Текст книги "Тринити"

Автор книги: Яков Арсенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 67 страниц)

– Идиотизм, – признал ситуацию сходной Прорехов. – Недавно я купил на развале Сборник кодексов, выпущенный издательством «Учпедгиз» в серии «Мои первые книжки». Полистал. Оказывается, мне можно пришить любую статью. Прямо сейчас бери и сажай – все подходит! Единственное, что мне не грозит, – так это быть привлеченным за самовольное покидание военного корабля во время боевых действий. А все остальное – как по мне шито. Даже по статье за нелицензионный отстрел бобров и то легко прохожу. Причем не за то, что нет лицензии, а поскольку в законе не дано точной трактовки понятия «бобер»!

На КПП новобранцев усаживали обратно в «уазики» и отвозили до трассы Ленинград – Москва. На Т-образном перекрестке рота военных автоинспекторов тормозила попутки и обязывала водителей взять в сторону Москвы или Питера одного-двух участников собрания.

– Хорошо, хоть так, – сказал Прорехов, – а то ведь могли отправить не в Москву, а в Александровский централ.

– Не говори.

Очередную партию призывников дежурные офицеры выпускали из «уазика» только тогда, когда инспектора подгоняли для них какой-нибудь попутный транспорт. Межгрупповое общение по-прежнему пресекалось настолько грамотно, что никто не смог перекинуться ни словом, ни взглядом.

Прорехову с Артамоновым подсунули фуру с желто-черными треугольниками радиационных меток на бортах.

– Товарищ капитан, – попытался забраковать транспорт Прорехов, – вам не кажется, что на нем мы излишне засветимся. А в нашем положении…

– Вы что, на губу захотели?! – взбеленился офицер. – Забыли, что на службе?! Быстро садитесь, и вперед!

Водитель фуры взвизгнул от радости, получая в распоряжение четыре свободных уха, – подфартило. Он пожаловался на жизнь в том плане, что «плечевые» тетки, одна другой краше, голосуют по всей трассе, а ему по положению брать пассажиров запрещено.

– Мы надеемся, к нам вы без претензий? – спросил Прорехов. – Мы же не по своей воле.

Водитель не понял юмора и сделал вид, что не расслышал. Он предложил попутчикам есть и пить от своих запасов. Прорехов с Артамоновым по инерции расставили шахматы. Водитель от неожиданности исполнил частушку:

 
У работников ГАИ
Очень длинные… жезлы!
Разбираются с движеньем,
Как с капустою… козлы!
 

Прорехов с Артамоновым зааплодировали.

– Частушка и в самом деле свежая, – признали они.

– Крутая? – обрадовался контакту водитель. – Напарник слова дал.

– Это наша серия гуляет, – сообщил Прорехов.

– Какая серия? – спросил водитель настороженно.

– Мы сочиняем частушки и запускаем в народ на обкатку, – разъяснил Прорехов. – Работа такая. Не верите? Могу продолжить серию:

 
У работников продторга
Нету собственного морга,
Потому что формалин
Стоит очень дорого.
 

– Так это вы все сами? – вылупил глаза водитель.

– Конечно, – подтвердил Прорехов. – Серия называется «Клинские напряги».

– Ну, мне сегодня и повезло! – воскликнул водитель. – Вот так встреча!

– И все «утки», которые гуляют по стране, тоже запускаем мы, признался Артамонов. – В нашей системе есть специальный подкомитет «уток».

– Да ну?! – опять изумился водитель.

– Вот те крест! – поклялся Артамонов. – И все анекдоты тоже сочинили мы.

– Какие анекдоты? – насторожился водитель.

– Которые гуляют по стране.

