Текст книги "Песнь молодости"

Автор книги: Ян Мо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 34 страниц)

Глава шестнадцатая

Утром, проснувшись, Юй Юн-цзэ не нашел рядом с собой Дао-цзин. Прислушиваясь, не готовит ли она завтрак, он быстро вскочил с постели и, приоткрыв дверь, через щелку осмотрел двор. Двор был пуст. Юй Юн-цзэ с силой захлопнул дверь, так что лопнула бумага на окнах. Он вернулся к кровати и, повалившись на нее, закрыл глаза:

– Кончено!.. Кончено!.. Делаешь для человека только хорошее, а самому приходится…

Лицо его исказила гримаса. Ему не хотелось вставать, не хотелось двигаться. Он думал о том, какую изобретательность проявил он этой ночью, как мягко и ласково убеждал Дао-цзин не ходить на демонстрацию, и все оказалось напрасным! Какова упрямица!.. Тайком, не сказав ни слова, ушла… Поступок Дао-цзин сильно задел его самолюбие и причинял страдания. Юй Юн-цзэ раздумывал над тем, как ему дальше жить с такой женщиной, как сложатся их дальнейшие отношения? Неожиданно он вспомнил улыбающееся лицо Лу Цзя-чуаня, и новый прилив гнева охватил его. Юй Юн-цзэ вскочил с постели, отшвырнул прочь одеяло и, не умывшись и не позавтракав, тяжелым шагом направился в библиотеку.

Последние месяцы библиотека служила ему убежищем от семейных невзгод. Когда он испытывал неудовлетворенность своей личной жизнью, когда чувствовал свою слабость перед Линь Дао-цзин, когда замечал порой, что утратил юношескую прямоту и отвагу, или когда его душу терзали противоречивые чувства, он всякий раз укрывался в тиши библиотеки. Привычная обстановка, тишина, которую не нарушали ни борьба, ни лозунги, люди, мирно занимающиеся своим делом, – все это действовало на него успокаивающе. Здесь он просиживал часами, углубившись в толстые книги в шелковых переплетах. Когда ему удавалось найти в какой-нибудь книге полезный для себя материал, радость его отодвигала на задний план все личные неурядицы.

На стадионе университета шел митинг, а Юй Юн-цзэ сидел в тишине на жестком деревянном стуле, углубившись в свои занятия и забыв обо всем на свете. Сначала он никак не мог сосредоточиться – этому мешала злоба, кипевшая в груди. Но через несколько минут, окинув взором длинные столы библиотеки и примелькавшиеся уже лица нескольких студентов, склонившихся над книгами, он успокоился. Вскоре, сосредоточенный и серьезный, Юй Юн-цзэ полностью углубился в работу.

– Долой японский империализм! Долой гоминдановских предателей!

Бурные, мощные возгласы, доносившиеся со стадиона, время от времени врывались в тишину библиотеки, нарушая ее, подобно тому, как нарушают спокойную гладь воды камешки, бросаемые озорником мальчишкой. Но проходят мгновения, и волны на воде исчезают. Так и студенты, сидевшие за книгами в библиотеке: они поднимали головы, хмурили брови, нервно посматривая в окно. Но вскоре встревоженные лица их принимали обычное выражение.

 
Пою я песнь во славу вина —
Ведь скорбью заполнен мир,
И жизнь – как утренняя роса,
И годы – единый миг…
 

неожиданно для себя вспомнил Юй Юн-цзэ строки из Цао Мэн-дэ[57]57
  Цао Мэн-дэ (Цао Цао, 155–220 гг.) – известный китайский поэт.


[Закрыть]. Странная, необъяснимая тоска на миг сжала его сердце. Он отложил книгу и подошел к окну. Ветви деревьев уже покрылись влажной зеленью, под теплыми лучами солнца готовились раскрыть свои лепестки первые цветы персика, в воздухе разливался пьянящий аромат весны. Юй Юн-цзэ стоял у окна, уставившись в одну точку, мысли его вновь вернулись к Дао-цзин. Что делает она в этот теплый весенний день?.. Воображение унесло его в далекий и прекрасный мир. Его Дао-цзин ушла… И не к этой шумной толпе, не для какой-то там борьбы – нет! Она ждет его на берегу моря вся в белом, словно святая. Стройная, изящная фигура, белое, нежное лицо, глаза большие и глубокие… Он думал о ней с такой тоской, как будто не видел ее много дней, как будто она никогда не вернется…

Раскатистые винтовочные выстрелы вернули Юй Юн-цзэ к действительности, гневные выкрики и нестройный шум за окнами заставили в страхе забиться его сердце.

