Текст книги "Песнь молодости"

Автор книги: Ян Мо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 34 страниц)

Глава вторая

 
Весна цветы в полях разбросала
И землю скрыла от глаз она.
Земля пропитана кровью алой,
Солдатской кровью напоена…
 

Дао-цзин легла очень поздно, однако едва начало светать, она была уже на ногах. Считая, что Цзян Хуа еще спит, она пошла на луг неподалеку от школы. Проходя мимо одинокой могилы, она тихо запела песню «Весенние цветы». Ей вспомнился Лу Цзя-чуань. Дао-цзин, сама не зная почему, сравнивала его с Цзян Хуа. В эту минуту тоска, так долго таившаяся в самой глубине ее сердца, опять овладела ею. Чтобы развеять печаль, она принялась собирать цветы. Дул легкий утренний ветерок. Воздух был свеж и прохладен. Он как будто нес в себе успокаивающий и облегчающий душу аромат. Срывая душистые цветы, Дао-цзин думала все время о том, что приезд Цзян Хуа должен внести в ее жизнь много нового и важного.

Нарвав большой букет из крупных ромашек и гвоздик, Дао-цзин побежала к школе. Переодевшись в голубое платье, она надела сверху светло-голубой джемпер. Наряд ее дополнили белые туфли и белые чулки. На плечи Дао-цзин набросила белую шелковую косынку. Сейчас от нее так и веяло свежим дыханием весны. Вернувшись в школу, Дао-цзин поставила цветы в две стеклянные вазы, налила в них воды и с одной из ваз пошла в западное крыло здания, где ночевал Цзян Хуа. Боясь разбудить его, она подошла к двери на цыпочках. Но, заглянув в комнату, увидела, что Цзян Хуа уже встал и сидит над книгой. Заметив Дао-цзин, державшую руки за спиной, он поднялся и спросил:

– Почему не входите? Что у вас в руках?

– Это цветы. Вы, наверное, их не любите, но… – Дао-цзин смутилась и поставила вазу на стол. – Вы, конечно, станете шутить надо мной, но я очень люблю цветы, а эти я только что нарвала.

К ее удивлению, Цзян Хуа взял вазу и с удовольствием вдохнул аромат цветов.

– Какой запах! Каждый человек любит прекрасное. Почему вы решили, что я не люблю цветы? – спросил он, ставя вазу обратно на стол. – Дао-цзин, вы хорошо знаете Динсянь. Дело в том, что я хочу навестить одного приятеля…

– Вы хотите пойти в город? Ведь сейчас будет завтрак. Давайте позавтракаем, а потом я провожу вас.

– Не нужно, ведь вы должны идти на уроки. Я дойду один. – Подумав мгновение, Цзян Хуа улыбнулся: – Да, мне в голову пришла одна мысль: вы обязательно должны быть готовы к тому, что кое-кто может неправильно понять наши отношения.

Дао-цзин чуть зарумянилась и быстро ответила:

– А что тут страшного? Пусть себе думают, что хотят! Вы не волнуйтесь за меня.

– Ну, тогда все в порядке! – облегченно улыбнулся Цзян Хуа. – Дело в том, что мне бы хотелось пожить здесь несколько дней. Как вы на это смотрите?

– Прекрасно. Я попрошу директрису, чтобы она поскорее подыскала вам работу.

– Хорошо.

Когда школьные учителя увидели молодого человека, приехавшего к Дао-цзин, и заметили, какие хорошие отношения были между ними, они решили, что Цзян Хуа ее любовник. Об этом среди них пошли пересуды. За завтраком толстяк У Юй-тянь, о котором Дао-цзин рассказывала Цзян Хуа, громко спросил ее:

– Госпожа Линь, ответьте, пожалуйста, на один маленький вопросик: почему это у нас в Китае иногда любовники предпочитают называть себя двоюродными братьями и сестрами?

Все учителя, сидевшие за столом, расхохотались; один лишь У Юй-тянь остался серьезным. Густые брови на его лоснящемся лице озабоченно сошлись на переносице.

