Текст книги "Песнь молодости"

Автор книги: Ян Мо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 34 страниц)

Глава тридцать вторая

Поздний вечер в начале декабря. В порывах холодного северного ветра кружатся бесчисленные снежинки. Безмолвные улицы и переулки покрыты сплошным белым ковром.

Дао-цзин при свете лампы что-то пишет. Рядом еле теплится печка. Вдруг в дверь раздается стук. Это Цзян Хуа. Он пришел, невзирая на пургу. Дао-цзин помогает ему отряхнуть снег и раздувает печку.

– Снег идет? Холодно? – спросила она, подавая чашку кипятку. Ее лицо озарилось радостной улыбкой. – Знаешь, Цзян, сегодня союз, наконец, создан и принято решение вступить в Ассоциацию студентов Бэйпина и Тяньцзиня.

Цзян Хуа подошел к огню, с улыбкой посмотрел на Дао-цзин и ничего не ответил, как будто все это уже было ему известно.

Дао-цзин возбужденно продолжала:

– Спасибо партии за то, что прислала к нам Сюй Хуэй. Ты не представляешь, как я обрадовалась встрече с ней! С ее приходом работа пошла гораздо лучше. Не знаю, как у других, а у нас с курсом на Единый антияпонский национальный фронт не так-то все гладко было. Даже члены партии кое-чего сначала не понимали. Думали, что временное объединение с гоминданом – капитуляция. Сейчас картина совсем иная: основная масса студентов сплочена, а реакционеры изолированы. Ван Сяо-янь на собрании сидела с опущенной головой, как побитая, не смея смотреть людям в глаза. У Юй-пин на глазах у девятисот студентов разоблачил обезьяну Ван Чжуна. Нам удалось достать его расписку в получении денег от гоминдановского горкома, и У Юй-пин при всех зачитал ее. Студенты были вне себя от гнева. Ругаясь на чем свет стоит, они выгнали его с собрания. Хорошие новости! Правда?

Дао-цзин перевела дух и, к своему удивлению, обнаружила, что каждый раз при встрече с этим молчаливым, но располагающим к себе человеком она становится более жизнерадостной и веселой. Почему с другими ей никогда не удается так разговаривать, как с ним? Дао-цзин смутилась от этой мысли и покраснела, по быстро взяла себя в руки.

– Цзян, извини, – спокойным тихим голосом сказала она, – ты, кажется, хотел мне что-то сказать?

Теперь смутился Цзян Хуа. Решиться? Или не стоит? Как быть? Он густо покраснел и стал торопливо потирать руки над огнем, пытаясь этим скрыть свое волнение. Ему двадцать девять лет. Он никогда еще не любил, за исключением одного раза, еще мальчишкой в школе. Но разве может сравниться его теперешнее чувство с тем, что было тогда! Сколько он сдерживал себя и откладывал решительную минуту объяснения! Больше ждать он не будет. Цзян Хуа поднял голову, осторожно сжал руку Дао-цзин и, сдерживая дрожь, тихо произнес:

– Я хотел спросить тебя… Мы с тобой теперь товарищи, но могут наши отношения быть не только товарищескими…

Дао-цзин не могла оторвать взора от светящегося любовью лица Цзян Хуа. Его глаза, в которых таились и любовь и страдание, сказали ей все. Догадки подтвердились. Радоваться? Печалиться? Быть счастливой? Дао-цзин не могла отдать себе отчета. Сердце стучало, голова пошла кругом, ноги подкосились… Этот сильный и давно уважаемый ею человек будет любимым? Но ведь тот, которого она страстно любила и в течение многих лет часто видела во сне, не Цзян Хуа…

Дао-цзин отбросила в сторону эти мысли. В самом деле: такой несгибаемый коммунист, как Цзян Хуа, достоин самой глубокой ее любви. Почему она должна отвергать человека, который давно любит ее?

Дао-цзин молча посмотрела на Цзян Хуа и с нежностью в голосе ответила:

– Могут, Цзян Хуа. Ты мне очень нравишься…

Цзян Хуа минуту неподвижно Смотрел на нее, потом неожиданно протянул свои сильные руки и обнял Дао-цзин.

Было поздно, но Цзян Хуа не собирался уходить.

– Тебе пора. Скоро час. Приходи завтра.