– Что там происходит? – крикнул он стоявшему неподалеку студенту, который с испуганным видом выглядывал в окно.

– Стреляют! Слышишь? Это на нашем стадионе…

Подумав о том, что Дао-цзин сейчас наверняка там, Юй Юн-цзэ растерялся. Студенты, до этого сидевшие спокойно за книгами, вскочили со своих мест. Даже работники библиотеки выбежали во двор и боязливо озирались по сторонам.

Послышалось еще несколько торопливых выстрелов.

«Нужно найти ее!» – забыв обо всем, Юй Юн-цзэ быстро вышел из библиотеки.

Пробежав немного, он остановился недалеко от входа на стадион. Здесь творилось что-то невероятное. Слышались крики, злобная ругань, сверкали штыки, мелькали полицейские дубинки, со свистом летели камни, в лужах крови валялись убитые и раненые. При виде этого побоища Юй Юн-цзэ остолбенел. Его ноги приросли к земле, и он не мог сдвинуться с места. Прижимая руки к груди, словно пытаясь унять бешеный стук сердца, он пристально всматривался в толпу, надеясь отыскать Дао-цзин и, если она появится, побежать ей навстречу. Но Дао-цзин не было видно. Где же она? Может быть, ее сбили с ног или… Он волновался все сильнее.

Его охватило чувство стыда и раскаяния. Эти люди не боятся, Дао-цзин тоже не испугалась, так чего же боится он? Ему хотелось броситься в толпу и спасти Дао-цзин, как он сделал это в Бэйдайхэ на морском берегу, когда разбушевалась гроза. Но врожденная осторожность подсказала ему, что сейчас нельзя действовать так опрометчиво. Он охотно отдался этой спасительной мысли, как вдруг над самой его головой просвистела пуля. Юй Юн-цзэ охватил ужас. Лицо его побледнело как полотно, руки задрожали. Он был в смятении… Огляделся вокруг – по-прежнему ли мир на месте? Не ранен ли он? Юй Юн-цзэ поднял обессилевшую руку и тыльной стороной ее провел по лбу: все в порядке – он жив и здоров! Едва он успокоился, как над головой снова просвистела пуля. Забыв о жене, Юй Юн-цзэ бросился назад. Первым побуждением его было убежать как можно дальше от стадиона, но затем он передумал, вернулся во двор библиотеки и торопливо направился в читальный зал.

Был полдень, и он вспомнил, что еще ничего не ел с утра. На стадионе стояла тишина, и в библиотеке не было ни души. Он медленно собрал книги, бумаги и торопливыми шагами вышел из ворот. Не глядя больше в сторону стадиона, он отправился домой.

Дао-цзин не было дома, и Юй Юн-цзэ пришлось самому развести огонь. Оглядев холодную, неприбранную комнату, он принялся наводить порядок и подметать пол. Пока варилась лапша, он стирал со стола пыль, бормоча про себя:

– Вот без женщины и дом не дом. Хоть бы вернулась поскорей!

Глава семнадцатая

Близился рассвет. Густой утренний туман клубился над зелеными кронами ясеней, выстроившихся вдоль берегов реки Бэйхэ; древняя столица тонула в его плотной мгле. В этот ранний час Лу Цзя-чуань, ночевавший в общежитии университета, уже был на ногах. Ему пришлось провести ночь на узкой железной койке вдвоем с Ли Вэй-лунем. Товарищ его еще сладко спал. Лу Цзя-чуань пригладил рукой спутавшиеся волосы и осторожно открыл дверь. Пахнуло свежестью и прохладой раннего утра. Он приподнялся на носки и вздохнул полной грудью. Несмотря на усталость, несмотря на то, что он не выспался, Лу чувствовал необычайный прилив энергии. Он с беззаботным видом стоял на веранде, но взор его, скользивший сквозь утреннюю дымку по первому этажу дома, был настороженно-внимательным.

Не заметив ничего подозрительного, Лу Цзя-чуань собрался было вернуться в комнату, но в этот самый момент к общежитию подкатил небольшой грузовик и остановился у входа. Из него вылезли какие-то люди в штатском.

Увидев их, Лу Цзя-чуань стремглав бросился в комнату и поспешно разбудил товарища.