Дао-цзин не испугалась этого неожиданного нападения. Она была уже готова к нему. Оставаясь невозмутимой и прожевывая кусок лепешки, она не спеша ответила:

– Неужели вы даже этого не можете сообразить? Все очень ясно. Это происходит потому, что в Китае чрезвычайно сильны феодальные пережитки и на пути любви стоит множество препятствий. Поэтому открыто говорить о своей любви никто не решается, и люди называют себя двоюродными братьями и сестрами.

Глаза У Юй-тяня еще больше округлились. Ответ как будто не удовлетворил его, и он опять спросил:

– Ну, а вот вы оба, – он кивнул головой в сторону Цзян Хуа и опять посмотрел на Дао-цзин. – Этот господин ваш двоюродный брат? Просто любовник? Или то и другое по совместительству?

Все присутствующие снова разразились смехом.

– Вы угадали: он и то и другое вместе, – невозмутимо ответила Дао-цзин, когда смех немного стих.

Эта фраза и спокойствие Дао-цзин, молчаливая усмешка Цзян Хуа и хитрая физиономия У Юй-тяня – все вместе вызвало приступ еще более громкого смеха у сидевших в столовой учителей. Лишь директриса Ван Янь-вэнь, чувствуя, что учителя обходятся чересчур вольно с приезжим, постучала по столу и примирительно сказала:

– Господа, господа! Перестаньте же! Господин Цзян все-таки наш гость, это невежливо. Господин Цзян, не вините их, пожалуйста. Мы все относимся к Дао-цзин, как к младшей сестре.

– Верно, верно, господин У, прекратите ваши шуточки!

– Господин У, не стройте из себя Фа-хая[91]91
  Монах Фа-хай из легенды «Белая змейка» – жестокий педант, блюститель нравственности.


[Закрыть], – послышались голоса.

После завтрака Дао-цзин повела Цзян Хуа к себе в комнату. Едва переступив порог, она спросила:

– Вы, наверное, рассердились? Они вели себя некрасиво!

– Чего тут сердиться? – добродушно ответил Цзян Хуа. – Мещане остаются мещанами. Дао-цзин, а вы молодец, в карман за словом не лезете. Ничего, мы с вами немного погодя предпримем ответные меры… – Цзян Хуа неожиданно расхохотался.

Спустя несколько минут они расстались: Цзян Хуа отправился в город, Дао-цзин пошла на занятия.

Наступил вечер, пробило восемь, затем девять часов. Уже совсем стемнело, когда Цзян Хуа, наконец, вернулся. Дао-цзин зажгла лампу. Ей не терпелось расспросить его, куда он ходил. Но Цзян Хуа заговорил первым:

– Дао-цзин, вы знаете, какая сейчас главная проблема китайской революции?

Она не смогла сразу ответить и долго молчала.

– Ну, тогда поговорим несколько о другом, – помолчав немного, продолжал Цзян Хуа. – Наша Объединенная добровольческая антияпонская армия в северной части провинции Чахар потерпела поражение. Однако она сыграла определенную роль в движении за отпор японцам, за спасение родины. Какую роль? Как вы думаете, каким путем будет развиваться теперь китайская революция?

Дао-цзин и на этот раз не смогла ничего сказать.

– Она считала себя достаточно начитанной: читала о трех принципах диалектического метода, об этапах и формах развития капитализма, она знала, что империализм неизбежно должен погибнуть, а коммунизм обязательно победит. Но когда Цзян Хуа задал ей конкретный вопрос, она призадумалась. Склонив голову, Дао-цзин напряженно размышляла, стремясь блеснуть перед ним своими знаниями. Но, очевидно, из-за того, что она обычно не особенно интересовалась газетами и читала мало статей, касающихся конкретных вопросов китайской революции, ее смятение увеличивалось по мере того, как она думала над этим. Она хотела сказать хоть несколько слов, но, почувствовав, что ответ ее будет неполным и невразумительным, решила лучше промолчать…

– Ну, тогда я задам вам еще один вопрос: как вы думаете, победит ли Китай Японию?