Лицо Цзян Хуа светилось счастьем. Он опять обнял Дао-цзин и с дрожью в голосе прошептал ей на ухо:

– Почему ты меня гонишь? Я не пойду…

Дао-цзин выскользнула от него и пошла к двери. Поведение Цзянь Хуа ее встревожило, и ей даже стало немного больно.

На улице все было покрыто чистым белым снегом: крыши, земля, деревья. Налетал холодный ветер. Дао-цзин остановилась в безлюдном дворике, ноги увязли в снегу. В эту счастливую минуту ей невольно стало грустно: она не могла забыть Лу Цзя-чуаня. Ей представились его ясные, глубокие глаза, мрачная тюрьма, перебитые ноги… Навернулись слезы.

Дао-цзин одолевали сложные и противоречивые чувства. Она постояла на морозе, думая, что свежий воздух освежит ее. Потом, вспомнив, что Цзян Хуа сидит один в комнате, заторопилась обратно.

– Ты… ты еще не ушел? Тогда… тогда оставайся… – Дао-цзин зарделась и спрятала лицо на его широкой груди.

На рассвете, когда снятся самые счастливые и сладкие сны, в дверь вдруг кто-то постучал тихо, но тревожно. Цзян Хуа и Дао-цзин мгновенно проснулись и соскочили с кровати, вглядываясь в предрассветную мглу.

– Документы есть? Дай сюда, я их проглочу! – в волнении прошептала Дао-цзин и перевернула подушку в поисках бумаг.

– Спокойно! – сказал Цзян Хуа. Подкравшись к окну, он украдкой выглянул наружу.

Раздался повторный стук, и вслед за ним до них донесся слабый женский голос:

– Линь, открой! Это я, Сяо-янь…

Цзян Хуа отскочил от окна и стал торопливо одеваться. Дао-цзин, накинув на себя одежду, побежала открывать дверь. На пороге появилась возбужденная Сяо-янь, без очков, с растрепанными волосами. Увидев в комнате Дао-цзин мужчину, она невольно отступила, но потом, даже не поздоровавшись с Цзян Хуа, подбежала к Дао-цзин, обняла ее и расплакалась.

– Сяо-янь, успокойся. Что случилось? – ласково спросила Дао-цзин, как будто между ними ничего не произошло.

Но Сяо-янь рыдала у нее на груди.

Дао-цзин молча стала гладить подругу по плечам.

– Линь, я виновата перед тобой! Я… – Сяо-янь говорила с трудом. – Чжэн… Чжэн Цзюнь-цай – предатель! Лакей! Я, я только сейчас узнала об этом!

Ван Сяо-янь вновь залилась горькими слезами. Для нее это был тяжелый и неожиданный удар. Постепенно она успокоилась и смогла рассказать о случившемся.

Дай Юй в разговорах с нею называл себя секретарем Бэйпинского горкома партии. Ван Сяо-янь любила и уважала его, поэтому последние три месяца, когда она порвала отношения с Дао-цзин, она верила его клевете и составила о своей подруге совершенно ложное мнение. Но вместе с тем у нее постепенно крепли подозрения в отношении самого Дай Юя. В его словах и поступках было все больше и больше противоречий. Иногда он вел себя так, будто действовал по принуждению. Запах вина и пудры он пытался объяснить, ссылаясь на маскировку. Многочисленные подозрения в отношении личной жизни Дай Юя Ван Сяо-янь перенесла и на его политическое поведение. А секретарь ли горкома он вообще? На самом ли деле она, Ван Сяо-янь, член партии? Могут ли быть настоящими людьми Ван Чжун и ему подобные, если они занимаются травлей честных студентов? А случай с Линь Дао-цзин? Она стала наблюдать за ним.

Решив выяснить до конца, что же представляет из себя Дай Юй, Сяо-янь стала действовать энергично. Прежде всего нужно было выяснить, где он живет, кто его родные и друзья. Узнать это от Ван Чжуна не представлялось возможным. Любовь – ее первая, всепоглощающая любовь, ее грезы – твердила ей, что она не может расстаться с любимым, что все ее подозрения – это выдумка, проявление ограниченности и ревности, а Дай Юй, как говорит об этом он сам, хороший, честный товарищ, целиком посвятивший себя делу партии. Как бы она была счастлива, если бы это было так! Но действительность оказалась горькой. Прекрасные мечты, построенные на одной беззаветной преданности, рассеялись как мираж.

