Текст книги "Песнь молодости"

Автор книги: Ян Мо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 34 страниц)

Глава десятая

Наступила зима. На севере сильно похолодало. Однажды в полдень в уютных, чистых комнатках Линь Дао-цзин и Юй Юн-цзэ появился дряхлый старичок, одетый в какое-то тряпье.

Он тихонько постучал и робко спросил:

– Здесь живет молодой барин Юй из Янчжуана?

Юй Юн-цзэ в это время обедал. Отложив палочки для еды, он приоткрыл дверь и выглянул. Он смотрел на старика безразлично, видимо не узнавая его. Старик же при виде молодого человека очень обрадовался. На его сморщенном, как грецкий орех, лице засияла улыбка:

– А-а, господин, ты здесь живешь? Вот хорошо! Тебя трудненько было отыскать! – Старик, не ожидая приглашения, поднял с пола свой дорожный мешок и, покачиваясь под его тяжестью, хотел пройти в комнату.

– Кто ты? – стоявший в дверях Юй Юн-цзэ загородил ему дорогу.

– Я?.. Я живу напротив вас в Янчжуане. Ты… Неужели ты дядюшку Вэй Саня не узнал? – с обидой произнес старик.

– А, почтенный Вэй Сань! – Юй Юн-цзэ теперь только узнал старика и пригласил его войти. Показывая на него глазами, Юн-цзэ шепнул жене:

– Этот старик уже много лет арендует землю у моего отца.

Гость был явно голоден и весь иззяб. Дао-цзин поспешно поставила возле печки стул и, пригласив старика сесть, сказала:

– Вы, наверное, голодны? Давайте с нами обедать.

Не успела она это произнести, как Юй Юн-цзэ сделал ей отрицательный знак. Дао-цзин, не обращая на мужа внимания, продолжала:

– Я пойду куплю на обед лепешек, а вы пока немного закусите.

– Не надо, не надо! – Старик стал было отказываться, но его голодные глаза не могли оторваться от лежавших на столе белых маньтоу[39]39
  Маньтоу – китайские пампушки, приготовленные на пару.


[Закрыть].

Юй Юн-цзэ пришлось пригласить старика к столу, но сам он не сел вместе с ним.

Вернувшись с пакетом лепешек, Дао-цзин пригласила мужа за стол, но тот демонстративно отказался и ушел в соседнюю комнату, отделенную от первой занавеской. Дао-цзин ничего не оставалось, как самой составить компанию старику. Тот ел с жадностью, а когда на столе ничего не осталось, вытащил кисет, закурил и, глядя с улыбкой на Дао-цзин, проговорил:

– Вы работали в нашей деревне учительницей? Вас зовут госпожа Линь, верно?

– Да, дедушка. Вы еще помните меня?

– Как же не помнить! Мой старший внук учился у вас. Дома он часто говорил: «Какая хорошая у нас учительница!» Он еще говорил, что учительница Линь учит их бороться с японцами…

Услыхав разговор, происходивший в соседней комнате, Юй Юн-цзэ вошел с книгами под мышкой и, бесцеремонно прервав старика, спросил:

– Дядюшка Вэй Сань, какое у тебя ко мне дело? Говори, а то я сейчас должен идти на занятия.

Старик вдруг весь напрягся. Вынув изо рта трубку, он сжал ее в дрожащих руках. Затем машинально выбил из нее пепел и спрятал трубку вместе с кисетом за кушак. Лишь после этого он заговорил:

– Барин, ты ученый человек… Я арендую у вашей семьи восточную низинку. И вот три года подряд ее заливает вода. Я даже того, что посеял, не собрал. Жена умерла с голоду, а У Фу ушел в солдаты – есть ведь дома нечего. Остались лишь я да сука со щенятами… Еще есть маленькая внучка Юй-лай – девчонка зовет меня злым за то, что я отдал ее в чужую семью, а что мне оставалось делать?..

По всему было видно, что старик едва только подходил к главному, но Юй Юн-цзэ постучал рукой по столу и снова прервал его:

– Дядюшка Сань, чего же ты в конце концов хочешь? Если у тебя дело, не задерживай меня, говори – я должен идти!

