Текст книги "Тринити"

Автор книги: Яков Арсенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 67 страниц)

Прорехов чувствовал, что деньги на проведение лотереи близко, очень близко. И еще он чувствовал, что их много.

– При работе со спонсором главное – угадать сумму, на которую он готов потратиться, – накачивал его Артамонов накануне главного удара. – Правильная жизнь – это не что иное, как строгое соблюдение пропорций.

И вот как-то раз, открывая конференцию на тему «Мытье ковров в водоохранных зонах», товарищ Фоминат возбужденно заговорил про какие-то овощные десанты и расчувствовался до того, что у него задрожало веко.

«Пора, – подумал Прорехов. – Теперь даст точно. Уж больно горяч сегодня!»

По завершении публичного диспута Прорехов подловил Фомината в вестибюле в обнимку с двумя водомерками из лаборатории по качеству воды и произвел спешную выкладку сути. Говорят, что взять у спонсора деньги на проект можно только в том случае, если инициатор умудрится выложить синопсис за время, пока спонсор писает. Другого времени у него нет.

Интуиция не подвела Прорехова – он высказался настолько быстро и понятно, что Фоминат еще только расстегивал ширинку, а уже был готов подмахнуть лотерейные бумаги не глядя.

– Выделил! – доложил Прорехов подельникам. – Йес! Кам он! Фоминат натрия выделил нам целое облако денег!

Спонсорской суммы вполне хватило на телесного цвета «Волгу» и гору бытовой техники. Радовало и то, часть затрат по договору о совместной деятельности с комитетом по охране природы ложилась на спонсора на невозвратной основе. А то, что в дележе будущей прибыли стороны сошлись на пополаме, было верхом паритетности. Строго фиксированная сумма направлялась, как ловко придумал Артур, на спасение стерхов в Якутии.

– Но почему в Якутии? – поначалу не понял идеи Фоминат. – И при чем здесь стерхи? Нам свое спасать надо, местное!

– Дело в том, – пояснил Варшавский, – что с Якутией сложнее проводить встречные проверки.

– Понятно, – въехал Фоминат, когда было уже поздно.

Печатание билетов увеличивало затратную часть лотереи. Требовался безбилетный вариант розыгрыша. Отсюда и родилась универсальная таблица, которая, будучи напечатанной в газете и затем оттуда вырезанной, становилась билетом. Таким было новшество. Участие в лотерее физических лиц оплачивалось почтовым переводом в адрес организаторов с ограниченной ответственностью. Условия розыгрыша были гибче, чем российская политика в отношении Курил. К лотерее допускались и юридические лица – это было изюминкой, свежим поветрием в лотерейном деле. Допреж такого и в голову никому не могло прийти. А теперь только чудо могло уберечь руководителей крупных и малых государственных предприятий от неминуемой растраты. Им предоставлялась полная свобода – зачеркивай цифру, переводи на счет денежки платежным поручением и получай выигрыш – автомобиль, радиотелефон – чего пожелает душа! Одним словом – я тебя целую по безналу! Самый мощный гипноз исходил от мысли, что, уплатив троекратно, можно было выиграть зараз три посудомоечные машины. Такие имелись возможности у лотереи. Одну из выигранных машин можно оставить себе, вторую – подарить хорошей знакомой, а третью продать теще. В довершение условий все игроки жестко предупреждались, что получить выигрыш деньгами – нельзя. Выпал автомобиль – и уж, будь добр, забери его как есть, в натуре! Это завораживало и подчеркивало абсолютную легитимность затеи. Стоимость участия была отградуирована в зависимости от того, на какой дороговизны приз посягает игрок. В этом сквозило уважение к слоям населения. Сыграть мог каждый – и бомжи, и весь директорский корпус!

– Можно начинать, – дал отмашку Артамонов, введя последние коррективы в условия лотереи. – Остается договориться с какой-нибудь газетой о рекламе.

Журналиста-натуралиста в должности редактора «Губернской правды» Асбеста Валериановича Шимингуэя уболтали на удивление быстро. Он был изначально готов не только опубликовать таблицу лотереи, но и повторить ее в пяти ближайших номерах.

