно заметить, что раскрытие большинства образов романа совершается именно через выбор места в социальной борьбе, через выявление роли героя и движущих им интересов. Иногда даже автор предельно упрощает такую обрисовку персонажен средствами, граничащими с публицистикой. Для нашего современного читателя мысли, высказываемые в этой связи автором «Сумерек», уже не окажутся новыми. Но он не должен забывать о дате выхода романа (1922), о мужестве писателя, жившего в условиях буржуазного государства, о борьбе его против национализма за сознание молодёжи, о том, что для того времени подобный подход к истории был для украинского исторического романа в известной мере новаторским.

Приведём несколько примеров того, как раскрывает Опильский мотивы действий участников событий, описанных в романе.

Вот как объяснены причины, в силу которых Свидригайло, при всём стремлении к самостоятельности и власти, при всей вражде к польским панам, оказывается противником народного движения. Великий князь отвечает на упрёки польского посла:

«Я не стану подстрекать холопов и натравливать всякую сволочь на боярство и панов. Право держать оружие принадлежит только нам, а не толпе гречкосеев и свинопасов, как великий князь, я велел им бросить оружие, и ни один из бояр, панов или князей не идёт с ними».

А вот как рассуждает об этом один из героев романа:

«Великий князь велел мужикам бросить оружие, потому что боялся, потому что сила, прогнавшая со своей земли врага, возьмёт эту землю себе… Свидригайло и его сторонники, если и желают свободы и независимости, то лишь для себя. Народа же они боятся, потому что борьба идёт между польским и литовско-русским рыцарством, идёт лишь за мужицкую шкуру».

Двойственной была в описанных романистом событиях роль боярства: с одной стороны – стремление к независимости, с другой – боязнь народного порыва и, как результат, стремление к компромиссу, равносильному капитуляции. Эгоистические феодальные интересы оказываются в конечном итоге решающими. И в романе именно этим объясняется измена бояр, отречение их от народа.

Даже лучшие из бояр, те, кто был исключением среди феодалов, не обладают той решимостью, той ненавистью к угнетателям, которой охвачен народ, и, уж во всяком случае, к пониманию его силы приходят не сразу и не без опасений:

«Князю Ивану Носу и его единомышленникам не раз грезилось марево свободы и независимости, однако они никогда не думали об освободившемся народе, который, встав на защиту своих прав, может растоптать всю родовитую знать: короля, великого князя, а там, вероятно, и тех, кто первый дал ему в руки оружие и научил одним махом, купно, как тараном, разбивать врага!..» Бояре, сторонники независимости, «не раз советовались о том, как бы после смерти князя Витовта, воспользовавшись смутой, поднять весь народ на борьбу за утраченную независимость. Одпако никто из них не считался с тем, что эти тысячи тысяч простого люда по-своему смотрят на жизнь».