Текст книги "Песнь молодости"

Автор книги: Ян Мо

Глава пятнадцатая

Ван Сяо-янь беспокойно расхаживала взад и вперед по своей маленькой, аккуратно прибранной комнатке в пансионе. В руках у нее были «Очерки по политэкономии», но чтение не шло на ум. Отбросив книгу, она остановилась перед зеркалом и стала пристально разглядывать в нем свое отражение. Лицо ее, обычно бледное и спокойное, горело лихорадочным румянцем; брови были страдальчески сдвинуты; она вдруг со всей отчетливостью ощутила, как отчаянно бьется ее сердце.

«Скорей бы уж он приходил…»

При одной мысли о встрече с Дай Юем она вся задрожала от радости. Первая девичья любовь! Любовь, которая пробудила в ней прекрасные мечты, заставила почувствовать радость жизни и укрепила ее веру в революцию. Ван Сяо-янь разбиралась в теории слабее, чем Дао-цзин, но вера ее была тверда: никогда преступное старое общество не найдет у нее поддержки. Люди должны подняться на борьбу за новое, счастливое и справедливое будущее. Дай Юй произвел на нее сильное впечатление с первой встречи. Ей понравилось, как строго и резко осуждал этот спокойный молодой человек преступления и бесчинства гоминдановцев. Затем последовала вторая и третья встречи, Они познакомились ближе. Дай Юй рекомендовал ей для чтения книги, разъяснял прочитанное; он был очень эрудирован, наизусть цитировал целые абзацы из «Капитала» и других известных книг, что постоянно вызывало удивление и восхищение его товарищей. Сяо-янь любила науку, и ее уважение к такому знающему человеку, да при этом еще революционеру, скоро переросло в любовь.

Дай Юй часто бывал у Сяо-янь. Каждый раз, подойдя к дверям ее комнаты, он сначала тихонько трижды стучал в дверь, а затем тихо и вежливо входил в комнату.

– Сколько страниц «Капитала» прочла за эти дни? – спокойно спрашивал он, садясь и поправляя очки. Глаза его не отрывались от лица Сяо-янь.

При встрече с Дай Юем лицо Сяо-янь заливалось краской. Беседа с ним заставляла учащенно биться ее сердце. Она всеми силами старалась скрыть свои чувства, но лицо выдавало ее.

– Я дошла до пятьдесят первой главы – «Отношения распределения и производственные отношения». Скоро кончу, но я ничего не понимаю.

– Очень хорошо. А то, что не понимаешь, – это не страшно. Таков марксизм! Дочитала до пятьдесят первой главы? Там говорится так, – он надел очки и, подумав немного, процитировал: – «Напротив, научный анализ капиталистического способа производства доказывает, что он – способ производства особого рода, специфической исторической определенности, что он, как и всякий другой определенный способ производства, предполагает данную ступень общественных производительных сил и форм их развития…» – Дай Юй остановился и с улыбкой посмотрел на Сяо-янь.

– Какая у тебя память! – Сяо-янь низко опустила голову; в голосе ее звучала искренняя зависть и уважение.

Но чем дальше, тем труднее им было вести подобные разговоры. Придя к Сяо-янь, Дай Юй садился и не сводил с нее глаз. Он не уходил, но и ничего не говорил. Сяо-янь была гордой девушкой, она знала, что влюбилась в Дай Юя, но не хотела первой открыть свои чувства.

Часто, посидев так некоторое время и так и не сказав ни слова, Дай Юй уходил. Однажды, глядя вслед удалявшемуся Дай Юю, Сяо-янь прислонилась к двери, со слезами на глазах тихо прошептала про себя: «Я как будто бы нравлюсь ему… но он… Почему он никогда не показывает этого?..»

Сяо-янь похудела. Любовь иссушила ее сердце. Часто, лежа в кровати, она думала: «Взять и прямо сказать ему, что люблю. Если он не любит, я сумею подавить в себе это чувство». Но при встрече с Дай Юем вся ее храбрость исчезала, ей становилось стыдно.

