Текст книги "Что-то остается"

Автор книги: Ярослава Кузнецова

Соавторы: Александр Малков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 28 страниц)

Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник

Завтра приду. Поговорим.

Сказано сие было два дня назад.

Что, барышня, одумалась? Поворочалась, небось, ночью, да не только с боку на бок. Мозгами тоже – того. Поворочала, сталбыть. Да и рассудила здраво, что, как ни крути, а прав был Сыч. И таперича к Сычу ентому идти да говорить – брякнула про Итарнагон, ты уж извини, приятель – неловко.

Вот и не пришла. Ни позавчера, ни вчера. Да и сегодня, судя по всему, уже не заявится.

А Стуро… Он ведь тоже не дурак, козява-то. Им, эмпатам, слова без надобности. А построить из имеющегося – проще простого. Не пришла – значит, понимает, что ничего хорошего не получится из травоварения и прочего. И зря я позавчера почитай весь день с махонькими перерывами убеждал его, что Альса наша – марантина, а марантинам все по плечу, что варит она зелье, с помощью коего собирается посрамить мать-Природу и козявино недоверие…

Но, в конце концов, может не ладится у нее чего… Трав там нужных нету, или…

Брось. Сам себе-то зачем врешь? Если б чего не ладилось, пришла бы. Хоть вчера.

– Ирги. Я пойду. Погуляю.

Брови сдвинуты, губы поджал.

Позавчера весь день дома просидел. И вчера отлучился на полчетверти, не больше. С ентими барышнями и оголодать недолго.

– Давай.

Стуро вдруг встрепенулся. Почти сразу – обмяк. Собаки обозначили приближение безопасного знакомого. Каковым оказалась инга Ильдир.

– Привет, Сыч. Здравствуй, Мотылек. Скажи ему, что я сниму с губы швы.

Я сказал.

Стуро кивнул и уселся на табурет, подставив многострадальную часть лица. Инга Ильдир быстренько справилась с вытаскиванием ниток. Потом сказала:

– Вот еще что. Альсарена уехала. В Арбенор, к отцу. Ненадолго. Просила нас тут приглядеть за вами… Человек за ней приехал, от отца, – она словно оправдывалась, – Увез… Позавчера утром. А я бы раньше забежала, да мы с Леттисой и с Маленой в Лисьем Хвосте роды принимали…

Я перевел Стуро, что барышню позвал отец, и она уехала.

– Да что вы, в самом деле, оба? Повидаться просто, с отцом, – бормотала инга Ильдир, – Отец зовет, как не поехать? Вот тебя бы отец позвал, ты б, небось, тоже…

В общем, я, кажется, накричал на нее. Причем – на найлерте. Но уж интонации-то она поняла. Обиделась. И ушла.

Вот, малыш. Уехала наша барышня. Все правильно. Это Стуро – изгнанник, без родни, один, свободен, как ветер. А Альсарена… У лираэночки нашей – своя жизнь, и в Бессмараге она – временно, и, видать, папа решил, что пора ребенка под крыло возвращать… А ты что, раньше не мог сообразить? Стуро простительно – он в трупоедских делах ни в зуб ногой, но ты-то, Иргиаро!

Уж кому, как не тебе, знать, какими бывают – отцы. И, позови тебя Железный, мизинцем шевельни – побежал бы на полусогнутых. Только вот Железный скоро пять лет, как поднялся с дымом костра.

Чего ты от девчонки хочешь? Сам-то, небось, ночами в потолок пялился, внутри волком выл, а снаружи – улыбался, чтоб, уберегите боги, не заметил кто…

Эгвер знал. Еще бы ему не знать, после того, как он лично тебе мозги вправлял… Отцу не сказал. Никому не сказал. Надеялся, что ты «образумишься». Что «привыкнешь». Да ты ведь почти и привык. Оно ж накатило, как снежная Гроза здесь, в Кадакаре – только эта ночь, завтра будет поздно, сейчас или никогда…

С барышней нашей такого не случится. Ее отец жив-здоров, небось, держит дочку на коротком поводке, ну, приотпустил малость, да ошейник-то никуда не делся.

А Стуро…

У аблисов, наверное, не бывает «легкого флирта», либо, раз оба друг друга чуют, все это не перекашивает на одну сторону – всегда ведь можно объяснить…

– Не надо, Ирги, – сказал Стуро тихо.

– Чего – не надо?

