Текст книги "Остров. Остаться людьми. Тетралогия (СИ)"
Автор книги: Вячеслав Денисов
Жанры:
Прочие приключения
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 54 страниц)
– Прости, но не тебе мне это рассказывать, и не мне тебя слушать.
Его приятель понимающе улыбнулся.
– Да, а на гербе города не стрелы, пронзившие тело святого Себастьяна, – продолжил тот, кого назвали Франческо, – а олимпийские кольца. – В его голосе слышалось, что он тоже взволнован, и, быть может, даже больше первого, но что-то не позволяло ему мыслить спокойно и взвешенно. Быть может, разговор, который должен был вот-вот начаться.
Оба собирались заговорить снова, но вдруг голоса их прервались, и мужчины словно по команде опустились на колени и склонили головы.
– Встаньте, – услышали они, повиновались, но поднять головы не посмели.
Пройдя мимо, Папа встал и положил руки на перила…
ГЛАВА 7
Чем дальше в джунгли углублялся Макаров, тем хуже становилось ему. Лицо его блестело от пота, а губы, наоборот, ссохлись и потрескались. Сердце ухало, словно обрывалось и падало в колодец, обессиленные ноги почти не чувствовали земли. Он шел вслед за группой, спотыкался, останавливался, чтобы передохнуть, и шел дальше.
Звуки голосов странным образом присутствовали рядом. Иногда ему казалось, что они кружатся рядом с ним, как мотыльки. Сколько он прошел? Не может же остров быть бесконечным…
Он схватился рукой за дерево. Одна из веток с шипением шевельнулась, и он отдернул руку. Питон тигровой окраски толщиной с руку уползал прочь.
Сделав еще несколько шагов, Макаров рухнул на колени. Он вдруг испугался, что никогда не увидит Питера. Это было последнее, что связывало его с жизнью, наверное, поэтому он и вспомнил сына. Сердце как-то неуверенно стукнуло и затихло. В уши ворвался шум прибоя. Открыв рот, Макаров стал хватать воздух, как собака, как отключенный от кислородной подушки больной.
«Питер…»
Он упал лицом в траву и последнее, что запомнил в ушедшей от него жизни, было стремительное шевеленье лапками какого-то насекомого, пытающегося выбраться из-под его щеки…
Макаров вышел из дверей жизни и оказался в преддверии другого мира. В этом мире жили уродливые тва-Ри, совершенно голые, с деформированными признаками половой принадлежности, с желтыми глазами и осколками зубов во рту. Кто-то из тварей, капая слюной на его лицо, прижался пастью к его руке, но вдруг что-то случилось.
Твари – две или три их было, Макаров не мог считать, лежа на животе – вскочили на ноги и, сливаясь с листвой синюшными телами, беззвучно скрылись. Галлюцинации прекратились. Он был на пороге.
Макаров лежал и видел небо. Над ним проплывали облака, они были похожи на разбредшуюся по огромной голубой лужайке отару овец. Был бы он наполнен жизнью, он обязательно подумал бы о том, как это он видит небо, когда обращен к нему спиной.
А потом кошмар сменил тему. Боль пронзила правую руку Макарова.
И наступила тьма.
«Питер», – было последней его мыслью. *
Люди, с которыми последовал внутрь острова Питер, стояли напротив водопада и оглушенно молчали. Где-то по дороге вышло так, что все смешались. Первый класс… второй класс… Люди, следуя известным только им одним мотивам, разыскали друг друга в тропической глуши. Теперь у водопада, придавленные его великолепием, стояли шестнадцать или семнадцать человек. Поразивший их восторг был слишком велик для того, чтобы они говорили. Скала высотой с двенадцатиэтажный дом – блестящая от мороси скала, покрытая зеленой порослью, – по ней струился, разбиваясь о неровности и снова собираясь в единый поток, водопад. Он стремительно несся с высоты и с грохотом падал в подставленную чашу озера.
– Как хотите… – произнес Левша, скинул сумку, шорты и бросился в воду прямо в рубашке.
Его пример оказался заразительным. Еще трое или четверо из тех, кого не пугала холодная вода, скинули одежду и последовали за ним.
