Текст книги "Что-то остается"

Автор книги: Ярослава Кузнецова

Соавторы: Александр Малков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 28 страниц)

Альсарена Треверра

Кадакар – место необычное, и Этарнский перевал не лишен своих странностей. Больше всего перевал напоминает каменистое русло реки, стиснутое отвесными склонами, пересекающее горную цепь от Альдамара до Талорилы. Здесь тоже имеются свои подъемы и спуски, но, по сравнению с окружающим рельефом, они весьма незначительны.

Перевал также – нейтральная зона. Никаких аномалий и ловушек она не содержит. Можно, конечно попасть в снежную грозу, но для снежных гроз существуют зимние месяцы. Сейчас их время прошло. Правда, торговые караваны потянутся здесь только к середине апреля, когда перевал официально откроют.

Дальше, за Головой Алхари, начинается трудный участок пути, плохо проходимый для груженых телег. Следует дождаться полного таяния снегов.

Но нам так далеко и не нужно. Не доезжая Головы Алхари мы свернули налево, в узкую расщелину. Начался подъем. Долина Трав лежит гораздо выше уровня перевала.

– Куда ты гонишь? В монастырь не терпится?

Лошадка моя устала. Мы переночевали в гостинице при Оке Гор, где расположены небольшой форт и таможня. Выехали на заре. Больше четверти езды по обледенелой неровной дороге. День постепенно угасал.

Мне не терпелось засветло добраться до Бессмарага, чтобы уже сегодня успеть в Долгощелье. Я даже представить себе не могла, что придется отложить встречу с мальчиками на завтра. Конечно, я везу малоприятные вести. Но мы что-нибудь придумаем. Обязательно придумаем.

– Золотко, угомонись. Лошадь заморишь.

– Я хочу поскорее с нее слезть!

– Но не раньше времени, а?

Имори нагнал меня. Под ним был большой серый жеребец, который, кстати, не казался утомленным.

Скалы раздвинулись. Подъем стал положе, постепенно сходя на нет. Перед нами раскрылась долина.

Я привстала на стременах. По правую руку вверх и вверх карабкались темные хвойные леса, скрывая подножие Алхари. За ними – серо-сиреневая ребристая почти вертикальная стена, увенчанная льдистым гребнем. Спящий дракон.

Голова его покоилась на перевале, а хвост тянулся на многие мили к северу и оканчивался где-то в землях Ингмара, недалеко от Полуночного Моря. Долинка наша притулилась под боком каменного исполина – крохотный клочок обжитого пространства.

По левую руку лесов было меньше, зато больше скал и буераков. Здесь располагалось Большое Копье, со всеми его многочисленными террасами и ступенями. Где, загороженный с запада тенью, дожидался меня драгоценный Бессмараг.

Дорога вела в Косой Узел. Можно ли уговорить Имори разделиться? Чтобы он поезжал себе в монастырь, отдал бы там закупленную у альхана контрабанду, и со спокойной душой отправился отдыхать?

Как бы не так. От Имори так просто не избавишься. Отец приставил его ко мне, а Имори человек ответственный. На него возложена задача отвезти меня домой по окончании учебы. Подозреваю, отец напичкал его всевозможными предостережениями. От телохранительского ока мне не улизнуть.

Вернее, улизнуть можно, но только не сразу. Придется ждать. Ах, боже мой! Не было заботы…

Я поглядела на тропку, уводящую на восток, в сторону Долгощелья. Вздохнула и свернула на единственную улицу Косого Узла.

Привлеченная стуком копыт, из дверей трактира выглянула Данка. Зло сверкнула на меня глазами. Не поздоровалась.

Ревнует. Глупая. И не объяснишь ведь. Решила, наверное, что вместо афродизиака я подсунула ей какую-нибудь бесполезную ерунду. Досадно. Данка мне нравилась. Я ценила ее доверие.

Теперь все позади. В смысле, и Данка, и деревня. Мы поднимались к Бессмарагу.

Имори соскочил с коня и помог Вербе распахнуть ворота. Я въехала во двор. Навстречу выбежал Нерег Дятел, спустил меня с седла, взялся споро разгружать поклажу. Я порылась в сумке, вытащила пакет с контрабандой. Заодно прихватила свертки с подарками для мальчиков, так как намеревалась немного попозже посетить Долгощелье.

