Текст книги "Что-то остается"

Автор книги: Ярослава Кузнецова

Соавторы: Александр Малков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 28 страниц)

– М-мм-м!.. – замычала я требовательно.

Губы его смешно сморщились, сложились дудочкой. Он протянул их, будто ребенок, дарующий ритуальную ласку, склонил голову набок, чтобы не столкнуться со мной носом. Я приняла его губы, неожиданно жесткие и сильные, и малость опешила от их уверенного захвата. Царапнул заживший шов, язык, жаркий, как лепесток огня, скользнул под мой, а я вдруг встретила четыре ледяных лезвия и вздрогнула, широко открыв глаза.

Щека его размывалась в оливково-смуглое пятно, над ней чуть яснее вылепливались отороченные черной бахромой удлиненные веки, а из щели между ними изливалась тьма. Я закрыла глаза.

Меня поразил иссушающий, чуждый вкус его слюны. Во рту все вспыхнуло, пробрав меня дрожью, затем окатило мятным холодом, вытянув судорогой во второй раз.

Вот это да! Я чувствовала, что растекаюсь студнем. Никогда со мною такого не случалось. Он настоящий колдун. Демон. Вампир. Я засмеялась, но смеха не услышала.

Стуро, Стуро. Твое имя, как заклинание. Я теперь могу призывать тебя, как алхимик призывает эфирное существо, но без пентаграммы, без волшебных снадобий, без жертвенного алтаря, просто окликнув.

Стуро, явись. Стуро, служи мне. Стуро, люби меня… пожалуйста…

Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник

Редда стукнула по полу хвостом раз, другой. Значит, шаги принадлежат Стуро или барышне. Скрип двери, шебуршание в сенях.

О Рургал.

Вошел Стуро с Альсареной на руках.

Я вскочил, опрокинув табурет:

– Что? Кто?

Стуро мрачно буркнул:

– Ничего. Все в порядке.

– Ранена? Упала? Да что ты, как пень!

– Не упала. Не ранена, – он свалил барышню на сундук, словно куль с тряпьем, развернулся и утопал прочь.

Редда глянула на меня, я кивнул, и собака скользнула в неплотно прикрытую дверь вслед за парнем.

Я ощупал Альсу, похлопал по щекам, брызнул водой в лицо.

– Милый… – вздохнула Альса.

Так. Час от часу не легче.

Да спит она!

Спит…

Стуро ее что, тяпнул?!

А «милый» – это из приятного сновидения. Я вспомнил собственное сновидение после аблисского укуса и поморщился.

Н-да-а, то-то он сердитый такой… Злобный вампир, одним словом. Боги мои, что там у них произошло?

Барышня пристала с геральдическими своими измышлениями и к нему? Или – рассказала парню, что собой представляет побратим его? Посоветовала от оного побратима бечь куда подальше… А Стуро обиделся… И тяпнул ее.

Чертовщина какая-то. Бред сивой кобылы.

Стоп. Чем она меня поднимала, ну, тогда – булавкой? Булавкой, булавкой, булавкой… Так вот же, ее фибула. Ну-ка…

Никакой реакции. И следов от укуса – ни на руках, ни на шее… Тьфу ты, да что же мне делать-то? За парнем Редда приглядит, и домой его пригонит, а вот барышня… Снова потормошил. Безрезультатно.

Ун подошел, ткнулся носом Альсе в лицо, и она страстно застонала. Ишь, «милый» какой-то. Увидала б она этого «милого»…

Ладно, будем ждать. Коза спит полчетверти, иногда больше, но через полчетверти ее всегда можно растолкать. Подождем. И кстати, приятель, шмоточки-то твои. Небось за ночь уже отмокли. Нечего увиливать.

Рубаха моя старая, штаны, которые из шерсти…

Хорошо, что заказал Марионе рубаху и на себя. Что ни говори, привыкши Сыч-охотник менять хоша б рубаху – того, чаще чем енто принято. Тута, то есть.

