Текст книги "Хроники Потусторонья. Проект (СИ)"

Автор книги: Юлиан Хомутинников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 28 страниц)

– Она жива, Мишка! Она живая, она всё понимает! Я на это и не надеялся! Думал, что я её потерял! Но она жива, жива, жива!!! Слышишь, ты, плакса Пушистая?! Давай-давай, восстанавливай мне её тут! Я хочу, чтобы она как новенькая была, когда Война закончится! Поняла? Я буду приходить проверять! Поняла?! Так и знай! И что-то вы там с показателями сознания и Радужной Сущности накосячили! Не может там быть два процента, слышишь меня?! Не может! Будешь мне всё пересчитывать!

Кошка ничего не говорила; правда, рыдания её немного поутихли.

И тут…

На рабочих панелях ближайших к нам ячеек замигали красные огоньки, а в самих гамаках стали проявляться безжизненные тельца Кошек.

Тут же ожило радио:

– Внимание! Внимание! Всей Колыбели! Враг вышел в Мир людей! Повторяю: Искажённый вышел в Мир людей! Силы Первой Дивизии вступили в сражение! Есть пострадавшие! Всем Реабилитологам занять свои места! Повторяю: всем Реабилитологам занять свои места!

Я разжал руки; Мишка мячиком упала на пол, но сразу же вскочила и, утерев слёзы шапочкой, кинулась к ячейкам, кажется, напрочь позабыв обо мне.

– Началось… – прошептал я.

Энергокомплекс быстро заполнялся Кошками – как Реабилитологами, так и «перерожденцами». Я видел: некоторые перерождались совсем Котятами, но некоторые, по всей видимости, умудрялись сохранить форму – а значит, и содержание. Я мало знаю о том, как перерождаются Кошки, но помню, что проблем с этим у них хватало всегда.

– Бася… Держись там. Не смей умирать…

Надо идти. Пора. Вон уже и Габриэль стоит в дверях, беспокойно оглядываясь по сторонам. Я помахал Ангелу рукой; выпустив Крылья, она легко перелетела прямо ко мне и, приземлившись, сбивчиво заговорила:

– Быстрее, Герман. У нас мало времени, а тренировки не могут продолжаться без тебя. Кроме того, ты нужен в Штабе, как Лорд-Командующий. Кошка-Командующая Кси-А уже на связи, она ждёт твоих приказов. Пока что тебя подменял Великий Магистр, но он говорит, что у него нет на это времени! Поторопись!

– Я иду, Гэб. Я в порядке. У нас всё получится. Я пообещал.

Она сперва посмотрела на меня непонимающе, но потом взгляд её переместился на капсулу в Радой, и она кивнула:

– Я понимаю. Хорошо, Герман. Идём.

– Идём.

…

«Лорд-Командующий Гермес Несокрушимый! – зазвучала в моей голове резкая передача Командующей Кси-А. – Я ждала вас. Докладываю: Искажённый вышел в Мир людей на территории Сретенского ставропигиального мужского монастыря…»

«Почему там?», спросил я.

«Там старое кладбище, захоронений много. Кроме того, в конце двадцатых годов двадцатого века там располагалось общежитие офицеров НКВД. Много народу там расстреляно, земля кровью пропитана. В остаточно-энергетическом плане – сложное место, но для Искажённого – самое то».

«Ясно… Продолжай».

«Слушаюсь, Милорд. Первая Дивизия вступила в битву на территории монастыря. Батальоны Альфа и Бета встретили Врага на выходе из Преддверий; Батальоны Гамма, Дельта и Дзета ждут на выходе. До Лубянской Трещины Искажённому нужно пройти чуть больше семисот метров по Большой Лубянке и, частично, по Лубянской площади. Вход в Трещину находится на станции метро «Лубянка». Дивизии будут расположены следующим образом: Вторая в районе дома 13/16, Третья в районе поворота на Варсонофьевский переулок, Четвёртая в районе автобусной остановки «Площадь Воровского», Пятая: Батальоны Альфа и Бета – в районе поворота на улицу Кузнецкий Мост, Гамма, Дельта и Дзета – на въезде на Лубянскую площадь; и, наконец, Шестая Дивизия встретит Врага непосредственно на станции метро. Все выжившие Кошки будут переправляться на каждую новую точку в качестве подкрепления. Расчётное время задержки, учитывая скорость перемещения Врага по Миру Людей – пять часов миролюдского времени, плюс-минус полчаса, точнее сказать не смогу. Мы попытаемся выиграть для вас как можно больше времени, Милорд! Я буду связываться с вами в случае срочной необходимости, если позволите. На этом у меня всё».

