Текст книги "Тринити"

Автор книги: Яков Арсенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 67 страниц)

– Баня отменяется, – открыл совещание Виктор Антонович. – Докладывайте!

– Пилотный номер, шестнадцать полос… – заговорил Додекаэдр.

– Это я и без доклада вижу! – перебил его Платьев, вперив взгляд в раскрытый «Лишенец». – Меня интересует другое – что это за неучтенка? Кто такие?!

– К-которые л-лотерею… – заикаясь, ответил Фоминат.

– Я понимаю… – сказал председатель исполкома. – Я спрашиваю: кто они вообще такие?!

– Живут в гостинице «Верхней», – сообщил Фоминат.

– Ну и дальше что? – не останавливался Платьев. – Кто-нибудь занимался вопросом конкретно?

– Мы прослушивали… – доложил кто-то из специальных подразделений бытия. – Не специально, а просто планово. Все очень туманно, центром ничего не подтвердилось.

– Что не подтвердилось? – не понял Виктор Антонович.

– Миссия, – сказал человек.

– Какая миссия? – удрученно спросил председатель исполкома.

– Все они прибыли в город с какой-то заместительной целью, – пояснил человек. – Меж собой они развивают идею, что направлены сюда для выполнения какой-то задачи, в ходе выполнения которой им обещана любая поддержка центра.

– А бывают такие случаи у вас в ведомстве, когда центр проводит операцию в регионе, не ставя его об этом в известность? – спросил Платьев.

– В общем-то, да, – ответил человек.

– Это как раз такой случай! – раззадорился Платьев. – Вот ваш уровень! Если бы вы чего-то стоили, никто здесь без вашего ведома не проводил бы никаких операций! Почему же вы до сих пор молчали?!

– Мы установили контроль, – сказал человек. – Но информации еще пока недостаточно.

– Какой контроль? – не понял Виктор Антонович.

– Над этими залетными аферистами…

– У вас что, все залетные повсеместно открывают газеты?! – стал откровенно отчитывать человека Платьев. – Это же политические! Где они могли взять данные по пробам воды? И по волкам? – спросил председатель исполкома и посмотрел на Фомината.

– Я ничего не давал! – открестился Фоминат.

– И по операции «Леса»? – продолжил искать концы Платьев.

– Возможно, их снабдили централизованно, – придумал человек.

– Но изначально все находилось у вас в сейфе, – повернул Платьев голову в сторону человека. – Значит, касательно этих материалов из центра был заказ сюда.

– Я проверю, – пообещал представитель силовых структур.

– Сейчас зачем проверять? – тормознул его Платьев. – Если информация прошла, значит, заказ был, а кому сбагрить, у тебя есть – полная контора приближенных. Что у вас есть конкретно по этим газетчикам?

– Я же говорю, пока ничего, – ответил человек, – Они даже не прописаны.

– Кто у них старший? – спросил Платьев.

– Макарон какой-то, – сказал человек. – Отставник.

– И что, с ним нельзя разобраться через военкомат?!

– Пока нет смысла, – сказал человек. – Судя по разговорам, у них ожидается кадровое усиление и смена лидера. Должна подтянуться некая Света. О ней часто и много говорят. Оперативная кличка, по-видимому.

– Тем не менее Макарона – под особый контроль, – сказал председатель исполкома, – и запросите дело. Какие еще будут предложения? В демократическом ключе…

– Закрыть, – предложил Додекаэдр.

– Кого? – спросил Платьев. – Или глаза?

– Газету, – уточнил инспектор.

– В смысле? – переспросил Платьев. – Как закрыть?

– Тормознуть выпуск, – подсказал Додекаэдр. – Пусть типография придумает подходящий предлог.

Директор типографии Альберт Федорович Смирный встал для получения указаний. На него никто не обратил внимания.

– А когда регистрировали, мозгов не было?! – спросил Платьев Додекаэдра, и тот сник. – Столько лет на посту, а элементарных блох вылавливать не научились. Стыдно, Вячеслав Иванович!

– Думал, юмор, – вякнул Додекаэдр вполголоса.

– Тогда смейтесь, – посоветовал ему Платьев. – Вместе с Асбестом Валериановичем и товарищем Фоминатом. – И обратился к Мошнаку: – А кто финансирует газету?

