Текст книги "Что-то остается"

Автор книги: Ярослава Кузнецова

Соавторы: Александр Малков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 28 страниц)

Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник

Господин Оденг, господин Оденг. Старый вы идиот. Так всегда – в самый последний момент выясняется какая-нибудь глупость. Ну да ладно, Ирги Иргиаро все ж таки не полный пенек. Откорректируем.

Итак. Пропорция… м-да-а, весьма приблизительная. Но попробуем… Четвертая четверти… Лошадь пройдет миль пять. Сталбыть, сморит их аккурат на выезде из долины. И двенадцатую четверти – беспробудно, а там уже растормошить можно будет. Значит, так и сделаем. Пускай они себе едут через деревню, а мы посидим малость, да и двинем через Ведьмину Плешь, короткой дороженькой. Перехватим. Бумажечку приберем, лошадку из долины выведем…

Я дождался, пока пьяницы мои закемарили – ничего, вот вернусь, все дела закончив, и – выпьем. Вам – винишко, мне – вожделенная лимрская… Накинул куртку новую, Альсин подарок, сказал собакам:

– Я скоро, – оттащил бумагу в тайник, влез на лыжи и рванул, потому что все-таки не очень уверен был в надежности пропорции.

Смеркается. Хорошо, места знакомые, а то пришлось бы – как бедняге Имори, с фонарем… Снежок продолжал лениво сыпаться из прорвавшейся подушки бога зимних Гроз. Лыжню, сталбыть, занесет. Тьфу, да что с тобой, Иргиаро? Это уже – болезнь. Ты еще от куста от каждого пошарахайся. Ведь любой из кустов может за тобой подглядывать, э? Ха-ха. Не смешно.

Надо бы еще до выхода пробежаться по силкам да западням моим охотничьим. Глядишь, какое мясцо и попалось, не проверял ведь, пока по столицам мотался. Соорудить чего навроде коптильни, заготовить провизию. А то ведь с одной стороны – пропадет, жалко, – а с другой – лучше денежки-то поберечь, когда возможность такая имеется.

Оно, конечно, на еде экономить – последнее дело, да только расход так и так приличный предстоит. За лодку лир, а то и два выложить придется, чтобы хозяин молчал, из той же жадности, да трех лошадей купить, да сколько в Ирейском Порту возьмут, одному Единому ведомо… Про Андалан уж и не говорю, поелику тамошних цен не знаю. Приличная одежда, хорошие лошади, дом, опять же… А сундук у тебя, приятель, не бездонный. Жалованье-то, небось попервоначалу невелико будет, что у солдата-контрактника, что у лекарских помощников. Вот кады ты, друг, десятку получишь, а ребята – статус лекаря…

Ладныть, Сыч. Ладныть. Неча телегу поперед кобылы запрягать. Мы покудова еще в Альдамаре. Енто ужо, перевал за спиной оставив, а лучше – в лодочке, плюх-трех, плюх-трех… Интересно, кстати, как Стуро отнесется к большой воде? Сперва река, потом – вообще море… Они же, аблисы, то есть, насчет водного пространства вроде – не очень… Тьфу ты, господи. Опять. Разберемся, чай. В крайнем случае свяжем. Глаза замотаем. Рот заткнем, чтобы не орал. Ну да, а капитан корабля и спросит – что везете, почтенные господа? Чего оно у вас дергается да извивается? Чего оно мычит так жалобно? Впрочем, поскольку про Стуро идущие по следу не знают, отработать нас это им не поможет. Помешает даже скорее. Потому что так обращать на себя внимание я не стану, они же знают меня… Кстати, еще одно. После Убера, перед Ирейским Портом, надо будет побриться да переодеться в приличное. Воспользуемся баночками с гримом, «постареем»… Проверить надо грим, а то, ежели пересох, как Таново зелье… Ежели пересох, мы его… сейчас… Говорил же Тан, говорил… Ага, вспомнил. Масло, топленый жир, чуток водички… Разведем, короче. Да и рецепты грима, кажется, есть у меня в бумажках. Порыться, сталбыть.

Вона он, возок-то, фонаришко светит. Вообще не понимаю, на кой черт енти фонари на повозках – освещает задницу лошадиную да кучера. Едем, дескать. Налетай, разбойнички… Ладно, не ворчи.

Коняга господина нотариуса брела еле-еле, все норовила с дороги свернуть и объесть куст какой, либо нижние ветки дерева, голые и невкусные. Кучер привалился спиной к стенке возка и тихо похрапывал.