Вода была настолько прозрачна, что, опустив голову и открыв глаза, Левша увидел под собой косяки разномастных рыб. Они скользили под ним, сыто шевелили плавниками и, двигаясь по известному только им маршруту, подставляли под солнечный свет бока. И тогда из черно-серых они превращались в ослепительно серебристых.
Левша плыл и пил воду. И ему казалось, что никогда еще он не пробовал более вкусной воды.
Сорокаградусный ромовый хмель выходил из него толчками – он чувствовал это. С берега ему улыбалась Дженни, и он улыбался ей. Левша видел, как, посмотрев на спутников и что-то шепнув Берте, после чего та перехватила руку Питера, женщина спустилась к воде и выбралась из плена одежды. Левша взволнованно откинул волосы на затылок и, как только Дженни бросилась в воду, закрыл глаза и, смешно поджав губы, нырнул…
Он видел в этой воде так, как если бы был вне ее. Стройные ножки Дженни шевелились в нескольких метрах над ним. Сделав еще движенье, он вытянул руки и прикоснулся к ним. А потом неожиданно для себя привлек одну из ног к своему лицу и прижался к ней губами. Дженни отдалась его рукам без сомнения и каприза. Вынырнув, он наткнулся на ее еще горячие после солнца, взволнованные губы. На мгновение они слились в поцелуе, но Дженни тут же отстранила его и, посмотрев долго, внимательно, поплыла к водопаду.
Рука Питера тоже была горячей. По ней струился пот, и он знал, что Берте неприятно держать его за руку. Сделав вид, что хочет умыться, он высвободил свою руку и спустился к воде.
– Папа, – шептали его губы.
Минуту назад он видел странную картину: отец лежит на спине, а над ним, глумливо щерясь, шевелятся какие-то странные животные. Питеру почему-то казалось, что они хотят сожрать отца.
Вечером отец ему сказал:
– Питер, мы немного устали. Правда? На меня необъяснимо накатывает тревога, поэтому и ты можешь видеть странные картинки. Оказавшись в другом полушарии, мы не успели поменять зависимость от прежнего. – Он усмехнулся и, подбивая подушку, добавил: – Ну и потом не стоит забывать, что мы в Бермудском треугольнике.
Сказав это, он вдруг вскочил с постели и бросился к двери. Питер вспомнил: отец ожидал прихода официанта с зеленым чаем, да, верно, совсем забыл об этом. И теперь, когда в коридоре брякнуло что-то о поднос, он вспомнил. Отец открыл дверь и заговорил с кем-то по-английски. Разговор был немного нервным, в коридоре открылась еще одна дверь. В беседу вмешался кто-то третий. В конце концов отец появился в каюте с блюдцем, на котором стояла чашка, и захлопнул дверь, когда ему что-то говорил тот, третий, не официант.
– Они забыли приготовить мне чай. Они вообще обо мне забыли. Но помнили об итальянце, заказавшем кофе. Пусть теперь подождет итальянец, – сказал отец, забыв о сне и поставив чашку на столик. – Я буду пить кофе.
Отец дома часто пил кофе на ночь. Мама говорила, что это дурная привычка, что пить кофе на ночь – вредно. Но отец ее не слушал. Он мог встать ночью и поесть борща, утром съесть огромную тарелку каши и выпить перед сном несколько чашек эспрессо (мама пила только этот кофе, другого не признавала). С уходом мамы отец вдруг изменился до неузнаваемости. Словно замаливая грехи собственного упрямства при ее жизни, он стал соблюдать принятые правила жизни: на ночь пил только зеленый чай, упорядочил просмотр телевизора, и только одна привычка на двоих осталась у них:еда по ночам.
Выпив кофе, отец выключил наконец свет и забрался под одеяло.
– Папа, ты скучаешь по маме?
Он ничего не ответил.
А под утро Питер слышал, как его отец, крепкий и сильный мужчина, тяжело дышал, накрывшись одеялом с головой.
Ночью Питеру привиделась собака. Он не стал говорить об этом отцу. Очень часто случалось так, что мальчик видел картины, поражавшие его своей фантастичностью. На него нападал водяной человек, придавливал всей своей влажной тяжестью, а наутро выяснялось, что к обеду ожидается проливной дождь.