– Нет, нет! Подожди еще немного, я сейчас. – Старик поспешно вскочил и, протянув к Юй Юн-цзэ обе руки, жалобно продолжал:

– Бедняку в деревне совсем житья нет. Семья ваша уже два года не может собрать всю полагающуюся ей арендную плату. А твой отец подгоняет…

Старик вздохнул и покачал головой. Затем он вдруг принялся что-то искать в карманах и за пазухой. Спустя минуту он вытащил из кушака смятый конверт и дрожащими руками протянул его Юй Юн-цзэ.

– Прочти-ка, это от У Фу. Мы все до смерти обрадовались, когда получили это письмо. У Фу сообщил, что служит в Бэйпине, в районе Чансиньдянь. Я… я и пришел его искать.

– А зачем ты его ищешь? – чуть заметно улыбнулся Юй Юн-цзэ.

– Твоя правда! – поспешно ответил старик. – Прошел вот несколько сотен ли, еле упросил людей одолжить мне на дорожные расходы четыре доллара, а пришел в Бэйпин – узнал, что У Фу за это время уехал и неизвестно даже куда… Я… Все мы надеялись раздобыть у него немного денег, чтобы внести бы твоему отцу арендную плату, и все было бы хорошо. Владыка Неба отвратил от нас свой взор. Я не знаю даже, куда уехал У Фу. Смутное теперь, тяжелое время, а он солдат… Эх, несчастный мой парень!.. – Старик медленно опустился на стул и начал всхлипывать.

Дао-цзин не могла спокойно слушать. Глядя, как крестьянин грязными морщинистыми руками вытирает слезы, она быстро достала полотенце и подала его старику. Но не успел тот взять полотенце, как Юй Юн-цзэ перехватил его из рук жены. Криво улыбнувшись ей, он сказал:

– Дядюшка Вэй Сань, не горюй! У тебя нет денег на обратную дорогу? Ничего, я дам тебе немного денег, ты сходи еще куда-нибудь, попытай счастья. А лучше поскорее возвращайся домой. – Говоря это, Юй Юн-цзэ вытащил из кармана бумажный доллар и, пододвигая ассигнацию старику, улыбнулся Дао-цзин, всем своим видом говоря: «Смотри, какой я великодушный!»

Старик растрогался, но, увидев, что перед ним лежит всего один доллар, вдруг весь задрожал, глаза его часто замигали. Старик смотрел на Юй Юн-цзэ и стоявшую с ним рядом Дао-цзин, и дрожащие губы его бессвязно бормотали:

– Молодой господин, вот ведь как получается… Дома-то все помрут с голоду. Один доллар… его ведь не хватит даже на обратную дорогу! Ты добрый… Помнишь, когда ты был маленьким, ты часто приносил У Фу маньтоу из белой муки? А сейчас… – его выцветшие от старости глаза наполнились слезами, – а сейчас дай хоть восемь или десять долларов. Не дай собачонке и ее маленькой хозяйке – сестренке У Фу – околеть с голоду…

Из глаз старика одна за другой бежали слезы. Юй Юн-цзэ, которого Дао-цзин всегда считала добрым, ледяным тоном произнес:

– Почтенный дядюшка Сань, вот вы, арендаторы, не вносите арендной платы, откуда же отцу взять денег, чтобы послать мне? Я студент, сам еще не зарабатываю. Дал тебе доллар, ведь и это для меня не легко! – Он украдкой покосился на Линь Дао-цзин, но она резко повернулась и вышла из комнаты.

Юй Юн-цзэ хотел еще что-то сказать, но старик, дрожа всем телом, встал, с трудом взвалил на спину свою рваную дорожную котомку и заковылял к двери. Он едва слышно бормотал:

– Ничего не поделаешь, люди везде бедствуют!..

Увидев, что старик не взял со стола денег, Юй Юн-цзэ, не колеблясь, сунул доллар обратно в карман. Он даже не пошел проводить гостя до двери.

– Дядюшка Сань, подождите минутку! – услышал старик голос Дао-цзин. Она поспешно сунула ему в руку десятидолларовую ассигнацию.