– Да ну?! – продолжал изумляться водитель, он решил, что сразу за этим последует конкурс на лучший анекдот, но получилась заминка. Тогда водитель сам запел о том, как удачно он устроился в жизни, зацепившись за спецперевозки. И это было сущей правдой – весу в нем имелось центнера полтора, не меньше. Он сидел за рулем, широко расставив ноги и пропустив между ними брюшину, слегка прикрытую малиновой майкой. Всю эту конструкцию колыхало и заносило на поворотах. Кабина была сплошь уставлена пакетами с едой и бутылками. Водитель машинально сметал видимое и доставал из бардачков скрытые порции. Поглощая запасы, он рассказывал, как сложно стало бороться за зарубежные рейсы, тариф на ходку вырос вдвое. Потому что транспорт с радиоактивными отходами пересекает границу без досмотра. Забивай шмотьем хоть весь салон. Спихнуть добро через «комок» нет проблем, товар отрывают с руками. А вот рейсы на наши атомные станции совершенно невыгодные – счетчик Гейгера щелкает, а навара никакого. Водитель посоветовал попутчикам за любые деньги устроиться в «Спецавто» и больше не знать горя. Естественно, сначала нужно сдать на категорию С…

– Конечно, это правильно, – не стал возражать Прорехов, – когда в стране полный развал-схождение, без балансировки не обойтись.

Водитель почесал репу. Прежде к нему не применяли подобных сентенций.

– А я слышал, что вдоль всех дорог, по которым возят радиоактивные отходы, вырастает неимоверно высокий и породистый борщевик Сосновского, признался Артамонов.

– Никогда бы не подумал, – сообщил о себе водитель.

– Местные на отрезке Завидово – Клин называют это растение по-своему большевик Чайковского, – сказал Артамонов.

– Это почему же? – продолжал изумляться водитель.

– Наверное, потому, – предположил Артамонов, – что в Клину проживал вышеозначенный великий композитор.

Транспорт миновал конаковский пост ГАИ и, не снижая скорости, зашуршал по деревне Шорново. Слева нарисовался памятник Ленину. Ильич с присущей ему хитрецой выглядывал из засады на дорогу. В его глазах стыл извечный вопрос: «Как нам реорганизовать Рабкрин?»

– Да вы не стесняйтесь, – сказал водитель и подвинул пассажирам угощенье. Судя по набору импортных коробок, радиационные отходы, тикающие за спиной, следовали на Урал из-за бугра.

– Смотри-ка! – указал Артамонов на обочину, сплошь уставленную свиными головами на табуретках.

– Где-то я такое уже видел, – припомнил Прорехов. – По-моему, на Красной площади.

– Я всегда беру здесь свежанину, – признался водитель. – Дешевле, потому что без эпидемконтроля.

– И свинья, павшая от ложного бешенства под Бородино, легко сходит за здорового кабана, только что зарубленного в Дурыкине, – помог ему с продолжением Прорехов.

– Рассказик у меня зреет в голове, – поделился муками творчества Артамонов. – «Сто лет одиночества, или Свинья на обочине» называется. Главная героиня – молодая хавронья. Действие происходит на откормочном комплексе. Подслушав свинарок, хавронья, помещенная на откорм, завидующая и свиноматкам и хряку-делопроизводителю, узнает, что убойный вес – сто сорок килограмм. Она садится на мощнейшую диету и держится на комплексе не один десяток лет. Ее проверяют на предмет ящуров, поносов и прочих вазомоторных насморков, чтобы раскрыть тайну худосочности, но она здорова и живет себе припеваючи.

– Хороший сюжет, – проникся Прорехов. – Вот бы и людям установить убойный вес.

Водитель вздрогнул и спросил:

– А при чем здесь обочина?

– Обочина? Обочина ни при чем, – ответствовал Артамонов.

– Но она введена в название рассказа, – не отставал водитель.

– А чем свинья хуже пикника?! – вступился за друга Прорехов.

В Клину выкрашенный серпянкой Ленин был не в духе и с неосознанным подозрением щупал пустоту в полых карманах. Ему в глаза смотрел другой каменный Ильич – Чайковский. Площадь двух Ильичей – именовалась проплывающая за окном фуры местность.

В Солнечногорске Ленин скрывался, как в Финляндии, за шумоотбойной стеной, а в Зеленограде вообще не был виден с трассы. А вот в Химках…

– Смотри, сколько хичей, – сказал Артамонов. – Я слышал, они даже соревнования меж собой устраивают, кто дальше без денег автостопом доберется.