– Ты жалеешь меня. Не надо.

– Вот еще. Нашел жалельщика, – буркнул я, а парень улыбнулся грустно.

– Разве я не знал? Не понимал? Знал. И понимал. Я сам виноват, Ирги.

Вот уж чего Лерг никогда не делал, так это не принимал спокойно-убежденно-несчастный вид. Коренное, сталбыть, отличие.

– А с чего ты взял, что я тебя жалею?

Заводишься, Иргиаро.

Нет. Уже завелся.

– Из-за чего, скажи, мне тебя жалеть? Девушка нас бросила! Ах и ах! Давай поплачем. Хором. Ну? Э-э-э! Что не плачешь?

Тонкие ноздри дрогнули.

– Давай же – а-а-а! Бедные мы, несчастные! У-у-у!

– Перестань.

– У-у-у!

– Я тебя ударю, – выговорил он глухо.

– Да? – встал, – Давай, попробуй. Козявка сопливая.

И он кинулся на меня, раскорячив сложенные крылья. Махнул правым – почти уцепил верхним когтищем мое плечо. Ишь ты.

Я уклонился, сделал подсечку – буян наш рухнул на пол, запутался в мебели.

Поднялся, отпихнул ногой табурет.

– Ну?

– Ты – трупоед! И она! Она – тоже! Вы… Вы…

– Мы – трупоеды. И я, и она. А ты – сопля.

– Я – не сопля! Сам сопля!

Перехват, подсечка. Шмякнулся мордой, не успел подставить руки. Ничего, крепче будет.

– Сопля.

– Пропасть!

Ах ты, твареныш! Запомнил, надо же!

Сидя на полу, я взирал на злобного, задыхающегося от гнева Стуро. Грамотно провел, ничего не скажешь.

– Как называется?

Он хлопнул глазами. Потом усмехнулся. Буркнул:

– Змеиный укус.

И снова усмехнулся:

– Кажется, я понял.

– Что понял? – я пересел с пола на табуретку.

– Почему трупоеды дерутся. Чтобы стало легче тут, – тронул «ухо» свое, то, что между ключиц.

– В общем-то, наверное, так и есть.

Козява ты, козява. Лопоухая.

– Ладно, ты есть-то пойдешь?

Он фыркнул, потом вдруг шагнул ко мне, быстро потерся щекой о мое плечо.

И выскочил за дверь.

Альсарена Треверра

– Да, да, заходи, дорогая, присаживайся. С легким паром. Я давно тебя жду. У нас тут все по-домашнему, запросто. Хавн, Астра, спасибо, можете идти.

Слуги раскланялись и удалились. За спиной отцова кресла остался немой Сардер, второй телохранитель. Мне он не особо нравился.

Я уселась в кресло напротив отца. После бурных объятий и поцелуев мы успели успокоиться и теперь разглядывали друг друга. Уютный шелковый халат не делал отца вальяжным и расслабленным. Вернее, на первый взгляд, отец вроде бы отдыхал и выглядел умиротворенным, однако… чувствовалась в нем какая-то настороженность, напряжение какое-то.

Мне тоже было не по себе от этого большого помещения, от обилия мебели, от уставленного едой стола, от множества свечей в канделябрах. От того, что напротив торчит отливающий синевой череп Сардера. От того, что он смотрит на меня, словно я потенциальный противник.

– Альсарена, дорогая, – сказал отец. – Неужели у тебя не нашлось, во что переодеться к ужину?

– О… – я провела руками по подолу. – Знаешь, собиралась в такой спешке… Не захватила. И потом у меня все равно нет бального платья.

– Я говорю не о бальном платье. Я говорю о простом, домашнем. Я надеялся, что ты не будешь лишний раз светить в коридорах этим зеленым…

– Это форменное платье ордена святой Маранты, я ношу его с гордостью.

Отец мягко улыбнулся.

– Да, милая, но его надо почистить.

А поклоны, искреннее восхищение в глазах у всех встречных и поперечных? А сладкий шепот за спиной: «Марантина, настоящая марантина!»? А эти долгие-долгие взгляды, которыми провожают меня знатные господа, на полуслове прерывая свой разговор? Да будь моя воля, я мылась бы в этом платье!

Но снять придется. Хотя бы на время завтрашней церемонии. Странно, а ведь еще пару лет назад я и представить себе не могла, что стану носить одно платье больше недели. Как можно? Меня ведь в нем уже видели!

