Текст книги "Песнь молодости"
Автор книги: Ян Мо
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 34 страниц)
Глава двадцать четвертая
Юй Юн-цзэ выходил из себя: каждый день Дао-цзин, принарядившись, куда-то торопливо уходит и то возвращается за полночь, то ускользает из дома чуть свет. Она не объясняла ему, куда ходит и зачем, и все его расспросы пресекала одной фразой: «Не твое дело!»
Терпеть это дальше Юй Юн-цзэ не мог.
Однажды ночью, лежа в постели, он повернулся к Дао-цзин и, схватив ее за плечо, спросил сквозь зубы:
– Дао-цзин, успокоишься ли ты наконец? Не стыдно тебе… так?
Она лежала тихо, не говоря ни слова. Все пережитое ею за последние месяцы помогло сохранять хладнокровие. Наконец она медленно села, включила свет и с трудом, понижая голос до шепота, проговорила:
– Юн-цзэ, тебе нужно понять: между нами легла глубокая пропасть… Это заставляет страдать тебя, мучает и меня. Мы еще молоды… Подумай, не лучше ли нам расстаться?
Хладнокровие и спокойствие Дао-цзин были так неожиданны и так не похожи на ее прежнюю порывистость и вспыльчивость, что Юй Юн-цзэ понял: дела теперь уже не поправишь. Рядом с ним была женщина, которая совершенно охладела к нему, и в нем неожиданно заговорило самолюбие. Он сел и на мгновение задумался, затем, нахмурившись, проговорил:
– Хорошо. Раз так – каждый из нас пойдет своим путем.
На другой день ранним утром Юй Юн-цзэ, как всегда, ушел на занятия. После полудня Дао-цзин начала собирать свои вещи. К ней неожиданно постучали. Открыв дверь, она увидела невысокого человека с желтым круглым лицом, в очках. Она видела его впервые в жизни, но гость, как старый знакомый, прошел вперед, пожал ей руку и тихо проговорил:
– Вы Линь Дао-цзин? Я друг Лу Цзя-чуаня. Мое имя Дай Юй.
«Друг Лу…» Испуганная и обрадованная, она провела гостя в комнату и, едва успев предложить ему сесть, нетерпеливо начала спрашивать:
– Это так неожиданно… Правда, что Лу Цзя-чуань арестован? Где он? Что с ним?
Дай Юй обвел взором комнату, пристально взглянул в лицо Дао-цзин и только после этого тихо ответил, мешая южный диалект с северным:
– Да, к несчастью, он арестован три месяца тому назад. Его держали в тюрьме жандармского управления, а где он сейчас – неизвестно.
Последнюю фразу он произнес почти шепотом и взглянул на Дао-цзин: ее лицо побледнело, руки судорожно вцепились в спинку кровати.
– Товарищ Линь, вы так беспокоитесь о нем?.. – На лице Дай Юя появилась легкая улыбка.
«Товарищ Линь!» Дао-цзин сначала опешила от неожиданности, а потом даже обрадовалась. Лу Цзя-чуань никогда не называл ее так, несмотря на всю их дружбу, а этот незнакомый человек сказал ей «товарищ»… Сдерживая волнение, вызванное печальным известием, она проговорила тихо:
– Я так рада вас видеть! Хоть мы и не встречались раньше, но, наверное, Лу говорил вам обо мне… Я еще очень неопытная и надеюсь, что вы будете мне помогать…
– Конечно! Ведь мы с Лу старые приятели. Разве вы не знали?
– А-а!..
Горе и радость так тесно переплелись в сердце Дао-цзин, что она не знала, как лучше ответить ему в эту минуту.
Дай Юй закурил сигарету, сделал несколько затяжек и спокойно спросил:
– Скажите, Лу ничего не оставлял у вас? Какую работу он поручил, когда вы виделись в последний раз?
Дао-цзин рассказала ему о своей последней встрече с Лу Цзя-чуанем и о распространении листовок.
Дай Юй внимательно выслушал ее и, одобрительно кивнув головой, сказал:
– Хорошо, очень хорошо! Вы молодец, смелая! Но почему вы не разыскали кого-нибудь из наших товарищей, чтобы вам помогли? Одной заниматься таким делом опасно!
– А кого разыскивать? Я знаю только Лу Цзя-чуаня и Сюй Нина. Но ведь они арестованы?
– Ну да… конечно!
Рыбьи глаза Дай Юя сверкнули из-под очков, на его желтом лице мелькнуло некое подобие улыбки.