– Да никакие это не хичи, – выправил ошибочную мысль водитель и продолжил, как у себя дома. – Хичи голосуют, руки тянут, а эти глаза опускают. Это плечевые, дорожные проститутки, так сказать. С усиленной подвеской. Специально для российских дорог. Я иногда пользуюсь, очень удобно и, главное, недорого.

После Химок попутный транспорт уходил на МКАД в сторону Рязанского шоссе.

– Хороший ты мужик, – сказал Артамонов водителю на прощание. – Просто у нас очень другие дела.

– Ты уж извини, если что не так, – добавил Прорехов. – Мы дерзкие, но хорошие.

– Да ничего, бывает, – понятливо высказался водитель. – Я не в обиде.

– Ну, бывай, – пожали они ему руку и покинули кабину.

Вычислив, что автобусами долго, призывники изловили такси, чтобы достичь ДАСа засветло.

– Родись у меня сегодня дочка, я бы назвал ее Фурой! – сказал в сердцах Артамонов, стряхивая с себя радиоактивную пыль.

– Я а – Фугой, – признался Прорехов. – В честь большевика Чайковского.

Прорехов с Артамоновым долго совещались: посвящать Артура в завидовское дело или нет – все-таки государственная тайна и немалая мера ответственности. В конце концов решили открыться, поскольку государство, пусть даже и устремившееся в новое будущее, все равно ничто по сравнению с желанием потрепаться.

Артуру было рассказано все как есть. Накатив косуху коньяку, он принялся давить на сознание неверных.

– Значит, вы получили путевки в жизнь? – пытал он уставших друзей.

– Да, – отвечали те как завороженные.

– То есть вы учились не зря, а я – зря?! – бичевал он себя.

– Где-то так, – давали ему полную волю друзья.

– То есть вы умные, а я дурак?! – сделал ложный вывод Варшавский.

– Выходит, – согласился Прорехов. – А теперь про Дебору. Артур, я тебе это сообщаю только потому, что если начнет сообщать Артамонов, то получится драка. Итак, с Деборой тебя познакомил я, и поэтому отвечаю за последствия. Только ты не воспринимай все это текстуально. Пока ты раздумывал, Артамонов успел сводить ее в тапках на Академическую попить газировки. Сечешь? Потом они среди ночи смотались за котлетами на Аэровокзал. Разумеешь? Сам понимаешь, свет не ближний. Выслушали до конца соловья в зарослях на Кащенко. Врубаешься? Конечно, это не значит, что они тут же побегут в церковь, но маршруты их прогулок показательны, согласись. И мы пришли к выводу, что ситуация требует рокировки. То есть Артамонов берет Дебору себе в разработку, а ты, Артур, идешь на фиг, на фиг мелкими шажками. Я и сам по первости был не прочь приударить за ней, но я в этом плане безответствен как никто другой. И уж если Деборе выбирать из двух оставшихся зол, то свалить в сторону лучше тебе, Артур.

– Да я никогда на нее серьезно и не претендовал, – согласился с судьбой Артур. – Так, променад.

– Вот и я о том же, – сказал Прорехов. – Просто сам ты никаких точек в вопросе не ставил. И поскольку ты ей до сих пор ничего серьезного не предложил, предлагаю развести стороны документарно, – подвел он итог. Чтобы потом не было вопросов.

Результатом разговора стал передаточный акт в виде объективки: имя Дебора, возраст – 21, рост – 173, вес 63, основные типоразмеры 90-60-90, обувь – 36, волосы – каштановые, цвет глаз – зеленый, кожи – телесный, вредная привычка – совесть. Особые приметы – жатая юбка и красный батник. Через плечо – дамская сумка для товаров двойного назначения. И внизу подписи: сдал – принял. Варшавский – Артамонов.

– Нас забрасывают в информационное пространство, – сказал Прорехов в заключение, складывая бумагу вчетверо. – Это все равно что посылают на три веселых. Мы с Артамоновым, насколько ты помнишь, этот предмет особенно не учили. Лично я без подсказки не то что газету, листовку выпустить не смогу. А у Деборы – набор конспектов. Поэтому мы забираем ее в помощь. Это вынужденная мера.

– А Улька? – уколол Прорехова Варшавский. – Улька поедет с вами?