– Что, Имори, пойду отдам девочкам их заказ? Ты потом отнесешь вещи в нашу комнату?

– Отнесу, золотко. Не беспокойся.

Я двинулась к зданию больницы. На лестнице мне встретилась Роза.

– А, приехала, гулена. Ну как дела в Арбеноре?

– Отлично. Где Летта с Иль?

– Где ж им быть? В палате у близнецов.

– У каких близнецов?

– А, да ты еще не знаешь! Тут у нас приключение – сросшиеся близнецы родились. Едва живые. Девочки почти не отходят от них. Да и мать их, бедняжка, тоже в помощи нуждается.

– Так где они?

– В угловой, с камином. На втором этаже.

Я взлетела на второй этаж. Рысью по коридору. У дверей натолкнулась на Леттису. Та несла бельевую корзину.

– Летта!

– Тс-сс-с! – она скорчила страшную рожу, – С ума сошла, топаешь, как целое стадо. Малыши только-только заснули.

– Близнецы?

– Ну да. Заходи, только осторожно. И не топай. Я сейчас вернусь.

Я зашла в комнату. Камин с открытым пламенем уютно потрескивал и разгонял по комнате волны сухого жара. Возле камина, покачивая ногой колыбель, устроилась Ильдир. Она что-то писала, кое-как умостив планшет с бумагой на коленях. В глубине, за полуоткинутой занавеской, виднелась кровать. Я разглядела край подушки и ворох длинных рыжих волос. Должно быть, там спала мать новорожденных.

– Иль…

– Т-сс-с… – она бросила подозрительный взгляд на колыбель, пододвинулась, освобождая мне место на скамье.

– Привет, Иль.

– Привет, рада видеть. Как поездка?

– Хорошо, только скучно. Вот, привезла все по списку.

– Чудесно! Давай сюда, – она сунула нос в пакет.

– Вы заходили к Сычу? Предупредили? Как там они? Что сказали?

– Грубиян твой Сыч, – скривилась Иль, разглядывая мешочки. – Вел себя так, будто я ему чего-то должна. Сперва цедил сквозь зубы, потом вообще разорался. Это у нас что? Камфара? А это?

– Ассафетида. А это – магнитный порошок. Сыч разорался, потому что я уехала?

– Да нет. Он вроде бы даже не очень удивился. Разорался он потом, ни с того ни с сего. Я сняла швы у Мотылька, а после…

– А Мотылек? Он что сказал?

– Ничего. Поблагодарил только. Какой-то он смурной был. Может, они с Сычом поругались, а я тут ни к месту…

– Послушай… А когда ты к ним пришла? На следующий день?

– Нет. Дай-ка припомнить… Дня два прошло, как ты уехала… Ну, верно, близнецы в прошлую пятницу родились, а нынче у нас четверг. Завтра малышам уже неделя стукнет!

– Почему ты тянула? Почему сразу не пошла?

– Тс-с-с! Что это с тобой, подруга? Я нанималась за твоим Сычом бегать? Чего ради? Мотылек здоров, слава Богу, губа его, если уж откровенно, до сегодня подождать могла. Скажи спасибо, что я вообще нашла время к ним заглянуть… Ты чего, Альса? Ну, ну, не надо… ну, прости, я же не хотела тебя обидеть… Альса!

– Ничего, Иль. Все верно. Ты все верно говоришь.

– Это из-за близнецов, Альса. Мы все дела забросили, только с ними возимся. Да ты взгляни на них. Сама поймешь.

Она поднялась, поманив меня к кроватке. Отодвинула кисейный полог. На подушке, очень близко друг к другу, лежали две маленькие головки, покрытые светлым пушком. Иль осторожно приподняла одеяльце.

Я бы, наверно, вскрикнула, если б не лишилась голоса. Два крохотных тельца срастались в области таза. Ниже пояса творилось что-то несусветное. Какие-то выросты, складки, лишние конечности… Я не успела ничего рассмотреть. Ильдир опустила одеяльце.