– Заведомо ложная реклама – по двойному тарифу, – пояснил он с придыханием и велел бухгалтеру выписать нереальный по величине счет.

– Хоть по тройному, если без предоплаты и с отсрочкой платежа, высказал первую дельную мысль Варшавский.

– Если на редакцию будет бесплатно отпущено какое-то количество лотерейных билетов, – выкатил условия Шимингуэй.

– Да сколько угодно! – обрадовались инициаторы. – Заполняйте, пока рука не отвалится!

По утрам город имел низкий гемоглобин, но в день выхода газеты с лотерейной таблицей были потрясены даже спальные районы. Жители, преследующие по субботам исключительно личные цели, отправились по первой пороше кто до газетного киоска, кто к почтовому ящику. И что же они нашли? Под рубрикой «Это вы можете» зияла выстраданная лотерейная таблица – ни дать ни взять перечень льгот ветеранам, закомпостированным строкой Б.Г. «Как ныне сползает старик Козлодоев». В примечании коротко нонпарелью сообщалось о стерхах.

– А насчет стерхов – славненько! – ликовал Прорехов, похлопывая по спине Артура. – Прямо так и легло! Ведь если написать, что деньги пойдут на очистку города, не поверят. Потому что город не очистить ни за какие деньги. А со стерхами – нормально. Поучаствовать в непонятном деле хочется каждому.

– Итак, мы уже в плюсах, – быстренько подсчитал Артур. – Лотереи еще не было, а выгодность уже налицо.

Договоренность с прессой придала лотерее официальный прикид. Ошарашенные горожане, ознакомившись с таблицей, не знали, как себя вести. Морально они всегда были рады отдать деньги первому встречному, но так красиво и настолько ясно жизнь перед ними еще не распахивалась. Прежние советские лотереи погружали в трясину безыдейности. Призы в них разыгрывались курам на смех: фотоаппарат «Зоркий», мануальная мясорубка, один рубль. Было не обидно, даже если ничего не выиграешь. И розыгрыши проводились так нескоро, что билет успевал потеряться, пока газета с таблицей попадалась на глаза. Получения выигрыша ждали месяцами. Но самым страшным было то, что уже при покупке билета по толщине стопки угадывалась безнадежность дела. Если в городе скупить все билеты – а произвести это так и подмывало, – то по стране все равно останутся лежать горы невыкупленных. Эта мысль делала одиноким и беспомощным даже самого дерзкого. А тут розыгрыш через месяц и ощущение, что участников немного, а призов хоть отбавляй. И какие призы! Глаза разбегаются!

– После такого зазывного текста меня самого тянет на почтамт оплатить пару проб, – признался Прорехов, поглаживая газетную полосу.

Область лежала у ног. Из районов звонили фермеры, доярки и добивались аудиенции. Даже звонарь одной далекой пустыни прорвался по ручному набору через заслон местных АТС. В отделениях связи выстроились очереди. Люди спрашивали у контролеров, как правильно заполнить бланк. Те кричали в крик, чтобы от них отстали, потому что сами жаждали посидеть наедине с газетой и со смаком заполнить заветные пустоты в таблице, которые через месяц превратятся в соковыжималку или кофемолку.

Расчетный счет «Ренталла» находился в банке «СКиТ», название которого, по слухам, расшифровывалось как «Сам Капитон и товарищи». Это был первый коммерческий банк в городе. Телефоны в учреждении трезвонили и плавились. Участники лотереи требовали от банковских работников всяческих справок: где будет розыгрыш? кто в тиражной комиссии? и можно ли сдать деньги непосредственно в банк? Служащие банка ничего ответить не могли. Истерика длилась, пока управляющий банком Капитон Иванович Мошнак не отыскал возмутителей спокойствия и не вызвал их к себе.

Мошнак носил фамилию имени улицы. Была такая в городе улица – имени купца Мошнаковского. Банкир уверял, что его фамилия идет от древнего купеческого рода, который занимался поставками вин ко двору Его Императорского Величества еще в Византии. Постепенно род хирел, буквы отпадали одна за другой, и фамилия от поколения к поколению становилась короче.