– Звать не буду, – признался Прорехов, – но если приедет, назад не погоню.

– Тогда я тоже с вами! – напросился Варшавский. – С вами хоть какая-то перспектива просматривается. А то в Якутске такая скука!

– Никто не против энтузиазма, – предупредил его Артамонов, – но ты понимаешь, с чем это будет сопряжено?

– Понимаю, – сказал Варшавский. – Ни с чем. Вы когда выезжаете на место?

– Завтра, – ответил Прорехов.

– Тогда я смотаюсь домой, – засуетился Артур, – быстренько заберу Галку – и к вам! Уходя от прошлого, я решил, что налево будет удобнее.

– Ты считаешь, что изобрел новое средство по уходу…

– Но вы же знаете всю эту историю! – сказал Варшавский. – С ней невозможно!

– По поводу своих судеб ты можешь не отчитываться, – предложил Прорехов.

– Но кого-то я должен взять с собой или нет? – кинулся оправдываться Артур. – Жилья вам, случаем, не обещали? Молодым специалистам полагается…

– Какие мы к черту специалисты?! – очень самокритично произнес Прорехов.

– Тем более, молодые… – добавил Артамонов.

Глава 4
НАЗНАЧЕНЦЫ ВСТУПАЮТ НА ВВЕРЕННУЮ ТЕРРИТОРИЮ

Шахматы, строкомер, толковый словарь, сборник кодексов – с таким набором средств Прорехов и Артамонов вступали во вверенный им регион. Кое-что из одежды, немного утвари: кофемолка, мини-кипятильник – вот и все хозяйство. Жизнь вынуждала подмять местность с минимальным боекомплектом. Подбор инвентаря был не случаен. Каждая единица имела свое значение, назначение и предназначение. Шахматы держали в тонусе мозговой ресурс, сборник кодексов напоминал о двойственности природы света, бьющего в камеру через маленькое окошечко, а словарь был необходим для толкования неоднозначных текстов людей при исполнении. Обе книги считались настольными.

Прорехов и Артамонов не глядя передвигали фигурки на магнитных подушечках и занимались каждый своим делом. Прорехов дочитывал сборник кодексов, все более укореняясь в мысли, что прямо сейчас его можно привлечь по любой статье. Хобби Артамонова было толще – «Советский энциклопедический словарь» под редакцией академика Прохорова. В качестве закладки Прорехов использовал свой трофейный металлический строкомер – в прошлом учебное пособие, которым при случае можно было и огурцы нарезать, и колбасу покромсать. А у Артамонова роль ляссе – чтобы не потерялась читаемая страница – играл двусмысленный галстук в виде килы, которая время от времени пружинисто вскидывала голову и угрожающе шипела.

Артамонов неспешно вглядывался в страницы и читал вслух колонку, относящуюся к месту назначения:

– До тридцать первого года – пристань на Волге, железнодорожная станция, население – четыреста одна тысяча жителей по переписи семьдесят седьмого года. Машиностроение – вагоны, экскаваторы. Текстильная, полиграфическая промышленность. Четыре вуза, в том числе университет, три театра. Трамваи. Возник в двенадцатом веке нашей эры, хотя ни одного живого свидетеля, который бы мог это достоверно подтвердить, до сих пор не найдено. С тысяча двести сорок шестого года – центр княжества. Отсюда в середине пятнадцатого века стартовал в Индию один знаменитый эсквайр.

– Давай без отсебятины, – сказал Прорехов. – Словом можно обидеть.

– Словом можно обидеть, а словарем ушибить! – не остался в долгу Артамонов.

– И помедленнее, я записываю, – призвал друга к степенности Прорехов.

– Нет проблем. В ты-ся-ча че-ты-ре-ста во-семь-де-сят пя-том го-ду, зачитал Артамонов по слогам, – город был присоединен к Московскому княжеству. Награжден орденом Трудового Красного Знамени…

– За что? – отвлекся от своего сборника Прорехов.

– За то, что отсоединился, естественно! Темнота! – было указано профану его место в историческом процессе.