Однажды она осторожно последовала за Дай Юем по пятам. В одном из глухих переулков он постучал в ворота, покрытые ярким красным лаком. На стук вышла худая женщина средних лет в роскошной шубе. Дай Юй подал ей руку, но женщина оттолкнула ее, залепила ему пощечину и закричала: «Входи и жди меня!» После этого она скрылась, а Дай Юй вошел в ворота, словно нищий.

Сяо-янь была потрясена до глубины души. Кто эта женщина? Жена? Любовница? Но ведь он постоянно говорит ей, Сяо-янь, о своей любви и уважении, и в его глазах можно прочесть искреннее чувство?!

Сяо-янь несколько дней не могла смотреть на Дай Юя, а тот с надрывом в голосе лил перед нею слезы. На вопрос, кто та женщина, он отвечал, что это только товарищ по работе, что ей нужно маскироваться, чтобы ввести в заблуждение врагов. После этого случая Сяо-янь с болью в сердце руководствовалась его «указаниями», продолжая обманывать молодых студентов.

На общем собрании, вчера, когда У Юй-пин во всеуслышание зачитал расписку Ван Чжуна, Сяо-янь все стало ясно. Она не могла найти себе места. А ночью, вот этой, только что истекшей ночью, к ней пришел пьяный Дай Юй. Он выдавил из себя что-то несвязное и повалился на ее кровать как подкошенный. Сяо-янь вывернула его карманы и обнаружила письмо, странное удостоверение с непонятными условными знаками и какой-то список. Сяо-янь глянула на письмо, и ее поразило словно молнией.

Это было письмо Ху Мэн-аня. Он отвечал на вопросы Дай Юя и повелевал ему спокойно работать в университете, внимательно прислушиваться к голосу начальства и быть готовым к действиям. Перевод его в Наньчан не может состояться из-за структуры их организации. Все стало ясным! А в списке – фамилии коммунистов или активистов, подлежащих аресту. Удостоверение, разумеется, говорило о принадлежности Дай Юя к охранке! Оказывается, этот подонок давно добровольно стал предателем! Сяо-янь, как безумная, стала колотить Дай Юя до тех пор, пока не отбила себе все руки. Но тот так и не очнулся. Сяо-янь схватила бумаги и выскочила во двор.

Сяо-янь долго стояла на морозе. Часов около трех ночи из дома вывалился Дай Юй. Он нетвердой рукой схватил окоченевшую Сяо-янь и втащил ее обратно в комнату. Потом упал на колени и ударился в слезы, распинаясь в том, что виноват перед ней и партией. Он бичевал себя за слабость и утрату совести, каялся в совершенных преступлениях. Но Сяо-янь неподвижно лежала на кровати с остановившимся сердцем, пропуская мимо ушей его дьявольские речи. Ей казалось, что наступил конец света. Однако Дай Юй не собирался оставить ее. Он со слезами на глазах клялся в любви, и это еще сохраняло за ним какой-то человеческий облик. В его грязной душонке было маленькое светлое место… след благотворного влияния Сяо-янь.

Выслушав все объяснения, Сяо-янь по-прежнему осталась безучастной. Она машинально ходила по комнате, не замечая Дай Юя, который тоже ходил следом за ней, словно сумасшедший, распространяя вокруг себя винный перегар. Он говорил, что минутная слабость причинила ему непоправимый вред, что он обманул ожидания партии, что опытный враг воспользовался этим и шаг за шагом привел его на преступный путь, откуда нет возврата и спасения, что он не «по своей вине» ставил под удар товарищей. А женщина, которую видела Сяо-янь, – агент охранки. Она прибрала его к рукам, требует выполнения заданий и удовлетворения своей похоти. Ему ничего не остается делать, как беспрекословно подчиняться ее приказам, иначе – смерть. Когда он полюбил Сяо-янь, то попытался вырваться из этого преступного круга, зажить с ней «свободной» жизнью. После долгих колебаний и сомнений он решил написать Ху Мэн-аню и попросить перевода в другое место. Дай Юй клялся, что хотел жениться на Сяо-янь, как только избавился бы от этой женщины. Он любит ее, будет хорошим мужем и никогда не покинет. Сяо-янь ничего не хотела слышать. Она с болью думала: между ней и этим негодяем все кончено. Облокотившись на стол, Сяо-янь притворилась уснувшей. Дай Юй ушел пошатываясь, а Сяо-янь тут же побежала к Дао-цзин.