И вот сейчас Питер стоял у воды, смотрел на свое отражение и думал, что могут означать твари над распростертым телом отца. Но куда бы он ни уводил свои неокрепшие мысли и как бы ни настраивал себя на взрослое толкование действительности, у него ничего не получалось. Лишь страшная, липкая тревога разливалась по его телу, уверяя в том, что тварей может и не быть, и отец, быть может, не лежит, а, наоборот, стоит. Но как бы ни поворачивал Питер свои рассуждения, все равно выходило, что отцу сейчас очень плохо.
Он сказал об этом вышедшей из воды Дженни. Холодная воды странным образом придала ее губам и щекам розовый нежный оттенок, и она, кажется, даже улыбалась. «Так хорошо себя чувствуют люди, впервые за несколько дней ступившие на землю», – подумал Питер и сказал Дженни:
– Нам нужно идти назад.
– Почему? – улыбнувшись и потрепав его за волосы, она наклонилась и подняла шорты.
– Мне нужно разыскать отца.
– Наверное, Питер хочет пить, – предположила Берта. – Он сильно вспотел, рука у него – хоть выжимай.
Левша вышел из воды. Его крепко сбитая фигура заставила Дженни чуть отвлечься.
– Не мучьте пацана, он всего лишь переживает за отца, – бросил он, ни на кого не глядя и наклоняясь, чтобы поднять шорты. И добавил по-русски, обращаясь к Питеру: – Малой, что случилось?
– Меня беспокоит отец, – ответил Питер.
– Что он говорит? – спросила Дженни.
– Пустое. Он хочет к отцу.
Кто-то из путешественников высказал мысль о необходимости возвращаться.
И в этот момент выяснилась странная вещь.
Ни одного из двух гидов рядом не было.
– Это еще сырой маршрут, – предположил молодой мужчина лет тридцати пяти-тридцати восьми, – еще не все детали отработаны, еще не приработались сотрудники. «Реалити» – молодая компания. Но не стоит судить их за то, что они стараются изо всех сил.
– Очень разумная мысль, – с иронией и даже раздражением заметил Левша. – Не стоит судить их за то, что кто-то из нас может протянуть ноги, съев ядовитый плод.
– Я заметил у вас на плечах голову, – ответил ему мужчина. – Это убеждает меня в том, что вы не из тех, кто станет рвать с дерева незнакомый фрукт и есть.
– Сейчас вам на голову, которую я вижу, упадет какой-нибудь ядовитый паук и вцепится в темя. Было бы здорово, если бы вы при этом слово в слово повторили свои слова о простительности промахов молодой, развивающейся компании.
– Вы не русский, часом? – прищурился мужчина, разглядывая Левшу от пояса до лба.
– Ну, вы-то точно русский, – процедил тот, – потому что так поставить вопрос не придет в голову никому другому.
– Что странного в моем вопросе?
– То, что на него можно ответить как отрицательно, так и положительно, и при этом оба ответа могут оказаться как правильными, так и неправильными. Все зависит от слуха того, к кому ваш вопрос обращен, – Левша закинул сумку за спину, с которой расстался только на пять минут. – Мне надоело болтать с вами.
– Это потому, что я из второго класса, наверное.
– Мальчики, не ссорьтесь, – сообразив, что завязалась ссора, вмешалась Дженни и взяла Левшу за руку. – Мне кажется, нам нужно возвратиться и найти наших провожатых. Быть может, они заблудились?
Все рассмеялись. Кроме Левши и спорившего с ним мужчины. Питер был не в счет. Держа Берту за руку, он уходил в глубь леса.
*
Когда Макаров открыл глаза, он снова увидел небо. Да только теперь от отары овец не осталось и следа. Оставшись без пастуха, они разбрелись по голубому пастбищу, и сейчас он видел лишь смятые, похожие на клочки разорванного письма облака.
Несколько минут он потратил на то, чтобы приподняться на локте и попытаться все вспомнить.
Короткие, подбитые едва заметной сединой волосы его примялись и теперь торчали во все стороны. Тугой, почти стеклянный взгляд был похож на хмельной. Воспаленные глаза упрямо рассматривали окружающее и не находили ответа. Покусав губы, он растер квадратный подбородок и сел.
