Текст книги "Что-то остается"

Автор книги: Ярослава Кузнецова

Соавторы: Александр Малков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц)

Он не понимал. Конечно, боги, откуда ему, не трупоеду, знать такие вещи.

– Тебя схватят. Нож к горлу. Я сдамся.

– Не схватят, – фыркнул он.

– Ладно. Я – один. Я буду тебя хватать. Ты – не давайся мне. Ар, зверье. Спокойно.

И пошел на него.

Обманный выпад, он отпрыгнул – прямо в мои объятия. Худющий-то какой, Ионала Милостивица! Когда ж я его откормлю хоть чуть-чуть?..

Потрепыхался. Замер, обиженно сопя.

– Вот, – сказал я, – А я – один. Их будет больше.

Выпустил его, вернулся к столу.

А может, все-таки – показалось? У страха глаза велики… Но там что-то было, в пиве, было! Тан не зря меня натаскивал. И – Данка, Данка! Никогда она так себя не вела. Совесть нечиста – видно же…

– Ирги…

– Да? – я поднял голову.

Стуро осторожно тронул меня за плечо.

– Ирги. Я был неправ. Но я не хочу прятаться, – глаза подозрительно заблестели, меж бровей – горькая морщинка, – Я хочу – сам. Хоть что-то – сам. Понимаешь?

– Понимаю.

Ох, малыш, как я тебя понимаю…

Сам. Хоть что-нибудь. И – если не сейчас, то – никогда.

И за окном – дождь, и темнота…

(И можно плюнуть на все и лечь в постель, и натянуть одеяло на голову, и не думать, не думать, ни о чем не думать…)

И за спиной – мешок с взятым в кабинете, и Зеркальце, и в руке – поводок Редды…

И – на подоконник.

Сзади – пустой оружейный ковер, и отцовский тайник со вспоротым брюхом, и догорает свечка на пустом столе…

И – пока не хватились – в Храм.

Успеть сделать хоть Это…

Стуро сжал мое плечо. И сказал очень тихо:

– Спина к спине.

Альсарена Треверра

Потайная дверца подалась натужно, но без скрипа. Петли замерзли, наверное. Щель очертила оранжевая кайма – с той стороны горел свет. Все-таки приехал. Именно сегодня. Вовремя я спохватилась.

Протиснулась внутрь.

– Гуляешь, голубка, гуляешь. Заставляешь ждать.

– Здравствуй, Норв. О-о, что это с тобой?

Буйные его кудри, принципиально ничем не прикрываемые в любую погоду, теперь прижимала пиратская повязка из яркого шарфа. Все остальное – глаза, улыбка, серьга в ухе – по-прежнему блестело и рассыпало рои праздничных бликов.

– Это? Глупости. Небольшая ссадина.

– Ну-ка, покажи… Не крути головой! Я врач или не врач?

– Да ерунда, я тебе говорю. Ну, Бог с тобой, смотри, коли приспичило. Обыкновенная шишка. Портит внешний вид.

И впрямь шишка. По виду – вчерашняя. С желто-лиловым ореолом во весь лоб.

– Подрался?

– Да что ты! У вьючной подпруга лопнула. Так, представляешь, пряжка мне прямиком промеж глаз и влетела…

– Да уж, пряжка, как же!

– Как Бог свят!

– Не богохульствуй, альхан. Ладно, ладно, пусть будет пряжка.

– Почему ты мне не веришь? Никогда не веришь! Я тебя хоть раз обманывал?

– Откуда я знаю? – я засмеялась.

Норв полез за пазуху.

– Видишь это? – потряс извлеченным из недр тонкого полотна рубахи объемистым кошелем, – Десять лиров. Кругленьких, толстеньких золотых лиров. Твоя доля. За две унции «сладких слез». Этого мало? По ту и эту сторону Кадакара тебе никто не даст больше двух с половиной за лот. Посчитай! И после всего этого ты говоришь, что я нечестен? На, бери, считай!

Он совал кошель мне в руки.