И никакая маска не заставит меня занашивать одежду до стоячего состояния.

Простирнул рубаху, обмотки, штанцы, сменил сделавшуюся серой воду, и только-только принялся полоскать, как сзади послышалось шевеление.

Ун, до глубины души возмущенный длительной неподвижностью человеческого существа средь бела дня, напрыгивал на сундук, тормошил Альсу, и в завершение процедуры обчвакал ей все лицо.

– М-м… – вяло отмахивалась бедняга. – Ну, милый… ну, не надо… Что ты делаешь…

– Прекрати, Ун! – я сгреб наглую тварь за шкирку, отшвырнул, взял Альсу за плечи, – Ну-ка, просыпайся давай, – встряхнул, усадил, – Просыпайся.

– Что такое? – барышня пробудилась и захлопала глазами, – Что случилось?

– Это ты меня спрашиваешь?

– А где… Стуро?

Ого.

– Приволок тебя и ушел.

– Ушел?

– Злой, как черт. Что произошло? Он тебя укусил?

– Э-э-э… да как тебе сказать… – она ни с того ни с сего засмущалась, – Не совсем.

– То есть? Что ты мне мозги пудришь?

Нет.

Да нет, не может быть.

А – имя?..

Барышня задумчиво потрогала свои губы, бормоча:

– Странно, странно… Ирги! Ах, черт! Какая же я балда!

Так и есть. Целовались. Ну и ну…

– Охотно верю.

– Вот смех и грех, – она покачала головой, – А что, говоришь, мрачный ушел?

– Мда-а… Только этого не хватало.

А парень-то – не промах.

– И ведь могла сообразить! – не унималась марантинская воспитанница, – Я еще удивлялась – почему во рту все онемело, словно мяту жевала… Это же надо… Долго я спала?

– Как коза, – фыркнул я, – Тряс уж тебя, тряс…

Альса хихикнула.

– Как коза… А что, он до сих пор гуляет где-то? Не возвращался?

– Нет.

Если все действительно так, а так оно и есть… Небось, бродит по лесу, снег губищей пашет. Представьте – целуешь ты девицу, а девица – брык… И дрыхнет. Ох, боги, боги, вот не было печали…

– Ты что, Ирги? Чего хмуришься?

– Размышляю, – меня еще немного царапало, что она зовет меня по имени, – То ли искать идти, то ли сперва арварановки принять. Опять начнется – не аблис, не трупоед, с аблисами быть нельзя, с трупоедами не получится…

Сама кашу заварила, а мне теперь…

Альса улыбнулась.

– Он разочарован. Ничего страшного. Я что-нибудь придумаю.

Приду-умает она. Ишь.

– Что ты тут придумаешь?

Эт’ те, подруга, не хиханьки по углам. Енто – того, несовместимость.

– Э, не скажи, не скажи. Придумать можно множество самых необычайных вещей, – глаза у нее загорелись, – Чтобы я да не придумала… дайте только время.

– Арфадизнак? – усмехнулся я, и Альса возмутилась:

– Так ты ж его не выпил! Поглядела бы я на тебя, когда б ты его выпил!

Да уж, поглядела бы. Развлеклась бы, того. Ежели б сбечь успела. Хорошенькая лираэночка, пф.

– Тут, насколько я понимаю, другое что-то варить надо, – ушел я от скользкой темы.

– Не твоя забота, – отмахнулась беспечно Альсарена, – Что-то другое… в некоторой степени, конечно… – просияла: – А кое-что можно и оставить.

– Э, – барышня, барышня. Не заносись. – Смотри, не укатай мне парня-то. Сваришь чего, а он с копыт долой, – изобразил оскаленного дохлого аблиса.

– При чем тут парень? – обиделась Альса, – Я для себя сварю.

Для себя? Эка. И кое-что от афродизиака…

– Ладно, тебе видней.

А она вдруг заглянула снизу вверх в лицо мне:

– Ирги, ты не сердись. Я про сегодняшнее утро. Не сердись, ладно?