– Раз так, то об этом факте надо срочно донести Макарону, – сообразил Прорехов. – Находка может стать хребтом его диссертации. Это ему как раз в тему.

Необходимо пояснить, что Макарон сверстал диссертацию задолго до поступления в аспирантуру. Единственным больным местом в его научном труде была тема – Макарон никак не мог с ней определиться. Конечно, доведись ему поприсутствовать на защите своей собственной диссертации, он бы придумал. Но время шло, материалы и библиографические изыскания пухли и получались настолько обширными, что придать им какой-то единый вектор становилось все невозможнее. В муках Макарон съедал батон за батоном. Выручил его случай. Как-то Макарон пошел сдавать древнерусскую литературу, и попалось ему «Хождение за три моря». Накануне Макарон вызубрил древние записки на старославянском, и, когда на экзамене стал выдавать текст наизусть, как тарабарское заклинание, преподаватель с поплывшими по лбу глазами предложил ему для простоты понимания как-нибудь осовременить текст, приблизить его к новейшей истории, рассмотреть в контексте развития словесности.

– Ну, а на чем же знаменитый путешественник вернулся из-за трех морей? – cпросил преподаватель Макарона.

– На подводной лодке! – осовременил текст аксакал. – На тростниковой! Взял там, в Индии, напрокат! – приблизил он историю вплотную к нашим дням.

У преподавателя отпала челюсть, и поставить ее на место смогли только в ветеринарной клинике.

…Электричка равномерно постукивала на стыках. За окном плескалось водохранилище. Местные жители пытались продать каждому пассажиру по вяленой вобле и всовывали рыбу в окна на полном ходу. Забирать товар было удобно, а расплачиваться – не очень. Да и что тут говорить, взимание денег за свой товар всегда связано с определенным риском, а тем более в переходный исторический период. Необратимый шок.

Началась проверка билетов. Обыкновенно это приводило к урежению случаев безбилетных проездов. Молодая билетерша, явно выходя за рамки обязательной программы, спросила о произвольном:

– Что это вы тут делаете, пьете, что ли? – Как будто иная локализация вообще не могла и предполагаться.

– Ну вот, пошла ревизионная корректура, – недовольно вздохнул Артамонов и отвернулся к окну.

– Поддерживаем отечественных производителей, – объяснил Прорехов, пытаясь наладить контакт. – Слыхали, указ вышел. О поддержке всего российского. И мы, как законопослушные граждане… сидим, поддерживаем…

– Не дурите мне голову! – засомневалась в истине высказываний кондукторша. – Быстро все убирайте!

– Мы и не дурим, – сказал Прорехов. – Просто играем в поддавки, пьем русского рецепта питье и захрустываем огурцом от старушки – все отечественное. Вы слышали, сейчас лозунг такой – покупайте российское! Вот мы и покупаем!

– Пить здесь запрещено! Разложились тут, видите ли! – подняла тревогу служащая. – Сейчас линейный наряд!

– Вызывайте! – не выдержал Прорехов. – С ними нам будет проще договориться!

– Не кипятись, пятачок, милиция здесь ни при чем! – приосанил его Артамонов. – Ты встань да повернись. Небритый, пиджак мятый, брюки без стрелок, туфли не блестят. Теперь понял?

– Что «понял»? – спросил Прорехов, не въезжая в затею.

– Просто девушка не видит в тебе никакой племенной ценности! Отсюда все проблемы, – объяснил Артамонов и включил спецэффект своего галстука.

– Не умничайте! – шарахнулась в сторону проверяющая.

– А вы хоть представляете, кто мы такие и куда едем? – теперь уже невзыскательно спросил Прорехов. – Если б знали, вы бы наверняка так не гоношились.

– Знаю я, куда вы едете, – выпалила ревизорша. – Есть у нас одно местечко! Туда всякий сброд ездит!

– А вот и не угадали, – смилостивился Артамонов, оторвавшись от окна. Мы едем выполнять триединую задачу. Знаете, что такое триединая задача? принялся он рисовать пальцем по потному стеклу. – Это когда трое не могут сделать то, с чем запросто справляется один. Так в словаре написано.

– Вас высадить надо! – сверкнула проверяющая строгими глазами.