– Это мальчик… мальчики?

– Мальчики. Садись, – Ильдир вздохнула. – Этарда говорит, их нельзя разделить. Общая кровеносная система, все органы перемешаны. Можно попытаться сделать из двух одного, но… – опасливый взгляд в сторону спящей женщины, – Мы не рассказываем об этом Леолиле. Она наверняка потребует одного здорового ребенка вместо двух уродцев, – Ильдир покачала головой. – Она даже кормить их отказывается.

– Почему?

– Почему… Она думает, это работа мужнина деда. Он знахарь в Лисьем Хвосте. Вроде как колдун местный. Это он, между прочим, тянул до последнего. Не хотел к марантинам обращаться. Своими силами, мол, справимся. Вот и справились…

Она помолчала.

– Операцию делали? – спросила я.

– Пришлось. Ой, что было, Альса! Летта роженицу стережет, Малена – малышей, а я вокруг прыгаю, ничего не могу… Дед еще этот под руки лезет… Потом тот парень, Леолилин муж, еще раз съездил, саму Этарду привез. Без Этарды мы бы не справились, Альса. Кого-нибудь обязательно потеряли бы. А Леолила, когда детей своих увидала… сказала, лучше бы они умерли. Так и сказала. И сейчас видеть их не желает. Только Этарду слушается. Но не все время же ей при Бессмараге быть…

– А что Этарда?

– Этарда хочет оставить детей в монастыре. Но на это нужно согласие не только Леолилы, но и всей семьи.

– А семья?

– В семье скандал и разброд. Знаешь, я за старика боюсь. Леолила в запале крикнула, что это он наколдовал, вот и… Сама знаешь, какие в деревне люди.

– Но откуда тогда подобное уродство?

– Такое встречается, Альса. Очень редко, но встречается. Может, это влияние Кадакара. Надо пораспрашивать Леолилу, где она бывала во время беременности.

– Неплохая теория. Здешние жители хорошо знают местоположение стабильных аномалий, но существуют и блуждающие. Сегодня есть, завтра нет. Горячая Тропа, например.

– Нет, Горячая Тропа так на организм не действует…

– Кстати, пораспрашивай еще Леолилиного мужа. Не исключено, дело в нем.

– Ага… – Ильдир задумалась.

В комнату, ступая на цыпочках, прокралась Леттиса.

– Как они?

– Спят. Знаешь, тут поступила новая идея…

Я вышла, оставив подруг увлеченно шептаться. Заглянула в лабораторию.

На моем рабочем столе громоздилась какая-то новая конструкция из колб, реторт и стеклянных трубочек. Чьи-то записи валялись вперемежку с раскрытыми книгами. Роза не видит этого безобразия. Уж она бы намылила шею. Но я тут не при чем. Я тут больше месяца не появлялась.

Я открыла шкафчик. Большинство моих баночек и коробочек оказались на месте. Галлюциногены и другие психоактивные составы в Бессмараге применялись не часто.

Я выбрала одну из коробочек и спрятала в пояс. Мое собственное изобретение, сильнейший стимулятор, не вызывающий изменений сознания. На людях не испытывался. Черноух, в свое время, не спал двое суток, подрыл земляной пол под загородкой и забрался в закут к Белянке, с которой подрался. Летта тогда уверяла, что препарат не способствует развитию агрессивных состояний, а драка произошла случайно. Надеюсь, что она права.

Я спустилась вниз и выглянула из-за двери во двор. Уже заметно стемнело. Около церкви стояли две деревенские женщины с корзинами и узелками. Посетительницы. К ним от жилого корпуса спешила одна из старших сестер. Верба в другом углу двора разговаривала с Титой. Имори нигде не было видно.

Я запахнула плащ и с самым деловым видом направилась к воротам.

– Альсарена? – окликнула Верба, – Куда?

Все-то ей надо знать.

– В Долгощелье. К вечере вернусь.

А даже если и опоздаю. Ничего страшного.

Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник

От интуиции, или еще от чего – только я сразу понял, что что-то неладно. Стуро напрягся, медленно оторвал зад от табуретки, и с лица как-то сбледнул… Редда вяло шевельнула хвостом, Ун почесался…

– Здравствуйте, мальчики.