– Стой, подруга.

Лошадь остановилась с готовностью. Я засунулся в возок, снял с пояса дедка футляр для бумаг, из него вытащил трубочку пергамента, копию завещания.

Вот и все, господин Оденг. Что ездили – вспомните, что завещание составляли – тоже. А вот имен – извините. Побочный эффект зельица. Оч-чень пользительный. Для вас для самого, кстати, тоже. Теперь мы вашего кучера разбудим, а вы спите дальше, до Ока Гор вам еще почти четверть трюхать…

Слепил снежок и шмякнул его кучеру в затылок.

Никакой реакции.

Ч-черт, этого только не хватало.

Набрал снегу, сбросил лыжи, запрыгнул на козлы рядом с ним. Запихал снег ему за шиворот.

– М-м, – сказал дружище Люг Сорока.

Пульс нормальный, дыхание тоже…

Перебрал, приятель. И, судя по всему – крепко перебрал. Пропорция, перем-мать!

Тихо. Спокойно. Хоть изругайся, хоть наизнанку вывернись – сейчас тебе их не поднять. И Альсина булавка тут не поможет. Просто нужно время.

Что делать-то? Бросить их так – нельзя. Места у нас тихие, лихих людей вроде не водится, а вот зверье… Кадакар все-таки. Еще решит снежный кот, например, подзакусить господином нотариусом…

Ладно. Слез с козел, напялил лыжи и пошел рядом с лошадью, подгоняя. Через пару миль снова попробуем растормошить кучера.

Свинство это, вот что я вам скажу. Самое что ни на есть свинство.

Альсарена Треверра

– Альса…

Ныла шея. Холодно. Под щекой – гладкие твердые доски. Кто-то скулил и теребил меня за юбку. Я проморгалась, зажмурилась, проморгалась заново.

Абсолютный мрак.

– Альса.

Встряхнули за плечо. Я нащупала руку, край одежды, пояс.

– Стуро… Почему так темно?

– Ночь. Мы спали. Уже ночь.

Кружилась и побаливала голова. Снотворное. Мощное, грубое снотворное. Фу-у, как же мне не везет на все эти зелья!

– Подожди. Отпусти меня Я зажгу свет.

Я разжала пальцы и Стуро выпал в темень.

– Вау, вау! – причитал кто-то, тыкаясь мне в колени. Жесткий, кудлатый. Ун.

– А где Ирги?

– Не знаю. – Стуро шарил по припечку у меня за спиной. Чиркнуло огниво. Жмурясь, я глядела, как он раздувает огонек и пересаживает его на промасленный фитиль.

– Как же так? Ушел куда-то гулять, опоил нас зачем-то… не понимаю…

Стуро открыл печную дверцу, заглянул в остывшее нутро.

– Давно ушел, – сказал он, – угли совсем прогорели.

Отодвинул вьюшку, принялся загружать в печь приготовленные еще с утра полешки. Внутренность осветилась, затрещала сосновая кора. Свет выплеснулся в комнату и я увидела Редду, столбиком сидящую у порога.

Дверца захлопнулась, оставив тонко сияющий оранжевый контур. Стуро перенес светильник на стол. Ун оставил мою юбку и занялся Стуровой коттой. Тот рассеянно потрепал пса за ушами.

– Он обеспокоен. Встревожен. И она тоже. Редда?

Редда вскочила, толкнула в дверь плечом.

– Р-р-ваф!

– Знаешь, милый, им, наверное, надо выйти. Давай отпустим их.

– Редда, где Ирги?

– Ваф! Ваф!

Ун взвыл.

Я отлепилась от табурета, охнула, схватившись за поясницу. Вот что значит просидеть скрючившись за столом добрую четверть. Да еще в выстывшем доме. Отворила дверь, собаки выкатились в сени. Стуро шел за мной со светильником.

Наружняя дверь была закрыта, но не заперта. Свежий снег перечеркнула полоска света. Даже следов никаких не видно. Если что и было – давно замело.

– Редда, Ун, где ваш хозяин? Ищите хозяина!

Псы покрутились у порога, потом пропали во тьме. Мы стояли в дверном проеме, Стуро прикрывал ладонью трепыхающийся огонек. Холодно. Темно. В небе ни поблеска, но снегопад прекратился. Я прислонилась к косяку.