– Конечно, победит! – быстро ответила Дао-цзин. – Во-первых, потому, что из четырехсот миллионов китайцев никто не хочет стать рабом Японии; во-вторых, потому, что Китай обладает большим населением и ресурсами, а Япония невелика, да и население ее небольшое, и с помощью одного оружия она многого не добьется; в-третьих, потому… – Дао-цзин, закусив губу, подумала мгновение. – В-третьих, в Китае существует Коммунистическая партия и передовые люди, которые решили бороться против японцев. В Антияпонском фронте участвуют коммунисты… Брат Цзян, я правильно ответила?

Цзян Хуа сидел подле стола. Помолчав немного, он посмотрел на взволнованную Дао-цзин и медленно ответил:

– То, о чем вы говорили вначале, почти правильно. Но вот ваш третий вывод не совсем верен. Без руководства со стороны Коммунистической партии китайская революция не сможет увенчаться успехом. То же самое и в отношении антияпонской войны. Коммунистическая партия не только должна участвовать в ней – она должна руководить ею. Дао-цзин, вы понимаете смысл слова «руководить»? – Цзян Хуа говорил с подъемом.

Дао-цзин со вниманием слушала его. Она подлила ему чаю, налила и себе. Отпив несколько глотков, она оперлась локтями на стол и, глядя на Цзян Хуа, сказала:

– Я очень рада, что познакомилась с вами. Я еще так мало знаю. Мне казалось, что я во многом разбираюсь, а на самом деле это не так. Помогите мне, пожалуйста. Какой институт вы окончили? Наверное, уже давно занимаетесь революционной работой?

– Я не кончал никакого института. А точнее – я рабочий…

– Что? Вы рабочий? – удивилась Дао-цзин.

– Да. – Цзян Хуа улыбнулся. – Совсем еще недавно я работал на угольных копях.

Дао-цзин с сомнением покачала головой:

– По-моему, вы совсем не похожи на рабочего. Вы так много знаете… Я решила, что вы студент.

Цзян Хуа снова улыбнулся:

– Почему? Вы считаете, что все рабочие обязательно невежественны и грубы?

Эти слова больно задели Дао-цзин – ведь она только что не могла ответить на вопросы, поставленные Цзян Хуа, но в тот момент ей не было стыдно. Теперь же жгучий стыд охватил ее. Теребя полу куртки, она тихо сказала:

– На словах я знала, что рабочие обладают известными способностями, но в душе… Брат Цзян, я вам прямо скажу… Я считала, что ученье – превыше всего, остальное – мелочи жизни… и лишь сегодня поняла, насколько я не права.

Он ничего не ответил, только рассмеялся, да так заразительно, что Дао-цзин тоже начала неуверенно улыбаться.

– Дао-цзин, скажите, – спросил Цзян Хуа, подумав некоторое время, – вы бываете в семьях ваших учеников, например в семьях крестьян?

– Нет, – ответила Дао-цзин с беспокойством. – Мне даже в голову это не приходило. Свободное время я посвящаю чтению.

Цзян Хуа помолчал, затем, задумчиво взглянув на нее, сказал:

– Вам, по-моему, надо наладить связи с семьями ваших учеников. Необходимо больше общаться с крестьянами, подружиться с ними. Для вас это будет очень полезно. Эти люди совсем не похожи на тех, с которыми вам приходилось общаться прежде. К тому же это будет для вас и интересно. – В словах Цзян Хуа не было и намека на поучение.

– Вы правы. Иногда мне очень хотелось поговорить с ними, но я не знала о чем.

Цзян Хуа прошелся по комнату. Он выглянул в окутанный ночной темнотой двор, затем притворил дверь и некоторое время рассматривал висящий на стене портрет Льва Толстого, потом повернулся к ней:

– Дао-цзин, по-моему, вы представляете себе революцию в чрезмерно радужных тонах, слишком романтично… Поэтому-то мне и хочется, чтобы вы в дальнейшем имели более тесный контакт с трудящимся людом. Они очень хорошо разбираются в жизни, в окружающей обстановке, они – практики. А вам крайне необходимо знание этой практики.

Дао-цзин смотрела на него и молчала. Так и не узнав, соглашается ли она с ним, принимает ли этот его совет, он попрощался и вышел.

