Текст книги "Хроники Потусторонья. Проект (СИ)"

Автор книги: Юлиан Хомутинников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)

Вдруг я понимаю, что кто-то тихонько теребит меня за рукав рубашки. Я оборачиваюсь, готовый к любой напасти, любой атаке – но внезапно вижу перед собой Мо.

Он выглядит виноватым. Кажется, в его глазах стоят слёзы.

– Герман, очнись. Это я, Мо, – говорит он. Я мотаю головой:

– А Искажённый?

– Его здесь нет, Герман. И… и её тоже. Всё, что ты видел – неправда. То есть… Это Межмирье. Знаешь, Ват-У рассказывала мне… Когда-то Учёные Колыбели считали, что Межмирье – это Мир Снов. Снов, фантазий, мечтаний, воображения… Но в то же время – Мир страхов, сомнений, тревог, фобий всяких… Она говорила, Кошки считали, что Межмирье способно вывернуть наизнанку того, кто приходит сюда. Создать для него мир его собственных чувств, эмоций… и творчества. Мир, в котором нет ничего невозможного – потому что всё неправда. Это ненастоящее. По-своему, конечно, не в полной мере, и всё же. Понимаешь, ведь то, что ты видишь во сне, например, – ты же не всегда знаешь, что это сон. Порой ты думаешь, что это взаправду. Но это не совсем так… Потому что потом ты проснёшься и увидишь, что это был всего лишь сон. Понимаешь, Герман? Это был сон. Межмирный сон, но сон.

– Сон? То есть, я бы проснулся, и всё было бы как прежде? – но Мо качает головой.

– Если бы я не разбудил тебя, ты бы проснулся, но только утром. А если бы ты ночевал вне Дома, ты бы вообще не проснулся. Ты навсегда остался бы во сне – если бы только не вспомнил, что это сон. Ты бы забыл о том, что засыпал, о том, кто ты и откуда. Ты знал бы только тот мир, который Межмирье создало для тебя… Думаю, Межмирье – это что-то типа Соляриса. Смотрел?

– И даже книгу читал, – я достал сигареты и, прикурив, жадно затянулся. – Сон, значит. Притом вечный?

– Это смотря по обстоятельствам, – он пожал плечами.

– А ты… Ты тоже можешь вот так вот уснуть?

– Ну… Не совсем так. Но Кошка видела, что случается с Межмирьем, когда мне снятся кошмары. Она говорит, это действительно страшно. Межмирье… будто бы настроено на меня. Именно поэтому здесь всё подчиняется моей воле. Оно стало для меня своего рода миром-сном – но я могу выйти отсюда, я не заперт в нём. Оно почему-то меня выделяет… Я не знаю, почему. И Кошка не знает. Я спрашивал даже у Смерти! А она, знаешь, только покачала головой, но ничего не сказала. Такое чувство, будто ей что-то известно, но она почему-то не хочет ничего говорить…

– Жуть, – резюмировал я. – И как ты тут вообще живёшь?

Мо улыбнулся:

– Оно меня любит, Герман. Межмирье. Оно ведь живое. Это живой, разумный Мир. И, понимаешь, у него кроме меня никого нет. Здесь были Духи, трое – но они заблудились в самих себе и не вернулись оттуда…

Я молчал. Да, понятно. Стоило ожидать чего-то подобного. Всё-таки это Межмирье.

– Интересно, а Сонни и остальные – им тоже снится такая пакость?

– Это зависит только от них самих, Герман. Межмирье ничего не выдумывает само. Все образы оно берёт из спящих, из их подсознания, наверное. Или воспоминаний…

Я подумал именно о Сонни, и неудивительно. Что может присниться Полуспектралу? А что снится Созданиям, таким как Шанталь? А Кошкам?

Сны. Жутковатая вещь, если честно. Как для человека, так и для Духа.

И тут я вспомнил о Кате и Игорьке. Из глаз сами собой потекли слёзы.