Но почему же Дай Юй не хотел сказать Сяо-янь о своей любви? Объяснялось это тем, что при каждой встрече с ней он невольно вспоминал о другой женщине.

* * *

Лежа на широкой двуспальной кровати, сверкающей никелем, Дай Юй, поколебавшись некоторое время, толкнул спавшую рядом с ним немолодую, очень худую женщину и тихо сказал:

– Фэн-цзюань, проснись! Я хочу что-то сказать тебе.

Женщина раскрыла сонные глаза и, обняв Дай Юя за шею, игриво проговорила:

– Дай Юй, ну что тебе? Обними меня и давай еще немножко поспим!

– Нет, мне нужно идти.

Но Дай Юй продолжал лежать и через некоторое время снова заговорил:

– Послушай, в меня влюбилась одна студентка Пекинского университета, но, не узнав твоего мнения, я не решаюсь сблизиться с ней. Что ты скажешь на это?

Женщина закурила сигарету и сделала две глубокие затяжки. Подняв глаза к потолку, она холодно проговорила:

– Ты еще не сошелся с ней? Отчего же не поторопился? Хватайся за нее! – Она повернула голову и кокетливо, хотя и с подозрением, покосилась на Дай Юя. – В Пекинском университете не много красных, но и наших не густо, больше всего тех, что увлекаются вредными книжками. Эта девушка, вероятно, тоже из таких? В таком случае действуй смелее. Но смотри, как бы она в самом деле не околдовала тебя. – Женщина сердито покосилась на Дай Юя, крепко обняла за шею и в упор спросила: – Скажи, ты ее любишь?

– Нет! – Дай Юй покачал головой. Он не сказал о своих истинных чувствах к Сяо-янь, умолчав также и о том, что она придерживается передовых взглядов, однако острые глаза женщины все успели заметить. Пристально глядя на Дай Юя, она холодно и зло проговорила:

– Гм, любовь!.. Ты не годишься для настоящей любви! Ты не понимаешь любви! И не стоишь ее!

Дай Юй, испугавшись, не решился что-либо возразить. Он медленно оделся и, захватив с собой документы, вышел.

В тот же вечер Дай Юй опять сидел у Сяо-янь. Он не был у нее две недели, и при встрече с ним Сяо-янь покраснела. Неожиданно она расплакалась и торопливо отвернулась к окну.

Дай Юй встал, медленно и робко, как настоящий влюбленный, подошел к стоявшей у окна Сяо-янь и, положив руку на ее плечо, тихо сказал:

– Янь, дорогой мой товарищ, я… люблю тебя…

Он снял очки и горячо поцеловал похолодевшее, бледное лицо девушки.

Опьяненная неожиданным счастьем, Сяо-янь была как во сне. Она не сводила глаз со своего любимого, о котором так давно мечтала. В его глазах тоже стояли слезы; усталое лицо имело какой-то нездоровый, серый оттенок. Только сейчас, обратив на это внимание, Сяо-янь испуганно спросила:

– Что с тобой? Ты болен?

Она уложила Дай Юя в кровать, дала ему воды и молча села у постели, не сводя с него влюбленных глаз.

Дай Юй закрыл глаза и некоторое время отдыхал, затем снова открыл их и виновато улыбнулся Сяо-янь:

– Янь, какая ты хорошая, мягкая, добрая! С тех пор как я впервые увидел тебя, я не могу тебя забыть – ты как святая. Увидев тебя, хочется стать чище, лучше, смыть грязь со своей души…

Он взял руку Сяо-янь и осыпал ее горячими поцелуями. Сяо-янь чувствовала, что его сухие губы жгут ее как огонь.

Сяо-янь отняла свою руку и, склонившись к нему, тихо прошептала:

– Цзюнь-цай, когда я увидела тебя в первый раз, я тоже… Ты лучше меня. Кроме Линь Дао-цзин, мне впервые так хорошо… с тобой. Ты для меня как солнце.