– «Ойстрах» и «Самосад», – сказал Капитон Иванович. – Судя по платежным документам.

– Завтра же провести с этим страхосадом разъяснительную работу! – велел Платьев человеку от специальных подразделений бытия. – А вы… – развернулся он в сторону Шимингуэя и Фаддея, – дайте на страницах своих газет достойную оценку происходящему! Что, дескать, отпрыски капитала жируют и готовы выбрасывать любые деньги на ветер, лишь бы только не отдавать их народу! Не мне вас учить.

Под окнами кабинета Платьева собралась толпа верующих. Они пели псалмы и выкрикивали анафему. Общий смысл их действа и всех певческих требований в целом сводился к тому, чтобы власти вернули людям собор, занятый под промышленную выставку, а также часовню, в которой размещен склад учебников.

Платьев попросил секретаршу соединить его с владыкой Шабадой.

– Ваши, что ли, тут у меня под окном распевают? – спросил он церковного лидера.

– Никак нет, – ответил владыка.

– Спуститесь вниз, – попросил Платьев человека от структур, разберитесь, пожалуйста.

– Они требуют вас, – перевел человек текст, который исходил из толпы.

– А для чего я держу свору замов?! – замолотил Платьев по селекторным кнопкам. – Где Степанов, Краснов?!

– В командировке, – донесся из приемной голос помощницы.

– Может, выступить с лоджии? – пришло в голову Платьеву, и он произнес это полушепотом.

– Да нет, они требуют спуститься в гущу, – сказал выглянувший в окно Фоминат. – Иначе грозятся перекрыть железную дорогу…

Платьев со свитой милиционеров спустился вниз. Прикрываясь от толпы ладонью, как от солнца, он дошел до первых рядов сходки и начал отбивать поклоны. Он полагал, что разговор пойдет о пентатонике и дорийском ладе, раз уж они заголосили первыми.

– Спасибо, что вы нам тут пришли, попели… – сказал Платьев, осматривая толпу и прикидывая на глаз, сколько в ней тысяч.

Но реакция получилась обратной.

– Не за что! – грозно ответило собрание.

– А какой сегодня праздник? – сразу как-то приуныл Виктор Антонович. Давненько в регионе не было никаких забастовок и волнений. Разве что из-за отмены лотереи, но это так, пустое, никакой политики.

– Мыкола! – рявкнул кто-то из толпы. – Да мы не петь вам сюда пришли! Отдавайте церкви! – запричитала толпа. – Мы требуем назад места для молитв!

– Хорошо, хорошо, отдадим, – поднял руки вверх Платьев.

– Ваши посулы – пустой звук! – неслось из гущи.

– Не произноси ложного свидетельства! – предупреждали крайние.

– Но это дело не одного дня, – сказал председатель исполкома. – Но почему вы не пришли вчера, позавчера? Мы готовы вернуть объекты культа в любой момент… Согласно ускорению… Но что вас привело сюда именно сегодня?

– Вот! – псалмопевцы выдвинули вперед «Лишенец» в рамке под стеклом, как Неопалимую Купину. – Требуем полной реституции!

Председателю исполкома впервые стало по-настоящему страшно. Сборище на улице было достаточно агрессивным. Как заметили «ренталловцы», возглавляла манифестацию верующих все та же кондукторша Енька. То, что лотерейные выступления ни к чему не привели, по-видимому, запало ей в душу, и она решила отыграться. Похоже, ей было все равно, когда и против кого выступать – лишь бы находиться в центре народного гнева. А может, она была человеком подневольным.

– Какая бойкая, однако! – опять похвалил девушку Прорехов, наблюдая с Артамоновым все это буйное зрелище. – Теперь я понимаю, почему она тогда не пошла со мной на сближение в электричке.

– Почему?

– Ею в силах овладеть только общественный интерес, – вычислил Прорехов. – Это человек, который может принадлежать исключительно всему обществу в целом, но не конкретному человеку.

– Вот увидишь, она сделает себе карьеру, – предложил биться об заклад Артамонов. – О ней еще заговорят!

– А как ее фамилия, не знаешь?

– Вроде Страханкина, – сказал Прорехов. – В газетах мелькала. Енька Страханкина.