Все в порядке, хотел сказать я, но не успел – Альса продолжила:

– Я вовсе не собиралась выведывать какие-то твои тайны… Нет, не так. Мне вчера показалось – ты что-то рассказал важное, а я… Жонглировала символами, понятиями, а сама ни черта не поняла. А признаваться не хотелось. Поэтому и несла чушь про геральдических зверей.

– Правда?

Опять, сталбыть, сам себя в угол загнал. Как говорится, сам себе и Даул, и Рейгелар…

Альса кивнула:

– Правда. Это лираэнские игры, – сдвинула бровки, – Я в них больше не играю.

Ох, барышня… Как же ты домой-то вернешься, в Итарнагон свой, бедолага?

– Проехали, – я протянул руку, она стиснула мою ладонь прохладными пальцами, удержала.

– Слушай, Ирги. Я сейчас подумала… Ирги, мне недолго осталось учиться в Бессмараге. В мае – выпуск у девочек, я уеду с ними. Ирги, обещай не отказываться сразу, – цеплялясь за руку мою и за имя – что ж ты предложить-то хочешь? – Подумай сперва. Хорошо подумай, – сглотнула и выпалила: – Ирги, я хочу, чтобы ты и Стуро поехали со мной.

– Куда? – улыбнулся я, – В Итарнагон? – то ей суд общинный над Кайдом с собутыльники, то вон – еще похлеще, – Окстись, Альса. Язычник и тварь? Что скажет отец Дилментир?

– Меня не интересует мнение отца Дилментира, – бросилась в бой барышня наша, – Кстати, он не такой фанатик, как можно было бы ожидать. Между прочим, ты думаешь в Итарнагоне одни последователи Истинной Веры живут? Сплошные лираэнцы? В Итарнагоне половина населения – гироты. Такие же язычники, как и ты. А у нас, вокруг Треверргара, вообще сплошняком гиротские деревни. Провинция, трое суток до столицы, – сжала крепче клешню мою, – Ирги, отказаться ты всегда успеешь. Надо подумать, что мы можем сделать, а потом отказываться.

– Хорошо, – смирился я, – Я подумаю.

Придется выдержать серьезную осаду. Между прочим, сперва надо Стуро спросить. И, если он захочет… В конце концов, Иргиаро, тебе-то терять нечего.

– Вот и ладно, – Альса отпустила мою руку, – Я тоже подумаю. Сейчас уже поздно, надо идти. Завтра поговорим. Только, Ирги, давай по-честному, – ухватила меня за рукав, – Когда я приду – не прячься от разговора.

– Хорошо, – я фыркнул в усы.

Вот уж что-что, а вилять не стану.

Как сказал Стуро – пришло время.

Только вот – какое?..

Альсарена Треверра

Я спускалась к Косому Узлу, потом поднималась к Бессмарагу, и всю дорогу старалась не думать. Рано еще. Рано.

Ночью, конечно, я не засну. И не только потому, что успела выспаться. Буду ворочаться и Бог знает, до чего додумаюсь. А койки не избежать – что еще делать ночью в монастыре? Только молиться в пустой холодной церкви. Но я еще не чувствовала в себе силы на такой подвиг. Библиотеку Роза запирает перед вечерей, ключей у нее не допросишься: Роза безумно боится пожара. В комнате шуршать и жечь свет не годится, я не одна живу. Следовательно – что? Следовательно, я сейчас иду в лабораторию и беру коробку со снотворным. А заодно посмотрю, что там есть для нейтрализации оного.

Для нейтрализации оного. М-да. А с чего ты взяла, подруга, что тебе будет нужда нейтрализировать снотворный эффект? С чего ты взяла, что крылатому герою по душе целоваться с трупоедицей? Ушел ведь, даже не дождался, когда я проснусь.

Ирги голову заморочила. Какой черт за язык тянул? Выдумала, действительно – некую личность с темным прошлым да кровососущую тварь – в Итарнагон тащить. Хорошо еще, если их просто развернут на границе…

Рефлексирую. Хватит. Хватит!