«Спасибо, Командующая Кси-А. Берегите себя».

«Не волнуйтесь, Милорд! – в передаче Кошки я услышал весёлые нотки. – Даром не дадимся! Кошки тоже не лыком шиты!»

«Как ведёт себя Враг?»

«Среднеагрессивно, я бы сказала. Потери минимальны. Думаю, он пока не понимает, что нас будет только больше от каждой новой точки».

«Не давайте ему уйти в жидкую фазу, льдом бейте. Это его задержит, хотя и ненадолго».

«Так точно, Милорд!»

«Да, последнее: что гражданские?»

«Периметр в радиусе километра от условного центра аномалии очищен от гражданских полностью. Сообщили о бомбах в нескольких зданиях, в том числе в здании ФСБ. О сапёрах позаботимся отдельно. Работают Мастера Иллюзий из Третьей Дивизии».

«Лихо! Молодцом! Ладно, держи меня в курсе событий».

«Слушаюсь, Милорд!»

Я вздохнул и огляделся по сторонам.

Вокруг меня тускло светилось белое пространство Шестого Тренировочного Полигона с видом на Пустоту, – а прямо передо мной в кубокреслах сидели мои доблестные бойцы. В их взглядах читалась тревога.

– Ну что, ребята! Как вам тренировки? Сонни?

– Очень интересно, Герман Сергеич, – ответил парень, но без привычного энтузиазма.

– Да? Ну ничего, скоро будет ещё интереснее, – многозначительно улыбнулся я. – Потому что, товарищи бойцы, у нас с вами на ближайшие часы есть две основные задачи. Первая – научиться всему, чему только успеем за то время, что выиграют для нас Кошки и Демоны, и вторая – победить. Возражения не принимаются. Вопросы?

Я смотрел на них, а они молчали и улыбались – робко, неуверенно.

– Вопросов нет? Вот и хорошо. В таком случае можем приступать. Рихард! Сюда иди, ко мне. Да, и, между прочим: кто там остался из Диспетчеров! Вызовите сюда Вертиго! Мне нужно сказать пару слов этому парню.

…

Часть вторая. Искажение.

Глава 20.

– Миша!

Отклика не последовало, и я дал очередь из автомата по неясным фигурам, маячившим в конце коридора. Раздались крики.

– Дверь! – крикнул Коростелёв. Я коротко кивнул и вышиб дверь одним мощным ударом, а потом, укрывшись за стеной, сорвал чеку с гранаты и кинул её в черноту проёма. Раздался гулкий взрыв, во все стороны полетели щепки, пыль и штукатурка.

– Никого! Следующая! – бросил майор.

Это был бар. Выбив дверь, я заглянул внутрь и сразу же увидел его.

Хафизуллу Амина – сидящего на полу возле барной стойки, в мокрой от пота майке и белых адидасовских штанах, с согнутыми в локтях руками, втянувшего голову в плечи.

– Огонь! – приказал майор, и я уже было нажал на курок, как вдруг увидел, что рядом с Амином, прижавшись к нему и дрожа всем телом, сидит маленький мальчик лет пяти. Младший сын, мелькнула мысль.

Я повернулся к Коростелёву:

– Товарищ майор, там его младший!

В ответ он вдруг толкнул меня; я по инерции сделал ещё пару шагов по бару, а Коростелёв, выглянув из-за дверного косяка, выстрелил по кому-то в коридоре. Потом обернулся и деловито спросил:

– Так в чём дело? Патронов не хватает?

– Товарищ майор, это… ребёнок… Я не могу…

Мальчишка смотрел на меня, замерев от страха. Амин сидел неподвижно, уставившись в пол: казалось, он полностью смирился с судьбой.

Коростелёв вдруг крепко схватил меня за подбородок, развернул к себе, и теперь я смотрел прямо в его глаза – бледно-голубые, водянистые, по-рыбьи выпученные:

– Послушай, лейтенант: ты приказ слышал? Или мне повторить?

Он хотел сказать что-то ещё – но тут по этажу разнёсся истошный женский крик:

– Амин! Амин!..