– Нет, я плохой!. Я не тот, о ком ты мечтала. – Дай Юй (Чжэн Цзюнь-цай) крепко обнял ее и тихо проговорил: – Янь, любимая моя! Ради тебя я стану другим, я буду Стараться… Люби меня, Люби меня всегда!

* * *

В томительном ожидании прошла неделя, и, наконец, настал день, когда Сяо-янь должна была снова встретиться с Дай Юем.

Сяо-янь присела перед туалетным столиком, причесалась и, посмотрев на свои пылающие щеки, улыбнулась. Стыдливо, словно любимый был уже здесь, рядом, она обвела взором комнату – кругом было чисто, все аккуратно прибрано, в вазе благоухали белоснежные жасмины. Сяо-янь снова улыбнулась, выдвинула ящик и достала из красной лаковой шкатулки коробочку пудры, которую ей подарила в прошлом году тетка в день рождения. Сяо-янь никогда не пудрилась и тогда же спрятала подарок в ящик. А сегодня, сама не зная почему, она вдруг вспомнила о нем и достала. Открыв коробочку, она взяла пуховку и напудрила лицо. Увидев в зеркале свое еще более побелевшее лицо с пылающим румянцем, подчеркивавшим ее юную прелесть, Сяо-янь схватила платок и смущенно стерла пудру. Она была скромной девушкой и никогда не занималась косметикой. Сегодня, ожидая любимого, Сяо-янь изменила себе, но ей вдруг стало стыдно, она отвернулась от зеркала, быстро подошла к письменному столу и взяла книгу.

Был уже четвертый час. Сяо-янь в нетерпении сидела за столом, время от времени поглядывая во двор.

Когда со двора донесся голос сестренки: «Сестра, к тебе пришли!», Сяо-янь отложила книгу и выбежала из комнаты. Сегодня Дай Юй выглядел прямо великолепно: на нем был синий европейский костюм, воротник белой рубашки выпущен наверх, лицо чисто выбрито. Сяо-янь всегда думала, что ему лет тридцать, сейчас же ей показалось, что ему не больше двадцати пяти.

Дай Юй впервые был у нее дома. С восхищением оглядевшись вокруг, он сказал:

– Сяо-янь, у тебя очень хорошо, уютно. У вас состоятельная семья?

Сяо-янь достала конфеты, печенье и села рядом с ним.

– Разве можно было бы прожить на жалованье отца? Ему так часто задерживают деньги, что мы давно бы умерли с голоду. Мой дядя держит меняльную лавку, он очень богат и помогает нам. Так что живем ничего. – Взглянув на Дай Юя, она продолжала: – Сегодня ты выглядишь лучше. Как ты себя чувствуешь? Почему ты не хочешь мне сказать, где ты живешь? Ты знаешь, мне очень хочется побывать у тебя.

Дай Юй взял Сяо-янь за руку и, напустив на себя печальный вид, промолвил:

– Янь, наша работа не позволяет открыть тебе это. Ну, как прошла неделя?

– Хорошо. Только я скучала по тебе.

Дай Юй привлек Сяо-янь к себе и крепко обнял.

– Ты знаешь, Линь Дао-цзин скоро освободят, – сказала через минуту Сяо-янь. – Через несколько дней станет точно известно, и я пойду ее встречать. Знаешь… я все хочу спросить у тебя одну вещь, но стесняюсь. Она говорила, что ты приходил к ней в Динсяне. Она как будто недовольна тобой. Говорит, что ты плохо руководил их работой, что это ты настоял на том, чтобы школьники выступили против моей тетки.

Дай Юй закурил сигарету, затянулся и медленно ответил:

– Она введена в заблуждение. Ей и этому юноше по фамилии Чжао я постоянно советовал: не впадайте в левацкий уклон. Я настаивал, чтобы сняли преподавателя V, и, наоборот, поддерживал твою тетю. Кто же знал, что они там понаделают, я был там всего два часа.