– Ли Вэй-лунь, ищейки пришли с обыском! Приготовься! Я ухожу в другое место.

– Куда ты? Сейчас отсюда не выйти!

– Нет! За тобой они не следят. Я не могу оставаться здесь. Если меня арестуют, скорее сообщи Сюй Хуэй!

С этими словами Лу Цзя-чуань выбежал из комнаты.

Вскоре общежитие загудело как пчелиный рой. С маузерами в руках жандармы ворвались в комнату У Да-гана, где часто останавливался Лу Цзя-чуань. Никого не найдя, они разделились на группы и рассыпались по комнатам студентов.

Трое полицейских во главе с переодетым шпиком вломились к Ли Вэй-луню, который притворился спящим.

– Черт бы тебя побрал! Развалился тут, вставай! – костлявая рука сыщика сжала горло спокойно лежавшего студента.

С видом неожиданно разбуженного человека студент в недоумении смотрел на полицейских, столпившихся вокруг кровати.

– Не забегал ли к тебе в комнату посторонний, по фамилии Лу?

У Ли Вэй-луня отлегло от сердца: «Лу Цзя-чуань не арестован!» Заплетающимся языком он забормотал:

– А? А? Что вы говорите? Ко мне забежал человек? А? Где он? Ищите его! Давайте я вам помогу!

Он вскочил и суетливо забегал по комнате. Полицейские подняли беспорядочную возню: на кровати нет, под кроватью нет, где же еще может спрятаться человек в такой комнатушке? Наконец дверь хлопнула – «гости» ушли.

На обоих этажах все было перевернуто вверх дном. Топот сапог, крики, ругательства, грохот сдвигаемых с мест вещей сливались в общий гул.

На втором этаже, в углу коридора находилась небольшая комнатка с табличкой «Обслуживающий персонал». Двери ее были плотно закрыты, и казалось, там никого нет. Молодой полицейский, проходивший мимо, внимательно посмотрел на деревянную табличку у двери и, пинком отворив дверь, вошел в комнату. Внутри было темно, окна – плотно закрыты, в нос ударил спертый воздух. Полицейский отступил на шаг. В полутьме он разглядел старика, который лежал на деревянной кровати, укрывшись толстым ватным одеялом. Старик был в маленькой войлочной шапочке, с полотенцем на лбу – он тяжело стонал. Полицейский поморщился, сплюнул и поспешно вышел, захлопнув за собой дверь.

До десяти часов утра полицейские и молодцы из «карательного отряда» городского комитета гоминдана шарили по всем этажам общежития, но так и не нашли Лу Цзя-чуаня, поимка которого обещала им награду и славу. Под конец, схватив нескольких студентов, они, озлобленные неудачей, убрались восвояси.

Дверь в комнату на втором этаже, где лежал больной старик, была приоткрыта, мимо нее взад и вперед сновали полицейские, а на кровати старого Вана – хозяина комнаты, лежал, замерев, в течение четырех часов Лу Цзя-чуань.

Когда в комнатушку донеслись гневные возгласы и ругательства студентов, Лу Цзя-чуань понял, что полицейские и шпики ушли. Он вскочил с постели и только собрался сорвать с головы шапку и полотенце, как в комнату вошел старый Ван. При виде молодого человека, одетого в его халат и шапку, он замер в изумлении. Но, разглядев Лу Цзя-чуаня, часто заходившего в общежитие к студентам, он моментально все понял. Старичок схватил его за руку и зашептал:

– Какой риск! Какой риск!.. Они за вами приходили?

– Может быть. Они же этим живут.

С этими словами Лу Цзя-чуань снял с себя одежду старика, аккуратно свернул одеяло на постели, затем вымел сор и открыл окно. Старый Ван неподвижно стоял с чайником в руках, удивленно наблюдая за Лу. Забыв о своих делах, он согнулся в почтительном поклоне, подошел к Лу Цзя-чуаню и забормотал:

– Эх-хе-хе! И эта компания еще называет себя каким-то там гоминдановским правительством, последователями Сунь Ят-сена! Да ведь они – извините меня – хуже разбойников! Да, многое я видел на своем веку. Стоит только какому-нибудь хорошему парню заговорить о спасении родины, о борьбе с японцами да начать читать книжки в красных переплетах, так у них поджилки трясутся, словно тот собирается раскапывать могилы их предков[58]58
  Почитание предков в Китае было возведено в культ.