– Как же вы думаете дальше продолжать работу? – спросил он и, не дожидаясь ее ответа, продолжал – Молодежи с передовой идеологией, с левыми взглядами много. Нужно активнее расширять круг своих знакомых, только тогда…
– Нет, – грустно перебила его Дао-цзин. – Товарищ Дай Юй, у меня теперь нет таких знакомых. Вы бы познакомили меня с кем-нибудь. Подумайте только, как трудно мне сейчас приходится. С тех пор как арестовали Лу Цзя-чуаня и его товарищей, я совершенно одинока. Сейчас я собираюсь уехать от Юй Юн-цзэ, – вы ведь еще не знаете – это мой муж. У нас с ним совершенно различные взгляды на жизнь, лучше будет, если я оставлю его – только тогда я почувствую себя свободной. Мне хочется быть такой же, как вы.
– Правильно, правильно! – подхватил Дай Юй.
Он встал и, держа в зубах сигарету, внимательно осмотрел комнату. Увидев висящий на стене горшок с комнатным растением и изящную старинную фарфоровую вазу на книжной полке, он повернул голову к хозяйке и слегка улыбнулся.
– Товарищ Линь, недостойно революционера расставлять в своем жилище такие буржуазные безделушки. Пролетарские борцы выступают против всяких лишних вещей, которые могут увести их от борьбы. Ну, мне пора. Скажите свой новый адрес – как только выберу время, непременно зайду к вам. Если будут известия от Лу Цзя-чуаня – сообщу… А вы должны смелее включаться в борьбу, укреплять связи с революционерами… И я вас буду навещать.
Дао-цзин проводила Дай Юя и, вернувшись, присела на край кровати. Она приободрилась и даже на время забыла о переезде. Но, вспомнив о Лу Цзя-чуане, она опять расстроилась… «Где-то он сейчас?» Она долго сидела, неподвижно и задумчиво глядя в окно. Машинально взглянув на стену, где висела фотография, на которой она была снята вместе с Юй Юн-цзэ, и увидев на вешалке синий халат мужа, Дао-цзин очнулась. Она встала и обвела медленным взглядом каждый уголок комнаты. «Неужели я действительно расстаюсь с человеком, которого когда-то горячо любила? Неужели навсегда покидаю эту маленькую квартирку, где было пережито столько хороших минут?» Она посмотрела на приготовленный узел с постелью, на маленький чемоданчик, который собиралась захватить с собой, на вещи, оставляемые ею мужу, и глаза ее увлажнились. «Скорее!» Ей стало стыдно за свои колебания. С неожиданной силой она поспешно схватила узел и пошла к выходу. Дойдя до дверей, вернулась, присела на край стола и торопливо написала записку:
«Юн-цзэ, я ухожу и больше не вернусь. Береги себя. Прости! Желаю тебе счастья!
Дао-цзин. 20 сентября 1933 года»
* * *
Выйдя от Линь Дао-цзин, Дай Юй зашагал по узкой мостовой по направлению к улице Чжушидацзе[79]79
Чжушидацзе – улица в северной части Пекина.
[Закрыть], потом повернул к храму «Лунфусы»[80]80
«Лунфусы» – буддийский храм в Пекине. Во время религиозных праздников в буддийских храмах устраиваются ярмарки.
[Закрыть], где была в этот день очередная ярмарка и наперебой зазывали покупателей лоточники. Он постоял немного около фокусника, чтобы унять волнение, затем повернулся и пошел к дверям храма. Остановившись перед входом и взглянув на часы, показывающие ровно пять, он подошел к лоточнику, торговавшему гребенками и сетками для волос. Здесь стояла женщина средних лет с живыми, блестящими глазами на худощавом лице. На ней был поношенный синий шелковый халат, волосы собраны в небольшой пучок; в руках она держала старенький черный зонтик. С виду обыкновенная домашняя хозяйка. Она придирчиво рассматривала несколько больших гребней, выбирая лучший. Это была Сестра Лю. Ее-то и искал Дай Юй. Он подошел и тихо спросил:
– Госпожа, сколько стоит этот гребень? Я хочу купить такой же.
Лю подняла голову и, взглянув на него, ответила:
– Гребень из финикового дерева стоит один мао и пять фэней[81]81
Фэнь – денежная единица (одна сотая юаня).
[Закрыть]. Вы тоже хотите купить? Вещь неплохая.