Цзян Хуа временно поселился в школе. Когда Дао-цзин уходила на уроки, он тоже куда-то исчезал и возвращался лишь поздно вечером. Вечерами они подолгу беседовали: он задавал вопросы, помогал отвечать на них, анализировал и разбирал вместе с ней различные проблемы революции. И если вдруг кто-нибудь из любопытных учителей заглядывал к Дао-цзин, он видел двух тихо беседующих людей. Цзян Хуа умолкал и с лепкой улыбкой поднимался с места, а Дао-цзин спокойно становилась рядом с ним, не скрывая своей радости и Счастья.

«Влюбленная парочка», – решал вошедший и, удовлетворенный, уходил, а они продолжали разговор, прерванный приходом незваного гостя. Однажды Дао-цзин настойчиво спросила Цзян Хуа:

– Скажите, где вы жили раньше? Что заставило вас приехать сюда? Я много раз уже спрашивала вас об этом. Почему вы избегаете этой темы?

– Я приехал к вам в Динсянь, чтобы найти работу. Больше ничего. А моя прошлая жизнь? Ну что о ней можно сказать?.. Она очень обыкновенная. Как-нибудь при случае расскажу.

* * *

Цзян Хуа обычно возвращался лишь поздно вечером. Сегодня Дао-цзин, прождав его до полуночи, начала беспокоиться. Ей не спалось. Цзян Хуа никогда не говорил Дао-цзин, по каким делам он уходит. Лишь далеко за полночь она, наконец, услыхала легкий стук в окно и тихий шепот:

– Дао-цзин, Дао-цзин…

Она поспешно вскочила с постели, подкрутила фитиль в лампе и открыла дверь.

Цзян Хуа был в рваной крестьянской одежде, весь измазан грязью.

При слабом свете лампы Дао-цзин увидела, что он очень бледен. Повалившись на стул, Цзян Хуа некоторое время был, недвижим и безмолвен.

Дао-цзин с испугом смотрела на него, ее сердце беспокойно стучало.

– Дао-цзин, произошла неприятность… Я должен немедленно уехать. – Его лицо скривилось, словно каждое слово доставляло ему нестерпимую боль. Умолкнув на минуту и переведя дух, он продолжал: – Сначала я рассчитывал, что побуду у вас подольше, но, к сожалению, мои планы нарушились. Прикрутите, пожалуйста, фитиль еще – чем меньше будет света, тем лучше.

Дао-цзин уменьшила огонь в лампе, затем подошла к Цзян Хуа, внимательно посмотрела на него. По ее лицу тенью промелькнул испуг. На его правом плече и руке расплывались красные пятна. Кровь?

– Вы… Вы ранены? – быстро спросила она шепотом. – Как это случилось?

– Найдите мне, пожалуйста, кусок материи для перевязки.

Когда Дао-цзин поспешно нашла все, что было необходимо, он взял у нее кусок полотна и левой рукой сям обвязал раненое плечо. Затем он попросил Дао-цзин потуже забинтовать его. Как только она немного стянула повязку, сквозь полотно яркими пятнами проступила кровь.

– Дао-цзин, очень жаль, что я не успел с вами о многом поговорить. – Цзян Хуа говорил тихим, слабым голосом. – Последние дни мы беседовали преимущественно о разных мелочах, и я не ожидал, что обстоятельства изменятся так быстро. Ну, так как, вы хотите выполнять какую-нибудь практическую работу?

– Конечно! Но, брат Цзян, скажите мне, пожалуйста… – Она хотела задать вопрос, который давно уже мучил ее. Сердце Дао-цзин застучало быстрее. Пересилив себя, она тихо спросила: – Скажи мне… ты член Коммунистической партии?

– А что?

– Я, я… Ты можешь рекомендовать меня тоже в партию?

Цзян Хуа сидел на стуле, прислонившись головой к стене.

Превозмогая приступ острой боли, он закрыл глаза. Через минуту он поднял веки и посмотрел на Дао-цзин. Его бледное лицо осветилось улыбкой:

– Ты, конечно, понимаешь значение слова «проверка». Жизнь научила тебя понимать, что такое партия, что такое революция. Но революционеры и партия также должны иметь ясное представление о тебе, должны испытать тебя… Дао-цзин, если ты выдержишь испытание, двери партии откроются для тебя, – он тихо кашлянул и бессильно поник головою.