С этой политинформации началась беседа банкира с организаторами лотереи, приглашенными для беседы. Потом Мошнак в пылу перестроечно-банковской эрекции битый час демонстрировал гостям стеллажи с коллекционными бутылками, которые удалось собрать, несмотря на отсутствие в продаже нормального вина. Экспонаты и картины с их изображениями покрывали все видимое пространство кабинета. Чувствовалось, что Мошнаку есть куда тратить резервный фонд банка.

Жаль, что он не собирает чайники, подумал Прорехов, а то бы мы подарили ему гостиничный титан!

– Вы бы хоть предупредили, а то мы чуть в лужу не сели, – посетовал на вынужденных знакомых лысоватый, с жиденькими колосьями под носом Мошнак. – С одной стороны, это хорошо для банка – оборотные средства и реклама, а с другой, извините за выражение, – на фиг это сперлось! Три дня кряду безо всякой предварительной информации банк чувствовал себя идиотом.

– Приносим извинения, – вполне корректно сказал Артамонов. – Просто населению лень вчитываться в таблицу. Там все расписано как по нотам, куда, кому и сколько платить. Так что банк здесь ни при чем.

– Ну, все-таки, – застеснялся банкир и прикрыл папье-маше кусок газеты с лотерейной таблицей. Насчет куда и сколько платить, Капитон Иванович лукавил. Он лично купил себе десять билетов по безналичному расчету и уже приглядывал наиболее интересные выигрыши. Закончив беседу, банкир впопыхах налил себе воды из цветочной вазы и пообещал визитерам бланковый кредит, если таковой понадобится.

– Мы стараемся не занимать… много, но в жизни все может случиться, сказал Артамонов. – Так что ловим на слове.

– Кредиты – это хорошо, – согласился Прорехов, когда вышли от банкира, – но я чувствую, что Мошнак скрывает от нас какую-то банковскую тайну.

– Да брось ты! – махнул на него Артамонов.

– Я сомневаюсь насчет купеческого происхождения фамилии.

– При чем здесь фамилия?! – увел разговор в сторону Варшавский.

…Заведение Мошнака, издававшее доселе невнятный финансовый лепет, поднялось до высот «Креди Лионэ». Народный доход от лотереи составил пять годовых оборотов «СКиТа». Притаившись на задворках сити – улица Озерная, д. 1, – банк взмок от пошедших косяком денег. Хранилища распирало так, что временами срабатывала сигнализация.

Область была поставлена на попа. Население трепетало, словно его собирался посетить живьем, без всякой «фанеры», сам Хампердинк. Многие игроки вызывались добровольцами на охрану призов. Был какой-то странный звонок из специальных подразделений жизни по поводу разыгрываемого радиотелефона – как выигравший сможет им воспользоваться? Ведь на это нужно специальное разрешение, а его дают не всем.

– Не волнуйтесь, – сказал в трубку Артамонов, – никто ничего не выиграет. У нас безвыигрышная лотерея.

– А-а! Ну, тогда все нормально, – успокоились на том конце провода.

Председатель исполкома Виктор Антонович Платьев вызвал на ковер Мошнака, Шимингуэя и Фомината, который был единственным, кто пусть и отдаленно, но хоть что-то ведал о стерхах.

Разборки Платьев чинил сам, без подручных. Разложив перед собой газету и нависнув над ней, как над военно-полевой картой, опытный Виктор Антонович с двадцатилетним стажем советско-партийного управления регионом ждал, кто из подчиненных дрогнет первым.

Он затянул галстук так, словно его организм держался на турбонаддуве. Его пастозное лицо, словно выскобленное изнутри для последующего помещения в саркофаг, наливалось венозной кровью.

– Ну?! – вопросил он, погружаясь в лихорадку неправильного типа.

– Лично выеду на делянку! – затрепетал Асбест Валерианович, опережая последствия. Чтобы замолить партийный грех, он поклялся выступить с передовицей о заготовке веников для скота в силу преодоления сеновой бескормицы.