Память услужливо подсказывала лишь воспоминания об ужасном состоянии, которое он пережил. С утра его беспокоило плохое самочувствие. Сердце грозило выпрыгнуть из груди, все внутри дрожало и дергалось, ноги не слушались.
– Мне стало плохо, и я упал, – прохрипел он, облизывая сухие, как наждачка, губы. Во рту стоял отвратительный химический запах. Однажды Макаров по нечаянности выпил фальсифицированной водки. Его выворачивало наизнанку, а под вечер, когда жена отпаивала его какими-то травами, он чмокал губами и приводил в действие какой-то резервуар внутри себя, который при каждом чмоке порционно подавал к небу вонь технического спирта. Нынешнее его положение ничем не отличалось от той отвратительной картины, и разница состояла лишь в том, что в прошлый раз он лежал на диване квартиры в Калининграде, а сейчас не может встать с земли острова в другом полушарии. – Мне просто стало плохо, и я потерял сознание, – снова пробормотал он и, с трудом поднявшись, сел. Он не замечал, что разговаривает сам с собой, чего давно уже не было и что случалось с ним, когда он оставался в своей служебной капитанской каюте и тосковал по жене и сыну.
Поднимался на ноги Макаров долго. Но – удивительное дело – едва он ощутил тяжесть своего тела, ноги стали послушны. Словно и не было того ощущения беспомощности, когда он делал шаг и не был уверен, что нога ступит туда, куда нужно.
Он посмотрел на запястье. Следуя давней морской привычке отмечать по часам каждое событие, Макаров вспомнил, что от берега он отошел без четверти час. Сейчас стрелки его часов «Омега» показывали четверть третьего. Полтора часа ушло у него на то, чтобы посмотреть на часы, углубиться в джунгли, потерять сознание, обрести его и снова посмотреть на часы. Пытаясь сообразить, много это или мало, он решил вернуться на бе-Рег. Питер, слава богу, с группой, ему ничто не сможет навредить. И не исключено, что группа уже на берегу и ждет его. Посмотрев на солнце и сообразив, где находится место стоянки «Кассандры», он отправился в путь.
Через десять минут джунгли словно раздвинулись: поредев, они открыли похожие на голубые колонны просветы. И Макаров почувствовал в воздухе привкус океана.
Он вышел из леса, болезненно щурясь, спустился на берег, и уже через минуту переполнился тревогой. Питера и группы не было. Был доктор-англичанин. Уже без рубашки, в одной майке, сдвинутой на затылок своей короткополой шляпе и босой. Рядом с ним лежал первым почувствовавший себя плохо итальянец. Второй, сжимая меж колен кейс, развалился метрах в пятидесяти ниже к морю. Под кустами отчаянно спал филиппинец. Если не стараться приглядываться, то все очень напоминало привал перебравших собутыльников.
– Черт возьми, когда он проснется? – пробормотал Макаров, чтобы отмахнуться от усиливающейся тревоги. – Эй, док! Что здесь происходит?
Подойдя к англичанину, Макаров пристально вгляделся в лицо лежащего в костюме итальянца. Странное дело, как можно лежать на горячем песке в шерстяном костюме и при этом без капли пота на лице?
– Он уснул?
– Он умер, – невозмутимо посасывая трубку, ответил доктор.
– Умер? – повторил Макаров, сунул руку в карман и вынул сигареты. – То есть как умер?
– Как? Думаю, в мучениях. – Посмотрев на Макарова, который осоловело выкручивал пальцами из сигареты табак, доктор добавил: – Значит, это не вы отослали второй катер?
Разжав пальцы, Макаров выпустил сигарету. Она упала на песок, и ею тут же завладел втрое меньше ее размерами жук. Взвалив пустую сигарету на спину, он поволок ее к своему дому. Нечасто на этом острове оказывается приличный стройматериал.
Оторвав взгляд от англичанина, Макаров посмотрел на берег. Он был пуст.
Хуже того.
Туман испарился. Океан просматривался на двадцать миль, его можно было пронизать взглядом до горизонта.
Не было и «Кассандры».