– Не плачь, Герман Сергеич. Всё уже позади, – сказал Мо, сунув мне носовой платок. Эх, парень, подумал я, ничего-то ты не понимаешь. Ничего не понимаешь…

…

Остаток ночи я провёл на Диване Пустоты в Кабинете Мо, и ближе к утру мне даже удалось уснуть. Но, увы, ненадолго: скоро проснулись мои бойцы, и весь Дом, казалось, ожил их весёлыми голосами. Где-то звенела посуда, кто-то смеялся, кажется, Сонни; где-то Ват-У кому-то что-то объясняла менторским тоном (Анютке, никак не иначе). Я слышал и другие голоса, но так и не смог понять, кому они принадлежат.

В любом случае, о сне можно было забыть.

Я протёр глаза, достал из кармана мятую пачку сигарет и закурил. Настроение было так себе. Межмирная ночь прошлась по мне паровым катком, выдавив из меня все эмоции, слёзы, печали, радости… Кажется, теперь там, внутри, не осталось вообще ничего.

Пустота.

– Доброе утро, Герман Сергеич!

Я поднял глаза, прищурившись от яркого белого света, нещадно бившего прямо в огромное окно Кабинета.

– Мо, это ты?

– Ага. Как ты себя чувствуешь?

– Никак. Мои проснулись?

– И даже позавтракать успели, – ответил Мо. Он щёлкнул пальцами, и в комнате вмиг стало сумрачно, будто белый день за окном померк, обратившись вечером.

– А мог бы просто шторы повесить, – пробурчал я. Юноша рассмеялся:

– Ну что ты ворчишь? Спал плохо – так что ж теперь поделать-то? Я сделал всё, что мог – вытащил тебя из сна, покуда он не стал кошмаром.

– Вообще-то он стал кошмаром, – возразил я. – Да ещё каким. Мне такие уже давно не снились… Точнее, те, что про Афган, они в каком-то смысле даже страшнее были, но там хотя бы всё понятно было. И Кати там не было. И Искажённого. И… и вообще, всего этого.

– Понимаю, – он сочувственно кивнул. – Значит, ты его видел? Этого… Искажённого?

– Да. И это было чертовски неприятно, знаешь ли. Я эту безликую морду нескоро забуду. Тем более, что скоро лично увижу… А ведь мы так и не знаем пока, как нам его победить… Кстати! А ты сейчас что-нибудь пишешь? Если уж прежние твои рассказы совпадали с моей жизнью, то, может…

Мо задумчиво смотрел куда-то мимо меня.

– Да, – рассеянно ответил он. – Я пишу сейчас очень непростую вещь… Хм, а ведь точно. Только он у меня не Искажённый. Я назвал его Серый Лорд.

– Серый Лорд?

– Ага. Звучит?

– Ну, я не специалист в таких материях. Не знаю, кто вообще выдумывал все эти нелепые прозвища для Теневых… Вроде бы когда-то Аналитический Отдел Колыбели был ещё и Отделом Пропаганды и Контрпропаганды, но это было давно, так что утверждать не возьмусь. Можно спросить Ват-У: думаю, она должна помнить… Кстати, а почему он Серый-то? Во сне он был более чем чёрный. И какой-то… полужидкий. И безликий. Мерзкие они твари, эти Искажённые. Интересно, может, Первый что-нибудь накопал о том, кем могут быть эти паразиты… Ладно. Так ты, значит, всё-таки пишешь?

– Пишу. Но я не думал, что… То есть я думал, что пишу вроде как постфактум. Ну, как все обычные писатели.

– Тогда скорее уж как летописцы. Но что, если это не так? Что, если всё наоборот? Ты об этом думал, Мо?

Если честно, мне об этом думать совсем не хотелось. Но и не думать я тоже не мог.

– Думал. Я же тебе говорил: я не знаю, как это всё устроено. То есть, Межмирье конечно откликается на мои выдумки – но на то оно и Межмирье! А вот Мир людей или Мир Духов…

– А что, Мо, – криво ухмыльнулся я. – Может, напишешь, что мы этого твоего Серого Лорда победили и зажили долго и счастливо, а? А оно и сбудется? Что скажешь, старина? Ну что тебе стоит? Написал, и всех дел. Или, например, что он испугался и передумал атаковать Исток, и как-нибудь самоуничтожился, не доходя до места! А?