Наутро Шимингуэй разразился передовицей о безалаберности «Лишенца», который растаскивает себя бесплатно по чужой территории. Ночью, накануне выхода критики, Асбесту Валериановичу привиделся сон. Ему снилось, что у подъезда «Губернской правды» собрались его почитатели и в восторге от прочтения передовицы, скандировали:

– Ав! – то! – ра! – И через секунду опять: – Ав! – то! – ра!

Шимингуэй проснулся в счастливом холодном поту и вышел на балкон. На дворе стыла глухая перестроечная полночь, и только вороны, обеспокоенные очередным обменом денег, каркали на чем свет стоит, пугая новым режимом.

– Кар! Кар! Кар! – И через секунду опять: – Кар! Кар! Кар!

Православной идеей «Лишенца» проникся даже отец Шабада. Его благосклонность не испортило и то, что буквально через месяц сам-Артур напечатал для епархии православный календарь со своим летоисчислением. Черт их с Галкой попутал сместить жизнь на день вперед! Пасха по их «новому» газетному стилю начиналась в субботу и так далее. Владыка Шабада вынес этот удар и велел установить перед храмами по дополнительной подставке для газет. Смесь тяжелых парафинов, идущих от свечей, горящих за здравие газеты «Лишенец», долго нависала над епархией. Касательно столь бурной реакции общества на выход газеты отец Шабада сказал, что высокому дереву и ветров достается больше.

Чтобы еще более сблизиться с епархией, дальновидный Макарон предложил заслать к ней в недра своего личного апостола Воловича, которому следовало взять курс на полную аккредитацию при посте.

– Напутствуем тебя, давай дерзай! – благословил его на дело Макарон. С нас причитается.

– Масонские штучки – это всегда полезно, всегда своевременно! – признал Артамонов. – Ляпнули просто так, а оно раз – западет в душу Воловичу и через время срастется. Главное – бросить семя в натронную известь, когда надо оно взойдет. Вот этот наследный принц, думаете, зря в Россию наезжает? Никакой он не принц, но в массы пиарщики уже заронили идею. И, случись у нас монархия или еще какая история похлеще, никто другой не успеет со своими кандидатурами – наследник уже есть, вот он, причесан, во всех журналах его фото. Так и мы – произнесли вслух, что Волович будет владыкой, – оно и произойдет. Мирным путем. От течения лет и прикладной усердной службы. Ему бы самому и в голову не пришло, что венец его православных исканий – сан. А теперь эта мысль будет непрестанно сверлить его мозг, и, снедаемый ею, Волович будет продираться вперед, наверх, сметая преграды, и успокоится только тогда, когда рукоположат. А самому бы ему и в голову не пришло заниматься карьеризмом в епархии! Великое дело эти масонские штучки!

Хотя Воловича, честно говоря, было жаль отпускать из мира. Его опупея «Ванесса Паради жива!» о ночных бдениях городских памятников, вошла в сонм. Но для дела кем только не пожертвуешь. Воловича отправили в творческую командировку в церквушку у центрального городского рынка с выплатой пособия по прежнему месту работы.

– Пора расставлять фишки и на других реперных высотах, – подбил бабки Артамонов. – Все помнят историю? Мосты, почтамт, телеграф… И культивировать свои кадры, на вузы никакой надежды нет. Тому, что надо знать по жизни, в институтах не учат. Иначе нам удачи не видать.

– Это верно, – сказал Варшавский. – Вон японцы уже выращивают рабсилу на маленьких островах. Дети там едят экологически чистые продукты, не носят на себе ни часов, ни колец, чтобы не стать ферромагнетиками, – и потом этих чад направляют в стерильные цеха по производству прецизионных плат.

– Но островная психология – не тупик ли это? – строго спросил Макарон.

– Может, и нам, в таком случае, продавать газету, а не разбрасывать бесплатно, – вставил для перебивки сам-Артур. – Раз она популярна и хорошо идет, то пусть желающие покупают ее.

– Это какой умник из общества «Знание» на твоем дурацком телевизионном отделении рассказал тебе, что от продажи газет в России можно жить? – отбрил его Артамонов. – Голдовская, что ли? Лучше бы занялся рекламой, раз обещал!