Но через мгновение он выпрямился и ласково, как старший брат, глядя на нее, продолжал:

– Ты не переживай. У тебя будет возможность стать членом партии. А сейчас тебе нужно заняться практической деятельностью. Ты еще не проводишь никакой работы среди учащихся школы и твоих коллег-учителей, да и в семьях своих учеников тоже. После моего отъезда тебе нужно начать это делать. Давай-ка обсудим, как следует это начинать.

Их разговор закончился лишь перед рассветом. Цзян Хуа с усилием поднялся и посмотрел в окно.

Небо уж начало светлеть. Обернувшись к Дао-цзин, Цзян Хуа тихо сказал ей:

– Действовать надо смелее, но и осторожно. В первую очередь нужно добиться сплочения учителей. Я уверен, что ты стравишься с этим. Ну, пока еще совсем не рассвело, я должен идти. Достань-ка, пожалуйста, мой саквояж, я переоденусь.

Дао-цзин смотрела, как Цзян Хуа снял пропитанную кровью рубашку и свернул ее, как он умывался одной рукой, как собирал вещи. Ее сердце учащенно билось.

– Ты действительно хочешь ехать? Ведь рана кровоточит…

– Ничего, – улыбнулся Цзян Хуа побелевшими, без единой кровинки губами. – Вчера едва я открыл собрание, как мы были окружены баовэйтуанями[92]92
  Баовэйтуани – помещичье-кулацкие отряды, созданные гоминдановцами в деревнях.


[Закрыть]. Когда прорывались из окружения, меня и зацепило. Ну, да это пустяк! Сейчас обстановка осложнилась, и я должен уехать в другое место.

– Ты еще вернешься? – с надеждой спросила Дао-цзин.

– Не обязательно. Но через некоторое время мы сможем установить с тобою связь. Может быть, кто-нибудь опять приедет к тебе. У меня в этих местах живет тетка. Она очень хорошая женщина. Возможно, что это будет она. А теперь проводи меня, пожалуйста. Мы выйдем через главные ворота и в случае чего скажем, что спешим на поезд.

Цзян Хуа, переодевшись, опять стал похож на служащего или студента. Он надел шляпу, Дао-цзин взяла его маленький саквояж, и они вышли.

Начало светать. На западной части небосвода горели звезды. Стояла тишина. Они шли по траве, мокрой от росы. Цзян Хуа за всю дорогу не проронил ни звука. Дао-цзин тоже подавленно молчала.

– Тебе больно?.. – не выдержав, спросила она. – Лучше бы ты остался у меня еще несколько дней… отдохнул, зажила бы рана.

Цзян Хуа отрицательно покачал головой и ускорил шаг. Немного не доходя до станции, он остановился:

– Дао-цзин, не следует быть такой мягкой. Борьба – вещь жестокая… Ну, иди домой.

– Цзян, – неожиданно спросила она, – как твое настоящее имя? Хоть это ты мне можешь сказать?

– Ли Мэн-юй… Ну, возвращайся. Я должен идти. До свидания! – Не дожидаясь новых вопросов, он повернулся и быстро зашагал к станции.

«Это тот самый Ли Мэн-юй, который руководил демонстрацией студентов в Нанкине!» – думала Дао-цзин, оставшись стоять под большой ивой.

Глава третья

Цзян Хуа действительно был известным нам Ли Мэн-юем из Пекинского университета. Почему же он назвался рабочим?