– Я очень рад, что тебе нравится в этом Бессмараге. Рад, что ты не разочаровалась в своей затее. Сардер, будь добр, поухаживай за нами. Замечательно, что ты пишешь книгу, Альсарена. Ты всегда была у нас девочка целеустремленная, а я всегда это приветствовал.

Сардер снял крышку с судка и принялся накладывать жаркое в мою тарелку.

– Однако, позвал я тебя не только ради того, чтобы повидаться. Ввиду определенных обстоятельств я предлагаю послать Имори в Бессмараг за твоими вещами.

Я выронила нож. Сардер не спеша обошел стол и стал наполнять тарелку отца.

– То есть как? – промямлила я.

– Понимаю, насколько это неожиданно и сочувствую, – отец разложил салфетку на коленях. – У тебя есть время свыкнуться с этой мыслью. Понимаешь ли… достаточно, Сардер, благодарю… понимаешь ли, положение уже изменилось и будет изменяться дальше. И чем больше мы будем тянуть, тем сильнее осложним свою жизнь. Посольство рассчитывает пробыть здесь еще одну неделю, после чего отправится обратно в Генет. Я предпочел бы, чтобы ты уехала вместе со мной.

– Объясни, в чем дело. Что случилось?

Сардер разливал вино. Отец глядел на меня, поигрывая позолоченным ножом.

– Пока ничего не случилось. Но все говорит о том, что… Альсарена, я не хочу тебя пугать, не хочу тебе приказывать. Скажем так, я настойчиво рекомендую. Наверное, до вас в вашей глуши никакие слухи не доходили. Святые отцы зашевелились, Альсарена.

– Они всегда шевелились.

– Верно. Если раньше они шевелились, то сейчас забегали. Очень прытко, потрясая мечами.

– Кальсабериты?

Я невольно закусила губу. Молодой орден, разрешающий в своем уставе ношение оружия. Не они первые вышли на это поприще, ношение оружия разрешалось и прежде. Разрешалось. А не приветствовалось. И другие ордена никогда еще не строили свою политику на военной силе.

– Кальсабериты, – отец вздохнул. – Они самые. Первосвященник отец Фальверен скончался этой осенью. Как раз накануне Дня Цветения. По официальным сведениям, от кровоизлияния в мозг. Собор Иерархов избрал нового Первосвященника. Отца Эстремира, Пса Господня. Твое здоровье, Альсарена.

Он отпил из высокого стеклянного бокала и углубился в поедание жаркого. Я тоже отрезала кусочек и положила в рот. Вкуса не почувствовала.

– Вот так, – отец глотнул еще вина и поморщился. – Такие дела, милая. Четыре епископа из шести уже кальсаберитские. За полгода, Альсарена!

Ему не нравился подобный расклад. Раньше церковники уживались со светской властью вполне мирно. Мы – вам, вы – нам, и обе стороны довольны. Теперь же все медленно, но верно кренилось на один бок. Я уверена, крен еще невелик. У отца слишком тонкий нюх, усугубленный лираэнской мнительностью.

– У лорда Венревена в свите имеется тишайший священник с еще более тишайшим служкой. Для частных, так сказать, богослужений, если старика Венревена оставят в Арбеноре послом.

– Люди Эстремира?

– Естественно. Причем никаких кальсаберитских регалий. Тишь да гладь.

– Не понимаю. При чем тогда Альдамар?

– Опытный рыбак, Альсарена, закидывает удочку не у берега, а подальше, где на глубине большая рыба ходит. А еще более опытный забрасывает много удочек в разных местах и, к тому же, сети ставит.

Я хмыкнула.

– Это уже не рыбак получается, а браконьер.

– А как бы он ни назывался. Что до Альдамара, так тут много осталось старых монастырей. Найлары, как известно, терпимы к иным вероисповеданиям. Альды же, в большинстве, приверженцы Истинной Веры. Поле непаханое – Альдамар.

– Все равно не понимаю. Монастырей много, но из них кальсаберитские один-два и обчелся.

– Новых понастроят. В старые подселят, для пополнения братии. Из Итарнагона денежки потекут, а потом и оружие. Встяхнись, Альсарена. Вспомни, чему я и дед тебя учили. О чем ты думаешь?

Я помотала головой. Подсохшие распущенные волосы приятно щекотали шею.

– Погоди. Слишком много информации. Сразу не соображу.