Пока Дай Юй выбирал, Лю заплатила деньги и, положив гребень в сумочку, отошла. Покопавшись в товаре и ничего не выбрав, Дай Юй двинулся следом за нею.
Из ярмарочной толпы они вышли уже вместе. Дай Юй надвинул поглубже свою панаму и взял из рук Сестры Лю сумочку с рукоделием и всякой мелочью. Так они дошли до улицы Ванфудацзе[82]82
Ванфудацзе – улица в центре Пекина, продолжение Ванфуцзин центральной торговой улицы города.
[Закрыть].
– Как чувствуешь себя? – повернув голову, спросила, наконец, Лю и пристально взглянула на его круглое, точно опухшее лицо.
– Пытали сильно… Но сейчас ничего.
– Ты как будто похудел, – Лю подняла голову и улыбнулась. – Как тебе удалось выйти?
Дай Юй отвернулся и заинтересовался католическим костелом с высоким шпилем, оказавшимся перед ними, на высокой стене которого золотились громадные иероглифы: «Да спасет нас Всевышний!»
– Я все время твердил, что это недоразумение, что я просто шел по улице и меня вдруг арестовали… – нахмурив брови, тихо проговорил он. – Меня пытали трижды, но я все отрицал. Потом отец узнал, что я в тюрьме, и приехал из Шанхая. Ему помогли друзья, да и денег он не пожалел… Я никаких показаний не дал, и им пришлось выпустить меня.
На лице Сестры Лю ничего не отразилось. Она шла медленно, глядя прямо перед собой, и только через некоторое время произнесла:
– Ну, а они поверили тебе? Ничего не узнали о твоей настоящей деятельности?
– Нет, не узнали.
Голос Дай Юя звучал тихо, но решительно. Они свернули в маленький переулочек. Разгоряченный ходьбой, Дай Юй достал из кармана белоснежный платок и отер со лба пот.
– Тебе очень повезло, Дай Юй… Дальше что думаешь делать?
– Убеждения мои, конечно, остались прежними. Так вот… – проговорил он быстро и несколько торжественно. – Я до тех пор не буду знать отдыха, пока наше дело не завершится победой. Я хочу, чтобы партия верила мне и позволила мне продолжать борьбу.
– Говори конкретнее, – ласково, но строго перебила его Сестра Лю. – Что ты намереваешься делать?
– Наладить связь!.. А почему ты об этом спрашиваешь, Сестра Лю? Разве для меня может быть другой путь?
Лю взглянула ему прямо в глаза и, кивнув головой, улыбнулась:
– Да, да, конечно… Но ты должен понять, что за эти месяцы организация понесла большие потери. Я потеряла все связи – и вот сейчас налаживаю… Дай Юй, нужно набраться терпения и ждать. Я верю, что нам удастся связаться с комитетом…
Дай Юй повернулся, взглянул на нее и неожиданно рассмеялся.
– Сестра Лю, только сейчас я поверил тебе. «Двоюродная сестра Сю Мэй вышла замуж, она сшила себе очень красивое зеленое пальто и лиловый шелковый халат… Она просила передать привет вам и бабушке».
Брови Лю слегка дрогнули, она тихонько пожала Дай Юю руку и улыбнулась.
– Очень хорошо! Значит, там, откуда ты пришел, работа продолжается. – Она посмотрела направо, потом налево и продолжала: – Мы поговорим подробнее в другом месте. Ну как? Я слыхала, жертв много… Ты не знаешь, что с Фэн Сэнем?
– Его как будто перевели в другую тюрьму, – со страданием на лице проговорил Дай Юй. – В одну ночь враги расстреляли пятнадцать человек.
Лицо Лю погрустнело. Но она ничего не сказала.
Когда они пришли на улицу Шатань, Сестра Лю взяла у Дай Юя свою сумку, тепло пожала ему руку и с минуту молча смотрела ему в лицо.
– До свидания. Свяжемся через Сяо Вана. Береги себя, тебе нужно отдохнуть.
Дай Юй кивнул головой. Он провожал Лю взглядом до тех пор, пока она не скрылась в глухом переулке. Тогда он глубоко вздохнул, словно избавился от тяжелого бремени, вытащил сигарету, закурил, постоял с минуту в задумчивости, потом повернулся и быстро зашагал по мостовой.
Глава двадцать пятая
Негромкие нежные звуки нарушали тишину небольшой комнатки. Дао-цзин сидела на скамеечке против печки, на которой стоял котел с окутанной клубами пара крытой решеткой для приготовления пампушек. Она негромко напевала песенку собственного сочинения:
Темные стены тюрем
Не сдержат солнца и ветра.