…На пятом номере «Лишенцу» начала морочить голову типография подолгу не выдавала или вообще не печатала оплаченный тираж. Директор типографии Альберт Федорович Смирный уклонялся от выполнения договора невзирая на штрафы, а потом вообще сбежал из города.

Читатели «Лишенца» жаждали новых кроссвордов и нервничали. Это обещало смуту. Невыходы комкали бизнес рекламодателей, и те поднимали хай. Финансовый стержень газеты, воткнутый в их спины, покачивало.

– Сегодня опять промурыжили! – забил в колокола дежурный по выпуску Прорехов, вернувшись из типографии. – Обещают крайний срок завтра. Мы не успеваем разнести тираж до выходных! Будет тьма претензий!

– Свинство в номинации плоская печать! – возмутился Артамонов. Придется произвести полиграфический демарш! – Он угрожающе распахнул дверь и попросил Макарона пройтись по коридору парадным шагом. – Вот так, хорошо… Купим свою «бостонку»! В этой стране, похоже, и впрямь, чтобы выпускать свою газету, надо построить свою типографию!

В Рыбинске вовсю продолжался социализм. ГЭС разобрали до основания, паромы не каботировали, фабрика «Полиграфмаш» лежала на боку.

– Готовых станков в наличии не имеется, – открыл тайну залетным покупателям директор Крючков. – Возможность появится только через год.

– Что будем делать? – спросил его Артамонов.

– Придется вам уехать ни с чем, – развел руками Крючков.

– У нас так не принято, – предупредил его Прорехов.

– Мы недавно из Голландии, – пояснил ситуацию Макарон, – выставку там проводили… Последняя романтика лайка…

– Какая еще «лайка»? – сморщил лоб директор завода.

– Экспозиция так называлась, – начал рассказывать Макарон. – Художники придумали – причуда такая… Ни одной картины не продали поначалу. Не берут голландцы лайку, хоть им кол на голове теши! Даже Шевчука по их «Oh! radio» запускали. Что такое осень… Слышали? Ну вот. И все равно бесполезно. А потом, когда после месячного торчания на чужбине Давликан стал кричать: «Аедоницкого давай!», когда чертовски захотелось «Хванчкары», я и говорю Давликану: «Хочешь продать картины?» – «Хочу», – отвечает. – «Тогда прыгай в воду!» – «Зачем?» – спрашивает. – «Чтобы картины продать», говорю. – «Как это?» – «Да так, – я ему, – прямо в этот их самый обводной канал Бемольдсбеланг и прыгай. А когда прибегут журналисты, расскажи в красках, что рухнул за парапет в голодном обмороке. Завтрашние газеты разнесут это, и амстердамцы узнают, что у них под носом устроена русская выставка с непереводимым названием. И побегут скупать шедевры оптом, пока их не сорвали со стен разовые покупатели…»

– Ну и что, прыгнул? – вступил в диалог увлекшийся рассказом директор Крючков.

– Нет, – огорченно признался Макарон.

– Почему? – уже почти вошел в положение директор.

– Не поверил мне Давликан. – вздохнул Макарон. – Пришлось прыгать самому.

– Вот козел! – запереживал Крючков. – Ну и как, удачно прыгнул?

– Сначала пять раз неудачно – все на лодки головой попадал, – потрогал Макарон ушибленные при падении места на темени, – у них ведь половина населения живет в лодках – налог на землю большой. А на шестой раз прыгнул удачно – прямо в акваторию угораздило.

– Ну и?.. – заторопил рассказчика директор завода.

– Продали все до картинки, – закончил повесть Макарон. – На вырученные гульдены купили «Ford Scorpio». Пятнадцать штук отвалили. Пригнали, растаможили, новый почти, коробка-автомат, цвет темно-синий.

– И где же он, этот «Ford»? – спросил Крючков, уже полностью увлеченный темой.

– Неподалеку тут стоит, – полез в сумку Макарон, – а ключи – вот, хоть сейчас.

– А деньги у вас есть на оплату печатного станка? – осторожно, чтобы не обидеть, спросил гостей Крючков.

– Всмотритесь в наши лица, – очень серьезно произнес Макарон.

– Ясно, – произнес директор после беглого осмотра лиц и дал знак секретарю.