– Вот как? – Сяо-янь с облегчением вздохнула, взглянула на Дай Юя своими чистыми глазами и виновато улыбнулась. – Не обращай внимания: вероятно, я ее неправильно поняла. Знаешь, она будет так рада, когда узнает о наших отношениях! Дао-цзин уже давно испытала, что такое любовь, а я хоть и старше ее, но у меня еще не было друга. Она часто смеялась над тем, что я такая замкнутая, и называла старой девой.

Дай Юй покосился на Сяо-янь и, играя глазами, промолвил с улыбкой:

– Ну, теперь ты можешь гордиться – у тебя есть любимый, и, может быть, он станет твоим мужем – верно?

Сяо-янь легонько оттолкнула Дай Юя и, покраснев, отвернулась.

– Я не собираюсь так скоро замуж. Вот кончу университет, тогда будет видно…

– Я не заставляю тебя, любимая моя…

После его ухода Сяо-янь направилась в комнату матери ужинать. Глаза ее блестели, обычно молчаливая и неразговорчивая, она как маленькая девочка шалила сегодня с сестренками. Мать заметила перемену, в дочери и, обратившись к сидевшему за обеденным столом отцу, тепло проговорила с улыбкой:

– Хун-бинь, ты знаешь, у нашей Сяо-янь появился друг.

Профессор Ван взглянул на покрасневшую от смущения Сяо-янь, затем на двух других дочерей и рассмеялся:

– Мне уж давно доложили! Я ничего не имею против. Ничего! Сяо-янь ведь в этом году исполнится двадцать два? Можно уже заводить друга. Только… – Он положил в рот кусок и, прожевав, продолжал: – Только нужно, чтобы это был хороший и образованный человек. Янь, как у него насчет образования?

Сяо-янь, опустив голову, подала на стол блюдо и, наконец, проговорила:

– Неплохо. Он эрудирован, у него есть взгляды: человек честный, искренний…

– Да, я понимаю. За последний год взгляды Сяо-янь резко изменились, она теперь ученица господина Маркса, даже на меня повлияла. Я думаю, что этот молодой человек тоже, тоже… Ну ладно, я приветствую ваши стремления. Положение настолько напряженное, гоминдан так прогнил… И неудивительно, что весь народ недоволен… – Он погладил по голове младшую дочку Лин-янь и улыбнулся: – Сяо-янь, лишь бы ты была счастлива, и отец будет доволен. Только будь осторожнее. Родители всегда беспокоятся о детях. Иногда, правда, напрасно.

Сяо-янь то краснела, то бледнела. Она с волнением смотрела на своих добрых родителей, на озорниц сестренок, исподтишка грозивших ей пальцем. Наконец она проговорила:

– Вы не беспокойтесь. Он очень хороший… – И, подняв голову, продолжала с легким беспокойством: – Папа, Линь Дао-цзин скоро выйдет из тюрьмы. Деваться ей некуда. Можно она пока поживет у нас?

Улыбка исчезла с лица профессора Вана. Жена с беспокойством поглядывала на него.

– Она девушка неплохая, только уж очень большая фантазерка… – Профессор закурил сигарету, сделал несколько глубоких затяжек. – Ладно. Пусть приезжает. Как бы там ни было, а, видно, молодежь не запереть в кабинетах… И в самом деле: когда родина в опасности, стоит ли удивляться, что люди переживают это, волнуются.

Видя, что отец откинулся на стуле и погрузился в грустные размышления, Сяо-янь прикрыла рот рукой и тихо улыбнулась.

– Папа, – она коснулась рукой плеча отца, – папа, ты по-прежнему считаешь, что я должна целиком отдавать себя науке и не заниматься политикой? Ты по-прежнему остаешься сторонником теории Ху Ши о спасении родины?