Друзья мои, слушайте, слушайте…
Солнце, цветы и птицы
И бедная девушка – это я! —
Сквозь мрачные стены тюрем
Несут вам песни привета,
Поют вам песни свободы…
Долго звучала тихая песня, повторяемая вновь и вновь. И неизвестно, сколько прошло времени, прежде чем Дао-цзин перестала петь. Она сняла крышку и достала с решетки большую белую пампушку. Едва заметная улыбка тронула ее губы. «А, готовы!» Она была довольна своим искусством. Сложив пампушки, она вынесла печку во двор, а решетку вернула хозяевам. Войдя в комнату, Дао-цзин взглянула на гору пампушек и ласково потрогала их:
– В какой-то из них грифель от карандаша? Сюй Нин и его друзья будут очень рады!
* * *
Расставшись с Юй Юн-цзэ, Дао-цзин поселилась в небольшом пансионе на улице Шатань. Теперь она была свободна и все силы отдавала тому, чтобы наладить связи с революционерами. Она разыскала мать Сюй Нина, и та помогла ей встретиться с сыном.
Сюй Нина держали в доме предварительного заключения Бэйпинского городского суда. Она ходила к нему вместе с его матерью под видом младшей сестры.
Когда Дао-цзин впервые увиделась с Сюй Нином в тюрьме, она вернулась домой полная глубокого удовлетворения за него. За время, что Сюй Нин просидел в тюрьме, он стал более спокойным и собранным: выглядел чистым и аккуратным, глаза блестели; он ослабел и похудел, но не унывал.
– Чувствую себя хорошо, есть дают достаточно… – рассказывал о своей жизни в тюрьме Сюй Нин, стоя за железной решеткой, отделявшей его от Дао-цзин. – Заседание суда состоялось дважды, адвокаты говорят, что дело мое не очень сложное. Нужно только поместить в газете заявление о том, что я раскаиваюсь, – и меня освободят.
Дао-цзин широко раскрыла глаза:
– Как это поместить заявление? Что это значит?..
Сюй Нин посмотрел в сторону надзирателя, медленно расхаживавшего поодаль, и улыбка его сменилась горькой усмешкой.
– Ну, то есть добровольно признать вину.
– Ну, а ты? Как ты поступишь? Будешь опубликовывать заявление?
– Нет, не буду, – покачал головой Сюй Нин; тон у него был очень решительный. – Наши политические все наотрез отказались это делать. Если они еще раз попробуют нажать на нас, мы объявим голодовку.
Увидев приближающегося надзирателя, юноша повысил голос и тепло, многозначительно улыбнулся Дао-цзин:
– И у вас в институте будет спартакиада? Это здорово!.. Нужно писать, нет карандаша. Переправь мне грифель в пампушке, – воспользовавшись тем, что надзиратель отошел, тихо проговорил Сюй Нин.
* * *
Вспоминая об этом, она машинально мяла в руках пампушку. Потом опять тихо запела:
Мой маленький черный грифель,
Ты прячешься в этом хлебе,
Как золото – чистое золото —
Прячется в сером песке.
О маленький черный грифель!
Тебя не заметит сторож,
И ты попадешь – я знаю! —
В умные руки друзей.
Мой маленький черный грифель,
Ты – словно кинжал отмщенья.
Ты в день народного гнева
Вонзишься в горло врага!
Взгляд ее был устремлен за окно, она тихо напевала свою незамысловатую песенку. Она представила себе, как Сюй Нин и другие заключенные радуются обломку грифеля, который ей удалось переслать им, как они торопливо вписывают между строк книги мелкие иероглифы. Власти не разрешают заключенным иметь бумагу и кисти и запрещают им писать на волю, но они, найдя спрятанный ею в пампушке грифель, пишут, пишут не останавливаясь…
Поужинав, Дао-цзин убрала комнату и, торопливо отобрав несколько книг, обернула их. Она знала, что заключенным нужны книги, и поступила так, как ей подсказали недавно. Обернула революционные книги старым пергаментом и сверху надписала: «Три народных принципа», «Программа строительства государства»[83]83
«Три народных принципа», «Программа строительства государства» – главные работы великого китайского демократа Сунь Ят-сена (1866–1925 гг.)
[Закрыть], «Путешествие на Запад»[84]84
«Путешествие на Запад» – классический китайский роман XVI века.