Она кричала что-то ещё, но я ничего не понял: афганский из наших знал только Курбатов. Откуда-то вновь послышались выстрелы. Сзади завозились: я обернулся и увидел, что Амин встал и, схватив сынишку за руку, пытается сбежать через вторую дверь.

– Стреляй, твою мать! – остервенело прокричал Коростелёв. Я вскинул автомат и дал длинную очередь по беглецам.

Они упали – большой и маленький, – чуть-чуть не добежав до двери. В этот момент в бар заглянул майор Семёнов, командир группы. Он посмотрел на лежащих, потом на меня (мне показалось, с сочувствием), и передал по рации:

– Главному – конец.

Рация прошипела что-то невнятное; тут же в бар зашло ещё несколько человек. Они разложили ковёр и закатали в него ликвидированного диктатора. Кто-то что-то говорил, кто-то присел над мальчиком…

А я стоял там, не помня ничего, не понимая ничего, – кроме того, что я только что убил ребёнка.

Майор Коростелёв усмехнулся и похлопал меня по плечу:

– Вот и молодец. Смотри, теперь ещё наградят, небось орден Ленина дадут, за главного-то.

Рядом неумолчно шипела и бубнила рация. Где-то вдали раздавались выстрелы. Штурм был окончен. И хотя та война только начиналась, моя война закончилась сегодня.

…

– Он мне ещё лет десять снился, тот мальчик.

Снился, да. А теперь он сидел прямо передо мной, в пропитанной кровью белой рубашонке, прошитой пулями в трёх местах, с запекшейся кровью на животе и коленках. Сидел на свёрнутом в рулон ковре, из-под которого вытекала струйка крови, застывая на наборном паркете. Сидел и улыбался.

– Не волнуйся, это последний раз. Скоро всё закончится.

Вокруг было тихо, как в стоп-кадре. Опустевший дворец. Пол, усыпанный штукатуркой, пылью и стреляными гильзами. Выбитые двери на раскуроченных петлях. Разбитое зеркало за барной стойкой – прямо напротив меня.

И он – а я ведь даже имени его не помню.

– Десять лет. Потом, в восемьдесят восьмом умерли Катя и Игорёк, и какое-то время мне снились они… Но лет через пять этот сон вернулся, – про ту ночь, с 27 на 28 декабря 1979 года, про штурм Тадж-бека, про этот бар… И каждый раз я отвлекался на женский крик, а потом, обернувшись, видел, как они убегают, и тогда… Приказ был живым не брать. Приказ был стрелять на поражение. И вот, каждый раз… Просто «Борис Годунов» какой-то. «И мальчики кровавые в глазах»… Одно только «но»: никакого майора Коростелёва там не было. Понимаешь? Не могло быть. Майор Геннадий Николаевич Коростелёв был убит на подступах к дворцу очередью из пулемёта и бегать по коридорам вместе со мной никак не мог. Понимаешь, да?

Мальчик звонко рассмеялся:

– Может и так, но я тут не при чём, честное слово! Да и для тебя разницы всё равно нет. Это твой последний кошмар, Второй. Он закончится вместе с твоим Миром. Подожди, осталось недол…

Его слова потонули в грохоте автоматной очереди. Хрупкое тельце отшвырнуло к стойке, и оно осталось лежать там.

– Это мы ещё посмотрим, – я выбросил опустевший рожок и, пристегнув новый, передёрнул затвор.

– Так держать, лейтенант! – Коростелёв зашёл в бар и одобрительно похлопал меня по плечу. – Молодец. А я уж думал, ты и на этот раз не решишься.

– Не волнуйтесь, Геннадий Николаевич, я справлюсь.

Ствол автомата упёрся ему в живот. Он брезгливо поморщился:

– Да иди ты к Изгоям, Второй! Думаешь, стреляя во всё подряд, ты сможешь отсюда выбраться? Вот именно, не сможешь. Я же помочь тебе хочу… брат.

Он задрал подбородок, взглянув на меня сверху вниз, и я вдруг заметил, что его глаза изменились: теперь они были нечеловеческого золотого цвета.

– Первый?

Первое правило иллюзии: ничто из того, что ты видишь вокруг, не является тем, чем кажется.

– Ты слишком многое забыл, да, Гермес? – спросил он, ласково улыбаясь.

– Например?

– Например то, что в ту ночь майор Коростелёв был рядом с тобой.

– Неправда. Его убили, я видел это собственными глазами.