[Закрыть]. Он уже и коммунистический преступник – тут и партия красных, и студенческие беспорядки – все взвалят на его голову. Да, на моих глазах столько хороших ребят забрали, что и не перечесть!

Он вздохнул.

– Глаза б мои не смотрели на это! Эх, господин Лу, ну скажите вы мне, что это за жизнь? – брызгая слюной, тараторил старик.

Лу Цзя-чуань с интересом слушал старика, но тот неожиданно заговорил о другом:

– Да, вы ведь торопитесь, я больше не буду, не буду… Я всех вас очень люблю. Друзей у меня – студентов, таких, как вы, – много, но и арестовали их сейчас немало… Эх, заболтался я совсем, а вы же торопитесь! Но сейчас не выходите. Если вам нужно идти, я сначала выйду посмотрю, не застряла ли тут какая-нибудь ищейка. Вы подождите!

С чайником в руках старый Ван, крадучись, вышел из комнаты.

Через некоторое время старик вернулся и сообщил, что у входа действительно крутятся какие-то типы, похожие на шпиков, и что поэтому ему придется пока остаться здесь, а часов в семь, переодевшись у кого-нибудь из товарищей, он сможет воспользоваться вечерней суматохой и с видом фланирующего повесы выйти через ворота у Третьего корпуса.

Лу Цзя-чуань был сыном учителя начальной школы одной из деревень уезда Лэтин провинции Хэбэй. Именно в этих местах проходила в свое время революционная деятельность товарища Ли Да-чжао[59]59
  Ли Да-чжао (1888–1927 гг.) – пропагандист марксизма в Китае, видный деятель Коммунистической партии Китая, один из ее основателей и первых руководителей.


[Закрыть], и это помогло Лу Цзя-чуаню с ранних лет познакомиться с революционерами. Позднее, когда юноша приехал в Пекин и поступил в среднюю школу, он часто бывал у Ли Да-чжао, и тот терпеливо воспитывал его и развивал его теоретические знания и марксистские взгляды. Поступив в Пекинский университет, Лу Цзя-чуань стал одним из руководителей университетской партийной организации. После возвращения из поездки бэйпинских студентов в Нанкин, Лу Цзя-чуань был взят полицией на заметку, и за ним стали охотиться. По решению партии он был переведен из Пекинского университета на работу в партийный комитет Восточного района города, где ему было поручено руководство революционными кружками в нескольких высших и средних учебных заведениях.

Летом 1933 года бэйпинская организация коммунистической партии была почти полностью разгромлена. Немногие оставшиеся на свободе коммунисты работали в условиях жестокого террора и все время находились под угрозой ареста. Поэтому Лу Цзя-чуань не имел постоянного места жительства. Сегодня он ночевал в одном общежитии, а завтра мог оказаться в другом. Благодаря своей сообразительности и находчивости Лу Цзя-чуаню до сих пор удавалось избегать ареста.

Близился вечер, когда Лу Цзя-чуань вышел из университета; на улицах царило оживление. Смешавшись с толпой, он быстрым шагом направился в условленное место, где его ждали члены районного комитета партии. Пройдя немного, он как бы невзначай оглянулся и, убедившись, что за ним никто не идет, прибавил шагу.

В одном из переулков в районе Дианьмынь он остановился перед невысокими воротами с облупившейся краской. Взглянув на кусок кирпича, аккуратно прислоненный к высокому порогу, он едва заметно улыбнулся…

Войдя во двор, Лу Цзя-чуань направился к южному флигелю. Переступив порог, он приподнял шляпу и важно поклонился:

– Ого! Трое ждут одного!

Навстречу ему поднялась болезненная на вид, худая женщина лет тридцати. Она крепко пожала ему руку:

– Как ты поздно! Мы уж думали, что-нибудь случилось.

– Ну что может случиться, сестра Лю!

Лу Цзя-чуань взглянул на нее и подошел к квадратному столику, где лежали приготовленные для игры в мацзян кости; три человека, сидевшие за столом – женщина и двое мужчин, – с улыбкой смотрели на него. Женщина была очень молоденькая, в нарядном пестром платье; она встала, уступая ему место, и, кивнув головой, вышла.

Послышался стук костей. Глядя на троих товарищей, Лу тихо сказал:

– Все в порядке, начинайте.