[Закрыть].
Вечером к ней пришел Дай Юй. Он принес с собой несколько запрещенных журналов. Держался он очень приветливо, но говорил запинаясь, как будто чего-то боялся. Оглядев новую комнату Дао-цзин, он улыбнулся:
– Хорошо, очень скромно. С кем вам удалось наладить связь?
– Я разыскала Сюй Нина.
И Дао-цзин рассказала ему о своем свидании в тюрьме.
– Хотя он в тюрьме, но я чувствую, что революционные силы есть повсюду. А Сюй Нин стал там каким-то крепким и уверенным в себе. Разве в этом не видна сила революции?
Дай Юй курил одну сигарету за другой. Время от времени он поднимал голову и кивал Дао-цзин.
– Прекрасно! Сюй Нина я знаю. Он станет еще лучше – ведь и в тюрьме есть партийное руководство. Вы еще не знаете этого?
– Нет.
Дао-цзин перелистала принесенный Дай Юем номер журнала «Красное знамя Севера» и негромким голосом прочитала: «Бороться за Советы на Севере…»
– Партия призывает создавать Советы на Севере? – Она удивленно подняла голову и вопросительно взглянула на Дай Юя. – Расскажите мне, пожалуйста, об обстановке. Я ведь ничего не знаю.
– Это старый номер журнала. Вы опрашиваете об обстановке? Революционный подъем в Китае приближается. Мы должны готовить силы, чтобы добиться еще больших побед…
Он медленно изрек несколько общеизвестных истин, и хотя Дао-цзин уже слышала или читала об этом, она жадно слушала его, радуясь, что снова обрела руководителя. Провожая Дай Юя к дверям, она неожиданно спросила:
– Завтра я пойду к Сюй Нину, вы не сможете пойти со мной?
Дай Юй покачал головой:
– Нет. И лучше не говорите ему обо мне.
* * *
На следующий день после визита в тюрьму Дао-цзин отправилась к Ван Сяо-янь. Ей нужно было на что-то жить, и Сяо-янь предложила подруге давать уроки двум ее младшим сестрам. Теперь ежедневно вторую половину дня Дао-цзин должна была проводить в ее доме.
Домой она возвращалась после ужина, когда уже совсем стемнело, и, чтобы сэкономить деньги, шла с западного конца города на восточный пешком. Она миновала Бэйхайский мост[85]85
Бэйхайский мост – мост через озеро Бэйхай в центре Пекина.
[Закрыть], Зимний дворец[86]86
Зимний дворец (Гугун) – бывшая резиденция императора, ныне национальный музей.
[Закрыть] и подошла к улице Цзиншаньдунцзе[87]87
Цзиншаньдунцзе – улица напротив Зимнего дворца, отделенная от него каналом.
[Закрыть], как вдруг навстречу Дао-цзин выехала небольшая автомашина и, заскрипев тормозами, остановилась рядом. Не обратив на это внимания, она продолжала свой путь. В это время дверцы машины открылись, и оттуда выпрыгнули два человека. Они подскочили к Дао-цзин и, словно клещами, стиснули ей руки. Затем из машины выскочил третий, и она не успела даже крикнуть, как во рту у нее оказался кляп. В мгновение ока трое незнакомцев втолкнули ее в машину, которая тотчас умчалась.
Глава двадцать шестая
Дао-цзин чувствовала себя словно в кошмарном сне. Она даже не успела сообразить, в чем дело, как чьи-то большие руки закрыли ей глаза. Затем на голову ей накинули большой кусок черной материи и плотно завязали внизу. Мир сразу стал темным и страшным, и Дао-цзин больше ни о чем не могла думать. Машина со свистом куда-то неслась, сердце Дао-цзин то бешено билось, то замирало, проваливаясь в бездонную пропасть.
Когда Дао-цзин вытащили из автомашины, втолкнули в какое-то помещение, а затем развязали глаза и руки, она смутно начала догадываться, что произошло.
«Что это – «похищение»?» – подумала Дао-цзин. Она слышала, что гоминдановцы часто прибегали к этому гнусному методу для ареста молодежи. Многие «похищенные» таким образом люди никогда не возвращались.
«Конец! Пришел мой смертный час». В этот момент ее снова втолкнули в какую-то дверь. Дао-цзин могла открыть глаза и посмотреть, куда ее привели, но она не сделала этого. Она не хотела видеть логово бандитов и, словно настал ее смертный час, крепко зажмурилась, дожидаясь последнего мгновения.
