Текст книги "Записки прижизненно реабилитированного"

Автор книги: Ян Цилинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)

5. У врат великих возможностей

Через день после первого знакомства Иголкин пришел к Сергею Сергеевичу на работу в управление торговли. Соответственно своему положению Сурков занимал кабинет начальника средней руки, в котором, однако, было все необходимое – сейф для документов, шкаф для бутылок с коньяком и посуды, телефоны, стол для заседаний, типографский плакат с текстом основного экономического закона социализма и портреты генералиссимуса И. В. Сталина и нынешнего лидера Г. М. Маленкова на почетном месте. Георгий Максимилианович начал свое правление с приметных дел. Он подписал закон об отмене натурального налога с приусадебных участков. Отныне хозяин был избавлен от необходимости ходить в магазин, покупать яйца и сдавать их государству, расплачиваясь таким образом за свою обнаседившуюся и переставшую нестись курицу. Что касается курицы-несушки, то теперь ей разрешалось откладывать яйца не для государства, а для своего владельца. В народе прошел слух, что Маленков приходится племянником Ленину. Веяние новой эпохи чувствовалось в том, что портреты были одинакового размера и висели на одной стене. Раньше такое было невозможно. По соседству с И.В. Сталиным мог располагаться только В.И. Ленин, да и то не в каждом случае. Недопустимы были и одинаковые размеры портретов.

Сергей Сергеевич начал с дела.

– Вася, милай, – сказал Сурков. В минуты душевного волнения он часто возвращался к словесности, от которой отучала его жена. – Хочу помочь тебе встать на ноги. Советую, оформись на третий курс вечернего факультета института практической экономики по любой специальности. Там четырехгодичный курс обучения, и через два года у тебя в кармане будет диплом о высшем образовании, а с ним все дороги открыты. – Сергей Сергеевич знал по себе, что имеющегося у него диплома заочного торгового техникума, несмотря на наличие партийного билета, становится мало для того, чтобы занять хорошее место на службе. – Работать будешь у меня, – продолжал Сурков, – зарплата небольшая, но за участие в деле каждый месяц тебе пойдет конверт.

– Сколько положите? – спросил Василий.

– На Татьяну хватит, – улыбнулся Сергей Сергеевич.

– А какое дело?

– Мы торгуем пивом. Вникнешь, поймешь, – не стал раскрывать свои карты Сурков.

Разговор был неприятен Василию. Он догадался, о каком деле идет речь, и не хотел прилагать свои силы в этой области. Тем не менее Иголкин не сказал «нет». Сдержало его не что иное, как отношение к Сергею Сергеевичу. Он чувствовал, что этот человек расположен к нему и стремится сделать добро. Василий хотел ответить тем же. Кроме того, перед ним был отчим Татьяны, про которого он слышал:

– Дядя Сережа очень хороший, но я этого долго не могла понять.

Василий вспомнил про секреты Добермана и решил поведать о них Суркову.

– Сергей Сергеевич! На пене, недоливе и разбавлении пива водой много не заработаешь, – заметил он.

В Суркове было развито чувство опасности. Прикосновение Иголкина к запретной области насторожило предпринимателя. Опасения еще больше усилились, когда Василий, удивленный молчанием собеседника, заявил:

– Настоящий доход приносит неучтенное пиво!

Кроме чувства опасности, Сурков обладал интуицией. Этот барометр не показывал ничего тревожного. Предвестников бури от Василия не исходило. Сергей Сергеевич моментально успокоился и, вернувшись к делу, с досадой сказал:

– Его негде взять!

– Вы не правы! Неучтенный продукт делают наращенные танки, – возразил Василий и пояснил: – Это резервуары для сбраживания и созревания пива, действительный объем которых превышает объем, проходящий по документам.

Суркову показалось, что он получил удар электрическим током.

«Как же я раньше не догадался! Это так просто! А где были директора пивзаводов? Может, они темнят? Нет, эти умники не подозревают, как делать неучтенное пиво», – пронеслось у него в голове.