Где-то в лесу скрипело дерево. Надрывно скрипело, неотвязно, не хочешь, а слушаешь. Я ясно видела его – высокого деревянного старика, по колено вросшего в землю. Ночью, в толпе отступивших на шаг соседей, стонет и стонет, раскачиваясь как от непреходящей боли. Надоевший всем старик, которому не дожить до весны.

Не дожить до весны.

– Пойдем в дом, – сказал Стуро.

Мы вернулись.

– Куда он мог уйти? Зачем? Зачем снотворное? Ты что-нибудь понимаешь?

– Снотворное было не для нас, – помедлив, ответил Стуро.

Я опешила. Не для нас? Для кого? Для нотариуса? Для возницы? Он наливал всем из одной бутыли…

– Он сам его пил. Вместе с нами.

Правда, это еще не значит, что он лежит сейчас где-нибудь под кустом. «Учили, вот и знаю», вспомнила я. Принялась рассматривать засохшие подтеки внутри кружек. Сладко. Липко. Не понятно. Поди, разбери, что это за зелье!

Стуро сидел, закрыв глаза. Брови сомкнуты, лоб наморщен. Потом пробормотал:

– Ирги был недоволен, когда мы выпили. Он чего-то ждал. Он… он имел какой-то план… да. Что-то, связанное с тем человеком, который писал бумагу.

Бумага составлена. Нотариус уехал. С ним – копия. Кажется, все в порядке.

Но Ирги думал иначе. Не понимаю. Голова болит.

– Что же нам теперь делать, Стуро?

Он помолчал, глядя на меня из чащи спутанных волос. Губы у него кривились.

– Не… не надо. Не беспокойся так… Подождем до утра. Собаки… они его найдут… Альса…

Да он сам перепуган. Никакой эмпатии не нужно, чтобы это увидеть. Вон, как глаза блестят… не слезы ли это?

Я почувствовала, как у меня расширяются зрачки. Стуро вдруг вскочил.

– Я… я пойду, поищу его…

– Нет! Стой!

Кинулась к нему, обхватила, прижалась покрепче. Перспектива остаться одной повергла меня в ужас.

– Пожалуйста, не бросай меня! Ты сам сказал… собаки найдут…

Он как-то сразу ослабел, обмяк. Ладонь его прикрыла мне затылок. Я слышала, как грохочет его сердце – словно молотком по лбу.

– Да. Собаки. Подождем.

Что мы, собственно, сходим с ума? Завели вот друг друга. Ведь ничего такого… подумаешь, ушел. Еще не повод. Еще спросим его, зачем весь этот балаган…

Остаток ночи мы провели на сундуке, тесно прижавшись. Пялились на светильник и молчали. Два раза Стуро оставлял меня, чтобы подбросить дров в огонь, и каждый раз я боялась, что он повернет в дверь, а там на улицу, и мне его уже не догнать.

Потом за слепым окошком мутная чернота приобрела сизый оттенок, постепенно перелившийся в молочную голубизну. Издалека, как из другого мира донесся печальный отзвук – в Бессмараге звонили к утренней молитве.

Начало второй четверти. Никто не вернулся. Ни Ирги, ни собаки. Ирги отсутствовал уже более полусуток, если считать, что он ушел, как только мы заснули.

Мы побродили по дому и Стуро обнаружил, что исчезли лыжи. Впрочем, нас это не удивило – по лесу просто так не погуляешь. Выбрались во двор – две смурные нахохленные тени. Потоптались, разглядывая путаницу собачьих следов. Следы почему-то убегали влево, в самые дебри. Мы прошли немного и завязли в сугробах.

– Я полечу над лесом, – сказал Стуро, – может он где-нибудь здесь, рядом, и ему нужна помощь.

– Собаки бы пришли за нами.

– Альса, – взмолился он, – ты пойми… Случиться могло что угодно… Собаки… а если они не могут отойти от него? Альса!

Я все понимала. Мне было муторно и тоскливо, но я все понимала. Вот только крыл у меня не имелось, чтобы осмотреть сверху весь этот проклятый лес.

– Лети, Мотылек. Только, пожалуйста, не приближайся к жилым местам. Вернись и все расскажи мне. Если и ты пропадешь…

– Я не пропаду.

Он поспешно чмокнул меня, развернул свои звенящие паруса и начал длинный разбег по пологому склону в сторону тропы.

Влажный зябкий воздух подхватил его, закинул в светлеющее небо, превратив в черный широкий треугольник. Треугольник очертил небрежную дугу, развернулся острием на юго-восток и растаял.