– О Господи, Норв! Да при чем тут деньги! Мне до этих денег дела нет…

– Я для нее корячусь, из шкуры вон, а ей дела нет?

Чертов альхан! Я схватила кошель, не глядя прицепила к поясу и повисла на Норвовой шее.

– Миленький мой, хороший! Да я, может быть, ревную просто, где ты, с кем ты, я же здесь, в глуши, одна-одинешенька, думаю о тебе, беспокоюсь, я же не денег жду, а тебя, ненаглядного, дорогого! Не обижай голубку свою, лучше поцелуй… м-м, еще раз… и еще, м-м, сладкий мой!

Некоторое время мы топтались в тесной арке, чуть не сшибли фонарь. Наконец Норв оторвался, глотнул воздуха.

– Что-то ты в этот раз больно горяча, Альса. Соскучилась?

– Ох, и соскучилась! Норвушка, я тебе кое-что скажу, не рассердишься?

– Что еще? – насторожился.

– У меня сегодня для тебя ничего нет. Понимаешь, не получилось. Этарда что-то пронюхала. Глаз с меня не спускает. Если она меня застукает, вышвырнет из Бессмарага, как котенка приблудного. Я и сейчас, с тобой встречаясь, страшно рискую… Норв! Ты рассердился?

Он знакомо поджал губы, глядя мимо меня в проем арки, в темноту. Правда, рук с плеч моих не убрал.

– Норв!

– Ладно, – проговорил он неожиданно мягко, – Я вернусь через месяц. У тебя будет достаточно времени. Ты уж постарайся, голубка, хорошо?

Я покачала головой.

– Норв, боюсь… Боюсь, с этим покончено. Меня теперь вообще не допускают в лабораторию и к складам. Норв, это серьезно. Этарда нашла мне другую работу.

Он отстранил меня, придерживая за плечи.

– Ах, вот почему ты такая ласковая сегодня! Поня-атно… – он покивал.

Во мне бушевал комплекс вины. Я с трудом подавила рвущиеся наружу уверения в том, что все это – временные трудности, что, конечно же, к следующему разу я приготовлю ему целую пропасть этих проклятых пилюль, что, если он захочет, разворую для него весь Бессмараг до последнего камешка. Но, черт побери, я же – аристократка, гордая лираэнка, а не деревенская простушка, обалдевшая от золотых перстней и бархатного плаща. В конце концов!

– Хорошо, Норв. Если ты рассматривал меня только как выгодного поставщика контрабанды, то с прискорбием заявляю, что моя лавочка закрывается. Ты хороший партнер, с тобой приятно было иметь дело. А сейчас – позволь раскланяться.

– Альса!

Он приподнял меня и встряхнул, да так, что от плаща отлетела фибула.

– Что ты болтаешь? Ну, что ты болтаешь! – подтащил мня к себе и обнял, подхватив спадающий плащ. – Ладно, ладно… потом. К черту. Да не хлюпай ты, не хлюпай. Сказала гадость, теперь хлюпает… Ну, кто обижаться-то должен, а? На глупость такую? Вот дурища-то. Дурища, голубка, дурища и есть. И за что я тебя люблю, дурищу этакую?

– Правда, любишь?

– Правда, правда. Особенно когда у тебя губа сковородником и нос распухший. Красавица ты моя. Кра-са-авица!

Ну вот, опять и смех и грех. Веревки вьет из меня этот альхан. Настоящее крокодильство это, ненаглядный мой.

– Послушай, Альса, голубка, – шептал меж тем ненаглядный, – Мы на денек задержимся здесь, время есть. Давай встретимся, помиримся как следует. У меня подарочек для тебя есть – загляденье. А то ведь я уеду, опять на месяц расстанемся.

– Сейчас же – зима, Норв! Я не снежная кошка, чтобы любиться в сугробе… Или ты к Эрбу меня приглашаешь? Чтобы потом вся деревня обо мне судачила? Благодарю покорно!

– При чем тут Эрб, глупая? Я с Омелой договорюсь. Слышишь? Завтра, вечерком. Как стемнеет.

– В это клопиное гнездо!