– Вонюкин! – ударом кулака по стене секретарша перевела вызов в соседний кабинет, откуда выскочил главный инженер.

– Что у нас с печатными станками? – строго спросил директор.

– Все расписаны, – доложил технический человек. – Остался один экземпляр. В спецтаре. Завтра отгружаем в Аргентину.

– В Аргентину, говоришь?.. – задумался директор. – Тут вот товарищи уверяют, что развивать надо не Аргентину, а Россию. По-моему, в этом что-то есть.

– Не понял, – напрягся главный инженер, зависнув в дверях.

– А что тут понимать? – сказал директор. – Ни в какую Аргентину ничего не отгружать. Этот станок отдаем вот этим покупателям. А который индусам запланировали через год – тот в Аргентину. А который в Чувашию – тот в Индию. Понял?

– Но ведь это штрафы в валюте! – попытался возразить Вонюкин.

– У нас АО или не АО?! – выкрикнул Крючков.

– АО! – ответил главный инженер.

– В чем тогда дело?! – сказал директор завода. – Передайте шоферу, чтобы разобрался с «Fordом»! И пусть эта чума Феоктистов тоже с ним собирается! А то, понимаешь, коммерческий директор, а я тут и переговоры веди, убеждай клиентов. Ни хрена работать не умеете!

– А платить они будут? – cпросил вошедший Феоктистов, гоняя глаза по покупателям.

– Считай, что предоплату за них произвел Маркос! – поставил точку Крючков и пояснил Макарону, кто такой Маркос. – Это наш покупатель из Аргентины.

Рыбинск – удивительный город. Стоит на таком перепутье! Одна Соборная площадь с рюмочной «Соточка» чего стоит!

…»Ford Scorpio» Крючкову понравился. Чего нельзя было сказать о печатном станке, по которому плакала Аргентина. Да и каким мог быть агрегат, произведенный на свет инженером по фамилии Вонюкин? Самым примитивным. Но суть была в другом – он, этот станок, уже не принадлежал государству, он стал первой в России частной печатной офсетной ротационной машиной… До сих пор подобная техника отпускалась пользователям исключительно по разнарядке.

– Наша машина, наша! – напевал Артамонов. – Ура!

– Будет наша, когда оплатим, – остужал пыл Варшавский.

– Мы берем с отсрочкой платежа, голова! – продолжал петь Артамонов. – А за пять лет чего только не произойдет! Платить в стране, которая сама по себе нелегитимна, – верх глупости. Любую сделку можно признать недействительной по причине недействительности страны. Все финансовые схемы должны выстраиваться так, чтобы из бизнеса не ушло ни копейки. Это закон. Ему необходимо следовать. Тогда появляется навар. В старину была даже такая провинция во Франции – Наварра, – подкрепил свои размышления Артамонов. – То есть люди уже тогда знали, что почем. За свои деньги и дурак купит. Ты попробуй без денег! Главное – затащить станок в город, а кому он будет принадлежать на бумаге и потом, не имеет значения!

– Мне кажется, мы поторопились отдать рыбинцам «Ford», – продолжил параллельную вокализу сам-Артур. – Сначала пусть бы станок пригнали. А то вдруг передумают? И «Ford», считай, пропал, – не давал покоя Варшавский. Он приноровился ездить на нем по делу и без дела, брал на выходные, колесил с Галкой по магазинам, мотался в Домодедово встречать и провожать зачастивших в гости якутов. – У меня есть ощущение, что Рыбинск может кинуть.

– А почему у тебя этого ощущения не появилось в отношении Фаддея?! спросил Артамонов.

– В отношении Фаддея? Там другой коленкор, – объяснился сам-Артур.

– А насчет Рыбинска не переживай, – сказал Артамонов. – Мы потому и не пожалели тачки, чтобы у них выхода не было. Они заглотили наживку, и отступать им теперь некуда. Да, мы рискнули – отдали автомобиль за возможность умыкнуть печатный станок без сиюминутных выплат. И теперь ждем: срастется – не срастется. Я думаю, срастется. Ну что, пятачок, – перевел он стрелки на Прорехова, – партию в шахматы?

– Давай, – согласился Прорехов.

– Что-то я в последнее время часто проигрывать стал… – приуныл Артамонов. – К чему бы это?