– Дедушка, здесь десять долларов, не так уж много, но… – она посмотрела на дверь и, помолчав, спросила: – Вы знаете, где находится вокзал? Будьте осторожны, в вагоне у вас могут украсть деньги.

Старик заплакал, тщедушное тело его тряслось. Взяв ассигнацию обеими руками, он, словно слепой, начал ощупывать ее и лишь спустя некоторое время пробормотал:

– Везде есть хорошие люди! Есть хорошие люди!.. Спасибо вам! Вся наша семья низко кланяется вам за вашу доброту!

Глядя на бедного старика, Дао-цзин вспомнила своего седого дедушку… Погруженная в тяжелые раздумья, она продолжала стоять возле двери, глядя на удаляющегося старика. Лишь когда он совсем скрылся из виду, Дао-цзин вернулась в комнату. Войдя, она заметила, как исказилось злостью лицо Юй Юн-цзэ.

– Ты дала ему денег? – спросил он.

Дао-цзин вскинула голову и, глядя ему прямо в глаза, утвердительно кивнула головой:

– Да!

– Сколько?

– Десять долларов.

– Это как же понимать? За мой счет благотворительностью занимаешься?!

Юй Юн-цзэ впервые говорил с ней таким тоном.

Дао-цзин даже представить себе не могла, что Юн-цзэ способен с ней так разговаривать. Резко повернувшись к нему, она снова в упор поглядела мужу в лицо и сказала:

– Судя по твоим речам, ты полон любви и сострадания к людям, а к бедняку вон как относишься! Я… я верну тебе эти деньги!.. – Она подбежала к кровати, упала на постель и, укрывшись с головой одеялом, разрыдалась. Самым горьким было для нее разочарование. Юй Юн-цзэ, человек, которого она любила, оказался таким ничтожеством! Она начала пробуждаться от прекрасного сна, в котором находилась до сих пор.

Юй Юн-цзэ начал лихорадочно искать в голове выход из создавшегося положения. Забыв о своем гневе, он обнял жену и стал ее успокаивать. В одно мгновение он превратился в прежнего ласкового и доброго мужа.

– Дао-цзин, прости меня, я виноват, но ведь я о нас с тобой беспокоюсь. Я вовсе не эгоист. Ты сама посуди: почему старик пришел за деньгами именно ко мне? Потому, что я не похож на отца… Дао-цзин, не сердись, не будем даже вспоминать об этих десяти долларах… Отдай ему хоть все пятьдесят, которые прислал отец. Ради того, чтобы ты была весела, я готов больше никогда не произносить слова «нет».

Дао-цзин постепенно начала успокаиваться. Он прилег возле нее и продолжал:

– Ну, не сердись на меня, милая. Хочешь, я тебе расскажу одну смешную историю? Когда я был маленький, мы были хорошими друзьями с У Фу – сыном этого старика. Они жили напротив нас, и я частенько бегал вместе с ним на пруд купаться. Я родился, когда отцу было уже пятьдесят лет, поэтому родители берегли меня как зеницу ока. Мать не разрешала мне купаться, и я бегал к пруду тайком. У Фу вместе с другими ребятишками помогал мне в этом. Стоило кому-нибудь из домашних появиться поблизости, они становились вокруг меня и загораживали собой. Я, конечно, был очень рад, что домашние меня не найдут, и за это тайком приносил ребятишкам пампушки из белой муки. Однажды, улучив момент, когда на кухне никого не было, я через распахнутое окно залез туда и утащил ребятам все пампушки, что были на решетке котла. Повар, обнаружив пропажу, громко закричал: «Появился лис-оборотень! Ворует пампушки!» Смешно получилось, правда?

– Смешно, – холодно ответила Дао-цзин. – Но почему сегодня ты даже не предложил старику маньтоу?

– Как это не предложил? – Юй Юн-цзэ заговорил более уверенно. – Что же мне, жалко, что ли? Когда отец умрет и я стану хозяином всего имущества, я тотчас же, как Лев Толстой, раздам всю землю крестьянам.