– Такая молоденькая студентка. Как ты сюда попала?
– За что тебя?
– Может, ты откроешь глаза? Здесь ведь не монашеская келья – вроде бы не к чему!
Женские голоса, довольно приветливые, заставили Дао-цзин открыть глаза.
Сырость, мрак, теснота и зловоние, царившие вокруг, помогли ей понять, что она не в преисподней и не в камере пыток, а в тюрьме. Кто-то уступил ей место. Она присела на край нар. Со всех сторон ее окружили женщины.
– За что тебя арестовали? – почти одновременно послышалось несколько удивленных голосов.
– Не знаю. – Дао-цзин ощупала свои болевшие руки и окинула взором незнакомые лица. – Я шла домой после занятий. И оглянуться не успела, как меня втолкнули в машину, завязали глаза и привезли сюда.
– А, так ты политическая! Но почему тебя привели сюда? – проговорила всклокоченная, худая женщина с испитым лицом, на котором выделялись обведенные черными кругами глаза.
Дао-цзин встревоженно спросила:
– А вы все здесь за что сидите?
Полная женщина с золотыми зубами, боясь, что ей не удается первой завладеть вниманием Дао-цзин, поспешно поманила ее пальцем и затараторила:
– За что сидим? За все, что угодно!.. За проституцию, за азартные игры, за курение опиума, за воровство, за контрабанду, за содержание притонов.
При этих словах толстуха улыбнулась, кивнув головой в сторону худощавой женщины, и обнажила ряд золотых зубов.
Та сразу вспыхнула, словно ее оскорбили в лучших чувствах, и, в свою очередь, набросилась на толстуху:
– Вы еще не знаете, из каких притонов тут есть птички! Старые шлюхи! Вот эта – по роже видно, какими «хорошими болезнями» болела…
Толстуха разозлилась и плюнула в лицо худощавой женщине. Визг и брань заполнили душную, темную камеру. Отборная ругань вбежавшей надзирательницы восстановила тишину. Дао-цзин охватило омерзение.
«Что это за люди?» Она думала, что ее поместят с политическими. А так – лучше бы ее расстреляли!
Одну за другой она оглядела всех арестанток: несколько женщин, похожих по одежде на крестьянок, понуро сидели на нарах, зато другие – в рваных и грязных шелковых платьях – чувствовали себя совсем непринужденно: одни напевали непристойные песенки; другие глотали опиумные шарики; третьи, лежа на спине на деревянных нарах, курили.
«Кого они мне напоминают?» – раздумывала Дао-цзин. Внезапно перед ней с поразительной ясностью всплыло злое лицо мачехи, ее вульгарные песенки, стук костей мацзяна. Она с отвращением сплюнула и отогнала от себя этот образ. Не найдя на нарах свободного места, Дао-цзин присела в углу на корточках и, обхватив голову, решила подремать.
На полу было сыро и холодно. Просидев некоторое время на корточках, она все же решила сесть прямо на пол. Ей было не до сна, и она снова и снова начала размышлять над тем, почему ее схватили гоминдановцы.
Откуда они могут ее знать? Если ее взяли из-за листовок, из-за знакомства с революционерами, то почему ее не поместили вместе с политическими? Она вспомнила, что в чемодане, в кармане платья осталось несколько листовок, а на дне чемодана – журналы, принесенные Дай Юем. «Найдут ли их? А что, если за это гоминдановцы меня расстреляют?» При этой мысли Дао-цзин стало бросать то в жар, то в холод, глаза широко открылись. Она и не помышляла о сне и задремала только перед самым рассветом.
На следующий день утром Дао-цзин вызвали на допрос. Следователь едва успел спросить ее имя, возраст и социальное положение, как откуда-то появился элегантный мужчина в европейском костюме. Подойдя к следователю, он шепнул что-то ему на ухо, и тот несколько раз подряд утвердительно кивнул головой. Мужчина показался ей знакомым, однако она не могла припомнить, где именно встречала его. Она почувствовала безотчетный страх, но в этот момент следователь произнес:
– Линь Дао-цзин, ваше дело передается на рассмотрение городского комитета гоминдана. Сейчас вы освобождаетесь под поручительство господина Ху Мэн-аня.
«Ху Мэн-ань? Кто это? Почему он берет меня на поруки?..»
В глубоком раздумье вышла Линь Дао-цзин из этого холодного, серого дома. Она наняла рикшу и поспешила домой. Почти следом за ней в комнату вошел незнакомец, взявший ее на поруки.