Он усмехнулся:

– А когда это одно мешало другому? Понимаешь, Гермес, я… волновался за тебя. Тебя ведь могли убить. Ты же был человеком, хотя и самосозданным. Я же тебя прикрывал. Помнишь, я толкнул тебя тогда, в дверях бара? Тебя могли подстрелить – а я тебя спас. Да и потом, если бы не я, ты бы никогда не решился выстрелить! И откуда только в тебе это взялось… Ты же без году неделя как человеком стал! Откуда гуманистические замашки-то? Дали тебе приказ – стреляй! А ты? Я хотел, чтобы ты хорошо показал себя в этой войне, ведь ты всегда был отличным Воином! А что в итоге? Ты меня разочаровал. Отказался от награды, подал в отставку… Между прочим, это я подстроил всё так, чтобы тебя не увольняли, а просто перевели в запас, да и то не сразу. Понимаешь? Я хотел поддержать тебя в этом Мире!

Я надавил на гашетку. Полумрак бара разорвали вспышки выстрелов.

Коростелёв неловко схватился за живот, едва удержавшись на ногах. Из раны полилась кровь.

– Так это всё из-за тебя, гад? – прошипел я. – Из-за тебя?! Значит, если бы не ты, ничего бы не было? Если бы не ты, я бы не убил мальчишку? И кошмаров бы не было? Я-то себя проклинал, – а выходит, зря? Выходит, это ты так «волновался», да?!

Майор тяжело опустился на пол. Лицо его покрылось испариной и побледнело, он тяжело дышал.

– Придурок… чёртов. Да если бы не я, где бы ты сейчас был… Кретин… Ты что, забыл, кто твой враг? Ты…

Я выстрелил в упор, и он повалился навзничь, обливаясь кровью…

…

– …Герман, что с тобой? Герман?

Что?

Габриэль смотрит на меня, вид у неё встревоженный. Я оглядываюсь: вокруг пространство Шестого Тренировочного.

– Герман Сергеич, вы в порядке? – спрашивает Валя.

– А где?.. – начинаю было я, но потом умолкаю. Тут явно что-то не так, но давайте пока что придерживаться плана: – Н-нет, неважно, я в норме. На чём я остановился?

Ребята молча переглядываются. Потом Сонни говорит:

– Вы начали рассказывать о том, в чём заключается истинная сила Духа.

– Вот как? И в чём же она заключается?

– Вы сказали только, что ключевое слово здесь – Баланс, – отвечает Валя. Похоже, им всё ещё кажется, что со мной что-то не так.

А со мной всё в порядке? Что там было, только что – Тадж-бек, Амин, Коростелёв… или Первый? И мальчик, который, очевидно, вовсе не мальчик… Или нет?

А ведь из меня и лектор так себе, забредает в голову заблудшая мысль.

– Всё верно, Валентин. Баланс. А знаете ли вы, что это такое – Баланс? Вообще, я хочу вас, ребята, заранее предупредить: я не Первый и не Эбби. Моей специальностью всегда была война. Однако лет… двадцать назад мне довелось преподавать в МГУ, и мои студенты говорили, что у меня неплохо получается. Представляете? Ну хорошо. Баланс, бойцы, есть не что иное, как соотношение первовеществ в организме Духа, – или любом другом организме. Или в Мире. И не просто соотношение, а гармоническое соотношение. Все вы помните: количество всех трёх первовеществ уникально для каждого существа, притом не только на уровне вида, но и в масштабах каждого отдельно взятого представителя этого вида. Понятно, да? Так вот: сила Духа – это, прежде всего, способность произвольно изменять собственный Баланс первовеществ. Именно поэтому, Сонни, тогда, возле «Космоса», я смог влить в Валентина и Шанталь столько Энергии, – несмотря на то, что мой энергозапас меньше, чем у рядовой Кошки. Я же один из старейших Духов, а значит, во мне огромное количество радужного вещества и весьма скромный процент пустотного. Всё понятно?

Они заулыбались. Похоже, мне удалось выровнять ситуацию.