– А вы сами, девушка, откуда? – попробовал прогнуться Прорехов.

– Какая разница?! – отмела происк казенная девушка, выказав стойкий клинический эффект.

Наступила менопауза.

– Разницы никакой, просто смазываете первое впечатление, – вздохнул Прорехов, потому что все его помыслы противились ситуации. – А может, нам жить вместе!

– Если сейчас же не уберете, я иду за нарядом милиции! – все больше воодушевлялась кондукторша.

– Вы бы лучше присели к нам да поговорили за жизнь, чем вот так принародно шуметь, – пригласил Прорехов к столу служивую даму. – Вы же видите, что это не карты, а шахматы.

– А вот это – тоже шахматы?! – ткнула она в бутылку. – Если вы сейчас же не прекратите, я доложу о вас начальнику поезда!

– И этим окажете ему большую честь! – сказал Артамонов, поправив нагрудные ромбы на лацкане, и вернулся к брошенному разговору с Прореховым. – И, что самое интересное, он лично подписал указ об этом!

– Кто? – спросила девушка, наделив ответчиков суперответственностью. Какой указ?

– А как вас зовут? – поймал ее на интересе Прорехов. – Если признаетесь, и я скажу, какой указ! И даже открою, каким он был набран шрифтом.

– Енька, – ответила девушка.

– Коринна, – сказал Прорехов. – Звучит, как песня.

– Коринна? – переспросила контролерша.

– Шрифт так называется. А указ – о присвоении городу своего имени, пояснил он девушке в форме акцессорного правоотношения и далее обратился к Артамонову: – Давай сыграем нормальную партию, – отвернулся он от судьбы, и начал заново расставлять шахматы. – Население, видишь ли, не признает поддавки.

– А кто против? – не стал перечить Артамонов.

Получив ответы на поставленные вопросы, девушка проследовала дальше по вагону.

– Только ты успокойся, – сказал Артамонов Прорехову. – Ну не получилось снять девушку прямо на марше, что поделаешь. Не совладал, не возобладал, такое бывает

– Действительно, – безропотно принял вес кручины Прорехов, как безмен. – Хотя жаль, на первый взгляд очень даже ничего… Енька, значит…

– А я никак не пойму, зачем переименовывать? – заговорил параллельно Артамонов, окунувшись в прерванный проверкой разговор. – Это мошенничество! Сделай что-нибудь свое и называй в свою честь!

– Все правильно, – встал с ним бок о бок Прорехов. – Каганович так и сделал. Он не поленился и, как только начали строить московский метрополитен, тут же присвоил ему свое имя. На всякий пожарный. Представляешь, был бы сейчас – Московский ордена Ленина, ордена Трудового Красного Знамени и ордена Великой Октябрьской Социалистической Революции метрополитен имени Кагановича…

– Неплохо звучит. Шах! – объявил Артамонов.

– Ослеп, что ли! – тормознул его Прорехов. – Открываешь своего короля! Настолько мы развлекли кондукторшу, что про билеты забыла.

– Население, – продолжал Артамонов чтение словаря, – полтора миллиона человек. Из них треть – пенсионеры. Регион находится на водоразделе, испокон веков оттуда уходила молодежь, а в обмен получала отправляемых в ссылку за 101-й километр персональных пенсионеров. Один процент от общего числа жителей – интеллигенция. Негусто, прямо скажем. И ревизорша нам это только что продемонстрировала. Работать придется без поддержки интеллекта, без всякого расчета на понимание. Причем в крайне стесненных условиях – площадь региона всего 85 тысяч квадратных километров. Это всего две-три Швейцарии примерно. В последний раз высшее лицо государства посещало местность в 1963 году. Забытый богом край. Депрессивный регион, один из самых отсталых в России. Но для Водолеев – чем хуже, тем лучше. Двадцать две тюрьмы, восемь СИЗО, семь детских приемников, пять приютов, три публичных дома. Поверхность, в основном, равнинная, на западе – возвышенность. Одна-одинешенька. Средняя температура января – минус одиннадцать, июля плюс семнадцать, доминирующая культура – лен. Осадки – семьсот пятьдесят миллиметров в год.