– Плащ свой постелю, если ты такая брезгливая. Чего боишься? Омела тебя и не увидит, я ей с полудня арварановки поставлю… Слышишь? Дорогу, небось, не забыла, к Омеле-то? Я тебе открою, потом провожу, ни одна собака не заметит.

В общем-то, я несколько ошалела от такого напора. Надо было подумать, прикинуть, но в голове путалось. На подобное приключение я не рассчитывала. Как-то оно не входило в мои планы.

– Постой! Как же я приду вечерком в Косой Узел? А Этарда? Как я ей объясню отлучку?

– Да ведь ты каждый день шастаешь в Долгощелье, возвращаешься по темноте. Причем – одна. И никто за тобой не следит.

Я моргнула. Все уже знает, чертов альхан. До всего докопался.

– Это моя работа, Норв. Тот стангрев, помнишь, из-за которого столько шума было? Я собираюсь писать книгу о стангревах, поэтому делаю записи и наблюдаю. Это – очень ответственное задание.

– Избавь меня от научных лекций, голубка. Я тебе о чем толкую? О свиданке. Постарайся завтра побыстрее закончить свои наблюдения. И – бегом к Омеле. Вернешься вовремя. Договорились?

– Надо подумать, Норв…

– Некогда раздумывать, – он недовольно нахмурился, – Что, опять не так? Скажешь, и эта лавочка закрывается? Зачем тогда пришла сегодня?

– Норв…

– Вот что я тебе скажу, голубка. Я завтра буду ждать у Омелы. Не придешь – значит, между нами все кончено. Я навязываться не собираюсь. Ночь тебе на размышление. Поняла? Вот и размышляй. А мне пора.

Он подтолкнул меня к двери. Нагнулся, подхватил фонарь и кожаную сумку.

– Да, – повернулся ко мне, – Это гостинцы тебе и подружкам. На здоровьице.

Я приняла объемистый сверток.

– Спасибо, Норв.

– До завтра, – холодно чмокнул в щеку.

Повернулся и вышел из-под арки.

Ветер напал на него, задрал, распялил небрежно распахнутый плащ. Словно крылья взвилось черное полотнище. Словно крылья…

Норв начал спускаться в сторону дороги прямо по целине. Мелькнул огонек фонаря и исчез. И Норв исчез, остались одни сугробы да ветер.

Завтра к Омеле? Хорошо, приду. Но если таким образом Норв попытается надавить на меня и заставить вернуться к колбам и перегонным кубам, то ничего у него не выйдет.

Я пишу книгу. И дело вовсе не в Этарде, марантинах, и даже не в стангреве, если уж на то пошло. Я напишу эту книгу, или перестану уважать себя.

Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник

Стуро вдруг напрягся, выдохнул еле слышно:

– Идут…

Все-таки. Все-таки.

– Сколько их, малыш?

– Кажется, двое…

Всего двое? Что же, и вправду – чужаки? Или, поняв, что так легко тильского медведя из берлоги не выгнать, решили – подтолкнуть?

Отодвинул доску, которая «бойницу» маскирует. Ни хрена не видно.

– Один – она, – сказал Стуро, – Та, что приносила питье.

– Альсарена?

Кивнул.

Худо дело. Если они отследили нашу барышню…

– А второй?

– Я ее не знаю.

– Ее?

Может, инга или всезнайка? Нет, их он должен помнить. Но, может, помнить – не значит знать?..

И тут я увидел две фигуры, двигавшиеся к нашему дому – чуть доску не уронил.

Боги милосердные!

Незнакомка, сопровождаемая Альсареной, оказалась настоящей красавицей. Высокая стройная блондинка, с эдак кокетливо загнутыми рогами. Коза. Провалиться мне на этом месте. Сам же просил…

– Это завтрак твой идет, – сказал я, но смотреть Стуро не пустил.

На всякий случай.

– Больше никого не слышишь?

– Никого.

Альса с козой между тем были у самого дома.

– Мальчики, доброе утро.

– Закрой это, – кивнул я на лавку с арсеналом, а сам пошел встречать.