Ли Мэн-юй родился в провинции Хэнань. В тринадцать лет, едва успев окончить начальную школу, он вместе с отцом уехал в Шанхай, где поступил учеником в типографию. Работая, он продолжал учиться в вечерней школе. Здесь Ли Мэн-юй познакомился с коммунистами, которые воспитали и вырастили его, здесь же он вступил сначала в комсомол, а позднее в Коммунистическую партию Китая. В это время он, продолжая работать, уже учился в филиале Шанхайского университета и руководил подпольным рабочим кружком. После поражения революции начались жестокие расправы гоминдановцев с рабочими и революционерами. Во время одной из больших облав все известные ему партийные явки были провалены, и Ли Мэн-юй никак не мог установить связь с партией. Оставаться в Шанхае стало невозможно, и он уехал в Бэйпин к своему дяде – тоже рабочему-печатнику. В Бэйпине Ли Мэн-юй надеялся установить контакт с местной партийной организацией и поступить на какую-нибудь работу. Но наладить нужные ему связи было не так-то легко. Найти работу тоже оказалось делом не простым. В этом тяжелом положении ему пришла мысль о поступлении в Пекинский университет. С утра до вечера Ли Мэн-юй нанимался теперь на разные мелкие работы, чтобы не сидеть на шее у дяди, а вечерами при свете лампы готовился к экзаменам. Благодаря своей настойчивости и старанию он за какие-нибудь четыре-пять месяцев подготовился и успешно сдал экзамены на философский факультет.

Незадолго до этого Ли Мэн-юю удалось установить связь с районной партийной организацией, которая поручила ему руководить студенческим движением в Пекинском университете. Поэтому он с полным основанием мог называть себя и студентом и рабочим.

После возвращения из Нанкина, где он руководил студенческой демонстрацией, Ли Мэн-юй не мог больше оставаться в Бэйпине, и партия направила его в Таншань[93]93
  Таншань – город в провинции Хэбэй (Северный Китай),


[Закрыть], где он свыше года работал на угольных копях и был одним из руководителей большой забастовки пяти таншаньских шахт. Когда в провинции Чахар начала организовываться Антияпонская добровольческая армия, Ли Мэн-юй тотчас приехал туда. Под Чжанцзякоу он был назначен командиром батальона. После поражения Добровольческой армии Ли Мэн-юй вернулся в Бэйпин и установил связь с Хэбэйским провинциальным комитетом партии, который направил его в окрестности Баодина для организации крестьянского движения. В то время широкие массы крестьян в уездах Гаоян, Бое, Лисянь, Взньсянь, Шэньцзэ, Жаоян, Динсянь, Аньго, не в силах больше терпеть гнета помещиков и ростовщиков, под руководством партии тайно готовились к восстанию. Перед приездом Дао-цзин в Динсянь Ли Мэн-юй, уже под именем Цзян Хуа, около полугода работал секретарем уездного комитета партии и вел здесь активную подпольную работу. Для того чтобы обмануть врагов и сбить их со своего следа, он благодаря Сюй Хуэй нашел убежище в Динсяньской школе. В это время он был занят организацией вооруженного восстания в местных частях баовэйтуаней. На берегах Танхэ часто можно было видеть торговца канцелярскими принадлежностями, ездившего на велосипеде по окрестным деревням. Это и был Цзян Хуа. Иногда он переодевался в крестьянскую одежду и бродил по дорогам, беседуя с крестьянами об их горьком житье, о тяжелых налогах и поборах. Так он постоянно менял свой облик и род занятий; враги, сколько ни старались, не могли обнаружить его, а революционные организации в деревнях были восстановлены и успешно действовали.

В тот последний вечер, когда Линь Дао-цзин так долго ждала его, Цзян Хуа находился на берегу Танхэ, медленно несущей свои воды вдоль низких дамб. Речка тускло поблескивала под светом то появлявшейся, то исчезавшей луны. Одна из заболоченных низинок берега густо поросла камышом. Прохладный весенний ветер колыхал его тонкие длинные стебли. Безмолвие ночи нарушал лишь один тихий шелест камыша, хотя в низинке собралось человек двадцать мужчин. Одеты они были в потрепанную военную форму или в старое крестьянское платье. Это были коммунисты и комсомольцы из окрестных деревень, входившие в состав отрядов баовэйтуаней. Одни из них стояли подле самой дамбы, опершись на винтовки, другие – тоже с винтовками в руках – присели на корточки в холодной болотной тине. На гребне земляной дамбы патрулировали два вооруженных дозорных.