Макаров повернул голову вправо, влево. Течение могло вместе с якорем оттащить «Кассандру» в сторону. Взбивая песок, он вскочил и направился к берегу, чтобы рассмотреть океан с высоты собственного роста.
– Не трудитесь, – сказал доктор. – Полчаса назад я занимался этим с тем же усердием.
ГЛАВА VIII
– Я задал бы вам вопрос, не кажется ли вам все это странным, но не хочу выглядеть кретином, – добавил °н, снимая шляпу и вытирая лицо. Под его шляпой обнаружилась аккуратная лысина.
Ошеломленный, Макаров вернулся к мертвому италь-ЯНМУ и, не сводя с него глаз, хрипло спросил:
– Быть того не может, чтобы они в тумане ушли в сторону.
– Ваша фамилия Макаров, кажется? Я Джордж Донован. Решил провести две недели на море. Впервые за последние пять лет я выехал из клиники, намереваясь удалиться от скальпеля, ламп над операционным столом и звона кювет. И все это для того, чтобы на каком-то острове констатировать смерть человека от непереносимости его организмом бензодиазепинов.
В кустах неуверенно заворочался филиппинец. Он что-то искал хватательными движениями левой руки и глухо мычал.
– Счастливый человек, – заметил Донован, кивнув на него. – Когда он проснется, все вопросы уже будут поставлены.
– У вас есть список вопросов?
– Да, у меня есть список вопросов, – Донован поднялся и отряхнул брюки от песка. – Но нет списка ответов. Послушайте, Макаров, за те три дня, что мы в океане, только у вас я заметил способность мыслить здраво. Скажите, почему нас не уведомили о прогулке по острову еще в Гаване? Почему не работает сотовая связь? Как человек, который всю жизнь опасался принимать даже легкие седативные препараты, оказался вдруг напичканным бензодиазепинами? Почему ушел сначала один катер, потом второй? И где, в конце концов, «Кассандра»?
– Первый катер отправили вы, если не ошибаюсь. А корабль… – Макаров тронул взглядом океан. – Корабль…
Донован посмотрел в глаза Макарову и улыбнулся.
– Признайтесь, ведь вы сейчас пытаетесь объяснить ситуацию, зная, что это бессмысленно.
– Что за препарат вы назвали?
– Бензодиазепин – это гипнотик, угнетающий центральную нервную систему. Приятель мертвеца даже представления не имеет, где тот мог сыскать его на корабле.
Проведя рукой по волосам, спутавшимся и мокрым от пота, кавторанг оглянулся и оперся руками о колени. Стоять ему было по-прежнему тяжело. Хотелось пить, но спрашивать воду не имело смысла. Он знал, что у доктора ее нет. Пустая бутылка минеральной валялась под его ногами и казалась вспотевшей изнутри.
– Мистер Донован, каковы симптомы приема этого препарата?
Тот ухмыльнулся, встряхнул шляпу, надел на голову.
– Гипнотики применяются для понижения порога эпилепсии, для лечения невротиков. Симптомы – умиротворение, притуплённое мироощущение, благодать… А не хотели ли вы спросить о симптомах передозировки или о последствиях приема препарата теми, кому он противопоказан? Или это мне показалось?…
– Именно это я и хотел спросить, – Макаров, не разгибаясь, сел на песок. – И у меня есть еще один вопрос, который я хотел бы поставить первым в вашем списке: где люди?
– Вы пошли вслед за ними, не я. Ответ на первый вопрос – перед вами, – Донован кивнул на итальянца. – Любезный! – окликнул он второго. – Подите-ка сюда!
Вцепившись в кейс, словно там хранилась его душа, высокий, смуглый от рождения итальянец послушно побрел к доктору. Казалось, с утратой друга разрушилась какая-то стена, позволявшая ему выглядеть неприступным.
– А если не смерть? – продолжал пытать доктора Макаров.
– Тогда галлюцинации, сердечные приступы, нехватка воздуха, гипертонические кризы.
Итальянец поставил кейс и сел на него. На отдавшего богу душу приятеля он старался не смотреть.
– Скажите, любезный, – спросил его, поправив очки, Донован, – что употреблял ваш друг в период с двадцати двух часов вчерашнего дня?
– Кофе.
– А еще?
– Только кофе. Ничего, кроме кофе. Днем в баре мы пили сок. Больше – ничего.