Я чуть не ослепла, вглядываясь в кадакарское обманчивое небо. Потекли слезы. Я села на порог пустого дома и поревела, уткнувшись в колени. Как вдова или нищенка.

Шло время. Легче не стало. Я потерла снегом лицо и принялась мерять шагами двор. К общему букету добавилось раздражение.

День на дворе! Где эти два? Где?

Не могу. Надо как-то действовать. Спуститься в деревню, расспросить… Нотариус точно ехал через Косой Узел, может там что-то заметили? Может он что-нибудь кому-нибудь сказал? Эрбу? Данке? Имори?

Я заметалась. Вниз, в деревню! Где этот крылатый негодяй? Надо идти вниз! Написать на снегу? Он же неграмотный. Нарисую стрелку – увяжется за мной. Как ему обьяснить, чтоб не совался в деревню? В любом случае он увидит мои следы.

Ну и пусть. Пусть видит, пусть тащится… Надеюсь, догадается не сваливаться сверху селянам на головы, а пешком притопает, ногами своими перебирая. И – вот еще что мы сделаем.

Я забежала в дом, разыскала там привезенный из Арбенора подарок – плащ с капюшоном. Вышла наружу, поозиралась. Пусто. Никакого намека. Ну и пожалуйста.

Зашагала в сторону тропы. На повороте, где скалы и сосны скрывали охотничью избушку, бросила плащ. Прямо поперек собственных следов. И отправилась дальше.

Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник

Ага. Щас. Прям сами они тебе проснулись и побежали. Вперед кобылы.

Уж коли повезет, так повезет – старый добрый принцип. Какое-то время я шел на лыжах, но по разбитой езжалой дороге на лыжах не особо погуляешь. Подопечные мои все дрыхли и дрыхли, так что забрался Сыч на козлы, рядом с кучером Люгом, не замедлившим пристроиться у меня на плече. И нахрапывал в ухо, зараза. А господин Оденг из возка ему подсвистывал. На тормошение мое ни один, ни другой не реагировали совершенно.

От меня ничего не зависело, и мысли снова побежали по кругу, натягивая поводок. Досадные мелочи есть досадные мелочи. Не более того. А план наш, с какой стороны не прокачивай, выглядит вполне пристойно. На первый взгляд, во всяком случае. Да и на второй тоже, черт побери. Пошла прочь, зануда с колокольчиками, слышишь, вон пошла! Если бы могли найти – раньше бы отыскали. А сматываемся мы просто так. Надоела глушь Этарнская, ясно?

Нет, действительно. До Иреи не так уж далеко, да и затруднен перехват тем, что мы на плаву будем… И вообще, он возможен, перехват этот, только если по следу уже идут вплотную и знают, что нас трое. Брось, приятель. Брось. Загнать себя в угол ты еще успеешь. Вся жизнь впереди – сомневайся на здоровье, – а вдруг они все же полезут в Андалан? То есть, если поймут, что ты туда подался. Энидар сам из шкуры вылезти готов и других заставит, чтоб тебя заполучить. Может даже предложить обменять тебя на Даула… Нет. Эт’ ты хватил, Сыч. Этого Энидар не сделает. Никогда не сделает. Право убежища священно. Право убежища – это Кодекс. Даже Тан не предложит такого. Даже Рейгелар. Как он говорил тогда:

«– Игра игрой, только важно – не заигрываться.»

Беда в том, что партнер в моей игре – почти воображаемый. Слишком много приходится достраивать. Информации нет. А интуиция, черт ее дери, не поймешь, с чего – звонит во все колокольчики. Вот и бесишься ты, друг Ирги. И совершенно зря.

Повторил сделавшийся уже привычным ритуал – потряс кучера Люга, постучал по стенке возка.

У-у, паразиты! Разоспались, комар их забодай. Дрыхнут, как не знаю кто. Торчишь тут на козлах этих клятых, как… Да убери ты башку свою!

– М-м…

Ну, проснись, а? Проснись…

Бревно чертово! Еще один поворот и к Оку Гор выедем. Не трепыхайся, Сыч. Так и так проводил ты их чин-чинарем, все тридцать миль, чтоб им обоим спалось слаще. Ладно, спихну сейчас. В гостиницу сдам. И все.

Око Гор – лираэнский донжон с внешней стеной и рвом. Старый пограничный пост, таможня, казарма. А гостиница, тоже «Око Гор» – рядом. Гостиница серьезная, не Эрбову трактиру чета, человек на пятьдесят. По дороге в Долгощелье мы тоже тут останавливались.