Не выдавая волнения, Сергей Сергеевич спросил:

– Вася, милай, а как ты собираешься наращивать танки?

– Инженерным путем, – ответил Василий и, вспомнив действия Добермана, махнул рукой.

Уроки Иголкина

Перед Сурковым мелькнула панорама подмосковного городка и строения пивзавода на его окраине. Он стоял в бродильном цехе. Сновали рабочие. Мерцала электросварка. Сергей Сергеевич видел, и как огромные прямоугольные резервуары, похожие на кубики от детского конструктора, увеличиваются во всех размерах, и как часть созревшего мартовского пива уходит на сепаратор для осветления, и как прозрачный темноватый напиток заполняет бочки, отмеченные неприметными для постороннего глаза крестиками. Это было вожделенное неучтенное пиво. Они сами собой катились к воротам завода, поднимались в воздух и устремлялись на восток, прочь от заходящего солнца. Сурков оседлал одну из бочек, проделал круг над подмосковным городком, чуть не задев ногами колокольню древнего собора, видевшего нашествие Наполеона, и полетел над железной дорогой. На каждой станции несколько парящих рядом бочек отделялось от стаи, пикировало вниз и скрывалось в подведомственных Сергею Сергеевичу питейных заведениях. Над Одинцовом бочка, на которой летел Сурков, качнулась, изменила движение и упала на землю. Ее наездник оказался сидящим на булыжной мостовой в середине площади напротив Одинцовского рынка. Бочка, подпрыгивая на ухабах и опускаясь в лужи, покатилась через площадь и исчезла в расположенной неподалеку пивной. Сергей Сергеевич поднялся, счистил грязь с одежды и направился вслед за бочкой. Он удачно прошел в пивную без очереди, показав вышибале на орденские планки, и, сказав:

– Я контуженный, пропусти, – оказался в среднем по размерам темном помещении, заставленном квадратными столиками. За ними плотно сидели посетители. Поверхность столов и пол были в одинаковой степени грязными. В воздухе стоял густой табачный дым. У стойки скопилась длинная очередь за пивом, но его не было. Люди недовольно шумели.

– Привезли мартовское пиво! Потерпите немного. Уже заправляем насос, – объявил администратор.

В зале раздался вздох облегчения. От стойки стали отходить люди с сильно недолитыми пенными кружками. Закуски, кроме бутербродов с иссохшим сыром и несвежей зеленоватой «Отдельной» колбасой, не было. Бутерброды не брали.

– Отец, садись к нам! – услышал Сурков. Слова были сказаны нетрезвым голосом. Сергей Сергеевич поостерегся.

– Садись, ты что, глухой?! – последовало повторное приглашение.

Опасаясь вступать в конфликт, Сурков опустился на стул.

– Ты кто, отец? – полюбопытствовал один из собравшейся за столом компании.

– Я инвалид Великой Отечественной войны, на пенсии.

– Убогий, значит, а мы с кирпичного завода. На огнеупорном кирпиче по две тысячи в месяц зашибаем. Сегодня гуляем с получки.

Стол начал быстро наполняться кружками с пивом, которые подносили от стойки.

– Почему не берешь пива? – спросил у Сергея Сергеевича один из гуляющих с получки.

– Я без денег, – соврал Сурков.

– Ерунда, мы угощаем, не стесняйся! Вот тебе и вобла! – Посетители предусмотрительно пришли в пивную с лакомой закуской.

– Отец, ерша хочешь? – У них была не только вобла, но и четвертинки с «Московской особой» водкой. Она подливалась в пиво.

От ерша инвалид Отечественной войны отказался, сославшись на ранения и контузию, а пиво, которое оказалось не только свежим, но и неразбавленным, выпил. Он взял и рыбку.