Он смотрел на меня серьёзно, наморщив лоб, как больная обезьянка.

– Понимаешь… Написать-то я напишу. Но как это отразится на вас – вот в чём вопрос. И отразится ли. Я не знаю, Герман Сергеич. Моя жизнь – очень странная штука. Здесь происходит много непонятных вещей, к которым я уже успел привыкнуть. И в то же время я не знаю, как моё творчество отражается на мире, и отражается ли. Может, это просто совпадения.

– Маловероятно, – отозвался я. – Случайностей не бывает, а совпадения – закономерность. Ладно, Радуга с тобой. Пиши свою историю, а там посмотрим, чем дело кончится. Поживём, как говорится, и увидим.

– Хорошо, – кивнул он, и тут же, не сдержавшись, заулыбался, прикрыв рот ладонью: – О, Герман Сергеич, к тебе гости пришли! И-и-раз-два-три!

На «три» Дверь Тёмного Дуба распахнулась, и в Кабинет ввалилась моя команда, ватага моя, – сытая, довольная, с улыбками от уха до уха. Мои мальчишки-девчонки – смеющиеся, перекидывающиеся какими-то репликами… Как какие-нибудь школьники, честное слово. И даже Шанталь, и даже Анка! Это всё Сонни, подумал я. Вальки бы на такое не хватило.

– Герман Сергеич! Доброе утро! Доброе утро! – закричали они наперебой. Смотреть на них без смеха было невозможно, и я улыбнулся сквозь послесонную хмарь и мутные мысли.

М-да, хорошее настроение мне бы не помешало, честное-благородное слово.

– Доброе, доброе. Ну как вы? Цветёте и пахнете, м?

– Да! Мы уже позавтракали! – сказал сияющий Сонни. – Не хотели вас будить, но Ват-У сказала, что нам стоит поторопиться. У нас ведь дела.

И то верно, подумал я. Права Ват-У, права, красносамурайская Кошка…

– Дела оно конечно, куда без дел-то. А вот… Спали-то хорошо? Снилось что-нибудь?

Они примолкли, призадумались.

– Вроде бы мне снилось, что мы с Шанталь опять в Тайнинке, вдвоём, – задумчиво сказал Валя. – Не помню, что там было, но сон хороший был.

– А мне снилось, что Валька меня создаёт, – Шанталь улыбалась, смотря куда-то внутрь себя. – Это было… приятное воспоминание. Совсем другая жизнь, спокойная и… светлая какая-то, что ли.

– А мне снилось, что я на учениях в Мире людей вместе с отрядом Кадетов Спецназа. Нас учили основам поведения среди людей, учили самым простым приёмам, – сказала Анка мечтательно. – Хорошее было время… То есть это я не в том смысле, что оно сейчас плохое! Герман Сергеич, вы не подумайте, ничего такого! Просто… сейчас же военное положение, жизнь тревожная. Вот я и… А тогда жизнь была спокойная, вот как Шанталь говорит.

– Да я понимаю, понимаю, – я невесело усмехнулся. Эх, ребята! Ничего-ничего, пробьёмся мы с вами, обязательно пробьёмся!..

– А мне ничего не снилось, – проговорил Сонни обиженно. – Совсем ничего. Просто проспал всю ночь, и всё.

Я взъерошил ему шевелюру:

– Знаешь что, дружище? Как по мне, так это самый лучший вариант. Честно. Вот Мо не даст соврать. Верно, Мо?

Хозяин Кабинета кивнул:

– Да, Сонни. Герман Сергеевич прав. Иногда лучше вовсе не видеть снов.

Похоже, приободрить его нам удалось.

– А вам, Герман Сергеич, что-нибудь снилось? – полюбопытствовал Сонни.

– Да, Сантино. Мне снилась другая жизнь. Невозможная жизнь. Знаешь, внешне она была хороша, но… Но в итоге оказалось, что она куда хуже нашей с вами жизни.

– Почему? – спросил Валя.

– Потому что у той жизни не было будущего. Только прошлое, и то перевранное. А, чёрт с ним! Давайте-ка лучше обсудим наш сегодняшний план действий. Я рассчитывал съездить сегодня в Пушкино, поискать этого вашего художника. У кого есть идеи, где его искать? Пушкино – это как-то расплывчато.