Стуро посмотрел на нее, раскрасневшуюся, встрепанную – бежала, что ль?.. Посмотрел и так же медленно, словно не воздух, а воду грудью раздвигая, удалился в свой закуток.

– Стуро… – пискнула Альсарена, – ты куда? – протянула руки, едва не выпустив пару объемистых свертков, – Я тут… подарки вам… привезла…

– День добрый, барышня, – вздохнул Сыч-охотник.

– Здравствуй, Ирги… Стуро! – обернулась ко мне – отчаяние плескалось в глазах, мешаясь с растерянностью, – Почему он… Ирги… вы не хотите меня видеть?

Жалко ее. Жалко. Жалко – у пчелки. Сам знаешь, где.

(Я смотрел на нее с отстраненной чуть брезгливой жалостью и молчал. Беспомощный взгляд обреченно пошарил по мне, немо шевельнулись губы, набухли прозрачной влагой глаза… Альсарена медленно повернулась, медленно пошла к двери – спина ее просила об оклике, ждала оклика… Не дождалась. Медленно закрылась за ней дверь в комнату и – последним вскриком – хлопнула дверь на улицу… и стало тихо. Совсем-совсем тихо…)

– Как съездила?

И зачем вернулась? Зачем, Альса? Надо ведь прогнать тебя, дружище, прогнать тебя надо…

– Ирги… – в голосе ее словно потухло что-то, – это было так срочно… Отец приезжал в Арбенор на неделю… Я просила Ильдир передать вам… но они… они серьезные роды принимали… не смогли вовремя… Прости, так получилось по-глупому…

Я кивнул.

Вовсе и не по-глупому, Альса. Вовсе нет. Просто – Большой мир напомнил о себе. Не вовремя, как он умеет. Ох, умеет, кому и знать повадки этого зверя, как не охотнику…

– Отец, понимаешь… – беспомощно пробормотала она, – Я не могла не поехать… Прости, пожалуйста. Не сердись. Я же вернулась.

– Надолго? – осведомился я нейтральным тоном.

– Что? – Альса мелко-мелко захлопала длинными ресницами, – Что?

– Домой – когда?

– В мае, как и рассчитывала, – губы неуверенно дрогнули – зародыш то ли улыбки, то ли жалобной гримаски, – В мае, Ирги. Еще есть время.

– А, – сказал я.

Время… Время – такая штука, барышня – то оно есть, да с избытком, а то – хвать! – ан нету его, все вышло. Песком сквозь пальцы, да еще и ладонь острым камешком обрезало. До крови.

Два месяца, даже больше. А потом – домой поедешь. Домой, барышня. Сталбыть – не место тебе в нашей со Стуро изгойской связке, и сама ты это понимаешь. Зачем же вернулась сейчас, Альсарена Треверра? Зачем пришла?

– Смотри, что я тебе привезла! – она положила оба свертка на стол, один размотала.

Куртка охотничья, из отличной выделки кожи…

– Примерь, тебе должно подойти, – суетливо натягивала на меня обновку, щебеча притворно-бодро: – Смотри, здесь вот кармашки, видишь, и капюшон, смотри, какой удобный, на шнуровке… – оглаживала куртец, прячась за пустые слова – не от меня, от себя самой прячась, – А вот, ты только посмотри, тут тоже карман, потайной. Можно чего хочешь держать – хоть… – я поймал бестолково мечущиеся ее руки, она вскинулась, – …кисет с табаком и трубку, – прошептали дрожащие губы, – хоть…

Глаза на мокром месте, молят отчаянно – сделай же что-нибудь!

Ох, Альса, Альса…

Шаг сделать – боязно? Боязно, девочка. Знаю. По себе. В Пропасть он, Шаг-то. В Бездну. Всегда. Иначе – не вперед, а на месте, а это, дружище, не Шаг.

– Себя понять не выходит? – спросил я на лиранате. – Вдвоем, может, лучше получится? – кивнул на закуток, чуть подтолкнул.

– Ох, Ирги… – она уткнулась лицом в новую мою куртку.