Внезапно дельца охватил восторг. Он поднялся, снял пиджак, засучил рукава, расстегнул ворот рубашки, ослабил галстук и пустился в пляс. Вместо столиков кругом стояли прямоугольные танки. Когда танцор приседал, они сжимались, а когда выпрямлялся – увеличивались во всех размерах и из них сыпались бочки, помеченные неприметными крестиками. Сольный номер инвалида понравился. По пивной прокатился гул одобрения. Запыхавшийся и радостный Сурков вернулся на свое место и принял протянутую ему кружку с ершом.

За последующим разговором, воблой и пивом время летело незаметно. Сергей Сергеевич посмотрел на свои часы и пришел в ужас. Он опаздывал на партийное собрание.

«А вдруг на меня за опоздание наложат взыскание?» – думал Сурков.

Строгий выговор с предупреждением за Татьяну был снят, но Сергей Сергеевич опасался нарушать дисциплину.

Сославшись на неотложные дела с хлопотами о пенсии, коммунист простился с компанией и устремился к выходу. В уголке рядом с дверями стояли двое. Это оказались заведующий пивной и Василий. Василий носил заграничную голубую тенниску в полоску, его длинные светло-русые волосы были зачесаны назад. Было непонятно, когда они успели отрасти. Заведующий смотрел Василию в глаза преданным взглядом и со словами: «Хмелевая горечь мягкая и слаженная, вкус хороший, чистый, хотя и не очень гармоничный, аромат без посторонних оттенков, прозрачность без блеска и с единичными мелкими взвесями, цвет соответствует типу пива, а пеностойкость замечательная», – пожимал руку своего собеседника. При расставании в руке у Иголкина оказался пухлый сверток, который он безуспешно пытался засунуть в карман брюк, а потом, отчаявшись в попытках, небрежно зажал под мышкой. Василий миновал дверь и вышел на улицу. Известный на все Одинцово вышибала склонился в поклоне. Сурков догнал Иголкина на деревянном пешеходном мостике, проложенном над железнодорожными путями и ведущем на платформу для электричек, следующих в Москву.

– Вася, мне срочно надо вернуться на службу, скоро начинается партийное собрание, – сказал Сергей Сергеевич, стараясь не выдавать волнения.

– Нашли о чем беспокоиться! Закройте, а теперь откройте глаза, – без всякого перерыва сказал Иголкин. Сергей Сергеевич поступил именно так.

Уроки Суркова

Они очутились в служебном кабинете Суркова. На Василии была прежняя хлопчатобумажная рубашка в клеточку. Короткие волосы топорщились ежиком. Сергей Сергеевич преобразился. Казалось, что он помолодел лет на десять. Его глаза блестели. Предприниматель был весь в новом деле. Уже в самом начале рассказа Василия он не только оценил идею наращивания танков, но и понял, что достичь результата можно не только инженерными средствами, но и бумажным путем. Сурков в своем познании прошел тот же путь, что и Марченко.

– Василий, ты толковый парень, – сказал он, – но думаешь неверно. Покажи еще раз, как собираешься наращивать танки.

Василий махнул рукой. Они опять оказались в бродильном цехе. Сновали рабочие. Мерцала электросварка.

– Надо действовать не так, – сказал Сурков и шевельнул пальцем. Электросварка померкла. Рабочие исчезли. Вместо них появились люди в аккуратных пиджаках и при галстуках. Рядом с ними был директор завода. Сурков затаился в углу и потирал руки. Люди понимающе смотрели друг другу в глаза и кивали головами. Не задерживаясь в цехе, они направились в директорский кабинет, где, продолжая трясти головами, подписали какую-то бумагу. На столе моментально появились бутылки с коньяком «Юбилейный» ереванского розлива, минеральная вода «Боржоми», нарезанный лимон, шпроты в масле, икра зернистая, красная рыба и другие напитки и закуски. Не дожидаясь конца пиршества, Сергей Сергеевич щелкнул мизинцем. Они перенеслись из кабинета в бродильный цех. В уходящем видении Василий заметил, что в портфели людей, подписавших бумагу, укладываются толстые конверты с деньгами, по одному на портфель.