Стиснув зубы, я толкнула створку тяжелых монастырских ворот. Из привратницкой выглянула Верба.

– А, Альсарена, наконец-то. Зайди-ка в комнаты гостей. Там к тебе посетитель приехал.

– Какой еще посетитель?

Она пожала плечами:

– Почем я знаю? Мужчина, в летах уже, здоровенный. Простолюдин по выговору, но одет добротно. Вооруженный к тому же. Верхом приехал, да еще лошадку с собой в поводу привел. Что ты глазами хлопаешь?

– Не могу сообразить, кто это…

– Чего соображать, иди да посмотри. Большущий такой инг, борода стриженная…

– Инг?

– Может, не инг, какое мне дело? – Верба рассердилась, – Он со мной по-людски разговаривал, на лиранате. Ростом с версту, сам белесый, а может, седой, рожа красная…

Я уже спешила к нашему корпусу, где находились гостевые комнаты. Пробегая мимо больницы, наткнулась на Малену.

– Ты куда?

– Туда!

– А, правильно. Там к тебе приехали. Слушай, увидишь Ильдир, скажи, чтобы шла скорее в конюшню. Знахарский внук заявился, из Лисьего Хвоста, у него жена никак не разродится…

– Хорошо, хорошо, – я промчалась мимо.

Комнаты для приезжих часто простаивали пустыми – чужие в Бессмараге большая редкость. Теперь же дверь туда была приотворена, внутри горел свет и доносились голоса.

Я остановилась на минутку, прислушиваясь. Женщина и мужчина беседовали по-ингски. Ни слова не понять, но голоса узнаваемы. Женский принадежал Ильдир. А вот мужской…

Мужской словно прилетел из прошлого, из детства моего, из ранней юности. Медлительный, глуховатый бас. Знакомый и любимый не менее, чем голос отца.

Имори!

Отшвырнув дверь так, что та грохнула о стену, я ворвалась внутрь. Двое сидели у разожженного камина, за столом, Ильдир держала в руках листок бумаги. Мужчина резво вскочил, профессиональным движением заслонив собой собеседницу. Он был очень высок, и очень широк, и двигался с удивительной для своей массы скоростью. Он еще не завершил полуоборота, как лицо его просияло, а руки, каждая толщиной со среднее бревно, протянулись навстречу.

Я вознеслась под потолок, к огромному, как таз, лицу, обрамленному льняной косматой гривой. И завизжала от восторга.

– Имори!!!

– А вот и золотко мое припожаловало!..

Ильдир смотрела на нас откуда-то снизу и беззвучно смеялась. Имори встряхнул меня, заставив исторгнуть новый радостный взвизг, и уселся обратно на свое место, расположив мой зад на собственном колене, не уступающем деревянной скамье ни шириной, ни твердостью.

Старый отцов телохранитель уютно пах ячменным пивом, кожей хорошей выделки, конским потом, смазкой для оружия. Он был совершенно такой же, как и два с лишним года назад, когда с парой других слуг привез меня в сии благословенные стены. Такая же грива по плечам, стриженная борода, нос уточкой и вечный прищур. Он был таким всегда, сколько я его помню. А помню я его с рождения, своего, разумеется. С детства я обожала сидеть на монументальном его колене. Но, увы, с возрастом такая радость выпадала мне все реже и реже.

– Откуда, Имори? Каким ветром? Господи, как я рада!..

Я пыталась обхватить его, возя руками по широченной груди, как по стене. Он довольно посмеивался.

– Сейчас, золотко, сейчас все тебе расскажу… Ух, какая ты стала хорошенькая, румяная, глазки блестят… Смотри-ка, большая уже девушка, невеста…

– Да ну, какая я невеста! Мне в девках сидеть, пока Иверену замуж не спихнут… Как, кстати, у нее там с матримониальными планами?

– На Святую Невену обручилась с младшим Нурраном Тевильским.

– С этим любителем аламерского фарфора? Он что, наконец осознал, что расписные пастушки вряд ли ответят ему взаимностью?