– Товарищ Фоминат, – перевел председатель исполкома все свое существо на экологию, – вы считаете, что лотерея на самом деле может дать комитету миллион рублей? Вам что, больше заниматься нечем? И зачем вам миллион? Я вам что, не плачу?! Я отпустил в ваше распоряжение десять процентов от всех экологических сборов! Неужели мало? – Мечась туда-сюда над ламинированной поверхностью стола, Платьев проворно управлялся с прорвавшимся за флажки событием. Кто зачинщик? откуда средства на призы? снимались ли с расчетного счета лотерейные деньги? кто дал добро на публикацию в газете? – и так по косточке, по косточке – до самого ядра.

От страха и непонимания Фоминат встал и сказал:

– Ну, это… да. А вдруг прибыль образуется? – пробно вопросил он самого себя. – И она будет направлена на охрану. Ведь мы от этого только выиграем.

– Кто это «вы»? Они тебе уже величину доли назвали? – полыхал своим положением Платьев. – Ты считаешь, что мухлеж даст прибыль? Это обыкновенная афера!

– Ребята за природу горой, – послышалось демественное пение Фомината. Совершенно неожиданно он принял сторону «ренталловцев». Он полагал, что лотерея заинтересует власти, и сейчас пытался доказать, что является ее стержнем. Признаться, что инициатива прошла мимо него, могло означать, что его ведомство, а значит, и он сам допустили политический пук. – Они собираются экологическую газету выпускать, – сообщил Фоминат в довесок к сказанному.

– Газету?! – чуть не поперхнулся Платьев, пытаясь разложить пение подчиненного на два голоса. И, медленно развернувшись лицом к Шимингуэю, сказал: – Вам, значит, газет не хватает?!

Фоминат с редактором «Губернской правды» потупили взоры. За такой промах могли снять с работы.

– И немедленно блокируйте расчетный банковский счет! – приказал Платьев банкиру Мошнаку. – Не дай бог, пропадет хоть копейка!

Чтобы не вводить народ в заблуждение и пока информация не ускользнула в столицу, Платьев повелел найти виновников лотереи и обязать их разработать задним числом официальное «Положение» о ней, чтобы потом, как положено, подмахнуть его финуправлением в лице начальника товарища Райдура, Центробанком в лице товарища Бездольного и товарищем Фоминатом в его же лице. И только после этого проводить розыгрыш. То есть, чтобы все было чики-чики.

…Повеление Платьева до сведения лотерейщиков довел Фоминат. Он явился в гостиницу с неофициальным визитом и сообщил сообщникам:

– Создавайте «Положение о лотерее» – и быстро ко мне!

– А что делать с деньгами? – спросил Варшавский.

– Ничего, – ответил Фоминат. – Радуйтесь, что вообще не каталажкой все кончилось.

– Разве мы что-нибудь нарушили? – спросил Артамонов.

– Дело не в этом, – сказал Фоминат. – Подставили вы меня!

– Я же говорил, зарубят нам эту лотерею! Зарубят! – заныл Варшавский, когда Фоминат исчез. – Какие, к черту, ходы! Тут мышь не проскользнет!

– Пока еще никто ничего не зарубил, – монотонно пропел Артамонов.

– Надо нанять юристов, – взялся опять за свое Прорехов. – Сейчас наступает их время. Потом наступит время черных полковников, а пока в ходу они. Пусть составят «Положение о лотерее», раз уж без него не обойтись.

Объявление о приеме на работу юриста вывесили на трамвайной остановке. Желающих откликнулось немного: молодой судья Отрыгин и Николай Иванович Нидворай – мужчина в своей поре, с редкой шерстью по всему телу, включая голову. Они принесли свои резюме в устной форме. С ними провели собеседование о внеурочной работе. Юристов несколько смущало то, что наем на работу проходил в гаденьком номере гостиницы, на одной кровати которого шла беседа, а на другой мирно храпела Галка.

– Соблюдение законности – моя область и моя слабость, – коротко рассказал о себе Отрыгин.

Это его выражение Артамонов занес в блокнот.

Николай Иванович Нидворай в свое оправдание не сказал ничего и сразу перешел к насущному:

– Какое будет положено жалованье?