– В котором часу он выпил кофе?
– В двенадцать.
Донован посмотрел на Макарова. Он ожидал ответа не от него.
– А вам откуда это известно?
Макаров поднял бутылку, с сожалением осмотрел ее и швырнул в сторону океана.
– Я заказал зеленый чай. Но про меня словно забыли. Этот, – он кивнул на мертвеца, – попросил при мне кофе. Через полчаса после моего заказа. И ему несли кофе. Я забрал этот кофе и выпил. Я разозлился, что про меня забыли…
– А через десять минут Адриано принесли вторую чашку, – итальянец перевел взгляд на соотечественника, и глаза его наполнились влагой. – А сегодня утром он умер.
– Последнее вы могли бы нам не сообщать. Значит, кофе… – Донован снова поправил очки. – Если предположить, что бензодиазепин оказался в чашке кофе, он должен был начать действовать еще вчера. Ваш друг жаловался на что-то?
– На ночные кошмары, – снова поспешил с чужим ответом Макаров. – Док, мы можем поговорить с вами наедине?
Итальянец, словно речь шла о погоде, молча встал, прихватил кейс – Макарову показалось, что он сначала прихватил кейс, а уже потом встал – и направился к тому месту, откуда прибыл.
– Мистер Донован, два часа назад я потерял сознание, – Макаров, словно стесняясь этого, неопределенно махнул рукой в сторону джунглей, – вон там. Причиной тому было удушье и безбожное сердцебиение… Я думал, что умру. Я упал на землю, и мне привиделось, что я окружен свирепыми тварями… Совершенно голые, с иссиня-серой кожей… зубы как у собак… В общем, они склонились надо мной. Кажется, кто-то из них вцепился мне в руку. – Покусав губу, Александр опустил голову. – В общем, когда я очнулся, я был по-прежнему один. Поднялся и пришел сюда.
Донован слушал его внимательно, привычно глядя в глаза тому, кто объяснял причины своего недомогания.
– Поэтому если вы собираетесь предположить, что бензодиазепин оказался в кофе случайно…
– Вы хотите сказать, что…
– Я хочу сказать, что я почти силой перехватил ко-фе сегодняшнего мертвеца. – Выбрав из песка камешек побелее, Макаров прицелился и запустил его в ствол пальмы. Раздался глухой стук. – Официант прилагал все усилия, чтобы чашка кофе оказалась именно в каюте итальянцев. Но я ее буквально отнял. И ему через десять минут принесли вторую чашку. А сегодня утром я и итальянец испытали одинаковые ощущения. Разница лишь в том, что я сейчас могу вам это рассказать, а вот он, – Макаров посмотрел на труп, – вряд ли.
Донован чуть порозовел. То ли жара была тому причиной, то ли им овладел приступ профессионального рвения, но он зашевелился и снял шляпу. Снял и очки. Бросил их в шляпу и размял пальцами переносицу. Без шляпы и очков Донован был похож на учителя литературы.
– Вами овладели кошмары, у вас произошла остановка сердца. С вами приключилась, друг мой, клиническая смерть. И сейчас вы сидите и курите. – Доктор наклонил голову и вцепился в лицо Макарова взглядом. – Чем вы занимаетесь в свободное от путешествий по сомнительным маршрутам время?
– Если вас интересует мое прошлое, я был военным моряком.
– Ах, вот откуда такие познания в навигации… – расплылся в улыбке Донован. Но тотчас ее спрятал. – Но даже ваше здоровье титана не смогло бы вернуть вас к жизни, если вы переборщили с гипнотиком этого ряда и впали в клиническую смерть, понимаете?…
Макаров посмотрел на филиппинца. Тот сидел на песке и уже две минуты пытался сориентироваться. Макаров знал, что в последний раз филиппинец помнил себя с бутылкой рома на палубе корабля вечером вчерашнего дня.
– Нет, я вас не понимаю.
– А я не понимаю, зачем кому-то из официантов понадобилось травить Адриано.
– А почему вы решили, что к смерти Адриано при-частна команда корабля?
Донован посмотрел туда, где остановился взгляд Макарова. На спину Франческо.