– Барышня Линь, натерпелись, вероятно, страху? Я зашел навестить вас.
Ху Мэн-ань снял красивую серую шляпу, улыбнулся и поклонился Дао-цзин.
– Ах!.. – Дао-цзин в испуге вскочила, словно ее ужалил скорпион.
Она отодвинулась в угол и впилась глазами в это худощавое желтое лицо с маленькими бегающими глазками. «Да не тот ли это начальник управления Ху, который, подкупив мачеху, когда-то домогался меня? Оказывается, он работает в гоминдановской контрразведке?»
– Ха-ха-ха, барышня Линь, не бойтесь! Мы с вами давно не виделись, вот я и решил зайти. Садитесь, пожалуйста.
Он жестом хозяина предложил Дао-цзин сесть, но она не сделала этого. Мгновение поколебавшись, Ху Мэн-ань сел сам.
Дао-цзин, растерявшаяся в первые минуты, теперь усилием воли подавила страх и отвращение. Она медленно подошла к дверям и прислонилась к косяку.
– Как быстро бежит время, не правда ли? Мы не виделись два года. – Ху Мэн-ань курил, медленно и спокойно пуская клубы дыма. Он держался, как культурный человек, говорил мягко и ласково. – Когда вы ушли из дому, госпожа Линь просто извелась. Я тоже страдал… Барышня Линь, вы ведь знаете, как я отношусь к вам… Я тогда так расстроился, что решил остаться холостым…
Он бросил недокуренную сигарету в пепельницу и взглянул на смертельно бледную Дао-цзин, словно ожидая ответа.
Дао-цзин молчала, не удостаивая его даже взглядом.
Подождав немного и чувствуя, что она не собирается отвечать, Ху Мэн-ань потянулся за новой сигаретой, чиркнул зажигалкой и закурил. Затем, откинувшись на стуле и вытянув ноги, он прислонился спинкой стула к стене.
– Вы еще не знаете?.. – Он прищурил глаза, всем своим видом выражая сочувствие. – Ваша матушка умерла, отец уехал на Юг. Я хотел оставить вашего брата Дао-фына у себя, чтобы он учился в Бэйпине, но он пожелал поехать с отцом. Они оба, вероятно, сейчас в Нанкине. Да, барышня, я слышал, вы удачно вышли замуж? Что же я не вижу вашего мужа?
Дао-цзин почувствовала озноб. Невольно отпрянув, она холодно ответила:
– Да, мы живем очень хорошо…
– Ха-ха-ха! – пронзительный смех заполнил тесную комнатку. – Не обманывайте меня, где уж там хорошо! Ведь вы же разошлись! Расхождение во взглядах, не так ли?.. Ну ладно, хватит об этом! Барышня Линь, я вижу, вам сейчас туго приходится, но мы ведь старые друзья. Чего нам церемониться друг перед другом – все заботы я беру на себя. Вы вряд ли обо мне что-нибудь слышали, а между тем последние два года дела мои идут очень неплохо, доходы тоже недурны… Да к тому же я одинок…
При этих словах Дао-цзин, наконец, не выдержала и с отвращением процедила сквозь зубы:
– Говорите прямо, зачем пришли ко мне. Почему меня схватили? Почему вы взяли меня на поруки? О прошлом я не желаю слышать. У меня нет ничего общего ни с моей семьей, ни с вами.
Он рассмеялся и взял со стола сигарету.
– Ах, вот что вас интересует! Все очень просто! Жандармы узнали, что вы принимаете участие в коммунистическом движении, поэтому вас и арестовали. Ваше счастье, что об этом услыхал я и, пользуясь своим положением в городском комитете гоминдана, временно взял вас на поруки. Милая барышня, не будьте ребенком, нужно же иметь хоть каплю разума! Вы поняли меня? Я люблю молодежь и занимаюсь своей работой исключительно ради ее спасения…
В порыве самолюбования он кивал головой в такт своим словам, затем, приняв театральную позу, медленно проговорил:
– Сейчас немало молодых людей, опутанных коммунистами, вступило на опасный путь борьбы с правительством. Барышня Линь, я никогда не думал, что, уйдя из дому, вы дадите им увлечь себя. Никак не думал! Никак!..