Последний раз потормошив кучера, я соскочил на землю перед воротами, прошел немного вдоль забора, постучал в калиточку.

Скрипнуло окошечко, высунулся курносый альдский нос.

– Чего надо? – пара раскосых глаз сонно помаргивала.

– Чего-чего, ворота открывай. Господин Оденг, в Арбенор возвращается.

– Вот неймется, на ночь глядя… – ворчал слуга, уходя к воротам.

Отвалив правую воротину, удалился будить конюха. Я завел колымагу во двор, фонарь, висевший на возке, рядом с козлами, тушить не стал. Господин Оденг и дружище Люг на пару выводили замысловатые рулады. Я подождал малость, пока смутное «бу-бу-бу» перешло в полусонное шевеление.

Теперь-то красавцев моих разбудят, в комнаты препроводят – в общем, не нужен я им больше. Вон уже и конюх идет, тоже мрачный. Ниче, толстомясый, тебе зад поднять не вредно.

Пора потихоньку убираться. Извините, господин Оденг, дожидаться, пока вы изволите продрать глаза, не буду.

Вышел я за ворота, лыжи с палками – подмышку. Сюда – под горку, в возке, а обратно – пехом да в гору. Ладныть, приятель, перевал кончится, свернешь на свою тропку. Ребята, может, и проснуться-то не успеют. А то начнется – где был, зачем, бросил, ушел…

Скучали, ишь… Ничего, теперь уже – все. К выходу готовы. И засиживаться не будем. Имори, он тоже не идиот. Сообразит что к чему, если провозимся. А тут скажет Альса – закончила книжку раньше срока, видишь, какая я умница… Через перевал – к Канаоне, только до самой Канаоны не доедем. На последней стоянке перед Канаоной повяжем тебя, друг Имори. Извинимся да и пойдем своей дорогой. Лодочку…

Грохот копыт за спиной – гулкий в ущелье.

Несколько всадников – галопом.

Лошади – крупные…

На всякий случай – с дороги.

Шестеро.

Шестеро.

Трое быстро спешились.

Трое проскочили вперед и тоже спешились.

Не трое.

Двое.

Один остался в седле.

И впятером пошли на меня.

Спокойно, слаженно.

Силуэты – знакомые.

Как из снов моих силуэты…

Тан.

Алуш.

Даул.

Близнецы.

Вот и все, ребята.

Вот и все.

Нашли меня.

Полная связка.

Как в воду глядел…

Швырнул им в ноги лыжи, перехватил палки – ты учил меня драться двумя легкими палками, Тан… Вы не станете убивать. Вам нужно взять меня живым…

Я медленно отступал, пока не уперся лопатками в стену ущелья. Хоть бы посох мой, боги…

Близнецы синхронно пустили арканы, я пригнулся, бросив палки, ринулся головой вперед – выручайте, сто девяносто фунтов и скорость…

Прорвусь к лошадям – хрен возьмете меня.

Захват за шею – локтем в сплетение.

Прорвусь. Ребята ждут.

Скользящий – в плечо.

Короткий острый удар в грудину.

Темнота.

Альсарена Треверра

Я почти бежала. Хорошо, что под горку. Однако в боку скоро закололо, пришлось сбавить темп.

Снег скрыл все весенние отметки, весь лесной мусор. Чисто и бело. Насыпало порядком, дюймов на десять. Кромка юбки скоро обледенела.

Я спустилась почти до самой долины, когда небеса послали мне жуткий замогильный хохот и вой. Мне уже доводилось это слышать, но я все равно подпрыгнула. Вампирские позывные.

Низко, почти цепляя древесные верхушки, пронеслась черная комета. Вывернулась в воздухе, грохоча крыльями, сшибая ветки, и обрушилась на несколько шагов впереди меня. Взвился снежный фонтан.

Я подбежала. Стуро уже поднялся, растирая колено. Взлохмаченный, злой. В руках, как я и расчитывала, плащ.

– Куда?

– Где?

– Ушла! Ауара! В голове что? Что в голове?

– Где ты был? Ты его видел? Что ты видел?

– Нет! Нет его! Собак нет! Тебя нет!

– Тебя, знаешь ли, тоже нет! А я иду в деревню. К людям. Там можно узнать…

Он замолк, хлопнул глазами.

– Можно узнать?

– Надеюсь. Нам необходимо посоветоваться с людьми, лишенными навязчивых идей. Стуро. Что ты видел?