Ответ конкурсантам работодатели обещали дать после закрытых консультаций, которые начались тут же.

– Отрыгин на первый взгляд умный и, по-видимому, знает какие-то законы, – сделал предварительное заключение Варшавский, просматривая его характеристику с прошлого места работы. – Я по глазам вижу, – предпринял он попытку постоять за своего избранника.

– Умный-то он умный, – сказал Прорехов, – а спроси у него среди ночи таблицы Брадиса наизусть, сядет в лужу. У него нет опыта.

– Кстати, Брадис жил где-то здесь неподалеку, – припомнил Варшавский. Мы на физмате проходили.

– Видок у него больно женоненавистнический, – выказал сомнение Артамонов.

– У кого? – спросил Варшавский. – У Брадиса?

– Да нет, у Отрыгина.

– В поле ветер, в жопе дым! – подвел итог слушаний по первому пункту Прорехов. – Никакой жизни за царя с ним не просматривается. Есть ли у вас планы на будущее? Рассчитываете ли вы наращивать бизнес? – передразнил Отрыгина Прорехов. – Умник нашелся! Все ему расскажи да покажи. Я с ним в одном правовом поле срать не сяду! Он похож на варанчика. Знаете, есть такой принцип – принцип варанчика. Реликт хватает кролика за ногу и говорит ему глазами: «Извини, природа берет верх – я понимаю, что вам неудобно терять ногу, не котомка все же, но поймите и меня – я ногами питаюсь, поэтому при всем уважении – а сам зубами перехватывает ногу выше и выше – вынужден отожрать конечность полностью, раз уж заглотил по колено». Нам такой юрист не годится.

– А у Нидворая зато ботинки нечищеные, – подметил Варшавский.

– Зато просит меньше, – резонно заметил Прорехов.

– Пока меньше, а потом на голову сядет, – сказал Варшавский. – Но при этом он скрытый трудоголик. От него пахнет трудами.

– Я думаю, наши относительно небольшие траты на него перебьют запах, окончательно высказался Артамонов. – Тем более что реализация подзаконных актов от юриста не зависит. Пусть у него хоть семь пятен во лбу.

– Ладно, проснемся – решим, – распустил думу Прорехов.

Под напором Артамонова на работу приняли Николая Ивановича Нидворая.

– Да, забыл спросить, – всполошился вдруг Прорехов, обращаясь к новому кадру. – А с санитарной книжкой у вас все в порядке?

– Так я вроде не в магазин… – на всякий случай Нидворай отступил на пару шагов назад.

– Ах, ну да….

Как выяснилось впоследствии, у Николая Ивановича было два состояния он или заболевал, или выздоравливал. Абсолютно здоровым или полностью разбитым болезнью его никто никогда не видел.

– Да не болею я ничем, – оправдывался Нидворай, – просто у меня интеллигентное лицо.

– Я говорил, надо было у него санитарную книжку спросить, – пенял Прорехов на друзей.

И действительно, чем Нидворай болел, было не понять. Количество вспомогательных недугов было всегда пропорционально тяжести основного заболевания. Юрист тут же запросил аванс, сославшись на проблемы с женой, из-за которой ему негде жить. Ну и, чтобы не позорить «Ренталл» костюмом, взял взаймы еще полушку на покупку нового. Как выяснилось позже, все это было нужно, чтобы сводить молоденькую легистку в ресторан «Якорь» по-над Волгой. Такая вот у него получилась болезнь.

– Болесть – на кого б залесть, – поставил Нидвораю диагноз Прорехов. В принципе, в незапущенных случаях, переносится на ногах.

За пару дней при смутной помощи Нидворая «Положение о лотерее» было составлено. В его основе лежала бланкетная норма, согласно которой впервые в мире участник лотереи сам устанавливал правила поведения во время розыгрыша. По заверению Нидворая, ни одна морская сука не могла теперь доколоться к организаторам – настолько все в документе было облечено в правильные слова. Это было не «Положение», а дриблинг. Расписывалось даже то, как маленькая девочка с русой косой под надзором телекамер тоненькими честными ручонками вытащит из мешка заветные корешки и раздаст подарки везункам. «Ренталл» для урегулирования кислотно-щелочного баланса уступал государству прибыль и довольствовался посреднической десятиной.