Кроме Цзян Хуа, здесь находился также Дай Юй – особоуполномоченный Баодинского подпольного комитета партии, приехавший сюда всего два дня назад. Под их руководством шло собрание, на котором обсуждались вопросы дальнейшего роста членов партии и организации вооруженного восстания в отрядах баовэйтуаней. Цзян Хуа и Дай Юй, одетые по-крестьянски, сидели на корточках среди собравшихся; их ноги по щиколотку были погружены в холодную воду.

Первым выступил Цзян Хуа. Он обратился к присутствующим с просьбой сообщить о настроениях крестьян и высказать свои предложения.

Сначала все хранили молчание. Свет луны, пробиваясь сквозь камыш, отражался на лицах, полных решимости и воодушевления.

Несмотря на то, что молчание было очень коротким, казалось, что оно длилось целую вечность. Наконец послышался медлительный, полный скорби голос. Это заговорил крестьянин лет тридцати:

– Надо скорее приступать к делу! Мы, здешние крестьяне, больше не можем терпеть. Последнее наводнение затопило все наши поля, и мы не собрали даже на семена, а помещики все равно требуют арендную плату, заставляют выделять носильщиков, принуждают работать на них. Ростовщики пользуются случаем – всю кровь из бедняков высосали. Берешь сейчас взаймы меру кукурузы, а после уборки должен отдать две меры пшеницы. Соберешь, не соберешь – все равно. Дома дети с голоду умирают…

– Настроение у наших коммунистов боевое, – заговорил Ли Ло-гуй, командир одного из подразделений баовэйтуаней и секретарь подпольного районного комитета партии, – все рвутся в дело. Нужно только выработать план, как лучше рассчитаться с деревенскими паразитами. Уничтожив их, мы можем уйти в горы, создать там советский район, такой же, как в провинции Цзянси: истребим помещиков, поделим зерно… Это и будет нашим освобождением!

– Кто еще хочет выступить? Член партии может сказать партии все! – сказал Цзян Хуа.

– Все ясно! – произнес широкоплечий парень, большеглазый, с густыми черными бровями. Вид у него был решительный. – Что прикажет партия, то и сделаем! Ради своего освобождения мы пойдем на любые жертвы…

Цзян Хуа, повернувшись к нему, кивнул головой:

– Ли Юн-гуан, не торопись! – И он негромким голосом продолжал: – Наша Красная Армия сейчас наносит поражение за поражением гоминдановским войскам, выступившим в карательный поход. Она ведет тяжелые бои. Поэтому нам необходимо усилить свою борьбу, чтобы сковать в нашем районе часть вражеских сил. Давайте обсудим, как нам действовать…

Не успел Цзян Хуа закончить, как Ли Юн-гуан опять заговорил горячо и торопливо:

– У нас с Ли Ло-гуем все готово. Стоит уездному комитету партии приказать, как восстанет весь наш отряд баовэйтуаней. Прежде всего необходимо окружить дом помещика-тирана Син Цзы-цая. Я ворвусь туда и прикончу его. Потом пойдем дальше…

Молчавший до сих пор Дай Юй легонько похлопал Ли Юн-гуана по плечу, но вдруг сильно закашлялся. Наконец он проговорил:

– Молодец! Ты коммунист или комсомолец? Смело говоришь! Мы теперь действительно должны бороться за уничтожение помещиков-тиранов, за создание на Севере Советов!

Едва успел он закончить фразу, как ночную тишину один за другим прорезали три выстрела. Это был сигнал тревоги. Все присутствующие вскочили, защелкали затворы винтовок. Цзян Хуа шепотом приказал:

– Не двигаться!

– Эй, коммунисты, очнитесь, вы окружены! – сквозь частые звуки выстрелов донесся до них визгливый голос.

– Вот мерзавец!.. Это Син Цзы-цай со своими людьми! – быстро шепнул Ли Ло-гуй Цзян Хуа и Дай Юю. – Как быть? Наверное, с ним весь уездный охранный отряд. Как они смогли нас обнаружить?

Цзян Хуа прислушался и спокойно помахал рукой:

– Тихо! Товарищи! Если не дать им отпор, мы все погибнем. Надо решительно обороняться. Нас здесь двадцать человек, и у каждого есть оружие. – Он крикнул часовым, которые находились на гребне дамбы. – Ложитесь! Если кто сунется, стреляйте! – Затем, осторожно ступая по воде, он подошел к крестьянам, тут же обступившим его, и сказал:

– По-моему, нам не следует вступать с ними в перестрелку. Надо незаметно отойти, а затем рассредоточиться и скрыться.