– С танками поступают так, – сказал Сурков. Он держал бумагу, на которой, кроме многочисленных подписей, стояли синие гербовые печати. Одна из них была пришлепана рядом со словом «Утверждаю», а другая – около слова «Согласовано». Под печатями стояли витиеватые руководящие автографы с тайными закорючками.

– Этот документ, – пояснил Сергей Сергеевич, – комиссионный приемно-сдаточный акт, согласно которому танки имеют свой законный объем. – Сурков потряс актом. Танки сжались. – В действительности, – он убрал бумагу за спину, – резервуары побольше. – Танки расширились. – Все лишнее пиво – наше. Его сделали не инженеры и не наращивание, а правильная бумага. – Рядом с Сергеем Сергеевичем появился совладелец неучтенной продукции, директор пивзавода. Часть созревшего пива текла на сепаратор для осветления и заполняла бочки с известными только им двоим неприметными крестиками. Бочки поднимались в воздух, летели в разные стороны и опускались во вверенных Суркову питейных заведениях Московской области, а иногда миновали ее географические границы. Клубок бочек влетел в «Пушкин-бар» и придавил директора. Но он поднялся с пола еще более румяным, чем был, и заскакал в ликовании. Из пивных выходили заведующие с пухлыми пачками денег. Лица у них были угодливые. Все в один голос повторяли:

– Пеностойкость замечательная!

– А ты говоришь – электросварка, инженерные решения, – продолжал Сергей Сергеевич с укором. – Дела надо решать проще, как в Марьиной Роще!

– Но вы не обойдетесь без инженерных решений, – засуетился Василий, вспомнивший непонятные слова Давида про пижонов и несерьезных людей. Теперь они стали ясными. – Представьте, что в цех для монтажа поступает стандартное оборудование с завода «Красная Бавария». Все резервуары этого комплекта с паспортами. С ними придется работать.

– Никто не собирается совсем отказываться от техники, – улыбнулся Сурков. – Скажи, ты знаешь, кто может нарастить танки?

Василий ответил не сразу. Он любовался Сергеем Сергеевичем. При первом знакомстве этот человек произвел на него впечатление русского дьячка, хитроватого, повидавшего в жизни, но не очень далекого. В конце разговора на квартире Федотовых Иголкин понял, что отчим Татьяны на самом деле умен. Теперь Сергей Сергеевич предстал в новом облике. Это был предприниматель, способный ворочать капиталами, двигать людьми, ставить заводы, налаживать торговлю, быть везде первым и моментально принимать единственно верные решения. В неясном видении перед Василием предстал зал всемирной выставки в Париже. Французская речь для недоучившегося студента института международных проблем была не совсем понятна, но несколько человек разговаривали по-русски. Иголкин подошел к ним поближе.

– Кто бы мог подумать, – недоумевал один, – что сурковское пиво получит Большую золотую медаль?

– Никак не мюнхенский Шульц, – засмеялся второй.

– Нет ничего удивительного, что сурковское пиво имеет светло-золотисто-желтый цвет, тонкий и нежный вкус, мягкую хмелевую горечь и образует густую и плотную пену, – сказал третий. – Заводчик вывел новую расу дрожжей, завел собственные плантации хмеля и подобрал артезианскую воду.

– Ты бы сам попробовал это сделать! – заметил второй. – А то пиво на пробу берешь, а спасибо не говоришь.

– А вот и он сам, купец первой гильдии Сергей Сергеевич Сурков. Собственные пивные заводы и торговля по всей России!

Проходящий мимо купец первой гильдии не без игривости объяснялся с обступившими его француженками и держался с достоинством. Жиденькая бороденка нисколько не портила его представительный вид.