– Ну и хорошо. Теперь второй момент: кроме корректировки Баланса (назовём это так), Дух обладает ещё одной важнейшей характеристикой. Имя ей – энергоёмкость, и она выражается в количестве Энергии, которую Дух способен пропустить через себя, не распавшись на Изначальные Структуры. Здесь у нас наблюдается прямая зависимость от возраста Духа: чем он старше, тем больше Энергии может «переварить» без вреда для себя. Эта зависимость объясняется Балансом: чем старше Дух, тем больше в нём радужного вещества. Чем выше процент радужного вещества, тем в более широких пределах я могу варьировать его Баланс с пустотным веществом, а значит, тем больше Энергии могу пропустить, не рассыпавшись в прах. Однако каждый из вас должен помнить: если Дух доведёт уровень одного из первовеществ до минимума, то такое критическое смещение Баланса приведёт его к гибели…

Я продолжаю говорить – но звуки в моей голове снова оглохли. Остался только тонкий противный писк: так бывает, когда тебя задевает взрывом: и-и-и-и-и-и-и-и-и…

…

…И вокруг меня снова бар. Снова прямо передо мной, в пропитанной кровью белой рубашонке, прошитой пулями в трёх местах, с запекшейся кровью на животе и коленках, на свёрнутом в рулон ковре, из-под которого вытекала струйка крови, застывая на наборном паркете, сидел он, снова сидел он.

Коростелёв вышел откуда-то сзади и, обойдя меня, уселся у соседней стены. Выглядел он неважно.

– Как там дела? И между прочим, Второй, я бы порекомендовал тебе держать себя в руках, а особенно воздерживаться от негативных эмоций: именно они его и питают. Видишь ли, эта тварь не в состоянии усваивать Энергию как она есть, потому что она разбавлена радужным веществом. Но злость, ненависть, гнев – сколько угодно, ведь они идентичны игрек-веществу, из которого он состоит.

Мальчик весело рассмеялся. Коростелёв помассировал виски:

– Кроме того, Второй, восстанавливаться после смерти, пусть даже и иллюзорной – довольно хлопотно в моём нынешнем положении, а потому прошу тебя, побереги меня немножко. Да, чуть не забыл! Слышь, ты, выродок, – окликнул он Искажённого, – имей в виду: ты просчитался. Поле созданной тобой иллюзии получилось настолько масштабным, что в него попали даже те, кто не должен был в него попасть. Например, я. И благодаря этому, Дзиттарен, ты ничего не сможешь мне сделать, – во всяком случае, пока я здесь.

И он засмеялся. А я вспомнил: Коростелёв вообще редко смеялся. Смех у него был неприятный, лающий, с подвизгиваниями.

Всё произошло в одно мгновение: мальчишка надулся и лопнул, словно воздушный шарик. В ту же секунду Искажённый – точь-в-точь такой, каким я видел его во сне Межмирья, или тогда, в первой битве Второй Войны – рванул к Коростелёву. Его руки стали двумя чёрными клинками, и в следующую секунду он проткнул бы майора насквозь – но мой «АКС-74» внезапно превратился в «Каратель», и я что есть сил рубанул по ним сверху, отводя удар от Первого.

Он снова рассмеялся, теперь уже своим привычным смехом, – скрипучим, ухающим смехом Великого Магистра.

– Не забывай, Дзиттарен: Гермес – мой меч, мой Паладин. Он может повергнуть меня сам – но никому другому не позволит. Мне жаль, но твоя месть не состоится.

Искажённый вытащил клинки из пола, на ходу превращая их в руки, и присел на корточки недалеко от нас:

– Может и так, Первый. Может и так. Но знаешь, что? Даже если я не смогу отомстить тебе лично, это не беда. Скоро Неназываемый дойдёт до Истока, и всем вам конец. Тебе, Второму, и всем остальным.

Он менял форму, перетекая сам в себя, уменьшаясь в размерах, и скоро перед нами снова стоял двойник убитого мной мальчика.

– Тебе же так больше нравится, да, Гермес?

Мне ничего не хотелось ему отвечать. Чудовище из кошмарного сна или жертва кошмарной яви, – что выбрали бы вы?

Мне хотелось… нет, мне ничего не хотелось. Ни воевать, ни жить. Первый сказал, Искажённого кормят негативные эмоции? Что ж, отлично: у меня не осталось эмоций, а значит, ему нечем больше кормиться.