– Вам гостинцы из Бессмарага, – Альса отряхнула снег с себя и со своей спутницы, – Мед гречишный, яичек десяток. И – вот. Беляночка.

– По дороге… чужого никого не встретила? – все же спросил я.

– Кого – чужого?

Мы прошли через сени, в комнату.

– Незнакомого.

– Я не приглядывалась, – барышня наша качнула головой, – Не знаю…

Впрочем, если они где-то в округе, что – доброго утреца ей желать будут? В засаде сидят, не видно их, не слышно…

– Вот, Мотылечек. Это – наша Белянка. Мать Этарда прислала ее для тебя.

Стуро расплылся в идиотской улыбке.

– Коза… Красивая… – обошел блондиночку, восхищенно прицокивая, присел на корточки, погладил мягкую козью шерсть, – Ты – хорошая. Ты – красивая. Белая Звездочка, – потом помрачнел.

– Что такое, Мотылек?

– Нет. Ничего.

Альса принялась разгружать сумку, бормоча:

– Вот, вот, а это – лично от Этарды, сливки от ее стола… Уф-ф! – и плюхнулась на лавку с кое-как наброшенным поверх оружия одеялом.

Помешать я не успел.

– Ай!

На что она села? На Зеркальце? Он у меня шипастый…

– Что у тебя тут? Ежи? – приподняла одеяло, – О-о…

– Железо, – буркнул я.

– Я закрыл! – отчаяние в черных глазах.

– Да. Спасибо, малыш.

– Вот это да-а!.. – протянула Альсарена, – Целый арсенал… Меч, а? – повернулась, – Благородный рыцарь! – со странной смесью иронии и серьезности, приправленной радостным удивлением, – Надеюсь, вы не воспримете мои действия, как желание нанести вам оскорбление?

Да уж. С целью унизить рыцарское достоинство шмякнуться задницей на благородный меч. Я взялся за одеяло – натянуть, что ли, хотел? Сдернул. Пущай прекрасная дама пялится.

Альсарена снова принялась рассматривать представшее ее очам, убрав руки за спину. Почему-то меня это тронуло – чтобы ненароком не дать волю любопытству, не коснуться оружия без разрешения владельца… Аристократка все-таки. Лираэнка.

– Сыч… э-э… – смущенно пробормотала: – Даже неудобно как-то тебя так называть… А, может, вас?

Я поморщился. Не люблю. Никогда не любил. С Эгвером все время ругался. Потом – смирился. Плетью обуха не перешибешь.

– «Чужой»? – Альсарена нахмурилась, – Кого-то ждете – с этим? – повела рукой над лавкой.

– Сам не знаю, – скривился я, – Нервишки шалят, – глянул на Стуро, – Э?

– Нет, – ответил парень.

– Что? – забеспокоилась наша барышня, – Вы думаете, я… со мной – кто-то еще?.. – мазнула встревоженным взглядом по Стуро, по мне, – Мальчики! Почему у вас такие лица?

– Лица ей… – я ухватил початую бутыль, приложился.

– Что с ним?

– Он боится, – сказал Стуро. – За меня. Сказал, чтобы я – нырь. Туда, – кивнул в сторону койки, посмотрел на меня, примиряюще поднял ладони, – Молчу, молчу.

– Опять Кайд?

Кайд. Я заржал.

Альсарена опустилась на табурет.

– Не Кайд.

– Не Кайд, – кивнул я, – Ладно, все. Проехали.

– Это… – попытался влезть Стуро.

– Проехали, я сказал, – рычание вышло отменное.

Парень обиженно хлопнул ресницами.

Я вытащил кружки.

– Где там у тебя гречишный?

Ага. Открыл горшочек, положил по ложке в две кружки, плеснул по чуть арваранского, начал размешивать.

– Я могу помочь?

Барышня, барышня… Помотал головой. Даже если бы ты и могла что-то сделать…

– Сыч… – маленькая рука осторожно тронула мое запястье, – Ладно, пусть Сыч. Ты мне доверяешь?