– Где лес кончается. Следы… собачьи следы выходят на дорогу. Которая на юг, из долины. И все. Я сразу вернулся. На дороге ничего не видно.

Почти до перевала долетел, пока я тут за сердце хваталась. Злодей.

– Надевай плащ.

– Что?

– То, что у тебя в руках. Надевай. Незачем крылища на людях демонстрировать. Не поймут.

– Зачем ты его бросила?

– Что бы ты его поднял!

– Альса! Это нарочно? Я сверху вижу – лежит… Я подумал…

Он не договорил, развернул обнову и тут же в ней запутался.

Да, этого я не учла. Мой плащ тоже черный.

– Извини. Не хотела тебя пугать. Дай, помогу. Ну что ты дергаешь, зацепилось же за крыло. Я решила, раз ты все равно отправишься за мной, то хоть чтобы в плаще. А ждать я тебя не могла. Я же не знала, когда ты вернешься…

Я оправдывалась до самого Косого Узла. Стуро молчал и дулся. В плаще и капюшоне он казался грузным, неуклюжим, даже как будто горбатым. На нас пялились из окон.

У трактира произошла небольшая заминка. Стуро и так поджимался, кося глазами по сторонам, и мне подумалось, лучше бы ему не появляться в скопище трупоедов. Мало ли что…

Я уговорила его постоять снаружи, в арке ворот, благо в доме напротив ничья любопытная физиономия не отсвечивала. Он поворчал, но остался. Надеюсь, за это время никто к нему не привяжется.

В трактире, за своим любимым столом напротив камина капитально расположились альханы. Похоже, они никуда не торопились. Вокруг вертелась Данка и Норв вяло ее пощипывал. Увидев меня, он осклабился, но руки не убрал. Я поздоровалась.

А вот Имори я заметила не сразу. Он сидел за дальним и темным столом, вдобавок в самом что ни на есть углу. Перед ним возвышалась кружища в добрых две кварты.

– Что, золотко, проведать пришла? Присаживайся рядышком. Нет, этак далеко, я тебя не разгляжу, давай к старику под бочок.

Я пересела, и мне сразу стал понятен столь странный выбор места. Весь небольшой трактирный зал был виден, как на ладони. Профессия, куда денешься.

– Как поживаешь, Имори? Не скучно? Ты, наверное, все здешние новости знаешь…

Дверь открылась. В зал один за другим вошли три человека.

Три чужих человека. Я замолчала на полуслове.

Первый – аристократ. Вроде и одет неброско, никакой показной роскоши, а сразу видно – голубая кровь. Высокий, смахивает на альда, но масть темновата. Полукровок, наверное.

С ним какой-то странный, маленький. Весь в черном, смуглый, а глаза светлые, кошачьи. Нервная, текучая походка. Мне почему-то подумалось, он актер или акробат.

Ну, и слуга. Длинный унылый найлар.

Абсолютно чужие, никогда не виданные мною люди. Имори наклонился, ткнув меня бородой в висок.

– Кто такие?

– Понятия не имею.

Маленький актер-акробат оглядел залу. На мгновение глаза наши встретились и я осталась в уверенности, что он прекрасно разглядел в темном углу и меня, и Имори. К ним порхнула Данка.

– Добро пожаловать, добро пожаловать! Лошадки ваши на улице? Сейчас кликну отца, о них позаботятся…

– Мы вряд ли задержимся, красавица, – остудил ее аристократ, – Эта деревня не Косой ли Узел?

Данка закивала, косы запрыгали по плечам. Имори пробурчал:

– Экие любопытные личности сюда захаживают. Сперва альханы, теперь вот эти… Золотые прииски у вас здесь, что ли?

Я заерзала:

– Почему ты так думаешь?

– Да железа на них под завязку. Ну и темная же компания…

Никакого железа я не заметила, но Имори виднее. «Темная» компания рассаживалась за другим дальним столом, как раз напротив нашего. Тут Имори что-то уронил и, тихонько проклиная кривые руки, полез под стол. Выбрался же он в торце стола, где и уселся, заслонив широкой спиной весь вид на незнакомцев. Еще месяц назад я бы приняла за чистую монету эти его перемещения. Теперь же было ясно: он «снял меня с линии», если я правильно помню пояснения Ирги.

Данка приняла заказ и унеслась на кухню.

Норв занимался содержимым тарелки и плевать он хотел на всяких посторонних. Молчуны Лант и Ньеф сразу нашли тему для оживленной беседы, зато Волг сделал на вновьприбывших стойку. Он прожигал их взглядами и стискивал кулаки. Чем-то они не пришлись ему по душе. Мне, признаться, тоже.