Это чувство было сродни полусну после анестезии. Я помню, здесь, ещё до этих дверей, этого бара, этого убийства, я и правда отлично проявлял себя в этой войне. Выученный воевать, я убивал без колебаний, без эмоций, без сожалений. Они не были моими братьями, не были Духами. Они были похожи на мишени в тире – фанерные, ненастоящие. Взаимозаменяемые. Иногда мне казалось, что их страх, их боль, их страдания – не более чем подделка, имитация. Я видел стольких Падших, я столько раз видел Падение, я знал, насколько это ужасно, невыносимо, отвратительно, когда только что друг и брат, ты в одно мгновение становился ничтожеством – отверженным, неприкасаемым, презренным… Я всё это знал, и мне казалось, что чувства этих людей, которые гибли под моими пулями, под осколками моих гранат, – что все они ничего не значат. И вообще: подумаешь, умер! Великое дело. Переродишься, начнёшь жизнь сначала – и ещё раз, ещё раз, ещё раз, сколько угодно раз! Как аккумулятор: сел – на зарядку, снова сел – снова на зарядку… Зато когда падал Дух, он падал навсегда. Да, конечно, Падшие могли продолжать жить у новых хозяев или в каком-нибудь Мире. Но обычно такая жизнь – наполненная ненавистью, завистью, жаждой мести – в итоге приводила к тому же, чем закончилась жизнь Нирунгина: к уничтожению. К гибели. Хотя для Падшего подобная участь была, наверное, избавлением…

Но то – день вчерашний. Что же до дня сегодняшнего, то в нём нам, похоже, уже ничего не светит. Майор Коростелёв неподвижно сидит у стены, мальчик сидит на скатанном в рулон ковре. Из-под ковра вытекает, застывая на ходу, лужица бурой крови.

– Мы, конечно, можем сидеть здесь до конца, Второй, но на твоём месте я бы попробовал что-нибудь сделать. Ведь иллюзия направлена на тебя, создана специально для тебя, – во всяком случае, этот её сегмент. Так что если ты решил сдаться, то так и скажи, что ли. Я хотя бы буду знать, на что мне рассчитывать.

Первый… Ты всегда был сама невозмутимость, не правда ли? А теперь мы, похоже, поменялись ролями. И тебе твоя новая роль не по душе – но ты ничего не можешь сделать. Даже ты, Старейший Дух Мироздания, ничего не можешь сделать.

Мальчик звонко хохотнул:

– Правда здорово? Может, я и просчитался с масштабом поля иллюзии, но мне всё-таки удалось поставить вас в тупик! Вас – Первого и Второго! Вы бессильны – и это, в принципе, может сойти за отмщение, хоть я и жаждал большего.

– Уничтожить Исток?

– Что? – он сперва удивился, будто я сказал что-то нелепое, но потом понимающе улыбнулся и покачал головой: – Нет, Гермес. Такого желания у меня не было. Я просто хочу отомстить Первому.

– Но как же…

Я поднял глаза на этого… на это Существо, не веря своим ушам.

– Я хочу отомстить Первому, – повторил Искажённый. – Уничтожение Истока – не моё желание: этого хочет Неназываемый. Понимаешь, Гермес, его воля оказалась слишком сильна. Я не могу ей противиться. Я же не знал, что он захочет уничтожить Исток. Я думал, он решит напасть на Орден, или даже на Пантеон, – для меня, в общем-то, нет никакой разницы. Но оказалось, ему на вас наплевать. Его предшественник решил, что сможет добиться цели, просто уничтожив Духов, и как знать, возможно, у него и получилось бы. Но ему не повезло. Так что на этот раз Неназываемый решил ударить по Истоку, ведь это беспроигрышный вариант. А такие, как я, мы для них всего лишь… транспорт. Транспорт и проводники. Так что не держи на меня зла, Гермес. Я тебе не враг. Я вовсе не хотел уничтожать Миры, я всего лишь хотел уничтожить Первого. Уверен, ты меня понимаешь: ты ведь тоже его ненавидишь.

– Я не… кхм! Неважно. А для тебя было бы лучше примкнуть к Изгоям вместо того, чтобы становиться невесть чем…

– Неужели? – мальчишка засмеялся. – Тогда почему ты не примкнул к ним? Почему подался в Мироходцы? Боялся потерять свой статус, да? Свой номер? Я тоже. Правда, когда я пал, всё это перестало меня волновать… Ну а когда я пошёл на слияние, я уже ничего не боялся. Я просто не мог простить Первому всего того, что он сделал, – так же, как и ты. Ты тоже мог бы слиться с Неназываемым, Гермес.

– А ты мог бы стать человеком, Дзиттарен. Но отчего-то не стал. Отчего?

– Люди слабы. Они ничего не могут сделать. Я никогда не смог бы противостоять такому, как Первый, а теперь могу! Могу! Слышишь, Гермес? Ты не можешь даже выйти отсюда, а я тем временем уже на пути к Истоку. Скоро я дойду до него, и всё будет кончено.