Я сжал хрупкие плечи под черным марантинским плащом:

– Давай. Семя Белого Дракона.

Ну, выше нос. Решить за тебя я не могу, прости, это каждый – сам должен. Только, если сейчас не попробуешь, хоть ногу над Пропастью не занесешь, если забоишься, отступишь – всю жизнь потом казниться будешь. Казниться да каяться. Вот что страшно, Альса. Это, небось, похуже, чем – в Бездну.

– Сейчас, – всхлипнув, она полезла в пояс, но вытащила не платок, а коробочку маленькую.

А из коробочки – пилюльку. Сунула в рот.

Ого!

– Вот это по-нашему, – я хлопнул Альсу по плечу, а она тряхнула на ладошку еще один коричневый шаричек.

И еще. И еще – сразу два.

– Ты что творишь-то?

Пока жуешь пилюли – туда идти не надо?

– На всякий случай, – бледно улыбнулась Альса, проглотила пятую пилюлю и решительно двинулась к печке.

Ох, бедняга. Тяжкая ей работенка предстоит. Изгнанник, в очередной раз убежденный, что боги шлют знак – енто вам не фунт изюму. Ладно. Ежели чего – я туточки. Рядышком.

– Эйа, звери, – прихватил – на всякий случай – бутылочку.

Собаки последовали за мной.

Присел я на крылечко, набил трубочку, высек искру. Решайте, ребята. В конце концов, это прежде всего касается вас двоих. Ну, а коли решите вместе держаться… Тут уж все трое думать станем. Как Второй Шаг делать.

Выбил трубочку, погладил Редду. Ун привалился к моим коленям, шумно вздохнул.

Ничего, звери. Ничего. Образуется все. Так или эдак, только – образуется. Обязательно, черт побери.

Альсарена Треверра

Темно. В закутке стояла темень, хоть глаз выколи. Войдя туда, однако, я переступила некую грань – возвращаться за светом было уже нельзя. А можно – идти только вперед. Как на Горячей Тропе. Только вперед, и будь что будет.

Я выставила руки, сделала шаг в темноту. Еще шаг. Почти сразу въехала локтем в какой-то угол. Полка. На ней – скляночки, забытые, полупустые. Ненужные.

Половину я посшибала. Попыталась ощупью восстановить порядок и посшибала остальные. Звяканье стекла резануло слух. Я повернулась спиной к полке.

– Стуро. Где ты?

Должен быть прямо передо мной. Здесь так тесно, что спрятаться негде.

– Стуро.

Шорох. Едва ощутимое движение воздуха. Тишина.

Протянула руку. Под ищущие пальцы попала прядь волос. Склоненная голова, ссутуленные плечи. Я осторожно присела на край постели, рядом со Стуро. Придвинулась поближе.

Он выпрямился. Плечо под моей ладонью окаменело. Я все равно погладила его, твердое и будто бы нечувствительное.

– Я пришла, Стуро.

Я остро чувствовала точки соприкосновения. Они стремительно нагревались. Вся остальная поверхность тела тоже нагревалась, ненамного отставая от означенных точек. Сердце уверенно набирало обороты.

Стуро глубоко вздохнул, – и… и ничего. Опять набрал побольше воздуха – и опять промолчал.

Я еще раз провела ладонью по застывшему плечу. Мне казалось – тепло перетекает из моих пальцев и проваливается в пустоту, нисколько не задевая сидящего рядом. Но потенциальные запасы огня во мне были ого-го какие! Кровь, перенасыщенная жгучим веществом, гнала по телу волны жара. Я вся взмокла. Быстро действуют пилюльки… что-то очень быстро…

– Я здесь, Стуро. С тобой.

Снова шумный вздох сквозь зубы. И – неожиданно:

– Я думал, не придешь… Ты – человек. Я – нет.

– Я пришла.

Внутри нарастало напряжение. Я дрожала. Подняла свободную руку, вытереть пот со лба, и чуть не выбила себе глаз.

– Не надо было приходить, – сказал Стуро. – Ты – в своей семье. В своем клане. Я – изгнанник.