– У меня есть, Герман Сергеич! – воскликнул Мо. Ребята удивлённо посмотрели на него, а он объяснил: – Всё просто. Во первых, с этим самым художником я некоторое время работал в одном магазине. Мы дружили. Димка хороший парень, он вам понравится, точно говорю. Вот. Где он живёт я, правда, не знаю… Так вышло, что я ни разу не был у него дома: он предпочитал приходить сюда. Но я могу сказать вот что: там, в Пушкино, есть подземный переход, возле которого продают картины…

– Где он находится? – решил уточнить я, но Мо только пожал плечами:

– Не знаю. В Пушкино.

– А поточнее?

– Говорю же: не знаю. Но там есть такой тип… Степан Степаныч Криворуков. Тоже художник, но такой, знаешь, от слова «худо». Спросите его про Димку, он наверняка знает! А ещё он, в смысле Димка, вчера с работы уволится. Он дворником работал, но с начальником общего языка найти не смог. Он человек необычный, Димка-то, и многим просто не удавалось найти с ним общий язык. Да и он и не стремился с кем попало общаться. Он очень самодостаточный человек, и всегда таким был, – закончил Мо. Я покачал головой:

– Обалдеть. Слушай, у меня идея! А что, если ты напишешь, ну там, в своей книжке, о том, где он жил? Мы его по этому адресу найти сможем?

Мо вздохнул:

– Да написать-то я могу, не вопрос … Слушай, а чего ты в Аналитическом Отделе справку не наведёшь? И Криворукова искать не придётся, и Димку ловить по всему Пушкино.

Я хлопнул себя по лбу:

– Точно! Радуга! Похоже, у меня окончательно поехала крыша в этом твоём Межмирье! Совсем соображать перестал! А связаться со Штабом-то отсюда можно, кстати?

Мо задумался. Потом щёлкнул пальцами – и тотчас же Дверь Тёмного Дуба приоткрылась, и в Кабинет заглянула Белая Королевская Кошка:

– Да, Господин? – спросила она чопорно, как какая-нибудь миссис Хадсон в исполнении Рины Зелёной.

– Ват-У, мне нужен телефон.

– Да, Господин, – Кошка поклонилась и вновь скрылась за Дверью. Буквально пять секунд спустя она снова открыла Дверь и вошла в Кабинет, неся на подносе старинный эбонитовый телефон. Проводов у него, впрочем, не было.

– Ваш телефон, Господин, – Ват-У склонилась перед Мо, держа поднос на вытянутых лапках. Мо кивнул:

– Спасибо. Только ты его Герману Сергеевичу отнеси, он звонить будет.

– Позволю себе заметить, Господин, что Лорд Гермес, конечно, может попробовать позвонить отсюда в Штаб, но у него ничего не получится, если только вы ему в этом не поможете, – произнесла Кошка с достоинством. Мо вздохнул:

– А ведь верно. Ты права, Ват-У. Давай его сюда, сейчас попробую позвонить сам.

Она снова поклонилась и протянула ему телефон. Мо взял трубку и сказал:

– Э-э… девушка? Здравствуйте! Говорит Мо из Дома Мо, что в Межмирье. Да… Да, в Межмирье, вы не ослышались. Я… У меня здесь, э-э, Лорд Гермес, и он хочет поговорить с Аналитическим Отделом. Будьте любезны, соедините, пожалуйста. Да. Да, спасибо… Алло, Аналитический Отдел? Здравствуйте! Да, Мо из Дома Мо, что в Межмирье… Нет, с Исследовательским Отделом соединять не надо. С вами будет говорить Герман Касталь… то есть Лорд Гермес. Да. Передаю трубку.

Я подошёл к столу; Кошка водрузила поднос с телефоном на него. Я взял трубку:

– Гермес на проводе.

– Да, Милорд! – радостно отозвалась Кошка-аналитик. – Чем могу быть вам полезна?

– Мне нужна информация о человеке по имени Дмитрий… Дмитрий, э-э…

– Арефьев, – подсказал Валя, сделав вид, что только что не улыбался во весь рот. Мо хихикнул.