«– Видела в деревне чужих, барышня?»

И – арсенал на широкой лавке. Железо. Меч с гардой, шипастой, словно терновый куст. Черное ирейское зеркало.

Чужие.

Они? Они, те самые, кого Ирги ждал и для кого готовил шипастого ирейца? Зачем они здесь, если Ирги в их руках? Или они явились по его душу – тогда где он, почему ушел от нас?

Данка принесла на подносе бутыль и стеклянные бокалы. Оказыается, у Эрба и стекло имеется! Снова скрылась на кухне. Я подвинулась на лавке, чтобы лучше видеть.

Аристократ, морщась, вертел бутыль.

– Крысьи дети, – ни с того, ни с сего зашипел Волг, обращаясь в постранство, – плохо ветер нюхали… – тут посыпались непонятные альханские согласные, – кто им на берегу насвистел, мол, вдоль Алхари… (непонятно), давно крысам хвостов не крутили… (непонятно), их место в… (непонятно).

Норв двинул брата под столом ногой. Актер откупоривал бутыль, а аристократ, подпершись ладонью, со скукой глядел на альханского юнца.

Но Волг уже завелся. Он поднялся, сбросив Лантову руку, шагнул к незнакомцам.

– Волг, сядь!

Ноль внимания.

– Крысы, э! Хорош кусок, да не на ваш роток! Ваше дело… (непонятно), валите… (непонятно).

Его распирало от злобы. Определенно, мальчишку надо показать Этарде.

– Ци-ирк… – бормотал в кружку Имори.

Замах в сторону аристократа – тот лениво перехватил летящий в лицо кулак. Волг вдруг ахнул, поплясал на цыпочках и кувырнулся на бок.

Норв выскочил из-за стола.

Актер аккуратно разливал вино. Бедный парень извивался у него под ногами.

Норв одним прыжком покрыл разделявшее их расстояние. И неожиданно отвесил брату такого пинка, что тот откатился к самому камину.

Я не выдержала. Так ведь можно все ребра поломать! Прежде чем Имори смог меня остановить, я выпрыгнула из своего угла.

– Прекратите драку! Сейчас же!

И кинулась к пострадавшему.

А Норв и незнакомцы не думали драться. Норв расшаркивался:

– Прощения просим, господа, кровь у альхана горячая, а умишко по молодости небогатый. Он у меня еще получит, господа, за каждое слово в отдельности и за всю партию оптом, без скидки.

Волг скорчился у камина, прижимая к груди искалеченную руку.

– Уйди, – шипел он мне, – пошла вон… отвяжись…

– Правая же рука, Волг, не будь глупцом, покажи!

Тут я заметила, что Норв сменил адресат извинений. Теперь он приседал перед актером.

– Никаких претензий, любезный, – мягко сказал актер, – Просто небольшое недоразумение. Насколько мы поняли, ты и твои люди неплохо знаете окрестности. Не поможешь ли прояснить кое-какие вопросы?

Норв высказал самое горячее желание. Актер поднядся и направился к выходу, Норв за ним. Не хотят прояснять вопросы при посторонних.

Слава Богу, рука не была сломана. Но запястье распухало прямо на глазах. Связки если не порваны, то в лучшем случае сильно растянуты, и привести конечность в более-менее приемлимый вид могли только в Бессмараге.

Больше всего на свете Волгу хотелось вырваться и куда-нибудь убежать. Вернее, больше всего ему хотелось всех вокруг убить, но он все-таки понимал, что даже мечтать о таком нереально. Поэтому он всего лишь шипел, как умирающая гадюка и дергался. Я продолжала кудахтать, а Лант и Ньеф подняли его и усадили за стол. Аристократ и слуга-найлар тянули вино, ждали актера и скучали.

Конечно, сам Волг ни в какой Бессмараг не пойдет, придется тащить его силком. Я объявила это парням и они согласно закивали. Волг сказал в мой адрес какую-то альханскую гадость и получил по уху от Ньефа.

А пока надо сделать холодный компресс. Я выбежала на улицу за снегом.

Актер и Норв стояли на крыльце. Проскользнув мимо, я услышала странный ритмический перестук – актер барабанил пальцами по перилам. Нет, не по перилам, а по непонятной штуковине, подвешенной к поясу. Отдирая с оконного карниза ледяную бороду, я испытала неприятное чувство головокружения. Почему-то это связалось с ритмическим аккомпониментом.