– Товарищ Чжэн, что ты скажешь? – обратился он к Дай Юю по его партийной кличке. Цзян Хуа хотелось, чтобы тот поддержал его.

Дай Юй с побелевшим лицом испуганно прошептал:

– Вот уж не ожидал! Не ожидал… Надо сопротивляться… Иначе нельзя… пожалуй!..

Со всех сторон раздавались частые выстрелы.

Дозорные, залегшие на гребне дамбы, отвечали им. Эти два молодых деревенских парня стреляли и кричали:

– Идут! Идут! Они наступают!

Цзян Хуа не стал больше прислушиваться к тому, что бормотал Дай Юй, он повернулся к Ли Ло-гую и остальным крестьянам и приказал:

– Ли Юн-гуан, останешься со мной – будем прикрывать отход. Остальные под командой Ли Ло-гуя отходят – отстреливаются и отходят! Перед рассветом встретимся возле «поля в два му»[94]94
  Му – мера площади, равная ¹/₁₆ гектара.


[Закрыть]. Там окончим собрание.

Ли Ло-гуй тронул Цзян Хуа за локоть:

– Как же так! Ведь я местный житель, уж лучше ты отходи, а я вас прикрою.

Остальные крестьяне тоже смотрели на Цзян Хуа взволнованно и с уважением.

– Слышали приказ? Враг скоро подойдет совсем близко. В путь! Сейчас не время препираться! – Цзян Хуа, сражаясь в Добровольческой армии, прошел хорошую закалку, поэтому он так уверенно командовал этими деревенскими парнями, не имевшими еще настоящего боевого опыта.

Они подчинились. Ли Ло-гуй передал ему самую лучшую в отряде винтовку и несколько ручных гранат.

Солдаты из уездного отряда баовэйтуаней вели себя трусливо. Они лежали, прижимаясь головою к земле и не осмеливаясь даже глядеть в сторону противника. Ли Ло-гуй, воспользовавшись этим, повел небольшую группку своих бойцов на прорыв. Цзян Хуа и Ли Юн-гуан залегли возле самой воды и не спеша начали стрелять. Человек пятьдесят-шестьдесят солдат, приведенных сюда Син Цзы-цаем и командиром отряда, залегли и не решались идти на сближение.

– Вперед! В атаку! Мятежники бегут! Бояться нечего! Нечего! – неистовствовал толстый командир отряда.

Ему вторил визгливый голос Син Цзы-цая. Но едва кто-то из солдат решился двинуться вперед, как раздался выстрел Ли Юн-гуана, потом выстрел Цзян Хуа. После того как двое солдат уже попались к ним на мушку, остальные не осмеливались поднять голову. Рассчитывая, что бойцы, руководимые Ли Ло-гуем, уже далеко, Цзян Хуа и Юн-гуан, взявшись за руки, побежали по полю, поросшему высоким гаоляном. В эту самую минуту Ли Юн-гуана настигла пуля, и он упал. Цзян Хуа, не оглядываясь, взял его винтовку, повесил ее себе на шею, подхватил на руки товарища и побежал дальше. Пробежав немного, он почувствовал, что тело Ли Юн-гуана стало тяжелым и мелко задрожало. Цзян Хуа замедлил бег. Ли Юн-гуан открыл глаза и прошептал:

– Скажи матери… чтобы не горевала… продолжала борьбу… – Он вздохнул и затих.

В одной из низинок Цзян Хуа бережно положил на землю его холодеющее тело и молча смотрел на него. Приближающиеся сзади выстрелы заставили его поторопиться.

Во время быстрого бега Цзян Хуа не почувствовал, что пуля поцарапала ему плечо. Ему удалось прорваться, и он побежал к «тетушке» – матери Ли Юн-гуана, чтобы спрятать у нее две винтовки. Затем он вернулся в школу к Линь Дао-цзин, поспешно распрощался с ней и уехал.