– В смысле? – я глянул на нее. Серьезна. Отшутиться не выйдет. – Доверять и поверять – разные вещи, Альса. Давайте лучше выпьем, – подвинул им кружки, уселся, – Кстати, парень, а ты есть собираешься?

Он смутился, кивнул.

– Ну, так иди с ней туда. Мы не смотрим.

Стуро снова кивнул, взял козу за веревку и утянулся в закуток.

– Расскажи, что случилось?

Как расскажешь все это?

(Я взял себя в руки и сказал – как с обрыва, головой вниз, в ледяную воду:

– Это – нгамерты.

Я жду – нгамертов. Они за мной охотятся.

– Что? – слабо вскрикнула Альсарена, а из закутка выскочил перепуганный Стуро:

– Что случилось?

– Объясни ему, – сказал я и вышел в сени…)

– Глупость, наверное. Старею, – пуганая ворона куста боится, – Со страху мерещится.

Я еще просто не привык, что нас – двое. Боюсь подставить Стуро.

– Что тебе мерещится? Чужаки в деревне?

– Можно сказать и так, – выпил свое пойло, без меда, стукнул кружкой о столешницу, – Да прокисло оно просто! К черту!

– Арварановка прокисла? – изумилась Альса.

– Нет. Пиво у Эрба.

Прокисло, отсюда и странный привкус. Испортилось пиво, вот и все.

– Сыч! – возмутилась она, – Опять виляешь!

– Не виляю. А поверяю. Как ты хотела. Раз этой ночью сюда никто не пришел, значит, пиво у Эрба просто испортилось, – вовсе необязательно было им сюда приходить ночью. И вообще… – У прокисшего пива вкус другой… Дьявол, да кончится это когда-нибудь или нет! – залепил кулаком по ребру столешницы.

Не полегчало. Уже давно не действует. Я этой рукой много чего могу сделать. До Тана мне, конечно, далеко, но…

Из закутка вылез Стуро. Обвиняюще глядя на Альсу, заявил:

– Это из-за меня!

– Я иду к Эрбу, – поднялась решительная наша барышня, – Провожу инспекцию погребов.

Я поймал ее за руку, дернул на место.

– Сиди. Сказал же – померещилось. Нечего таскать судьбу за хвост.

– Сыч, миленький! – взмолилась несчастная, – Какое отношение имеет Эрбово пиво к этому арсеналу?!

– В том-то и беда, что никакого. Скорее всего, – устал я, боги. Бояться устал, ждать… – Между Эрбовым пивом и арсеналом – вконец обалдевший Сыч, – похлопал ее по руке, – Ничего. Привыкну.

Альсарена отхлебнула из кружки.

– А с медом – ничего.

– А то.

Если мне не изменяет память, в Каорене так, с медом, предпочитают употреблять арваранское инарги, большие лакомки. Впрочем, в Каорене я никогда не был, а из чистокровных инаргов знал только одного – каллиграфа, учителя моего. И с ним мы арваранское не пили. Тана-то нельзя назвать чистокровным инаргом, у него в крови много чего намешано… Впрочем, с Таном мы тоже не пьянствовали. Тан вообще не любит крепкой выпивки, предпочитает орнат и «львиную кровь», тагу арат, вино с Тамирг Инамра.

– Сладость смягчает алкоголь, – сказала Альса.

Я кивнул. Спрашивать Стуро, как ему Беляночка, не стали ни она, ни я. Мало ли, для аблисов процесс принятия пищи – все-таки не то, что для нас, трупоедов.

Парень подсел к столу, благодарно улыбнувшись, взял кружку и тоже попробовал.

– Тебе нравится, Мотылек?

– Да, – помолчал, потом признался: – Но то питье – лучше.

Конечно, лучше. Хотя по мне – так лучше кардамонной лимрской нет ничего. Когда я ее пил-то в последний раз, лимрскую?..

– Я принесу тебе, – сказала наша барышня, и я не сразу понял, что это она парню, – Твой народ пьет вино?

Стуро кивнул.