Вот тебе и потепление, голубушка. Приглашай своих новых друзей, милости просим. Ждем не дождемся. Особенно вампиров клыкастых. Особенно их.

– Сардер, налей-ка нам еще вина. Видишь, девочка пригорюнилась. Понятно, ей это все как снег на голову. Не до мирской суеты ей в Бессмараге было. Я бы, может, и сам не отказался месячишко-другой в глуши тамошней отдохнуть. Только не ко времени это, Альсарена, доченька. На волоске они висят сейчас, марантины твои. С колдовством их лекарство граничит, сама догадываешься, наверное.

Я опять уронила нож. На этот раз на пол.

– Отец… Это же чушь, отец! Марантин всегда и везде уважали. Марантин даже разбойники на дорогах не трогают.

Он вздохнул и выпрямился. Сардер из-за его плеча смотрел неодобрительно.

– Я тебе не о разбойниках толкую, а о святых отцах кальсаберитах. А ты, Альсарена Треверра, роза от корней дома Треверров, ты, истинное семя Белого Дракона, ты, осененная Каштановым Древом, ты пишешь писулю о каких-то вампирах! О том, что они ничуть не хуже людей, а может, даже и лучше! Вампиры! Хоть отца бы пожалела!

Я вскинула руки.

– Это не противоречит никаким церковным догмам. В Истинном Законе сказано…

Бац! Отец грохнул кулаком по столу. Звякнула посуда. Из моего бокала выплеснулась и растеклась по скатерти бордовая клякса.

– В Истинном Законе много чего сказано. А в писаниях святого Кальсабера все это подробно объяснено. И есть там параграф о защите истинно верующих от всяческого зла, и о том, что защита сия есть наипервейший долг и обязанность Пса Сторожевого, для коей ему свыше меч вручен.

– Сказано: «не убий»! Сказано так и никак иначе! Что тут можно еще добавить?

Фыркнув, отец снова потянулся за вином.

– Единый дал нам свободу выбора, – пробормотала я обиженно. – И никто не вправе на нее посягать.

Отец устало покачал головой.

– Альсарена, у нас с тобой не теологический диспут. И упаси тебя Господь от теологических диспутов с кальсаберитами. Я тебе родитель и плохого не посоветую. Бросай своих марантин, покуда с амвона собора Альберена Златое Сердце Первосвященник отец Эстремир не объявил их ведьмами и не предал анафеме.

– Он никогда не посмеет…

– И книжку свою вампирскую бросай. Не дай бог, о ней узнают в Итарнагоне. Ведь не только тебе шею свернут, правдоискательница ты моя, но и мне, и всей семье несдобровать. Уже достаточно того, что ты без малого три года проторчала в этом рассаднике ереси. Еще придется поискать смельчака, который согласится тебя в жены взять.

– Больно надо.

– Не дерзи.

– Но ты же сам приветствовал мою поездку! Ты сам говорил, что настоящая лираэнка должна быть образованной!

– Я и сейчас это повторю. Образовывалась бы где угодно, хоть в Каорене. Весь мир перед тобой открыт. Нет, втемяшилось забраться в этот чертов угол… Ну почему ты не занялась серьезно рисованием? Историей? Музицированием, наконец?

– Кстати, насчет истории, – я ехидно прищурилась. – Тут мне попалась любопытная версия из жизни твоего обожаемого Кальсабера. Я обратила внимание на некоторые разночтения. Во-первых, дамбу в Тевиле строили не три тысячи пленных гиротов, а шестнадцать. Во-вторых, отпустить их в кротости своей обещал вовсе не Кальсабер, а соратник его, Ломингол. И не небесными молниями их поразило по окончании строительства, а что-то такое приключилось, отчего Ломингол с горя подался в пустыню. А твой разлюбезный Кальсабер, предположительно…

– Заткнись, идиотка! – отец вскочил, едва не опрокинув тяжелое кресло. Лицо его побагровело. – Что ты еще болтаешь?! Где ты этого набралась? У ведьмищ своих?!

Я тоже вскочила.

– Не смей так называть марантин!

Он перегнулся через стол, подметая тарелки широкими рукавами. Растопыренные пальцы цапнули воздух перед моим носом. Я шарахнулась.