Рассказав все это, Сяо-янь вновь залилась слезами:

– Линь! Конец мне! Спаси!..

– Сяо-янь, все можно начать снова… – с болью и со страданием на лице тихо произнесла Дао-цзин, вытирая слезы на щеках Сяо-янь. – Но откуда ты узнала, где я живу? Странно…

– Я тоже однажды пошла следом за тобой, но ему, этому прохвосту, не сказала. Линь, что же мне делать, как жить дальше? Как поступить с ним? – спросила Сяо-янь, вытирая платком покрасневшие глаза и глядя поочередно то на Дао-цзин, то на Цзян Хуа.

– Сяо-янь, а куда ты дела бумаги Дай Юя? – спросил Цзян Хуа.

– Он отнял.

– Да-а… – Цзян Хуа задумался. – Сяо-янь, я хочу предупредить тебя, что тут дело не только в твоих с ним отношениях. Поэтому одними переживаниями дела не поправишь. Ты это понимаешь?

– Что? – спросила Сяо-янь, повернув к нему свое заплаканное лицо. – Я ни о чем не думаю. Я пришла лишь сказать, что виновата перед Дао-цзин, и попросить у нее прощения.

– Не говори об этом! – перебила ее Дао-цзин и схватила за руку. – Сяо-янь, я вижу, ты очень устала. Иди полежи.

Цзян Хуа и Дао-цзин взяли ее под руки и уложили на кровать.

– Дело может принять такой оборот: Дай Юй протрезвеет, вспомнит, как глупо себя вел, рассказывая «бредни», и как, кроме того, важнейшие для него документы побывали у тебя в руках, и задумает какое-нибудь грязное дело… В таком случае, как подсказывает логика, если ты откажешься быть орудием в его руках, он начнет бояться тебя, даже может возненавидеть и захочет уничтожить. Ты об этом думала?

– Нет, – закрыла глаза Сяо-янь, и ее лицо стало мертвенно бледным, – этого не может быть. Он не сможет! Нет, он любит меня!..

Тут Дао-цзин не вытерпела:

– И ты еще можешь так говорить о нем? Как? Ты веришь в его любовь? Не играй с огнем!

Сяо-янь молчала, закрыв глаза. По ее щекам катились слезы.

– Сяо-янь, как бы там ни было, а бдительность всегда полезна, – дружески сказал Цзян Хуа. – Она нужна не только тебе, но и всем нам. Суди сама: этот агент охранки составил черный список и собирается предпринять в отношении нас жестокие меры. Мне кажется, что тебе и Дао-цзин лучше спрятаться куда-нибудь на несколько дней. Твоих домашних тоже следует предупредить, причем поскорее. Да, Сяо-янь, а ты не запомнила, чьи фамилии были в списке?

– Всех не помню, – вытерла слезы Сяо-янь. – Были там Хоу Жуй, Ли Хуай-ин и она, – Сяо-янь показала на Дао-цзин.

Дао-цзин посмотрела на Сяо-янь, которая сидела вся в слезах, и вытерла ей глаза.

– Вот видишь: даже Ли Хуай-ин и та попала в черный список. Какой же он опасный негодяй! Ты убедилась в этом? Поэтому нам следует прислушаться к совету Цзян Хуа. Знаешь, Янь, мне было очень больно, когда ты отдалилась от меня. А сейчас я рада вновь видеть тебя со мной. Ладно, не будем вспоминать старое. Давай лучше подумаем, что нам делать. Я могу тебя спрятать в одном месте. Согласна?

– Хочу еще раз поговорить с ним, – просящим тоном сказала Сяо-янь. – Не беспокойся, я не поверю ему, я вернусь.

– Янь, я не разрешаю тебе этого делать! – решительно сказала Дао-цзин и притянула ее к себе. – Пошли отсюда скорее, пока он не узнал, где мы находимся. Если Дай Юй не найдет тебя дома, то, вероятно, придет сюда. Цзян Хуа, ты уходи первым, а мы за тобой. Студенты приютят нас на несколько дней.