– Арефьев. Живёт в Пушкино, художник, – я сердито покосился на насмешников.

– Да, Милорд! Покорнейше прошу вас подождать тридцать шесть миролюдских секунд! – сказала Кошка-аналитик.

– А что так долго? – буркнул я, но тут же одумался: она же после такого будет ещё две минуты сыпать извинениями! – Ладно, ищите. Жду.

– Да, Милорд!

Трубка приумолкла. Затем, спустя, как видно, обещанные тридцать шесть миролюдских секунд (я не считал) Кошка-аналитик снова «включилась»:

– Прошу, Милорд, вот информация по Арефьеву Дмитрию Александровичу, 1975 года рождения. Проживает по адресу: Московская область, Пушкинский район, город Пушкино, улица Вторая Домбровская, дом 3, квартира 14. Координаты цели: 56°00'32" северной широты, 37°50'03" восточной долготы. Место работы: со вчерашнего вечера безработный…

Я покосился на Мо – парень недоумённо пожал плечами.

– Ладно, – сказал я Кошке. – Пока что достаточно. Если возникнут вопросы, позвоню из мобильного штаба.

– Слушаюсь, Милорд! – отчеканила Кошка-аналитик и отключилась.

– Между прочим, – вспомнила Анюта, – мы нашему мобильному штабу имя так и не придумали.

– А ведь верно! Это ты, Анка, молодец, что напомнила! – обрадовался я. – Ну что, ребята? Какие будут предложения?

Ребята призадумались, а потом стали предлагать:

– «Жёлтая субмарина»?

– Валентин, не дури. И потом, она не жёлтая, она бежевая с синим.

– «Победа»?

– Нет, Сантино, «Победа» – это ГАЗ М-20, а у нас ЗиЛ-118 «Юность».

– «Ласточка»?

– М-мм, как-то слишком избито, мадемуазель Дессанж.

– «Ямато»!

– Оч-чень смешно, Спецназовец-Младший Пуш-А!

– «Энтерпрайз»? Или «Тысячелетний Сокол»?

– И ты туда же, Сантино? И потом, на эти названия наверняка распространяется закон об авторском праве.

– «Аврора»?

– Я бы сказал, что это неплохо, но всё-таки что-то… Хорошо, Валя, оставим как запасной вариант.

– А на это закон не распространяется?

– Маловероятно, синьор Францони. И лучше не тратьте наше общее время, а придумывайте названия.

– «Герман Кастальский»! Звучит же, а?

– Шанталь, это, конечно, очень мило, но всё же несколько… Перебор, в общем. Думайте, думайте!

– «Радуга»?

– Плоско и неоригинально, Валентин, хотя и патриотично.

– А может, не нужно названия? У неё ведь уже есть название – «Юность»?

– Мо, пойми одну простую вещь. Имя мобильного штаба должно олицетворять всю неуклонную мощь Воинов Радуги и наше стремление к полной и безоговорочной победе над Искажённым! Должно вдохновлять на подвиги! Знаешь ведь поговорку: «как вы лодку назовёте – так она и поплывёт»?

– Ну тогда я не знаю…

– «Новая жизнь»!

– Сантино, это мобильный штаб, а не колхоз. Думай дальше.

– «Возмездие»!

– Э-э… Знаешь, Анка, если задуматься, то скорее уж Искажённый нам мстит, чем мы ему (хотя и непонятно, за что). Так что нет, не пойдёт…

– «Миротворец»?

– И на «Миротворце» мы воевать собрались, да, Валя?

– «Эспада»!

– А что это вообще такое, Шанталь?

– Шпага испанская, Герман Сергеич.

– Шпага? Хм. Шпага – это, конечно, хорошо, но «Эспада» – как-то не очень.

– Тогда, может, «Бригантина»?

– «Бригантина»? Как-то безлико, что ли… А почему «Бригантина», Шанталь?

– Потому что тут два смысла, – пояснила девушка. – Бригантина – это и двухмачтовый парусник, и лёгкий средневековый доспех. Вот и получается…

– Да? – я почесал в затылке. – Нет, мысль, конечно, хорошая. Два смысла, и защита, и корабль… Оставим про запас. Ещё варианты?