– Денег прибудет, – предрек Прорехов.

– Нам бы до весны продержаться, – мечтанул Артамонов, – а там и трава пойдет.

– И сколько же он стоит, этот газетный агрегат? – продолжал крутиться под ногами сам-Артур. – Лимонов двести?

– Тепло, – вел его Макарон.

– Двести пятьдесят? – щупал ответ дальше Варшавский.

– Еще теплее, – нацеливал на правильный ответ аксакал.

– Триста? – прибавлял понемногу сам-Артур.

– Горячо.

– Неужели больше?

– Четыреста, – назвал точную стоимость печатной машины Макарон.

– Ничего себе! – ахнул сам-Артур. – А в баксах?

– Сам переведи, – отмахнулся от него Макарон по текущему курсу.

– Это что, такие деньги отвалить за какую-то печатную машинку?! развел челюсти Варшавский.

– Пропиваем больше, – мимоходом вбросил Прорехов, делая победный ход в излюбленном ладейно-пешечном окончании.

– Опять проиграл, – признал Артамонов, сгребая с доски фигуры. – К чему бы это, пятачок?

Спустя месяц открытые платформы с печатной машиной в спецтаре были выставлены в тупике на пятой ветке. Оставлось только подыскать цех для монтажа ценного груза.

– Помещение под монтаж – это отдельное полысение, – доложил итог поисков Прорехов. – Каждый, с кем заговариваешь на эту тему, шарахается как от огня. Как будто Додекаэдр с Платьевым предупредили весь директорский корпус. Цехов пустых полный город, а никто не дает!

На брошенный клуб лаборатории штаммов имени 1-го Мая напоролись не сразу. Занесла туда «ренталловцев» чистая случайность – просто, отчаявшись отыскать биотуалет, Макарон нырнул в римский дворик слить наболевшее.

– Поаккуратней там, – предупредил Прорехов, – а то был случай: ребята помочились под окнами – и получили по году.

– Я не в затяг, – успокоил его Макарон.

Назад он вернулся с помещением и привел под руку смотрителя заброшенного клуба Толкачева, с которым только что пописал «на брудершафт».

– Мои аффилированные лица, – представил Макарон Прорехова и Артамонова. – Влияют на процесс за счет преимущества.

– У вас штаммы, – поздоровался Прорехов, – у нас – штампы. Мы почти родственники, хотя делаем совершенно разные дела и простаиваем по вине экономической обструкции.

Как мастер исторических заливов, Прорехов предложил выпить по излюбленной «отвертке». В результате обмена мнениями на общедоступную международную тематику было подписано соглашение, по которому прибыль от совместного пользования клубом делилась строго пополам.

– У нас еще со времен лотереи повелось делить все поровну с партнером, – сказал смотрителю клуба Артамонов. – Чтобы не платить за аренду. В наше смутное время никому ни за что нельзя платить. Все расчеты потом – когда улучшится социальная обстановка. Вот так и живем – с миру по Магнитке.

– Лучше, если бы вы платили за аренду, – выказал сожаление смотритель Толкачев.

– А кому сейчас легко? – согласился с ним Макарон. – Берем вас старшим печатником.

– Я выходец из госсобственности, – сообщил Толкачев патетически и тут же во всем признался: – Воровал страшно! Прошу это учесть.

– У нас не будешь, – сказал Артамонов.

– Почему? – удивился Толкачев.

– Макарон тебя закодирует, – предупредил Артамонов. – Он у нас отвечает за кадры.

– Как это? – поинтересовался будущий старший печатник.

– Главное – дело разумей, – отвлек Толкачева от мук любопытства Прорехов. – А переборщишь – Макарон тебе бахмутку в лоб впаяет!

– Какую бахмутку? – опять нашел что спросить коллега.

– Лампа такая у шахтеров, – сказал Прорехов. – Знаешь?

– Нет.

– Ну вот те раз! – развел руками Прорехов.

– А если не буду воровать? – Толкачев решил прокачать обратную сторону медали.

– Тогда Макарон тебе верстатку в зад воткнет, – обозначил альтернативу Прорехов. – Что такое верстатка, знаешь?

– Знаю, – ответил Толкачев.