Видение погасло. На Василия с портретов смотрели Г. М. Маленков и И. В. Сталин. На прежнем месте висел плакат с текстом основного экономического закона социализма. У Георгия Максимилиановича было одутловатое лицо почечного больного, неравнодушного к выпивке и соленой закуске, а у Иосифа Виссарионовича – низкий лоб и диспропорция в строении лицевых костей, давно примеченная профессором Чезаре Ломброзо, выдвинувшим антинаучное представление о существовании особого типа людей, предрасположенных к совершению преступлений в силу определенных биологических признаков.

«Этот человек попал в безвременье, – думал Василий о Суркове. – Дать бы ему в руки настоящее дело!»

– Вася, милай, ты что, не слышишь? – прозвучал где-то вдалеке голос Суркова.

– Нет, слышу… Я знаю, кто может нарастить танки. Только это нехорошие люди! – Василий хотел назвать Паука и его телохранителей по-лагерному, но постеснялся. – Сергей Сергеевич, вам не надо туда ходить, – добавил он.

– Сведешь меня с ними, – жестко сказал предприниматель. – В делах нет хороших и плохих, а есть только нужные и ненужные люди.

Конец разговора с Сурковым вернул Иголкина к реальности жизни. Выходя из управления торговли, он думал:

«Ну и выбор! Еропкин направляет меня в экономический институт. Этого хотят и родители. Там полно портретов. Не вытерплю! Сергей Сергеевич предлагает воровать пиво. Портреты для этого не нужны. Но вместо них одолеют пауки и доберманы. – Василия передернуло от омерзения. – Мне с ними не по пути. С… на одном поле не сяду! Куда же податься? Буду поступать в медицинский институт! – Иголкин бессознательно вынашивал эту мысль. Сейчас, когда пришло решение, он чувствовал, что сбросил с себя тяжелый груз. – А экзамены? Подготовлюсь и сдам! Должен сдать! Умру, но сдам!» Он вспомнил слова из песни, которые напевал в трудные минуты его друг Игорь Добров: «Чем крепче нервы, тем ближе цель». Студент знал, что Игорь может презрительно плюнуть, сказать «слабак, падло!» и потом не замечать человека. Он понял, что станет недостойным дружбы Доброва, если отступит от принятого решения.

Встреча Суркова с Пауком состоялась через два дня и принесла взаимную пользу. Иголкин приглашен не был. Вернувшись от Марченко, Сергей Сергеевич через Татьяну передал Василию, что ждет его на работе.

– Вася, откуда ты знаешь Марченко? – с тревогой спросил Сурков, как только Иголкин вошел в кабинет.

Василий коротко рассказал про поручение Добермана и про визит к Пауку.

– Знакомство больше не продолжай, эта компания пока не для тебя, – сказал Сурков, как только студент закончил, каким-то особым, обеспокоенным голосом. Сергей Сергеевич говорил с интонацией, которая появляется у родителей, когда они запрещают детям выходить гулять во двор или встречаться с приятелями, прослывшими дурными.

Эти слова растрогали Василия. Он был готов поручиться, что Сурков боится за него и не хочет пускать в банду Паука.

«Милый, наивный Сергей Сергеевич, – думал студент, – Вы не понимаете, что эти шавки мне не страшны. И не представляете, что такое настоящий зверь и действительная человеческая подлость».

Как на экране кинотеатра, перед ним промелькнули картины следствия, этапов и Медного Рудника. На них были и отдельные лица, и сцены, в которых он принимал участие. Кино казалось немое, но в ушах раздавался грозный гул ожесточенных голосов. Василий был не прав в своей оценке Суркова. На своем веку тот повидал предостаточно, хотя едва ли Сергей Сергеевич в свои пятьдесят два года встретил больше человекоподобного зверья и подлости, чем Василий в свои двадцать три.

– А вы сами собираетесь продолжать с ним знакомство? – поинтересовался Иголкин, вернувшись к теме разговора.