– «Надежда»?

– Это в том смысле, что кроме надежды у нас ничего нет, да, Валя? Красиво, конечно, но как-то невесело, что ли… – я вздохнул. – Ладно, похоже, ничего более стоящего у нас выдать не получится. Итак, в итоге имеем следующие варианты: «Аврора», «Бригантина» и «Надежда». Если честно, мне не нравится ни одно из них…

– Придумали бы тогда сами, – язвительно обронила Шанталь.

– Шанталь Дессанж, я, конечно, говорил о том, что со мной можно общаться запросто, но я бы попросил вас всё-таки не завираться. Вы – Воин Радуги, а я – ваш Лорд-Командующий.

– О, ну простите, Милорд!

И надулась. Вот ведь, а? Не умеешь ты, Герман Сергеевич, с подчинёнными обращаться, особенно с женщинами.

– Мгм… Хорошо, в таком случае я предлагаю остановиться на «Бригантине». «Аврора» звучит эффектнее, но немного вторично, как и «Надежда». Возражения имеются? Нет возражений? Отлично, в таком случае единогласным решением мобильный штаб отныне нарекается «Бригантиной»! Ну что, Шанталь? Довольна?

Девушка фыркнула:

– Так это что, одолжение мне, что ли? Да плевать мне на ваш автобус! Меня одолжениями не купишь! Понятно вам, Лорд-Командующий? А теперь позвольте откланяться, я курить хочу!

И с этими словами нарушительница спокойствия вышла из Кабинета. Я заметил, что Белая Королевская Кошка одобрительно кивнула ей вслед.

А это что за женская солидарность, чёрт побери?!

Проклятье, подумал я. Это уже ни в какие ворота. Эх, Герман Сергеич! Признай: ты слажал. И весьма неуклюже попытался исправить ситуацию. А ещё психолог, ха-ха. Но что ж теперь, догонять мне её, что ли?! Ну уж нет. В конце концов, я всё ещё командир. Кроме того…

– Валя, – позвал я Мастера Иллюзий таким тоном, от которого ему должно было стать не по себе. – Валя, твоё Создание ведёт себя кое-как. Она – член команды и Воин Радуги, и если она сама не в состоянии понять всей щекотливости ситуации, то я попросил бы тебя…

Тут Валентин посмотрел на меня совершенно невозмутимым взглядом и выдал следующее:

– Поступив так, вы распишитесь в собственной некомпетентности, как командира. Я, конечно, могу поговорить с Шанталь, но, зная её характер, ни к чему хорошему это не приведёт. Поэтому мой вам совет: помиритесь с ней. Смирите хоть раз свою гордость и помиритесь. Вам это ничего не стоит, а ей станет легче. Она ведь сейчас переживает, очень переживает, но никогда и ни за что в этом не признается. Такой уж у неё характер.

Я подобрал упавшую на пол челюсть. Слов у меня не нашлось. Неопределённо махнув рукой, я вышел из Кабинета, провожаемый насмешливым Кошачьим взглядом.

«Она на крыльце», шепнул в моей голове вездесущий Мо. Я только фыркнул в ответ.

Вскоре Коридор Тысячи Свечей закончился (какой-то он тут непостоянный, мелькнула мысль, то длиннее, то короче), и я вышел в прихожую. Голем Соломон приветствовал меня поясным поклоном. Я кивнул ему и вышел из Дома Мо.

Здесь был день – настолько яркий и солнечный, что в первый момент я даже зажмурился. А когда мне наконец удалось привыкнуть к этому обилию света, я увидел, что она стоит на крыльце спиной ко мне и курит.

Дымок её сигарет пах ментолом. Вот пакость, подумал я.

– Шанталь…

– Ну, и что вам от меня надо? – она резко развернулась и теперь смотрела на меня с нескрываемым презрением: – Пришли побурчать на тему того, какой вы великий командир, и как я, такая-сякая, посмела обратиться к вам неподобающе?

Я вздохнул. Она прямо как Маринка, когда злится. Палец в рот не клади.