Я помолчала, пытаясь придумать ответ. В ушах гремело, мешая сосредоточиться. Я закрыла глаза. Мерцание и всполохи под веками. Открыла глаза. Тоже самое. Повторила упрямо:

– Я пришла.

Почему-то в эту фразу укладывалось все, что обрывками всплывало из раскаленного варева внутри моей головы. Все, о чем стоило сейчас говорить, укладывалось в эти слова.

Я подождала, но дождалась лишь нового свистящего вздоха. Не понимаю. Контроль утерян. Его никогда не было, контроля. Горячая Тропа. Только вперед. Свободное падение. Только вниз.

Я кусала губы. Нервная неотвязная дрожь изматывала. Зря я глотала эту дрянь. Вдобавок ничего не видно. Глаз мозолило только крохотное пятнышко на периферии справа, долетевшее из освещенной комнаты.

Вожделенная же фигура находилась слева, и воплощала собой окаменевшего сфинкса.

Почему ты молчишь? Скажи что-нибудь. Хоть что-нибудь!

– Альса… – изрек сфинкс.

Долгая пауза.

Очень содержательно. Я застонала, но тут же стиснула зубы. Проклятье! Что, интересно, лопнет в первую очередь – сердце или голова?

Сфинкс шевельнулся.

– Альса… что с тобой?

– Мне плохо.

Движение мрака. Я подскочила от прикосновения. Невидимые руки мазнули по плечам, сжались. Разворот налево.

– Альса…

Я отчетливо поняла, что еще несколько мгновений – и со мной случится истерика. Безобразная истерика с корчами и воем. Организм вытворял черт знает что.

– Из-за меня? Это из-за меня?

Какое самомнение!

– Из-за пилюль… Слишком большая доза…

Получилось невнятно. Голова у меня тряслась, а губы кололо от прилива крови.

– Что? Из-за кого?

– Укуси меня.

– Что?

– Укуси… скорее…

Я пошарила в темноте, нашарила складки одежды. Дернула на себя.

– Кусай! Кусай же, чертов вампир! У меня сердце разорвется! Я с ума сойду!

Он схватил меня за локти.

– А… Альса… зачем?

– Целовать не хочешь… укуси… м-ма-а!

Фраза завершилась кошачьим мяуканьем. Похоже, я превращаюсь в животное.

– Альса, ты… это трава, зелье? Чтобы я… чтобы ты…

Хватит болтовни!

– Чтобы да!!!

В глаз клюнуло что-то горячее. Поползло вниз. Я разинула рот и с панической поспешностью кинулась в атаку. Зубы наши лязгнули, как скрестившиеся клинки.

Так, наверное, заблудившийся в пустыне бросается к источнику. Сует голову в воду, рискуя захлебнуться. Втягивает гораздо больше, чем может проглотить, но все равно глотает, не обращая внимания на боль в горле, не чувствуя вкуса, не зная меры. Просто загоняет в себя жидкость, как можно быстрее, как можно больше, потому что мгновение назад погибал от смертельной жажды.

Вот и я, словно тот самый заблудившийся, на время потеряла разум. Я глотала вампирий яд, едкую соль и мятный холод – единственное мое лекарство. Еще испытывая давление некоего ужасного призрака, близкого родственника безумия, гнет его лап на висках и груди, я уже точно знала, что он не причинит мне зла. Он еще присутствовал, но я забывала о нем. Я забывала обо всем.

Я ощущала объятия, тесный, очень тесный контакт, иную дрожь и иной, чувственный жар. Ощущала под пальцами странный рельеф чужих ребер, путаницу одежд, длинные кожистые складки сложенных крыл. Обнаружила, что обнять Стуро не так-то просто. Пальцы блуждали в каких-то лабиринтах и никак не могли встретиться на обманчиво узкой спине. Со сладким страхом осознавала, что умудрилась заполучить в руки не синицу, и даже не журавля, а нечто настолько фантастическое, что никакого воображения не хватало представить весь этот полет, этот вихрь, этот фейерверк.

Будто вынырнула с большой глубины – я заново могла слышать и чувствовать.

Толчок в грудь, хриплый вскрик. Моя жар-птица, мой небожитель отпихнул меня в темноту.