– Значит, сработаемся, – сказал Макарон, как ответственный за кадровый вопрос. – Приходите в гостиницу «Верхняя», Нидворай оформит контракт. Испытательный срок – сто лет.

– Ну и шуточки у вас! – попытался воззвать к простоте Толкачев.

– Тебя, наверное, в детстве сильно качали, – предположил Прорехов. Признавайся, из коляски часто вылетал?

– С чего вы взяли? – спросил старший печатник.

– Голова не так отрихтована, – объяснил свои подозрения Прорехов.

– Ваше дело – платить, – сказал Толкачев.

– Наше дело – разговоры разговаривать и юмор шутить, – сказал Прорехов. – А твое – блюсти печать. Не то – сократим.

– А вы не могли бы как-нибудь оцифровать наше сотрудничество, попросил Толкачев. – Сколько, например, вы будете платить за смену?

– Сто рублей и трудодень, – сказал Артамонов, отвечающий за финансы.

– И все? – удивился Толкачев.

– Плюс на выбор билет МММ или ваучер, – тут же установил надбавку гибкий Артамонов.

– Тогда возьмите ваш ваучер, сверните трубочкой и вставьте себе в жопу, – сказал Толкачев, давая понять, что он себе цену знает. А потом одумался и вернулся к теме: – Ну хорошо, проехали. А сколько я буду иметь за час переработки?

– На час раньше на пенсию, – был тверд и Макарон.

– Понятно, – сказал Толкачев. – А теперь давайте проверим, правильно ли я вложил свой ваучер.

– Я в пенал засунул чирик, – спел на прощание Артамонов.

Толкачев ощутил всю прелесть полной словесной фиксации и надолго замолчал. Можно даже сказать, навсегда замолчал. Но, как и предупреждал, воровал вовсю – уводил часть тиража и куда-то сбывал. Кому – непонятно. Но это устраивало нанимателей.

– Не надо выдумывать дополнительных способов распространения, – мыслил Прорехов.

– Может, он сдает свежие газеты прямо в макулатуру? – выказал догадку Артамонов.

– Это тоже способ, – сказал Макарон. – Оттуда газета попадает в СИЗО, а значит, прочитывается до конца. Ведь читатель там самый благодарный.

«Лишенец» тем временем разрастался. Немецкая версия распространялась в породненном городе Оснабрюк по три марки за экземпляр. В Безансоне «Лишенец» на родном языке читали всего за каких-то пару франков. Процесс пошел. Идею газеты-стигматы со щупальцами в городах-побратимах и дыхальцем в России одобрили итальянцы из Бергамо и шотландцы из Глазго. На горизонте замаячили лиры и фунты. В очередь встали финны. Они оказывали помощь региону в автоматизации управления. В разгар пребывания делегации из Финляндии компания будущих партнеров сидела в «Старом чикене» и вела разговоры о системе сетевого администрирования.

– Мы тоже вводим подобное, – сказал помощник главы города Гладков. – Я даже знаю, где лежит ключ от каморки, в которой уже два года стоит приготовленный для этих целей компьютер.

Переводчика перекособочило, словно с него содрали цедру. В его исполнении высказывание прозвучало мягче: под компьютеры, мол, отведено специальное помещение – и финны понимающе закивали головами. Что поделаешь чухна.

Итогом пребывания делегации стал протокол о совместном выпуске финского варианта «Лишенца». Финны дали переводчика, потому что все местные умудрились закончить школу с уклоном от угорских наречий. Гладков взялся обеспечить переводчика жильем, но забыл. Выпуск «Лишенца» для Скандинавии сорвался.

– Я вас «Ренталл»! – выразился чухонский толмач и уехал к себе на родину переводить на добро другое говно. Что он имел в виду, было непонятно, – восстановить ход его красивых мыслей не удалось.

– И правильно сделал, – сказал ему вдогонку Прорехов на ломаном русском, как будто иностранцу наш язык становится понятней, если он исковеркан.

О том, что до китайского варианта не доходили руки, в городе Инкоу никто не догадывался.

– Вообще регион берется нелегко, – подвел итоги первого года пятилетки Артамонов. – Все пытаются кинуть!

– Дан талант – езжай на Запад, нет – в другую сторону! – пропел Варшавский.