– Ну что же вы? Скажите хоть слово, господин Кастальский! Или ваш запас красноречия на сегодня иссяк? Скажите, не бойтесь. Я вас не укушу.

Я снова вздохнул. А потом отвесил ей пощёчину – слабенькую, чтобы сбить спесь.

Она вспыхнула, губы задрожали, на сверкающие яростью глаза навернулись слёзы.

– Да как… Вы… Ты…

И тогда я просто обнял её. Крепко – потому что она сразу же попыталась вырваться. Обнял и заговорил:

– Послушай меня, дочка. Последней женщиной, с которой я общался, была моя покойная жена. Это было сегодня ночью, в кошмаре, который я никогда не забуду. У меня никогда не было детей. Единственный сын умер, едва родившись, сразу после своей матери. Я был женат трижды, но только недавно понял, что никогда толком не умел любить. Понимаешь, я ведь не человек. Я Дух. У нас другие понятия, другие смыслы привычных людям эмоций. Даже наша любовь – совсем не та, что у людей. А ты, дочка, ближе к людям, чем к Духам, потому что тебя создал твой Валя. Вы… Все вы для меня – как родные дети. И я часто думаю о том, что вам не очень-то со мной повезло. Я плохой отец, плохой начальник, плохой командир. Я пытался стереть эту границу между нами, попросив вас не соблюдать субординацию. Но… Порой мой дурной характер лезет наружу. Дурной характер, передавшийся от старого Духа искусственному человеку. Не держи на меня зла, дочка. Я не хотел тебя обидеть. Ты придумала хорошее название для нашей машины. Ты ведь понимаешь, как важно имя. Для Духов обретение имени – это самое важное, что только может случиться в жизни. Знаешь, я помню, как Первый дал мне это имя – Гермес. Это было… невыразимо. Самый торжественный момент в жизни. Я больше не был просто Вторым, я обрёл свою первую сущность, первое лицо. Ведь изначально у Духов нет лиц… Мы безлики и бестелесны, как Искажённый… Мы не умеем воспитывать детей так, как это делают люди. Мы умеем только обучать себе подобных так, как когда-то обучили нас, по одному и тому же Кодексу Радуги. Я просто хотел, чтобы вы оставались людьми, я не хотел сделать из вас обычных Духов. Но я слишком плохой воспитатель. Не держи на меня зла, дочка. Помни о том, что идёт Война. Скоро мы встанем плечом к плечу, быть может, в самой последней битве. Нам нельзя ссориться. Мы должны быть если не друзьями, то хотя бы союзниками. Хорошо? А теперь я отпущу тебя.

С этими словами я разжал руки и выпустил Шанталь из своих объятий… и сразу же, моментально получил звонкую пощёчину!

Выражение лица у меня, похоже, было то ещё: она улыбнулась.

– Вот теперь мы в расчёте, Лорд-Командующий. Вот теперь, Герман Сергеич, я вас, так и быть, прощу. Не думайте, я не какая-нибудь дура. Я прекрасно понимаю и то, кто вы есть, и то, какой вы, и то, что идёт Война, в которой мы – союзники. Я дам вам совет, как союзнику: не обижайте женщин. Даже если, нет – тем более, если они находятся у вас в подчинении.

Щека гудела. А у этой девчонки тяжёлая рука, подумал я с улыбкой. И она, без сомнения, умна.

– Спасибо за совет, Шанталь. Я запомню его.

– Вот и славно. Ну что? Выкурим сигарету мира? – весело спросила девушка. Я улыбнулся – немного натянуто:

– А что, неплохая идея.

Так мы стояли и курили эту её ментоловую сигарету по очереди (Шанталь настояла). Великая Радуга! Какая же гадость эти ментоловые сигареты! Хорошо хоть быстро сгорают.

Докурив, я затушил окурок в невесть откуда взявшейся железной пепельнице, стоявшей на перилах крыльца.

– Ну что, мадемуазель? Надо нам звать остальных, да ехать уже в Пушкино. А то время-то идёт. Идём?

– Сходите вы, Герман Сергеич. Я хочу ещё покурить и подумать… о своём, о девичьем.

Я хмыкнул и, не сказав ни слова, зашёл обратно в Дом.

…