– Э, золотко, язычок-то у тебя по-прежнему острый. Обо всем этом ты батюшку расспросишь, батюшка тебя ждет-не дождется…

– Постой, Имори! Как так? – я отодвинулась, – Что ты плетешь? Как это – ждет? За мной ведь только в середине мая приехать должны! Все же уговорено, меня выпускают вместе с новыми сестрами…

– Ну, глупая, сразу и всполошилась. Никто тебя силком не увозит. Господин советник повидаться хочет с тобой, коли такая оказия выпала. В Арбеноре он, тебя ждет, туда езды-то два дня от силы…

– Отец в Арбеноре?

– А я что толкую? В Арбеноре, точно, не дале, как в прошлую субботу приехали. Меня за тобой сразу снарядил, я только лошадку свежую оседлал, да пивка на дорожку… Так что собирайся, милая, завтра с утреца и поедем.

– Ох, Имори… как все неожиданно… А, может, через день? У меня здесь дело срочное…

– Да уж такое срочное, что подружки пособить не могут? Знаю, знаю, ты тут сочинение сочиняешь о каких-то тварях тварских, наслышан. Погодят твои твари, ничего им не сделается. А вот батюшка ждать не может, он, слышь, с посольством из Итарнагона к самому королю Наратаору прибыл. Наследнику его в нонешнее воскресенье как раз шестнадцать стукнет, совершеннолетие, значит. Гости со всех концов понаехали, и от нас тоже: и господин советник, батюшка твой, и господин Венревен с сыном, и старший Нурран из Тевилы, и леди Агавра, и свита большая. Дары богатые привезли и грамоту от королевы с личным ее поздравлением. Вот батюшке и повод с тобой повидаться, заодно королевской семье представить. Глядишь, присмотрит для тебя при дворе какого-нибудь найлара длинноносого с родословной, не приведи Господи.

– Э, – удивилась я, – Так мы что, всерьез дружимся с Альдамаром?

– А разве мы ссорились, золотко?

Я заглянула в широкое простоватое лицо. Имори не дурак, хоть и неграмотный. Имори очень даже не дурак. Прямо скажем, совсем наоборот.

Значит, пуп земли, наследник древней Лираэны, а также цитадель цивилизации и оплот Истинной Веры, Итарнагон, родина моя любимая, немного опустил свой благородный лираэнский нос и соизволил поглядеть по сторонам. На ближайших соседей. И даже на дальних соседей, на Альдамар. Который раньше демонстративно не замечал, благо делить нечего. То есть, хм, мы бы, конечно, нашли, что поделить, но вот длинная рука Каорена… Что поделаешь, вовремя не спохватились, и теперь в Арбеноре вот уже двести лет сидит найларский король. Увы, увы.

И вдруг – посольство из надменного Итарнагона в рассадник язычества, Альдамар? О, простите, ошиблась: рассадник язычества у нас, конечно, Каорен, а Альдамар – так, подпевала, мелкая сошка. Но с Каореном мы, сцепив зубы, еще раскланивались, подпевалу же игнорировали. А теперь – шапки долой, мир, дружба, ура! И в чью светлую голову пришла эта идея? Неужели батюшка посоветовал? Но вряд ли бы он стал такое советовать, если бы атмосфера не располагала. А на атмосферу нюх у Треверров хороший, это бесспорно. Неужели за два с лишком года наступило всеобщее потепление? Аристократы перестали пыжиться, церковники – передергивать Истинный Закон? Что-то не верится. Скорее бы увидеть отца. Господи, как я отстала от жизни!

– Что призадумалась? – окликнула Ильдир. – Радоваться надо, перемена обстановки. На балу попляшешь. Кто ныл, что здесь скучно?

– Я уже давно перестала ныть.

Она усмехнулась.

– Это точно. Развлечения ты себе где угодно отыщешь. Но это так, к слову. Вот я тут список приготовила, купите кое-что для монастыря. Я Имори уже зачитала, но ты возьми с собой, чтоб не напутать. Деньги Этарда выделила.