– Не маловато ли будет? – по-деловому, как на планерке, спросил Прорехов.

– Чего? Осадков? – попробовал уточнить Артамонов.

– Нет, публичных домов.

– Сколько есть, – развел руками докладчик.

– Сто сорок два памятника Ленину в полный рост, сто сидячих, восемьдесят бюстов, – продолжил заочное знакомство с регионом Артамонов, шесть лепнин Крупской, сто сорок семь постаментов Калинину, шестьдесят три Марксу, скульптурная композиция Маркс, целующий Энгельса по случаю завершения первого тома капитала, – одна, десять памятников Пушкину, пять Салтыкову-Щедрину, Крылову и Жукову – по одному экземпляру, девушек с веслом – сто десять, без весла – десять, без весла и без головы – девять, девушки без ничего вообще учету не поддаются, лепнин северного оленя – сто тридцать две…

Объявили конечную остановку. Пассажиры бросились стягивать узлы и сумки с багажных полок. Возникла опасность получить по голове мешком. Когда народ сидел, казалось, что в вагоне свободно, но как только все бросились в тамбур, желая выйти первыми, стало ясно, что в вагоне ехало втрое больше положенного.

– Граждане пассажиры, при выходе из вагона требуйте полной остановки подвижного состава! – посоветовал Прорехов, прикрывая шахматную доску от погрома. – Кажется, приехали. Пакуемся?

– Куда спешить? – тормознул его Артамонов. – Давай доиграем.

– Какой «доиграем»? – отмахнулся Прорехов. – Тебе через ход – мат!

– Не скажи, пятачок! Как минимум полчаса я еще продержусь, – не принял условий Артамонов, но предложил обсудить ситуацию. – Что-то я в последнее время проигрывать стал.

– Надо менять дебют, – вскрыл его проблему Прорехов, – мне больше тебе нечего посоветовать.

– Ни за что! – не согласился Артамонов. – Я доведу его до ума. И тогда ты поймешь, в чем его сила!

– Странно, что оркестра нет, – удивился Прорехов, оглядывая перрон.

– И виватного канта никто в нашу честь не выводит, – продекламировал Артамонов.

– Я считаю, регион не готов к нашему приезду, – сделал вывод Прорехов.

– Не возводи напраслину! – предупредил его Артамонов. – Может, его представители затаились.

Поток пассажиров затащил назначенцев в подземный переход. С потолка и стен перехода текла вода, под ногами хлюпало. Швеллеры для подъема детских колясок были смонтированы так круто, что молодые мамы по три раза скатывались назад вместе с колясками и поклажей. Прорехов поставил на землю свою сумку и открыто залюбовался жанровыми сценами бытового альпинизма.

– Да, есть еще ягоды в ягодицах! – заключил он свое первое серьезное исследование подведомственной территории и уже на полном серьезе добавил: От красоты нынешних российских телок просто волосы стынут в жилах!

Тут же строился новый железнодорожный вокзал в виде перевернутой с ног на голову буквы Н. Часы на башне показывали попеременно то 12 градусов мороза, то полночь, как в Петропавловске-Камчатском.

В целях визуальной рекогносцировки агенты ползучей информатизации двигались к гостинице пешком. Так было легче заполнить маршрут. Город был весь перерыт. Вскрытые теплотрассы, как разошедшиеся секционные швы, обнажали внутренности, трубы, как шунтированные сосуды, лежали выдранными из земли. Похоже, с зимы. В отверстые траншеи этого свинороя медленно сползали малые архитектурные формы и оборудование детских площадок. Груды мусора, подготовленные к вывозу, вновь растаскивались нуждающимися. Прошипели несколько открытых канализационных люков с кипятком. Обойдя их стороной, назначенцы двинулись дальше.

– Именно поэтому слово «загородная» у нас лексически лучше сочетается со словом «свалка», чем со словом «вилла», – сообщил Артамонов. – Надо не забыть продать идею Макарону. Для диссертации.

– Паршивый городишко, – хмыкнул Прорехов. – Грязный.

– Придется лотерею проводить, – подытожил предварительный осмотр Артамонов.

– Какую лотерею? – насторожился Прорехов.