Цзян Хуа ласково посмотрел на Дао-цзин и что-то сказал ей на ухо. Потом подошел к Сяо-янь, пожал ей руку и направился к двери.

– Это из-за меня приходится вам расставаться, – печально посмотрела Сяо-янь вслед Цзян Хуа. – Дао-цзин, пошли и мы. Я не желаю встречаться с Дай Юем!

Глава тридцать третья

Дай Юй проспал у себя в номере почти целый день. Протрезвев, он вспомнил о ссоре с Сяо-янь и встревожился. За эти дни события развивались крайне неблагоприятно для него: в Бэйпине резко возросло студенческое движение, в одних институтах создавались союзы студенческого самоуправления, в других – союзы сопротивления Японии и спасения родины. В Ассоциацию входили новые и новые студенческие организации. Его агентуру выбрасывали отовсюду, как мусор. За это Дай Юй получил серьезный нагоняй от хозяев. Ему сделали предупреждение. Расстроенный этим, он мертвецки напился. А тут свалилась еще одна неприятность: Ван Сяо-янь распознала его подлинное лицо. Плохи дела. Раньше Сяо-янь была единственной искоркой в его опустошенной душе. А сейчас из-за этого проклятого вина все рухнуло. Что же делать? Как выпутаться? У Дай Юя не было даже желания встать и умыться. Он лежал в полутемной комнате и в мучительных раздумьях курил одну сигарету за другой. Шторы на окнах были спущены, висевший в комнате дым резал глаза.

В два часа дня он встал и открыл окно. Свежий, холодный воздух и лучи солнца ударили ему в лицо. Он взъерошил волосы, откашлялся, торопливо захлопнул окно.

Есть не хотелось. Дай Юй начал приводить себя в порядок: умылся, причесался, освежился одеколоном, надел белоснежную рубашку, костюм кофейного цвета и пальто, а на напомаженную голову – английскую фетровую шляпу.

Он решил идти к Сяо-янь.

По его предположениям, дальнейшие отношения с Сяо-янь должны сложиться следующим образом: естественно, Сяо-янь разочаровалась в нем, увидев секретные бумаги, но она любит его, очень любит. Как говорится, «зерно сварилось и превратилось в кашу». Пусть попереживает. Что ей еще остается делать? Только надо найти более утонченный способ «объяснения», с тем чтобы горячие слезы снова растопили ее любовь к нему. Разве может так быстро изменить свое отношение к нему эта цельная и честная девушка?

Сяо-янь дома не оказалось. Она ушла еще рано утром.

Дай Юй побежал в университет, облазил общежития, аудитории, но ее нигде не было. Он удивился. Куда она могла деться? Он решил поискать ее у подруг. Опять бесполезно. Пришлось опять пойти к ней домой в надежде дождаться ее и объясниться.

Госпожа Ван стала занимать его разговором, налила чай. Профессор Ван Хун-бинь сел на своего любимого конька.

– Цзюнь-цай, ты знаешь, что происходит у нас в университете? – с жаром начал он. – Не только мальчишки пришли в движение, но и мы, старики профессора. Все говорят о спасении родины. У нас тоже вскипела кровь, и мы вместе с другими обсуждаем нависшую над страной опасность! Тут не останешься безучастным. Верно ведь? – стукнул он кулаком по столу, встал и громко расхохотался.

Сидевший на софе Дай Юй испуганно сжался и побледнел, но тут же овладел собой и сочувственно заулыбался:

– В таком возрасте беспокоитесь о государственных делах! Вот уж поистине… Ваш пример вдохновляет нас, молодежь, на большее.

Профессор махнул рукой:

– Что ты, Цзюнь-цай! Кто я такой? Как говорит Маркс, массы – вот кто подлинный герой и творец истории. Одиночка так слаб, что не одолеет трудного пути. Скажу тебе, Цзюнь-цай, что в науке старые профессора сильны, а когда заходит речь о любви к родине, революции, борьбе, то тут первое слово предоставляется вам, молодым. Я видел, как на днях студенты, позабыв обо всем на свете, кричали о спасении родины. У меня даже слезы выступили на глазах. – Профессор сдвинул очки и вытер набежавшую слезу.

– Ох уж этот старик! – поспешно вмешалась в разговор супруга профессора. – Цзюнь-цай, ужинай у нас. Сяо-янь как ушла утром, так до сих пор не появляется. Уж не поссорились ли вы вчера вечером?