– Кровь!

– А?

– Кровь, Альса! Кровь! Что это?

– Где?

Но я уже явственно ощущала металлический привкус во рту. Я ощупала языком десны, губы. Теплый солевой раствор натекал в рот неизвестно откуда.

– А-ауар-ра! – такой безнадежной ярости еще ни в чьем голосе мне слышать не доводилось.

Таким тоном бросают вызов богам.

Откуда кровь?

– Не бери в голову… Ну, поранилась… это еще не причина…

– Нельзя! Они не хотят! Пропасть!

Я шмыгнула носом. В горло провалился остывший, отдающий железом комковатый сгусток. Я поспешно закинула голову.

– А, черт. Из носа потекло. Дело не в тебе, Стуро. Это проклятый стимулятор.

– Кто?

– Стимулятор. Пилюля. Зелье. Будь добр, принеси полотенце. Мокрое.

Вздрагивающе пальцы потрогали мое лицо, прилипли, оторвались, снова прилипли.

– Значит, теперь только так? – спросил Стуро. Дыхание его подсушивало стягивающую кожу пленку. – Или сон, или – кровь… или… еще что-нибудь?

– А тебя это останавливает?

Пауза. Я испугалась, что обидела его.

– Альса… – прошептал он очень тихо, – Это так трудно… словами… Если бы ты слышала!

– Все будет хорошо, – я перехватила его ладонь, – Просто несколько перестраховалась. Боялась, что не хватит. Зелье заставляет быстрее работать сердце, быстрее гоняет кровь. Какой-то маленький сосудик не выдержал. Пустяки. Надо подобрать необходимую дозу, но не увеличивать ее. Это можно сделать только опытным путем. Разве ты мне не поможешь? – Я пожала слабую руку. – Принеси полотенце. А то я тебе здесь все испачкаю.

– Альса, – не отставал он, – это правда? Ты ведь хочешь меня успокоить?

– Я так и буду сидеть, задрав голову? Пожалуйста, полотенце!

Вместо холодного полотенца по лицу моему прошелся горячий язык. О! только и подумала я. Затылок лег в подставленную лодочкой ладонь. Другая ладонь умостилась меж лопаток. Меня вылизывали, как котенка. Я замурлыкала.

– Альса, Альса, – бормотал между делом большой взрослый крылатый кот, – Где правда? Я слышу, ты хочешь меня успокоить. Я это ясно слышу.

– М-мм-м? Первую часть ты слышишь правильно. Вторую… м-м… неправильно.

– Неправильно?

– «Я хочу тебя» – ты слышишь верно. А вот «успокоить» – м-м!.. неверно.

Старый найлерт несколько исказил смысл фразы. Однако, Стуро понял. А может и не понял. Может, ему не было нужды искать в моих словах подтекст. Та ладонь, что грела спину меж лопаток, обнаружила шнуровку. Вторая спустилась ей на помощь.

Хорошо.

В комнате коротко прошипел обгоревший, провалившийся в масло фитилек. Последний отсвет исчез. Тьма кромешная. Уютно гудит печка. Ирги ушел. Надолго?

Стуро раскопал мое платье на спине и зачем-то засунул в прореху обе руки.

– Что ты там ищешь?

Засмеялась – и осеклась. Кое-чего там действительно нет. Нет даже намека. Скажите, вам приятно было бы трогать чьи-нибудь обрубленные культи?

Или я засну, или кровь потечет, или…

Или.

– Альса… Альса!

– Глупый, ты думал, я прячу их под платьем? Нет у меня крыльев! Ни вот такусеньких! Трупоедица я!

Он не дал мне вырваться. Сильный, козявище, когда захочет. Сгреб в охапку, прижал потеснее, так, что угловатый птичий киль его впился мне в грудь. Вместо разговоров принялся целовать.

О, Господи! Погляди на нас – мы дети твои. Твоему мудрому завету следуя, любим друг друга. По крайней мере, пытаемся. Дай, Господи, нам терпения и терпимости. Не оставь милостью своей, ибо слабы мы и неразумны.

И, пожалуйста, не надо больше неожиданностей… хотя бы на сегодня…