Секретарь районной организации Дай Юй – молодой человек лет тридцати, в очках, за которыми прятались выпуклые рыбьи глаза, – начал серьезным голосом:

– Заседание районного комитета партии объявляю открытым.

Первым на повестке дня стоял вопрос о праздновании Первого мая. Когда обсуждение этого вопроса подходило к концу, Дай Юй, взглянув на Лу Цзя-чуаня, суровым голосом проговорил:

– Ошибки товарища Фэн Сэня[60]60
  Фэн Сэнь – подпольная кличка Лу Цзя-чуаня. (Прим. автора.).


[Закрыть] становятся все серьезнее, я предлагаю обсудить сегодня его поведение. Кризис режима гоминдана углубляется с каждым днем, час революционного подъема приближается. Если мы не будем готовить массового выступления, вооружать массы, организовывать забастовки студентов и торговцев, а также солдатские бунты, не будем широко пропагандировать идеи нашей партии и расширять ряды ее членов, а вместо этого станем вести праздные разговоры о теории и идеологии с мелкобуржуазными интеллигентами, то мы не добьемся победы. Нам следует помнить, что эти промежуточные элементы крайне ненадежны, крайне неустойчивы, что они являются резервом буржуазии.

Он в гневе сорвал очки и с силой стукнул косточкой для мацзяна по столу.

– Так больше продолжаться не может. Правый оппортунизм Фэн Сэня достиг нетерпимых размеров. Говорят, что он сблизился с женой одного студента-реакционера, некоей Линь Дао-цзин, так ведь? А нужно ли нам проводить коммунистическую пропаганду среди таких людей? Я сомневаюсь в том, что мотивы действий товарища Фэн Сэня…

Лю сидела, низко опустив голову и ни на кого не глядя, костяшки в ее руках монотонно постукивали. Маленький, полный У Фан также молчал. Лу Цзя-чуань, не отрываясь, смотрел на Дай Юя, выражение его ясных глаз было по-прежнему доброжелательным. Он молча слушал секретаря. Но когда тот кончил, лицо юноши приняло холодное выражение.

– Товарищ Дай Юй, – медленно проговорил он. – Твое выступление одностороннее и субъективное. Хочется, чтобы ты взглянул на вещи шире, сумел бы хладнокровнее и правильнее оценить современную обстановку в Китае. Народ требует борьбы с японцами, и партия должна руководить этой борьбой. Мы выдвинули слишком много таких лозунгов и требований, которые могут отдалить нас от народа. – Лицо его исказилось от сильной внутренней боли и побледнело, голос упал до шепота. – Ты должен хорошо представлять себе, в чем сегодня больше всего нуждаются массы, что больше всего волнует их… Что же касается пропагандистской работы среди интеллигенции, то это задание дала мне партия. Товарищ Мао Цзэ-дун в работе «О классах китайского общества» учит нас прежде всего ясно различать, кто наши друзья и кто – враги. Он говорит, что мелкая буржуазия – наш ближайший друг; даже левое крыло средней буржуазии может оказаться в числе наших друзей. Не забывай, что и мы с тобой, товарищ Дай Юй, тоже далеко не пролетарского происхождения.

О Дао-цзин он не стал ничего говорить, не стал оправдываться, считая это попросту ненужным.

– Что? Что ты говоришь! – Дай Юй побагровел, он почти кричал. – Это что еще за оппортунистические бредни? Средняя буржуазия сможет стать нашим другом? В таком случае пролетариат должен стать твоим врагом!

Дай Юй вздохнул, круглые глазки, спрятанные за стеклами очков, суетливо забегали; он торопливо заговорил, приводя одно за другим доказательства того, почему Лу Цзя-чуань не должен работать среди интеллигенции. Дай Юй говорил захлебываясь, забыв, по-видимому, о конспирации, и о том, что осталось еще много неразрешенных вопросов. В конце концов Лу Цзя-чуань не выдержал: он отодвинул кости, вскочил и тоже закричал:

– Хватит, товарищ Дай Юй! Послушай теперь меня!