Дай Юй отрицательно покачал головой:

– Нет. Мы только выяснили, что у нас с ней разные взгляды на методы нашей работы. Сейчас обстановка крайне напряженная. Японцы с каждым днем продвигаются все дальше и дальше. Сяо-янь очень пассивна, я ее немного пробрал, а она рассердилась. Вот я и пришел сегодня, чтобы принести извинения.

– Пустяки! – громко сказал профессор. – Сяо-янь еще девчонка, нечего ей проявлять характер. Не беспокойся, она придет, и я с ней поговорю…

– О чем? – спросила его жена. – Что мы понимаем в их делах? Ну, ладно, вы тут беседуйте, а я пойду готовить. Скоро придет дочка и захочет кушать.

Профессор Ван Хун-бинь опять начал говорить о событиях в стране. Дай Юй выдержал паузу и как бы невзначай спросил:

– Вы только что говорили об участии профессоров в собраниях. Кто же это? Вероятно, я их знаю.

– Да, многие ходят, – неопределенно ответил профессор, вспомнив о том, что они договорились не сообщать никому из посторонних фамилий участников. Хотя Чжэн Цзюнь-цай и был женихом дочери, однако профессор не мог нарушить уговора.

Старик громко рассмеялся, как будто забыв, о чем только что спрашивал его Дай Юй:

– Цзюнь-цай, расскажи о своих делах. Как работа? Наверное, идет успешно?

– Потихоньку… Устал я, – выпучив рыбьи глаза, уныло ответил Дай Юй и под нос себе прошептал: – У-у, лиса старая, дьявол красный! В список тебя надо!

Сяо-янь не возвращалась. Профессор и его жена стали волноваться. Они позвонили в университет, потом подругам дочери. Везде отвечали, что Сяо-янь никто не видел. Дай Юй тревожился еще больше, чем родители. Его надежды рушились. «Покончила с собой? Или сбежала к коммунистам?» – лихорадочно думал он. Ни то, ни другое ничего хорошего для него не сулило. А последнее предположение вызывало озноб.

Дай Юй ушел в одиннадцатом часу. Ему нужно было предпринять срочные меры. Он шел один по темному переулку, втянув голову в плечи. Дул пронизывающий ветер. «Убить ее? Нельзя. Тогда я пропал…» Внезапно Дай Юй вспомнил добрые и ласковые глаза Ван Сяо-янь, и его пронзило словно током. Он, шатаясь, прошел несколько шагов, потом овладел собой. «Арестовать Ван Хун-биня и от него узнать фамилии профессоров. Этим будут возмещены все убытки». Дай Юй пощупал в кармане, как величайшую драгоценность, свой черный список и успокоился. Холодная усмешка скривила его губы.

Дай Юй вошел в длинный узкий переулок. Рикш поблизости не было, и пришлось идти пешком. Вдруг, словно из-под земли, перед ним вырос человек, и железные руки схватили Дай Юя за горло. Его окружили трое неизвестных. Дай Юй захрипел.

– Предатель! Собака! Узнаешь? – донеслось до него.

Голос был удивительно знаком. Как в тумане Дай Юй увидел Юй Чана, с которым когда-то ехал в машине, и ему все стало ясно. «Конец! Может быть, они отпустят меня, как тогда в машине?» – пронеслась в его сознании последняя надежда, и он хотел крикнуть: «Пощадите! Я больше никогда не буду этим заниматься!» Но сжимавшие его шею руки уже сменила прочная веревка, и Дай Юю стало нечем дышать.

– Ты продолжал предавать товарищей, по-прежнему по дешевке торговал своей поганой душонкой! – звучал голос Юй Чана. – Твои руки обагрены кровью революционеров. Тебе этого показалось мало. Захотел еще пролить кровь студентов? Нет тебе пощады! Сейчас будет приведен в исполнение смертный приговор, вынесенный китайским народом! – Юй Чан повернулся к стоявшему рядом товарищу: – Обыскать!

В мгновение ока в руках спутника Юй Чана оказались преступный черный список, удостоверение агента охранки и прочие документы.

В переулке стояла гробовая тишина. Казалось, что весь мир замер. Стих даже ветер. Звучал лишь суровый и ясный голос Юй Чана. Его устами говорил китайский народ.