– Где я? – глухо поинтересовался филиппинец, пытаясь облизать совершенно сухим языком совершенно сухие губы – до Донована донесся звук шуршащей бумаги.
Донован пристально посмотрел на Макарова.
– А кто же, по-вашему?
Взгляд кавторанга тяжелел.
– Франческо! – крикнул он.
– Что вы собираетесь делать? – забеспокоился Донован.
– Покопаться в его чемоданчике…
– Что вам угодно? – спросил итальянец, и по его голосу нетрудно было догадаться, что он не меньше Доктора обеспокоен настроением Макарова.
– Откуда и куда вы едете?
– Разве это вас касается?
– Теперь – да, – заверил его Макаров.
– А мне кажется, нет.
– Что в вашем кейсе?
– Это касается вас еще меньше.
Поднявшись, Александр угрюмо улыбнулся, отчего стал похож на волка. Он и впрямь стоял перед сухопарым Франческо как палач перед жертвой.
– Откройте свой кейс.
– Не пытайтесь заставить меня сделать то, чего я не хочу, – предупредил итальянец.
– А что будет, если я вас заставлю?
– Вы не заставите, – тише, но увереннее произнес Франческо, делая шаг назад.
– Мистер Макаров…
Александр протянул руку в сторону Донована, приказывая ему молчать.
– Что вы подсыпали в кофе своему попутчику?
– Вы, кажется, доктор, – проговорил бледный как полотно Франческо, обращаясь к Доновану. – Так примените свои знания, чтобы вернуть сознание этому человеку.
– Мистер Макаров, – повторил Донован, вставая так, чтобы оказаться между кавторангом и итальянцем, – попытайтесь меня услышать.
– Я весь внимание, – сказал Макаров, уже зная, что через мгновение отнимет кейс, чего бы это ему ни стоило.
– Если Франческо подсыпал своему спутнику бензодиазепин, то он должен был сделать это в каюте, после того как его принесет туда официант. Но первую чашку перехватили вы, она миновала Франческо, не так ли?
Макаров продолжал давить взглядом итальянца.
– А это значит, что в первой чашке, которую нес официант, бензодиазепины уже были! Вы с Адриано испытали сходные симптомы овердозы, он умер, а вы, к моему великому удивлению, нет! Но будьте же логиком, ведь вы военный моряк, черт вас возьми! – Донован уверенно смотрел в глаза Макарову, и хотя взгляды их не встречались, он понимал, что моряк несколько убавил пыл. – Как Франческо мог насыпать вам в чашку что-то на ваших глазах?!
– Хорошо мыслите, док, – согласился Александр. – Но и в вашем расчете есть промах. Вы упустили версию, что Франческо и кто-то из команды были заодно.
– Вы маньяк, – пробормотал, судорожно подрагивая бровью, Франческо.
– Я еще успею порыться в твоем кейсе, – пообещал Макаров, отворачиваясь.
– Вам не терпится попасть на тот свет?
На это Александр ничего не ответил. Теперь он был всецело озабочен отсутствием Питера и остальных.
– Где я?…
Донован благодушно положил руку на плечо обалдевшего филиппинца.
– Мы сейчас это обсуждаем.
Постояв, филиппинец двинулся в сторону океана. Отчаянно борясь с гравитацией и превозмогая чудовищное похмелье, он упрямо двигался к тому месту пляжа, где прибой облизывал белый песок.
– Куда он идет?
Вопрос доктора повис в воздухе. Перед ними был океан и ничего больше. Зайдя в воду по щиколотку, филиппинец уверенно, если так можно было назвать упрямое движение вперед, уходил к горизонту.
Когда он забрел в воду по пояс, Макаров сделал два шага вперед.
– С ним после рома не все в порядке.
– Может быть, он решил освежиться?
Макаров сначала медленно, а после ускоряясь с каждым шагом, направился вслед за филиппинцем. Уже было ясно, что тот не хочет пару раз окунуться, чтобы прийти в себя. Разбежавшись, Макаров бросился в воду. Догнать уходящего вдаль сумасшедшего ему не составило труда.
– Куда вы плывете, черт вас возьми?! – крикнул он, схватив опухшего от ночной попойки чудака за плечо.