Он резко взмахнул рукой и, с трудом сдерживаясь, продолжал:

– Я согласен с некоторыми твоими замечаниями. Партийное руководство дало нам указание ширить ряды членов партии, и мы должны неуклонно выполнять это указание. Однако как же можно в сложившейся обстановке сразу привлечь в ряды партии большое количество людей? С тех пор как сюда прибыл специальный полицейский полк, белый террор становится все более свирепым. Чан Кай-ши при поддержке немецкого и итальянского фашизма подготовил целую свору полицейских и шпионов, чтобы бороться с нами. Народ напуган, почти все организации разгромлены; в тех, которые уцелели, царит смятение, и очень трудно привлекать к нашей работе новых людей; я считаю, что в настоящее время нужно в соответствии с обстановкой укреплять партию, сохранять наши кадры. Нельзя, находясь в таком изолированном положении, обнаруживать себя. Но…

– Что «но»? – прервал его Дай Юй. Он возмущенно тряхнул головой и продолжал с холодной усмешкой. – Что «но»? Я сомневаюсь, товарищ Фэн Сэнь, в том, что ты действительно сторонник марксизма. Не привели ли тебя твои правоуклонистские колебания на антипартийный путь?

– Хватит, товарищ Дай Юй! Дай мне сказать, – не вытерпела Лю. Ее бледное, худое лицо, покрытое сетью мелких морщинок, раскраснелось от волнения. – Точка зрения Фэн Сэня заслуживает внимания. – Она резко отодвинула кости в сторону и решительно продолжала: – Я в основном согласна с мнением Фэн Сэня. Товарищ Дай Юй изрекает догмы. Он недостаточно хорошо понимает современную обстановку. На протяжении долгого времени меня мучили те же горькие сомнения, что и Фэн Сэня, я думала: руководство нашей партии преодолело путчизм и авантюризм «лилисаневского курса»[61]61
  «Лилисаневский курс» – «левый» уклон в Компартии Китая, проводимый одним из руководителей ЦК КПК Ли Ли-санем в начале 30-х годов. «Левые» выдвинули авантюристический лозунг о немедленном переходе к социалистической революции, минуя этап буржуазно-демократической революции, призывали к массовым вооруженным восстаниям и «наступлению на города», что в тех условиях Китая означало бы гибель революции.


[Закрыть], но всегда ли мы применяем правильную тактику? Народ настойчиво требует борьбы с японцами, спасения родины, а выдвигаемые нами лозунги зачастую слишком высокопарны, и широкие массы, за исключением небольшого числа активистов, не воспринимают их. Поэтому я часто думаю… – При этих словах голос ее упал и стал почти неслышным. Казалось, она хотела сказать еще многое, но почему-то не сказала.

Все четверо молчали. Даже Дай Юй, с высокомерным видом сидевший напротив Лу Цзя-чуаня, не произнес ни звука. Только однообразно постукивали косточки мацзяна. Затем Лю взглянула на троих мужчин и тихо сказала:

– Дай Юй, что же касается той женщины, о которой ты говорил, то я знаю ее и несколько знакома с ее положением. Это активистка, которая в старом обществе вела отчаянную борьбу за существование и сейчас уповает на партию как на свою спасительницу. Мы должны помогать ей, воспитывать ее. И я считаю, что Фэн Сэнь прав, делая это.

Дай Юй сорвал с себя очки, яростно взмахнул рукой и холодно посмотрел на Лю:

– Сестра Лю, я уважаю тебя! Но ты должна понять, что я не могу допустить, чтобы люди пользовались высоким именем партии в своих личных интересах…

– Товарищ Дай Юй, не надо горячиться. Ты должен верить людям, – не выдержав, опять перебила его Лю. – Мы изучаем и обсуждаем нашу работу, почему же в такой сложной, напряженной обстановке ты считаешь необходимым в первую очередь говорить о личных делах? Разве сегодняшнее заседание созвано специально для разбора отношений между Фэн Сэнем и Линь Дао-цзин?

Пальцы Лу Цзя-чуаня машинально перебирали косточки мацзяна. Глаза выдавали его внутреннее волнение, он неотрывно смотрел на Дай Юя. Он не сердился и не оправдывался. Ему не хотелось, чтобы частный вопрос заслонял главное, поэтому, увидев, что Лю рассердилась, он медленно проговорил:

– Я учту мнение товарища Дай Юя и буду осторожнее. Если нет других, более важных дел, то я предлагаю все-таки продолжить обсуждение вопроса о Первом мая.

– Правильно, поговорим о Первом мая! – вымолвил, оживившись, У Фан. – Относительно того, левый у Фэн Сэня уклон или правый, мы, несколько человек, не можем сейчас решать. Так или иначе, а мы – члены партии и должны выполнять указания руководства.

Подошла девушка в пестром платье и тихо сказала:

– Все в порядке, продолжайте! – и снова вышла.