Сардер тенью метнулся к отцу, ухватил его за локти. Замычал что-то. Отец грузно бухнулся обратно в кресло. Я укусила кулак. Ну надо же, встреча истосковавшихся родственников…

– Прости, отец…

Сардер поднял салфетку и расправил на отцовых коленях. Отец сидел, неловко завалившись набок, прикрывая глаза ладонью. Он тяжело дышал.

Я обежала стол, грянулась на пол перед креслом. Схватила опущенную руку.

– Отец, миленький, прости…

Пульс бился часто и неровно. Сердечко пошаливает, родненький. Дура я, дура…

Другая ладонь мягко легла на затылок.

– Да, деточка… И ты прости… Погорячился.

Я не спешила подниматься. Терлась лицом о костистые, обтянутые шелком колени, о влажную ладонь. Носом шмыгала. Вот тебе и марантина. Чуть отца родного до удара не довела.

Он вздыхал, поглаживая мои волосы.

– Да, деточка, да. Нельзя нам ссориться, никак нельзя. В такое время. Мы, Треверры, друг за друга должны держаться, иначе согнут, сломают. Вспомни, чему тебя учили, деточка. Первое правило.

– Не подставляться, – шепнула я ему в ладонь.

– Да, Альсарена. Не губи себя, и других не погубишь. Я всегда тебе много воли давал. Старшей сестре твоей такая воля не снилась. Ты на меня похожа. Характер у тебя мой и замашки такие же.

Снизу вверх я посмотрела на него. Сколько новых морщинок! Вот эти, горькие, у рта. И эта, глубокая, как порез, меж бровей… Белки блестят кровавыми жилками, а серые глаза из-за свечей кажутся зеленоватыми. Он печально улыбнулся.

– Да, отец. Я понимаю. Ты смотришь далеко и видишь отчетливо. Все правда, я согласна. Только одно скажу…

Помолчала, собираясь с силами. Я должна выиграть. Должна. Он ведь не деспот, он знает меня. Он очень хорошо меня знает.

– Эта книга… Постарайся понять, как это важно для меня. Это мое дело. Начиная этот труд, я сказала себе – сделаю, или я никуда не гожусь. Я дала себе слово. Если я не завершу его… то что я буду стоить тогда, отец? Я перестану себя уважать на всю оставшуюся жизнь.

Он вздохнул, опустил глаза. Но руки не отнял.

– Два месяца, – умоляла я, стоя на коленях. – До мая. У меня все рассчитано. Я закончу книгу. Я не оставлю ее в монастыре. С нее не снимут копии. Это я тебе обещаю. Я привезу ее с собой. Будет лежать в столе, запертая. Никто не увидит, только ты. Ты прочтешь и скажешь, как мне поступить. Скажешь: «сожги» – сожгу. Как скажешь, так и будет.

Он покачал головой. В темных коротких волосах блеснуло серебро.

– Ох, Альсарена, Альсарена, что мне с тобой делать?..

– Родненький, миленький, позволяешь?

– Второе правило, Альсарена.

– Если риск оправдан, рискуй!

Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник

Когда-то, тысячу лет назад, Рейгелар говаривал:

«– Интуиция – дар богов. Коли нет ее, ни на какой информированности не выехать.

– А как же – значение информации?

– Информация есть не всегда. А чутье может помочь при недостатке сведений.»

Вот так и теперь. Информацию мне взять просто неоткуда – те, кто бродит по следу, докладываться Ирги Иргиаро не станут. А чутье мое говорит – пора, приятель, место менять. Обомшел, в землю врос. Сие не есть хорошо.

Раньше почему-то она молчала, интуиция моя, Рейгеларом взращенная, Рейгеларом хваленая. Почему-то только теперь зашевелилась, когда стало нас двое на Лезвии. Лезвие дрожит, ноги режет, тянет, в пузе где-то начинаясь и – наверх, к «уху», которое под шеей. Смешно, правда?

А с другой стороны, приятель, прикипел ты, что ли, к избе ентой да к деревне Косой Узел? Что тебя держит? Одиночество твое так и так кончилось, связка, двое, вместе – так не все ли равно, где вдвоем на Лезвии соять?