По инстанциям «Положение» прошло легко и непринужденно – финуправление и Центробанк в лицах Райдура и Бездольного ратифицировали документ охотно. Похоже, руководители этих ведомств затарились билетами выше крыши. А вот Фоминат, ратовавший за него громче всех, подписать неожиданно отказался. Уперся – и ни в какую!

– Зачем мне лотерея?! – задергался он, словно ему под хвост попала шлея. – Возвращайте деньги!

– Вы что?! – возмутился Варшавский, он воспринял пролет в штыки. – На них закуплены призы!

– Продавайте призы и возвращайте! – не унимался Фоминат.

– Да кто ж их купит?! – всерьез недоумевал Артур. – Их уже лапали-перелапали!

– Продавайте! – потребовал Фоминат. – Иначе подам в арбитраж! И предупреждаю – через неделю закапают пени!

– А как же природа? – вопрошал сам-Артур.

– Какая? – на секунду проникся Фоминат. – Китайская?

– Стерхи водятся в Якутии, – дуто уточнил Варшавский.

Как ни крутили, как ни уговаривали, Фоминат «Положения о лотерее» не подписал.

– Ну и не надо! – сказал ему на это Артамонов. – Нам, Водолеям, чем хуже – тем лучше! Дадим объявление в той же газете, что Фоминат не утвердил «Положение» и лотерея отменяется. Деньги будут возвращены участникам.

– Это понятно, но как вернуть деньги самому Фоминату? – метался Варшавский. – Он же прокуроров нашлет! Да и стерхов жалко!

– Ну и едкий же этот Фоминат натрия! – напрягался Прорехов. – Я считаю, за плохое поведение ему надо поставить видеотройку.

– Хорошая идея! – неожиданно оживился Артамонов.

– Не жирно ли будет? Его поведение больше двойки не заслуживает, скорректировал размер взятки Варшавский и тут же спросил: – Думаете, возьмет?

– Попытка не пытка, – сказал Прорехов…

Он же и вспомнил, что в момент последней пульки забыл у Фомината очки. Напросившись поискать их по шхерам огромной квартиры экологического босса, он на пару с Артамоновым потащил технику в жилище генеральному охраннику.

– Лифт застрял! – запыхавшиеся, просочились они в прихожую и грохнули коробки на пол.

– Что это еще за груз?! – изумился Фоминат, подвязывая халат.

– Со спутниковой антенной, – выпалил Артамонов. – Все западные программы!

– Телевизор, что ли? Вы с ума сошли! – начал раскидывать руками Фоминат. – Добить меня хотите?!

– Вы же говорили, что интересуетесь специфическим видео… – сказал Прорехов.

– Но не до такой же степени! – Фоминат искоса посмотрел на коробки. Выносите вон! Весь проход загородили!

– Может быть, завтра? – попытался отсрочить провал операции Прорехов. У нас нет сил все это опять тащить по всему городу,

– Какое «завтра»? Мне что, спецназ вызывать?! – Фоминат поднял и опустил телефонную трубку. – Я это в момент организую.

– Зачем? Пусть техника временно у вас постоит, – придумал Прорехов.

– Как вам такое в голову приходит?! – сыграл удивление Фоминат.

– Хотели показать призы, – опустил голову Артамонов…

– Ну, раз хотели – показывайте, – смягчился эколог. – Что за марка?

– Сони, – ткнул в наклейку Артамонов.

– Тринитрон, что ли? – в глазах Фомината мелькнул первый проблеск интереса.

– Он самый, – облегченно вздохнул Прорехов.

– И экран плоский? – внимательно наблюдал Фоминат, как Артамонов вспарывает упаковку.

– Диагональ двадцать пять дюймов, – выдал паспортные данные Прорехов.

– А это? Видеомагнитофон? – коготки Фомината утопали все глубже.

– С двумя головками, – объяснял Прорехов, как авторизованный дилер.