– Деньги туточки, – кивнул Имори, – в кошелечке.

– Этарда знает о моем отъезде?

– Знает, конечно. С ней все оговорено. Отпускает тебя на неделю. Кстати, вот от нее.

Ильдир протянула кусочек пергамента. На нем Этардиным изящным почерком значился некий адрес в городе Арбеноре.

– Это граверная мастерская, – объяснила Иль. – Лучшая, мы ею всегда пользуемся. Отдашь свои рисунки – через десять дней будут готовы гравюры для книги. Заодно доски заберешь.

– Спасибо!

Как кстати! Я спрятала оба листочка в пояс. Гравюры – новомодный способ иллюстрировать книги. Можно сделать рисунок любой сложности. И это гарантия, что книга вполне может создаваться не в единственном экземпляре… О, об этом я еще помечтаю! Оставлю на сладкое, на долгую дорогу до Арбенора.

Э, стой. Тебе еще кое о чем следует подумать. Кое о чем поважнее книги. И эта отлучка… может быть, тоже кстати? Судьба дает тебе время на размышления. Да еще шанс разведать обстановку. Хорошо.

Очень хорошо. Вернувшись, я смогу серьезно поговорить с Ирги. И строить планы, уже не вилами по воде.

– Иль, голубушка, у меня к тебе просьба.

Я соскочила с Иморева колена и потянула подругу в угол.

– Сходи с утра к Сычу, объясни все про мое отсутствие. Я обещала, что приду завтра, он будет ждать. Не хочу его обманывать. Да, еще губа Мотылькова. Зажила губа, швы снимать пора. Я хотела сама, но…

– Расселась тут, прохлаждается! Трепотней занимается, сколько можно ждать?!

Я аж подпрыгнула. В дверях, лихо подбоченясь, стояла Малена. Ругань адресовалась не мне, Ильдир. Ильдир же помотала головой.

– Что? Кто меня ждет?

– Мы! Я и Летта! Сидит и не чешется!

– Да что случилось?

– Ой, Иль, я забыла сказать…

Обе гневно воззрились на меня.

– Забыла! – рявкнула Малена. – А больная тем временем Богу душу отдает! Ничего нельзя доверить… Если ты на марантину не тянешь, то что ты делаешь в Бессмараге?!

Она развернулась, вскипев зеленой юбкой и умчалась прочь. Иль пронеслась мимо, успев только виновато развести руками.

Я осталась стоять, закусив губы. Горше нет такой вот оплеухи, когда тебя отшвырнут, как бездомную кошку – куда, мол, к чужим крынкам? И, кем бы ты ни была в большом мире – богачкой, аристократкой, красавицей – здесь, среди женщин в зеленом и черном ты – никто, ты даже не прислуга, даже не домашняя зверушка, даже не предмет… а я не знаю, недоразумение какое-то непонятное… Как тут не возроптать на Единого? Все-то он мне дал, а вот самым главным, самым для меня важным – обделил. Что же во мне не так? Чего не хватает? Чем я хуже дочери рыбака?

На плечо и часть спины легла тяжелая ладонь. Я и не слышала, как Имори подошел сзади.

– Обычное дело, золотко, – прогудел он с высоты, – Люди тем и отличаются от всех иных созданий Божьих – им всегда мало того, что они имеют. Одному к черствой горбушке еще и щепоть соли подавай, другой к своим владениям жаждет соседнюю страну присоединить. Припоминаю я присловье: «Крапива вырастает возле розы, надеясь на лейку садовника, но попадает под грабли». Как правило, так оно и выходит. Крапива, она, знаешь, всего лишь крапива, а роза есть роза. Что тут поделаешь, коли Господь так всех разделил.

Верно, Имори. И присловье я это помню. Капеллан наш любит повторять. А господин советник, мой отец и твой хозяин, говорит иначе. Он говорит: «Если роза не цветет, она не лучше крапивы».