– Да, некоторая польза от Марченко будет, – ответил Сурков сурово и, на секунду остановившись, продолжал ласковым голосом: – Вася, а с тобой давай решим так. Сейчас отдыхай, у тебя каникулы и свадебное путешествие, – он улыбнулся. – а с осени будем работать.

Сергей Сергеевич сказал это таким тоном, словно речь шла о давно решенном и не вызывающем сомнения деле.

Василий понял, что он попал в трудное положение и запутался в своих взаимоотношениях с Сурковым. Он не собирался заниматься пивным бизнесом, но своевременно об этом не сказал. Теперь получилось, что он обнадежил и подвел человека, к которому испытывал не только уважение, но и теплые чувства.

– Сергей Сергеевич, – начал он, подбирая слова, – я должен перед вами извиниться, что не сказал об этом раньше. Я имею другие планы и не могу принять ваши советы и предложения. Меня влечет медицина. Буду поступать в медицинский институт.

Сергею Сергеевичу показалось, что он ослышался, но, встретившись взглядом с Василием, убедился в противном. На лице Суркова появилось жалкое выражение. Он ссутулился и сжался. Замок, который он построил в своих мечтах, рассыпался как карточный домик. В последние дни Сергею Сергеевичу казалось, что он обрел детей – Васю и Таню. Он жил заботами о них. Сурков думал, как лучше сыграть свадьбу, какие подарки приготовить молодым. Свадьба, по его замыслу, должна была состояться осенью в ресторане «Загородный». Это не на виду и шикарно. Сергей Сергеевич ловил себя на мысли, что он хочет, чтобы все на него смотрели, когда он будет сидеть за столом на почетном месте. Василию в подарок был назначен хороший черный костюм, швейцарские часы и пухлый конверт с деньгами. Что дарить Татьяне, отчим точно не знал. У нее было все – и наряды, и драгоценные украшения. Сурков хотел вывести Василия в люди и научить его своему делу. Сергей Сергеевич надеялся за свои заботы получить хотя бы немного тепла от милых ему людей. Теперь все рушилось. Он становился не нужен. Василий видел, что Суркову больно, и чувствовал в этом свою вину, хотя и не совсем понимал, в чем она состоит. Он казнил себя и не знал, как утешить отчима Татьяны. Ему помог вопрос, на который имелся ответ.

– Вася, ты что, брезгуешь знаться со мной и думаешь, что тебе предложили грязное дело? – спросил предприниматель упавшим голосом.

Хищение социалистической собственности считалось в советском обществе презренным занятием. Расхитители клеймились в прессе и по радио. Согласно специальным указам, хищение сурово наказывалось. По последнему указу от 4 июля 1947 года за эти преступления полагался срок до 25 лет. Забегая вперед, нельзя не сказать, что первым из наших лидеров, который понял, что в стране существует огромный коррумпированный мир подпольного бизнеса, был Никита Сергеевич Хрущев. Этот незаурядный человек знаменит не только тем, что насаждал на Великой русской равнине кукурузу и вытащил за усы из Мавзолея мумию И.В. Сталина. Потрясенный открывшейся ему реальностью воровства и коррупции, пытаясь оградить от них социализм, Никита Хрущев издал специальные указы, которые карали за хищение социалистической собственности и за валютные операции в особо крупных размерах смертной казнью. Необычным было не только то, что людей на 43-м году Советской власти стали казнить за имущественные преступления и делать это после осуждения сталинского террора, но и то, что указы вопреки многовековой юридической практике и традициям приобрели обратную силу. Несколько дельцов, которые во время выхода указов находились под следствием или даже были осуждены, поплатились жизнью. Многим при повторном суде прибавили сроки.