– С двумя головками? – изумился Фоминат и посмотрел на свою не до конца застегнутую ширинку. – Как это?

– Очень просто, – начал пояснять Артамонов, – одна читает ленту с одной стороны, другая – с другой.

– А-а… а я было подумал… – замялся Фоминат.

Вынутые аппараты даванули на эколога свежими матовыми корпусами. Он нервно закурил. А когда в видак носильщики воткнули фильмец «Калигула» и на экране появились знакомые кадры, Фоминат окончательно сдался.

– Ну, хорошо, – сделал он три глубоких вдоха. – Пусть техника тут постоит. Временно. И по-быстрому разбежались, у меня времени нет. – Одной рукой он выпроваживал поставщиков, а другой спешно звонил подруге, потому что на мониторе уже укладывалась под кусты совершенно в одной жилетке Друзилла, а к ее эргономической попке пристраивался Макдауэлл.

– Конечно, – сказал Прорехов. – Так будет сподручней. Пусть постоит.

– А где антенна? – вспомнил вдруг Фоминат.

– Спутниковая? – переспросил Артамонов.

– Да, для западных программ.

– Ах да, для западных. Конечно, – припугнул Фомината Артамонов. – Она внутри телевизора. Ее долго настраивать. Надо поднимать документацию, в схему лезть. Прямо сейчас все выключать и часа четыре копаться.

– Ладно, я поищу. Сам! – дерзновенно бросил Фоминат, захлопывая дверь, потому что подруга была уже на подступах к логову, и там планировалось такое, что Прорехову с Артамоновым настаивать на дальнейшем присутствии не было никакого резона.

– Мы к вам завтра на работу зайдем, – забросил масонскую штучку Артамонов.

– Заходите, – донеслось из-за двери.

– Ну вот, теперь никуда не денется – подпишет, – стер пот с лица Артамонов. – Всосал наживку.

Когда наутро явились за подписью, секретарша сообщила, что Фоминат отбыл в отпуск, и протянула Прорехову листок. Это был приказ об увольнении Прорехова из комитета по охране природы, сократительная функция которого срабатывала сразу, как катапульта. Без выходного пособия. Троянского коня, как осла, выставили за ворота.

Фоминат исчез, не подписав «Положение о лотерее». Возможно, он все просчитал сам, а может, выполнял хитрый ход председателя исполкома Платьева, который в свою очередь мог мыслить так: вопрос с зачинщиками улажен, процесс улегся в нужное русло, никто из властей в общем-то не против лотереи, даже разработано и почти утверждено «Положение», но, по сути, злокачественная выхухоль несанкционированной азартной игры рассифонена и спущена на тормозах, в результате чего реализован один из основополагающих устоев социализма – низзя! Сказано низзя, значит, низзя! В конце концов, все мы живем в великое время зашивания суровыми нитками своих ртов!

– А может, не возвращать деньги народу? – предложил помудрить Варшавский уже позднее. – Давайте отправлять их себе на левые адреса. Вроде мы сами игроки! Отмоем, обналичим, и никто ничего не заподозрит. Уведем все к черту, раз они все здесь такие умные!

– Не валяй дураков у дятла! – матернулся Артамонов. – Вот как раз именно тогда нас и накроют.

На заблокированном счету висели деньги. Единственная операция, которую разрешалось проводить с этими стреноженными барышами, – отправлять их назад, игрокам. В этом был какой-то сюр. И не то чтобы у Галки руки отваливались заполнять бланки обратных почтовых переводов, просто разбирать почти построенный дом кому охота.

Были подавлены и скрипели обе стороны – и организаторы лотереи, и участники. Какой облом был у людей! Они не хотели получать назад свои деньги – они жаждали выигрышей! Им на секунду показалось, что лотерея – это воплощение перестройки! Но надежды, как всегда, были обмануты – опять все будет по-прежнему!

– Зачем нам эти копейки?! – звонили в штаб лотереи участники. – Нам нужны призы!

– Мы столько ждали! – называли они причины.

– Мы пожалуемся в милицию! – угрожали они. – Вы не имеете права отменять лотерею! – пугали они. – Вы врете, что вам ее запретили! – уличали они ответственных за лотерею товарищей.