Профессор удивленно взглянул на дочь и стукнул кулаком по столу:

– Все развивается и изменяется. На свете нет ничего неизменного. Таково и человеческое мышление! – взволнованно закричал он.

Жена его сидела рядом и вязала младшей дочке платьице. Подождав, пока профессор кончит говорить, она с улыбкой подняла глаза на Сяо-янь:

– Сяо-янь, ты ничего не знаешь. Последнее время твой отец каждый вечер, ложась в кровать, читает часа два что-нибудь из философии: «Анти-Дюринга», «Диалектический материализм» или «Нищету философии». Я не понимаю в этом, но, по-моему, его взгляды изменились.

Глава шестнадцатая

В мае 1935 года председатель гоминдановского совета провинции Хэбэй Хэ Ин-цинь подписал с японскими захватчиками соглашение, по которому одним росчерком пера передал им всю полноту власти в Северном Китае. Ху Мэн-ань сбежал на юг вслед за гоминдановским горкомом и войсками, отведенными по требованию японцев из провинции Хэбэй.

За отсутствием улик и свидетельских показаний Линь Дао-цзин и Юй Шу-сю удалось в июле вырваться из тюрьмы, где они пробыли год.

Юй Шу-сю была освобождена первой. Незадолго до этого, встретив Дао-цзин во дворе тюрьмы во время прогулки, она, с трудом сдерживая слезы, сказала:

– Сестрица моя, на воле мы, пожалуй, не сможем видеться так часто.

Дао-цзин улыбнулась и похлопала ее по плечу:

– Глупенькая! Ты все время вспоминала маму. Какая радость будет, когда вы с ней встретитесь!..

– Нет, – сжала губы Юй Шу-сю, – мама теперь не самый близкий мне человек. Ты и Чжэн Цзинь… вас я никогда не забуду. Мама вырастила меня, а вы вложили в меня душу.

Дао-цзин была глубоко тронута такой искренностью. Крепко пожав девушке руку, она ласково посмотрела ей в глаза:

– Если мы пойдем в жизни одним путем, то всегда будем вместе. Понятно тебе? Где бы мы ни оказались, если только помыслы наши будут едины – мы будем неразлучны.

На нежном лице девушки появился румянец. Склонившись к плечу Дао-цзин, она взволнованно проговорила:

– Враги запугивают нас. Они думают, что если упрятали в тюрьму, так мы сразу станем послушными. Как бы не так! Они послали нас в университет марксизма-ленинизма – вот что! Дали нам возможность познать истину. Стоит поблагодарить их за это.

Она настороженно оглянулась и, убедившись, что никто за ними не следит, торопливо продолжала:

– Сестра Линь, как выйду на свободу, сразу возьмусь за дело. Ты поможешь мне?

* * *

Через десять дней Ван Сяо-янь пришла в тюрьму за Дао-цзин и отвела ее к себе домой.

Было обеденное время. Жена профессора в белом фартуке готовила на кухне. Дао-цзин в сопровождении Сяо-янь прошла к столу. Профессор Ван Хун-бинь уже ожидал их. Он стремительно поднялся навстречу с двумя бокалами вина:

– Приветствую! Приветствую бойца, вернувшегося с фронта классовой борьбы!

Протянув один бокал Дао-цзин, он сказал с сердечной улыбкой:

– За вашу победу!

– Спасибо! – ответила растроганная Дао-цзин, приняла бокал и немного отпила.

Профессор же, осушив вино залпом, обратился к стоявшим рядом Сяо-янь и двум девочкам-подросткам:

– Садитесь. Сюэ-янь и Лин-янь, что же вы не здороваетесь с лучшей подругой вашей сестры? Ведь вы о ней так тревожились…

– Здравствуйте! – застенчиво произнесли девочки и молча с обожанием и трепетом уставились на бледную, осунувшуюся Дао-цзин.

– Спасибо вам за помощь… – начала было Дао-цзин, но профессор перебил ее.