Дай Юй, сдерживая раздражение, пробубнил:

– Хорошо! Оставим это до следующего раза.

Они вернулись к вопросу о Первом мая. По мнению Дай Юя, партия, комсомол, социалистические союзы, левые ассоциации и другие прогрессивные организации должны поднять всех своих членов на демонстрацию.

Лу Цзя-чуань на мгновение задумался, затем поднял голову и сказал:

– Несколько дней назад на демонстрации, посвященной годовщине смерти товарища Ли Да-чжао, опять было арестовано много товарищей. Несомненно, что ко дню Первого мая враги подготовятся еще тщательнее. Надеюсь, что ты и городской комитет разъясните это людям, только боюсь, что…

– Боишься террора! – перебил его Дай Юй. Он опять со злостью сорвал очки и нахмурился. – Фэн Сэнь, ты что же, саботировать хочешь?.. Такое священное дело поручила нам партия… Всякие сомнения и колебания позорны!

Он вытащил платок и вытер уголки рта, затем сердито передвинул косточки; следом за ним передвинули кости и трое остальных. Этим было сказано многое. И только когда стук костей стих, краска вновь вернулась на побледневшие щеки Лу Цзя-чуаня. Глядя в рыбьи глаза Дай Юя, он все так же медленно проговорил:

– Товарищ Дай Юй, ты меня неправильно понял. Парторганизация поручила мне работу, и я не стану торговаться. Но я имею право высказать свои соображения. Может быть, я ошибаюсь, может быть, мои взгляды в корне неправильны, но ты должен спокойно разобраться, действительно ли я трус…

Он опустил голову, не в силах продолжать.

– Мы должны действовать в соответствии с указанием городского комитета партии. Сколько человек сумеем вовлечь в ряды партии, столько и вовлечем! – заговорил У Фан.

Не успел У Фан произнести эти слова, как его взволнованно перебила Лю:

– Вовлекать людей – это в принципе правильно! Но надо делать это с умом… А то вовлечем – и их тут же арестуют. Какая же польза?..

Воцарилось молчание, но горящие глаза собравшихся безмолвно продолжали спор. Наконец Дай Юй взял себя в руки.

– Хорошо, – произнес он, – если Фэн Сэнь и вы все согласны на массовую демонстрацию, то Первого мая все демонстранты нашего района должны собраться в районе Тяньцяо. О том, что делать дальше, нас известят позднее.

На этом совещание кончилось.

Когда все встали, собираясь уходить, Дай Юй неожиданно повернулся к Лу Цзя-чуаню, пожал ему руку и сказал, прищурив глаза:

– Ну как, Фэн Сэнь, Первого мая пойдешь на демонстрацию? Ты должен понимать, что партийная работа трудное, но великое дело…

Наставительный и в то же время насмешливый тон Дай Юя так разозлил Лу Цзя-чуаня, что тот едва сдержался. Однако умение владеть своими чувствами помогло ему – он только смерил Дай Юя долгим взглядом и тихо сказал:

– Поищи себе, товарищ, другой объект для насмешек!

Девушка в пестром платье выглянула на улицу и, не заметив ничего подозрительного, вернулась к подпольщикам и улыбнулась. Дай Юй и У Фан ушли; вслед за ними направились к выходу сестра Лю и Лу Цзя-чуань. Они молча шли по дорожке, залитой бледным светом молодого месяца. Лю остановилась и, крепко пожимая руку Лу Цзя-чуаню, тихо сказала:

– Фэнь Сэнь, не стоит огорчаться! Партия понимает тебя, и мы тоже…

Лу Цзя-чуань долго стоял, опустив голову, не произнося ни слова. Затем он крепко пожал худенькую руку Лю, и это рукопожатие выдало его глубокое волнение.

– Сестра Лю, не беспокойся обо мне! Я думаю… когда коммунист связывает с партией свои самые высокие устремления, то личная слава или позор, успех или неудача не имеют значения. Это уже неважно… Ну, до свидания.

Лю стояла, прислонившись к дверям, и смотрела вслед Лу Цзя-чуаню, удалявшемуся уверенными, спокойными шагами, до тех пор, пока он не дошел до поворота, где его поглотила вечерняя мгла. Тогда она закрыла дверь и едва слышно прошептала:

– Фэн Сэнь хороший товарищ! Но почему Дай Юй не хочет смотреть на вещи шире?