– Аблисы делают вино. Тоже из меда. И из молока. Да. Вкусно. Но… – вздохнул, – То питье лучше.

Вот заладил. Сладкоежка.

– Аблисы?

Ну да, я же ей не сказал…

– Аблисы, – проговорил Стуро грустно, – Мой народ.

– Это самоназвание! – обрадовалась Альсарена и вдруг аж подпрыгнула: – «Аблайс»!

Вычитала где-то.

– Сама ты аблайс, – фыркнул я, – С каких пор «ие» читается как «ай»?

– Тебя там не было, подсказать, – огрызнулась наша барышня, – Аблисы, Мотылек. Они… вы разводите скот? Коровы, овцы…

– Козы, – парень просиял тихой улыбкой, – Сестры-козы, – и опять помрачнел.

– Что такое? – Альса заволновалась.

– Я… Я оставил Олеру, – почти прошептал Стуро, – Ей плохо без меня. Мне плохо без нее.

– Олера, – спросила Альса, – кто?

– Сестра-коза, – в голосе парня появилась нежность, – Она красивая. Она добрая. У нее два козленка… Белая Звездочка тоже красивая. И большая. Но Олера… Она лучше всех. Ее должен взять мой брат. В свою семью. Я хочу… чтобы ей с ними было… хорошо.

– Не понимаю, – Альсарена тряхнула головой, – Козы – это семья?

– Семья, – кивнул аблис, – Есть я. Олера. Есть мама. Ее сестра-коза. Есть брат. Его сестра-коза… Семья. Родство крови.

Я не прислушивался, пытаясь в очередной раз взвесить все «за» и «против» – морок или явь? В родстве крови Альса со Стуро, похоже, здорово запутались. Хотя – чего уж проще – аблис пьет кровь козы. Значит, кровь козы и аблиса – едина. Родство крови.

– Давай сюда кружку, – развел Альсе еще меда с арваранским. – Для ясности. Держи.

– Ты понимаешь? – спросила она у меня.

– Понимаю.

– Да! – воскликнул Стуро, – Он – понимает, – и пустился объяснять по новой.

Сестры-козы, родство крови… Мне б ваши заботы. Ладно, пусть привкус в пиве мне померещился. Но Данка, Данка! Куда девать ее поведение? Как это-то подогнать?

– Слушай, – я тронул Альсарену за плечо, – Ты с Кайдом не у Эрба ругалась?

– Я не ругалась, – с достоинством отпарировала она.

– Ну, толковала по-свойски. Не у Эрба?

– У него.

– Он… – черт, как спросить-то? – Не знаешь, здоров ли?

– Эрб? Как бык, – недоумение появилось на ее лице.

– А… Данка?

– Данка? – Альса чуть сдвинула брови, – Тебе показалось, что она нездорова?

– Не знаю.

Может, и впрямь прихворнула там, или… Ну, того. Эт’ самое, то есть. С кем-нито из альханов, к примеру. Вот и мается, как дальше быть?

– А пиво у них «прокисло», – торжественно произнесла Альсарена.

Я подобрался. Она что-то знает!

– Дана подала тебе пива, и ты решил, что оно прокисло. А Дана вела себя неестественно. Так?

– Так, так. Что жилы тянешь?

Альсарена вдруг препохабно ухмыльнулась. Взяла себя в руки.

– Извини, – хихикнула, – Ты не то оружие приготовил.

Я потихоньку закипал. Стуро встревоженно переводил взгляд с меня на Альсу и обратно.

– Извини, – повторила Альса, – Это – моя работа.

– Что это было? – лязгнул я.

Довольно уже издеваться!

Альсарена прыснула, неразборчиво бормотнула в кулачок:

– …ное зелье.

– Какое?

– Ой, видел бы ты свое лицо! – потешалась она, – Ой, Сыч!

Я оторвал зад от табурета, подхватил Альсарену подмышки, приподнял.

– Повтори, – сказал я спокойно, – Что это было?

Она кисла от смеха в моих руках. Выдавила:

– Арфа… ди… знак… ентот… того, сталбыть…

– Э, подруга, – спятила она, что ли?.. – Какой, к черту, знак? Какая арфа?..