– Экологическую, – просто сказал Артамонов.

– Правильно! – одобрил идею Прорехов

. – И всю прибыль пустить на очистку города! На этом можно сделать приличное реноме!

– Во-первых, при социализме не бывает ни реноме, ни прибыли, – осадил его Артамонов. – Прибавочную стоимость вводят в расчеты только капиталисты. Во-вторых, ни копейки прибыли нельзя направлять на уборку города. Пусть канализацию чистит тот, кто ее забил, – продолжил перебитую мысль Артамонов. – Просто с помощью лотереи мы соберем первоначальные деньги для рывка.

– Тогда нужно сделать лотерею беспроигрышной, – как мог, снабжал беседу вариантами Прорехов, – чтобы привлечь побольше участников!

– У тебя не мозги, а трехпроцентный раствор! – начал распаляться Артамонов. – Лотерея, наоборот, должна быть безвыигрышной! – По сложившейся традиции все свои замыслы, не созревшие для воплощения, он опробовал на Прорехове.

– Теперь, когда ты получил два взаимоисключающих высших образования, признался Прорехов, – я вконец перестал тебя понимать.

– А что тут понимать? – бросился объяснять Артмонов. – Комбинаторика и геометрическая прогрессия – страшные вещи! Помнишь, в сказке шах погорел, когда ему предложили рассчитаться за услугу зерном. На каждую последующую клетку шахматной доски нужно было положить в два раза больше зерен, чем на предыдущую. Всего в два раза. Но на шестьдесят четвертой клетке должны были стоять уже эшелоны зерна. Невообразимо. В голове у рядового слесаря большие цифры не помещаются. Так и с лотереей. Если в систему ввести два дополнительных параметра, которые завязаны на трех предыдущих, то вероятность угадать или выиграть становится равной единице в минус сотой степени. Другими словами, чтобы угадать задуманное при условии, что в лотерею будет играть все население Земли, необходимо, чтобы оно, это население, равнялось ста миллиардам!

– Ужасный ты человек, – сказал Прорехов. – Но здесь, когда должны быть задействованы миллиарды человек, с наскоку нельзя. Это дело надо как следует обсудить, устаканить.

– А вот это неплохо сказано, сынок! – оценил идею Артамонов.

Прогулочным шагом друзья дошли до гостиницы «Верхняя», где и поселились…

– Хорошо, хоть не нижняя, – утешился Артамонов. – На болоте я бы не смог.

Ландыши-светильники у входа в гостиницу создавали иллюзию уюта. Прилавок администратора был сдан в аренду коммерческому магазину. «Recepcion», – было написано углем на фанерке над каморкой под лестницей, поэтому оформить поселение дежурная предложила прямо в вестибюле.

Номер, предложенный назначенцам, выходил окнами на Советскую улицу. Кафе «Старый чикен» в подвальчике на противоположной стороне улицы бойко торговало цыплятами-гриль. Правее постукивала шарами бильярдная – судя по стоявшим у входа нескольким иномаркам, ставки там ходили немалые.

Прижавшись вплотную к оконному стеклу и до упора закосив глаза влево, можно было видеть, как на одноименной площади Ленин, вытянув руку, ловил тачку. Туда же, влево, тянулись и цветочные ряды, которые начинались влажными цинниями и заканчивались у самого цоколя памятника пластмассовыми букетами для ритуальных обрядов и процессий.

Бросались в уши и въедались в желчный пузырь трамваи. Они заглушали даже музыку в ресторане на первом этаже. Стоял такой грохот, будто рельсы пролегали по гостиничному коридору, головы жильцов безудержно тряслись от их соседства, как будто лежали не на подушках, а на телегах.

– Трамваи придется убрать из города, – заявил Артамонов, – я долго не выдержу.

– Вот станешь депутатом и уберешь, – спокойно сказал Прорехов.

В водопроводных кранах номера присутствовали обе воды – горячая и теплая, был исправен телевизор и даже работал телефон. Так что – никаких претензий. Календарь на стене имелся. Правда, прошлогодний, но это не меняло дела. Какое тысячелетье на дворе – существенного значения не имело.