– Разда-ашь? – звонко спросила Дао-цзин, пристально глядя на него. – Труд крестьян вскормил и вспоил тебя, а ты еще будешь считать себя «благодетелем», отдав им землю!

Юй Юн-цзэ промолчал. «До чего же своевольны бывают эти женщины!»

* * *

Однажды к Юй Юн-цзэ пришел какой-то студент. Он был похож на спортсмена – в узких хлопчатобумажных брюках и теннисных туфлях – и выглядел грубоватым и сильным. У него были большие ясные глаза. Когда он вошел в комнату, Юй Юн-цзэ представил его Дао-цзин:

– Это Ло Да-фан. Он учится в университете на историческом факультете, – затем повернулся к гостю: – Линь Дао-цзин – моя жена.

Ло Да-фан пожал руку Дао-цзин и, сердечно улыбнувшись, сказал:

– Ну вот, теперь мы знакомы. Ты сейчас не учишься и не работаешь?

Дао-цзин покраснела. Но, чувствуя, что Ло Да-фан искренне интересуется ее жизнью, она кивнула головой. Затем Дао-цзин подошла к мужу и стала слушать их беседу.

– Послушай, Юй, ты сейчас увлекаешься древней литературой?

– Да, я ведь учусь на литературном факультете, поэтому приходится копаться в древних книгах. Но я это дело очень люблю. А ты как? Все еще занимаешься спасением государства?

– Нет! – ответил Ло Да-фан, уклоняясь от дальнейших расспросов, и снова заговорил об учебе Юй Юн-цзэ. – То, что ты глубоко изучаешь нашу литературу – это очень хорошо и необходимо. Но постарайся не попасться на удочку Ху Ши, который заведет тебя в тупик. Знаешь его тезис: «Учитесь – этим вы спасете родину!» А это… – Его насмешливые, с искринкой глаза остановились сначала на Юй Юн-цзэ, а затем на Дао-цзин. Задорно усмехнувшись, он воскликнул: – О друзья, хотите, я вам процитирую один из шедевров доктора Ху Ши?

– Подожди, подожди, я хочу спросить тебя кое о чем, – поспешно прервал его Юй Юн-цзэ. На его лице появилась неестественная улыбка, – твой отец, я слышал, близко знаком с Ху Ши. Какие у них отношения сейчас?

– Ты спрашиваешь, какие отношения между отцом и доктором Ху Ши. Гм… Их водой не разольешь! Они вместе изучают прагматизм Джона Дьюи, чтобы затем преподнести его китайцам. Словом, хотят обрадовать нас открытием: «Материнское молоко нужно только тогда, когда есть новорожденный». Такие концепции им нужны для того, чтобы помочь империалистам и феодально-милитаристским кликам подчинить страну. Слушай, Юй, зачем тебе понадобился Ху Ши?

– Да так просто, – чуть заметно усмехнулся Юй Юн-цзэ. – Я сейчас читаю труды Ван Го-вэя и Ло Чжэнь-юя[40]40
  Ван Го-вэй и Ло Чжэнь-юй – китайские литературоведы описываемого в книге периода. (Прим. автора.).


[Закрыть], некоторые места мне не совсем ясны, и я хотел обратиться за разъяснениями к Ху Ши. Хотя у него и есть кое-какие недостатки и многие ругают его, но, по моему мнению, это все же наш крупнейший и наиболее эрудированный ученый, и у него есть чему поучиться. Но Ху Ши слишком известный человек, а я всего лишь простой студент, и мне не совсем удобно обращаться прямо к нему. Твой отец хорошо с ним знаком, и я хотел через тебя…

Ло Да-фан громко рассмеялся.

– Есть много весьма эрудированных профессоров, почему тебе понадобился именно Ху Ши? Давай я тебя представлю кому-нибудь другому?

Юй Юн-цзэ старался скрыть свое недовольство. Ему очень не хотелось спорить с Ло Да-фаном в присутствии Линь Дао-цзин. Поэтому, неопределенно кивнув головой, он переменил тему разговора:

– Послушай, Ло, что с вашей делегацией, которая ездила в Нанкин для проведения патриотической демонстрации? О ней нет никаких вестей. Что с Ли Мэн-юем? Вот талантливый парень!