Горстки внезапно обездоленных игроков стали сбиваться в плотные ряды и мерно вышагивать от «СКиТа» до гостиницы «Верхняя» и далее до конторы Фомината. Лотерейные чумовики пытались притворяться иксгенератами, но получалось – фонарными столбами, готовыми повесить на себе всех, кто короче. Иначе ноги по земле волочиться будут. Они были явно кем-то организованы. За ними стопроцентно кто-то стоял. Какие-то силы помимо «ренталловцев» были наверняка в оппозиции к текущей власти. Внутри исполкома, да и в внутри всей региональной элиты в целом было явно не все в порядке. Поставить под ружье столько активного люду без подстраховки не отважился бы никто. Значит, регион уже сам по себе раскалывался на две части.

Возглавляла бунт, как неожиданно показалось Прорехову, та самая кондукторша из электрички по имени Енька, которая попалась информационному десанту при легендарном въезде в город. Без формы она смотрелась менее аполитично, и, тем не менее, Прорехов тут же признал в ней самого первого представителя города, куда назначенцам надлежало явиться для выполнения спецзадания.

Подзадоривая друг друга, обиженные и неудовлетворенные участники лотереи под непосредственным руководством Еньки разбили каменьями экологическое табло, на котором круглогодично высвечивался один и тот же уровень радиации, затем уделили внимание памятнику Ленину, которого продолжали игнорировать таксисты, и на излете буйства столкнули в реку двухтонную скульптуру лежавшей на берегу гранитной бабы. Затем толпа проследовала к вокзалу перекрывать движение поездов. Для разгона бунта прибыл конный ОМОН и спросил через мегафон:

– Кто здесь организовал агитплощадку?

Вопроса никто не понял. Для острастки толпу протравили немного слезоточивым газом, потом привели в чувства водой из брандспойтов и отконвоировали по домам.

Возврат денег участникам лотереи затянулся до лета. Промотав полученные назад взносы, участники розыгрыша окончательно стихли, а организаторов лотереи продолжали таскать по следственным структурам.

– Пора дергать! – крутился как волчок Варшавский. – Нас пересажают!

– Куда? – поинтересовался Артамонов.

– Что «куда»? – переспросил Варшавский. – Пересажают куда?

– Да нет, куда пересажают, понятно, – притворялся интересантом Артамонов. – Дергать куда?

Тополя зацвели без всякого согласования с жэками. Дворники, как это всегда случается, пребывали в отпусках. Город завалило тополиным пухом. Аллергики чихали и кашляли. Пух забирался в святая святых, включая нижепоясные места общего пользования, и не было от него никакого спасения.

– Сидим, плюемся, – названивал Артамонов Макарону. – Эта дрянь лезет во все щели. Да еще торфяники горят, в городе задохнуться можно. Наше первородное уставное дело провалено, во рту сухо. Чертовски хочется «Хванчкары»…

– Дело ясное, что дело темное, – соглашался Макарон.

– Ну, а на чем ты там у себя зиждешься? – пытал его глубже Артамонов. Жируешь, небось, в столице?

– Да так как-то все, – не особенно уклонялся Макарон. – В основном занимаюсь выведением новых сортов крондштадтской капусты повышенной кочерыжности.

– Тогда приезжай в гости и привези нам еды и питья, – посоветовал ему Артамонов. – Денег у нас не осталось ни копе…

– А где вы находитесь территориально? – спросил Макарон, давая понять, что он уже почти задумывается о переезде.

– Территориально? – переспросил Артамонов.

– Да.

– Территориально мы находимся в заднице!

– Может, вам тогда отправить фуру тосола? – сообразил не туда Макарон. – Продадите, и у вас образуется мелочь на расходы. Мне всучили тосол за имиджевые статьи про «Лукойл» и «Газпром». Я тут между делом в «Красной звезде» естественные монополии пиарю. Они зарождаются, а мы промоушен им по сходной цене предоставляем. Ну, нам по бартеру тосолу и отвалили. Мне всю задержанную за год зарплату выдали – целая цистерна получилась.