В ночном небе насмешливо сверкали звезды, глядя на лежавшего в переулке Дай Юя. Таков был конец этого презренного изменника.

* * *

Взволнованный Ван Хун-бинь, заложив руки за спину, взад и вперед ходил по узкой комнатке своего приятеля.

За столиком в полном молчании с опущенной головой сидела Ван Сяо-янь. Она осунулась и выглядела лет на десять старше.

Наконец профессор остановился и, сдерживая себя, тихо спросил:

– Сяо-янь, ты не должна так волновать отца! Говори мне, что случилось? Почему ты так переживаешь? Почему гоминдановцы ворвались к нам и хотели арестовать тебя? К счастью, никого не оказалось дома. Куда же мы денемся теперь? Что случилось?

– Папа, не говори только ничего маме, – посмотрела на отца расстроенная Сяо-янь. Слезы мешали ей говорить. – Прости меня за неприятности, которые я тебе доставила. Мама надеялась на меня, а я…

Ван Хун-бинь изменился в лице. Он не мог понять, что случилось с дочерью. Подойдя к Сяо-янь, профессор погладил ее по растрепавшимся волосам:

– Сяо-янь, дочка моя. Не надо… Что у тебя произошло с Цзюнь-цаем? Я заметил, что последнее время вы постоянно ссоритесь.

– Папа! – Сяо-янь порывисто приподнялась. В ее безжизненных глазах мелькнула решимость. – Он подлец и предатель. Шпион! Он погубил меня!.. – Сяо-янь уронила голову на стол и затряслась от рыданий.

Изумленный Ван Хун-бинь снял, потом надел и опять снял очки. Он не знал, куда девать свои большие руки. Постояв около двери, он осторожно приподнял ее голову и ласково сказал:

– Девочка моя, как же так получилось, что он хотел арестовать нас? Расскажи-ка отцу… Нет, лучше не надо. Мне все понятно! – решительно махнул он рукой и гневно посмотрел перед собой, словно воочию увидел Дай Юя. – Понятно! Шпион и предатель! – прошептал он сквозь зубы. – Прикидывался порядочным человеком, а оказался негодяем. Раз так, то нечего расстраиваться. Пусть он занимается своим подлым делом, а мы будем работать. Посмотрим, чья возьмет!

– Его уже нет в живых. Казнили… – еле слышно прошептала Сяо-янь и этим окончательно изумила отца.

Профессор чуть не лишился дара речи и уставился на дочь:

– Удивительная история – как в романе! Сяо-янь, это правда?

Ответа не последовало. По бескровному лицу и плотно сжатым губам Сяо-янь было видно, что в ней происходит напряженная внутренняя борьба. Она гнала от себя всякие воспоминания об этом мерзком человеке.

– Сяо-янь, не надо падать духом, – спокойно сказал Ван Хун-бинь, усаживаясь на стул и с любовью глядя на дочь. – События развиваются так стремительно. От вас, молодежи, требуется удвоить усилия, забыть старое и начать все заново. Да, скажи, пожалуйста, коммунисты не подозревают тебя? Доверяют? – профессор строго нахмурил брови.

– Папа, я помирилась с Линь Дао-цзин, – улыбнувшись, ответила Сяо-янь. – Это он поссорил нас. Ты спрашиваешь, доверяют ли мне коммунисты? Конечно! И полностью доверяют. Я бы совсем пропала, если бы партия не спасла меня.

В комнату торопливо вошла мать. В тот вечер, когда ушел Дай Юй, она получила записку от Сяо-янь и вместе с мужем скрылась из дому. Мать слышала весь разговор и переживала за дочь:

– Дочка, маленькая моя… Эта скотина…

К Сяо-янь вернулось спокойствие:

– Не волнуйся, мама. Вы можете вернуться домой. Гоминдановцы не посмеют тронуть вас. Им не позволит это сделать общественное мнение. Меня ждет Линь Дао-цзин. У нас много работы. Ассоциация готовит грандиозную демонстрацию. Папа, ты знаешь об этом?

Родители были и удивлены и успокоены ее твердым и уверенным тоном. Ван Хун-биню теперь казалось, что вся грязь и мрак навеки миновали его дочь. Он вздохнул полной грудью.

– Собирается гроза. Посмотри, как смело летают молодые орлы!