Он высоко поднял бокал с вином и, видно, дал волю нахлынувшим на него чувствам:

– Это я тебя должен благодарить. Ты учила мою дочь, а она – меня. Ты и не подозреваешь, что все это время Сяо-янь раскрывала мне глаза на события в стране, анализировала их и делала выводы. И она всегда оказывалась права! Гоминдановское правительство ни на что не способно. Из-за его пресловутой политики – «вначале успокоение внутри, а потом отпор внешнему врагу» – оказался потерянным Северо-Восток, а за ним и Север Китая. На наших глазах хищники терзают родину…

Профессор поправил очки и бросил быстрый взгляд на девушек. Покачав головой, он воскликнул:

– Как же можно терпеть, чтобы маленькая страна, расположенная всего лишь на каких-то трех островах, так издевалась над нашей древней родиной с пятитысячелетней цивилизацией? Вот почему я одобряю вашу борьбу. А ведь прежде у меня при одном только слове «борьба» начинала болеть голова. Ха-ха!

– Господин профессор, вы не на лекции! – с улыбкой перебила его жена: она незаметно вошла в комнату. – Молодежь знает больше тебя, старика. Кушать! Дао-цзин от голода еле на ногах держится, а ты ее разговорами занимаешь. Сию минуту кушать!

Разговор продолжался за столом. Дао-цзин с одобрением отметила про себя, что во взглядах Сяо-янь и ее семьи произошли значительные изменения.

Обильная и вкусная пища, забота и теплота, с которой ее встретили в этом доме, свобода и радость возвращения к жизни – все это воспринималось Дао-цзин как во сне.

После обеда Сяо-янь увела Дао-цзин к себе, и подруги остались наедине. Солнечные лучи освещали стоявшие на подоконнике жасмины и наполняли аккуратную комнатку теплом и спокойствием. Девушки взялись за руки и долго не могли вымолвить ни слова. Первой заговорила Дао-цзин:

– Сяо-янь, ты бежала за машиной в тот день, когда меня арестовали? Весь этот год я вспоминала тот вечер. Как задушевно мы тогда говорили! Как легко и хорошо было нам! С тех пор наша дружба стала еще сильнее.

– Да, – тихо ответила Сяо-янь, кивнув головой. – Я тогда не выдержала и побежала следом. Мне было так тяжело… Я хотела догнать машину и вернуть тебя. Я проплакала всю ночь. С тех пор я отчетливо поняла всю сущность нашего мерзкого общества, звериный облик гоминдана. Когда тебя преследовал Ху Мэн-ань, я думала, что это один какой-то негодяй. А теперь убедилась… Твои страдания сняли пелену с моих глаз. Я часто вспоминала твои слова: «Землю не испепелишь, она оживет с весенним ветром». Как это верно! Бывало, вспомню, что ты арестована, и говорю себе: «Я должна заменить ее!» Если и меня арестуют, то на смену мне придут много других. Землю не испепелишь!..

– Из твоих писем я поняла, что ты сильно изменилась, стала много работать, и поставила себе ясную цель в жизни. Меня это очень радует, – сказала Дао-цзин, устало опускаясь на кровать и не сводя глаз с Сяо-янь.

– Но ты еще не знаешь подробностей. Я с тех пор всегда выступала на стороне коммунистов, комсомольцев и прогрессивно настроенных студентов, участвовала во всех их мероприятиях. Стала активисткой… – Она задумчиво продолжала: – Ты не помнишь Ли Хуай-ин? Это девушка, которая так сочувствовала тебе в этой истории с Ху Мэн-анем… Однако сейчас она решила стать поэтессой и ради этого все дни запоем читает Шекспира. Кроме того, ее выбрали университетской «королевой красоты». Стала такой известностью, что дальше ехать некуда!

– Мелкая буржуазия всегда колеблется, – ответила Дао-цзин. – Такие люди, как Ли Хуай-ин, не редки. Да, Сяо-янь, тебе ничего не приходилось слышать о Лу Цзя-чуане, Ло Да-фане, Цзян Хуа, Сюй Нине, Сюй Хуэй? Что с ними?