– Ты закопал себя в кучу старых книг, и до тебя не доходят никакие новости! – Ло Да-фан поднялся со стула и оглядел маленькую комнату. Он с интересом рассматривал ее хозяев и одновременно неторопливо отвечал Юй Юн-цзэ:

– После того как студенты, ездившие в Нанкин, были арестованы и возвращены в Бэйпин, семнадцатого декабря нанкинское правительство внезапно учинило кровавую расправу над нанкинскими студентами. Ты слышал об этом? Гоминдан показал свое истинное лицо. Ты ведь знаешь, что руководил всей поездкой в Нанкин Ли Мэн-юй? Так вот, после возвращения в университет он попал под надзор полиции и последнее время где-то скрывается. – Умолкнув на мгновение, Ло Да-фан горящими глазами посмотрел на Юй Юн-цзэ, а затем на Линь Дао-цзин и, нахмурившись, продолжал:

– Юй, вы с женой молоды и не должны терять смелости и отваги, свойственной молодости! Вы в силах бороться – значит, вам следует включиться в борьбу. Ведь во время нашей поездки в Нанкин ты, Юй, даже оставшись в Бэйпине, все равно горячо поддерживал нас.

– Да, – ответил Юй Юн-цзэ. – Я и теперь не отступаю, но что толку выкрикивать лозунги и размахивать кулаками? Я придерживаюсь своих собственных методов борьбы за спасение родины.

– Твои методы борьбы, по-видимому, состоят в том, что ты перестал читать книги, переплетенные по-европейски, а читаешь наши древние фолианты, и в том, что, сняв студенческую форму, ты нарядился в длинный халат, – произнесла насмешливо Дао-цзин. Она инстинктивно чувствовала правоту Ло Да-фана. Ей казалось, что в нем есть что-то, что делало его похожим на Лу Цзя-чуаня, которого она встретила в Бэйдайхэ.

Юй Юн-цзэ прежде носил короткую студенческую куртку. Но с тех пор, как он начал штудировать древние книги, стал носить чисто «национальный костюм». Летом он надевал шелковый халат или же халат из бамбукового волокна и матерчатые туфли на многослойной, тоже матерчатой подошве; зимой на длинный халат, подбитый ватой, надевал синий холщовый халат, на голову широкополую шляпу, а на ноги стариковские туфли на толстой подошве, похожие на два маленьких корабля.

Дао-цзин была не по душе его манера одеваться: ведь под одеждой старика и дух становится старческим.

Но Юй Юн-цзэ говорил, что это и есть патриотизм, что национальный дух и национальная одежда – это и есть его конкретное проявление. Именно это часто вселяло в Дао-цзин сомнение в правильности его взглядов.

Сейчас она высказала свои сомнения.

– Не слушай ее глупостей! – поспешно перебил жену Юй Юн-цзэ и, улыбнувшись Ло Да-фану, пояснил: – Она никак не может устроиться на работу, вот и ищет на ком бы зло сорвать. Частенько таким козлом отпущения делаюсь я. Да и как не обижаться на общество, в котором мы живем? Я уж столько сил потратил, чтобы найти ей какую-нибудь работу, столько переволновался! А результаты: она по-прежнему сидит дома, стирает и готовит для меня. Недаром говорится, что теперь окончить институт – это значит остаться без работы. Сейчас я обеспокоен тем, что с нами будет, когда я закончу учебу. Да-фан, тебе-то, конечно, нечего печалиться. Иметь отца с таким высоким положением – это не шутка!

– Мы с ним никогда не сможем договориться. Поэтому пусть уж лучше каждый идет своим путем, – сказал Ло Да-фан и направился к двери.

Юй Юн-цзэ и Линь Дао-цзин не стали удерживать его. Подойдя к самой двери, Ло Да-фан еще раз обернулся к ним.