И тут до меня дошло.

Данка.

Заказала.

Марантинской воспитаннице.

Афродизиак. Приворотное…

О боги.

Выпустил Альсу, она брякнулась на свое место, тихонько повизгивая и всхлипывая, по щекам катились слезы.

Приворотное зелье!

Не то оружие!

Сделал перекат через голову, вернее, получилось сальто через табуретку, пришел на голени.

– Ой, Сыч! – вскрикнула Альса, перестав смеяться, – Акробатика…

А Стуро перепугался. Он не мог понять, с чего меня так разбирает. Как, впрочем, и собаки.

Ай да Сыч! Ай да молодчина! Девку ждет… С мечом…

Утер слезы, поднялся, обхватил Стуро за плечи левой рукой, правой отпихнул Уна.

– Все в порядке, малыш. Я просто дурак. Мозгов нет совсем. Мы остаемся.

– Это хорошо-о, – неуверенно протянул парень.

Да, братец. Ты даже сам не представляешь, насколько это хорошо.

– Слушай, постой, – спохватилась Альсарена, – Но ведь это же салеп… кисель! Вкуса никакого! Как ты учуял?

Как учуял, как учуял… Учили, вот и учуял.

– Со страху, – сказал я, – У страха глаза велики.

Всего-то навсего – салеп приворотный, а ты уж решил – травить тебя хотят. Или обездвижить…

– Бедная Дана! – лицемерно вздохнула Альса, – Вот это разочарование! Она же мне не простит никогда.

– А ты ей скажи, – я фыркнул, – Ну, сама понимаешь. Дескать, сработало. Дескать, еле убегла. Ты, сталбыть.

– Ну-у, тогда она точно не простит! – расхохоталась наша барышня.

Потом она заворковала со Стуро об аблисах, как они живут, чем питаются, кроме молока, вина из молока да кровушки, причем тут мед, да как выглядят аблисские дома… Парень рассказывал и, по-моему, даже забыл в какой-то момент, что он – изгнанник и все это для него потеряно. Принялся сам расспрашивать в ответ…

В общем, я пошел готовить себе обед, и успел не только приготовить, но и съесть его. Вернулся в дом, и тут Альсарена спохватилась:

– Ой, мальчики, мне сегодня надо уйти пораньше.

– Так коза ж еще дрыхнет.

– Коза! – ахнула Альсарена, – О Господи… – и кинулась в закуток.

Я прошел за ней.

Та-ак.

Где, как вы думаете, изволила почивать монастырская Беляночка? Правильно, на койке. На бывшей моей койке. Твари они. Оба.

– Сейчас. Сейчас я ее подниму, – Альса сняла с плеча фибулу.

Здоровенная булавка – так вот чем она подняла меня, когда козявка удрал…

Слава богам, это было в сенях, и я попытался сделать перекат через голову – посшибал все и прочухался, не успев со сна принять ее за Рейгелара…

– Нет! – Стуро перехватил руку Альсарены с булавкой. Ну как же, бедной Белой Звездочке будет больно, – Не надо. Пусть спит.

– В общем-то… – пробормотала Альса и повернулась ко мне, – Можно она у тебя побудет? У меня в деревне важное дело… А завтра я рано-рано приду…

Я пожал плечами.

– Спасибо, Сыч! – барышня наша расцвела, – Я побежала, мальчики.

И действительно побежала.

Редда тронула носом мою руку. Ей тоже было странно, что на кровати ее опекаемых валяется посторонняя рогатая блондинка.

– Слушай, Стуро, давай ее снимем отсюда. Положим вон туда, а? – кивнул на бывшую свою подстилку у стола.

Бывшая моя койка, бывшая моя подстилка… Наводит на размышления, э?

– Она ведь не привыкла – на кровати…

Стуро согласился, и мы торжественно перенесли Белую Звездочку с койки.

Только козы в комнате мне не хватает.

Ладно, проснется – в сени выставлю. Отгорожу там угол…