– О Лу Цзя-чуане и Ло Да-фане ничего не знаю. Сюй Нин – в Первой тюрьме. Не понимаю откуда, но его мама знает меня. Она как-то раз приходила к нам. Сюй Хуэй все еще не вернулась. Вот только один человек… – Сяо-янь внезапно сделала хитрую мину, подтолкнула Дао-цзин и засмеялась, – приходил два раза ко мне и все по вечерам… Он назвал себя Ли и спрашивал про тебя. Наверное, эго и есть тот самый Цзян Хуа, которым ты интересуешься. Он как будто сильно беспокоился о тебе.

– Нет, это вряд ли он… – с интересом и некоторым недоверием произнесла Дао-цзин. – Откуда Цзян Хуа мог узнать про нашу с тобой дружбу? Да, ведь ему могла рассказать Сюй Хуэй. Эх, Сяо-янь! Если бы ты знала, какие это все мужественные люди: Лу Цзя-чуань, Цзян Хуа и Линь Хун! С Линь Хун я познакомилась в тюрьме. Она погибла. Как вспомню про них, так становится тяжело на сердце. Лу Цзя-чуань в тюрьме… Если Цзян Хуа в Бэйпине – это замечательно. Ты не знаешь, где он живет? Он не дал тебе своего адреса?

– Нет, – покачала головой Сяо-янь и тихо сказала: – Я слышала, что Линь Хун – это та же Чжэн Цзинь, она переменила фамилию.

– А ты откуда это знаешь?

– Мне говорила Юй Шу-сю. Она навестила меня сразу же, как только вышла на свободу. Полдня рассказывала мне о борьбе, которую заключенные вели в тюрьме. Она говорила и про Линь Хун и про тебя. – Сяо-янь закрыла глаза и вздохнула. – Я даже зримо представляю себе облик этой сильной и красивой женщины…

– Да, такие люди не умирают, – сказала Дао-цзин.

В это время в комнату с радостным возгласом вбежала Юй Шу-сю.

– Линь, сестричка! Ты на свободе, вернулась! Мама не разрешила мне идти в тюрьму и оставила дома. Я знала, что ты приедешь сюда, и потихоньку ускользнула. Как я рада! Мы снова вместе и можем вести борьбу против этого плешивого Чан Кай-ши!

Сяо-янь с восхищением глядела на эту энергичную, живую девушку. Несмотря на перенесенные потрясения, на тяготы, жизнерадостность и неукротимое стремление к правде ничуть не уменьшились в ней. На глаза Сяо-янь навернулись слезы.

Дао-цзин крепко обняла Юй Шу-сю и внимательно посмотрела на нее.

– А ты уже поправляешься. Чем же вкусным тебя кормит мама?

– Мама ругает меня, папа – тоже. Они говорят, что меня досыта накормили в тюрьме! Пусть я и пострадала невинно, но кто просил меня идти в тот день в Пекинскую библиотеку с запрещенной книжкой в руках? Они и думать не могли, что я выйду из тюрьмы и стану революционеркой. Мама говорит, что за такие дела можно лишиться головы, и поэтому никуда меня не пускает. Все политические книги у меня отобрали – все равно что охранка. Папа – ужасный трус, а мама прячется за его спину и только все время молится. Ах, мама! Станет она меня теперь вкусным кормить!

Дао-цзин и Сяо-янь расхохотались. Но Юй Шу-сю нахмурила брови:

– Чего вы смеетесь? Я пришла к вам за советом: хочу вступить в Красную Армию, а если не удастся – пойду работать на завод, чтобы стать настоящим пролетарием. Иначе в этой семье так и останешься несознательной.

– Хорошо, Шу-сю, успокойся! – пожала ей руку Дао-цзин. – Мы обязательно поможем тебе. Но ты должна набраться терпения, ибо поспешность сейчас может причинить большое огорчение твоим родителям. Для того чтобы стать бойцом Красной Армии или рабочим, нужно сначала установить связи с партией. Только с помощью партийного руководства можно решить этот вопрос. Мы не имеем права делать, что нам вздумается.