– Я только что хотел процитировать вам один перл из трудов Ху Ши, но не успел. Позвольте мне сделать это теперь: «…Ты не можешь больше терпеть? Ты не выносишь уколов самолюбия? Твои товарищи по учебе шумят, а ты не можешь удержаться от соблазна, тебя ранят их насмешки? Ты в одиночестве сидишь в библиотеке и чувствуешь неловкость перед ними? У тебя неспокойно на душе?.. Мы можем рассказать тебе для утешения одну-две поучительные сказки…»

С расширенными глазами и серьезным выражением лица Ло Да-фан безостановочно цитировал Ху Ши. Юй Юн-цзэ старательно очищал платком нос, и было неясно, слушает ли он вообще Ло Да-фана. Дао-цзин еле сдерживалась, чтобы не расхохотаться.

Остановившись на мгновение, Ло Да-фан перевел дух и уже другим тоном сказал:

– Доктор Ху Ши перестал сочувствовать молодежи, он уводит ее в сторону, приводя в качестве примеров для подражания Геда[41]41
  Гед Жюль (1845–1922) – французский социалист, один из центристских лидеров II Интернационала. В условиях перерастания капитализма в империализм скатился к оппортунизму и занял открытую социал-шовинистическую позицию.


[Закрыть] и Фихте[42]42
  Фихте Иоганн Готлиб (1762–1814) – немецкий философ, субъективный идеалист, один из крупнейших представителей немецкой идеалистической философии конца XVIII – начала XIX веков. По своим взглядам Фихте монархист и националист, выдвигавший шовинистические идеи.


[Закрыть], уверяя в необходимости спокойно учиться даже тогда, когда враг у самого порога. Юй, сейчас такое время – не попади впросак! Одним чтением книг родины не спасешь!

Кивнув головой, он вышел. Линь Дао-цзин пошла его проводить. Юй Юн-цзэ заставил себя тоже проводить Ло Да-фана до ворот. Но, вернувшись домой, он бросился на кровать, уставился глазами в потолок и в течение долгого времени лежал молча и неподвижно.

Дао-цзин посидела одна у стола, потом, чувствуя, что Юй Юн-цзэ расстроен, медленно подошла к нему:

– Почему ты не рад был Ло Да-фану? Ведь он дал тебе хороший совет. – Она думала, что Юн-цзэ расстроили насмешки товарища.

Он отрицательно покачал головой:

– Дао-цзин, не в этом дело. Ты сама слышала: он не сказал ничего такого, что могло меня особенно расстроить. Но на сердце у меня действительно камень лежит: ведь у меня есть семья – это ты и будущие дети. Если я не очень горевал, когда умерла моя первая жена, то теперь положение изменилось – ты для меня так много значишь в жизни!.. Через несколько месяцев я окончу университет, но надежд на работу пока никаких. Ведь тогда отец перестанет высылать нам деньги. Что мы будем делать? – Юй Юн-цзэ тяжело вздохнул. – Я хотел встретиться с Ло Да-фаном, поговорить с ним, заручиться его поддержкой, познакомиться с Ху Ши – в будущем это помогло бы мне устроиться на работу. Кто мог подумать, что этот парень окажется марксистом!.. Ну, ничего, найдем другой путь. Дао-цзин, дорогая, иди сюда, успокой, утешь меня! – Он сел на кровати и, протянув к ней руки, хотел ее обнять, но Дао-цзин отпрянула от него – его ласка была для нее сейчас неприятной.

Яркие и радужные краски ее любовных иллюзий постепенно начали тускнеть. Дао-цзин медленно возвращалась из мира грез к действительности.

Она жила в этом узком, маленьком мирке, и ее душила тоска; Юй Юн-цзэ был женат на ней неофициально, и Дао-цзин, стыдясь этого, не хотела встречаться со своими прежними подругами. Она даже постепенно отдалилась от Ван Сяо-янь. Целыми днями Дао-цзин была занята тем, что готовила, чистила кухонный котел, мыла посуду, ходила покупать продукты, стирала, штопала и занималась другими мелкими домашними делами. Но тяжелее всего было то, что Юй Юн-цзэ оказался вовсе не таким, каким она представляла его раньше. Юй Юн-цзэ оказался заурядным эгоистом, которого заботило лишь собственное мелкое существование.