Норв между тем быстро, вполголоса рассказывал. Опять же, краем уха я уловила:

– Нет, какие приятели… спор у нас был… мы не то, чтобы серьезно… поначалу… в четыре кнута… потом ножи… шутя обезоружил… я, господин хороший, такого и не видел никогда… ну, и собаки, конечно… не отозвал – разорвали б в клочья…

И это говорил Норв, который и под пытками не признался бы, что какой-то косматый дикарь, даже при помощи двух собак чуть не отправил на тот свет четверых прожженых контрабандистов. У меня хватило ума не таращиться на него, пробегая мимо. Он, к слову сказать, меня и не заметил. У него был вид сомнамбулы.

Я прилаживала на запястье пациенту платок с сосульками, когда вернулся псевдо-актер со своим тамбуринчиком. Он что-то сказал спутникам, они снялись, оставив деньги, и покинули зал. Даже не окликнули Данку, которая колдовала на кухне, наверняка желая поразить гостей своим кулинарным искусством.

Через некоторое время явился Норв. Лицо у него было потрясенное и в то же время сосредоточенное. Не говоря ни слова, он перегнулся через стол и отвесил брату затрещину. Волг попытался вскочить, но Лант и Ньеф держали крепко. Волг зарычал что-то по альхански и получил вторую затрещину.

– Ур-род, – выговорил Норв сквозь зубы, – Щ-щенок, – сплюнул на пол, выпрямился, – Собираемся, ребята. Сейчас же. Голубушка, – он щелкнул пальцами и посмотрел на меня. Неприязненно? С сожалением? – Выйди-ка со мной на два слова.

Он направился через кухню во двор. Я за ним. Раскрасневшаяся Данка повернулась от плиты, взглянула недоуменно.

– Мы уезжаем, Дана. Скажи отцу.

– Так скоро? Вы же хотели…

Норв уже вышел. Через двор двинулся к конюшне.

Мне пришлось встать в дверях, глядя, как он седлает четырех верховых и четырех вьючных лошадей. Норв не собирался отрываться ради меня от дела.

– Эти трое в Долгощелье отправились, – объявил он, затягивая подпругу. – Сычом твоим интересовались. Если ты, вроде моего идиота, еще ничего не поняла, спешу обратить твое внимание – это серьезные люди. Это очень серьезные люди. Я не желаю с ними связываться и тебе не советую.

– Что они говорили про Сыча?

Он повернулся, прищурился.

– Они ничего не говорили. Говорил я. Кажется наговорил слишком много.

Норв провел мимо меня оседланную лошадку. Оставив ее во дворе, вернулся. Задержался напротив.

– Альса… кажется, про тебя я ничего не сказал. Не благодари, просто к слову не пришлось. Собиралась сваливать – сваливай. И поскорее. Сегодня же. Бери своего инга – и вали к дьяволу. В Долгощелье не суйся.

– Почему?

– Ты дура, но я не желаю тебе зла. Напротив. Предупреждаю, видишь? Уходи.

Он похлопал меня по щеке и отправился за следующей лошадкой.

– Норв!

Мимо опять проплыл лощеный гнедой бок.

– Не торчи в дверях, мешаешь. Уходи, я сказал.

– Норв!

Он больше не обращал на меня внимания.

Во дворе уже громоздились тюки. Жилистые альханы и Эрб вместе с ними таскали поклажу из дома. Освобожденный от работы Волг злобно пинал угол сарая.

– Лант, парня нельзя просто так оставить. Его надо показать сестрам.

– Времени нет, подруга. Не развалится.

– А если с рукой что-то серьезное?

– Сам виноват. Посторонись.

Я отошла. В дверях стояла Данка – растерянная, озабоченная. За ней возвышался Имори.

Эрб отодвинул засов, распахивая большие ворота. Вдоль створки во двор скользнула громоздкая черная фигура, закутанная в плащ.

– Ой, кто это? – удивилась Данка.

Во тьме капюшона зловеще светились две желтоватые точки. Господин вампир собственной персоной. Не дождался, когда я выйду.

Он направился в мою сторону, неловко увернулся от лошади и уткнулся прямо в грудь материализовавшегося перед ним Имори. Отпрянул испуганно.

– Многовато незнакомцев за одно утро, – буркнул Имори.

Движение, слишком быстрое, чтобы отреагировать – капюшон слетел прочь, явив тонкую шею и узкое странное лицо, удивительно диссонирующие с тяжелой нелепой фигурой.