В голосе Ху Мэн-аня звучало огорчение; стараясь устроиться поудобнее, он откинулся на своем импровизированном кресле и медленно и печально проговорил:
– Но не нужно волноваться, барышня. Со мной вам ничто не страшно. Как бы ни были серьезны ваши действия против республики, я смогу помочь вам, поручиться за то, что вы не способны на эти действия.
– Я не принесла вреда республике, и мне не нужна ваша помощь! – взорвалась Дао-цзин. Глядя ему прямо в лицо, она гневно продолжала: – Я сразу поняла, что вы за птица.
– Нам не о чем разговаривать. Мне не нужны ни ваше поручительство, ни ваша жалость – поступайте со мной как хотите!
Улыбка сползла с лица Ху Мэн-аня: оно искривилось, словно он получил пощечину. Но это был опытный хищник. Он сумел сразу взять себя а руки и опять напустил на лицо самый доброжелательный вид. Пристально глядя в лицо смертельно бледной, но от этого еще более красивой Дао-цзин, он неторопливо, четко разделяя слова, проговорил:
– Поймите меня правильно, милая барышня. Мы старые друзья, и многословие между нами ни к чему. Вы знаете, что вам грозит? Кто расклеивал коммунистические листовки на улицах Бэйпина? Кто распространял листовки среди студентов? Кто намеревался принять участие в коммунистическом восстании в Бэйпине? В чьем чемодане лежит коммунистическая литература и документы?.. Вы и без меня в состоянии понять, насколько серьезно ваше положение. Начальник карательного полицейского полка Цзян Сяо-сянь расстреливает людей, не моргнув глазом. Он знает о вас все и лично занимается вашим делом, так что положение ваше… Сейчас все можно еще поправить, но можно и все потерять, – он сделал ударение на последних словах, – это будет зависеть исключительно от вас, барышня Линь. Вы умница и способны понять всю безрассудность вашего поведения. К чему рисковать своей жизнью?
Он говорил вкрадчиво, искренним тоном, но в то же время казалось, что за каждым его словом – кровь замученных.
Дао-цзин остолбенела: «Как же это? Да они знают обо мне абсолютно все!» То, что ее тайна раскрыта, усиливало ее страдания и страх. Упрямо закусив губу, Дао-цзин всеми силами сдерживала дрожь в теле и думала только об одном: кто же, кто сказал им об этом?..
– Милая барышня, не отчаивайтесь. Со мной вы…
Ху Мэн-ань медленно встал и подошел к Дао-цзин. Рука его медленно потянулась к ее плечу.
– Убирайся! – гневно крикнула Дао-цзин и отскочила к столу. Тяжело дыша, она смотрела ему прямо в лицо. – Говоришь: листовки? Восстание? Компартия?.. Кровопийцы? А доказательства?
Ху Мэнь-ань молча взглянул на Дао-цзин и взял со стола портфель. Медленно открыв его, он вытащил несколько красных и зеленых листочков и стопку книг, повертел ими перед глазами Дао-цзин, словно это были драгоценные камни, и спросил с улыбкой:
– А это что, милая барышня?
Дао-цзин взглянула на знакомые листки: в глаза ей бросились четкие иероглифы: «Коммунистическая партия Китая», «Красное знамя Севера» – и этот журнал, который приносил ей Дай Юй, тоже попал в их руки. Сердце у Дао-цзин готово было разорваться на части, и она чуть не расплакалась. Впервые в жизни она почувствовала, что значит настоящая ненависть. И эта ненависть ко всему тому, что всю жизнь давило и унижало ее с матерью, обратилась сейчас на этого негодяя, проникшего в ее комнату и угрожавшего ей. Дао-цзин, не отрываясь, смотрела на Ху Мэн-аня, лицо ее пылало. В порыве гнева она забыла, как нужно вести себя с хитрым противником, и закричала:
– Листовки мои! И все их расклеивала я!.. Я ненавижу вас! Ненавижу тебя! Делайте со мной что хотите!
Лицо Ху Мэн-аня перекосилось, но, овладев собой, он с улыбкой произнес:
– Ха-ха, барышня Линь, мне, право, жаль вас: такая умница и так глупо себя ведете. Не нужно упрямиться! Сегодня вы, естественно, очень устали, вам надо отдохнуть. Я пойду, а как-нибудь на днях снова загляну.
Он убрал листовки в портфель и надел шляпу. Выходя из дверей, Ху Мэн-ань повернулся к Дао-цзин, застывшей у окна, и с усмешкой покачал головой:
– Подумайте хорошенько, подумайте, моя умница!.. Извините за беспокойство!