– Ты всего лишь Искажённый, Дзиттарен. Незадачливый мутант.

Его личико сморщилось в глумливой гримаске:

– Это я-то искажённый? Я – мутант? А впрочем, я понимаю, что ты имеешь в виду. Но послушай, Гермес: ведь ты такой же. Ты точно такой же, как я. Двоедушник. Ты – и Дух, и человек. Правда же?

– Может быть. Но я не такой, как ты: ведь там, где у меня человек, у тебя… кто?

Мальчик задумался. Коростелёв, сидящий возле стены, скучливо зевнул. Искажённый улыбнулся и пожал плечами:

– Он никогда не говорит мне своего имени. Это было бы слишком большой честью. Поэтому для нас, Жрецов Истинной Тени, такие, как он, стали Неназываемыми. Но это не самое главное. Я хочу сказать: велика ли разница? Ты, я? Каждый из нас принял в себя чужого, стал частью чужого. Притом сделал это добровольно. Ведь так? Так. Тогда почему я – искажённый, а ты нет? Ты ничем не лучше меня, Гермес.

– Неправда. Я прожил интересную жизнь – как Дух, как Мироходец, как человек. Мне есть, что вспомнить. Я испытал множество эмоций и чувств, о большинстве из которых Духи даже не догадываются. Это ни с чем не сравнимый опыт. А твой опыт печален, Дзиттарен. Ты прожил скудную жизнь среднего Духа, потом пал в Войне, потом стал безумным фанатиком дикого Культа, а закончил как транспорт для того, чьего имени ты не вправе назвать. Незавидная доля, что и говорить. Мне жаль тебя, Дзиттарен.

Он вдруг спрыгнул с ковра, подскочил ко мне и со всего размаху влепил мне пощёчину:

– Тебе жаль?! Меня?! Тебе?! Да ты что! Я – не искажённый, Гермес! Я – Совершенный! Я сильнее всех вас, я непобедим! Я не могу даже пасть! И после этого тебе меня жаль? Ты смешон, Гермес! Ты обречён на гибель, – а всё, что у тебя осталось, это воспоминания о твоих ах-каких-замечательных жизнях! Ты жалок, ты и твои… студенты! Честное слово, даже Кошки сражались отважнее! Даже Изгои умирали с улыбкой на губах! А эти… послушно потерялись в самих себе, как я и предполагал! Немногому же ты успел их обучить! Кстати! Хочешь посмотреть на них?

«Посмотреть на них?»

– Ты… Они мертвы?

Мальчишка удивился:

– Зачем? Они живы, как и ты. Ты же сам их видел на тренировке, разве нет?

– Их иллюзия – тренировка? – это звучало… странно.

– Не-ет, – проскрипел Коростелёв, – тут всё заковыристей получилось. Когда он прошёл Трещину, поле иллюзии накрыло целый Мир. Но нас это не остановило, и тогда, уже на подходе к Истоку он запустил иллюзию второго уровня. В итоге получился такой себе «слоёный пирог». Эта многослойность дала интересный эффект: первая иллюзия зафиксировала ребят всей компанией в Точке тренировки, а вторая иллюзия, у Истока, накрыла каждого по отдельности. Сечёшь? Они и там, и тут. Ты тоже – но, очевидно, твой ум осознаёт иллюзию послойно, благодаря чему ты периодически прыгаешь с первого уровня на второй, и обратно.

– Ну да, примерно так, – кивнул Искажённый. – Но осталось немного: скоро Неназываемый сольётся с Истоком, и всему придёт конец. В том числе тебе и твоим студентам.

– Да-да, это я уже слышал. Значит, ты можешь мне их показать?

– Запросто. Дверь видишь? – он указал мне на вторую дверь, ту самую, через которую хотели сбежать Амин и…

– Вижу. И что?

– На кого хочешь посмотреть сначала? – поинтересовался Искажённый и тут же рассмеялся: – Надо же. А я думал, ты захочешь взглянуть на Полуспектрала. Ну хорошо, если хочешь увидеть того белобрысого, то он за дверью. Сразу хочу тебя предупредить: попасть к ним ты не сможешь, только посмотреть; также и они не смогут ни увидеть тебя, ни услышать. Это будет неплохой иллюстрацией вашего бессилия, Духи. Вашей бесполезности. Вам не помог даже ваш хвалёный Проект! Давай, иди уже, смотри. А то ведь я и передумать могу.