Юй Шу-сю подняла свои большие глаза на Дао-цзин:

– А ты установила связь с организацией?

– Я всего полдня, как на свободе. Но уверена, что вскоре сделаю это.

– Тогда сразу же сообщи. Ну, мне пора, – и Юй Шу-сю торопливо ушла, опасаясь, как бы родители не хватились ее.

Дао-цзин и Сяо-янь весь вечер никак не могли наговориться.

– Скажи, Сяо-янь, ты так и не встретила за это время человека, которого могла бы полюбить?

– Встретила… Ты его знаешь… Только… я еще не решила…

– Я его знаю? Кто же он?

– Чжэн Цзюнь-цай. У него есть и другая фамилия – Дай Юй.

– Он!.. – Дао-цзин как будто чем-то ударили.

Но вправе ли она высказать свои сомнения? После долгой паузы она лишь выговорила:

– Поздравляю! Как вы познакомились?

– В университете, у одной моей подруги – Фан Шу-лин, – радостно ответила Сяо-янь, ничего не подозревая. – Они земляки. Он часто заходил к ней. Бывала у нее и я. Вот и познакомились… Он знает наизусть весь «Капитал»!

– А чем он раньше занимался, ты знаешь?

Сяо-янь уловила в голосе Дао-цзин нотки сомнения.

– Нет… Я собиралась расспросить его. А как твои дела? У тебя тоже…

– У меня никого нет, – перебила ее Дао-цзин.

– Неужели у тебя нет любимого? – участливо спросила Сяо-янь.

Дао-цзин ничего не ответила. Наступило молчание. Затем Дао-цзин медленно, как будто каждое слово стоило ей большого труда, проговорила:

– Сяо-янь, ты не понимаешь… Мысли о нем, мои чувства никогда не изменятся. Я буду всегда его ждать…

– Кто же это? О ком ты говоришь? Ты же никогда ни с кем не дружила! – спросила Сяо-янь, пораженная и взволнованная.

Дао-цзин вскочила с кровати и зажгла лампу. Из подкладки своего старого платья она достала скатанную в трубку бумажку, развернула ее и передала Сяо-янь:

– Только ты не смейся… Это мне в тюрьме удалось написать стихи про него.

Сяо-янь в волнении стала читать. В тесных колонках иероглифов она видела горячее и страдающее сердце подруги.

 
В том сумраке, что целый мир затмил,
Ты ярок был, как вспышка грозовая,
Как молния, что, небо разрывая,
Рождает громы,
Освежает мир.
И в той грозе – я капля дождевая!
Мне светел путь,
И легче мне идти,
Но где теперь легли твои пути?
Не знаю…
Нас не сковала «преданность святая».
Ты не просил ни сердца, ни руки,
Но я тебе поверила навеки,
Отбросила обманы и наветы.
И вот
В тюрьму ворвались струи света,
И – вдребезги решетки и замки!
Я слышу – голос твой звучит все ближе,
Твое лицо, твою улыбку вижу.
Я счастлива,
Но где сейчас ты?
Где ты?
Откуда шлешь далекие приветы?
Печаль души моей обнажена.
Я день и ночь тебя лишь ожидаю,
Ведь навсегда тобою зажжена
Моя любовь,
Горячая,
Живая…
 

Дао-цзин сидела, облокотившись на стол. Раскрасневшаяся Сяо-янь закончила читать и выпрямилась. Она еле сдерживала слезы:

– Дао-цзин, я понимаю тебя, твою боль и надежды… Я верю, что придет день, когда мы разрушим тюрьмы, и все, все мы и наши любимые, будем наслаждаться жизнью… Такой день придет!

– Да, такой день придет! – твердо повторила Дао-цзин, глядя на подругу.