Суркова не трогало, что социалистическая мораль определяла его занятия как грязное дело. Его угнетало другое. В сфере подпольного бизнеса действовали беспощадные законы, подобные законам дикого капитализма периода первоначального накопления. Жестокость нравов теневой экономики увеличивалась благодаря ее слиянию с уголовным элементом. Сергей Сергеевич чувствовал, что деловые отношения между людьми должны строиться на других началах. Он знал, что до революции артельщик или купец мог получить ссуду в банке на многие тысячи рублей под одно честное слово. Так же заключались и сделки. В мире, который его окружал, такое доверие было невозможно. Сурков поступал как все, но порой казалось, что он живет и действует не по-людски.

– Сергей Сергеевич! – ответил Иголкин не задумываясь. – Для меня вы достойный и хороший человек, и ваши дела ничем не хуже других дел. Но они не по мне. Мне нравится другое. – Василий говорил искренне. Его чувство определялось не только симпатией к Суркову, но и знанием механизма пивного бизнеса. В глазах студента воплощением зла в этой области человеческой деятельности был не Сергей Сергеевич, а пауки и доберманы. Еще более отвратительными казались люди, подобные тем, чьи руководящие подписи красовались в приемно-сдаточном акте, занижающем действительный объем танков для сбраживания пива. Их автографы согласовывали, утверждали и узаконивали воровство и хищения. На собраниях и совещаниях они давали правильные установки и сурово осуждали случаи отступления от социалистической морали, факты нарушения финансовой дисциплины и, не дай Бог, хищения. Затем, уединившись в кабинетах, праведники начинали свою вторую жизнь, смысл которой составляли толстые конверты с деньгами, содержащие их долю дохода от махинаций, на что они же дали добро. Эти человекоподобные существа были не только нечестны и безнравственны, но и вели паразитическое существование. Дело подпольного бизнеса двигали не они, а талантливые люди с энергией, предприимчивостью и умом. К ним принадлежал и Сурков. Придурки-начальники присасывались к таким, как сорокаведерные пиявки.

– Я еще до ареста и в лагере в мечтах видел себя врачом, – продолжал, как бы оправдываясь, Василий, – а теперь хочу попытаться сдать экзамены в медицинский институт. Может быть, и получится.

Сурков хорошо знал людей и почувствовал, что парень не лжет. Он понял, что этот человек не осуждает его, но сам стремится к другой, не доступной ему жизни.

– Вася, милай, – начал Сергей Сергеевич и примолк. Его больно кольнула мысль, что он теряет Василия, и вместе с ней накатилась волна признательности и уважения к молодому человеку. Сурков открыл ящик стола и протянул Иголкину несколько пачек денег:

– Вася, возьми, приоденешься! Ты ведь у нас жених! – В его облике сохранялось что-то жалкое. Руки немного тряслись. Василий почувствовал, что если не возьмет эти деньги, то смертельно оскорбит Суркова.

– Сергей Сергеевич, – сказал он смущенно, принимая дар, – большое спасибо. Я беру у вас только в долг. – Денег оказалось пять тысяч рублей.

– Бери, бери, не думай об этом, сочтемся, – ответил Сурков, довольный, что вручил студенту деньги. – Вася, а ты сообщил Татьяне, что собираешься поступать в медицинский институт? – поинтересовался Сурков. Он говорил с такой интонацией, которая появляется у людей, когда они вспоминают, что упустили самое важное. Накануне он имел неосторожность сказать дома, что Василий собирается учиться в институте практической экономики на вечернем факультете и работать у него. Анастасия Ивановна произнесла: «Это на что-то похоже», – и отошла, а Татьяна со словами: «Дядя Сережа, это прекрасно! Вася определился в жизни. Он будет хорошо зарабатывать! Я знала, что он все может!» – расцеловала отчима и закружилась с ним по комнате в вальсе. Он еле вырвался.

– Еще не сообщил, – ответил Василий, – но Таня все поймет, она меня так любит!

– Не ошибись, Вася, – произнес Сергей Сергеевич и покачал головой.

Через несколько минут Иголкин оставил Суркова и отправился к Татьяне – сообщить, как он собирается определяться в жизни.