Я подошёл к двери и вдруг увидел это: несколько тускло блестящих кружков, вдавленных в дерево. Застыв в оцепенении, я смотрел на них, смотрел, казалось, целую Вечность, однако в следующую секунду в голове прояснилось, и я вспомнил, что это. К горлу подкатила тошнота. Сзади тоненько засмеялся Искажённый, и хрипло, глухо – Коростелёв.

Это были пули. Те самые пули, что прошили мальчишку насквозь.

Сжав зубы, я открыл дверь – и увидел одиночную камеру Зябликовского КПЗ.

…

Валька неподвижно сидел на койке, свесив голову на грудь, но лицо его было спокойным, я бы даже сказал, умиротворённым.

Вот, значит, как оно было, подумал я. Конвой отвёл его в эту камеру; здесь с него сняли наручники и закрыли дверь.

Ему предстояло внушить себе иллюзию смерти.

Я никогда не был специалистом в области иллюзий. Если подумать, я даже не был уверен, что всё пройдёт как надо. Что он, внушив себе иллюзию собственной смерти, действительно умрёт. Сложно сказать, что двигало мной тогда. Так много событий произошло в тот день: моё пробуждение, возвращение в Штаб, встреча с Первым… Нахлынувшие воспоминания. Должно быть поэтому, вернувшись в Миролюдье, я отправил этого парня на смерть, не задумываясь о том, правильно ли я поступаю. Точнее, не так: сам по себе факт того, что я отправляю его на смерть, был мне… неприятен. Но, возможно, внезапная «деконсервация» несколько поубавила мой гуманистический пыл? Или же… Может, не так уж и много его было, этого пыла? Помнится, в те времена я любил иронично характеризовать себя, как «шестидесятипроцентного филантропа»…

Валька попал в оставшиеся сорок процентов? Или же мне просто было всё равно? Ведь если парень умрёт, я сделаю его Духом, – верно? Установки Проекта, потусторонняя безэмоциональность…

Так странно думать об этом теперь, когда всё почти закончилось. Он сидит на койке; он, наверное, частично потерял память, – а точнее, не осознал, что находится в иллюзии. Для него всё это – взаправду. Он заново переживает ту ночь, вот что он делает.

Если сейчас он внушит себе иллюзию – внутри другой иллюзии, – что с ним случится?

– Ничего особенного, – неожиданно (или ожидаемо?) ответил Коростелёв. – Иллюзия Искажённого замкнута сама на себя. Очнувшись, Валя вновь окажется на старте. И всё повторится, – до тех пор, пока Мир не закончится.

Выходит, мы уже проиграли? И так бесславно?

– А ты только теперь это понял? – мальчик весело улыбался. – Какой ты глупый, Гермес. А ещё Второй.

Да, так и есть. Я глупый. Глупый… Что мне делать? Как заставить его понять, что это иллюзия? Может, передать мыслеречью?

– Нет, – поморщился майор, – не получится. Вы в разных кусках пирога, помнишь? Хотя ты можешь попробовать, отчего нет. Если он вспомнит о тебе, твоя передача может и дойти.

– А вот и не может! – злобно крикнул Искажённый. – Не может! Я же сказал: вы бессильны. Вы можете только наблюдать за собственной гибелью.

И тут Валя, вздохнув, встал с койки. Развёл руки в стороны, закрыл глаза… Искажённый довольно урчал что-то себе под нос, Коростелёв молчал…

И тогда, в этот самый момент, случилось то, чего я никак не ожидал.

Лампочка над Валиной головой вдруг мигнула, едва не погаснув вовсе. Дверь открылась, и в камеру вошла…

Смерть.

– А ну-ка стой, где стоишь, пацан, – её голос, этот её вечно насмешливо-усталый тон.

Искажённый подбежал к двери и припал к прозрачной стенке, которая отделяла мой сегмент иллюзии от Валиного. Некоторое время он молча вглядывался в Смерть, словно не понимая, что происходит, а потом обернулся и спросил:

– Это что такое?

Он был здорово озадачен, наш Совершенный друг-враг. Он действительно не мог понять, что происходит! Ха-ха, вот это поворот! Впрочем, в тот момент мы, наверное, смотрелись как два идиота, узревшие нечто недоступное их пониманию; по-крайней мере, сидящий у стены майор хрипло заухал-захохотал.