Тот развернулся, и Макаров отшатнулся, ударив руками по воде.
На моряка смотрели полные безумия глаза.
– Я говорил – надо спать!… Надо много спать!
Перехватив его за шею, отставной моряк потащил
филиппинца на берег.
Тот яростно сопротивлялся. Он не хотел на берег.
– Вы все умрете!
Он кричал это, когда, перехватив его за пояс, Макаров вел его уже по берегу. Обмякнув и не оказывая сопротивления, филиппинец переставлял ноги и бормотал, как сомнамбула:
– Мы все умрем…
*
Нидо Сорбито, уроженец пригорода Манилы, рухнул на песок и закрыл глаза. Спутавшиеся волосы закрыли его лицо, и он перевернулся на бок, сметая их рукой.
Нидо не спал с того самого дня, как на Кубе ступил на палубу «Кассандры». В позапрошлую бессонную ночь он решил посмотреть на воду. Она всегда его успокаивала, так, быть может, она и сейчас успокоит его так, что он сможет уснуть?
Выбравшись из каюты, он запер дверь, прошел по длинному коридору и поднялся на палубу. Он не мог дать себе отчет в том, что сделал, но когда над его головой, на потолке, играющем и роль пола капитанской рубки, раздались шаги, прижался спиной к стене. Прошел вдоль нее и оказался в углу, рядом с освещенной площадкой, куда вела лестница сверху.
Двое спускались по ней молча и сосредоточенно.
Нидо всегда был человеком набожным и поступков, свойственных людям любопытным, не совершал. Окажись он сейчас в родном Кэсоне, пригороде Манилы, он очень бы удивился своему подобному поступку. Но здесь, когда странностями было окутано каждое событие, он словно натянул на себя невидимый защитный костюм, спасающий от неприятностей. Прижавшись к стене затылком, словно это помогало спрятаться всему ему, он навострил слух.
– Вы не поставили меня в известность о ваших планах, – услышал Нидо голос, который впоследствии уже никогда и нигде не слышал. – Кажется, еще в Гаване я говорил о том, что отказываюсь этим заниматься.
– Пирс, – ответил кто-то голосом, который Нидо будет слышать весь последующий день, – вам нужно Расслабиться. Подумайте о будущем, напейтесь, в конце концов. Но завтра вы…
– Я отказываюсь.
– Вы отказываетесь от пятидесяти тысяч долларов только из-за того, что вам предлагают путешествие в рай? – удивился знакомый Нидо голос.
– Вероятно, представления о рае и аде у нас разные, – ответил кто-то, – то есть я хотел сказать, что для вас рай то, что ад для меня.
– Вы осложняете ситуацию, Пирс.
– Плевать мне на вас, ублюдки!… Плевать!…
Его крик вдруг прервался, хотя Нидо предполагал, что этот человек сказал далеко не все. В такие минуты люди говорят больше, забывая о том, где находятся.
Крик оборвался неожиданно. Глухой удар, от которого Нидо снова вздрогнул, звук, похожий на тот, как если бы, не нажимая кнопок, выпустили воздух из аккордеона, и – неразборчивый грохот шагов по палубе.
– Помоги мне! – послышалось наверху, и Нидо услышал топот еще одной пары ног.
Невнятный шум и – плеск за бортом. Так падает в воду что-то тяжелое.
– Спустись вниз и выясни, нет ли на палубе пассажиров. Черт бы побрал их бессонницу…
Похолодев от страха, Нидо переступил вдоль стены и бросился бежать по палубе под капитанской рубкой. Он бежал и благодарил себя за лень, из-за которой не переобулся из мягких тапочек в повседневные сандалии.
Он скрылся за поворотом, когда на палубу кто-то спустился. Нидо видел, как луч фонаря ударил вдоль палубы, едва он успел убрать свой зад за угол.
– Пресвятая Богородица… – прошептал он. – Что здесь происходит?…
У него тряслись руки, когда он входил в свою каюту.
– Нельзя выходить до утра. Нельзя ни с кем говорить. Нужно спать. Много, крепко спать в кровати, – проговорив все это, он решил выпить, намешав в выпивку трав для сна.
Но вспомнил, что у него нет алкоголя, который сыграл бы роль катализатора.