И в конце-то концов, почему ты зациклился на этом разнесчастном Ингмаре? Есть ведь и другие земли. Конечно, пытаться прорваться в Каорен – безнадежно, как и четыре года назад, как и десять лет спустя. На границах стран материка Иньеры у каждой себя уважающей Семьи свои люди есть. И граница с Каор Эненом – не исключение. Но если попробовать махнуть через Зеленое море? В тот же Андалан, в Каст, наконец… До Ирейского Порта как-нибудь проскочим…

Даул много рассказывал о своих родных местах, думаю, охотником Сыч проживет и в Андалане, и в Кастанских горах…

Да, черт возьми, почему именно – охотником? Почему – не в армию, например? Чем, по большому счету, андаланская армия отличается от каоренской? Кроме рыцарей да рекрутов, там есть и «парни на договоре»… А Стуро можно приспособить в лекарские помощники – он куснет, человек заснет, хоть режь его, хоть шей… Правда, такого отношения к тварям всяческим, как в Каор Энене, не встретишь нигде, ну да что нам, волков бояться – в лес не ходить.

И уж что-что, а искать меня в Андалане не будут. Даул сам ни за какие коврижки не пойдет туда, откуда с таким трудом вырвался, и других не пустит. Мало ли, вдруг повяжут, чтоб выяснить, кто это по чужой территории шастает, ну, а уж коли повяжут да подвесят – про Даула узнать легко. Как говорит тот же Рейгелар:

«– У хорошего мастера не молчат. Вопрос только во времени.»

Забавно, а ведь в том, что я смог сделать Первый Шаг, заслуга Даула, и немалая. Я же знал его историю, знал, что в принципе уйти, «разорвать цепь» – возможно. Правда, сам Даул и говорил, что Семья Эуло отличается от его прежней Семьи…

«– Отсюда б я, даже если б захотел, не ушел. То есть – недалеко. Лоутар – сила.»

Редко о ком Даул Рык отзывался в подобном тоне. Непросто было заслужить уважение угрюмого горца.

Помнится, мы с близнецами из шкуры вон лезли, чтобы он признал нас за тех, кому можно слово сказать. А уж когда Даул Рык изволил при нас с Арито опустошить две бутыли арваранского… Да я неделю от счастья светился.

Странно, но Лерга он, Даул, то есть, признал почти сразу. И натаскивал как-то особенно, помню, Кайр все ворчал, что с ними, потомственными «чертополоховыми кустами», так никто не возится. Ревновал. А я тихо гордился Лергом. Самого Даула заинтересовать – это вам не хиханьки.

Андалан, Золотой Берег, Кастанские горы, где живут полубожественные имраны… Да уж, когда нам с Лергом удавалось «раскачать» Даула… Ему было, что порассказать.

Кстати, Даул из всех видов арваранского предпочитал кардамонное лимрское. Не потому ли и я о нем четвертый год тоскую, о пойле этом?

А Рейгелар вот любил мятное. Вечно какие-то люди привозили ему из Таолора, каоренской столицы.

«– Мои источники мне не только информацию таскают.»

Да что ты, в самом-то деле! Чем тебе местная арварановка плоха? Ну, вонючая, ну, сивушная, ну, разбавляют ее, так ты ж – Сыч-охотник, не какой-нибудь там…

А лимрской жуть как хочется. Податься, что ли, в Арбенор? Не проще ли – прямо в Кальну?

Ох, пора место менять. Пора. Чует спина, Рейгеларом тренированная. Печет пятки-то.

«– Интуиция…»

Как он говорил тогда…

«– Даул ставит корпус, Тан – руки. А я – мозги. Тоже, знаешь ли, немаловажно. Голова – она и у чертополоха имеется. Без мозгов прямая дорога в петлю.»

А еще он говорил:

«– Лучше тебе тренировочно повисеть у меня, чем потом – всерьез, у кого-то другого.»

И за плохие результаты заставлял по полторы четверти на руках висеть. Или по шестой четверти – вниз головой. Сетевые замашки. Он ведь – тоже беглый, Рейгелар. Беглый сетевик. Из Каорена. Хотя он говорил, что, если бы его хотели найти – нашли бы в три дня. И называл себя «отставником». И натаскивал в манере, свойственной Сети Каор Энена.

Н-да. Теперь-то, приятель, тебе так легко не отделаться. И – зуб даю – те, кто бродит по следу, должны «подбирать хвосты». Так что, может, оно и к лучшему, что барышня уехала и вряд ли вернется. Теперь бы еще Стуро как-нибудь…

Ч-черт, опять ты сам из себя веревки вьешь. Прекрати, слышишь? Стуро надо просто объяснить, что он, Стуро, тоже должен не даться живым. И все.

Куда уж проще, а?